17 февраля 1938 г.

Тов. Успенский:

Разрешите наше совещание открытым считать.

Слово предоставляется Народному Комиссару Внутренних Дел СССР — Генеральному Комиссару Государственной Безопасности тов. Ежову Николаю Ивановичу.

Товарищи! Я хочу остановиться на некоторых своих впечатлениях из работы украинского аппарата ЧК.

Я говорю именно о впечатлениях, потому что за несколько дней моего пребывания здесь нельзя говорить о строгом учете всей обстановки украинской, всех дел и всей массы вопросов. Об этом я могу судить только на основе до известной степени впечатлений, которые у меня сложились от аппарата, от дел, которые ведутся в аппарате, с одной стороны, на основе бумажного изучения, т.е. на основе изучения материалов следствия, агентуры, статистики и т.д. и т.п. и с другой стороны, на основе некоторых бесед с товарищами — с товарищами пограничниками, с начальниками управлений областей и с некоторыми начальниками отделов.

Это первое, что я прошу учесть при тех выводах из впечатлений, о которых я хочу здесь говорить с Вами.

Второе, что я хочу учесть — у нас, у большевиков, принято говорить напрямик, все, что думаешь, все, что знаешь, без всяких прикрас, без всякого замазывания.

Чем прямее вскрываешь свои собственные язвы и недостатки, тем скорее можно выправить это дело.

Поэтому вы меня, товарищи, простите, если я буду говорить не о ваших достоинствах, если я не буду говорить о ваших успехах, а буду говорить только о ваших недостатках. Тем более вы меня простите, что я вместе и за вас несу ответственность. Я вместе с вами отвечаю за аппарат на Украине, как и в других областях. Поэтому доля ответственности лежит и на мне, а в связи с этим мне кажется, что я вправе говорить напрямик то, что я видел, говорить о тех выводах, которые я вынес из того поверхностного, если можно так выразиться, впечатления, которое у меня сложилось за эти дни. Лучше сказать напрямик, чем вокруг да около говорить.

Это частность, к делу не относящаяся.

Теперь давайте по существу.

Прежде всего об аппарате и кадрах украинских. Значение подбора кадров, значение аппарата для вас ясно, ясна решающая роль людей вообще и в нашей работе в особенности. Я хочу только оценить некоторую особенность подбора кадров в аппарате ЧК.

Что такое чекистский аппарат? Это аппарат, если можно так выразиться, принуждения, т.е. прямого принуждения, аппарат прямого выполнения директив партии и правительства по непосредственному исполнению всякого рода принудительных мероприятий в отношении различных не подчиняющихся советскому правительству антисоветских элементов. Если вы возьмете аппарат полицейский или аппарат разведки любой капиталистической страны, то вы знаете, что это аппарат наиболее ненавистный среди широких масс населения. Это аппарат, который проклинают все трудящиеся, который проклинают и рабочие, который проклинают и крестьяне, который проклинает и интеллигенция.

Это аппарат, который поставлен на службу очень ограниченной верхушки господствующей буржуазии. В ее интересах, с одной стороны, империалистических, т. е. по захвату чужих территорий и с другой стороны по подавлению всяких проявлений любого революционного движения внутри страны, т.е. этот аппарат целиком состоит на службе у ограниченной верхушки буржуазии, отсюда и ненависть рабочих, крестьян и интеллигентов к этому аппарату.

Впервые в истории человечества разведка нашего аппарата представляет совершенно другую категорию. Это аппарат, который служит интересам народа и поэтому естественно, что наш аппарат впервые в истории человечества отличается той особенностью, что его страшно любят, верят ему, превозносят его где только могут и как могут. Народ чувствует, что это аппарат, который стоит изо дня в день на страже его интересов.

Поэтому у нас, если мы говорим о некоторых элементах принуждения, то это значит, принуждения не только нашего аппарата, но и общенародного по отношению к определенным слоям населения не подчиняющимся нашему советскому быту, нашим советским правоположениям.

Мы в своих репрессивных мероприятиях прежде всего опираемся на всю массу народа. Всей массой народа эти репрессивные мероприятия приветствуются. А если это так, товарищи, то к подбору кадров в наш аппарат нужно подходить строже, чем к любому аппарату в нашем советском государстве.

Чекист — это человек, облеченный неограниченным доверием нашего народа. Чекист менее всего подконтролен в своих действиях по сравнению с работниками любого другого аппарата. <…>

Он, прежде всего, должен всем своим существом оправдать это величайшее, это большое доверие народа. И поэтому к подбору кадров в нашем чекистском аппарате, к воспитанию этих кадров должно подходить с особой строгостью, с особым вниманием.

Таковы ли кадры ЧК на Украине? Я не говорю сейчас вообще, а вот на Украине. Само собой разумеется, в подавляющей своей массе — это кадры, которые совершенно проверены, кадры, которые заслужено пользуются доверием народа. Ежели мы будем все-таки довольствоваться только этим и не посмотрим на свои собственные недостатки — это будет неправильно. В наших кадрах и в частности в украинских кадрах имеется очень и очень много недостатков и, если хотите, немалое количество совершенно негодных людей, от которых нам как можно скорее нужно освободиться. Кроме как пользы от этого для Советской Власти, для авторитета ЧК, ничего не будет.

Поэтому, товарищи, разрешите мне остановиться на этих некоторых язвах в кадрах в аппарате. Так как я здесь никого касаться не буду, это тем более легко. Я буду оперировать несколько общими данными из аппарата, которые у меня имеются.

Несколько слов об особенностях Украины прежде всего в смысле подбора кадров. Обстановка и переплет на Украине за все годы революции были исключительно сложны. Деникин, Петлюра, немцы, поляки, многонациональный состав украинского населения, большие украинские районы с ярко выраженным мелкобуржуазным составом населения, с отсутствием пролетарских центров в этих районах (я исключаю Донбасс, Днепропетровщину и некоторые другие районы, а имею в виду Одессу и т. д.) — все это не могло не сказаться на подборе наших кадров, так как аппарат ЧК все-таки представляет собой создание разных людей, разных категорий, — одни понимают так, как я понимаю, как большевики понимают, а именно, что мы опираемся на народное доверие, а другие понимают несколько по-другому, они понимают аппарат ЧК, как аппарат, где можно укрыться от кое-какой ответственности перед народом, перед правительством, перед страной. Многие смотрели на этот аппарат (я имею в виду не советские элементы), что попасть в ЧК на работу — это значит гарантировать себя от всяких репрессий, многие смотрели так, — ежели попасть в аппарат ЧК, значит можно поживиться. Мало ли там всяких дел есть — и конфискация и т.д. Так что своего рода напор на то, чтобы пойти работать в аппарат ЧК, влезть в этот аппарат был огромнейший. Я уже не говорю о том, что задачей всякой иностранной разведки является — как-нибудь проникнуть в сердце, т.е. в аппарат ЧК. Ведь и мы — все чекисты ставим себе задачей — как-нибудь пролезть в иностранные разведки, как-нибудь проникнуть туда, чтобы знать, что у них творится. Конечно, и этот элемент в отношении нас не исключает того же, наоборот, к нам при том капиталистическом окружении, которое мы имеем, неизбежно должны были проникать такие люди. И в этом смысле, я думаю, у нас кое-какие элементы этого порядка имеются.

Вот некоторые цифры. Из общего наличного количества работников ЧК на Украине (по всем областям и в центре) в 2918 чел. — на 1244 человека имеются те или иные компрометирующие материалы, т.е. почти на 50% работников есть компрометирующие материалы. Товарищи, сами по себе эти цифры довольно неприлично выгладят, но страшного в этих цифрах ничего нет и вот почему: когда начинаешь рассматривать по категориям этот компрометирующий материал, то, конечно, не каждый из этих материалов служит элементом для такой компрометации человека, которая исключала бы, например, работу этого человека в ЧК. Вы знаете, товарищи, что у нас существует так называемая спец. проверка, т. е. проверка, которая не существует ни в одном учреждении. Мы проверяем всю подноготную человека — и его маму, и его папу, и матушку, и батюшку, и брата, и сестру и т. д. и т. п. И понятно, что когда берут иногда, в особенности многосемейных людей (говорят, в семье не без урода), бывают всякие вещи. Все это, в частности наличие родственных связей, где имеются компрометирующие материалы не на того человека, который работает в ЧК, а на его родственника все равно заносятся в графу. Вот например, у нас есть компрометирующий материал на 214 человек, у которых имеются репрессированные родственники. Или вот например, у нас есть 219 работников, у которых есть родственники за границей. Или вот на 200 человек есть компрометирующий материал, сводящийся к тому, что у этих работников есть родственники, служившие в белых армиях и т.д. и т.д.

Само собой понятно, что человека, который работает у нас, это прямо не компрометирует. Здесь идет речь о каких-то родственных связях. Вот почему сама по себе цифра в 1244 человека не страшна, и конечно, не все из этих людей, о которых здесь говорится, компрометированы, и не все из этих людей подлежат, предположим, увольнению из органов УГБ. Это было бы неправильно, но несомненно, что в этой цифре, в числе 1244 чел. имеется какая-то доля людей, какой-то процент людей, которым не место у нас на работе и которые подлежат строжайшей, очень крепкой проверке, чтобы решить их судьбу, могут ли они работать у нас или нет.

Почему я говорю, могут они работать или нет? Именно потому, что в органах УГБ должно быть особое отношение к подбору людей. Он может прекрасно работать в любой сельскохозяйственной организации, на любой советской работе, там где больший контроль, там где его контролирует партия, контролирует общественность, контролирует народ. Все контролируют его работу. У нас тут, с точки зрения контроля, немножко хуже, у нас более бесконтрольный аппарат. Так что если человек, который вызывает какое-либо сомнение, лучше, ежели мы освободимся.

Товарищи. Мы должны принять во внимание, что частенько у такого человека, у которого есть пятнышко само по себе чепуховое и если бы он работал где-нибудь в другом учреждении, в милиции или еще где-нибудь, то было бы ничего, а если он работает в ЧК, это может принести вред для органов ЧК. Иногда могу подумать — арестовывает, а сам кто? Вот, товарищи, почему я останавливаюсь на цифрах, общих цифрах о наличии компрометирующих материалов, чтобы мы сами, в первую очередь руководители, так как здесь преимущественно собрались руководители, чтобы они обратили внимание на свой аппарат. А у нас с аппаратом дело на Украине не все в порядке. И с оперативным и с техническим аппаратом. Надо на все обращать внимание. Я имею в виду приковать Ваше внимание к людям, к подбору людей, к воспитанию людей.

Вот разительный пример — тов. Андреев рассказывал. Ему надо было отпечатать докладную записку. Он ему говорит, у вас есть проверенная машинистка. Тот мнется. Вот три машинистки. Он решил спросить для интереса, что это за машинистки. Оказывается — одна немка, подозрительная по шпионажу, вторая полька, тоже подозрительная по шпионажу и третья, на которую ему указали как на самую проверенную, оказывается, у нее на днях расстреляли мужа — бывшего белогвардейца. Естественно, что тов. Андреев не дал этой «проверенной» машинистке работу. Пришел в центральный аппарат и спросил, нельзя ли у вас найти проверенную машинистку.

Товарищ Андреев говорит, что начальник ДТО неплохой парень и работает неплохо, а вот при этом неплохом парне сидят три такие машинистки. После этого спрашивается, что он за чекист? А? Что он за разведчик, который ищет шпионов на своей дороге, тогда когда под носом у него они сидят и он их не замечает. Что это, персональный недостаток этого товарища только? К сожалению, нет.

Говорят, что он неплохой работник и дело у него неплохое.

Я вот слушал тов. Андреева и видим, что это наш человек, хороший работник, но это наш общий недостаток: подумаешь, я буду заниматься какими-то машинистками, каким-то аппаратом. Есть завхозы, управделы и т.д., пусть они занимаются этим аппаратом. А чекист, который не может подобрать своего собственного аппарата и не знает своего аппарата — это дело его может подвести так, что трудно вывернуться ему будет из положения.

Стало быть, товарищи, первое, на что я хочу обратить ваше внимание, это на наличие компрометирующих материалов на довольно большое количество людей. Это материалы не прямо компрометирующие их, а косвенно, и есть многие, которые прямо его не касаются. И у меня к вам предложение и совет — обратите внимание на свои собственные кадры, на подбор и проверьте их до конца.

Кстати сказать, об этих компрометирующих материалах. Большинство работников, подавляющее большинство работников — это жители Украины (я об этом еще буду говорить), которые испокон веков работают на Украине, никуда не переезжали и не собираются переезжать, а так называемая специальная проверка — что ни возьмешь дело, не закончено, что ни дело — не закончено. Масса материалов лежит, которые надо проверить, вызвать работника, проверить, запросить, решить как-нибудь с ним дело. Сказать, отрубить или туда, или сюда, сказать, ты у нас не можешь работать, можешь работать в милиции или в других организациях, надо решить, а то тянется годами, начальники довольно нежные люди по отношению к своему аппарату, очень жесткие на вид, боятся как-нибудь сказать, вот есть такие материалы, давай проверим факт и т.д.

Стало быть, к людям, к проверке людей должно быть одно из центральных вниманий, которое вы должны уделить на первый промежуток времени. Покончите со всем тем, что в той или иной мере может ваш аппарат дискредитировать, тогда у вас и руки развязаны будут и свободнее будете себя чувствовать. А то, что нам кое от кого придется освободить аппарат — это факт.

Вот я обращу ваше внимание на одну очень характерную деталь из аппарата украинцев, и она специфическая для Украины. У нас имеется около 200 человек в аппарате, которые, начиная с 1921 по 1924 гг., так примерно, 1925–1926 гг. выбыли механически из партии. Одни пишут, прямо по несогласию с НЭПом, другие — по неуплате членских взносов, а остальные просто выбыли. Я поинтересовался, почему это с [19]21-го г. вдруг так. И вот, когда поинтересовался немножечко и посмотрел родословную этих людей…

(Тов. Хрущев: В другой раз не согласен, потому что он за НЭП.)

Так и получилось. Когда я посмотрел родословную, многие решили в связи с НЭПом, почему бы поторговать самим, и уходили из аппарата. Между прочим, было среди этого количества (около 200 чел.) немалое количество людей, которые дезертировали из аппарата. Да, да, дезертировали. Из-за дезертирства их исключили из аппарата ЧК. Но это не мешало им в 1930, 1931, особенно в [19]32 г. вернуться в аппарат ЧК и восстановиться в партии. И восстановиться в партии. Так что я тут оперирую средними цифрами, товарищи, и к каждому из этих людей должно и нужно подойти индивидуально, не все, конечно, некоторых механически причисляют. Ну характерно, что такая цифра характерна для Украины, он представляет какую-то специфическую особенность Украины и во всяком случае поглядеть этих людей следует. У меня есть предложение и совет еще раз вам — проглядите людей повнимательнее со всех сторон. Со всех сторон.

Далее, товарищи, если вы возьмете социальный состав нашего аппарата, он, пожалуй, на Украине тоже носит относительно более специфический характер. Средний процент здесь выходцев из непролетарских слоев населения — из мелкобуржуазных и буржуазных, более высокий, нежели в любом другом районе нашего Советского Союза. Более высокий процент.

Это, видимо, объясняется своеобразной обстановкой украинской и тем напором довольно солидных мелкобуржуазных партий, которые на наш аппарат давили и пытались проникнуть в наш аппарат, всеми и всяческими способами. Это также лишний раз нам напоминает о том, что следует приглядеться к аппарату и опять-таки мое предложение и совет — приглядитесь и проверьте его лишний раз. Сюда же я отношу и выходцев из других партий. У нас довольно (относительно понятно) оно само собой, процент чепуховый, но больший, чем в каком-либо другом аппарате.

Еще одна особенность, специфическая для Украины — это жены. Извиняюсь, товарищи, что я влезаю в ваш быт, вернее, быт кое-кого из чекистов. Но лучше сказать напрямик, нежели думать.

Товарищ Кобозев, который сидит у меня на кадрах, мне сказал вчера — откуда они взяли таких жен. Посмотришь компрометирующий материал — обязательно по линии жены. И действительно, как не посмотришь, жена или белогвардейка, или жена расстрелянного офицера, или дочь губернатора или что-то такое. Ну что за черт. Особое внимание необходимо обратить на этот вопрос. Почему таких жен они себе подбирали. Я думаю, что, может быть, не подбирали, а вернее, им их подкидывали, а если подкидывают, то вы же сами понимаете, для какой цели. Вы знаете, что представители разведок этим делом не брезгуют. Мы, чекисты, говорим о роли женщин в разведке. Мы знаем, что в любой разведке жен подсылают, так почему же мы У себя не можем поглядеть на эту сторону. И нам их подсылают.

Я не исключаю того, что если вы приглядитесь к какому-то работ-^НИКУ- У которого с женой не все в порядке, то если вы это дело проверите — выясните, что эту жену ему кто-нибудь подсыпал. А если так, если такие вещи бывают, то лучше освободиться от таких людей, любить, пусть любятся в других учреждениях и заведениях, у нас не стоит. Лишний риск. Лучше в эту сторону нам ошибиться, чем в другую сторону.

Тов. Хрущев: — и поднять наших девушек, неплохие они.

Тов. Ежов:

Еще раз я извиняюсь, что влезаю в бытовые дела. Такая наша работа, что у нас на все мелочи надо глядеть в оба. Лучше сказать прямо, чем шептаться на местах. Поэтому, товарищи, я хочу дать еще один совет, одно предложение — приглядитесь к людям, приглядитесь по-настоящему с тем, чтобы у нас, у работников УГБ, ни сучка, ни задоринки, чтобы никто не смел ткнуть пальцем. Чекист должен быть примером для окружающих, чтобы та любовь, которая его окружает со стороны нашего населения, была бы оправдана.

Самое страшное — это потерять доверие народа: это самое страшное для нас. Без народа мы ничто, никакой разведки нет, мы народу служим, и прислушиваться к мнению народа мы должны каждый день, каждый час.

Я бы мог привести много фактов из практики работы украинского аппарата, когда люди на деле в целом служили народу, а в отдельных фактах они шли против народа, потому, что они не понимали этого. Многие сознательно вредили, а некоторые просто так, потому что им чуждо понятие о народе, особенно это характерно для тех людей, которые варились в другом соку всю свою жизнь и здесь не переварились, не перевоспитались. Эти люди, конечно, творят чертовские безобразия.

Есть факты, есть такие безобразия, которые дискредитируют органы ЧК. Я не стану здесь говорить об этих фактах, но есть безобразные факты.

Я, например, дал распоряжение арестовать этого мерзавца Вронского, арестуйте его, это враг, который дискредитирует нас. То, что он под видом врагов берет лучших людей стахановцев, это подтверждает. Он себя показал при выселении из этого узла, он показал, что это за выселение. За это выселение его надо 10 раз повесить.

Хотел бы еще коснуться еще одного недостатка наших кадров, это то, что у нас была плохо поставлена воспитательная работа. Людей воспитывали в чуждом партийности духе. Людей воспитывали в духе отсутствия ответственности перед народом за каждый свой шаг, за каждое свое движение.

Должен сказать, что воспитанию аппарата, настоящему партийному аппарату уделяли мало внимания, и с точки зрения партийности, с точки зрения большевистского воспитания аппарат имел немалые недостатки. Об этом я сужу по всей работе, но характеру работы.

Такое впечатление от работы, если взять ее в целом, у меня создалось. Есть люди, которые много занимаются штукарством и вместо того, чтобы выискивать сущность, вместо того чтобы докопаться до глубины, вместо того чтобы вскрыть подлинное лицо контрреволюции, люди занимаются тем, чтобы выискать какое-нибудь дельце. Тут хотят блеснуть больше, чем по-настоящему работать. Есть также элементы, я бы сказал, блатного порядка. Об этом можно даже судить и по отдельным специфическим украинским выражениям. Марафетчик — словечко очень ходячее у вас. Или например, выражение — «допросить на нет». Вы вероятно, Никита Сергеевич, не понимаете, что это значит, я вам поясню. Это значит допросить так, чтобы он не сознался, чтобы он отказался от показаний и т.д. Конечно, это не характерно для всего аппарата.

Но ежели такие вещи терпят в аппарате — это уже плохо.

И, наконец, последнее из того, что относится к кадрам. Товарищи, у нас на Украине аппарат сложился таким образом, что он в большинстве своем по преимуществу состоит из местных, коренных людей. Так, из общего количества аппарата — только 288 человек, которые прибыли из других областей и не работали на Украине. А все остальные — это люди, которые почти никогда не выезжали из Украины, т. е. из 2900 человек, примерно, только 288 человек прибыли из других областей, а все остальные это преимущественно коренные украинцы.

Имеем ли мы такое положение в других каких-либо областях? Я должен сказать, что ни одной области вы не найдете у нас в Советском Союзе, где бы вы имели такое соотношение в аппарате. Во всех остальных областях Советского Союза шло какое-то обновление аппаратов и поэтому шел какой-то обмен опытом и т.д. На Украине получился испокон веков сложившийся аппарат, который сидел на одном месте, никуда не двигался. Почему я об этом говорю? Потому что испокон веков сложилось так с украинским аппаратом, что это была своеобразная вотчина украинских наркомов, атамана. Это была атаманщина, батьковщина. Все наркомы и в особенности ваш «почтенный» шпик — польско-немецкий Балицкий считал аппарат своей вотчиной, своим аппаратом, а людей в аппарате своими людьми, которым ни до кого нет никакого дела, ни до советской власти, ни до всего остального. Он считал, что он сам по себе власть.

Говорить об очень таких довольно неприятных анекдотах из быта Украинского аппарата при Балицком, когда подхалимство и угодничество доходило до таких размеров, которые даже трудно представить себе, если прочесть Щедрина, нужно два Щедрина для того, чтобы написать сочно, по-настоящему размеры подхалимства и угодничества перед Балицким, чтобы хоть немножко представить обстановку, в которой варился и воспитывался аппарат — не стоит, о них вы знаете не меньше меня, а значительно лучше. И вот если все это отнести к аппарату, то безусловно, все эти элементы атаманщины и батьковщины, все эти элементы воеводы сказывались и на аппарате.

Товарищи говорят, что приезжающий из чужого аппарата человек у вас никогда не прививался, его моментально выжимали и выживали к черту, а здесь внутри вы переезжали из области в область. У вас есть области такие, куда вы не хотели ездить. Вот когда стоял вопрос, допустим, о Виннице или Житомире, то говорили так — пусть лошади туда едут, у них четыре ноги, а у нас две ноги, а Одессу, Харьков, Киев — пожалуйста. В Донбасс еще тоже можно, и то с трудом.

Вот какое получалось положение с аппаратом на деле. Аппарат был замкнутый, аппарат, который никогда не обновлялся и это безусловно должно было сказаться на деле. Товарищи, вы меня не поймите так, что я хочу обязательно разогнать украинцев и т.д. Нет, я это говорю с точки зрения дела, приобретения опыта, роста людей и т. д. кое-какой обмен опытом надо произвести потому, что это расширит и кругозор людей. Люди с опытом приедут сюда из других областей, вы посмотрите, как они работают, вы поедете в другие области и т.д. Это нужно в интересах самого аппарата, его роста, роста отдельных людей. У вас сидят, говорят, прямо старички, которые пришли оперуполномоченными и так они сидят всю жизнь. Сидят и сидят и никуда двигаться не хотят. Не думайте, что на этом самом весь мир замкнулся. Надо обязательно освежить аппарат, новую кровь в него влить. Это и для самого аппарата будет лучше и главным образом лучше будет для людей, потому что они приобретут и больший опыт и т.д.

Я прошу меня не понять так, что я сторонник того, что надо всех, которые долго сидят на Украине, обязательно передвинуть. Чепуха. Я думаю, вы меня так не понимаете. Но я думаю, что кое-какое смешение крови и пополнение украинского аппарата работниками не из Украины, обязательно нужно сделать. Конечно, каждому человеку нужно дать назначение. А здесь есть очевидно очень много людей, которые в других областях могли бы занимать гораздо большие должности, чем они здесь занимают и должен сказать,…

<…>

…О которых вы знаете, не национальные операции, я их отношу к разряду массовых операций, кулацких операций. Вот, если вы возьмете любую область нашего Советского Союза, любую область, она имеет массу недостатков, в том числе и в проведении таких операций, как здесь была проведена. Как и во всех массовых операциях, есть недостатки, закрывать глаза нельзя, но если вы возьмете любую, самую захудалую область и сопоставите с Украиной, ничего подобного нет. Самые худшие операции — это на Украине — хуже всех была проведена на Украине. В других областях хуже, в других лучше, а в целом по качеству хуже. Количеством лимиты выполнены и перевыполнены, постреляли немало и посадили немало, и в целом если взять, она принесла огромную пользу, но если взять по качеству, уровень и посмотреть, нацелен ли был удар, по-настоящему ли мы громили тут контрреволюцию — я должен сказать, что нет. Должен сказать, что нет. Конечно, если вы возьмете какую-нибудь там область — Винницкую, Каменец-Подольскую, Донецкую, любую и т.д., так в целом если взять с точки зрения той операции, которую мы проводили и установки, конечно, контингент для того, чтобы пострелять, есть более чем достаточный и вы знаете, что новый учет, который мы провели и о котором я еще буду говорить с вами, что он дает новые цифры, по которым надо громить, но весь вопрос в том, как громить. Если взять контингент, так он более чем достаточный, а вот знаете головку, организаторов, верхушку, вот задача в чем заключается. Чтобы снять актив — сливки, организующее их начало, которое организует, заводило. Вот это сделано или нет? — Нет, конечно. Вот возьмите, я не помню, кто это мне из товарищей докладывал, когда они начали новый учет проводить, то у него, оказывается, живыми еще ходят 7 или 8 архимандритов, работают на работе 20 или 25 архимандритов, потом всяких монахов до чертика. Все это что показывает? Почему этих людей не перестреляли давно? Это же все-таки не что-нибудь такое, как говорится, а архимандрит все-таки. (Смех.) Это же организаторы, завтра же он начнет что-нибудь затевать. Так по всем линиям, если вы возьмете такого национального качества на должном уровне Удар не был. Опять были элементы шанхрайства, погоня за цифрой. Вот расстреляли полтысячи и на этом успокоились, а сейчас, когда подходят к новому учету, говорят, ой, господи, опять надо. А какая гарантия, что вы через месяц опять не окажетесь в положении, что вам придется такое же количество взять. Так что в этой массовой операции, прежде всего, не было нацеленного удара и качественно она прошла на низком уровне.

Второй ее недостаток, товарищи, — что эта операция коснулась по преимуществу деревенских районов и почти не коснулась городов. Почти не коснулась городов. Если вы сопоставите каждый в своей области, в особенности в крупных центрах, сопоставите цифры по городу и по области, то вы сами увидите. Главный удар был нанесен по преимуществу на так называемые деревенские районы, не задели город, видимо организационно вы так построили это дело, создали эти опер, группы, которые разъехались по районам, а в городе эти опер, группы не были, поэтому естественно, город остался в стороне и в городах у вас продолжают ходить и попы, и архиепископы — очень активная контрреволюция из духовенства. У вас продолжают ходить белогвардейцы, уголовники, которые черт его знает сколько времени будут ходить и грабить нас, следовательно, город не очищен.

И наконец, в самих районах тоже интересная картина. Если вы возьмете в районном разрезе операцию, которая была проведена и проанализируете с точки зрения того, как в каждом отдельном районе прошла операция, то вы увидите также огромный недостаток. По преимуществу удар был нанесен в тех районах, где работала опер, группа, а туда, где-нибудь подальше все осталось так как было. Почти никакая операция не была проведена.

Чем объяснить такое положение, что так плохо была проведена эта операция?

Я думаю, что здесь две причины: первая и основная причина та, что эта операция — массовая операция, застала украинский аппарат врасплох, свалилась как несчастье на голову, как бич какой-то. Жили себе спокойно, работали, работали, вдруг кто-то такой надумал и говорит — давайте постреляем кулаков, уголовников и контрреволюцию. Казалось бы, нашему аппарату, который ведет борьбу с контрреволюцией такая задача, которую дала партия и советская власть и народ, должна была бы нас прямо всех вздыбить, поднять. А на деле получилось, что на нас свалилось какое-то несчастье. Встретили эту кампанию не подготовлено. Почему? Учета никакого не было. Операцию проводили и вместе с нею заводили учет. Одновременно это делалось. До этого учета никакого не было. Поэтому, естественно, что параллельно с операцией проводился и учет. Из этого получилось, что кто попался, того поймали, а кто сумел скрыться, то и остался. Никакого учета не было.

Второе — мало того, что учета не было, не было также и осведомления. Я уже не говорю о глубокой агентурной работе. Я говорю об осведомлении. Если бы у вас было какое-нибудь осведомление, вы бы могли ваших подучетных параллельно освещать. Этого не было, а отсюда в этой массовой операции и те недостатки, о которых я уже говорил, т.е., что удар пришелся не по цели, что сняли чехом. В целом же операция правильна с точки зрения целесообразности, но можно было бы погромить лучше. Нужно было снять организаторов, верхушку и провести эту операцию более квалифицированно на более высоком политическом уровне.

Следующий недостаток — это то, что здесь сказалась недостаточная партийность аппарата и его руководителей, главным образом. Тут я имею в виду партийность в том смысле, что не было достаточно высокой политической квалификации, при которой люди могли бы при тех недостатках, которые имелись в учете, в агентуре, в осведомлении в процессе, так направить дело, чтобы брать действительно наиболее сволочную часть. При этом надо было не торопиться.

А в результате этого, товарищи, получилось, что мы немало расстреляли, а взяли не всегда тех, кого следовало. Скажите пожалуйста, кто из вас из начальников областных управлений может сказать, что он в процессе этой операции вскрыл крупную организацию. Этого сказать никто не может. Никто не может сказать, что у него имеются подходящие протоколы и так далее; этого не было. Поступали довольно просто также как и судили просто — никаких протоколов, взяли сволочь, кулак, беглый — расстреляли, но что за ним есть — это не вскрыто.

Разрешите, поскольку мы сейчас вступаем в новую операцию или вернее продолжаем эту операцию на новой основе — остановиться на тех предварительных мероприятиях, которые вы сейчас провели. Я имею в виду учет, который вы сейчас завели. Чем этот учет отличается от предыдущей операции. Он немножко отличается, но именно немножко. В целом же этот учет страдает теми же элементами, которые были и при старой операции, т.е. если вы возьмете то соотношение между городом и деревней, то вы увидите, что город почти не задет. В этом учете задета по преимуществу деревня. Город остался в стороне.

Далее, этот учет слишком поверхностный и он требует сугубой проверки каждого из подучетного индивидуально.

Почему я об этом говорю. Вот вы взяли, например, на учет 8-Ю тысяч человек, но когда начинаешь разбирать эти цифры, возникает масса вопросов.

Мы возьмем такую цифру, у вас взяты на учет исключенные из партии. Признак — исключение из партии — еще не говорит о необходимости чекистского репрессирования. Это не является признаком необходимости репрессировать. У нас в законе нет такого, чтобы партия не имела права исключать или чтобы член партии не мог выйти из партии. Он добровольно вступает в партию. Если же он выходит из партии, то это еще не значит, что он подлежит репрессированию.

Другое дело, когда вы на учет его берете, но для этого вы должны наблюдать процессы за ним. Надо же иметь в виду, что здесь могут быть элементы обиженности, недовольств и т.д. Необходимо таких людей обставить осведомлением, агентурой, для того чтобы всесторонне за ними следить. А вообще это не признак для репрессирования. Мы должны следить за этими людьми, чтобы своевременно пресечь их намерения пойти в контрреволюцию.

Далее, у вас на учет взяты, например, военнопленные, русские военнопленные, побывавшие в плену в Германии, в Австрии во время империалистической войны. Это также не признак для репрессирования, если вы всех начнете так репрессировать, то знаете, может получиться черт знает что. Таких людей у нас около миллиона (с места: 2 с половиной миллиона). Ну знаете, если вы начнете всех репрессировать, то где же это видано? А ведь факт, что вы их всех взяли на учет. Нужно ли их брать на учет. Нужно. Но надо поставить перед собой оперативную задачу. Нужно смотреть на вещи не только с этой точки зрения. Мы знаем, что немцы организовывали специальные лагеря для украинцев, туда брали специально отборный контингент, но их было не так много. Речь может идти о сотне и максимум тысяче. Я понимаю, что нужно брать на учет людей по признакам пребывания их в том или другом лагере. В этом есть оперативная целесообразность. Но взять на учет 2 с половиной миллиона и начать их разрабатывать, то это не только не целесообразно, но и невозможно. Вряд ли это целесообразно с точки зрения нашей чекистской работы.

Впустую потраченное время и средства, и усилия. Один этот признак сам по себе не является признаком ни для репрессий, ни для разработки. Я, как чекист, или как руководитель какого-нибудь областного ведомства ЧК, не дал бы себе труда заняться этим делом, если нет других признаков, чтобы брать этого человека на учет, потому что это будет впустую потраченное время, средства и усилия. Незачем это делать. Конечно, если у этого военнопленного, кроме того, что он военнопленный, есть другие признаки, т. е. если известно, что он был в таком-то лагере, что немцы его обрабатывали и т.д., если у этого человека имеются какие-то связи за границей и какие-то элементы, чтобы его брать на учет — проявление контрреволюционных настроений и т.д., тогда я понимаю, но один только признак, что он бывший военнопленный — это самая несусветная чепуха.

Третье — есть у вас на учете и такая категория — кулаки. Ну, это хорошо. Признак неплохой, но кроме этого у вас есть и другая категория — проявившие к.-р. кулацкие настроения. Кто это такие, я вот не знаю. Когда говорят кулаки, это для меня понятно. Понятно, когда говорят — беглый кулак. У нас и в директиве сказано, что такое кулак. Понятие кулак у нас определенное, а вот к.-р. кулацкие элементы — это для меня непонятно. Что это такое — середняк, бедняк, подкулачник. Я бы хотел спросить у вас, что нужно понимать под этим. Если вы эти к.-р. кулацкие элементы начнете репрессировать без разбора, то я боюсь, что вы сможете нагородить черт знает что.

Словом, я не буду перечислять всех категорий, взятых вами на учет, но я хочу только сказать, что каждую категорию надо рассматривать опять-таки индивидуально и в таком разрезе, что ежели мы будем стрелять, то чтобы знать, что мы стреляем сливки, что мы стреляем организаторов. Вот тогда мы будем спокойны, что завтра этот организатор нам ничего не организует.

Вот под этим углом надо будет почистить. А есть ли кого чистить у нас на Украине, несмотря на довольно относительно большую операцию, которую мы провели? Конечно, есть и надо будет почистить. Почистить надо будет крепко. Вы что, получили 6000?

(Успенский: Да.)

Дополнительно нужно будет еще тысяч тридцать взять и соответственно распределить по областям, в зависимости от учета, так, чтобы важнейшие области были выделены и чтобы по важнейшим элементам ударить, но ударить так, чтобы это был удар нацеленный. Я, понятно, исключаю из этих 30 000 то, что вы будете продолжать еще работу по другим операциям — по польской, харбинской, болгарской, греческой и всяким другим. Я имею в виду 30 000 — это сливки. Покончить надо с белогвардейщиной, со всякими организаторами кулацких банд, с повстанцами. (Я имею в виду повстанческие кадры.) Затем покончить надо с бывшими политбандитами. Одним словом, снять нужно сливки, головку. Нужно, чтобы это был такой удар, который бы почувствовали.

Если перейти к другим массовым операциям, то что здесь мы имеем? Для вас такие операции, как польская, немецкая, румынская должны были стоять в центре внимания. Конечно, надо было иметь в виду и другие операции. Я имею в виду болгар и македонцев, харбинцев и всех остальных, но эти три у вас должны были быть в центре внимания. А как эти операции — польская, немецкая и румынская проведены. Я должен сказать, что если не хуже, то и не лучше, чем операции кулацкие. Тут тоже, так сказать, не было проявлено элементов достаточного партийно-политического руководства в этом деле и поэтому качество этой операции довольно низкое. Я должен сказать, что вас вообще вся эта операция застала врасплох, ибо если бы она вас не застала врасплох, то и результатов таких не было бы.

У вас тоже никакого учета не было ни по полякам, ни по румынам, ни по немцам, ни по харбинцам, а отсюда — у вас не было осведомления и освещения этих элементов, хотя для каждого чекиста — это элементарное дело. Надо было эти элементы освещать, а оказывается, они у нас ни на учете, ни на осведомлении не были. Многие считали, что вообще со всем этим делом покончено. Поляков уже так очистили, что делать нечего больше. Все же, когда <…>.

Те же недостатки с солидными отклонениями и вариациями относятся и к румынской, и к немецкой, и ко всем остальным операциям. Поэтому с этими операциями надо будет продолжать, но продолжать с умом, с толком и громить именно то, что нам особенно нужно.

Вот то, что касается ваших операций, таких более не менее массовых.

Теперь, если коснуться ваших не массовых, а обычно следственных дел, то я бы хотел остановиться на некоторых важнейших делах, которые вырисовываются у вас и вскрываются.

Прежде всего, я хочу остановиться на военно-националистической организации, которая сейчас вскрывается по линии 4 и 5 отделов у вас.

Товарищи, если говорить о военно-фашистском заговоре, которым руководили здесь Якир, Балицкий, Дубовой и другие, который в достаточной степени раскрыт (хвосты, правда, не подчищены), то это очень важная и серьезная была операция. Но мне кажется, что сейчас то, что мы вскрываем, или вскрывается военно-националистическая организация, она во много серьезнее этой троцкистской, потому что она имеет гораздо более широкую базу, гораздо более широкую базу, нежели троцкистская организация и впитывает в себя все элементы, в том числе троцкистов, правых и т.д. и т.п. Она объединяет в своих рядах все антисоветские элементы, которые в той или иной степени причастны к националистическому движению — я имею в виду петлюровцев, махновцев, я имею в виду всю плеяду украинской контры. Эта организация, она помимо кадров относительно небольшой прослойки, которую она имеет и имела в армии, главная ставка у нее была не на армейские формирования, а главное на повстанческие кадры, повстанческую контрреволюцию за счет первоочередного формирования и поэтому они главное внимание обращали на наши районные военкоматы, на Осоавиахим, на деревню, на бывших всяких петлюровских бандитов, повстанцев, контрреволюционеров и т.д., и вокруг них старались сколотить повстанческие кадры, имея в то же время относительно более меньшую прослойку и в армии.

Мне кажется, что это одно из центральных дел ваших, которые в своей работе вы должны чекисты — учитывать, потому что это очень серьезная и важная организация, которую мы должны разбить до всех корней и расчистить ее до конца.

Поскольку здесь сидят особисты, я хотел бы коснуться наших особых органов. Я не буду касаться вопросов организационных, мы их как-нибудь решим, но что с особыми органами плохо (со всеми плохо, но с особыми в особенности), это то, что не слышно их. Не видать их. Ну еще слыхать Особый Отдел в области, округах, а вот как только доберешься ниже в дивизию, в корпус, в полк — не слыхать их совершенно. Незаметно. Не ведем ни оперативной, ни чекистской работы. Ну вот, скажем, есть у нас много командиров, переходящих, они продолжают оставаться в армии — наблюдения ведутся за ними, агентура есть? Может ли кто-нибудь из особистов сказать, что у меня есть агентура вокруг этих людей и т. д. Я таких примеров не знаю. <…>

Это очень серьезная организация, разворот операции по которой, если взять в целом, то пока он только в начальной стадии. Вы должны в этом отношении держать все время прицел. То же самое и на эсеровских кадрах (это самая опасная публика). Их нужно громить до конца.

Третье — кое-где начинает вскрываться (пока еще на начальной стадии) сионистская организация. Она вскрыта недостаточно. Эта организация, несомненно, имеет большую, серьезную базу и гораздо более широкие кадры, огромные кадры на Украине. Я не исключаю и того, что она имеет своих представителей в нашем аппарате.

Эта организация целиком находится на службе немецкой, английской и польской разведок, скорее всего, английской разведки. Эта организация имеет живых людей и другие связи за кордоном. На сионистов вы должны обратить особое внимание. Эта серьезная организация и по ним нужно докопаться и до конца их разгромить как следует.

Мало вы обращаете внимания на националистические формирования типа бывших петлюровских, махновских и т. д.

Сейчас в Днепропетровске вскрывается крупная махновская организация, которая имеет свои ответвления почти во всех областях Украины. кое-где петлюровские организации уже также вскрываются. Само собой разумеется, что эти организации живут не изолированно. Видимо, эти организации являются прямыми филиалами УВО, которые руководятся Коновальцем и другими украинскими националистическими эмигрантами. Вскрыть эти организации нужно. Они существуют, их берут пока неполно, операция по ним в начальной стадии, а надо их взять по-настоящему до конца. Это должно быть одной из центральных задач.

Я не стану останавливаться на кое-каких других делах. В частности, дашнакское дело в Харькове, это очень серьезное и важное дело. Дашнаки в Харькове всегда имели прочную базу. Поэтому и это дело представляет собой огромнейший интерес. Дашнаки — эта такая публика, которую нужно разгромить как следует и здесь на Украине вы можете сыграть роль очень значительную и дать выход не только по Украине; стремитесь к выходу по всему Союзу. В этом отношении мы вам предоставляем полную монополию. Если вы нам дадите дело союзного масштаба, мы вас поблагодарим. Дело это очень важное. Надо их разгромить. кое-какие выходы вы уже дали. Вы дали выход на Армению и другие области. Нужно докопаться до конца. То же самое и по меньшевикам.

Вот на этих делах вы сейчас должны обратить центр своего внимания, судя по тем признакам, которые мы сейчас имеем.

Следующей, пожалуй, архицентральной и важной работой является работа по агентуре. Агентурная работа, если она у нас вообще стоит на очень низком уровне в целом по Союзу, то на Украине она стоит еще на более низком уровне. Я не представлял себе, что дело с агентурой у вас так плохо. Вряд ли мы можем найти во всем Союзе такое агентурное убожество, какое мы имеем на Украине.

Агентурная работа у вас здесь была не в моде, игнорировали эту работу совершенно. Она всюду плохо поставлена, но здесь хуже, чем в других местах. Мы поворачиваем дело медленно, плохо, неумело. Тут даже многие представления об агентурной работе не имели. Тут вкуса к агентурной работе никакого нет. А меж тем агентурная работа у нас главное сейчас. Без агентурной работы, без осведомления, без внутреннего освещения, всех контрреволюционных формирований которые, несомненно, есть и будут, мы ни с какой контрреволюцией не справимся.

Ну вот мы почистимся, пока идут следственные дела по троцкистам, правым, военные организации, эсерам, массовой операции, а дальше что. В одно прекрасное время вы остановитесь (может быть, некоторые и ждут этого), не будет чего делать, может быть кое-кто скажет, что мы полтора года работаем, так что пора и отдохнуть. Я противник такой передышки. Потом скоро накопится. Из этой передышки ничего не выйдет. Мы будем заставлять вас работать с такими же темпами. Поэтому агентурную работу надо поставить во что бы то ни стало. Эта самая главная, самая важная, но вместе с тем и самая сложная отрасль нашей работы. Агентура — это все.

Можем ли мы поставить агентурную работу? Конечно, можем. Если мы понятно преодолеем прежде всего свою собственную косность.

У многих вообще пропало сознание о необходимости агентурной работы. Они в силу своей немощности забывают об этом весьма важном деле и говорят, какая сейчас агентурная работа. Вы говорите — завербуй агента по правым, по троцкистам, да я их всех разгромил, кто же теперь пойдет туда, какого хотите от меня агента. Троцкистов нет, правых нет, мы их ликвидировали. Когда говорят, заведи агента по полякам — это еще можно, но и тут мол весь актив снят, где же взять агентов. Вы говорите, по белогвардейцам агентуру — да где же эти белогвардейцы, часть из них мы постреляли, а часть из них старые развалины и прочие, ну что с ними возиться, а часть уже переваривалась в нашем соку и т. д.

Итак, если вы возьмете нашу внутреннюю обстановку в стране, то вы поймете, что она довольно сложная и в ней нужно уметь работать. Такой чекист, который не понимает что такое агентура, который не шевелит мозгами и не способен этого делать, он теорию может подвести под любую категорию. Он скажет, — позвольте, у нас есть достижения, успехи у нас растут, народ приветствует, недавно выборы прошли, проголосовали за правительство так, как ни в одной стране не голосуют, а вы требуете агентуру заводить, кого-то освещать. Кого я буду освещать. Вот за границу пролезть — это правильно. Вот туда надо агентуру, но так как за границу трудно пролезть и это дело такое проблематичное, если я сижу в Воронеже, или Донбассе и вы меня не будете толкать на то, чтобы я вышел на границу, то следовательно меня это не касается. Это ваше центральное дело. Тут у вас большее поле деятельности. Мы будем всячески вам помогать, будем хвалить вашу установку на заграничную работу, но у себя такой работы мы проводить не можем.

Товарищи, если мы эту косность в своем собственном самосознании не уничтожим, если не решим сами, что агентура нам нужна, что агентурную работу можно и нужно поставить, что у нас есть кого освещать, то работы у нас не будет. Тогда зачем нам ЧК, зачем, чтобы государство платило денежки, кормило, обувало нас и т.д. Если мы все разгромили, то, следовательно, мы и не нужны сейчас?

Товарищи, прежде всего мы должны преодолеть эту косность в аппарате и ударить по всем «теориям», которые сводятся к тому, что никакой агентурной работы нельзя вести, что агентурная работа нам не нужна и т. д. Слов нет, трудностей в агентурной работе много, но то, что нельзя вести агентурную работу — это сплошная чепуха. Ее можно и должно вести. Вести ее нужно умно, а у нас теперь пошла мода такая: все за то, чтобы агентурную работу поставить, но у нас, мол, организационные трудности в этом деле, потому что мы все сидим на следствии. Агентурой некогда заниматься. Тогда начальник НКВД, а за ним начальники отделов, а за ними начальники отделений решают так: вот я часть аппарата выделю — на следствие, а часть на агентуру и специализирую их — это будут агентурщики, а это будут следственники. Сама по себе такая мера правильна, я за нее, надо специализировать людей. Но, товарищи, за этой мерой скрывается часто и другое. Начальник НКВД, за ним начальник Отдела, за ним начальник отделения решают так: ага, я агентурщиков выделил, они будут заниматься агентурной работой. А я сам? Я буду вообще руководить. Вообще руководить — это значит и следствием, и агентурой. Кроме того, у меня и хозяйство, и черт только знает что. Я и тем и другим руковожу, а так как следствие — это дело такое, что человек в тюрьме сидит, его надо допрашивать, это дело ближе чем агентура и поэтому фактически получилось то, что руководят только следствием начальники и отделов, и отделений, и управлений НКВД. Следствием они еще кое-как руководят и сами допрашивают иногда, а сейчас даже многие начальники сами допрашивают, перепроверяют свой аппарат. Но почти исключен такой пример, чтобы начальники сами занимались агентурной работой. Это дело далекое, надо на конспиративку ездить, надо встречаться с агентом, это много времени занимает и т. д. и т. п. Поэтому они рассуждают так — пусть агентурист занимается агентурой, а я буду руководить.

Начальники НКВД, начальники отделов, отделений не покажут примера, что они являются настоящими руководителями ЧК, т.е. что они руководят и агентурой и следствием, если они сами не сумеют придумать какую-нибудь агентурную комбинацию, не сумеют заниматься агентурной работой и т.д. Такой начальник НКВД, начальник отдела — не чекист и во всяком случае не годится в руководители агентурной и следственной работой. Такого начальника мы можем назвать только старшим следователем по важнейшим делам. Так мы его и назовем.

Поэтому для того, чтобы повернуться, для того, чтобы организационные меры не остались бы только организационными мерами, товарищи начальники должны и сами заняться агентурной работой; преодолеть все трудности, которые стоят в этой области и тогда они по-настоящему сумеют направлять работу нашего агентурного аппарата. По существу, это так и должно быть, потому что у вас, товарищи начальники, и кругозор немножко шире, вы располагаете общим планом, если у вас, предположим, в Киевской, Одесской областях есть какие-то основные каналы контрреволюционной работы, допустим белые кадры очень большие, вы можете придумать так — дай-ка я нажму на белых — или дай-ка я нажму на эсеров и т. д. и т. п.

Я не хочу говорить здесь о практике нашей агентурной работы. Недостатки ее вам известны, вряд ли стоит вам о них говорить, вы их сами знаете. Я не хочу также говорить и о тех практических шагах, которые надо предпринимать немедленно в отношении агентурной работы. Это дело конкретное. Надо посмотреть, где заводить, как заводить. Если конкретно подходить, то надо просто сесть и разобрать какую-то операцию.

Но самое главное в том, что поворот к агентурной работе должен заключаться в том, что сам начальник УГБ должен заняться агентурной работой, для того, чтобы уметь направить эту работу. Иначе это будет простым пустозвонством.

Третья — не менее важная задача, в особенности для украинского аппарата, это вопросы учета. Вот вы сами сейчас на своей спине убедились, что такое отсутствие учета. Учетная работа сейчас должна явиться центральной частью работы. Я думаю, что у нас должна быть поставлена таким образом учетная работа, чтобы все контингента по признакам, всевозможные контрреволюционные формирования были бы обязательно взяты на учет.

Я имею в виду не статистический учет, я имею в виду учет персональный, чтобы на каждого было заведено дело. Вот возьмите оборонный завод, там рабочий — бывший эсер, вы его не репрессируете, но на учете он должен быть у вас.

Надо иметь в виду, что учет для нас не мертвое дело, вот взяли на учет на всякий случай и держите на учете, а придет время нам скажут репрессировать эсеров и поляков, или немцев, так вот мы возьмем отрубим им голову и все. Я имею в виду учет общественный, чтобы у вас этот человек был в поле зрения, чтобы он не был простой статистической единицей, которую вы включили ради того, чтобы увеличить статистику своего учета.

Я думаю, что вам придется поднять все свои архивы. К архивам у вас такое отношение, что их крысы едят, а в архивах можно найти много интересных вещей. Вот тов. Федоров мне докладывал, что его архив дал ему возможность поднять целый слой новых людей.

Вот, товарищи, о технике, о значении учета и практике учета я не хочу вам говорить и для вас вряд ли нужны азбучные истины в области учета, но я повторяю, что надо наладить учет, повернуться лицом к учету, потому что учет — это такой элемент (хотя бы статистический учет), который может дать направление в работе. Учет — это все, без учета вы никуда не двинетесь.

И последнее, товарищи, это вытекающие из самого учета. Ежели у вас на учете будут люди, ежели вы заведете у вас дела и т.д., я имею в виду понятно, учет самый всесторонний. Вот, например, у вас по протоколу проходят люди, часть из них репрессирована, о части вы ставите вопрос об их аресте, а о части вы думаете ставить вопрос об аресте, но считаете недостаточными материалы для того, чтобы поставить вопрос об их аресте, но наблюдать за ними надо, учет нужен и вот если вы взяли такого человека на учет, так надо поставить за ним наблюдение и постоянно наблюдать. Если это интересный объект, тоже нужно установить наблюдение. Мы этим делом не занимаемся, а между тем много могли бы благодаря своевременному взятию на учет, мы много могли бы очень интересного для себя вывести.

И последнее, товарищи, это я хочу сказать несколько слов о розыске. Я себе представлял, что с розыском дело очень плохо, но не представлял, что это так плохо, сверх плохо. Я вот сюда приехал, так прямо кошмар, с розыском дело так плохо поставлено, что дальше терпеть нельзя, видимо это дело не только здесь, видимо это дело общесоюзное, начиная от Москвы. Москва рассылает списки, списки приезжают, списки расходятся, а кто будет заниматься ими, кто будет разыскивать — неизвестно. Об этом никто не думает и не хочет думать. Об этих делах вы у себя подумайте, что-нибудь предпримите. Мы у себя в Москве подумаем и кое-что наверное предпримем потому, что у нас масса людей разыскивается, масса списков послана. Вот мне товарищ рассказывает, что 7 лет разыскивают одного человека (с места: с [19]32-го г.), да, с 1932 г. 7 лет, а он 7 лет живет в Киеве. В списках розыска он числится, известен даже адрес где он живет, признаки есть, где он живет, можно было бы его разыскать, но никто его не разыскивал. Наконец только случайно его арестовали. Так что какие-нибудь меры примите пока, я думаю, что это пользу и вам принесет. кое-кого вы разыщете без труда, а мы со своей стороны кое-какие меры предпримем, для того, чтобы это дело упорядочить.

Вот, товарищи, собственно и все вопросы, на которых я из тех поверхностных впечатлений мог остановиться. Прежде всего надо быстро перестроиться во всей нашей работе.

Товарищи, побед у нас очень много. Страна наша изо дня в день растет и побеждает. Мы международную буржуазию победили на всех фронтах. Мы ее бьем несомненно и в военном деле. Но где нас били и продолжают бить — это в разведке. Тут мы опростоволосились так, что нас продолжают шлепать как маленьких ребятишек.

Так как мы распоясались в нашей работе по разведке, нам времени не дано и надо в относительно более короткий срок так перестроиться, чтобы поставить нашу разведку на уровень тех задач, которые перед нами ставит Советская страна.

Пока что мы на уровне тех задач, которые перед нами ставит партия и правительство не стоим. Нам надо подтягиваться. К сожалению, многие из чекистов страшно увлекаются. К сожалению, нам тут и наши газеты помогают. Хвалят, и хвалят — вот советские чекисты во главе с Наркомом Ежовым разбивают, разбили… Черта с два, не разбили и не разобьем, пока не перестроимся.

И Нарком ваш разведчик липовый и мы все разведчики липовые; пока мы не перестроимся, кричать ура не стоит.

Успехов очень много. Конечно, и мы должны радоваться успехам и победам нашей страны, но радость наша должна быть особой. Когда колхозник радуется, когда рабочий радуется, когда радуется вся страна — это хорошо. Мы же должны стремиться, чтобы эту радость не омрачил враг. Поэтому нам не надо этими успехами увлекаться и чем больше у нас успехов, тем больше мы идем вперед, у нас должно быть все больше и больше чувство ответственности, за сохранность этих успехов, за то, чтобы эти успехи уберечь, чтобы эти победы закрепить, чтобы нашей работой охранять эти победы.

Поэтому увлекаться не следует и необходимо перестроиться таким образом, чтобы мы изо дня в день всей нашей работой оберегали бы и охраняли эти успехи и победы.

То, что мы сейчас громим, это все еще не то. Надо знать на зубок каждого врага, держать руку на пульсе, как говорят, надо знать где что находится.

Уверены ли вы, что с началом войны у нас не полетят заводы и не начнутся крушения поездов; я не уверен, что этого не будет. Хотя мы крепко разгромили базу врага, я думаю, что у нас существуют заложенные на военное время и диверсионные и террористические и шпионские группы, которые только во время войны начнут проявлять себя.

Поэтому главная задача не увлекаться нашими успехами и добиваться подлинной работы. Не поддавайтесь похвальбе, не уподобляйтесь вороне из басни Крылова. Вас будут расхваливать, а вы язык развесите. Ну Нарком у нас Сталинский, мы первоклассные разведчики, успехи кругом есть, что же надо. Повторяю, не увлекаться, не поддаваться похвальбе, а сейчас нас и враг будет хвалить, чтобы усыпить нашу бдительность. Он будет кричать и хвалить, что советские разведчики всех разгромили, вот молодцы мол и этим самым усыплять нас. Мы будем считать, что всех разгромили, а он тем временем будет продолжать свою работу и усыплять нашу бдительность.

Необходимо перестроиться в самый кратчайший срок, чтобы на всех фронтах перейти к наступлению на врага и обеспечить охрану государственных интересов, охрану наших побед, как это проводит настоящая советская разведка.

Второй вывод — надо посмотреть собственные кадры, надо почистить собственные ряды. Надо подобрать новых людей, надо воспитывать этих людей изо дня в день в духе партийности, в духи преданности нашей партии, в духе большевистском.

Надо воспитывать так людей, чтобы они чувствовали, что они плоть от плоти и кровь от крови нашей партии, нашей страны. Только то сознание, что мы слуга народа, что мы должны изо дня в день иметь в виду интересы этого народа, — позволит нам с соответствующей напористостью решить те задачи, которые перед нами стоят.

Вот все, что я хотел сказать на этом совещании.

Товарищи, как вы считаете, надо поговорить или нет. Начальники Облуправлений были у тов. Ежова, разговаривали, были пограничники. Есть ли смысл сейчас заниматься разговорами. Надо принять к точному исполнению указания Наркома и начать работать (из зала: правильно).

Тогда разрешите совещание закрыть.