Елена Клещенко
Луна родилась из мысли
(из цикла «Детективы ближайшего будущего»)
– Ты не можешь ходить, как нормальные люди? – брюзгливо спросил шеф.
– Прошу прощения, сэр, – почтительно отозвался Сергей. – Здесь очень здорово.
– Все чокнутые альпиноиды здесь становятся вдвое ненормальней. Одна шестая «же» сносит им крышу. Так и лез двадцать метров по отвесной скале?
– Да, сэр. – Офицер службы безопасности «Lunar Institute for Cosmobiology and Bioinformatics» Сергей Островски подошел к столику, стаскивая с рук перчатки-«гекконы». – Оттуда чудесный вид.
– Можно подумать, с фуникулера он менее чудесный. Садись, заказывай. Но если будешь брать спиртное, вниз поедем вместе.
– Советуете взять спиртное?
– Советую. Сегодня у тебя последний спокойный день.
– Всё так плохо?
– Именно так.
– Тогда мне рюмку бренди и два горячих тоста.
– Бери.
Сергей попытался угадать, что за пакость приготовил начальник, отчего не стал говорить по вифону, не вызвал к себе, а пригласил в «Горную Луну» за оплаченный столик. Пилюля, которую так стараются подсластить, должна быть редкостно мерзкой на вкус… Но меркнущее «небо» было бледно-лиловым, словно астра (в целом похоже на земной вечер), на открытой площадке ресторана в каменных вазах цвели какие-то всамделишные земные цветы, и думать о грустном совершенно не хотелось.
Лучший и единственный ресторан базы Сэнгер располагался в скальном массиве у края кратера. Вся база как на ладони (если ладонь согнуть ковшиком). По пологому склону ярусами спускаются институтские и жилые корпуса, окруженные древесными кронами. Справа – зеленый рубчик грядок, светящиеся кристаллы теплиц. И в дальнем секторе, у «горизонта», разделенного надвое вертикальной чертой Центральных Столбов, мигает разноцветными огнями, кипит бессонной механической активностью промышленная зона.
Полковник Картер тоже взял бренди. Отсалютовал рюмкой в ответ, скептически глянул на веселую физиономию сотрудника. Нет тридцати, долговязый, худой, черные волосы связаны на затылке в хвост. Успел облазить все скалы и все строения выше одного этажа под Куполом, подал заявку на скафандровую экскурсию… С экскурсией придется повременить, парень.
– Ты думаешь, что так и отработаешь свой контракт, расследуя пьяные инциденты и в свободное время… – Шеф перебрал руками в воздухе перед собой, показывая, как бегают «лунные гекконы». – … гуляя по потолкам?
– Нет, сэр. – Сергей выложил руки без перчаток на стол и преданно уставился на начальника.
– Правильно. В институте чрезвычайная ситуация. В одном из компьютеров обнаружены следы взлома. Чрезвычайно умелого взлома, который к тому же имел место не вчера, а три недели назад.
Сергей молча округлил глаза.
– Хорошо: поздно обнаружены. Нашу систему безопасности… жестоко обидели, скажем так. Взять оттуда могли только одно…
Шеф замолчал, пододвинул к себе интерактивную карту вин, повозил по ней пальцем, но ничего заказывать не стал. А затянувшись электронной сигаретой, вдруг сказал:
– Ненавижу работать с этими соавторами господа бога. Всё равно что пасти… нет, даже не кошек, а стаю павлинов. Хвастливые сукины дети, эти исследователи генных связей, или как оно называется. Ведут себя так, будто все люди братья, а научные проекты in silico – забавная игра. Нормальный, вменяемый человек, открыв нечто подобное, первым делом позаботится о безопасности – казалось бы, так? Нет, мы будем орать об этом на семинаре, и в спортзале, и в пятницу за пивом…
– Шеф?
– Да, ты прав. К делу. Скопирован проект вектора (шеф заглянул в блокнот) – искусственной генетической конструкции, способной к трансфекции в клетки человека и кодирующей высокоэффективные регуляторы генов…
Сергей испуганно поднял руки вверх:
– Извините, сэр, можно попроще, для минимального проходного балла? Что делает эта штука? Что-то смертельное?
– Эта штука повышает интеллект, – мрачно произнес шеф. – Необратимо, наследуемо и очень сильно. Если модели верны – а они клянутся, что верны.
– Ага, – на физиономии Сергея изобразилось облегчение, и шеф тут же спросил:
– Чему ты обрадовался?
– Ну, все-таки неопасная вещь. Конечно, это прокол, но могло быть хуже…
– Болван, – беззлобно сказал Картер. – Из-за таких неопасных вещей Институт находится на Луне, а не на одиноком островке в Тихом океане. Из-за них мы с тобой тут сидим. Еще раз, медленно, для минимального балла: эта штука повышает умственные способности ОЧЕНЬ сильно. Носитель вектора настолько умнее нас с тобой, насколько ты умнее шимпанзе или трехлетнего ребенка. По сути, он уже не человек, а нечто другое. И это наследуется. Ты понимаешь, что это значит?
– Я думаю, наверное…
– Не понимаешь. Ну вот тебе один из сценариев. Если мы его упустим на Землю и вектор начнет распространяться – а едва ли похититель поставит свою добычу на полку в качестве сувенира! – то земляне разделятся на два биологических вида. Более умный и более глупый. Конечно, умников будет значительно меньше, но ведь и хомо сапиенсов когда-то было меньше, чем неандертальцев. Что может быть дальше, объяснять, или сам видишь варианты?
– Нет, сэр. То есть да, вижу варианты, сэр, и ни один мне не нравится, можно не объяснять.
– Вот и хорошо. Теперь ты мне рассказывай. Злоумышленник похитил файл с нуклеотидной последовательностью. Его дальнейшие действия?
Сергей подергал себя за хвост на затылке.
– Ну, он не сможет ее никому переслать, верно? Компьютерные сети Сэнгера не имеют выходов во Вселенскую Паутину. Почта с Земли принимается раз в сутки, через административный канал. Обратная связь – только голосовая… последовательность длинная?
– Длинная, тысячи «букв», причем более половины участков не имеют аналогов, поскольку она кодирует новый белок. Криптография исключена, в голосовом сообщении это не спрятать.
– Ага. Вообще-то он мог воспользоваться каналом дирекции…
– Ну ладно, ты нас не смешивай с дерьмом. Не мог.
– Если он сам не из совета директоров.
– Тогда в заговоре все члены совета. Мы работаем и над этим, но лично я не верю в такую возможность, сейчас поймешь почему. Думай дальше.
– Он может спрятать носитель и дождаться отпуска на Землю.
– И что потом? Сотрудники Института покидают базу так же, как приезжают, – сирыми и нагими, только с деньгами на счету. Ничего кроме идентификатора личности. Даже белье под скафандр им выдают на транспортном корабле. Еще идеи?.. Подсказываю: ничего кроме собственного тела.
– То есть он может проглотить носитель или, э э…
Шеф только глянул в ответ, и Сергей умолк. Сканер и в земном аэропорту так просто не обмануть. Ну а если носитель будет не электронным, а каким-нибудь органическим… И тут он понял.
– Вы хотите сказать, что он мог синтезировать вектор и ввести его себе? Чтобы на Земле, допустим, выделить? Или владеть единолично, передавая только собственным детям?
Шеф кивнул и снова включил сигарету.
– Второй вариант был бы большой удачей. Да, скорее всего, именно это он и сделал. Ни в какой другой форме переправить информацию нельзя. Признаю, мы недодумали про ДНК, но, видишь ли, до сих пор генетические объекты информационной безопасности никто не хотел попробовать на себе… И это плавно подводит нас к особым приметам. Похититель сейчас очень умен. Нечеловечески. Заведомо превосходит по IQ любого из нас.
– Счастлив это слышать, сэр. Кстати, а тестирование интеллекта сотрудников нам не поможет?
– Ты меня разочаровываешь. Я уже упоминал, что он очень умен? – достаточно, чтобы занизить результаты, будь уверен.
– А генетический анализ?
– Обманывать генетические тесты научились еще в двадцатом веке – сразу же, как только их начали использовать в большом спорте. И вместе с методами анализа совершенствуются методы обмана. А мы, так уж совпало, находимся в том самом месте, где собрано всё необходимое и для тонкого анализа, и для фальсификации. Кровь на анализ наши службы регулярно берут у персонала в любом случае, просто из соображений биобезопасности: сотрудник может заразиться какой-нибудь дрянью случайно. Наш Умник об этом знает, стало быть, не мог не подготовиться. К тому же наш эксперт говорит, что в клетках крови трансфекция проходит медленнее и не полностью, то есть на третьей-четвертой неделе велика вероятность ложноотрицательных результатов. Продолжай.
Сергей прищурился на скальную гряду, незаметно вздохнул.
– В Институте две сотни человек, технический персонал исключаем. Космобиологов – ботаников, зоологов, микробиологов – можем исключить?
– Можем. Во первых, они слишком заняты самочувствием жаб и тритонов при лунной гравитации, с молекулярщиками и компьютерщиками общаются мало. Во вторых, что более важно, почти никто из них не обладает необходимыми умениями и допусками.
– Значит, остается меньше сотни. Причем этот человек должен быть умелым хакером и в то же время иметь навыки лабораторной работы и допуск к приборам. И должен уметь работать с приборами в одиночку. Уметь достаточно хорошо, чтобы потом стереть протоколы синтеза – а это тоже, как я понимаю, нетривиальная задача. Кстати, а как этот вектор попадает в организм?
– Простая инъекция. Тут как раз особой квалификации не нужно. А почему ты говоришь об одном человеке? Как насчет сообщников?
– Маловероятно. Заранее спланировать похищение открытия, которого, если я правильно понял, никто вообще не ожидал… А сколачивать группу прямо здесь, среди всех мер безопасности и психологического контроля, мог только самоубийца. Как говорят немцы, что знают двое, знает свинья. Скорее похититель сам и компьютерщик, и «мокрый» биолог. Есть тут такие?
– Молодец. Но проблема в том, что тут много таких. Деньги, которые платят здесь, дуракам не достаются. И знать о векторе могли многие. Однако если иметь в виду тот уровень хакинга, который нам показали, и близкое знакомство с лабораторными приборами – годится только одна группа, из «Селена Джиномикс». Руководитель – Кэтрин Хиггс, область научных интересов – метилирование ДНК, что бы это ни значило. Сотрудники – Эрвин Баумгертнер, Йозеф Радл, Аруна Амритрай. У каждого – высшее IT-образование, все владеют навыками лабораторной работы, все время от времени синтезируют ДНК, причем сами вводят протоколы.
– Их только четверо?
– Рано обрадовался. Ты их еще не видел. Впрочем, завтра и посмотришь. Действовать будем тихо и незаметно, минимум вовлечения непричастных. Напомни, сколько баллов ты набрал на тестах по биобезопасности?
* * *
– Но в этом помещении никто не работает с биоматериалами, – холодно сказала Кэтрин Хиггс. Сергей с первого взгляда принял ее за мужчину – рыжие волосы зализаны назад, бледное вытянутое лицо, высокий рост. И голос слишком резкий для женщины, скорее похожий на фальцет. Одевались сотрудники института примерно одинаково, в блузы и брюки.
Сергей, в таком же костюме, с бэджем сотрудника службы биобезопасности на кармашке, виновато улыбнулся и развел руками: мол, я скромный служащий, законов и правил не придумываю и дело мое маленькое.
– Я постараюсь не мешать вашей работе, доктор Хиггс. Предупредите меня сразу, куда не соваться, и я не буду.
– Суйтесь куда хотите, нам тут скрывать нечего, – ответил вместо начальницы темноволосый мужчина округлого телосложения, с эспаньолкой и усами. – Но на кнопки не нажимайте, иначе я не гарантирую…
– Эрвин?
– Да, мэм?.. А, понял. Я просто хотел пошутить.
Остальные двое молча разглядывали его. Йозеф Радл – высокий, плечистый, коротко подстриженная борода, волосы светло-русые – спокойно встретил взгляд Сергея и вернулся к работе. Аруна Амритрай… ух ты, а я думал, Аруна – мужское имя. Невысокая, тонкие черты лица – на вид совсем девочка. Черно-шелковая коса, толщиной в Сергеево запястье, переброшена на плечо, блуза персикового цвета очень идет к ее смуглой коже, глаза ярко поблескивают сквозь густые ресницы… Ладно, сыщик, не отвлекайся.
Вручную брать пробы ДНК на месте происшествия Сергея учили в академии. Чтобы обеспечить прикрытие на несколько суток, они с шефом придумали особый рабочий протокол, обширный и бессмысленный. Впрочем, не более бессмысленный, чем многие реальные процедуры, положенные по регламенту.
Сергей установил «фонарь» на штативе, включил его и направил на стену. Откалибровал так, чтобы алые лазерные линии разделили серую стену на квадратики ровно по десять сантиметров каждый. Достал стерильные впитывающие тампоны, штативы с заранее пронумерованными пробирками и принялся за дело. Мазок внутри квадрата – открыть крышечку – тампон в пробирку – закрыть… и так десять раз, пятнадцать, двадцать и далее, пока не кончатся расходные материалы. Будь я настоящим лаборантом, я бы, наверное, парился, что пропущу квадрат или перепутаю нумерацию.
Ученые между собой не разговаривали. Шелест пальцев по клавишам, хмыканье, смешок, краткое допустимое в обществе проклятие… Сергей полез на стремянку, чтобы снять пробы из верхних квадратов – мало ли, вдруг коварные молекулы поднялись с током воздуха… Оттуда ему были видны тач-скрины на столах перед каждым. У Хиггс, Эрвина и Аруны окна были похожие: какой-то график с пиками и провалами, вроде бы у всех троих один и тот же, схематическое изображение хромосомы, переливающееся цветами радуги, таблица с умопомрачающими аббревиатурами и цифрами, а также чат. Общались они виртуально. То ли им проще нажимать клавиши, чем открывать рот, то ли по контракту положено фиксировать в текстовом файле все полезные и бесполезные соображения. Йозеф Радл работал в какой-то статистической программе, Сергею незнакомой.
Что и говорить, наблюдение за их повседневной работой даст мне чрезвычайно много информации. Я могу проторчать в этой комнате месяц и даже не пойму, чем они заняты.
Часы на стене тихонько пискнули и подмигнули. Одиннадцать часов, время кофе-брейка. Наконец-то.
– Майкл, вы идете? – это Эрвин. (Согласно тому же бэджу, имя сотрудника службы биобезопасности было Майкл Коэн.)
– Спасибо, с удовольствием.
Сергей поставил пробирку в штатив, придавил пальцем крышечку, встал – и встретился взглядом с Кэтрин Хиггс. Руководительница группы смотрела на него внимательно, без улыбки, и сразу же опустила глаза.
Кофе с крекерами пили в уютном холле, под широкими листьями лунной сенполии. Листья нависали над столами подобно зонтикам, – бледно-зеленые с пурпурными хрящами, похожие на огромные щетинистые уши. Сергей считал гигантскую фиалку омерзительной, а ее использование в интерьерном дизайне – пустой тратой органики. Однако его хорошая знакомая из ботанического сектора от таких слов приходила в негодование и принималась рассказывать, как чудесно она цветет и сколько дает кислорода.
Белые чашечки с толстыми стенками казались чересчур вместительными, но они были меньше внутри, чем снаружи. Похоже, донца утяжелены металлом – обычная фарфоровая чашка весила бы здесь чуть больше пластикового стаканчика. Кофе переливался в чашке лениво, как горячая смола. Он был вкусный, может быть, даже натуральный, но всё равно вонял. Запахи еды и напитков на Луне отличались от земных. Сам кофе пах горелым, холодными углями, залитыми водой, а тонкие имбирные крекеры – почему-то лакрицей. Лучше бы их пекли вовсе без пряностей.
Ученые негромко переговаривались. Сергей, деликатно присев за отдельный столик, сначала пытался вслушиваться, потом перестал.
«А почему ты решил, что твоя метилтрансфераза узнает цитозин только в этом контексте?» – «Мы имеем дело с тканеспецифическими паттернами, а ты пытаешься делать обобщения вселенского уровня…» – «Если хотите знать мое мнение, мы теперь дальше от святого грааля теоретической биологии, чем во времена Ламарка: опыты in vivo перенесены in silico, но эмпиризм никуда не делся!»
Последнюю реплику произнес нежный голосок девочки по имени Аруна. Сергей прикрыл глаза. «Сэр, пожалуйста, не могли бы вы повторить задание? Мне, выпускнику полицейской академии, предлагается выбрать самого умного среди этих четырех людей?!»
Ладно, что толку ныть, работать надо. Глупо пытаться… но не пытаться еще глупее. Сергей открыл заранее выбранный сайт, повернулся и спросил:
– Извините, никто не знает, чему равна сумма всех целых чисел от одного до девяноста девяти?
– Это что у вас?
– Игрушка. Математический марафон. Меня приятель подсадил, у него на Земле сын в колледже, будущий гений.
– Э э… Элементарно, приятель, – раздался самодовольный баритон Эрвина. – Один плюс девяносто девять – сто, два плюс девяносто восемь – сто… вы следите за ходом моей мысли?
– Слежу… – Сергей на мгновение «задумался». – А а! То есть это получается…
– Пять тысяч, – пискнула Аруна.
– И не пять тысяч, дитя мое, – Эрвин ехидно ухмыльнулся девочке, та покраснела. – Намекаю: сколько всего слагаемых?
– Девяносто девять, – с готовностью ответил Сергей. – То есть это выходит сорок девять пар по сто и плюс… э э…
На этот раз правильный ответ дала сама доктор Хиггс. Через пять минут все четверо ученых, отодвинув чашечки и раскрыв на столиках экраны, решали задачи марафона. Сергей привстал со своего места, якобы от азарта, наблюдая и сопоставляя.
Доктор Хиггс работала с ледяным неподвижным лицом, лишь иногда проводя рукой по волосам. Именно работала – непохоже было, что она развлекается. Пальцы пробежались по клавиатуре – и снова полная неподвижность. Эрвин вздыхал, ерошил волосы, дергал себя за усы и бородку, азартно скалил зубы, когда находил решение; по его мимике можно было определить, как далеко он продвинулся, и не глядя на экран. Йозеф забавно выпячивал нижнюю губу, размышляя; лицо его было спокойным, он даже зевнул один раз. Аруна хмурилась, как школьница на трудной контрольной. Она и сидела, по-детски скрестив щиколотки под стулом.
Первой прошла марафон Кэтрин Хиггс. Эрвин обиженно взвыл и удвоил видимые усилия. Он был вторым, но Аруна отстала секунд на пять. Последним оказался Йозеф Радл.
Даже лучший результат и по времени, и по набранным очкам был много ниже рекордного, зарегистрированного в институтской сети. Зато даже худший был выше результата Майкла Коэна, он же детектив Островски.
После кофе-брейка все вернулись к работе. Сергей – тоже. Наблюдать он уже не пытался. Надо было придумать, что делать дальше.
Без паники, приказал он себе. Я умнее шимпанзе. Пожалуй, умнее ребенка. Но значит ли это, что мне легко обмануть того или другого?
Сергей вспомнил, как пытался помешать своему трехлетнему племяннику съесть шоколадную конфету, запрещенную его матерью. Джонни сначала купился, увидев пустую вазочку, потом заметил, что дядя держит руку за спиной… Так, стало быть, на чем я погорел? На том, что недооценил сообразительность и наблюдательность этого клопа. Мало дела имею с детьми, подумал, что он не заметит или не догадается. Годовалый ребенок бы не догадался, верно?..
Ага. Значит, я неверно оценивал его интеллект, иногда считал его умнее, а иногда глупее, чем он был на самом деле. И что это мне дает? Мой фигурант совсем недавно был таким же глупым, как я… ладно, и тогда был умнее, неважно. Он помнит, как мыслил тогда и как мыслят другие люди? Да, но я ведь тоже когда-то был трехлетним и злился, когда взрослые врали мне и делали честные лица… и читать не умел, точно помню, как бабушка со мной сидела и показывала буквы. Но не помню, почему это было трудно – учиться читать. Когда мы умнеем, нам трудно представить себе мышление глупого. Даже самого себя в прошлом. Так, что ли?
Допустим, что так. Допустим, что мой фигурант плохо представляет себе, что знают и чего не знают другие люди. Что они могут и чего не могут. Тогда что он сделает, чтобы не выделяться? Выяснит, сколько времени уходит у среднего человека на решение той или иной задачи… проверить бы их обращения к базе данных… нереально: много времени прошло, но попрошу шефа. Не интересовался ли кто-нибудь из них ай-кью, возможностями человеческого мозга или другими подобными задачами. Да нет, ерунда. Не может он или она узнать и запомнить, сколько надо тормозить и как ошибаться для всех возможных случаев. Ладно бы стандартные тесты… В нестандартных ситуациях он смотрит на остальных, на их реакцию и старается не выделяться… Они не видели, что делают другие участники, но видели, кто первым закончил. Первой была Хиггс, последним – Радл… Значит ли это, что он притворялся тупым, или ему попросту было неинтересно? Хиггс могла стремиться показать лучший результат, потому что она начальница… Вообще, если подумать, самые подозрительные – немец с маленькой индианкой: средний результат самый безопасный. Кажется, я в тупике.
А если зайти с другой стороны? Эрвин очень быстро отщелкал последнюю серию задач. Сразу после того, как закончила руководительница группы. Как будто бы он понял, что больше можно не осторожничать.
* * *
В конце рабочего дня сотрудники института отправлялись на тренажеры. Никто специально не следил за соблюдением режима, но никто и не пренебрегал тренировками – охота была отправиться на Землю по причине устойчивого снижения мышечной массы, силы сердечных сокращений или изменений в структуре костной ткани. Врачи в Сэнгере были большим начальством: того, кто попадет у них в немилость, не спасет ни администрация, ни научный руководитель.
Сергей направился в тот же зал, что Эрвин и Йозеф. Чех покосился на него, подняв бровь, но смолчал. Впереди прошуршала дверь, в коридор вышли три женщины из соседней группы – тоже, по-видимому, на тренировки. Эрвин причмокнул им вслед и подмигнул Сергею, как старому знакомому.
– Какие – а? Особенно та, что слева, брюнетка, – он описал руками расходящиеся дуги. – Зовут Марго.
Сергей понимающе усмехнулся.
– А у вас в биобезопасности девочек много?
– Почти половина сотрудников.
– О о? И как они, в смысле?..
– Вполне биобезопасно, – с серьезным видом ответил Сергей. Эрвин хохотнул и тут же принялся рассуждать о том, как влияет малая гравитация на психологию и физиологию, в особенности мужскую, и какими упражнениями необходимо дополнить обязательные комплексы, и что именно следует держать в тонусе в первую очередь… Похоже, Баумгертнер не был любителем женщин. Он был профессионалом. Поддерживать беседу оказалось несложным: кивай и ухмыляйся. Йозеф не принимал участия в разговоре – брезговал или просто не интересовался.
А неплохой ход для Умника – играть сексуально озабоченного болтуна. Убедительно играет: вон как глазки блестят. Сергей вспомнил когда-то читанное – будто большинство гениев были секс-гигантами. Ерунда, городской миф, но объяснялось довольно логично, что-то насчет тотального превосходства высокого интеллекта, его склонности доминировать и влияния на гормоны… Всё равно не верю, что это пошлое трепло – Умник. Но ведь в этом и состоит его замысел, разве нет?..
Автомат в раздевалке выдал одноразовый фитнес-костюм. Теплая после печати ткань была странного сероватого цвета, видимо, окраска сбоила. Эрвин уже разделся и придирчиво тыкал в кнопки другого автомата. Объемистое волосатое бедро охватывала татуированная женская подвязка. Черно-красная, кружевная, с бантиками и витиеватой подписью – «Honi soit qui mal y pense». Да будет стыдно тому, кто подумает дурно. Так вот ты какой, гипертрофированный интеллект… впрочем, ерунда: татуировка, конечно, сделана еще на Земле.
Наверное, каждый второй мужчина Базы хотя бы раз просил друзей снять на видео себя-любимого под штангой. Пускай внушительные стопки «блинов» в шесть раз легче, чем на Земле, от земных представлений о весе металла трудно избавиться: смотришь на хлипкого лысеющего постдока и видишь, что он бьет рекорд по тяжелой атлетике. Сергей даже в первые дни сниматься не хотел: при его телосложении картинка получилась бы скорее комической, чем героической. А уж когда каждый день выжимаешь проклятую штангу, то приседая и вставая с ней в страховочной раме, то лежа, от груди – желание позировать проходит окончательно.
Во время разминки Эрвин умолк, но на беговой дорожке через несколько минут опять принялся за свое.
– И почему мы с девчонками занимаемся отдельно? Убил бы того, кто это выдумал. Одно дело эта дурацкая кофта, другое – майка. И потом, сколько было бы новых возможностей! Знакомиться в столовой – не мой стиль. «Горная Луна» хороша для того, чтобы сводить туда свою женщину, но искать там новую – без шансов. Вы не бывали в «Горной Луне», Майк?.. А, ну тогда вы всё знаете. Дамы предпочитают посещать такие места со спонсором, свободных там почти не бывает. А вот в корпусе зоологии в верхнем этаже симпатичный бар, называется «Си-элеганс». Молодежный, правда – и по ценам, и по меню, но туда же не есть ходят. Музыкальная программа, акробатические танцы, лоу-грэв… Я там встретил одну девушку. Что-то необыкновенное: талия – вот (Эрвин отпустил поручни и свел большие и указательные пальцы, показывая малую окружность), зато нижние измерения оч-чень объемные, и представляете – вдруг делает сальто и идет на руках! Такое духоподъемное зрелище… В «Си-элеганс» вы тоже бывали, Майк?
– Не случалось, спасибо за информацию. Но я не понимаю, Эрвин, зачем вам ходить так далеко?
– Мне? О, я предпочитаю не охотиться там, где живу, – Эрвин сошел с дорожки, вытер порозовевшее лицо. – Путать работу и любовь… нет, у меня есть принципы. К тому же, понимаете, это не лучший способ строить отношения в группе, когда женщина – босс.
Йозеф, всё это время молчавший, усмехнулся. Или показалось?
– Я имел в виду, неужели в вашем корпусе нет таких заведений? – невинным тоном спросил Сергей.
– Представьте себе, нет. – Эрвин тяжело вздохнул, примерился взглядом к скамье для жима лежа. – Это же не от щедрот проекта, это частная инициатива. Наши девочки развлекаются в Сети. Они у нас забавницы, одна, например, послала директору отдела по связям с общественностью свою фотографию топлесс – не слышали эту историю? У у, это было здорово. Но по мне, в реале интересней… А вы куда ходите по вечерам?
– Я занимаюсь мундерингом, – честно сказал Сергей: правда ничем ему не грозила. – Лунным скалолазанием. Неплохое хобби, лучше земного болдеринга. И девушкам нравится.
– О, вот как? Должно быть, очень увлекательно, – Эрвин лег на скамью, взялся за гриф штанги, страдальчески заломив брови.
– Очень, – ответил Сергей и направился к своей штанге. Солидной мышечной массой он и на Земле похвастаться не мог, и здесь программа-тренер постоянно начисляла ему добавочные нагрузки.
…Хорошо, а если создать ситуацию, когда у Умника не будет возможности притвориться глупым? Или что-то, что перевесит необходимость притворяться. Что-нибудь связанное с опасностью для жизни… Метеоритная тревога, ага, прекрасная идея. Помимо того, что подобное следственное мероприятие едва ли можно назвать незаметным, все двести сотрудников отреагируют одинаково: побегут к аварийным выходам, к лифтам в подземные этажи. Умник, возможно, не побежит, а пойдет, зато по оптимальному маршруту? Но маршруты, рекомендованные на занятиях по технике безопасности, – наверняка и есть оптимальные, их придумывали не гении, зато потрудились как следует… Нет, нужно что-то принципиально иное.
* * *
Картер закрыл отчет детектива, неодобрительно покрутил головой и направился в его кабинет.
Островски развязал узел на затылке, пряди волос свисали ему на щеки. Перед ним на столе были разложены рядами блокнотные листки, исчерканные распечатки плана Сэнгера. Сергей отодвинул бумажки, спутав ряды, и уставился на тач-скрин. Поставил пальцем несколько точек, соединил их ломаной линией. Стер линию, переставил точки. Подумал и начал обводить точки кружками. На появление начальства Островски не отреагировал.
– Принести тебе зубочисток?
– М м?
– Я видел фильм, где русский шпион у нацистов выкладывает фигуры из зубочисток. Это помогало ему думать.
– Из спичек, – рассеянно произнес Сергей.
– Что?
– Спички это были, сэр. Деревянные палочки с горючей смесью на кончике. Вместо зажигалок. Производили их в огромных количествах. У каждого мужчины была в кармане коробка спичек.
– Откуда ты всё знаешь, Островски, – проворчал шеф. – И как они загорались, если зажигалок не было? Сами по себе?
– Не сами. Ими чиркали, вот так, – Сергей ударил сложенными пальцами правой руки по ладони левой. – Это трение…
Он замолчал, уставившись на Картера неподвижным диким взглядом. Затем повторил шепотом: «Это трение», стер точки с экрана и расставил их заново.
– Я начинаю жалеть, что поручил тебе это дело, – задумчиво произнес шеф. – Задачки для вундеркиндов разрушают твой мозг. И говоря откровенно, мне не кажется, что от этого будет прок.
Островски взглянул на шефа так, как будто увидел его впервые, и медленно улыбнулся.
– Дайте мне еще сутки, сэр. Послезавтра я назову вам Умника. Степени свободы, вот что мне нужно.
– Ну ты и наглец, – тон Картера был скорее удивленным, чем возмущенным. – Как будто я ограничиваю твою чертову свободу. Но имей в виду: два дня, не больше.
Ответа не последовало, если не считать невнятного звука, похожего на «угу». Картер махнул рукой и вышел.
* * *
Назавтра вместо тренировок они сажали деревья. Гениальная идея психологов: сотрудникам базы якобы необходимо контактировать с земной флорой хотя бы раз в две недели, во избежание депривации, депрессии и кто их знает чего еще. Уму непостижимо: как без этого обходятся жители земных мегаполисов, которые контактируют с образчиками флоры, только заказывая салат к бифштексу?
Смесь реголита и органического субстрата, о происхождении которого лучше не думать, имитировала земную почву. По мнению Сергея, слишком хорошо имитировала. Она была грязной, если называть вещи своими именами. Счастье, что психологи не заставляют развозить эту субстанцию вручную, в тачках, ради еще более тесного контакта с землей. Новый участок почвенного слоя создали машины, саженцы лунного тополя привез транспортер-автомат, другой автомат сделал ровные ряды ямок. Майклу Коэну и Йозефу Радлу (Эрвин предъявил психологам медицинское заключение о растяжении спинных мышц) досталась несложная задача: один держит саженец, опустив корни в ямку, другой с помощью лопаты засыпает в нее грунт.
Тополь. Кора на стволиках сероватая и прохладная. Веточки как тонкие пальцы с опухшими суставами, острые коготки почек, облитые коричневым клеем… Хотелось сорвать одну, ощутить клей на пальцах, вдохнуть запах. Наверное, это было можно – и разве не ради этого психологи всё затевали? – но рука почему-то не поднималась. Всё равно что оторвать «на память» кусочек пленки от солнечной батареи.
Шагах в двадцати черный земляной ковер истончался, уходил вниз, будто прибрежный песок к воде. Дальше начинался лунный пейзаж. Впрочем, лишившись резких лунных теней, реголит и камни смотрелись удивительно заурядно, совсем по-земному. Вроде шахтных отвалов.
– Всё это совершенно неверно, – сказал Йозеф. – Опустите пониже… да, так, спасибо. Всё это неверно, я говорю. Чем старательнее мы строим вокруг себя декорации, тем сильнее будет шок, когда иллюзия исчезнет.
– А она исчезнет?
– Она обрывается каждую минуту. Посмотрите на небо.
Небо, коричневато-золотистое, равномерно светящееся, с «востока» уже наливалось фиолетовым. Фотоэлементы Купола во время лунных дней накапливали солнечную энергию, а отдавали ее в режиме земных суток – восемь часов света, четырнадцать часов темноты и по часу на «сумерки». Избыток расходовался на обеспечение фотосинтеза.
Свет как на Земле сквозь густое марево – мягкий, ровный, бестеневой и чем-то страшный. Будто находишься внутри средневековой картины, и вот-вот из-за скалы вылезет дракон святого Георгия.
– Да, на Земле такого не увидишь. Давайте лопату, теперь моя очередь… А я Купол видел близко.
– В самом деле? Вы и там контролировали биобезопасность?
– Нет, я увлекаюсь скалолазанием. Если подняться примерно на километр, на нем можно разглядеть «соты». Такие темные шестиугольники по светлому фону.
– Там проложены какие-то кабели?
– Кабели, трубы. Эффект очень странный: понимаешь, что небом это быть не может, но и потолком тоже – слишком далеко. Невозможно поверить глазам, сам себе внушаешь, что эта сетка – обман зрения. Вроде оптической иллюзии – знаете, белые пятна в черных перекрестьях и всё такое. Хочется проморгаться, чтобы сетка исчезла.
– Интересно, – протянул Йозеф. Похоже, ему в самом деле стало интересно – в первый раз за всё время знакомства с сотрудником службы биобезопасности Коэном.
– Так, по-вашему, нам не следует устраивать здесь подобие Земли?
– Я думаю, не следует. Лучше бы нам иметь мужество и не скрывать от самих себя, что мы живем внутри воздушного пузыря, и только стенка его отделяет нас от космоса. Нам нужно осознать правду.
– Осознать, что мы живем в воздушном пузырьке в сотнях тысяч километров от Земли? А разве не вредно фиксироваться на таких мыслях?
– Психологи считают, что вредно. Но по мне, это неполное подобие Земли с тем же успехом может свести с ума. Не сразу заметно, но рано или поздно сработает. Вот зачем нужны эти деревья, да еще в таком количестве? Разве у нас избыток углерода, чтобы тратить его на производство целлюлозы?
– Деревья дают кислород, ботаники всё время об этом говорят…
– Фотоэлементы Купола прекрасно справляются с кислородным обеспечением. А если вдруг их мощности станет не хватать, проще покрыть крыши «искусственными листьями», в светлое время они дадут приличную прибавку.
– Ну, по мнению тех же психологов, деревья нам необходимы. Как часть нашей естественной среды.
– А по моему мнению, это вздор. Бедуины тысячелетиями жили в пустыне. Дело привычки, элемент культуры. Надо привыкать к мысли, что мы находимся в искусственной среде. Отчасти искусственной, отчасти виртуальной. Все ее элементы, привычные нам, созданы органическим синтезом и информационными технологиями, и ничего в этом нет страшного. Нас же не пугают полилактатные тарелки вместо фарфора и текстовые файлы вместо пергаментных свитков.
– Вы не слишком строги к людям?
– Не-ет, – Йозеф оглянулся и нажал на кнопку маленького пульта, подманивая «лейку». – Я же не предлагаю изменить, скажем, состав пищи. Или длительность суток – это серьезно, это встроено в нас и на генном уровне, и на физиологическом. Чтобы от этого избавиться, слишком многое пришлось бы менять.
Последнее было сказано равнодушным тоном, будто речь шла о перепланировке офиса. Очевидно, невозможным это не представлялось.
– Йозеф, но если использовать ваш метод аналогий, в земных больших городах суточное освещение тоже ненормальное – днем смог, ночью подсветка. А люди живут.
– А кто вам сказал, что в больших городах у людей всё в порядке с физическим и психическим здоровьем?
– Один-ноль! – Сергей засмеялся. – Но уж, наверное, в этом виноват не цвет неба.
Бесшумно подъехала «лейка». Йозеф рассеянно погладил хобот, изливавший точно отмеренную порцию воды в рыхлый грунт у стволика.
– Вы удивитесь, но и цвет неба в том числе. – Йозеф говорил так, будто диктовал главу собственной книги – больше заботясь о безупречном построении фразы, чем об эмоциональном контакте с собеседником. – Нарушения естественного светового режима влияют на многое, вплоть до интимных процессов генной регулировки. В том числе и тех процессов, которые ведут к раковому перерождению клетки, это как раз наша тема.
– А я слышал, что вы занимаетесь метилированием ДНК.
– Метилирование – это механизм регулировки. Один из механизмов. Обратимые химические изменения ДНК без изменения последовательности. Интересно то, для чего они используются. На определенных участках сперва недостаток метильных групп, затем избыток… ну неважно. Не знаю, в курсе ли вы, но рак и старение – две стороны одной медали.
– Да, школьная учительница нам рассказывала. (Это «не знаю, в курсе ли вы» прозвучало крайне оскорбительно.) Неконтролируемое деление клеток – это рак, исчерпание потенциала обновления – старость.
– Старость. И добавим, что частота раковых заболеваний с возрастом увеличивается – косвенное указание на то, что это поломки в одном и том же механизме. Ну как… то ли вентиль приржавел и не поворачивается, то ли сорвался с резьбы. Но это один и тот же вентиль.
Оставалось еще два деревца. Лиловая тень, похожая на грозовой фронт, перевалила через зенит, и в самом деле начал накрапывать дождик. Лунный дождик, мельчайшая морось, ни капель, ни струй – оседающий конденсат. Наше дыхание на стекле, за которым Космос.
– Значит, вы решаете великую задачу? Победа над раком или бессмертие? Или то и другое сразу?
Йозеф даже не усмехнулся, только приподнял брови, но Сергей почувствовал, что краснеет. Если у чеха и была сверхчеловеческая способность, так это талант превращать собеседника в идиота.
– Мой учитель говорил: если студент хочет изобрести лекарство от рака, создать таблетки для вечной жизни или еще как-то осчастливить человечество – проку от юноши или девушки не будет, это гуманитарный подход. Но если студент хочет найти ответы на вопросы «как это устроено» и «что оно делает» – возможно, это наш человек.
– Немного цинично, нет?
– Нет. На самом деле это имеет отношение к способу думать.
– Так вы вчетвером хотите узнать, «как это устроено»?
– Отчего бы нет? (Если Йозеф и обиделся, виду не подал.) Бывает достаточно и одного. Мысль рождается в одной голове.
– Зачем же вы тогда объединяетесь в группы? Мне раньше всегда представлялось, что умственную работу должны выполнять одиночки. Как, не знаю, философы или великие физики…
– Мы объединяемся в группы затем, что в естественных науках философии предшествует сбор материала. Анализ информации, заложенной в геноме, в своем роде не менее трудоемок, чем сбор ботанических коллекций. Мы сейчас – как натуралисты прошлых веков, если вам угодно. Своего рода экспедиция Линнея или Гумбольдта. Только экзотические страны, по которым мы путешествуем, – это геномы. В экспедиции не ходят в одиночку.
– И кто же ваш Гумбольдт? Доктор Хиггс?
– Вы имеете в виду, кто руководит нашей экспедицией? Разумеется, доктор Хиггс. Она принимает решения, в какую сторону нам двигаться.
Йозеф помолчал и добавил:
– А капитаном корабля «Бигль», на котором путешествовал Чарльз Дарвин, был некто Роберт Фицрой.
– И чем знаменит этот Фицрой?
– Не помню. Мало кто помнит, я полагаю. Кажется, был вспыльчив.
– Вы хотите сказать, что…
– Я просто привел исторический факт.
Сергей промолчал. Надменный интеллектуал с комплексом превосходства – идеальная маска для Умника? Что хочешь надежно спрятать, прячь на виду. В хороших детективах убийцей никогда не бывает неуравновешенный тип, ревновавший девушку к покойному…
– Я лишь хотел сказать, что в нашей группе каждый выполняет свою роль и каждый, следовательно, незаменим. На данном этапе не может быть иначе. Когда тот же Гумбольдт и Бонплан путешествовали в Америку, работы хватило обоим. И славы тоже.
– Я понял вас, – вежливо сказал Сергей. Йозеф усмехнулся в бороду – то ли примирительно, то ли высокомерно.
* * *
– Что хочет пан офицер?
Зося была прелестна. Звезда ботанического сектора, богиня лунных цветов, Диана и Флора в одном лице. Русые волосы – как патина на серебре, темные глаза, тонкие брови. Я бы согласился быть лунной сенполией, только бы ты улыбалась при виде меня и заботилась обо мне… Впрочем, Сергею Островски и так грех было жаловаться. Среди биообъектов, не принадлежащих к царству растений, его явно отличали.
– Пан офицер хочет повеситься. – Он отшвырнул перчатки, рухнул в кресло, локти поставил на столик и лбом уперся в ладони. – Мешает пану офицеру одна лишь низкая гравитация.
Зося рассмеялась и ушла за стеллаж. Дверца отъехала в сторону, звякнуло стекло.
– Сказал бы «и прелесть шановной пани», но недолго мне осталось любоваться этой прелестью. Не сегодня-завтра меня попрут отсюда с жирным минусом в личном деле. И первым транспортом на Землю.
Скажем честно: пока я ничего не знаю. Ведь кроме Эрвина и Йозефа, есть еще начальственная Кэтрин и кроткая Аруна. Пока у меня нет оснований предпочесть кого-то одного. Никаких оснований.
– Что ты натворил? – Зося возникла вновь, неся две маленькие мензурки, заполненные коричневой жидкостью.
– Не справился с заданием. Эти деятели слишком умны для меня. Мне нужен один из них, и я не могу его выловить никаким законным способом.
– А незаконным? – Она схватывала на лету.
– Незаконным… тоже не могу. Я и так, и так прикидывал. Если бы у меня было четыре руки и на всех «гекконы»… иначе получается не просто превышение полномочий, а уголовщина.
– Четыре руки? – Зося положила на столешницу свои белые ручки. Почти рядом с Сергеевыми.
– Зося! – решительно, с возмущением сказал Сергей. – Нет, я не могу даже просить тебя об этом.
– Так не проси, – коротко ответила она. – Просто расскажи, что мы будем делать.
* * *
Традиционные институтские вечеринки с пивом по пятницам, в общем, не отличались от земных. Разве что не было видно дряхлых гениев в электрокреслах и бестолковых младшекурсников, но те и другие и на Земле не составляют большинства. В большом кафе зажгли дополнительные лампы (оставив, однако, неосвещенными уютные углы), вместо классической музыки включили Диану Дум, по залу расставили столики с закусками, а на стойку взгромоздили бочонки с напитками. Кроме напитков безалкогольных, имелось лунное пиво – плотное, крепкое и почти без газа. На вкус Сергея, редкостная гадость, но ученым вроде бы нравилось.
По традиции тут веселились только научники. Но наивный Майкл Коэн, едва дождавшись упоминания о пятничном сборище, простодушно спросил: «А можно и мне прийти?», и поскольку его не послали прямым текстом, – пришел. Держаться старался в тени, не привлекая лишнего внимания: мало ли, вдруг объявится знакомый да разлетится к нему с радостным «хай, Серж!».
У дальней стены зала почему-то поставили обыкновенный одежный автомат. Рядом собралось с дюжину девиц и дам. Сергей узнал Аруну – она стояла спиной, но второй такой черной косы не было нигде в Сэнгере. Другая девица, с фиолетовыми волосами, что-то набирала на выдвижной клавиатуре, остальные ей подсказывали. На экранчике виднелись строчки программы, судя по реакции зрительниц – ужасно смешные.
– А сюда квадратичную функцию!
– Лучше третью степень!
– Хи-хи-хи!
– Что они делают? – спросил Сергей. Эрвин ухмыльнулся, передал ему бокал с пивом и двинулся к девицам крадущейся походкой злодея. Подкрался, вытянул шею, и тут же фиолетовая обернулась и завизжала. Визг подхватили остальные, кто-то закрыл экран ладошками, кто-то возмущенно замахал на Эрвина, отгоняя его, как муху:
– Герр Баумгертнер! Вам не стыдно?
– Эрвин, уйди сейчас же!
– Нарушение приватности!
Эрвин отступил, миролюбиво поднимая руки.
– Что там?
– Я не понял, – признался Эрвин, забирая пиво. – Да ладно, отсюда посмотрим, когда вытащат.
– Что такого занятного может быть в этом ящике?
– Это-то как раз ясно: пользовательский режим. Вопрос только в том… Ага, они ее запустили.
На экранчике возникли песочные часы, женская стайка примолкла, и стало слышно, как в автомате работает 3D-принтер. Не прошло минуты, как лоток открылся, и фиолетовая девица подхватила и подняла перед собой в пальчиках… девы победно заверещали и зааплодировали, Эрвин поперхнулся пивом. Изделие, фиолетовое, в тон прическе, было выполнено в режиме жесткой экономии высокотехнологичной полилактатной ткани. Немного там той ткани, прямо скажем.
– И стоило беспокоиться о приватности, чтобы потом ими размахивать? – тихо произнес Сергей. – Но как они это сделали? Я и не знал, что там есть программа на… э э…
– Танга-трусики, – докончил Эрвин. – Конечно, нет. Но они же сами программеры. Взломали автоматик, перенастроили. В нем нет графического редактора лекал, так они вручную задают кривые. Умницы. Бросить бы эту интеллектуальную мощь на научные цели… хотя тогда жизнь стала бы скучной.
Любительница фиолетового тем временем отступила в задние ряды, запихивая изделие в карман брюк. У клавиатуры толкались две следующие пользовательницы – на вид совсем девчонки.
– Теперь я!
– Нет, я! Слушай, я уже тебе уступала в прошлый раз! Я хочу такие же, как у Бет, я только цвет заменю и распечатаю!
– Эф-эф-ноль-ноль-эф-эф?
– Да ну тебя! Я хочу синий морской, Алина, пожалуйста, подожди одну минутку…
– Женщины как дети, – снисходительно заметил Эрвин. – Талантливые, но дети. С твоего позволения… – Он встал и снова направился к девицам. Подошел к Бет, что-то шепнул ей на ушко. Бет захихикала и пихнула его в плечо.
Сергей снова оглядел зал. А ведь и в самом деле, как он раньше не замечал? Предполагалось, что все сотрудники Института носят стандартную одежду, которую выдают вот такие автоматы. Нижнее белье, блузы простейшего кроя, брюки, в качестве переменных параметров – женская или мужская модель, рост, размер, пять базовых цветов, для каждого шесть градаций насыщенности, для блузы – желаемая длина рукава. Цвета создавались за счет поверхностной наноструктуры. Эластичная ткань из биополимера не подлежала стирке, ношеная одежда шла на переработку в биореакторы.
Однако то, что носили в свободное время сотрудники и особенно сотрудницы отделения биоинформатики, явно не ограничивалось упомянутыми параметрами. Хорошо, с трусами более или менее понятно, но где они берут платья? Вот это зеленое мини, или вон то, с разрезами по бокам… Должно быть, перепрограммируют блузу.
Вот Йозеф и здесь сидел в том же серо-голубом лабораторном костюме. Сосал электронную трубку, прихлебывал кофе.
– Как вам местное пиво, Майк?
– Ну… Вы говорили вчера про попытки имитировать Землю.
– Да, попытка провальная.
– Вы сами его не пьете?
– Я родился в Праге, – с чувством сказал Йозеф, – для меня это – не пиво.
Пожалуй, то была самая эмоциональная фраза, какую Сергей от него слышал.
– Космические пивные дрожжи его делают, – продолжал Йозеф. – Их вывели специально для невесомости, знаете? Нечувствительны к перепадам гравитации, живут на солодовом концентрате, сделанном из фотосинтетической глюкозы. Дают высокий процент алкоголя и мало углекислого газа. Прекрасно, только кто сказал, что продукт жизнедеятельности этих грибков можно называть пивом? Хотел бы я посмотреть в глаза тем экспертам…
Сергей как раз примеривался отхлебнуть из бокала, но при упоминании «продукта жизнедеятельности грибков» поставил его на стол.
– Да, если бы оно по крайней мере было с газом…
– То оно бы вспенивалось по объему в момент наливания, – докончил Йозеф обреченным тоном учителя младших классов для альтернативно одаренных детей. – Здесь архимедова сила в шесть раз меньше, пена плохо всплывает. Знаете историю про орбитальный сатуратор?
– Нет.
– Нет? – Йозеф довольно запыхтел трубкой. – Я вам расскажу. Это было, когда готовили первую большую орбитальную научную экспедицию. Я тогда только окончил университет, мне повезло, что взяли. Сам я там не был, но говорю со слов очевидца. Приходят в штаб представители одной крупной компании – производителя газированных напитков, я намеренно ее не называю. И говорят: мы выступаем в качестве спонсоров, а вы берете на борт наше оборудование, чтобы научная элита могла наслаждаться нашей продукцией прямо на орбите. Вы сошли с ума, говорит им Эдвардс, ваша газировка в невесомости изойдет пеной в момент открывания. Они сияют и машут ручками: эту проблему мы решили, технология запатентована, испытана в экспедициях NASA, просим пять минут вашего внимания. И разворачивают презентацию циклопического сооружения по имени «орбитальный сатуратор». Там много чего было: цилиндр с поршнями и эластичными стенками, с цифровым управлением, для смешивания воды и сиропа с газом при оптимальном давлении, какая-то хитрая система дозаторов и клапанов, чтобы разливать газировку по «грушам». А из «груши», как вы понимаете, ей деться уже некуда, неси ко рту и пей.
Йозеф еще несколько раз затянулся.
– Ну вот, свернули они презентацию, улыбаются во все зубы: мол, как, договорились? Все молчат – вроде нет причин возражать, да и денег они принесли много. И тут Петров, он был ядовитый такой: господа, будьте любезны пояснить, как вы модифицировали последний этап? Они к нему: да-да, конечно, у вас есть вопросы по дозатору и разливатору? Нет, говорит, не по дозатору. На самом деле я имел в виду потребителя, то есть ученого-астронавта. Вы, конечно, знаете, что происходит в желудке с сильногазированной водой в условиях невесомости и какими ощущениями это сопровождается. Есть идеи по этому поводу?..
– Отлично! – Сергей расхохотался, в общем, не особенно притворяясь, благо и лунное пиво было крепким. – А как же деньги?
– Деньги они дали. Автомат взяли на орбиту, переналадили так, чтобы газа было еле-еле, как в этом… (Йозеф указал на бокал Сергея.) Он, правда, сломался в первую же неделю, но логотип по прямой связи был виден, а больше ничего от нас и не требовали.
Рассказав байку, Йозеф с очевидностью утратил интерес к собеседнику, и Сергей почел за лучшее ретироваться. К тому же он заметил, что Аруна отошла от девичьей компании и присела к столику с закусками. Ее туника, кстати говоря, даже не была однотонной: у ворота нежный персиковый цвет, чем ниже, тем ярче, к подолу сгущается в мандариновый. Стало быть, одежный автомат можно заставить сделать и такое.
– Устали ждать? – спросил он.
Аруна покраснела.
– Нет, я не хотела себе ничего делать, я просто смотрела.
– У вас очень красивая туника. Ваша собственная программа?
– Да, но мне Бет немного помогала.
Сергею еще не случалось разговаривать с ней подолгу. Кажется, обычная девушка из ученой среды, насмешливая и застенчивая. (Если забыть о том, что Умником может быть и она.) Социального опыта еще меньше, чем у ее сверстниц, работающих в супермаркете, плюс уровень интеллекта, достаточный для Сэнгера… Ну ладно. В эмпиризме теоретической биологии ты, Островски, не разбираешься, но светская болтовня на общие темы тебе вполне по силам, и на сайт по индийской культуре ты только что заглядывал. Избегать пошлого заигрывания а ля Баумгертнер, держаться серьезно и уважительно. Вперед!
– Знаете, Аруна (можно по имени?.. спасибо)… Знаете, у меня странное ощущение. Йозеф мне объяснял, что здесь у нас виртуальный мир. Понимаете, о чем я, – запрограммированная одежда, синтезированная еда, компьютерная музыка, экраны с пейзажами вместо окон. Я хотел спросить вас, не это ли философия индуизма называет «майя»?
– Не совсем, – девушка усмехнулась. – Майя – это вся материальная жизнь. По сравнению с непреходящей истиной мысль, информация не более призрачна, чем то, что называют материальным. Я не очень хорошо разбираюсь в философии. Но я представляю, что вам рассказывал Йозеф, это его любимая тема. Он еще всё время говорит, что луна – символ такого… невозможного или нездешнего.
– Да, пожалуй. «Достать луну с неба», «свалился с луны». У вас тоже есть такие поговорки?
– У нас говорят: «Что луне до воя собаки?» – Аруна улыбнулась шире, блеснув белыми зубами.
– В индуизме ведь Луна – это божество?
– Да, его зовут Чандра. – Она рассеянно загребла из мисочки полную горсть мелких разноцветных кубиков фруктового сахара и принялась отправлять в рот один за другим.
– Ах да, была же знаменитая орбитальная обсерватория «Чандра», верно?
– Да, только ее назвали не в честь бога, а в честь астрофизика Субрахманьяна Чандрасекара. Нобелевский лауреат, знаете? Предел Чандрасекара.
– В самом деле? Фамилия от имени божества – по-моему, очень поэтично.
– Но это не фамилия, – кротко сказала Аруна. – У него было личное имя, Чандрасекар, и патроним, имя отца, фамилии не было совсем.
– Как интересно, – промямлил Сергей, не решаясь спросить, почему с нобелевским лауреатом такое приключилось. Островски – король интеллектуальных тусовок.
Аруна поедала конфетки, ехидно косясь на него. Смуглая кисть руки казалась покрытой загаром (чего, конечно, в Сэнгере быть не могло). В центре зала тем временем освобождали место, двигали столики. Длинноволосый парень настраивал стрингборд. Звуки пока что не радовали слух: будто кто-то дергал железными когтями проволочную сетку.
– Кстати о нобелевских лауреатах, Аруна. Вы можете бросить в меня камнем и назвать средневековым сексистом, но я смотрю на вас… на женщин и девушек, и мне как-то… тревожно, не поймите неправильно. Все-таки это внеземная база, высокий уровень риска. В марсианские экспедиции женщин не берут – и правильно делают, только не сердитесь, пожалуйста. Стоит ли этого наука? Вы не согласны со мной?
– Как сотрудник службы биобезопасности, вы должны знать, что риск на Базе одинаков для обоих полов.
– Так именно это мне и не нравится, – проникновенно сказал Сергей. – Я не считаю, что женщины должны рисковать так же, как мужчины. Вот вы, Аруна, – очень ли нескромно будет спросить, как вы решились заключить этот контракт? Неужели ваши родные и близкие не были против?
– Они были против. Но я хотела не тратить время на чепуху, а сразу заняться чем-то по-настоящему интересным, вы понимаете? Здесь на собеседовании молодость считается плюсом, а не минусом, потому что важно здоровье. А на Земле ни один ученый ранга доктора Хиггс меня бы не пригласил.
– Доктор Хиггс – действительно крупный ученый?
– Конечно, – с легким оттенком презрения, «что-ты-в этом-смыслишь», ответила Аруна.
– Вам интересно работать под ее руководством?
– Очень. Мы каждый день продвигаемся на шаг вперед.
– Мне она показалась достаточно жестким человеком. Строгим к себе и окружающим.
Девушка хотела что-то ответить и вдруг уставилась на Сергея. Нет, на что-то позади него. Снова просияла белозубой улыбкой и толкнула его в плечо: обернись, мол.
На свободном пятачке стояли трое: два постдока из отделения физиологии, один лысый, другой кудрявый, и… Кэтрин Хиггс? Не может быть.
На строгом и жестком человеке было платье шоколадного цвета, с лентой-поясом и широкой юбкой, обшитой по краям медными бусинами. Плоский офисный зачес пропал, голова Кэтрин была похожа на пламенную розу, на огненный шторм. И лицо переменилось. Нет, красавицей она не стала – никуда не делись короткий нос с раздвоенным кончиком, тонкие губы – но мужеподобным это лицо никто бы не назвал.
Сколько же времени она тратит каждое утро, чтобы прилизать волосы? Или наоборот, сколько времени она потратила сегодня, чтобы завить их и вздыбить? Сергей обдумал всё, что знал о женских прическах, и решил, что возможно и то, и другое.
– Смотрите, смотрите! – Аруна дернула его за рукав.
Звуки скрипки взмыли к потолку, закружились по залу – конечно, скрипка тоже не настоящая, вон кто-то таскает «бегунок» по черной коробочке, но всё как следует, отчаянно лихо и чуть-чуть фальшиво. Гитара подхватила ритм, и трое в пустом круге подпрыгнули на месте.
Сергей с удивлением услышал легкий перестук каблучков. Да, это туфельки доктора Хиггс, мужчины пляшут бесшумно. Она вытянулась в струнку, сжала руки крестом под грудью, будто мерзла – зато ноги, силы небесные…
Не то чтобы он впервые в жизни видел ирландский танец. Видал и отлаженную машинерию шоу-дэнса, и козлиный галоп после пятой кружки, когда танцующие сшибаются ногами и налетают на столы, и робкие аккуратные подскоки учеников школы танцев. Тут было другое. Эти трое танцевали неплохо, но ясно ощущалось, – более для своего удовольствия, нежели для зрительского. И вот чего, конечно, на Земле не увидишь – чтобы танцоры буквально реяли в воздухе, еле касаясь пола. (Ну, разве, может, на зеленых холмах в лунные ночи, или где там пляшут эльфы.) Высокие прыжки в конце такта были ощутимо более долгими, и скрипка замирала на долю секунды, ожидая, пока снова цокнет каблучок, – чтобы потом закружить с новой силой. Сергей понял, что бусины на подоле платья не были простым украшением: без них слабое лунное тяготение не справилось бы с требованиями приличий.
Я думал, ей лет сорок-пятьдесят. Ладно, тяготение пониженное, но темп… Парней возле нее просто не видно. Она что-то празднует, вдруг подумал Сергей. Ставлю месячное жалованье против чашки кофе, тут не просто любовь к танцам. Если бы она ТАК любила танцевать, сидела бы на Земле. Осанка, взгляд, поворот головы… К делу этого не подошьешь, но Кэтрин Хиггс очень счастлива.
Скрипка вывела последний стремительный росчерк, финальные ноты заглушило аплодисментами и воплями. Коллеги обступили доктора Хиггс и повели за столик. Аруна напевала мелодию танца и хлопала в ладоши, Эрвин угодливо предлагал начальству стакан с лимонной водой, и даже на бородатой физиономии Йозефа появилась улыбка. Сергей незаметно пристроился рядом.
– Кэтрин, а почему ты не работаешь руками, когда танцуешь? – Эрвин как бы невзначай положил руку на спинку стула начальницы – похоже, принципы спасовали перед привычками. – Это специально?
– Специально. Моим предкам, – она чуть задыхалась, – священники говорили, что делать движения руками во время танцев – распутство.
– А… э э… делать движения ногами, вот вроде тех, что мы сейчас видели – это не распутство, по их мнению?
– Трудно ответить. Скорее всего, этого просто не смогли запретить.
По лицу Эрвина было видно, что данная идея сильно подействовала на его воображение.
– Всё не так плохо. Любое ограничение стимулирует…
– Изобретательность?
– В том числе. И создает стиль.
Ирландский вечер продолжался, молодежь уже исполняла «Мика Магвайра» под тот же стрингборд и синтез-скрипку. Пели на нескольких языках одновременно.
– Майкл, а вам понравилось?
Сергей пару раз моргнул и прочистил горло.
– Доктор Хиггс… я в восхищении. – В такие минуты говорить женщинам правду не просто надо, а необходимо, и с максимальной экспрессией.
– Сейчас просто Кэтрин, – ответила начальник группы.
– Джонни, вставай, давай вставай, чего ты там притих?
Видишь, это Мик Магвайр, он сестры твоей жених!
Есть у Магвайра деньги, и даже ферма есть,
Ты весь день отдыхал, вставай, нахал, дай Мику Магвайру сесть!
Любители ирландской культуры горланили громко и с чувством. Йозеф поднялся с места и вышел, показав рукой: мол, еще вернусь. Аруна, прихватив свой чай, снова направилась к столику со сластями, за ней пошел Эрвин с каким-то по счету бокалом пива. Уселся рядом, на взгляд Сергея – ближе, чем допустимо. Коротко о чем-то спросил, уже совсем интимно приблизив губы к ушку. И где твои принципы, старый ты козел, мало того, что вы вместе работаете – она же тебе не по возрасту…
Кэтрин наблюдала за ним, явно забавляясь. За ту секунду, что он переглядывался с ней, диспозиция изменилась. Аруна выставила руку ладошкой вперед и сделала движение, будто толкает тяжелую створку двери. Эрвин неохотно восстановил приличную дистанцию. Кэтрин рассмеялась.
– Вы так беспокоитесь, Майкл! Для Эрвина это просто игра, что до Аруны, я не вижу причин за нее волноваться. Она умная девочка.
– Сколько ей лет?
– Не помню точно, – Кэтрин пожала плечами. – Двадцать четыре, может быть, двадцать пять, она только перед отлетом окончила университет. Это есть в ее личном деле.
– Извините, я не должен был спрашивать. Я всё никак не приду в себя. Никогда не считал женщин-ученых синими чулками («никогда – это примерно последние полчаса?»), но такого не мог и вообразить!.. Ваше здоровье.
Он отсалютовал ей бокалом, глядя прямо в глаза и улыбаясь. Ответная улыбка была скорее скептической, но свой бокал она тоже подняла. Надо же, доктор Хиггс не разучилась краснеть под мужским взглядом.
– Вы давно занимаетесь танцами?
– С детства, – коротко ответила она. – Майкл, а вы, собственно, кто? Я имею в виду, служба безопасности или научный шпионаж?
Сергей открыл рот, чтобы выразить изумление, но она остановила его презрительной гримаской.
– При заборе проб вы сделали три ошибки в первые же пять минут. Вы никогда раньше этим не занимались. Вы такой же инспектор биобезопасности, как я Джим Уотсон. А кроме того, вы говорите teep вместо tip, у вас примерно такое же произношение, как у Йозефа. Полагаю, вы скорее Михаил Коган, чем Майкл Коэн, или же вас зовут совсем по-другому.
Джонни, садись, давай садись, а то он стул займет!
Видишь, это Мик Магвайр, он последний идиот!
Не слушай его, Джонни, он пьяный раздолбай,
Никуда не ходи, сынок, сиди и стул ему не давай!
Дидигилон-дилон-дилон-дилон…
Кэтрин постукивала туфелькой в такт и без улыбки смотрела ему в лицо.
– Моя мама родилась в Москве, – не моргнув глазом ответил Сергей. – А что касается проб, я прошел инструктаж и делаю всё так, как меня учили. Возможно, и неправильно, вам виднее.
– Неправильно – это сказано очень слабо, – тихо проговорила Кэтрин. – Вы не специалист.
– Вы рассказали об этом сотрудникам?
– Они сами не без глаз. Но я хочу знать, что происходит на самом деле.
– Конечно, у вас есть предположения, – с галантной улыбкой сказал Сергей. С одной стороны, сделать руководителя группы своим союзником – именно то, что ему сейчас нужно. С другой стороны, нельзя поручиться, что Умник – не она сама.
– Ну, тот, кто явился бы выведывать наши предварительные результаты, вероятно, должен был бы лучше соображать, – безжалостно сказала Кэтрин. – Но нужно принять во внимание, что выбор кандидатур ограничен местным контингентом – до кого дотянулись и кого смогли устроить, того и заслали. Что в пользу другой версии – в вашем внедрении явно замешана администрация. Такая наглость более характерна для наших внутренних служб.
– Великолепно. И что вы будете делать?
– Если вы из безопасности без приставки «био», то писать жалобы бесполезно. Но, будьте уверены, я сумею от вас избавиться, и вы, лично вы, пожалеете, что взялись за это. В чем бы вы ни подозревали моих людей, это не может быть важнее нашей работы, зарубите на носу. Если же вы заняты научным шпионажем – я буду считать инцидент исчерпанным, если вы больше не появитесь в лаборатории. Я даже не спрашиваю, кто ваш заказчик. Просто передайте ему, чтобы в другой раз лучше готовился.
Известная нелюбовь яйцеголовых к безопасникам, желание отстоять сотрудников от малейшего нашего посягательства (либо, что то же самое, нежелание уступить даже клочок своей территории). Или бравада непойманного преступника, старое доброе «я знаю, что ты знаешь, и ты знай, что я знаю»? В конце концов, Островски, можем ли мы со стопроцентной гарантией исключить сообщничество? Что если она знает о делах Умника и покровительствует этим делам? Умнику, раз уж он так умен, ничего не стоит вычислить ту, кто его не сдаст…
Сергей развел руками.
– Мне остается капитулировать. Даю слово, что больше не появлюсь в вашей лаборатории. А взамен маленькая просьба. Не препятствуйте мне сейчас.
– В чем не препятствовать?
– В планах на уикенд. Я хочу пригласить вас и ваших коллег на маленькую прогулку по окрестностям Института. Видите ли, я увлекаюсь мундерингом, лунным скалолазанием. Это довольно забавное хобби, и, по-моему, Эрвина и Йозефа мне удастся убедить. Я хочу предложить вашей группе небольшую экскурсию, к центру базы и потом – вверх. Да, я пропагандист мундеринга. Я считаю, что глупо побывать на Луне и не взять то лучшее, что она может дать.
– Зачем это вам? Я имею в виду, приглашать нас?
– Ну… скажем так: у меня есть и личная мотивация, Кэтрин. – Он снова посмотрел ей в глаза, надеясь, что выглядит откровенным и беззащитным. – Знаете, я и сам понимаю, что у вас сложилось не слишком хорошее мнение обо мне. Вы вольны верить или не верить, но мне просто хочется… (он якобы незаметно откинулся на стуле и чуть повернул голову, чтобы взглянуть на Аруну)… чем-то порадовать вас.
– Нас. – Кэтрин холодно усмехнулась. – Ну что ж, не вижу причин для отказа. Аруна, можно тебя на минутку?
Аруна снова подсела к ним.
– Мистер Коэн любезно приглашает нас на прогулку куда-то в скалы… куда именно, Майкл?
– Не в горы, прошу прощения, – на Столбы, – сказал Сергей. – Знаете, эти семь колонн, которые связывают Купол с подземными ярусами. Теоретически, если на вас «гекконы», по ним можно добраться до самого неба. То есть до Купола. При здешнем тяготении это по силам любому, специальной подготовки не требуется.
– Ой, а разве это разрешено?
– Нигде не написано, что запрещено, – с лукавым видом сказал Сергей. – Мы все очень внимательно смотрели.
– Что именно не запрещено? – поинтересовался Эрвин, подойдя сзади.
– Подъем по Столбам с «гекконами», – ответил Сергей. Эрвин округлил глаза: что такое Столбы, ему не надо было объяснять. – Помните, я рассказывал про мундеринг? Я только что пригласил Кэтрин и Аруну – и вас с Йозефом, конечно, тоже – завтра присоединиться к нам. То есть ко мне и одной моей знакомой из ботанического сектора.
– О, вы говорили, что девушки тоже этим увлекаются. А как зовут вашу знакомую?
– Зося.
Эрвин отодвинул стул и уселся рядом с ним.
– Да, Майк, это был бы любопытный опыт, я вам очень признателен. Мне давно хотелось попробовать, как это делается. Хотя, конечно, и страшновато. Эти ваши «гекконы» – они надежны?
– Абсолютно. Одна перчатка с нановорсинками держит восемьдесят лунных килограммов на любой поверхности, на ровной – до сотни. Можете висеть на одной руке без всяких усилий. Но когда поднимаешься по ровной вертикальной поверхности, это вряд ли понадобится. Кстати, наклон не имеет значения, можно ползать хоть по потолку – да вы, наверное, видели, как ребята это делают.
– А как же отрывать руку от поверхности, если они такие цепкие?
– Движением вперед и вверх, – Сергей показал, – это просто.
– Хм. А если все-таки повиснешь на руке? Что делать дальше?
– Ну, обычно мы ходим группами, и у всех есть выкидные тросы со смарт-магнитами. Даже если ваш напарник бросит трос не очень точно или вы не сумеете поймать его, он сам вас найдет. Я считаю это перестраховкой, но лучше избыток безопасности, чем недостаток.
– Убедили, – Эрвин обернулся к доктору Радлу. – Йозеф, пойдешь с нами на Столбы?
Йозеф поморщился.
– Меня избавьте, я и в школе не любил этих развлечений. Спорт не мое хобби.
– Йозеф, не будь занудой, – с улыбкой, но твердо сказала Кэтрин. – Нам не повредит немного развеяться. И ты же хотел сходить на край Сэнгера, посмотреть скалы и край Купола. Тот путь до Купола, что предлагает Майкл, по-моему, легче.
* * *
До Столбов было чуть больше километра, но чтобы не тратить сил и времени на пеший путь, Сергей через свои связи в техотделе позаимствовал летающую тележку. Сиденье в ней было одно, для водителя, и ученые с Зосей уселись на огороженной платформе, на пустых контейнерах.
Под Куполом нечему портить покрытие, и едва ли дорожку чинили хоть раз за двадцать лет. Сергей набрал скорость, чтобы воздух бил в лицо и трепал волосы. Дорожка бежала под уклон, к центру кратера.
Настоящий ветер вместо механической циркуляции воздуха. Настоящий холодный дождь. Брызги морской пены, снежинки на ресницах… Господи, хочу на Землю. Что бы там ни сочинял Йозеф, жить в гигантском ангаре – это для роботов, не для людей. Даже если всё обойдется, не буду продлевать контракт.
Сергей задумался, как это было двадцать лет назад. Долгой лунной ночью в маленький кратер, который тогда еще не носил имя Фредерика Сэнгера, падают кометы. Не ударяют с разлету, а именно падают, как ягоды с ложки в блюдце. Каждую из них выследил беспилотный аппарат, после экспресс-анализа вцепился ей в бок и начал подогревать с нужной стороны, регулируя газовый поток и направляя чудовищную глыбу к Луне. Тонкая, наверное, была работа, всё равно что ловить кубик сухого льда в невесомости.
А потом за считаные сутки, пока терминатор лунного дня не достиг кратера и глыбы замерзшего газа не вскипели и не улетучились, унося с собой миллионы затраченных средств, – возводится Купол. И уже под ним эти глыбы таяли, истекая туманом… или в вакууме не могло быть тумана? Наверное, под конец появился. Купол сомкнулся, исчезли черное небо и слепящий свет, в янтарном сумраке замигали фотоэлементы автоматов и «аватар». Они не нуждались ни в кислороде, ни в пище – ни в чем, кроме энергии от гелиевого реактора, укрытого в пещере под кратером. Купол, Столбы, корпуса домов и каркасы теплиц – всё это построили они.
Драгоценная вода – именно здесь, у северного полюса, ее оказалось много, но «много» по лунным меркам, не по земным – пошла вверх, по трубам Столбов. Вода плюс углекислота равняются кислороду и моносахарам, а на месте стрелки – энергия Солнца, не экранированного атмосферой, и батареи «искусственных листьев», осуществляющих реакцию фотосинтеза в условиях, которых не выдержало бы ни одно растение. С Купола в атмосферу потек кислород, а раствор в сетке из трубок, как древесный сок в гигантском листе, насытился молекулами сахара и понес этот сахар, сделанный из космического СО2, к краям Купола, в подземные хранилища.
Тогда пришли люди. Начали расходовать кислород и выделять углекислый газ, запустили биореакторы (глюкоза глюкозой, но без аминокислот и липидов не проживешь), собрали и подключили агрегаты, изготовляющие из раствора органики плитки рациона. Потом заработали другие биореакторы, для переработки отходов. Одноразовая посуда превращалась в обрывки целлюлозы с примесью азотсодержащих молекул, та же судьба постигала одежду. Воду жаль тратить на стирку и мытье посуды, да и органику лучше везти с Земли в форме полезных предметов. По нескольку граммов с каждого участника проекта ежедневно, и вот уже поднимаются ростки в оранжерее… Сергей вспомнил анекдот про бартерный договор между Сэнгером и новым поселком астрофизиков на обратной стороне Луны и фыркнул, отвлекаясь от возвышенных мыслей. Анекдот кончался словами: «Зато дерьма у нас много!»
Все-таки было в этом что-то странно уютное. Как обустройство на стоянке в походе или в шалаше, в детстве. Вот здесь положим доску, это у нас будет стол, а тут будем спать. Натаскаем сена, дверь завесим эльфийским плащом, а на случай дождя накроем крышу пленкой… И в Сэнгере каждая полезная мелочь удивительно радовала душу, а неустроенность была предметом типично походных шуток. Кто его знает, может, и хорошо бы к этому привыкнуть?
А может, и нет. В палатке только потому уютно, что из нее можно вернуться в большой комфортабельный дом.
За спиной переговаривались.
– Ух, а вон и Пятно! Видите, над северным горизонтом, градусов двадцать вверх?
– О. Но это же не…
– Да! Это след от метеорита. Того самого, семьдесят шестого года. Там прозрачность так и не восстановилась. Говорили, метра четыре в поперечнике…
– Матерь Божья! Эрвин, не пугай нас! – Сергею показалось, что Кэтрин только изображает испуг. Что-то в ней осталось от вчерашней плясуньи.
– Ничего ужасного, док. Он же не упал никому на голову, только повредил верхние слои Купола. А сильная утечка атмосферы нам не грозила, не более, чем через шлюз. Там герметизация происходит практически мгновенно.
– Но если бы ударил большой метеорит? – спросила Аруна. – Я имею в виду, по-настоящему большой, из тех, что создает километровые кратеры.
– А, моя дорогая, мы уже сидим в трехкилометровом кратере! – легкомысленно ответил Эрвин. – Как это говорится – бомба не падает в воронку от бомбы?
– На Луне падает, – это, разумеется, Йозеф. – Наш маленький кратер находится внутри большого.
– Йозеф, не пугай девушек. Всё это было давно, сотни миллионов лет назад. И вряд ли повторится при нас. А уж если большой метеорит прилетит, на крайний случай, противометеоритные службы наконец отработают свой бюджет!.. Зося, а что вы делали, когда объявили учебную тревогу, помните, в прошлом году? У нас было так весело…
– Меня тогда еще здесь не было, – небрежно ответила Зося.
– О, так вы недавно прибыли?
– Недавно.
Сергей с трудом подавил желание оглянуться: как там с дистанцией?
– А я удивляюсь, отчего не видел вас раньше. Значит, эта радость вам еще предстоит.
– Глупость, а не радость, – проворчала Кэтрин.
– Не без этого. Но, знаете, в нашей ситуации есть и плюсы! – Эрвин цокнул языком, очевидно, изображая вставление кредитки в гнездо.
– Есть и другие преимущества, – серьезно сказал Йозеф.
– Приехали, – Сергей опустил тележку и соскочил на грунт, чтобы помочь сойти Кэтрин. Зосе и Аруне протянул руки Эрвин; Аруна оперлась на его руку, Зося – нет.
Зрелище, безусловно, незабываемое. Зона в центре кратера оставалась неосвоенной, дорога шла по чистому реголиту. Воздушные потоки наметали его на полотно, и лунные песчинки сухо поскрипывали под ногами. Но главное – Столбы.
Их было семь: по углам шестиугольника и один в центре. Темно-серые, почти черные колонны, округлые, матово гладкие, каждая метра полтора в диаметре, и друг от друга на расстоянии около десяти метров. Ничего особенного – если не считать того, что они подпирают небо.
Семь ровных вертикалей поднимались и поднимались, истончались в вышине, таяли в янтарном утреннем свете, и нельзя было сказать, стоя у подножия, упираются ли они в Купол или просто уходят в бесконечность, опровергать либо подтверждать Эвклида.
– Ух, – изрек Эрвин. – Какова их высота, Майк?
– Километр двести метров, около того. Но на последних пятидесяти метрах датчики, туда лазить нельзя.
– Спасибо вам, Майк, – негромко сказал Йозеф. – Сам бы я вряд ли сюда выбрался.
– То ли еще будет наверху! – весело ответил Сергей. – Приступим?
Раздобыть шесть комплектов снаряжения, не привлекая ненужного интереса, было отдельной задачей, спасибо Зосе. Присев на край платформы, ученые натягивали прямо поверх легкой лунной обуви ботфорты с «гекконами» на стопах и коленях, застегивали ремешки на длинных, выше локтя, перчатках. Овальные накладки с микроворсинками на вид напоминали серую замшу, но если коснуться их голой рукой, ощущение было неожиданным: «гекконы» хватали за пальцы.
Сергей лично показал каждому, как надевать страховочную привязь с тросом – «надеваем лямки на плечи, как куртку, закрепляем нагрудный ремень, закрепляем пояс, застегиваем набедренные лямки…». Не было времени размышлять о том, как нехорошо он поступает минимум с тремя присутствующими.
– Я слышала, что надо закреплять страховочный трос где-нибудь наверху? – спросила Аруна. – Если человек сорвется, он на нем повиснет.
– В данном случае это было бы сложно, – Сергей картинно запрокинул голову к вершинам Столбов. – Но у каждого из нас есть трос, про смарт-магниты я уже рассказывал. Если вдруг кто-то начнет падать, подхватим.
Еще минут десять ушло на стреляние тросом, подвешенным к поясу на карабине, пока Сергей не убедился, что неофиты усвоили навык «прицелился примерно в сторону товарища и нажал на нужную кнопку». Эрвин попытался подтянуть к себе Зосю, и Сергей скомандовал подъем.
Сергей и Зося уступили начинающим столбы, с которых был лучше виден жилой сектор как наиболее живописный, но Эрвин выбрал другой, сказав, что хочет взглянуть на промзону. Тогда Сергей полез на центральный столб, а Зося – на один из двух оставшихся, рядом с Аруной. Чтобы не напрягать голос, все нацепили гарнитуры от вифонов и включили «общий разговор».
Мундеринг – легкий вид спорта. В шесть раз легче земного болдеринга, в буквальном смысле слова. Плюс «гекконы», с которыми не важно, насколько сильные у тебя пальцы и есть ли за что ими хвататься. Сначала ты вспоминаешь, как смотрел на земные соревнования, и думаешь, что нипочем так не сможешь, потом очень стараешься, а потом лезешь вверх, насвистывая, в эйфории от собственной легкости и ловкости, ощущаешь себя Спайдерменом и не замечаешь, с какой скоростью удаляешься от земли. Медленнее, чем на лифте, но ненамного.
Лиловая ночная тень давно скрылась, Купол понемногу светлел, коричневый янтарь становился золотым. Сергей и раньше водил новичков на Столбы и был уверен, что на отпущенное время баек ему хватит. Сначала он давал рекомендации по движению: «…чуть медленнее… ритмичнее… не надо торопиться, у нас не соревнование…» Потом начал рассказывать о Столбах, работающих и резервных. Потом – о красотах, которые можно увидеть, если чуть-чуть повернуть голову. Только бы теперь никто из них не устал, не испугался и не запросился вниз. Устанут вряд ли, получасовой подъем – ерунда после наших обычных тренировок, но если до кого-то дойдет раньше времени, что они находятся в трети километра над грунтом без всякой страховки… «Обратите внимание, сейчас виден пруд в ботаническом секторе! Вода золотистая, ха-ха, голубой она здесь не бывает ни при какой погоде…»
– Эрвин, – в наушнике раздался прекрасный голос Зоси, – вы не знаете, что это там такое?
– Где, моя дорогая? – Эрвин шустро переместился вправо и исчез за колонной.
– Вон там, промышленный сектор, среднее кольцо. Рядом с круглой полосатой штукой, такое металлическое, блестит.
– Вон то, решетчатое? – Сергей увидел руку и колено Эрвина с другой стороны колонны. По голосу было слышно, как он выворачивает шею. – О, я думаю, это какая-то опорная конструкция… или, может быть…
Идиотская затея. Буду считать себя счастливцем, если всё обойдется травмами. Еще и Зосю втянул. Отставить панику. Ага, вот оно.
Технические измышления Эрвина перебил Йозеф.
– Майк, – голос был совершенно спокойным, – мои «гекконы» меня не держат, я съезжаю вниз. Это нормально?
– Как – съезжаете вниз? – тупо переспросил Сергей.
– Ой! И я тоже!
– И я!
– Коэн, что происходит?
– Черт побери, не знаю! – заорал он в ответ. – Вчера не было! Что-то осело из атмосферы, какой-то конденсат!
Два из утверждений формально правдивы и одно лживо. Скольжение ускорялось медленно, как в дурном сне. Полтора метра в секунду, один и шесть, чтобы быть точным, это вам не девять и восемь. Ладно, пусть только дециметры, мы всё же еще тормозим перчатками, пока микроворсинки не оторвались окончательно, но когда оторвутся… это всё равно что на Земле упасть с двадцатого этажа, и у меня не более десяти секунд…
Сергей, быстро перебирая руками и коленями, начал смещаться вправо. Только бы Кэтрин или Аруна не выстрелили по мне, они же меня рванут назад, ну что же ты, Умник, зараза…
– Нет, стоп! Слушайте меня!
Он не сразу понял, кто это взвизгнул так отчаянно. А потом сердце забилось реже. Как перед выстрелом, когда целишься.
– Майк, кидайте Эрвину трос, только не натягивайте. Йозеф, немного вправо, Кэтрин – влево. Эрвин, бросайте Йозефу. Зося, вы – Майку, и двигайтесь влево.
Теперь он ощутил спиной успокоительное прикосновение провисающей веревки. Если ее натянуть, то его прижмет к колонне… ненадолго, пока не сорвет Зосю. Скольжение ускорялось, мелкие рябины на колонне сливались в линии, будто перед глазами тащили полосатый шелк.
– Никто не натягивает веревки! Зося, бросаю…
– Есть!
– Кэтрин, вы – мне… Есть. Йозеф, видите Кэтрин? Бросайте. Спокойно, у нас получилось, теперь выбираем слабину и тормозим, на счет три. Раз, два…
Сергея прижало к колонне, он уперся в нее коленями и ладонями, и скольжение замедлилось. Сила рывка показала, какую скорость они успели набрать. Он увидел, как натянулась паутинка, связавшая Аруну и Зосю, превращаясь из дуги в наклонную прямую. Шесть точек – пять в углах шестиугольника, одна в центре – соединились серебристыми отрезками, которые плавно укорачивались. Невыпуклый многоугольник, натянутый на шести вертикалях, становился плоским.
Он покосился на часы. Падение продолжалось сорок три секунды.
Значит, вот таким образом. Совру, если скажу, что не ожидал. А если скажу, что предчувствовал, совру тем более. Один шанс против трех, вот и всё.
В наушниках слышалось тяжелое дыхание, кто-то отдувался и кашлял, кто-то нервно хихикнул.
– Уф-ф… Сколько мы пролетели? – спросил Йозеф.
– Метров двести.
– Нет, меньше.
– А сколько до грунта?
– Еще сто.
– Коэн, я буду вас бить! – Голос Эрвина был хриплым, он снова откашлялся. – Прекрасный активный отдых, ду шайссе!
– Бейте, – согласился Сергей. – Мне очень жаль. Не понимаю, что произошло, честное слово.
– Ему жаль… ду блёде зау! Как вы могли подвергать риску начинающих, тем более женщин?!
– Эрвин, хватит кричать, – Кэтрин запыхалась не больше, чем после танца. – Ты согласился на это. Чем думал ты, когда соглашался?
– Руководитель группы разрешила, – огрызнулся Эрвин. Кэтрин презрительно фыркнула.
– С мистером Коэном, – фамилию Кэтрин ядовито подчеркнула, – я сама поговорю, когда спустимся. Аруна, а ты умница. Как это ты сообразила так быстро!
Аруна Амритрай не отвечала. Ни начальнице, ни мужчинам, наперебой хвалившим ее спокойствие и смекалку. Сергей стиснул зубы. Стоило чуть расслабить руку или ногу, мышцы сводило дрожью.
Эрвин не исполнил свою угрозу. Он сделал несколько шатких шагов, от колонны, потом назад, привалился к ней спиной и сполз вниз. Так и остался сидеть с нелепо задравшимся воротом. Зося важно прошла мимо, подарив его презрительным взглядом. Эрвин только трепыхнулся, как бы пытаясь сделать мостик на лопатках: ноги его не держали. Сергей позавидовал ему. Повалиться наземь и закрыть глаза – сейчас было бы самое то. Он встал спиной к группе, потверже расставив ноги, вытащил вифон и отправил условное сообщение.
Йозеф позади него заботливо спросил: «Аруна, девочка, ты в порядке?» – «Да, Йозеф, всё хорошо, спасибо». Голос ровный и печальный. Он обернулся. Аруна медленно, один за другим расстегивала ремешки перчаток и смотрела вдаль, на дома и деревья. Прощается? Высматривает катер службы безопасности?
– Аруна, извините меня.
– Ничего страшного. Всё хорошо.
Мороз по коже дерет от такого вежливого ответа. Это не было гордое признание поражения. Ему снисходительно простили мелкую шалость, которая, к счастью, не причинила вреда.
– Кэтрин, как ты?.. – спрашивал между тем Йозеф. Доктор Хиггс небрежно отмахнулась и шагнула к Сергею.
– Объяснитесь.
Не было ни сил, ни смысла врать и ссылаться на непредвиденные обстоятельства.
– Простите меня, Кэтрин, и спасибо вам за помощь. Это было… считайте, что это был тест.
– Ка… какой тест?! – Йозеф запнулся от возмущения. Кэтрин снова отстранила его движением руки.
– Мы могли покалечиться, мистер Коэн. Или погибнуть.
Сергей ощутил приступ несвоевременной веселости.
– Ох, я виноват. Как раз перед тем как мисс Амритрай взяла командование на себя, я собирался сказать про оранжевую полоску… конечно, это следовало объяснить до восхождения, но я не предполагал…
– Про какую, к чертовой матери, полоску? – Вопрос был задан тем же холодным тоном, только нос чуть-чуть дрогнул, как у собаки, учуявшей врага. Сергей молча поддел пальцем правой руки оранжевую полоску на запястье левой перчатки и легким движением, будто вскрывая упаковку конфет, отделил от ладони кружок испорченного «геккона». Под ним оказался второй такой же.
Кэтрин молча повторила его действия. Подошла к столбу, приложила ладонь, дернула вниз – соединение было прочным. И снова повернулась к Сергею.
* * *
– Рыжая стерва, – неразборчиво произнес Островски, прижимая к губам противоотечную салфетку. – У меня левый клык шатается.
– Зуб не нос, вырастет новый, – флегматично отозвался шеф. – Не ной.
– Драться она, наверное, тоже училась в пабах…
– Я хорошо понимаю доктора Хиггс, – сказал Картер. – Ты выполнил задачу, но кто бы знал, как хочется добавить тебе еще и в глаз… Хватит страдать, у нас есть о чем поговорить.
Сергей послушно выбросил салфетку в корзину и сел. Что-то ему подсказывало, что разговор будет не только о заслуженных отличиях.
– Не делай невинное лицо. Тебе не идет.
– На самом деле это было виноватое лицо, сэр.
– Тем более. Оставь обычную хитрую рожу.
Сергей попытался улыбнуться. Разбитая губа еще болела, в ушах звучал девичий голосок: «Ничего страшного, всё хорошо».
– Ты что, и вправду сожалеешь о своих действиях?.. А если бы они переломали себе кости? Если бы растерялись и не восприняли твоих указаний, когда бы ты соизволил их дать?
– Тогда вы бы уволили меня, а в больнице всем пострадавшим сделали множество анализов. Столько, сколько надо, чтобы найти вектор. Я решил, что Умник едва ли подстраховался на такой случай: наш поход был экспромтом. И еще я подумал, что Умнику в больницу не захочется, поэтому он или она покажет свой максимум.
– Ты ждал, что это окажется девчонка?
– Нет и да. Я обратил внимание, как она ест цветной сахар: кусок за куском, меня едва не затошнило. Я читал где-то, что клетки мозга питаются глюкозой. Но на самом деле среди них не было неподозрительных.
– Как тебе вообще пришло в голову тащить их на Столбы?
– Я предположил, сэр, что вы меня не похвалите, если я устрою пожар или взрыв в лабораторном корпусе, – безмятежно сказал Сергей.
– Спасибо, что подумал об этом.
– А кроме того, пожар трудно организовать так, чтобы испугались не все.
– Извини?
– Ну, если уж кричат «Пожар!» или «Метеорит!», испугаются все и сразу. А мне хотелось, чтобы Умник первым понял, насколько серьезна опасность. То есть раньше остальных.
– Ты хочешь сказать, что падение с трехсотметровой высоты – опасность неочевидная для среднего ума?
– Вы будете смеяться, сэр, но нет. Ведь мы же не падали, мы скользили вниз, и поначалу достаточно медленно. Надо было сообразить, что скорость растет каждую секунду, что «гекконы» долго не выдержат и что после этого мы полетим так же красиво, как с Моста самоубийц. Причем меньшее ускорение вполне компенсируется большей высотой. Ей хватило десяти секунд, чтобы понять и придумать решение. Она кричала от ужаса, когда все остальные были только слегка встревожены. А когда до остальных дошло, их уже держали тросы.
– Ты проклятый псих, Островски. Чем ты вымазал Столбы?
– Техническим силиконовым спреем, сэр. Не забыть бы потом его удалить. Я попросил Зосю разместить сообщение на нашем форуме, чтобы туда пока никто не поднимался, – причины выдумал, конечно. За подлянки со спреем среди мун-альперов… гм… бьют морду.
– Кстати, а эту Зосю ты зачем взял с собой?
– Мне нужна была шестая точка, иначе… ну, в общем, не получалось. И я ничего ей не рассказывал про вектор.
Сергей посмотрел, как шеф наливается кровью, и добавил:
– На самом деле у нас с Зосей было еще по паре выкидных тросов. Убиться насмерть мы бы им не позволили. Только слегка поломаться, в самом худшем случае.
– Молодец.
Картер помолчал, вздохнул, активировал электросигарету. Причем умудрился сделать это так медленно, будто закуривал сигарету настоящую. Сергей понял, что пауза предваряет его реплику.
– Сэр, Амритрай прошла обследование?
– Прошла.
Шеф опять умолк. Сергею стало нехорошо – почти как давеча у Столбов.
– И результат? – Спасибо, хоть голос не дрожал.
– Вектор нашли. И еще кое-что нашли.
Ага, теперь мне полагается вопросить: «И что же нашли, сэр?» Не дождешься, старый хрен. Если я был прав и задачу выполнил, нечего надо мной издеваться. Сам скажешь.
– Она беременна.
– Кто?.. Как?
– Обвиняемая. И я думал, ты знаешь, как это бывает.
– Я имел в виду, почему… То есть зачем. Зачем ей это надо.
– Наконец-то правильный вопрос. Она тебя все-таки обыграла в последнем раунде. Хорошо, хорошо: нас. И не в последнем, а с самого начала. Мы полагали, что Умник намерен как можно скорее отправиться на Землю, и просчитались. Беременная женщина не может совершать космический перелет, даже с Луны на Землю, основание – интересы ребенка. Она также не может подвергаться никаким процедурам генной терапии, кроме тех, что входят в список А43. То есть извлечь этот вектор из ее организма мы не можем. Более того, будущий ребенок тоже должен быть носителем.
– А кто отец? Они узнали?
– Она сама сказала, – Картер невесело ухмыльнулся. – Баумгертнер. С ним я сам поговорил… ну и тип. Сказал мне, что она заявилась к нему в комнату и совершила провоцирующие действия.
– Аруна?
– Что тебя так удивляет? Расчет был точный. Парень не из тех, кто отказывает дамам. Даже сейчас, уж на что психовал, а когда начал рассказывать об этом – губами зачмокал.
– Постойте, а как насчет противозачаточного имплантата? Мне казалось, их носят все женщины в Сэнгере.
– И тут ты в теме, – не без ехидства заметил Картер. – Я спрашивал у врача. Имплантат у нее на месте, и он неактивен. И теперь уже нельзя доказать, что она сама его инактивировала. Если имплантат не срабатывает – а изготовитель предупреждает, что в одном случае на миллион такое может произойти, – то он инактивируется сам при изменении гормонального статуса женщины.
– Мне трудно поверить в такую случайность.
– Мне тоже. Как и во внезапную вспышку роковой страсти.
Сергей вспомнил Эрвина и Аруну за столиком. Так это было не совращение юной девы, а попытка поговорить с любовницей? Которая сначала бестрепетно объявила, что хочет заняться сексом, а потом – что больше не хочет, и, возможно, не снизошла до пояснений… Теперь его вышлют на Землю. И он даже не узнает, за что.
– Хорошо, но что будет дальше? На что она рассчитывает?
– Спроси у нее.
Сергей поднял глаза на шефа.
– Она хотела тебя видеть. Разрешение тебе дано. Но, сам понимаешь, по результатам разговора отчитаешься.
* * *
Бежать на Сэнгере некуда, и специальных мест заключения нет. Есть комнаты в госпитале, предназначенные для временной изоляции лиц с симптомами нервных расстройств или передозировки этанола. В одну из таких комнат и поместили Аруну. О дополнительной охране она, вероятно, догадывалась. С другой стороны, не может же сколь угодно умная девчонка осуществить побег с базы на корабле? В одиночку такие дела не делаются.
Существеннее то, что она, по-видимому, не хотела.
Комнату сделали довольно уютной. Морской берег на оконном мониторе (картинка не из стандартного набора – на пляже мусор, какие-то лодки, не особенно живописные), работающий терминал, два кресла и выдвижная кровать. У терминала – колба с диковинным желто-синим цветком.
Аруна сидела в кресле. Она распустила косу (для томографии попросили, подумал Сергей), разделила волосы надвое и завязала узлами ниже ушей. Черные пряди плащом накрывали ее плечи и сбегали вниз, почти достигая пола. Она выглядела спокойной и веселой. Такой же, как на пятничной вечеринке. Или немного другой, кто их разберет, девушек.
– Здравствуйте. Я ждала вас… э, как вас зовут на самом деле?
– Сергей.
Она фыркнула.
– Ну, здравствуйте, Сергей. Я хотела сказать, что ваша выдумка была отличной.
– Вы поняли, что это ловушка? (Она кивнула.) Когда?
– Поняла, когда вы начали рассказывать, как это безопасно.
– Я где-то проврался?
– Нет, наверное. Я ничего не понимаю в мундеринге, но… я заметила, что вы врете.
М да. И я ведь замечаю, когда кроха Джонни хитрит: «Дядя Серж, да мне просто мама велела не есть брокколи!» Я ничего не понимаю в брокколи – мало ли, вдруг на него бывает аллергия, – но услышав это «мама велела не есть», сразу позвал сестру. А Джонни, наверное, тоже казалось, что он врет убедительно, и с товарищами по детскому садику такое, вероятно, прокатило бы. Многофакторный анализ, чтоб его.
– Почему же вы не отказались?
– Не было хорошего предлога. Все уже знали, что день у меня завтра свободный. Я думала, не сказать ли, что плохо себя чувствую. Но Кэтрин сообщила бы врачам, а я не планировала сдавать анализы так рано. То, что вы со временем до меня доберетесь, я понимала, но хотела еще две недели… Вот и подумала, что смогу как-нибудь выкрутиться.
– Но не смогли?
– Я хотела молчать, думала, вы не выдержите. Ведь у вас был запасной вариант. Но потом мне стало страшно. Я подумала: вдруг что-то пошло не по вашему плану и вы правда не знаете, что делать? И сами погибнете, и наши… Глупо, конечно. Но я испугалась.
– Извините меня, Аруна. (Ага, Островски, добавь еще «не мы такие, служба такая».) Если бы я знал, что вы в таком положении…
Она рассмеялась.
– Но вы не могли этого знать. А ваша подруга мне прислала цветок. Она тоже у вас работает?
– Нет, она действительно ботаник. Аруна, я могу задать вам вопрос?
– Конечно, можете.
– Чего вы добиваетесь? Вы хотите остаться в Сэнгере?
– Да.
– И вы для этого соблазнили Баумгертнера?
– Соблазнила? Как это говорится – да будет стыдно тому, кто подумает дурно!
Глаза Аруны блеснули, она сжала губы так, будто сдерживала смех. Сергей смутился самым дурацким образом, от души надеясь, что она хотя бы не читает мысли. Детский смуглый пальчик с розовым ноготком водит по черным и алым буквам на волосатой коже: «На каком это языке, Эрв?.. И что это значит?» И волосы, шелковым крылом переброшенные через плечо, и вовсе не детская грудь, и этот придурок, счастливый и самодовольный… Сергей покрутил головой, отгоняя просящиеся на язык формулировки вроде «цинично использовала».
– Мне нужен ребенок, – просто сказала она. – Ввести этот вектор взрослому – полдела, надо, чтобы он был с рождения. Я хотела близнецов, жаль, что не получилось. Думаю, я буду хорошей мамой… если они мне позволят. А Эрвин умен, и он неплохой человек. Передайте ему, пожалуйста: я рада, что отец именно он.
– Его теперь, вероятно, отправят на Землю. И если без черной метки в личном деле, это можно будет считать везением.
Она дернула плечом: школьница-хулиганка, которую стыдит учитель.
– Он ни в чем не виноват, сексуальные контакты на базе не запрещены. Никто не мог знать, что имплантат не сработает. И ему на Земле будет лучше. (Сергей в свою очередь подавил улыбку: она говорила как будто о дикой зверушке, которую необходимо выпустить в естественную среду обитания.) И он будет соавтором статьи, Кэтрин об этом позаботится: она щепетильна в таких вопросах.
Героем статьи он будет, «практически здоровым мужчиной Б.», биологическим отцом Того Самого Ребенка, мрачно подумал Сергей… стоп, она, кажется, о чем-то другом?
– Какой статьи?
Она взглянула с недоумением:
– Ну, мы ведь получили довольно красивые результаты. Это надо публиковать, а Эрвин участвовал в работе, Кэтрин его не выкинет из списка авторов. Но он теперь вернется на Землю и там примкнет к какой-нибудь научной группе. Ченнаи, Беркли, Пущино – после Сэнгера его возьмут куда угодно, на его выбор. И к тому же он в курсе наших идей. Понимаете, в нашей работе важен даже намек на то, где искать и как. Это очень ценно, и он будет в своем праве, если расскажет новым коллегам. А Кэтрин это понимает, значит, она будет форсировать работу! Чтобы наша статья вышла первой.
И замолчала, как будто сказала всё, что нужно.
– Наверное. И что?
Аруна снова рассмеялась.
– Кэтрин сделает всё, чтобы я могла продолжать работать. Даже в статусе обвиняемой. Даже беременная. Кэтрин и Йозеф, они оба. Я буду продолжать работать.
– Ну это, положим… (А, собственно, почему нет, Островски, назови хоть одну причину…) С этой штукой в крови вас никто не пустит в лабораторию.
– На лабораторию я плевала. Вводить программы синтеза возьмут новенького, желающих на Земле полным-полно. Мне нужен только компьютер.
– Вы уверены, что вам это позволят?
– А вы знакомы с доктором Хиггс? – вредным голосом спросила школьница и показала пальцем себе на губы. У Сергея они были уже нормального размера, но ссадина осталась. – К тому же Йозеф. Он из тех немногих, кто делает честь Сэнгеру своим присутствием, а не наоборот. Когда он скажет, что я должна продолжать работать, так и будет.
Ее самоуверенность раздражала.
– «Когда», а не «если». Почему вы думаете, что ваш поступок их не шокирует? В конце концов, вы сами говорите, что желающих работать в Сэнгере много. Зачем им связываться с обвиняемой в серьезном преступлении?
– Зачем… У вас в Европе есть легенда об ученом, который продал душу демону, чтобы получить знание. Это про таких, как Йозеф и Кэтрин. Они бы погрозили мне пальцем, если бы узнали, что я хочу сделать. Но после того как я это сделала – они не откажутся от меня.
– Так они знают… какое обвинение вам предъявлено?
Аруна молча улыбнулась. Это как понимать – знали с самого начала, всё это время знали? Или узнают теперь, что бы ни планировала по этому поводу служба безопасности? Всё равно что пасти стадо павлинов… Хочу на Землю. Патрулировать окраинный городской квартал, где самый коварный криминальный замысел направлен на взлом банкомата. И конечно, она права насчет них. Кэтрин танцует – пылающий факел победы… «В чем бы ни обвиняли, это не может быть важнее… зарубите на носу…»
– А вы демон, Аруна?
– Не знаю. Вопрос дефиниции. Мне сказали, что я существо с нечеловеческими способностями. Но это обычно значит – со способностями, которых нет у большинства людей.
Он увидел краем глаза, что картинка на тач-скрине погасла и сменилась текстом. Узкая колонка, длиннохвостые буквы незнакомого алфавита. Стихи, молитвы?
– Аруна, а если я спрошу, зачем вообще вы это сделали? Вы не ответите?
– Отвечу. Было бы неплохо, чтобы об этом знало одним человеком больше. Тем более, вы не связаны с наукой и не собираетесь оставаться здесь надолго.
– Я давал подписку о неразглашении.
– Это неважно. Понимаете, мне очень хотелось решить задачу, за которую мы взялись. Я должна узнать, как это устроено на самом деле. Этот механизм старения, в нем есть что-то… – Она замолчала, пощелкала пальцами. – Негармоничное, наверное, так можно сказать. Я сейчас хорошо это понимаю, но вам не могу объяснить, тут нужна математика. Кэтрин с Йозефом понимают. Вот: он как будто внешний по отношению к системе, он не завязан на нее. Ну, как будто вы видите гладкую асимптоту, и вдруг на ней перелом и пик… Это не так сложно, как кажется, вполне можно найти… Не знаю, понятно ли это вам. Вы ведь не ученый.
– Я сыщик, – серьезно ответил Сергей. – И, наверное, я понимаю, как можно очень сильно хотеть решить задачу.
– А, в самом деле. (Улыбка у нее была очень хорошая.) Вы когда-нибудь рисковали жизнью, чтобы довести до конца расследование?
– Бывало… – Он осекся. – Аруна, а вы?
– Вектор не тестировали на людях. Я посчитала сама – риск невелик, около одной тысячной, если я ничего не упустила. Это ненамного больше, чем у любого обитателя Сэнгера.
– А в чем риск?
– Нарушения синаптических контактов. С разнообразными последствиями. Но в любом случае это нескоро, должны пройти годы.
– Аруна!..
– Мне нужно это сделать, – произнесла она раздельно, будто заклинание. – Я еще раньше догадывалась, как это называют – интуитивно чувствовала, что старение – болезнь. Такое же генетическое заболевание, как другие – у одних людей они есть, у других нет. Оно локально, оно не может быть всеобъемлющим, эволюционно запрограммированным механизмом. Но интуитивные догадки ничего не стоят. На Земле тысячи ученых говорят и пишут то же самое, но хороших доказательств у них нет, а аргумент против – неотразим: всё живое смертно. Я должна была получить доказательства. Понимаете?
– Понимаю, – сказал Сергей. Он действительно понимал. Это страшное дело, когда уже знаешь ответ и между преступником и тобой стоит только твоя собственная тупость – окажись у него под рукой такой вектор…
– Так что же, люди будут жить вечно?
– Не сразу. Смертность многофакторна. Но лет на двести для начала мы можем рассчитывать.
Лет на двести… Сергей уставился в пол. Предположим чисто теоретически: что произойдет, если Картер завтра прикажет добавить ей в кофе нейротоксин, не оставляющий следов – под свою личную ответственность? Скоропостижная смерть юной особы, которая самовольно ввела себе несертифицированную генетическую конструкцию, – событие прискорбное, но не особенно подозрительное, и все проблемы разом будут решены. Проклятье, будь я на месте Картера… Да нет, ничего не выйдет, Кэтрин догадается ее прикрыть – срочно докажет, что вектор не летален, а если надо, сама будет есть с ней из одной тарелки, всю группу не ликвидируют… Стоп, я что, желаю им удачи?!
– Я слышал, что резкое продление жизни опрокинет экономику, вызовет социальную напряженность. Вы не боитесь этого?
– Бояться глупо.
– Кстати, разве такие работы не должны быть запрещены?
Тут она рассмеялась в голос.
– По вашей логике – конечно, должны! Но наша группа ведет свои исследования официально, они включены в план работ Института. Возможно, все они подсознательно уверены, что результатов не будет, но ставить амбициозные цели полезно для имиджа. Хотя то, что эти работы ведутся здесь, а не на Земле, – не случайность. Но если открытие сделано, его невозможно засекретить. Если опубликованы предыдущие шаги – велика вероятность повторения. Всё равно что дописать начатое слово. Кэтрин не зря боится утечки информации.
– Так вы еще и поэтому подставили Эрвина? Чтобы тот, кто знает достаточно много, оказался на Земле?
Аруна кивнула.
– Но все-таки – что если начнется ненависть между долго– и короткоживущими, экономический коллапс, разрушение социальных структур? Шесть поколений семьи в одном доме – как вам такая перспектива?
– Мне кажется, это будет интересно.
– И кто, по-вашему, будет со всем этим разбираться?
– Мы. Такие, как я. (Она коснулась пальцем виска.) Когда не будет другого выхода. Будьте уверены, здесь найдутся и другие желающие получить вектор.
И то правда, растерянно подумал Сергей. Разбираться с нечеловеческим бессмертием посредством нечеловеческой мудрости. История прекратит течение свое и начнется заново…
– И вас не ужасает идея неравноправия? Разделения на бессмертных и смертных?
– Если бы так рассуждали всегда, не было бы изобретено ни одно лекарство. Когда первые инъекции инсулина спасали больных, другие диабетики в это время умирали. Те, кто делали первые уколы, думали о спасенных, а не о справедливости.
– Здесь другое, – он не мог так просто сдаться девчонке, пусть даже… – Новое расслоение будет длительным. Вы же понимаете, что всё человечество этих ваших векторов или чем это будет, не получит? Кто-то откажется по соображениям религиозным или из страха, а кто-то просто не будет иметь такой возможности. Вы в курсе, что у нас есть страны третьего мира, где заработанных денег людям хватает ровно на еду, а бесплатная медицина остается на уровне двадцатого века? И что тогда? Каста бессмертных обгонит остальное человечество? – Он старался, чтобы это прозвучало не обвинением, а уточняющим вопросом, но не мог сдержать раздражения.
Аруна опять рассмеялась.
– Раз уж мы заговорили о кастах и третьем мире – в моем родном городе юридически у всех каст равные права, но все знают про каждого, кто к какой касте принадлежит по рождению. Это плохо, но это не конец света, как представляется европейцам. Можно выработать правила, которые позволят жить с неравенством, пока не достигнуто равенство. А можно делать вид, что неравенства не существует. Кстати, вас не шокирует, что ожидаемая продолжительность жизни в цивилизованных странах почти вдвое больше, чем в Африке? Это не рушит мировую историю?
– И к какой касте принадлежите вы? – буркнул Сергей. Аруна не ответила. – Зачем вы рассказали мне всё это?
– Я подумала, что вам захочется узнать, – с невинной доброжелательностью ответила она. – Вы затратили столько сил… От местной Сети меня пока отрезали, но разговаривать со знакомыми не запретили.
Отключение принадлежало к числу самых жестких мер. Видимо, на лице Сергея отразилось сочувствие, потому что она добавила:
– Доступ к библиотекам мне оставили. К рабочим базам – пока нет, а читать разрешили.
– И что вы читаете?
– «Ригведу». – Она как будто смутилась. – Мы ее проходили в колледже. Я не любила древнюю литературу, у меня по гуманитарному блоку был средний балл. Думала, это скука, архаика – гимны забытым богам, сотворение мира из тела первочеловека, который почему-то был прежде всего мира… сплошные нелепости. «Когда Пурушу расчленили, на сколько частей разделили его?»
Протянув руку над столом, она провела указательным пальцем по экрану, выделив фрагмент, потом мизинцем стукнула на «перевод»:
– «Луна родилась из мысли, из глаз возникло солнце, из уст – Индра и Агни, из дыхания возник ветер. Из пупа возникло воздушное пространство, из головы развилось небо, из ног – земля, стороны света – из уха. Так они устроили миры…» – нас это заставляли учить наизусть! На языке оригинала звучит не так нелепо, даже поэтично. Теперь мне захотелось перечитать. Наша учительница была бы рада, она со мной намучилась.
– Аруна, вы не вернетесь на Землю?
– Не знаю.
* * *
В «Горной Луне» появилось вино с Земли. Белое, полусладкое, название и Сергей, и Зося видели впервые, но какая разница? Важно, что оно (с высокой долей вероятности) сделано из винограда. Снова был вечер, и граница между тускнеющим золотым и темнеющим лиловым стояла точно над их столиком.
– Жалко, что нарушителем оказалась девочка, – сказала Зося. – Я хотела, чтобы этот, ну, такой… – Она очень похоже изобразила сладкую улыбку Эрвина, взмахом пальца обозначив эспаньолку.
– Чем он тебе не угодил?
– Ты еще спрашиваешь!..
– Не буду, не буду, пани. Он тоже свое получит.
– А, хорошо. Но девочку мне очень жаль. Что она сделала, ты не можешь рассказать?
– Не могу. Хотя… Слишком умная даже для Сэнгера.
– О, это серьезно. Всегда знала, что женщине слишком умной быть плохо, – Зося очаровательно приподняла брови. – Не знала, что за это сажают в тюрьму.
– Это как выйдет, шановная пани. Некоторые могут отвертеться. За тебя!
Прозвенело стекло, на веранде зажегся автоматический фонарь. Отступил в сумерки вид за парапетом – огоньки в окнах домов, живые кристаллы теплиц, механическое шевеление промышленной зоны, черная вертикальная черта Столбов.
– Ты грустный. Твой Картер недоволен?
– Он всегда недоволен, но именно сейчас – не мной. Это ты меня спасла.
– Вот еще, глупости! Тогда что же?
– Так, строчка привязалась, вертится в голове. «Луна родилась из мысли…»
– Из мысли? Странно, да. А дальше не помнишь?
– Не-а. – Он взял ее руку, другой рукой поднял бокал, отхлебнул вина, пахнущего виноградной шкуркой. Озноб понемногу проходил. Сидишь за столиком с девушкой, вокруг темнеет и пахнет цветами, и вы оба внутри стеклянной капли на каменной серой шкуре Луны. Как детский «секретик» с золотой фольгой, зарытый на пустыре.
– Знаешь, это всё хорошо – все эти мономолекулярные полимеры, фотонакопители и гелий, – сказал он, старательно выговаривая длинные слова. – Но материал, из которого делается новый мир, – это человек. Другого подходящего материала в мироздании нет. Понимаешь?
– Понимаю, – с готовностью ответила Зося. – Ты больше не пьешь или налить еще?
– Еще.
