Книга: Фантум 2012. Локальный экстремум (сборник)
Назад: Фантум 2012 Локальный экстремум Антология научной фантастики
Дальше: Антон Лик Плагин

Акцент первый. Этика. Почти как люди

Наталья Лескова
Чудовища

Парень лежал на лестничной площадке между моей дверью и соседней. Типичный трущобный подонок: короткая куртка цвета ржавой пыли, ядовито-лиловый поникший гребень волос, с полкило металлического лома на ушах… Пьяный. Или мертвый. То и другое было одинаково естественно для округа Син. Моя реакция тоже должна быть естественной: подвинуть тело ногой, чтобы не мешало пройти. Но всё же я наклонился. В это время он пошевелился, и мне в нос ударил кошмарный запах перегара.
– Ад, – прохрипел он. – Ты тоже его видел, да?
Он засмеялся визгливым пьяным смехом. И темнота навалилась на меня.

 

Ад. Ад кругом. Мир перевернут. Бежать. Заборы. Провода. Люди. Толпы. Мертвые люди на мертвых улицах. Все мертвые. Ненавижу! Ненавижу!!! Мертвых ненавижу. Живых презираю. Дайте небо! Вырваться. Вырваться!!! Ад снаружи. Ад внутри. Когда всё стало Адом? Мир перевернут. Сталь съела небо. Солнце за решеткой проводов. Не хочу. Вырваться. Перевернуть мир обратно. Взорвать. Уничтожить. Невозможно. Чудовища вокруг меня. Догоняют. Ад. Ад человеческих лиц. Чудовищных морд. Окружили. Я хочу умереть!!!

 

Я открыл глаза – голова ответила болью. Жалкая клетушка комнаты, такая же, как моя, только окно с другой стороны. И чисто кругом. У меня так чисто не было с тех пор, как я въехал. Впрочем, даже тогда так не было. Стерильно, как в морге. Брр. Ненавижу чистоту! Похмелье тоже ненавижу…
– Очухался? – Низкий голос шел из-за спины. Я с трудом повернул гудящую голову, посмотрел на говорившего. Ну и типчик! Вроде парень как парень. Моих лет, среднего роста, среднего телосложения, волосы средней длины, лицо тоже усредненное. Представитель среднего класса, серый и мертвый. Вот только глаза… Глаза не мертвяка – чудовища. Еще более страшного, чем я.
– Очухался? – повторил он.
– Хрен знает, – я попытался встать. Зря попытался. – Я тут блевану, не возражаешь?
– Возражаю.
Его тон был таким, что тошнота, поднявшаяся было от желудка вверх, быстро подалась назад – вниз, до самых пяток. Вместе с душой.
Некоторое время мы молчали, смотрели друг на друга. Изучающе.
– Ты транслер? – спросил он вдруг.
– Чё?! – Я постарался вложить в вопрос столько возмущения и недоумения, сколько могло вместить в себя короткое слово.
– Ад. Ад кругом. Мир перевернут. Бежать. Заборы. Провода. Люди. Толпы. Мертвые люди на мертвых…
– Заткнись, – оборвал я его монотонные слова, отражающие мои образы. – И так тошно. – Я помолчал немного и со вздохом признался: – Баньши я.
– Баньши? – В его глазах появился сдержанный интерес. – С большим диапазоном трансляции?
– С большим. На полкилометра могу вопить.
Я заметил, что в моих словах чуть ли не гордость проскользнула. И стало еще противнее – вот, гордится чудовище своей чудовищностью! Посмотрите, какие клыки! Какие когти!
– И что же такой выдающийся баньши делает в трущобах округа Син? – Он едва заметно усмехнулся.
– А не пофиг ли? – огрызнулся я. – Я же не спрашиваю, что псевдобог из Ячейки делает в этих же гребаных трущобах. Ты ведь ячеечный, да?
На его лице ни один мускул не дрогнул, только взгляд стал кошмарно-стеклянным. Я понял, что угадал, но легче мне от этого не стало. Вот уж повезло. Как висельнику. Что я знал о Ячейках? Кое-что знал. Может, и побольше, чем другие обитатели округа Син. И главное, что мне было известно: я ненавижу их всех до смерти. И даже сильнее.
– Не будем о прошлом, – сказал тем временем он с убийственным миролюбием. – Давай о будущем. Ты будешь работать со мной.
– Ага, разбежался, – я бы хрюкнул от смеха. Если бы желудок не сделал очередной кульбит. Я уже говорил, что ненавижу похмелье?
– У меня есть деньги.
– Засунь их себе в задницу.
Он вздохнул.
– Если бы я оставил тебя валяться на лестнице, то сейчас ты был бы мертв. И это в лучшем случае. Здесь округ Син, если ты не в курсе. Разобрали бы тебя живьем на органы, протрезветь не успел бы. Тебе следует быть благодарным.
– А я не просил меня спасать! Я, может, этого и хочу – сдохнуть скорее!
Его глаза сузились до щелочек.
– Сдохнуть, говоришь, хочешь? Так сдохни.
Он быстрым движением выхватил из внутреннего кармана куртки лучевик, протянул рукоятью вперед.
– Давай. Лучше всего стрелять в висок. Или в рот. Тогда наверняка. Или тебе помочь?
– Ты что, совсем псих?! – Я инстинктивно отшатнулся от оружия.
– Всё ясно, – он снова усмехнулся. – Только и умеешь орать: «Хочу сдохнуть! Хочу сдохнуть!» А на деле… Ты не можешь принять смерть. Поэтому перестань говорить ерунду.
«А ты можешь?» – хотел я опять огрызнуться. Но слова в горле застряли. Потому что понял: он может. Еще как может! Черт бы побрал этих ячеечных…
– И чего ты от меня хочешь? – спросил я.
– Чтобы ты транслировал. Так же, как вчера, но сознательно и направленно. В полную силу своих способностей. Страх. Безысходность. Отчаяние. Ненависть. У тебя это хорошо получается.
– Ты понимаешь, о чем просишь? – сказал я серьезно. – Понимаешь, какие могут быть последствия?
– Да, – ответил он спокойно.
– Да пошел ты!
Превозмогая похмельную тошноту, я поднялся со старого топчана и поковылял к двери. Он не шевельнулся. И только когда я взялся за ручку двери, сказал тихо:
– Ты спрашивал, видел ли я ад… Так вот, ада нет. Понял?
– Пошел ты! – повторил я и хлопнул дверью. Ненавижу!

 

Мальчик ушел, хлопнув дверью, как и положено разозленным детям. Я не возражал. Потому что знал: он вернется. Всё равно идти ему некуда. Как он там транслировал? «Ад внутри, Ад снаружи». Умереть не может. Жить не хочет. Типичное явление для человечества вообще и для жителей округа Син в частности – балансировать на краю в ожидании смерти, закрывая глаза, чтобы не видеть ее красоту и величие. Глупые, смешные люди. Люди… Я усмехнулся. Еще недавно я счел бы такие мысли недостойными. Но после трех месяцев, проведенных на дне округа Син, перебираясь из каморки в каморку, из притона в притон, из нечистот в нечистоты, я мог себе позволить думать о людях всё, что считаю нужным. И передумать успел многое.
Я подошел к окну, посмотрел на улицу. Стена соседнего дома была в метре от моих глаз, серая и глухая, собранная из блоков псевдобетона. Солнце в щель между домами заглядывает только в полдень, да и то не всегда. Обычно небо затянуто красновато-бурым смогом. Но и без солнца жарко – так, что к вечеру старый растрескавшийся асфальт начинает плавиться… На улицах вонь, и дело не столько в промо-выбросе, сколько в экономии на утилизации отходов. Но людям всё равно – у них слишком много хлопот, чтоб думать о таких мелочах, как грязь, вонь и смог. Да и о такой мелочи, как жизнь, они тоже не думают.
Таков округ Син изнутри. Изнаночная сторона внешне благополучного города.
Изнанка ли? Благополучного ли?
За три месяца я успел понять – цифры на экране, даже самые объективные, не всегда отражают реальность.
«Мир перевернут» – так он сказал?
Но кто его перевернул?
И как должен выглядеть неперевернутый мир?
Я привык смотреть на город сверху – с последних этажей Альфа-башни. Он весь как на ладони – мышиные пятна жилых кварталов, багряные нарывы промышленных зон, небольшие грязно-зеленые островки – места обитания привилегированных классов, облагороженные чахлой псевдорастительностью. И всё пронизано нитками транспортных магистралей, этими муравьиными тропами огней. Муравейник? Такой же, какой показал мне мой господин пять лет назад.
Да, сверху видно многое. Из окна моего нового дома вся панорама – соседская стена. И всё же последнее время мне казалось, что я стал видеть больше. Мой князь, предвидели ли вы это, с позором изгоняя меня из Структуры? Или именно этого вы и добивались?
И я снова вспомнил о муравейнике. О том дне, когда увидел его впервые там, в Экс-зоне. Где нет серых стен и бурых облаков. Где вместо убогой псевдорастительности зеленела настоящая, хоть и модифицированная, трава. Где жили настоящие, немодифицированные насекомые, а в скором будущем, возможно, трудами наших ученых, могут появиться и животные.
Муравейник раскинулся под большим колючим деревом – гора из травинок и сучков и копошащиеся вокруг нее существа. Да, он был похож на Город, если смотреть на него сверху. Те же транспортные магистрали, те же жилые кварталы, та же кажущаяся суетливость перемещений. Это на первый взгляд. Но если присмотреться, то становилось видно отличие. Главное. Смыслообразующее.
Степень упорядоченности.
– Идеальное общество, – сказал тогда Алон-Альфа-Примо словно в ответ на мои мысли. – Четкая иерархия, каждый выполняет свое предназначение. Рабочие работают, воины защищают, королева откладывает яйца. Это общество настолько совершенно, что не нуждается в управлении. Все социальные процессы находятся в стадии саморегуляции. Внутренний конфликт невозможен, любая внешняя угроза, соотносимая по силе, подавляется благодаря избытку сплоченности. Такая групповая структура существует на протяжении веков, и это показатель ее устойчивости. Даже катастрофа, почти подмявшая под себя всё живое, включая человечество, их не коснулась… – Мой господин замолчал, потом повернулся ко мне. – Это ли не то, к чему мы должны стремиться?
После его рассуждений вывод был естественным и логичным. Но в вопросительном тоне князя мне почудился подвох.
– Простите мой вопрос, Алон-ден, но если бы город, подобно муравейнику, перестал нуждаться в управлении, то кем бы стали мы для такого мира?
Князь усмехнулся, подошел к большой куче и вонзил в центр свой жезл. Затрещали ветки, засуетились, забегали потревоженные насекомые. А мой господин стоял, смотрел на их суету и улыбался.
– Вот кем мы должны были бы стать для такого мира, Деко.
Тогда мне казалось, я понимаю. Но теперь, когда я смотрел не только на город, но и на Ячейки с самого дна округа Син, то я видел перед собой тот же муравейник. Мой князь, неужели вы ошибались? Или я не мог понять вас до конца? Что мне предстоит, господин? Какой из муравейников предстоит мне разворошить сейчас?

 

Чертов город шумел до звона в ушах, до рези в глазах. Ненавижу. Забиться бы в грязную вонючую дыру – такую, как моя комната – и не высовываться. Я так бы и сделал… Более того, именно так я и сделал. Пнул дверь этого чудовища – моего нового соседа, прошлепал в свою каморку. Темно, привычно. Душно, тесно. Выскочить из самого себя. Или выпить. Ненавижу быть трезвым – это еще хуже похмелья.
Как он сказал? «Ада нет»? Ха! И еще раз – ха…
Да что он вообще о себе возомнил, этот мудила ячеечный! Нифига они в своей Ячейке не знают о жизни! Тоже мне, высшая раса! Больные они, на всю голову больные. Выращенные в пробирке жертвы собственных научных извращений… И это дерьмо будет меня еще жизни учить?! Да чтоб они сдохли! Ненавижу!
И я пнул – что было силы – попавшийся по пути мусорный бак. Тот опрокинулся, вырыгнул из своей утробы кучу разнокалиберных отбросов, сдобренных зеленой вонючей жижей. Ну и пофиг – всё равно вокруг бака этой красоты немало валялось. Вот за что я люблю округ Син? За то, что куда здесь не плюнь – везде помойка. Душу греет. Почти ад. Которого вроде как нет. Ха и еще раз ха! Разуй глаза, урод, – вот же он! Или мне мало?
– Ого, какие люди! – Визгливый голос резанул по ушам. – Неужели это красавчик Вин тут на улице мусорит? Ай-я яй, как нехорошо, плохой мальчик…
Я повернулся, хотя мне этого не хотелось. Совсем. Видеть моего бывшего импресарио, его лоснящуюся от жира рожу, тоненькие волосочки, зализанные назад, чтоб скрыть лысинку, хищную улыбку, сверкающую зубом из псевдозолота, пальцы-сосиски, унизанные кольцами… Еще одно чудовище… Только мелкое и гадкое. Не страшное, но противное.
– Какого черта ты приперся, Кинрик? – выплюнул я.
– Ай-я яй, разве можно так говорить со старшими… Совсем плохой мальчик. Воспитывать тебя больше некому…
– Я спросил: какого черта ты приперся? Как ты вообще сюда попал? Или тебя тоже деклассировали? – спросил я со злорадством.
Впрочем, последнее вряд ли могло быть правдой: уж я то хорошо знал, что значит «процедура лишения всех прав». Имущество деклассированного изымается, включая псевдозолотые зубы. В обмен он получает весьма щедрый дар: бесплатная дезинфекция, серая роба, ключ от клетушки проживания, рабочая карта, продовольственный паек на три дня и пять кредов «подъемного капитала». Вот и всё, живи и радуйся. Как хочешь, так и живи. Хочешь, как примерный гражданин на работу ходи, получай там денежную подачку и надежду на амнистию. Благо предприятий в округе Син хватает – все самые тяжелые и грязные производства сюда вынесены. А не хочешь – не ходи. Валяй дурку и дохни с голоду. Или не дохни – в округе Син есть тысяча и один способ заработать деньги. Тысяча из них опасны и идут в разрез с законодательством и моралью, а один и вовсе приводит к мгновенной смерти. Ну и что из того? В округе Син нет места закону и морали. Закон и мораль – это для людей, а здешних обитателей права называться «человеком» уже лишили. А уж наши жизни вообще никому не нужны. Поэтому даже если мы тут друг друга живьем кушать начнем – никого это волновать не будет. Вот такой у нас тут ад. Рай, можно сказать. Полная свобода. И достать можно всё, что угодно, от лиловой краски для волос до зенитного комплекса «земля-воздух» докатастрофичных времен. Вот только о том, какими путями всё достается, лучше и не вспоминать. Я, во всяком случае, не вспоминал.
Не похож был сытый и невозмутимый Кинрик на деклассированного. Никак не похож. А жаль. Этой сволочи здесь самое место будет.
Он приторно оскалился, щелкнул толстыми пальцами.
– Зачем приперся, спрашиваешь? Да вот тебя, дурака, искал. А как попал… Ну, когда в карманах денюжки звенят, куда хочешь попадешь. Скажу тебе по секрету, малыш, что можно не только попасть, но и выйти… Ты понимаешь, о чем я, детка?
Понимаю? Понимаю?! Да, я слишком хорошо понимаю! А вот он… Он понимает? Это чмо понимает?! Чудовище!
Я сжал кулаки, пытаясь сдержать баньши-крик, ногти в ладонь врезались, глаза чуть из орбит не повылазили… Не был бы я сейчас трезвым…
Но, как бы я не сдерживался, видно, все-таки часть моей трансляции прорвалась, потому что Кинрик дернулся, невозмутимость с лица слетела. Но он снова сумел выдавить из себя улыбку.
– О, смотрю, ты в хорошей форме, малыш… – проворковал он и тут же заговорил серьезно. Ага, он и это умеет, когда требуется. – Вин, я понимаю, что ты чувствуешь. Но нельзя же так… Из-за небольшого недоразумения пустить всё прахом! Ты звездой первой величины мог бы стать… Этот Брин – помнишь его, звездулька из Шоу Проектов, сейчас он тон задает, – он тебе в подметки не годится. Трансляция слабенькая, да и сами программы – дерьмецо. Любовь-морковь, небольшая страстишка, чуть-чуть любовной муки – и сразу наслаждение. Девочкам-малолеткам поначалу нравилось, но сейчас и им приелось. Публика хочет бури… Твоей бури. Безумец Вин должен вернуться. Понимаешь? Я всё подготовил. Только скажи – и амнистия…
– Да пошел ты! – бросил я ему. И сам пошел. Подальше отсюда.
– Не так быстро, Вин, – на мое плечо опустилась лапища. Не Кинрикова – у того не лапы, а так, лапки, даром что пальцы поперек себя толще. Загребущие, конечно, лапки, но человека такими не загрести. Для работы с людьми у Кинрика специальные конечности имеются. И принадлежат они Большому Хо, телохранителю хренову. Откуда он только здесь взялся? В тенечке, что ли, прятался? Чтоб меня заранее своим видом не пугать? Знает Кинрик, как мы с Хо друг друга любим. Ага, так же, как вирус и антивирус в одной системе, только еще сильнее. Впрочем, явления Хо и следовало ожидать – в таком месте, как округ Син, без телохранителя делать нечего.
– Действительно, не так быстро, – это уже сам Кинрик. Теперь он не улыбается, маленькие сальные глазенки злобой сверкают. – Ты хоть понимаешь, сколько я денег в тебя вбухал? На помойке тебя подобрал, одел-обул, в люди вывел… Концерты, полные залы, фанаты – это всё, думаешь, тебе с неба свалилось?
– А сколько ты сам на этом заработал, будем считать? – поинтересовался я, пытаясь стряхнуть с плеча лапу Хо. Безрезультатно.
– А сколько я потерял после твоего последнего концерта? Давай, считай, если хочешь! Только сальдо в мою пользу будет, малыш. Ты еще посчитай, сколько я потратил, чтоб добиться пересмотра твоего дерьмового дела. Ты мне должен, понял, ублюдок?! И ты будешь отрабатывать, пока всё не отработаешь…
И тут меня прорвало, уже не сдержаться.
– Отрабатывать, говоришь? Давай, отработаю. Еще пару концертов хочешь? Таких как последний? Пси-искусство в моде – так заработаем на пси-искусстве, ага? Что значит несколько десятков смертей по сравнению с кучей кредов? Впрочем, этот мир перевернут, так какая разница? Давай, я вернусь! Давай, дам концерт! И пусть все сдохнут! Не жаль! Никого не жаль! Всё равно они мертвяки! Своих эмоций нет – решили чужими побаловать? Бурю им подавай! Страсть! Ненависть! Чудовища! Будет вам ненависть! Много ненависти, чтоб лопнули! Прошлый раз ничему не научил, да? Добаловались? Насладились?! Тридцать два самоубийства после концерта! Так и надо им всем. Хочешь повторения? Хочешь?! Ненавижу! Ненавижу! Чудовища! Все вы – чудовища!
Хо мое плечо отпустил, назад отшатнулся. Кинрик притих, вжался в стеночку, псевдокожаной туфелькой в зеленую жижу, вытекшую из мусорного бака, заехал. Я не знал, что происходит сейчас с ними. И знать не хотел!
«У тебя это хорошо получается», – так он сказал, да? Ха! Да, мудак ячеечный, прав ты. Хорошо! Только это у меня хорошо и получается – ненавидеть. А ненависть, оказывается, весьма востребованный продукт в этом перевернутом мире. Нарасхват просто. Покупателей тьма, кому бы продать? По мне так лучше чудовище с мертвыми глазами убийцы, чем чудовище с жирными загребущими пальцами.
Пойти сейчас, что ли, к нему, к моему соседушке, крикнуть, что согласен? Ты же ненавидишь этот мир, не так ли, Безумец Вин? Так почему бы и нет? Почему бы в самом деле его не уничтожить? Эти мертвые серые толпы, которым ни до чего нет дела… Эти мертвые дельцы, у которых кредитка вместо сердца и банкомат вместо разума… Эти мертвые, равнодушные ко всему Ячейки, захлебнувшиеся в нечистотах собственных теорий о светлом будущем… Этих чудовищ, окруживших тебя со всех сторон… Жалеть их?! Мучиться из-за них?! Вин, да ты свихнулся!
Но если так, то из-за чего я не просыхаю уже второй месяц? Чтобы забыть о чувстве вины? Или чтобы не думать об открывающихся перспективах? Чудовище познало вкус крови… Что будет с этим чудовищем?
Черт, мне срочно, срочно нужно напиться!

 

О том, что сосед возвращается в свою комнату, я узнал сразу. Во первых, он во всё горло пытался голосить похабную детскую песенку «На сером асфальте лежит твоя тушка», путая слова и перевирая ноты. А во вторых, я почувствовал небольшую сопутствующую трансляцию в пси-диапазоне. Я различал страх, ненависть, отчаяние… Кажется, так они называются, эти непродуктивные чувства? Впрочем, как бы они не назывались, это то, что нужно. На собственной шкуре проверено.
Я, заранее поставив психоблок, вышел из каморки, привалился спиной к косяку. Сосед меня не заметил, подошел, пошатываясь, к своей двери, попытался засунуть ключ в замок, но вскоре оставил эти безрезультатные попытки. Сполз по стенке, уселся на пол, икнул и закрыл глаза. Нет, он в самом деле безнадежен.
Наклонившись над ним, я достал ключ из его рук, открыл дверь. Запах, идущий из комнаты, меня чуть с ног не свалил. А свалить меня с ног – вещь небывалая. Насколько же страшным должен быть ад внутри, если человек создает себе такой ад снаружи? А впрочем, чем ему хуже, тем мне лучше.
– Вставай, – я пихнул его в бок.
Он попытался открыть глаза. Безуспешно. Хрюкнул и захрапел.
– И охота вам с ним возиться, господин хороший? – На лестничную клетушку шагнул человек. Невысокий, полноватый, с маленькими бегающими глазками. Следом за ним шагал второй – высокий и плечистый.
Становилось интересно.
– От мальчика одни хлопоты, – продолжал тем временем толстяк. – Но теперь забота о нем – наше дело. Ладненько? Бери его, Хо, и тащи сюда…
Плечистый детина двинулся ко мне – и остановился. Потому что я продолжал стоять между ним и мальчишкой.
– Эй, господин хороший, я ведь уже сказал: теперь забота о нем – наше дело. – В голосе толстяка слышалось раздражение.
– Не думаю, – ответил я.
– Хорошо. Сколько вы хотите за этот мешок с дерьмом и пропитыми потрохами?
– Нисколько. Я не торгую своим напарником.
– Напарником, значит… – процедил он сквозь зубы. – Ну что ж, значит, я сэкономлю свои денюжки. Хо, разберись.
И громила двинулся ко мне. Он успел сделать шаг до того, как рукоять лучевика опустилась на его плечо, ломая кость. А дуло оказалось направленным в голову его хозяина.
– Вам лучше уйти.
Раненый взвыл, как сработавшая сигнализация, и откатился назад, в падении выхватывая оружие из кобуры. Что ж, это достойно – несмотря ни на что стремиться исполнить свой долг, следуя приказу хозяина. Но совершенно нецелесообразно. Для человека его движения были достаточно быстры. Но мой выстрел превратил пистолет в его руках в оплавленный кусок металла раньше, чем он успел прицелиться.
– Назад, Хо! – Крик толстяка был запоздалым – громила уже благоразумно отступил, не дожидаясь приказа. Это было целесообразно, но уже не достойно. Что с них взять – люди… – Назад, Хо, – повторил он уже спокойнее. – Эта птичка не нашего полета. Прощеньица просим, господин хороший. Мальчишка – ваш. Вот только хлебнете вы с ним, с нашим истеричным красавцем. Что он умеет лучше всего – это подкладывать большую свинью друзьям. В самый неподходящий момент. Только вы думаете – ого, он вам устроит – пшик. Помяните мои слова…
И толстяк начал устало спускаться. Раненый громила, бросив на меня взгляд, полный злости, поспешил за ним.
А я взял мальчишку за шиворот, заволок в комнату и свалил тело на некое подобие матраса, покрытого толстым слоем мусора.
– Я второй раз уже тебя спасаю, – сказал я вслух, сам не зная зачем. И пошел к выходу.
– Нафига тебе это надо? – спросил вдруг он вполне членораздельно.
– Что именно? – Я повернулся.
– Спасать меня. Причем второй раз.
– Ты мне нужен. Я уже говорил – будешь работать со мной.
– Ха! Всё уже решил, да? А мое мнение тебя интересует?
– Нет.
Он рассмеялся – истерично, взахлеб. Потом резко оборвал смех, спросил серьезно:
– Ты мог их убить? Этих двоих?
– Мог.
– А почему не убил?
– В этом не было необходимости.
– А если бы была?
– Убил бы.
– Убил бы… – повторил он. – Просто так убил бы? И всё?! Без раздумий? Без раскаяния?
Я вздохнул. Вот как ему объяснить, что всё, о чем он говорит, – это лишь тени на стене? А гоняться за тенями – бесполезное занятие. Взаимодействовать можно только с тем, что эти тени отбрасывает. Это очевидно. Но он не поймет. К сожалению. Или к счастью?
– Да, просто убил бы, – только и оставалось мне ответить.
– Ты всерьез веришь, что ада нет?
– Я это знаю.
– Неправда!!! – Это был вопль баньши, такой мощный, что блокировка не выдержала, позволяя чужим эмоциям наполнить меня. Боль. Ненависть. Убить. Разрушить. Чудовища. Чудовища вокруг. Ад. Ад! Спасение.
Всё стихло.
– Ад… Должен быть! Он должен быть!!! Если его нет, где мне получить искупление? Ада нет – нет надежды… Если его нет, где найти приют чудовищу? – Он всхлипнул, обхватил руками колени, сжался в комочек на грязном вонючем матрасе.
– Если ты настолько слаб – можешь верить в свой ад, – я пожал плечами. – Тогда тебе стоит нагрешить побольше, чтобы было что искупать. Тридцать две смерти – это не солидно.
– Ты знаешь? – Он поднял на меня горящие глаза.
– Я навел справки о тебе, Вин К. Делий.
– А ты… Ты скольких убил?
– Я не считал. Это не имеет значения.
– Ты чудовище! – Он снова засмеялся пьяным смехом. – И я пойду с тобой. Потому что ты превратишь мир в ад. Если его нет, мы его сделаем! Наш собственный ад для чудовищ!
Его смех оборвал кашель, сменившийся рвотой. А потом он без сил упал на свое ложе, затих.
Я вздохнул, посмотрел на него с сожалением.
– Ты уже в аду. Что тебе еще надо? А мне нет до этого дела.
Не знаю, слышал он меня или нет. Но я сказал правду. Сожаление о содеянном, раскаяние – ничего не имеет значения перед лицом смерти. Есть только ты и то, что ты должен сделать. И на этом пути не нужны такие механизмы защиты от самого себя, как ад и рай. Не так ли, Алон-ден, мой господин?

 

Ненавижу чистоту. Не жилая комната, а медицинская палата. Зайдешь в такую и даже не поймешь, кто здесь живет. И живет ли кто-нибудь. Задыхаюсь я от чистоты! Так задыхаюсь, что хочется напиться до невменяемости.
Но он сказал: «Никакого спиртного». Так сказал, что я понял: действительно никакого… И мне совсем не хотелось проверять, что случится, если я все-таки напьюсь. А может, дело было в том, что мне самому захотелось протрезветь? Заниматься инвентаризацией своей чудовищности лучше на трезвую голову, ага?
– Как долго ты можешь транслировать при максимальной интенсивности волны? – Мой новый работодатель смотрел на меня, как на бациллу под микроскопом.
– Фиг знает… – пожал я плечами. – Концерт обычно идет около двух часов. Но я не воплю весь концерт на одной ноте. Пси-искусство – это не пси-оружие! Постоянно приходится менять и интенсивность, и диапазон… Всплеск, буря, тишина, расслабление, потом снова по нарастающей. Вначале гонишь агрессию, непокорность, жажду бунта, ненависть. Потом побольше отчаяния, страдания и муки, чтобы гады идеей прониклись по самые гланды… А потом – надежда на победу, светлая грусть, удовлетворение… Обыватель засыхает, если ему надежду в голову не вложить. Но с ней, главное, не переборщить. А то кайфа никакого. Какой может быть кайф, если всё хорошо?
– Странно, – мой сосед чуть сдвинул брови. – Почему когда всё хорошо, кайфа быть не может? Мне давно интересно – почему баньши-певцы на концертах отдают предпочтение непродуктивным отрицательным эмоциям и так редко транслируют любовь, дружелюбие, радость?
– Потому что они никому нахрен не нужны, – пожал я плечами. – Много ли радости от чужой радости? Шиш да маленько, мертвякам точно не хватит. Этот мир перевернут – чего удивляться, что ненависть важнее любви? Сам подумай, кто на пси-концерты ходит? В основном – заезженный средний класс. Днем работа, вечером работа, ночью работа. Всё на благо родной цивилизации. Да и себе денег заработать, чтоб было на что статус подтвердить в конце года. Так и жизнь прошла. А чтоб она напрасной не казалась, хочется не розовых соплей в сиропе, а чего-нибудь остренького. До дрожи в коленках себя живым ощутить. Пострадать вволю, на борьбу подняться, сражаться яростно, ненавидеть от всей души, почти проиграть в схватке – и в конце увидеть луч победы… Маленький такой лучик. Большего мертвякам для счастья и не надо… И между прочим, рецепт не нами придуман. Ты старые фильмы-книги видел? – спросил я и, не дожидаясь его кивка, продолжил: – Я вот видел… И там тоже все сплошь страдают! И там тоже все сплошь мучаются! Чем больше страдают-мучаются, ненавидят-отчаиваются – тем круче шедевр. Даже если любовь показывают, то обязательно с каким-нибудь вывертом, чтоб герои еще сильнее пострадали.
– Но почему? – снова спросил он. Равнодушненько так, как и положено чудовищу. Но спросил. Неужели этому ячеечному болванчику так интересны человеческие эмоции?
А в самом деле, почему?
– Фиг знает, – пожал я плечами. А потом подумал и вдруг понял. – Почему-почему… А потому! Сам подумай. Радоваться человек и так может. Зарплату там прибавили, жена приласкала – вот и радуйся по самое не хочу. Никому от этого не убудет. А попробуй поненавидь, да еще со всей силы, да еще активно… Так и по морде схлопотать недолго. Или язву заработать. Попробуй сам поотчаиваться пару месяцев – с ума сойдешь. Попробуй побунтовать – деклассируют. Понял? Розовые сопельки безопасны, поэтому их можно из самого себя в любое время поизвлекать и полюбоваться. Зажег маленький огонек – и грей ручки. А большой костер распалить… Ага, хотелось бы, он-то до самого основания души согреет. Вот только потушить этот пожарище… Так ведь и весь дом сгореть может. Да и утомительно такое пламя разжигать… Нафига это мертвякам, когда есть всё готовенькое? Примерил на пару часов на себя чужие страсти, умылся чужими слезами – и можно спокойненько к своим делам вернуться. А сейчас совсем халява. Там, в фильмах-книгах, нужно было работать, воображение подключать, сочувствию учиться, чтоб свой кусок чужих эмоций урвать. Теперь тебе их на ложечке подают. Хочешь страданий – вот тебе страдания! Хочешь ненависти – вот тебе ненависть. Хочешь борьбы – вот тебе борьба. Почувствуй себя героем! Мир перевернуть – пожалуйста! Уничтожить ячейки – да как два пальца обоссать! А потом домой – и баиньки. И всем хорошо. И им хорошо, и вам хорошо, так ведь? Вы, сволочи, ведь поэтому даже самые радикальные виды культурного самовыражения не запрещаете? Пусть быдло до конца прочувствует классовую ненависть во время концерта, а потом продолжает спокойно таскать ярмо. Это как вакцинация против революций. Главное, с этим тоже не переборщить. Протест в искусстве приемлем, если он строго дозирован… А примо-князья будут гордо именоваться самыми либеральными правителями в мировой истории. Чудовища вы долбаные!
Я сам не заметил, как увлекся. Мало того что говорил взахлеб, так еще и почувствовал себя так, словно на концерте. И даже транслировать начал – не на полную силу, конечно, так, фоном. Ту самую классовую ненависть и жажду бунта, которую так в народе любят… Неужели по сцене соскучился? Эх, Кинрик, жаль, ты меня сейчас не видишь!
А мой сосед слушал. Очень внимательно. Даже начал барабанить пальцами по краю стола, о чем-то своем размышляя.
– Красиво рассуждаешь, – сказал он наконец. – Не ожидал.
И это всё? Он даже на «сволочей» не обиделся? И на «чудовищ»? И на «долбаных»? Впрочем, на правду и не обижаются.
– Ха! Думал, что я могу только в терминах округа Син изъясняться? Я, между прочим, приличный мальчик из благородного семейства, урожденный высший класс, школу с отличием закончил… Почти закончил… – Я тряхнул головой, чтобы выбросить нахлынувшие воспоминания. Сказать или не сказать? Пожалуй, скажу. Чтобы не строил иллюзий по поводу моей лояльности. Впрочем, он и не похож на человека, способного строить иллюзии. Тем более справки наводил, наверняка всё обо мне доподлинно знает. Но… Я всё равно скажу. Пусть еще раз узнает, от меня. Лично. – Ты помнишь «Дело роботехников» пять лет назад?
– Да, – коротко кивнул он.
Помнит! Хоть кто-то помнит. А большинство живет по принципу: «Нас это не касается». Даже тогда, в разгар судебного процесса, все предпочитали делать вид, что ничего не происходит! Главное – чтоб нас не трогали, всё остальное – пофигу. А теперь всё случившееся и вовсе выкинули из памяти, словно и не было ничего. Словно это естественно – ликвидировать полсотни лучших ученых, отформатировать все данные разработок, способных перевернуть нашу жизнь… Всё уничтожить и забыть. А ячеечные помнят. Конечно, кому еще помнить, как не им, тем, кто вынес приговор? Ненавижу! Как же я их ненавижу!
– Так вот, мой отец был ведущим киберпсихологом проекта. До того, как в Ячейках признали киберпсихологию лженаукой, разрушающей устои общества.
– Ясно, – сказал он спокойно. – Ты поэтому так ненавидишь Ячейки?
– Ты думаешь, мне нужна причина для ненависти? – сказал я с горькой усмешкой. – Хотя любви к вам это не добавляет.
– Ясно, – повторил он.
И всё.
Черт возьми, неужели это всё, что он может сказать? Ни грамма сожаления, никакой попытки оправдаться! Пусть это не его конкретно вина, но…
Я захохотал, громко и яростно. Смеялся до боли в животе, до треска в висках. Смеялся до тех пор, пока не наткнулся на его взгляд, холодный и отрезвляющий. Смех исчез сам собой. Но это вправду смешно: оценивать поступки ячеечного чудовища, исходя из представлений о человеческой морали. Причем сильно устаревших представлений. Какое может быть оправдание? Какое может быть сожаление? Для тех, для кого не существует ада?
– Значит, на концертах ты подстраивал трансляцию под запрос псевдомаргинальной публики, я правильно понял? – Он продолжил разговор, возвращаясь к первоначальной теме, как ни в чем не бывало.
– Ага. Можно и так сказать. Играй по правилам, и будет тебе счастье.
– А что произошло на последнем концерте?
– Надоело… подстраивать… И по правилам играть надоело, – сказал я. Это было не совсем правдой. Потому что настоящую правду трудно объяснить словами. Обычный концерт, один из многих. Зрители – толпа мертвяков, пришедшая погреться у костра чужой жизни. Представители средних классов, решившие на два часа выползти из своей серости, чтобы пережить эмоциональную бурю. Чудовища. Чудовища!!! Окружили со всех сторон… Смотрят, ждут… Ненавижу! Их ненавижу. И нет для них надежды! Нет для них удовлетворения! Неужели они не видят, мы обречены?! Этот мир перевернут, ад снаружи, ад внутри, и нет выхода. Нет и не будет никогда. Всё безнадежно. Ненависть разбилась о стену отчаяния. Ничего нельзя сделать. Некуда идти. Чудовища вокруг. И внутри чудовище. Всё, что остается сделать, – это сдохнуть!
И они сдохли. Не сразу. Эмоциональный шок, депрессия, сумасшествие, самоубийства… Тридцать два смертельных случая – это только верхушка айсберга. Это то, что произошло в течение недели после концерта. О чем кричала Служба Информации. А что стало с остальными, я не знаю. И знать не хочу!
– Тебя судили?
– Да. Прокурор утверждал, что это было умышленное негативное пси-воздействие, и настаивал на моей ликвидации. А адвокат обвинял во всем неконтролируемую эмо-вспышку, вызванную переутомлением, и считал, что можно обойтись деклассированием. А мне было пофиг.
– Разве? Я слышал, ты настаивал на ликвидации.
– И что?! Адвокат счел это лишним доводом в мою пользу – искреннее раскаяние и всё такое. Да еще фанаты, придурки, петицию в защиту написали… И мне оставили жизнь. Видно, не заслужил я быстрой и легкой смерти… А деклассированным быть не привыкать. Наша семья уже через это прошла, после того, как арестовали отца. Тогда мне удалось подняться со дна благодаря таланту баньши и моде на пси-искусство. А теперь я не хочу подниматься.
– Ясно, – сказал он в третий раз. Я разозлился окончательно.
– Чего тебе ясно?
– Что с тобой можно работать, – он был невозмутим. Ненавижу невозмутимость.
– И что ты собираешься делать? Очередной эксперимент Ячейки на пси-устойчивость населения?
– Нет. Но тебе понравится. Я хочу…
В это время в дверь постучали. Я даже глазом моргнуть не успел, как лучевик оказался в его руках.
– Открой, – обратился он ко мне.
– Ха, раскомандовался, – огрызнулся я для очистки совести и потопал к двери. Спорить с человеком, который считает, что ада нет, и держит в руках оружие, по меньшей мере, глупо.
За дверью стояли двое. Безобидная такая парочка: молодящаяся краля высшего класса, шедевр пластической хирургии, этакая госпожа Стерва, и прилизанный хлыщ-красавчик в эскорте. Ничего необычного. Ничего страшного. Богатая шлюшка и ее альфонс, картина маслом. Вот только я провел достаточно времени в лабораториях отца, чтобы научиться отличать человека от дрона. А то, что красавчик-хлыщ был дроном, у меня сомнений не было. Надо же, я даже не думал, что они еще остались в употреблении! Наверное, дамочка большие связи имеет, если ей позволили иметь запрещенную игрушку. Может быть, последнюю сохранившуюся игрушку. Последнюю… Я головой тряхнул, прогоняя забытые видения – горатреснулся. Но дамочка, похоже, приняла мое движение за приветственный поклон, удовлетворительно кивнула и уверенно шагнула внутрь комнаты.
– Прошу прощения, – сказала она. Голос у нее был ну просто бархатный. Настолько приторный, что меня передернуло. – Мне нужен Лигейт-Альфа-Деко. Это вы? – Ее взгляд устремился мимо меня, тонким лезвием воткнулся в моего соседа. Ну да, уж я никак не похож на того, кто может именоваться тупым ячеечным номером.
– Уже не Лигейт, и тем более не Альфа… – Он ухмыльнулся, даже не пытаясь убрать лучевик. – В данный момент я не принадлежу Ячейке и лишен статусных именований. Можете называть меня Деко, если вам угодно. Это тоже будет не совсем верно, но нужно же вам меня как-то звать.
– Очень приятно, Деко, – промурлыкала госпожа Стерва, и меня снова передернуло: уж слишком большая была разница между ее голосом и выражением лица. – А я Корнелия де Кориан. Но вы можете называть меня Кор. А это мой хороший товарищ Дружок.
Я не выдержал, хрюкнул от смеха. Все-таки в положении деклассированного есть свои преимущества – о манерах не надо заботиться. Хорош товарищ, даже человеческого имени не заслужил. Бедняга дрон, жаль его. Нет, в самом деле – жалко. Этот мир действительно перевернут, если единственное существо, которое я могу пожалеть, это псевдочеловек. А остальные внушают лишь ненависть и отвращение.
– Что вы хотели?
Ствол лучевика по-прежнему смотрел в голову дамочке. Это он всё же зря. Никакое оружие не поможет, если дрон войдет в боевой режим, защищая хозяйку. Впрочем, я допускал, что и ячеечные мутантики чего-то в бою стоят. Битва гигантов, наверное, может получиться интересной, но небезопасной для окружающих. Не хочу я на такое смотреть. А хочу пойти к себе и напиться до зеленых чертиков.
– Может, продолжите без меня, а? – сказал я прежде, чем посетительница открыла свой напомаженный рот.
– Нет. Если речь пойдет о том, о чем я думаю, то тебе лучше остаться, напарник.
Напарник! Ха! Значит, я теперь его напарник?! У у, сволочь ячеечная!
– И о чем же вы думаете? – Мурлыканье почти дошло до точки шипения.
– Вы хотите предложить мне сотрудничество, заключающееся в действиях, направленных против Ячеек.
– Вы проницательны, Деко. Впрочем, я и не ожидала другого от псевдобога, – пропела дамочка. – Насколько я осведомлена, вы стали жертвой интриг между Альфа и Гамма Ячейками. Были обвинены в предательстве и приговорены к изгнанию, вечному позору и забвению. Даже ваш господин, Альфа-князь Алон, отрекся от вас. Мои сведения верны?
– Абсолютно, – ответил мой новоявленный напарничек, любезно и равнодушно. Только взгляд затвердел. Всё же есть у них чувства, у этих чудовищ, что бы там ни говорили. Пусть перевернутые, но есть. И это причина ненавидеть их еще больше. – Но если на основе этой информации вы полагаете, что я горю желанием отомстить за свое запятнанное имя, то вы ошибаетесь.
– Отомстить? Конечно, нет, я достаточно хорошо знаю Ячейки, чтобы делать такие нелепые предположения. Даже в изгнании вы будете верны своему долгу и своему господину. Речь не идет об Альфа-Ячейке. Но Гамма… Это их происки привели к вашему падению. Разве вы не хотите принести пользу своему князю, уничтожив тех, кто посмел противиться его воле?
Ух, хорошо говорит Стервочка. Как по писаному. Слова-то как подбирает – наверняка диссертацию по психологии псевдобогов защищала. Или, во всяком случае, читала кем-то другим написанную – если не диссертацию, то подробный доклад. Все ключевые слова в кучу собрала – и про долг, и про пользу, и про волю господина. Любого ячеечного пронять должно.
Я посмотрел на Деко – проняло или нет? Но по его лицу понять это было невозможно. Всё такое же непоколебимое равнодушное чудовище. Он только плечами пожал.
– Ячейки не враждуют друг с другом. Во всяком случае, открыто. Они являются единой слаженной системой и, несмотря на внутренние разногласия, не прибегают к ликвидации своих структурных элементов.
– Да, я знаю. Но вы теперь не часть системы, не так ли?
То, что она попыталась изобразить на лице, наверное, должно было носить название «лукавая улыбка». Но получилась злобная гримаса.
– Так, – Деко тоже улыбнулся. И почти с тем же успехом, что и его гостья. Мне даже страшненько стало. Но, к счастью, он тут же стал серьезным. – Я действительно больше не вхожу в структуру Ячеек и волен поступать по своему усмотрению. Поэтому мне ничего не мешает принять ваше предложение. Но прежде чем дать ответ, хотелось бы знать ваши мотивы.
– Мои мотивы! – Ее лицо скривилось еще больше. – Не стоит делать вид, что вы не знаете Корнелии де Кориан, лидера движения «Человечество»! Даже если мне удастся истребить хоть одну ячейку, это уже будет шаг к освобождению нас, истинных людей, из-под вашего гнета! Как видите, я вполне откровенна с вами.
Ага, вот, значит, как! Мне снова стало смешно.
Я знал о «Человечестве». В старые времена, когда я был сытым и довольным пятнадцатилетним мальчишкой, сам любил покричать на эти темы в компании таких же сытых и довольных детишек в перерывах между школьными занятиями и семейным ужином. «Мир для людей», «Долой псевдобогов», «Даешь самоуправление!», «Вся власть – Совету Высших». Ага. Как сейчас помню себя, провозглашающего эти лозунги на всю столовую, воинственно размахивая вилкой и ножом над синтетическим бифштексом. Песней разливался про «скинуть оковы» и «самим вершить свою судьбу». Великим политологом себя мнил, принимая отцовскую усмешку за признак одобрения, а мамины кивки – «ты кушай, сынок, кушай» – за согласие. Тогда я не понимал того, что уже понимали они. Того, что хорошо понимаю теперь. Что всё это – та же жвачка, что пси-концерты для среднеклассового обывателя и виртнаркотик «эксит» для плебса. Игра в революцию и бегство от реальности. Чтобы не так скучно было таскать свое ярмо.
Низвергнутый в ад округа Син, я понял: разница между высшим и низшим классом только в красоте уздечки. И шоры на глазах у каждого свои. Вот и всё. Поэтому Ячейки и не трогают «Человечество». Знают – и не трогают. Потому от него столько же угрозы для них, сколько от моих пси-концертов. А именно – ноль целых ноль десятых. Ха, а может, даже они «Человечество» и спонсируют! Чтобы умные, богатые и влиятельные привилегированные классы развлекались, кричали о своем праве на власть прямо под ячеечным контролем! Бредовая мысль, но логичная. От чудовищ всего можно ожидать. Ненавижу! Как же я ненавижу их! Но самое дерьмовое – что моя ненависть ничего не изменит. Система такова, что тебя всунут туда тем или иным боком, даже исключая из нее – всунут. Любая борьба бесполезна. И нет выхода… Только играй по правилам, чтоб было тебе счастье… Бессилие – это, наверное, и есть ад…
– Я ценю вашу откровенность. И мы согласны сотрудничать с вами, – ровный голос Деко прервал мои размышления, уже готовые вылиться в баньши-крик. – Я и мой напарник поступаем в ваше распоряжение
Я не ослышался? Мы? Поступаем? В распоряжение? А мое мнение уже никому не интересно?!
Я посмотрел на госпожу Стерву, на своего гребaного напарничка, на равнодушного ко всему дрона и понял – не интересно. Вот чудовища!

 

Правильно говорили древние: на ловца и зверь бежит. Я был хорошим ловцом – ко мне прибежали сразу два зверя: дерганый мальчишка и хладнокровная дама. Случайность? Нет, чей-то точный расчет. Отчасти мой. А чей от другой части? Мой господин, насколько правильно я понимаю свою роль в этом цирке? Теперь показательные выступления закончились, начинается самое интересное. «Делай то, что должен» – таков изначальный девиз Ячейки. Знаю ли я, что должен делать? Надеюсь, что да. Я не подведу вас, мой князь.
Планер скользил по струне-туннелю, пронзая город. Округ Син мы покинули без проблем – лидер «Человечества» умела улаживать подобные проблемы быстро и четко. Нет, нас не восстановили в правах, просто выдали гражданские карты низшего класса на чужие имена. Долго в городе по таким не проживешь: система гражданского контроля – одна из самых отлаженных и разоблачат подлог быстро. Но ведь мы в город не жить возвращались, так что это было не принципиально. А для того, что мы собирались сделать, и этого более чем достаточно.
Вот уже остались позади и скучные псевдобетонные развалюхи округа Син, и типовые домишки жилых районов среднего класса, раскинувшихся под сенью высоковольтных линий. Над нами серое небо, под нами – серый асфальт. Лишь впереди, в элитной Фрискийской зоне размытыми точками зеленели редкие псевдодеревья. Безликий мир, созданный людьми. Не Ячейками. Тогда почему в своих бедах они обвиняют нас?
На память пришла последняя трансляция мальчишки – еще не оформившаяся, но весьма ощутимая. Ненависть, опять ненависть. Словно всё зло мира было в нас сконцентрировано. Я понимал – людям почему-то нужно кого-то ненавидеть, мы всегда были готовы принять и эту ношу. Так почему в этот раз его ненависть засела во мне, словно заноза? Это так сказывается воздействие чуждого эмоционального фона? Или влияние незнакомой обстановки, оторванность от привычной системы? Нужно быть осторожнее.
Корнелия де Кориан расположилась впереди, отделенная от нас непрозрачной перегородкой. Дрон вел планер. Да, дрон. Вот этого я не ожидал. А следовало. Следы избежавших уничтожения образцов терялись в недрах Бета-Ячейки, а оттуда до «Человечества» рукой подать. Может ли наличие псевдочеловека создать проблемы? Может. Можно ли использовать его с пользой для себя? Можно. И всё же…
– Эй, ты точно хочешь уничтожить одну из Ячеек? – Мальчик вскинул голову, стрельнул в мою сторону зелеными глазами.
– Я же говорил, тебе понравится эта работа.
– С какого перепугу ты взял, что она мне понравится?!
– Не ты ли совсем недавно кричал во всех диапазонах о своей ненависти к нам? Для которой даже особые причины не нужны…
– И что?! Я весь мир ненавижу. И себя за компанию. Но это не значит…
– Ясно.
– Какого черта тебе опять ясно?!
– Проблемы людей в том, что вы слишком много говорите лишнего. От тебя только и слышишь: «Ненавижу», «Хочу сдохнуть», «Хочу уничтожить», «Давай сделаем мир адом». Столько слов, столько эмоций… А за ними пустота. Слова не имеют веса. И тот, кто их произносит, не имеет веса. Поэтому люди в большинстве случаев бесполезны.
Я ожидал возражений, но он вздохнул тяжело.
– Думаешь, я этого не понимаю? Поэтому я и ненавижу людей вместе с самим собой. Потому что толку от нас, как от промо-выброса. Помнишь, я говорил про мертвяков, греющихся у чужого костра? Так вот, скажу по секрету… Этот костер – нарисованный… Такие мы и есть – люди… Как я всё это ненавижу! И вас ненавижу, потому что вы нас такими сделали!
– Ну да, нашел врага. Как это по-человечески, – ответил я. Заноза, что поселилась в системе несмотря на психоблок, шевельнулась. Я понимал, что объяснять ему что-то – бессмысленная трата времени, но сейчас я все-таки счел нужным объяснить. – Ты уверен, что мы? Ячейки, как особая социальная надструктура, выделились чуть больше века назад. А до этого, думаешь, люди были другими? Такими же и были. Именно поэтому и стали нужны мы – идеальный правящий класс.
– Прямо-таки идеальный? – Мальчик скорчил рожицу, пытаясь выразить сплав недоверия, презрения и сарказма. Я уже легко мог опознать эти чувства. Мой князь, кажется, я делаю успехи.
– Нет. К сожалению. Существующая модель функциональна, но далека от оптимальной. И всё же… Ты же в школе первого порядка учился, должен историю знать. Были короли-безумцы, уничтожающие сотни людей ради своей прихоти. Были диктаторы, одержимые манией величия и залившие мир кровью. Были дураки, не способные просчитать последствия своих действий. Были чиновники, погрязшие в коррупции. Была плутократия… Много чего было. И к чему всё это привело? К катастрофе. И не мы тому виной – мы тогда только в проекте существовали. И хорошо, что существовали – потому что именно мы сумели хоть как-то возродить цивилизацию после того, что вы натворили. Счастье, что некоторые из вас перед гибелью успели понять – людьми не могут править люди. Вы слишком мелочны и эгоистичны. Мы – другие. В нас с рождения заложены ответственность, чувство долга, приоритет общественного интереса над личным, преданность своему делу и своей структуре, четкое осознание своего места в иерархии, способность мыслить стратегически и комплексно. Именно такими и были лучшие из ваших правителей. Несмотря ни на что мы сумели выстроить более или менее стабильную общественную систему…
– Если вы такие хорошие, почему мы живем в таком дерьме? – хмыкнул мальчишка. – Брось. Я мог бы еще поверить в эту сказочку, если бы по-прежнему был примерным мальчиком из школы первого порядка! Но ты ведь тоже жил в округе Син! Этот ад ты называешь «стабильностью»?
– Округ Син – не показатель. Нет. Точнее – это именно показатель человеческих возможностей к самоуправлению.
– О чем ты? – Мальчик дернулся резко, кулаки сжал, разве что зубами не скрипнул. Судя по его реакции, он уже понял, о чем я. И всё же я пояснил. Я сам не понимал, почему я это делаю, ведь желание оправдаться – лишь производная от чувства вины, этой большой тени на стенах пещеры человеческого разума. А тени не имеют смысла. Но… Последнее время мне часто казалось, что я блуждаю среди теней. Возможно, проговаривая истину вслух, я сам пытался выбраться на твердую почву.
– Вы часто ругаете нас, что мы создали слишком жесткую иерархическую структуру. Всё в городе решает статус, который зависит от интеллектуально-трудового потенциала личности. Мы берем от каждого по его возможностям и даем каждому права и привилегии, исходя из его вклада в развитие социума. Для нас это логично – чем больше человек делает для города, тем больше город делает для него. Но вы, люди, не любите логичных решений, и мы, заботясь о вас, должны были учитывать это. Поэтому мы и создали округ Син. Для тех, кто не хочет «играть по правилам», как ты выражаешься. Место, в дела которого мы не вмешиваемся. Место, где люди могут сами строить свою жизнь. Мы дали вам свободу, которую вы так желаете, – свободу выбора. Жить в нашем мире, выполняя возложенные на вас обязанности и имея соответствующие права, или строить свой собственный мир на предоставленной вам территории. Но что-то очереди из желающих «избавиться от нашего гнета» путем деклассирования я не наблюдал. А что касается жизни в округе Син – ты сам прекрасно видел, что вы сделали со своей свободой.
Мальчик дернулся, и я опять почувствовал его злость. На нас? На людей? Чудовища. Чудовища вокруг. Со всех сторон. Окружают. Нет выхода…
Я уже собирался усилить характеристики блока, как он сам прекратил трансляцию. Повернулся ко мне. В его взгляде не было ненависти или отчаяния. Только усталость.
– Ты действительно считаешь, что мы не сможем жить без вашего долбаного управления? Что в городе всё славненько-идеальненько? Лишь мы в округе Син такие плохие, а в остальном у вас – полный порядок? Ты действительно в это веришь?
– Я не могу позволить себе верить или не верить, – качнул я головой. – И я прекрасно знаю, что система далека от оптимальной. Сказать по правде, она гораздо дальше от оптимальной, чем мы предполагали… – На этом можно было бы остановиться, и я остановился бы. Но… До этого мальчик сам признал свою слабость, сказав про «нарисованный костер». И я решил ответить ему тем же. – Можно винить в наших проблемах предков, оставивших нам в наследство не самый лучший мир. Но это неконструктивно и недостойно, прошлого всё равно не изменишь. Можно винить вас, людей, вашу базовую нестабильность, жадность, глупость, агрессию и лень. С этим бороться бесполезно, потому что это обратная сторона вашей активности и вашего развития. Но можно еще и признать вину самих Ячеек. Их постоянную деградацию. Интриги, преследование личных интересов, неправильное понимание своего долга – это недостойно и это мешает нормальному функционированию. Система неэффективна, значит, она нуждается в реорганизации.
– Реорганизация? – Мальчик снова нервно рассмеялся. – Так ты этим сейчас собираешься заняться? Значит, уничтожение себе подобных у вас так называется? Реорганизация?!
– Да.
– Черт! – Он, что есть силы, ударил кулаком о перегородку, разделяющую салон планера. – Бесишь! Бесишь ты меня, ясно?! Сидишь тут и с постной рожей рассуждаешь о всяком дерьме, как хренов обозреватель в политик-шоу!
– Ага. Только есть одна разница. Слова обозревателя не весят ничего. А мои имеют вес моего лучевика. И твоего баньши-крика. Это те инструменты, с помощью которых мы будем реорганизовывать структуру.
– Ты чудовище! – сказал он свое любимое слово, и в его тоне за отвращением была заметна толика восхищения.
– Я лишь делаю то, что должен, – я пожал плечами. – Мое место в структуре – ликвидатор. Всё, что я могу, – выполнять свое предназначение и волю моего господина…
Я осекся. Пооткровенничали – и хватит. Кажется, в разговоре с ним я начал переходить границы дозволенного… Впрочем, кто теперь знает, где эти границы. Мальчик – не структурный элемент Ячейки… Как же трудно взаимодействовать с существами вне четкой иерархии!
Планер плавно затормозил возле высокого особняка.
– Прошу вас, господа, – Дружок, почти по-человечески улыбаясь, распахнул перед нами дверцу.

 

Снаружи особняк был роскошен, а внутри царил суровый дух минимализма. В комнате, где мы находились, не было ничего, кроме круглого столика, нескольких простых стульев и грубо сколоченной книжной полки. Вот только все эти предметы были из натурального дерева. Черт, дамочка живет с размахом! Ненавижу.
– Итак, перейдем к делу, – госпожа Стерва оперлась руками на столешницу. – Нам нужны ваши советы, Деко. Это план Гамма-башни…
– Какой подробный… – Деко ухмыльнулся. – Просто поразительно, что вам удалось его составить, если учесть, что людям закрыт доступ в Ячейки.
Госпожа Стерва злобно зыркнула в его сторону.
– Это вас не касается.
Ого! Неужели моя бредовая идея оказалась правильной – «Человечество» связано с кем-то из псевдобогов! Всю жизнь Ячейки представлялись мне большим монолитным чудовищем. Но не всё у них так просто, оказывается. Почти как у людей.
– Не мое так не мое. Но я хочу уточнить – в ваших интересах уничтожение всей Гамма-структуры?
– Конечно!
– А кто будет выполнять их функции – поддержание и развитие экономики города?
– Вас это тоже не касается, – голос Корнелии льдом обмораживал.
– А вот тут вы ошибаетесь, – мой напарник был абсолютно невозмутим. Почти как стоящий за спиной своей хозяйки дрон. – Я не являюсь структурным элементом Ячейки, но мои приоритеты – стабильное развитие города – неизменны. Я согласен с тем, что Гаммы не могут в полной мере справляться со своими обязанностями, но я должен быть уверен, что их полномочия будут переданы компетентным лицам.
– Среди высшего класса достаточно людей, которые разбираются в экономических вопросах лучше! – отрезала она.
– Ясно.
От этого слова дамочку передернуло, и я вполне понимал ее чувства. Правда, в отличие от меня она лучше умела сдерживаться, поэтому выдавила вымученную улыбку и промурлыкала:
– Я надеюсь, вы сможете подсказать нам, как устранить Гамма-псевдобогов. Сколько для этого надо людей? Средств? Ресурсов?
– Достаточно просто можно устранить, – Деко посмотрел вначале на Корнелию, потом на меня. – Для ликвидации всей структуры хватит нас четверых. Или троих – не думаю, что вам, благородной даме, следует принимать участие в боевой части операции.
На Стерву смотреть было больно. Челюсть отвисла, глаза выкатились. Впрочем, я, наверное, выглядел не лучше. А может, и хуже. А Деко даже бровью не повел, продолжал как ни в чем не бывало:
– Мой напарник – транслер типа «баньши». А эмоции – одно из слабых мест структурных элементов Ячейки. Нет. Единственное слабое место.
– Вот как? – Глаза Корнелии хищно вспыхнули. – Значит, правду говорят о вашей бесчувственности?
– Нет, неправду. Мы не бесчувственны и не безэмоциональны. Но наша высшая нервная деятельность является следствием глубинной пси-коррекции. Поэтому наш эмоциональный диапазон более узок, а интенсивность проявления в большинстве случаев уступает человеческой. Особенно это касается негативных эмоций. Было решено, что они непродуктивны и мешают нормальному функционированию. Поэтому они исключены из нашего базового эмоционального набора. О том, что такое ненависть, раздражение, отчаяние, страх, мы знаем, но лишь на уровне общих понятий. И трансляция подобной волны является для нас опасной. Это приводит к дезориентации, сумасшествию, при значительной интенсивности – к смерти.
– Почему же ты тогда не сдох, общаясь со мной? – не выдержал я. Госпожа Стерва чуть в стойку не встала, так заинтересовал ее ответ на этот же вопрос.
– Это секрет. Секрет Альфа-структуры в целом, – Деко самодовольно улыбнулся. – Считайте, что у нас есть маленькая подстраховка. Поэтому, уважаемая леди, не рассчитывайте, что можете запросто уничтожить все ячейки разом. Однако Гаммы действительно беззащитны перед пси-атакой. Чем мы и должны воспользоваться. Если возражений нет, предлагаю назначить день проведения операции.
«Если возражений нет», ха! Есть возражения, есть!
Псевдобог ячеечный печется о «реорганизации структуры». Это логично.
Богатенькая стервочка, под видом заботы о человечестве, хочет наложить лапки на горячие финансовые потоки. Это понятно.
Дрону высшее счастье в жизни – выполнять приказы хозяйки. Это естественно.
А какого хрена я тут делаю?!
Хочу изменить мир? Пытаюсь убедиться в собственной чудовищности? Ищу свой ад?
Так мир не изменится. Это безнадежно… Ты ведь знаешь это, Безумец Вин? Можно ненавидеть и презирать обывателей, но чем ты отличаешься от них? Сам греешься в пекле своей ненависти – это и есть твой бунт? Прав этот ублюдок ячеечный – ничего не весят ни твои слова, ни твоя ненависть. Да если бы я и мог изменить мир, куда его менять? Меняй не меняй – будет только хуже. Не станет ячеек – будет Совет самоуправления высших. Стоит ли менять зло на зло? По мне уж и в самом деле лучше такие чудовища, как Деко, чем такие, как госпожа Стерва. К черту мир! Он сам в это дерьмо влез, пусть сам там и сидит.
А в своей чудовищности мне убеждаться не надо. Убедился уже. Я могу убивать. Массово. Если на людей так действую, то гады ячеечные сами подохнут. А кто не подохнет – того псевдобог с псевдочеловеком добьют. Всё просто, концерт для трех чудовищ с оркестром.
И добро пожаловать в ад… Как он там сказал? «Тридцать две смерти – это несолидно»? Да пошел он!
Но… Если я всё равно чудовище, то какая уже разница? Не делать ничего или сделать хоть что-то? Пусть это неправильно, пусть это ничего не изменит, но сделать! Пусть это будет хотя бы месть – за отца, за мать, за наивного доброго мальчика, каким я когда-то был… Пусть это будет хотя бы бунт – демонстрация несогласия, даже если это профанация, всё же лучше мертвого покорного молчания. Пусть это будет хотя бы самоутверждение – придать своим бесполезным словам хоть какой-то вес. Пусть будет…
– Если возражений нет, то два дня на подготовку, и послезавтра приступим, – под всеобщее молчание Деко объявил заседание закрытым.

 

Трансляция была слабой. Безнадежность. Злость. Раздражение. Этого мало.
– И это всё, на что способен хваленый баньши? – Безнадежность, злость и раздражение в голосе Корнелии были не только ответом на пси-воздействие.
– Как могу, так и транслирую! – огрызнулся мальчик.
– Неправда. Даже в пьяном виде ты транслировал сильнее, – заметил я.
– Ну так дайте мне выпивку!
– О, это уже интенсивнее.
– Да пошел ты!
– Вы уверены, Деко, что ваш напарник действительно на что-то способен? Может, нам лучше найти другого транслера?
Ответ превзошел мои ожидания. Почти на грани возможностей моего ментального блока.
– Прекрати!!! – яростно взвизгнула госпожа де Кориан и судорожно вцепилась руками в голову. – Продолжайте без меня!
Она быстрыми шагами вышла из подвальной комнатушки, которая была отведена нам под жилое помещение. Жилье как жилье, со всеми удобствами. Только экранированное от пси-воздействия. И это меня беспокоило. Вряд ли Бета-ячейка, стоящая за «Человечеством», без помощи профессора могла дойти до создания индивидуальных ментальных блоков. Но, в целом, ход их научной мысли настораживает. Впрочем, это уже не важно.
– Слушай, Дружок, – мальчик сел рядом с дроном, – ты знаешь, почему твоя хозяйка разозлилась?
– Теоретически, – кивнул псевдочеловек. – На ваше счастье. Потому что, если бы я мог увидеть в ваших действиях угрозу для госпожи, то вынужден был бы атаковать.
– Значит, ты не можешь ощущать пси-трансляцию?
– Нет, не могу.
– Но ведь ты способен испытывать суррогатные эмоции?
– Суррогатные эмоции? Это так называют? – Дружок горько усмехнулся, совсем по-человечески. – Псевдочувства для псевдочеловека.
– Извини, – мальчик нахмурился и отвернулся, сказал в никуда: – Псевдобоги, псевдолюди, псевдоеда и псевдорастения, псевдочувства и псевдосчастье… Тебе не кажется, что мы живем в псевдомире?
– Даже если и так, это всё, что у нас есть, – дрон поднялся. – Я ведь помню вас. Вы меня вряд ли помните, нас было слишком много. А господин Вин был один. Тот, кто пытался относиться к нам, как к людям.
Мальчик опустил голову, сказал в пол:
– Этот мир перевернут. Иногда мне кажется, из всех, кого я знал, вы единственные и были людьми. А остальные – чудовища.
И снова трансляция на грани возможностей блока.

 

Люди. Чудовища. Отец. Уводят… Навсегда. Слезы. Мама. Боль. Разрушено. Всё разрушено. Живые становятся мертвыми. Мусором, сваленным в кучу. Они живые! Они люди! Не трогайте!!! Не смейте!!! Чудовища! Ненавижу! Убейте и меня тоже! За что? За что?!

 

– Достаточно, – сказал я резко, опуская руку на его плечо. – Хорошая трансляция, если завтра будет в том же духе, то у нас всё получится.
– Иди к черту! – Он вырвался, подошел к стене.
– Не трогайте его, Деко-лин, – я чуть вздрогнул, услышав статусное обращение Ячейки от дрона. – Ни вам, ни мне не понять человеческих чувств. Но мы можем уважать их.
Уважать? Хорошие рассуждения от того, кто может лишь имитировать уважение.
Может, ты и прав, мальчик Вин. Может, дроны и есть самая человечная форма жизни. Именно поэтому мы были вынуждены их уничтожить. Не ради амбиций Ячеек, как полагают некоторые, в том числе и из здесь присутствующих. Ради вас. Ради людей. Легко поддаться соблазну и выстроить идеальную модель: вверху псевдобоги, внизу псевдолюди. А где место для человечества? Для агрессивного, жадного, глупого и ленивого человечества? Вообще, так ли они нужны, люди? Многие сочли, что и не нужны. Те, кто забыл о своем долге. Те, кто подменил нашу первостепенную задачу – заботу о человечестве, другой задачей – заботой о функционировании системы. И в этом смысле их вывод логичен – заменить нестабильный элемент на стабильный.
Мальчик переживает из-за уничтожения дронов. Но как бы он воспринял альтернативную концепцию – уничтожение людей? А мы были в шаге от этого. Но вовремя сумели вспомнить о своем истинном предназначении. А кто не сумел – тому пришлось напомнить. Это был первый конфликт между тремя Ячейками за столетие. И этот конфликт все пять последующих лет только усугублялся. И лишь теперь пришло время для его разрешения.
А принятое тогда решение было оптимальным. Уничтожить. Раз и навсегда. Без возможностей повторного создания. Так было надо. Даже несмотря на то, что для кого-то это решение означало боль.
Странно, что его боль вообще может меня волновать…

 

– Ты спишь? – раздался хриплый шепот в ночной тишине.
Я не спал. Уснешь с этими чудовищами: и теми, которые снаружи, и – особенно – теми, которые внутри. Лежал, смотрел сквозь ресницы на потолок, слушал равномерное дыхание Деко и старался ни о чем не думать. Получалось плохо. И я очень обрадовался, когда дверь скрипнула и в нашу комнату вплыла госпожа Стерва собственной персоной. Даже без дрона. В руке она что-то сжимала. Дубинка? Бита?
Она постояла с минуту на пороге. Что, раздумывала, кого первым по башке треснуть – меня или моего гребаного напарничка? Впрочем, его-то хрен треснешь. Пусть он спокойно сопит в обе дырочки, уверен – стоит только подойти к нему на расстояние удара, как он тут же на ноги вскочит и, не просыпаясь, разделает покусителя на суповой набор. Я ничуть не удивился, когда она двинулась ко мне.
– Ты спишь? – снова повторила она.
– Угу. И десятый сон досматриваю. Что, не видно?
Наша гостеприимная хозяйка вдруг опустилась на край моей кровати, наклонилась ко мне. Вот это заявочка!
– Это хорошо… Хорошо, что спишь… Я тоже сплю, да? И мы друг другу снимся, – она хихикнула, дыхнув мне в лицо спиртовым ароматом. Благо, что я лежал, таким амбре с ног сшибить – не фиг делать.
– Выпьем? – Она подняла руку, и я понял, что в ней не бита и не дубинка, а вполне себе бутылка.
– Выпьем, – согласился я. К черту Деко с его «Никакого спиртного»! Хватит ячеечным тварям нами, людьми, помыкать. Так ведь, госпожа Стерва?
Она протянула мне бутылку. Горькая гадость огнем разлилась по телу. Хорошо!
– Он спит? – Госпожа Стерва кивнула в сторону моего напарника.
– Спит. Или не спит. Какая разница? – Я сделал еще глоток и протянул ей бутылку. Она тут же присосалась к горлышку
– Ненавижу его, – прошипела она. – Ненавижу. Как он может быть таким? Знаешь, сколько мы к этому готовились? Знаешь, сколько сил положили? Времени, денег, людей? Чем нам пришлось пожертвовать?! И тут приходит он и говорит: хватит нас четверых, операцию проведем послезавтра! И всё!!! Ты понимаешь – и всё!!! Как он может…
И она снова приложилась к бутылке. Так, глядишь всю высосет, алкоголичка хренова. Отобрать, что ли? Чего с ней церемониться? Даром, что она высшая, а у меня лишь поддельная гражданская карта в кармане. Мы с ней – одинаковые. Чудовища. Так не всё ли равно?
И я отобрал. Сделал пару больших глотков.
– Боишься, да? – спросил я с насмешкой.
– Боюсь, – ответила она серьезно. – Я, Корнелия де Кориан, лидер «Человечества» боюсь… Никогда так не боялась… Ты вообще понимаешь, что мы задумали? На богов покушаемся. Пусть на псевдо, но на богов. На то, что всегда было некобели… некополеби… непоколебимо! Черт! – Она тряхнула головой и уставилась на меня горящими в темноте глазами. – Ты понимаешь, что, если всё пройдет успешно, завтра мы будем жить в другом мире?
– В том, о котором ты давно мечтала, разве нет? Где «Мир для людей» и «Вся власть – Совету высших». Боишься, что ношу не потянешь?
– Черта с два! Будет надо – две ноши потяну! Или три: гамму, бету и альфу – экономику, социалку и стратегическое управление. Не хуже этих уродов ячеечных. Людьми имеют право править только люди!
Я засмеялся так, что чуть спиртом не подавился.
– Что в этом смешного, идиот?! – Госпожа Я Всё-Потяну властно отобрала у меня бутылку.
– Ничего, – ответил я миролюбиво, но ее было уже не остановить.
– Ненавидишь их, да? Везде транслируешь свою ненависть… Да что ты вообще знаешь о ненависти?! Думаешь, если у тебя грохнули папашу, отобрали уютный домик и отправили в округ Син – это уже причина? Если бы только я была транслером… Я бы тебе показала, что значит ненавидеть! Не за то, что они тебе что-то сделали, а за то, что они существуют! Они не имеют права существовать! Говорят, что всё ради нас, говорят, что заботятся о нас… Следят за нами, везде, всегда… Загнали нас в округа, навязали статусы… И всё это – для нас! Пекутся о нашем благе. Словно мы – дети неразумные. Да как они, с высоты своих башен, могут понять наши нужды? Они… Те, кто не может понять нашу ненависть, те, кто не способен почувствовать нашу боль, те, кто не знает нашего отчаяния… Почему они правят нами?! Как они могут всё решать за нас? Возомнили себя богами – и начали обременять нас заботой о нас. Знаешь, раньше, до катастрофы, люди дома животных держали – кошечек, собачек… Очень о них заботились. Поэтому кастрировали и когти вырывали. Для их же пользы. Хочешь быть кастрированным котиком? Но я себе когти обрезать не дам! Я – Корнелия де Кориан, лидер «Человечества» – сотру эту позорную главу из нашей истории! Я восстану против богов! Я…
Она икнула, хихикнула – и снова припала к горлышку. Несколько долгих секунд бульканья, а потом она сказала, тихо-тихо, так, что я едва слышал:
– А знаешь, что хуже всего? Я думала, что смогу использовать эту мразь для достижения своей цели… Но теперь мне кажется, что это он… Он меня использует! Что не я пришла к нему и заставила плясать под свою дудку, а он меня завербовал… И ты, и я – просто орудия для них… Что бы мы не делали – мы орудия для них. Даже если мы их уничтожим – не будет ли это частью их плана? Вот что страшно…
Ее пальцы впились в мое запястье, и я почувствовал, что ее трясет. Я посмотрел на нее – и сквозь маску чудовища проступало лицо испуганной немолодой женщины… Ровесницы моей мамы… Мамы…
«Вин, прошу тебя… – Она почти задыхалась, с трудом шевелила высохшими почерневшими губами, вцепилась в мою руку из последних сил. – Прости… Прости их… Прости… его…» Я держал ее за руку и кивал головой, не понимая, кого я должен прощать? Тех, кто сослал нас в ад? Тех, кто смотрел на судебный процесс как на шоу? Того, кто вынес приговор? Того, кто был приговорен? Того, кто поставил свои амбиции выше благополучия своей семьи? Того, кто превратил собственного сына в чудовище? Богов? Людей? Я не понимал, сознавала ли она сама в бреду лихорадки, что говорила. И я понятия не имел, способен ли я вообще прощать…
Госпожа Стерва сказала, что мои причины для ненависти ничего не стоят… Деко считает, что моя ненависть не имеет цели. Ну и пусть! Разве для ненависти нужны причины? Разве для ненависти важна цель? Черта с два! Ненависть – самоценна. Это – единственное, что у меня осталось. Плевать на людей и их «Человечество». Плевать на богов с их «Реорганизацией». Я просто ненавижу. Потому что ничего другого уже не умею! Потому что это делает меня мной…
– Прекрати! – Шипение Корнелии ударило меня ответной ненавистью. – Прекрати немедленно!
– Что, не хочешь убедиться в моих способностях?
– Хватит, убедилась! Побереги силы на завтра. Надеюсь, ты не подведешь.
– Если напьюсь – точно не подведу, – я забрал у нее бутылку. Она стерпела это безропотно. Долго и пристально смотрела, как я вливаю в себя всё до последней капли, а потом фыркнула, поджав губы:
– Не знаю, кого я больше ненавижу – его или тебя! Оба вы – нелюди!
Она поднялась и, почти не шатаясь, вышла из комнаты.
– Пошла ты! – крикнул я и запустил бутылкой в захлопнувшуюся за ней дверь.
На соседней кровати всё так же мирно посапывал Деко. Псевдосон для псевдобога? А, всё равно…

 

Мы были слишком самонадеянны, не подпуская людей к Структуре даже в качестве обслуживающих элементов. Это казалось логичным – Ячейка была самодостаточна. Даже проблему охраны мы решали внутренними силами – Регулятор и Ликвидатор запросто могли подавить сопротивление маленькой человеческой армии. Что могли люди противопоставить псевдобогам? Разве что псевдолюдей – дронов, но от этой угрозы мы себя вовремя оградили. А друг с другом Ячейки не враждовали никогда.
Сейчас самонадеянность Ячеек обернулась против них самих. Если бы в охране Гамма-башни были люди, они, возможно, сумели бы справиться с первоначальной интенсивностью трансляции.
Гамма-ликвидатор не сумел. Тот, чей долг – защита структуры от внешней угрозы, первым принял удар на себя. По иронии судьбы, именно мы, завершающие элементы, оказались самыми восприимчивыми к пси-атакам, может быть, именно потому, что наш базовый эмоциональный набор был самым ограниченным в силу специфики нашей работы. Давно известно, что в чрезвычайной ситуации наиболее успешно будет действовать тот, кому не ведомы страх, отчаяние, сожаление, кто не будет отвлекаться на ненависть и обиды, кто не впадет в ярость и безумство, кого не сломает чувство вины за содеянное. Такая личность может мгновенно принимать оптимальные решения, действуя целесообразно и достойно.
Во всех ситуациях, кроме атаки чужим эмоциональным фоном.
Лигейт-Гамма-Деко, надо отдать ему должное, вел себя достойно, сопротивляясь до последнего. Несмотря на то, что в его душе полыхал пожарище – а я это знал, поскольку отголоски этого пожара и меня чуть не сводили с ума, не спасал и выставленный на полную мощность блок, – он сумел определить источник угрозы и пытался его уничтожить. Безрезультатно. Я подарил ему смерть прежде, чем он добрался до Вина.
Реорганизация Ячеек началась.
– Деко-лин, – обратился ко мне дрон, – Гамма-ликвидатор успел заблокировать проход на верхние этажи башни. Мне нужно время, чтобы взломать систему.
– Хорошо, – кивнул я. – У нас есть время, пока идет пси-трансляция. Гаммы сейчас дезориентированы и не способны принять взвешенных решений. Вин, сколько ты еще сможешь транслировать в том же диапазоне? Вин?
Я повернулся к нему, сквозь блок чувствуя изменение характера трансляции.
Мальчик стоял возле мертвого Гамма-ликвидатора. Стоял и смотрел. Смотрел, но не видел.
И меня ударило трансляцией такой интенсивности, что я едва не оказался в том же положении, что и Гаммы.

 

Мертвый. Мертвый. Мертвые. Все мертвые. Гора мертвых тел. Мусор. Пустые глаза. Умирают, умирают, умирают. Продолжают умирать. Не трогайте! Не трогайте их! Они живые! Они мертвые! Мертвые. Живые. Нет разницы! Нет никакой разницы! Мертвые люди на мертвых улицах. Живые искусственные тела, сваленные в кучу… Нет разницы! Я – мертвый. Я – мертвый!!! Такой же, как они… Всегда был мертвым… Чудовище… Чудовище! Это я должен был умереть… Отец… Зачем?! Зачем ты меня создал?! Зачем жить чудовищу? Убивать. Убивать… Нет!!!

 

– Деко-лин, я взял под контроль автоматическую систему охраны башни, – спокойный голос дрона был для меня как ведро холодной воды.
– Хорошо. Приступаем к зачистке, – ответил я, едва слыша свой собственный голос сквозь гул в голове. Потом подошел к мальчишке и дернул его за руку. – Идем.
Он пошел. Послушно, словно недопрограммированный дрон. Продолжая трансляцию. И в ней не было ненависти или злобы. Только боль и обреченность. Не то, на что я рассчитывал, но, пожалуй, это был наилучший эмоциональный фон для работы. Эти чувства не могут воздействовать на меня, и дело не только в ментальном блоке, работающем на полную мощность. Боль не имеет значения, а уверенность в своей правоте стимулировала и заставляла идти вперед. И я шел, уничтожая всё на своем пути.
Выходя из комнаты, я почему-то оглянулся, бросив взгляд на тело Гамма-ликвидатора. Он погиб, исполняя свой долг, и я должен был быть горд за него. Но отчего же мне так неспокойно?
На верхушке башни нас ждал Гамма-князь. Он еще держался – первичные структурные элементы всегда отличались большей устойчивостью. Держался настолько, что теоретически мог бы оказать сопротивление. Но он лишь спросил:
– Альфа-Деко, ты делаешь это, потому что так велит твой долг?
– Да, Гамма-Примо, – ответил я.
– Ясно, – ответил он коротко, умирая от выстрела дрона.
– Простите, Деко-лин, – Дружок повернулся ко мне. – Я счел возможным провести ликвидацию первичного элемента без вашего подтверждения.
– Всё в порядке. Распоряжение о зачистке касалось всей Ячейки, устранение князя не требовало дополнительных указаний.
– Но… – начал было он, но фразы не закончил, лишь опустил голову. Отошел от меня к мальчику. – Господин Вин, с вами всё в порядке? Я могу вам чем-то помочь?
– Иди к черту! Идите вы оба к черту! Чудовища…
Что ж, другого ответа я и не ждал. Но это было уже не важно.
Реорганизация Ячеек была завершена на одну треть.
Боль и отчаяние мальчика бились о стену моего блока. Но я был спокоен. Потому что я делал то, что должен был делать. Не так ли, мой князь?

 

Боль. Мертвые тела свалены в кучу. Мусор. Мусор, который раньше назывался «псевдобогами». Этим они ничем не отличались от мусора под названием «псевдолюди», который мне уже приходилось видеть. А самое страшное, что и умирали они так же – без страха в глазах, спокойно и просто. Принимая смерть как должное. Именно эта покорность, увиденная еще тогда, когда уничтожали дронов, и была долгое время причиной моих ночных кошмаров. Сейчас кошмар повторился. Ячеечные твари умирали не как люди – как куклы. А те, кто их убивал, тоже были не людьми. Чудовищами.
Я первый раз видел, как убивает Альфа-ликвидатор. Нет, не убивает – проводит реорганизацию. Устраняет помехи. Без ненависти, без злости, без сожаления. С чувством выполненного долга. Машина уничтожает машины. Как он может! Как он может так?! Чудовище! Чудовище!!! А я уже почти привык считать его человеком… Ненавижу!
Даже в глазах Дружка и то больше эмоций. Пусть это лишь имитация раскаяния и печали, но это то, что он действительно хотел бы чувствовать, если бы умел. Неужели из нашей чудовищной троицы только дрон может быть человеком?!
– Вин, – Деко сел рядом со мной на край лежанки. – Операция давно закончена. Хватит транслировать.
– Убирайся! – Я отвернулся к серой стене подвальной комнаты. – Чудовище…
– От чудовища слышу, – усмехнулся он.
Он прав. Чем я лучше него? Тем, что для меня есть ад, а для него нет?
– Дай мне выпить.
– Нет. Алкоголь негативно влияет на твою психическую стабильность.
– К черту стабильность!
– Успокойся. Это глупо и нерационально. Вначале ты заявляешь о своем намерении, но не собираешься подкреплять его делом. Потом ты всё же принимаешь решение, но сразу же начинаешь себя за это казнить. Если ты не готов убивать – не стоит кричать о ненависти. Если ты принял решение убить – не стоит тратить силы на раскаяние. Это был твой собственный выбор, ты помнишь?
– А если я принял это решение только для того, чтобы еще больше себя за это ненавидеть?
– Твое право.
– Слушай, неужели ты сам ничего не чувствуешь? Это же была твоя структура! Твоя семья! Ты вообще знаешь, что такое любовь?! Ты знаешь, что такое привязанность?!
– Да. Гораздо лучше, чем ты. Любовь и привязанность – это доминирующие эмоции, которые в нас заложены. Я уже говорил – нам неведомы ненависть, обиды, отчаяние… Но мы хорошо знаем, что такое любовь. Я не могу не любить человечество. Я не могу не любить свою Ячейку. Я не могу не любить своего господина…
– Того, который от тебя отрекся и вышвырнул в округ Син?
– Это не имеет значения.
– И эту бойню ты тоже устроил с любовью?!
– Ты не поверишь, но да, – он усмехнулся. – Когда любишь – стремишься сделать лучше, разве не так? Я люблю Ячейку, поэтому забочусь о ее оптимизации.
– Ты чокнутый! Убивать то, что ты любишь, – это…
– Это и есть высшее проявление любви. Вы, люди, не можете этого понять, потому что вы слишком слабы, слишком эгоистичны, слишком печетесь о сиюминутном. Вы боитесь взять на себя ответственность за вашу любовь. Поэтому она не имеет веса, как и всё остальное, что вы делаете. Вы можете говорить много слов, слагать о любви песни, превозносить ее в поэмах. Но вы не способны подтвердить любовь действием.
Деко всё еще сидел рядом со мной, но мне показалось, что говорит и спорит он сейчас с кем-то другим. Невозможно – это же просто ячеечный ублюдок Деко, для которого не существует ада. Тогда к чему все эти оправдания, как на страшном суде?
– Слава богу, что не способны, – ответил я. – Потому что мы любим по-другому! Любить – это не только улучшать, но и принимать. Таким, как есть. Это – настоящая любовь, понял? Впрочем, где уж вам, ячеечным тварям, понять… Думаешь, почему люди вас терпеть не могут? Из-за вашей системы статусов, что ли? Из-за вашего «От каждого по возможностям»? Из-за округа Син? Да фигня всё это! Из-за того, что вы ничего не умеете. Ненавидеть не умеете! И любить – не умеете!
– А ты умеешь любить? – вдруг спросил он.
И я осекся. Снова, как из тумана, выступило в памяти лицо отца, мамины мягкие руки легли на плечи… Мама… мама… Она много лет была ассистенткой отца и прекрасно знала, кого она родила. Но при этом всё равно продолжала любить… даже такое чудовище… А я… Я…
– Моя мама умерла во время эпидемии моди-чумы в округе Син, – сказал я неожиданно для самого себя, стараясь, чтоб голос не сорвался на хрип. – Помнишь, тогда вы, гады, весь район закрыли на карантин… Чтобы деклассированные сами подохли в своем отстойнике. Ах да, вы же предоставили нам свободу и не имели права вмешиваться в наши дела, даже для того, чтоб помочь… Сволочи! Ну да фиг с этим. Я что хочу сказать… Она была последним человеком, которого я еще мог любить. После этого я только ненавидел. Но иногда я думаю: любовь, ненависть – какая, к черту, разница?! Этот мир всё равно перевернут… Ненавижу этот мир!!!
Деко ничего не говорил. Лишь сидел рядом и смотрел вперед. В свое собственное никуда.

 

Мальчик уснул, обхватив голову руками, даже во сне продолжая фоновую трансляцию. Боль. Ненависть. Чувство вины. Боль. Боль.
Еще немного, и я настолько привыкну к этим эмоциям, что начну считать их своими. Или они действительно уже мои? Я чувствую боль и утрату? Смешно. Кажется, я опускаюсь до уровня человека. К добру ли, к худу ли. Но теперь я еще отчетливее вижу несовершенство Ячеек, их главную ошибку. Которую еще не поздно исправить. Но должно ли исправлять?
– Ты хорошо поработал, изгнанный, – мягкий голос Префис-Бета-Примо раздался позади меня.
Пришел. Значит, всё идет по плану.
Я повернулся и чуть поклонился стоящему в дверях нашей каморки Бета-князю.
– Вот и вы, Префис-лин. А я всё ждал, когда вы соизволите появиться лично. А то надоело иметь дело с вашей вздорной протеже.
– Ты мог быть более учтив, изгнанный, – Бета-князь поморщился, услышав статусное обращение «равный к равному».
– Нет. Не мог бы. Я исключен из иерархии, и у меня нет никаких обязательств по отношению к вам.
– А по отношению к Альфа-Примо?
Я лишь улыбнулся
– Послушай, Альфа-Деко, – Бета-князь подошел ко мне. – Я буду откровенен. Ты уже понял, что Бета-Ячейка связана с группой «Человечество». Мы видели, что Гаммы уже не справляются с возложенными на них полномочиями, и рассматривали возможность заменить их Советом Самоуправления. Мы давно предлагали делегировать людям часть наших полномочий, но вы, Альфы, всегда выступали противниками этого. Что происходит теперь? Что задумал Альфа-Примо?
Что задумал Альфа-Примо? Что вы на самом деле задумали, мой господин? Я разворошу муравейник, один, второй, но какова конечная цель? Вижу ли я то же, что и вы? Или я ошибаюсь? Или вы ошибаетесь?
«Этот мир перевернут».
Но можно ли создать неперевернутый мир?
Впрочем, это уже не забота Бета-структуры. В этом я нисколько не сомневался.
А Бета-Примо продолжал вещать, еще не зная своего места в реорганизованной системе.
– Бета-Ячейка по всем вопросам поддерживала Альфу, хотя порой мы и начинали свою партию. Как, например, в том эпизоде, который закончился вашим изгнанием. Но таков был наш долг. А сейчас…
Договорить князь не успел – энерголуч снес ему голову. Простите, Префис-лин, но мне неинтересны ваши признания и комбинации. Я верю, вы делали то, что считали правильным. И я делаю то, что должен.
– Что происходит?! – Мальчишка вскочил с лежанки, перевел дикий взгляд с меня на лежащее на полу тело.
– Реорганизация Ячеек завершена почти на две трети.
Он хотел что-то еще сказать, но только рот открыл. И закрыл. Зато голос Корнелии де Кориан, вошедшей в комнатушку вслед за своим дроном, был весьма довольным.
– Я не ошиблась в вас, Деко. Благодарю вас от лица всего «Человечества».
– Не за что, – ответил я, не опуская лучевик.
– Нет-нет! Вы так много сделали для нас! Даже больше, чем мы рассчитывали, – она улыбалась, ее глаза сияли бешеной радостью. – Альянс с Ячейками был полезен, но утомителен. Вы избавили нас от этой ноши. Спасибо вам за всё. Но… Остались еще вы… И вы нам мешаете. Простите. Мы всегда будем помнить о вас. И о вас тоже, мой мальчик, – она повернулась к Вину. – Но, боюсь, вы больше не нужны.
– Нет, сударыня, боюсь, это вы больше не нужны.
Энерголуч вылетел из трубки лучевика и… был поглощен невидимой преградой в полуметре от дрона. В очередной раз преклоняюсь перед вашим гением, профессор. Я и забыл, что защита дронов поистине уникальна. Ну что ж, не лучевиком единым…
– Избавься от мусора, Дружок, – с этими словами и улыбкой победительницы Корнелия де Кориан вышла.

 

Дрон и Деко начали движение одновременно – это я видел. А вот остального – уже нет. Глаза не успевали. Лучшее, что я мог сделать, – это забиться в уголок и прикинуться шлангом. Когда два чудовища выясняют отношения, третьему лучше помалкивать до поры до времени. Интересно, кто окажется сильнее – псевдобог или псевдочеловек? Ненавижу обоих. Или нет?
Тело дрона ударилось о стену в метре от меня. Крошка бетона – настоящего, а не псевдо– посыпалась на пол. Человеческий позвоночник такое выдержать не способен. А вот Дружку было хоть бы что. Мне снова стало смешно. Это, пожалуй, нервное.
А вот дальше стало не до смеха.
На какую-то долю секунды я ощутил гордость – творение моего отца оказалось сильнее того, что могла создать Ячейка. Но когда Дружок занес руку для последнего, смертельного удара, я не выдержал. Черт бы побрал этого ячеечного ублюдкa!

 

– Шла собачка по дорожке,
У нее отпали ножки,
– пропел я на одной ноте.
Дрон замер. Только что был почти человек, теперь статуя. Аллегория угрозы.
Деко тоже замер, но всё же и в соревновании по неподвижности псевдобог псевдочеловеку проигрывал. И тяжелое дыхание выдавало, и глаза были живыми. Глаза хищника, которого лишили его законной добычи. Вот только что было его добычей – противник или собственная смерть? А фиг поймешь этих ячеечных!
Он тем временем освободился из объятий дрона, посмотрел на меня.
– Дурацкая песенка.
– Что поделаешь, у отца было своеобразное чувство юмора, – я подошел к застывшему Дружку. Сейчас он выглядел особенно жалким. Ненавижу жалость! Это так больно. Хуже, чем похмелье. Я отвернулся, сглотнул подступившие слезы, прогнал воспоминания. Но перед глазами всё равно продолжало стоять видение – гора покореженных искусственных тел, готовых к утилизации. Мусор. Такой же ненужный мусор, каким вскоре стали и их создатели. А потом и каратели их создателей.
– Прости, Дружок, – сказал я, прощаясь с прошлым.
Деко встал рядом. Мне показалось или в его глазах тоже мелькнуло какое-то человеческое чувство, которого не было даже тогда, когда он уничтожал себе подобных? Это ответ на мою пси-трансляцию? Или он тоже переживает сейчас что-то свое, личное?
– Ты мог дезактивировать его с самого начала? – Даже если Деко и испытывал сейчас что-то, моему разумению недоступное, то по его ровному голосу этого не поймешь.
– Да.
– Ясно.
Я взорвался.
– Чего тебе опять ясно?! Мне самому не ясно ничего! Думаешь, я от вас обоих хотел избавиться? Или пытался понять, кого мне больше жалко, тебя или дрона? Или определял, какое чудовище чудовищнее? Думаешь, ты мне нужен? Да я был бы счастлив, если бы он тебя расплющил! Что ты вообще можешь знать, свoлочь ячеечная?!
– Спасибо, – оборвал он мои выкрики. – Ты мне жизнь спас.
– Ха! Подумаешь. Ты же смерти не боишься.
– Я не могу позволить себе умереть сейчас. Я не до конца исполнил свой долг.
Ну что тут скажешь… Больные они, в своей Ячейке. На всю голову больные.
– Что теперь с ним будет? – Деко кивнул в сторону человекоподобного изваяния.
– Ничего. Будет так стоять, пока не утилизируют.
– Активировать нельзя?
– Можно. Если знать код доступа.
– Ты знаешь?
– Да, – я произнес это как приговор самому себе. Наверное, сейчас я единственный, кто знает коды доступа, подстраховку на случай непредвиденных обстоятельств при общении с дронами, придуманную моим отцом втайне от других участников проекта. – Да. Я знаю. Но это ничего не даст. Активирую его – он попытается нас убить. Если поймет, что это невозможно – самоликвидируется. Дрон не может не выполнить приказ своего хозяина. А перемотивировать его я не смогу, ума не хватит.
– Не может не выполнить приказ хозяина, да? – Деко непонятно ухмыльнулся. – Я ему завидую.
– О чем ты?
– Ни о чем. Пошли, надо выбираться отсюда.
Я в последний раз взглянул на дрона. Дезактивированного. Мертвого. Да, мертвого! Я не буду отказывать ему хотя бы в праве на смерть. Еще одна смерть на совести настоящего чудовища.
– Прости, брат, – сказал я и пошел к двери.
– Прости, брат, – эхом повторил Деко. Я посмотрел на него с удивлением. Но он ничего больше не сказал.

 

Мы шли по темному коридору, направляясь к выходу из подвала. Навстречу своей судьбе.
«Дрон не может не выполнить приказ».
А я могу? Мой господин, в чем разница между ним и мной? Между недочеловеком и сверхчеловеком? Каждый из нас существует лишь для того, чтобы исполнить свой долг. Только дрон не будет размышлять о том, что именно является его долгом. Он счастливее меня.
Может, поэтому, мой князь, вы запретили производство псевдолюдей? Потому что они слишком похожи на нас? Или это мы слишком похожи на них? Их создавали и программировали, как идеальных слуг. Мы, путем селекции, модификаций и пси-коррекции, пытались сделать из себя идеальных господ. В чем разница между слугой и господином? Или создание слуг по образу и подобию господ – это одна из твоих своеобразных шуток, Крэйтер Делий? Ты пошутил, Алон-ден посмеялся. А что делать мне?
Я посмотрел на идущего впереди мальчишку. Человек. Без всяких псевдо-, недо– и сверх-. В чем разница между нами? Только ли в том, что для него есть ад, а я, что бы ни делал, всегда должен быть уверен в своей правоте и непогрешимости? Я ведь прав и непогрешим, мой князь?
– Тут дверь, – Вин остановился перед стальной решеткой. – Надо было у Дружка ключи поискать.
Он брезгливо подернул плечами. Я его понимал. Граница между человеком и вещью пришлась на понятие «мародерство». С этой точки зрения и для меня и для Вина Дружок был мертвым человеком, а не сломанной вещью. А обыскивать мертвых недостойно.
– Обойдемся.
Я подошел к решетке, взялся руками за прутья.
– Нифига себе, – Вин даже присвистнул, глядя на образовавшийся проем. – Ну ты и чудовище!
Я усмехнулся.
– Чудовище? Похоже, это твое любимое слово.
– Что поделать, если чудовища – единственная форма жизни в нашем мире? Все остальные давно подохли в ходе естественного отбора.
– Если все чудовища, то стоит ли убиваться по поводу собственной чудовищности?
С этими словами я пролез сквозь раздвинутые прутья решетки. И остановился. До боли знакомая, едва различимая пси-трансляция барьерного типа. Это ответ на мои вопросы?
– Чего встал! – Вин толкнул меня в спину, пробираясь в коридор вслед за мной. – Куда теперь? Идем проведать госпожу Стерву?
– Да.
– И что ты хочешь с ней сделать? Убить?
– Это не имеет значения.
Если мой расчет верен, то не имеет, поправил себя я. Если мой расчет верен, то уже ничего не имеет значения. Всё предрешено. Всё правильно. Я думал, что действую сам, по своей воле, исходя из своего понятия долга. Исходя из своего понимания воли моего господина. Но, похоже, я ошибался. Я часть плана и уже сыграл свою роль. Теперь свою должен сыграть Вин. Должен ли?
– Вин, если ты пойдешь направо, то сможешь выбраться на улицу.
Я сказал это чуть ли не против моей воли. Что я делаю? Пытаюсь поступить правильно, даже нарушив волю моего господина? Ради этого мальчишки, едва не научившего меня чувствовать боль и сожаление? Или уже научившего?
– Зачем? – Он воззрился на меня.
– Вернешься домой…
– Домой? В клетушку трущобного барака к любимой выпивке? Что я там забыл?
И то верно. Идти ему некуда. Только в ад. Которого нет. Всё предрешено. Всё неизбежно. Нельзя свернуть с муравьиной тропы. И именно это наполняет жизнь смыслом. Именно это придает ей четкую структуру и выверенную красоту. Красоту муравейника.
– Тогда идем, – я стал подниматься по ступеням, ведущим на второй этаж.
Он, не говоря ни слова, пошел за мной.
Кабинет Корнелии в конце коридора. Резная тяжелая дверь из натурального дерева приоткрыта.
– Она там? Что мы ей скажем? Выразим соболезнования по поводу кончины ее хорошего друга?
– Не думаю, что теперь ей это будет интересно.
– Да ладно! Он, конечно, бесчувственное чудовище, но хоть сколько-то она к нему была привязана! Хотя бы как к дорогой игрушке…
– Ты не понял, – я распахнул дверь.
Всё было так, как я и предполагал. Отыгравшая свою роль мертвая женщина лежала на ковре. Господин Алон-Альфа-Примо, восседающий в кресле. А рядом с ним…
– Отец!!! – Это был крик баньши, безумный, прорывающий даже мою ментальную блокаду эмоциональный шквал. До боли, до темноты, до потери ориентации.

 

Зачем?! Боль. Предал. Боль. Живой! Он живой! Отец. Папочка… Какое право он имеет жить, когда он умер?! Боль. Превратил мой мир в Ад и сбежал! Ненавижу. Ненавижу!!! Почему?! Ну почему же?! Ложь. Всё ложь!!! Весь мир – ложь! Чтоб ты сдох! Почему не сказал? Я бы понял! Я всегда понимал. Всегда прощал. Смерть. Дроны. Сваленный в кучу хлам. Предательство. Мама. Смерть. Прощал! А ты бросил. Меня бросил!!! Ненавижу! Чудовище! Чудовище!!! Сдохни!!! Живи… Не бросай меня… Невозможно. Безнадежно. Понимаю. Всегда понимал. Ты всё планировал. Ты знал. Просто жертвы. Дроны, группа, я… Без разницы. Жертва. Выкинутый мусор. Зачем ты превратил меня в чудовище?! Ненавижу! Люблю…

 

Темнота и голоса издалека.
– Боже, голова раскалывается… Никуда не годятся ваши ментальные блоки, господин князь.
– Наши? Это же ваше изобретение, господин Делий. Впрочем, не столько блоки плохи, сколько образец хорош. Радуйтесь, профессор, что лишь головной болью отделались. Наши структурные элементы вообще не пережили столь интенсивную трансляцию.
– Одним ударом двух зайцев, не так ли? Избавились от Бета-Ячейки и уничтожили своих врагов в Альфе, при этом провели полное тестирование образца… Теперь, я думаю, вы убедились в успешности моих экспериментов?
– Я и раньше не сомневался в вашей гениальности, мой дорогой Крэйтер. Так вы передадите нам образец для дальнейших исследований?
– Да, как и договаривались.
– Несмотря на то, что это ваш сын?
– Сын? И это мне говорит Альфа-князь! Можно подумать, господин Алон, вас волнует этот аспект человеческих отношений.
– Нет. Просто я хочу ясности.
Боль. Не такая сильная, как раньше. Не такая, которая влечет за собой баньши-крик. А такая, которая оставляет сердце пустым. Образец… Образец номер пятнадцать. Самый удачный. Я помню, хотя и пытался забыть всю свою жизнь. Совместный с Ячейками проект двадцатилетней давности по изучению пси-воздействия. Случайно подслушанный разговор… Тогда я простил… Потому что умел не только ненавидеть… Потому что хотел верить, что, даже являясь образцом, я всё же остаюсь сыном… Для тебя. Только для тебя…
– Кажется, образец приходит в себя. Деко, проверь его жизненные показатели.
Я открыл глаза как раз для того, чтобы увидеть склоненное надо мной лицо. Ни грамма сочувствия, ни грамма сожаления. Это всё тот же невозмутимый ублюдок Деко. Я был рад, что вижу сейчас именно его. Именно такого, каким я привык его ненавидеть. До боли родное и знакомое чудовище.
Он сжал рукой мое запястье.
– Температура тридцать семь и восемь, давление девяносто на пятьдесят пять. Общее состояние – удовлетворительное.
– Хорошо. Будем считать, что испытания образца прошли успешно.
Я чуть повернул голову. Говорил высокий мужчина с равнодушным лицом, похожий на постаревшую копию Деко. Ячеечные, одно слово. На человека, стоящего рядом с Альфа-князем, я смотреть не хотел. Но не взглянуть не мог.
Он постарел за пять лет, мой отец. И волосы поседели. Морщин на лице стало больше. Так тебе и надо! Если бы только твои седина и морщины были признаком сожаления, раскаяния… Но я знал – это неправда. Мой отец – большее чудовище, чем ячеечные псевдобоги. И для него тоже не существует ада. Не существует раскаяния. Не существует сожаления. «Делай то, что должен» – так ты говоришь, Деко? И он тоже делал… И был уверен в своей правоте. Неужели только один я способен видеть ад?
– Еще бы не успешно, господин князь, – в его голосе промелькнуло самодовольство. – Что ж, могу поздравить вас с хорошим приобретением. И с победой.
– С победой? – Глаза князя блеснули. – Разве вы, люди, способны отличить победу от поражения? Скажи, Деко, я победил?
– Да, мой господин.
Я повернул голову на голос и вздрогнул, увидев в его руках лучевик.
– Тогда делай, что должен.
«Не надо!» – хотел крикнуть я, но слова в горле застряли. И на крик сил уже не было. Я просто смотрел, как Альфа-князь, с дыркой на месте лица, мешком оседает на пол.
– К как э это понимать, молодой человек? – Моему отцу удалось справиться с дрожью в голосе, но выглядел он всё равно жалко. Какого черта! Чудовище не должно быть так по-идиотски напугано! Впрочем, не отец меня сейчас волновал…
– Зачем? – Я посмотрел в безжизненные глаза Деко. В первый раз за всё наше знакомство – безжизненные. – Зачем?
– Потому что это желание моего господина, – произнес он, словно для самого себя. – Я ведь правильно понял вашу волю, Алон-ден? Реорганизация Ячеек почти завершена, как вы и хотели, князь.
Он подошел к телу, опустился на одно колено, склонил голову.
– Что за бред! – Отец чуть ли не взвизгнул.
Деко повернул голову и улыбнулся. От этой улыбки мне стало совсем тошно.
– Я сделал то, что был должен. Я разворошил этот муравейник. Мой князь, когда структура становится слишком стабильна и перестает развиваться, она должна быть разрушена… Вы этот урок хотели мне преподать, когда отправили в изгнание? Выгнали в этот безумный мир, чтобы я мог провести объективную оценку функционирования системы и сделать правильный выбор? Я оправдал ваше доверие, мой князь?
– Ты совсем с катушек съехал?! – Превозмогая слабость, я подошел к нему, взял за плечо, тряхнул. – Ты же любил его!
– Способность подарить смерть – это высшее проявление любви. Так же, как и способность смерть принять.
Я опустился на пол рядом с ним, не в состоянии понять, хочется мне смеяться или плакать. Но внутри меня не было ни слез, ни смеха. Было пусто, как в аду. Даже на привычную спасительную ненависть сил не осталось. Ад снаружи. Ад внутри. Безразличие. Это настоящий ад.
– Но что теперь будет с городом, когда вся иерархия власти уничтожена? – Мой отец, кажется, пришел в себя от потрясения, говорил сухо и даже властно. Как и положено чудовищу.
– Самоорганизация всегда была признаком сложной социальной системы, – Деко пожал плечами. – Я думаю, от желающих занять освободившиеся места отбоя не будет, не так ли, профессор? А к тому времени, когда вы устанете от анархии, новая форма Ячеек будет подготовлена.
– Новая форма? – Отец даже вперед подался. – О чем вы говорите, молодой человек?!
– О результатах ваших экспериментов. Которые мы сегодня протестировали. Мой господин признал опыт успешным, поэтому он будет внедрен в программу подготовки наших кадров. В прошлом мы ошиблись, когда признали условно-негативные эмоции лишним багажом и отказались от них для себя, но позволив людям их сохранить. Таким образом между нами и теми, о ком мы должны были заботиться, возник эмоциональный разрыв. Госпожа де Кориан, – Деко бросил взгляд на лежащий на полу труп, – была права. Тот, кто не может разделить чувства своих подчиненных, не имеет права руководить. И теперь самое логичное решение – вырастить новое поколение Ячеек, обладающих способностями транслеров, и включить людей в их позитивный эмоциональный фон. Если мы ликвидируем болезненную зависимость людей от собственных страданий, то сможем выстроить идеальное общество.
Деко говорил, а я пытался представить дивный новый мир, который они собираются выстроить. Мир, где людям неведома ненависть, где никто не способен обидеться или почувствовать раздражение, где не знают ненависти и сожаления, где не мучаются от чувства вины… Где всё происходящее принимают с радостью и вперед смотрят с надеждой… Рай! Рай?! Да это же самый страшный ад, какой можно придумать! Или Деко совсем свихнулся после смерти своего князя?
– Это самое логичное решение, которое напрашивается само собой, не так ли? – повторил он, и в его голосе была усмешка, горькая прямо до изжоги. Мне что, это показалось? Или… Не может быть!
Но отец ничего не заметил. Стоял рядом с нами, гневно сверкал глазами.
– В боги нового мира метите, юноша? Уже без приставки «псевдо»?
– Я? – Деко снова усмехнулся. – Господин профессор, я уже отработанный элемент. И всё, чего я хочу, – последовать за своим господином. Но, – он начал подниматься, – у меня остались несколько незавершенных дел. Во первых, я должен доставить образец номер пятнадцать в Экс-Зону для всестороннего изучения и в качестве расходного генетического материала. А во вторых… Я не могу позволить вам жить и продолжать ваши эксперименты, профессор.
Его рука с лучевиком резко взметнулась вверх.
Я понял, что сейчас случится, и время остановилось для меня. Отец. Чудовище. Друг. Чудовище. Я. Чудовище. Ненавижу!!! Ад кругом. Мой собственный Ад. Простите меня… Простите меня все…

 

Топот ног убегающего профессора Делия гулом распространялся по коридору. Но теперь это было не важно. Я склонился над лежащим на полу мальчиком. Нет, не мальчиком – Вином. Тем, кто сумел расстроить мои планы, когда я был так близок к цели. «Только вы думаете – ого, он вам устроит пшик», – вспомнились мне почему-то слова толстяка. Да, мальчик действительно сумел подложить мне свинью. Только я не чувствовал разочарования. И вовсе не потому, что не умел разочаровываться.
Он был выше отца, поэтому луч, направленный старику в голову, разворотил ему правую сторону груди. И всё же он был жив – еще секунд на пятнадцать, не больше.
– Ты сделал хороший выбор, Вин, – сказал я, касаясь его руки. – Тот, который не смог сделать я.
– Ад… – прохрипел он, судорожно хватая ртом воздух, словно стремясь успеть вдохнуть как можно больше. В последний раз. – Ад…
– Ты найдешь его, если он тебе так нужен. И получишь свое искупление, – сказал я уверенно. А потом закрыл его застывшие глаза. – Хотя ада и нет.
Ада нет. И это самая страшная кара. Для того, кто не сумел исполнить свой долг. И всё же…
Может быть, это и было единственным правильным решением. Может, прав мальчик Вин. И ненависть может быть так же важна, как любовь. И проявление любви – не только возможность принести смерть, но и возможность подарить жизнь? А тот, кто не может этого понять, недостоин править?
Я же прав, мой господин, Алон-Альфа-Примо? Я же всегда прав и непогрешим…
Я улыбнулся, потом приставил к виску лучевик. Смерть ответила мне величественной улыбкой. Сделал ли я всё, что должен?
И смерть печально покачала головой.
Назад: Фантум 2012 Локальный экстремум Антология научной фантастики
Дальше: Антон Лик Плагин