Пока мы смогли починить «Наутилус», загрузить его на американскую шхуну и подойти к Триполи, прошел уже месяц с тех пор, как Аврора ускользнула от Стеретта в Сицилии, забрав с собой маленького Гарри. Иными словами, прошло достаточно времени для того, чтобы установить и испытать зеркало. Может ли нечто, созданное две тысячи лет назад и, вероятно, навеянное разработками атлантов, которым еще на несколько тысяч лет больше, действительно работать в наши дни? Мы вовсе не желали столкнуться с сюрпризом в виде смертельного луча, рыскающего по морю.

Подтверждение этого мы получили иначе. На подходе к берегам Африки мы увидели слабый дым на большом расстоянии и, осторожно приблизившись к нему, поняли, что источником был небольшой бриг с низкой осадкой, снасти и паруса которого исчезли, а мачты почернели, словно деревья после лесного пожара. От почерневшего корпуса поднимался белый дым.

– У пожара могут быть сотни причин, – неуверенно заметил Кювье.

– И потушить его можно сотней способов, – вставил Стеретт, – если только весь корабль не загорелся разом.

Мы спустили на воду шлюпку и на веслах подобрались поближе к сгоревшему судну – как оказалось, лишь для того, чтобы убедиться в правильности наших опасений. От судна исходил кошмарный запах пепла, разложения и горелого мяса, палуба была полна обгоревших тел. Название судна, «Бланка», указывало на его испанскую принадлежность, хотя от флага и флагштока ничего не осталось. В правом борту зияло круглое отверстие диаметром около трех футов, где огонь прожег деревянный корпус корабля насквозь и воспламенил внутренние палубы и все, способное гореть.

– Значит, это правда, – вымолвил, наконец, Кювье.

– Клянусь Люцифером, это зеркало разрезает материю, словно пушечное ядро, – добавил Фултон.

– Вместо того чтобы испытать свое оружие на брошенном судне, они направили его на невинное торговое судно с командой на борту, – сказал я. – Должно быть, судно загорелось, словно факел, и затем дрейфовало в открытом море. Посмотрите на рулевого, словно приваренного к штурвалу. Он погиб прямо там, где стоял.

– Это настоящее варварство, – сказал Смит. – Нет ничего более болезненного, чем смерть в огне.

– Значит, время в нашем случае играет важнейшую роль, – заметил Фултон. – Мы должны запустить мою субмарину под покровом темноты, погрузиться под воду, пробраться в бухту, спасти людей и вернуться под водой к шхуне Стеретта до рассвета. Если же встанет солнце, а зеркало еще не будет уничтожено, «Энтерпрайз» вспыхнет, как этот корабль, и мы все сгорим, утонем или снова окажемся в рабстве. Господа, нам предстоит напасть на самый неприступный порт на Средиземноморье, проскользнуть мимо секты убежденных фанатиков, вывести из строя их самое охраняемое оружие, спасти женщину и ребенка из главного гарема во дворце правителя и выскользнуть обратно, словно рыба.

– Да будет так! – воскликнул Смит, зараженный тем сумасшедшим английским оптимизмом, который помог им построить целую империю. – Я за то, чтобы отплатить этому Властелину Темниц!

– Или же мы можем просто пробраться внутрь и сделать то, что получится, – поправил его я. Я, конечно, за честь и храбрость, но суицид не входил в мои планы. – Мой опыт показывает, что, если лезешь за медом, лучше не ворошить улей. Моряки помогли мне подготовить нечто наподобие мусульманских облачений для маскировки.

– Итан, вы у нас славитесь способностью планировать и плести интриги. Но вы ведь еще и настоящий Акрский лев, когда дело касается драки, или я ошибаюсь?

– Разумеется. – Я моргнул, тоскуя о своей винтовке.

– Наша малочисленность должна стать нашим преимуществом, – продолжал Смит. – Берберские отродья не ожидают атаки горстки людей, явившихся из ниоткуда. А наш маленький Пьер наверняка сможет пробраться туда, куда не смогут остальные, чтобы отпереть для нас двери и ворота.

– Кого это вы называете маленьким, месье Овсянка?

– Самые небольшие размерами мужчины имеют самые храбрые сердца. Вспомните Давида и Голиафа. Взгляните на маленького капрала, ставшего Первым консулом Франции. Мы все по-своему благословлены Богом и обязаны обращать свои особые навыки в преимущества.

– Хорошо сказано, – согласился Кювье. – Итан со своими навыками обращения с женским полом пусть отправляется напрямую в гарем. Его коммивояжер может помочь с освобождением беспомощных пленников. Смит со своим блестящим интеллектом может заняться зеркалом. Фултон будет вести субмарину, ну а я устрою настоящий шабаш в порту. Неожиданность, сумятица и темнота станут нашими союзниками, а месть и разрушения – нашей целью!

Для биолога он казался весьма кровожадным разбойником, но французы известны своим пылом.

– То есть вы согласны с тем, что шанс у нас есть? – решил прояснить я. Уж если мне было суждено повести своих друзей на миссию по спасению моей старой любовницы и незаконнорожденного сына, я хотел видеть хоть какие-нибудь шансы на успех.

– Конечно, нет. Но патриотизм, любовь и ваше собственное безрассудство, Итан, просто обязывают нас испытать судьбу.

С помощью канатов и блоков мы подняли «Наутилус» с палубы американской шхуны и осторожно опустили его за борт. Субмарина покачивалась на волнах, словно неуклюжее медное бревно, постукивающее по деревянному корпусу судна. Эта посудина казалась такой же пригодной к мореплаванию, как та самодельная лодка из ивняка и медвежьей шкуры, что мы когда-то соорудили в Америке, но была раза в три менее плавучей. Однако она не пошла сразу ко дну, и Фултон прыгал вокруг нее, словно возбужденный кролик, организуя нашу военную вылазку.

– Коммивояжер пусть встанет у руля, потому как в задней части лодки теснее всего, – распоряжался он. – За ним – Гейдж, чтобы вращать винт, когда придет время. Смит и Кювье для равновесия разместятся в носовой части. Я буду стоять в башне, рулить и говорить Пьеру, что делать. Для начала мы под парусом дойдем до устья бухты, там погрузимся под воду и поползем вперед. Теперь вопрос: у кого есть проблемы вроде клаустрофобии в тесных металлических цилиндрах, подбрасываемых вверх и вниз на неспокойном море?

Мы все, как один, подняли руки.

– Гейдж, тогда возьмите с собой карты. За новое искусство войны!

Мы все отхлебнули грога – единственного, что могло придать нам хоть немного храбрости для того, чтобы залезть в это странное детище инженерной мысли, – и осторожно спустились на плоскую скользкую поверхность субмарины. Затем подняли мачту, прикрепили поперечину, вытянули бушприт и превратили наш металлический гроб в некое подобие небольшого парусника с необычным гротом – жестким парусом коричневого цвета в виде плавника, по форме напоминавшим лопасть ветряной мельницы.

– Узкий парус легче сложить при погружении под воду, – объяснил Фултон.

– Завтра утром я подплыву поближе, чтобы подобрать вас, – крикнул Стеретт нам вслед. – Вы должны уничтожить это оружие! Вы видели, что произошло с испанским кораблем.

– Если вы не найдете нас, – сказал Фултон, махнув на прощание, – спасайте свои жизни.

И вот в последних лучах заходящего солнца мы отплыли в направлении Триполи, настороженно глядя на серое побережье Африки. Я был приятно удивлен тем, что мы не только не затонули, но даже поплыли на нашей субмарине под парусом, как на небольшой рыбацкой лодке, которая оказалась гораздо более плавучей, чем я опасался. Из-за своей цилиндрической формы лодка временами грозила перевернуться, но у нее был отличный нос для морских путешествий и рулевое управление, достаточное для придания ей правильного курса. Проблема была лишь в том, что мы были заперты в печной трубе, которую представлял собой интерьер судна, и даже плоский пол не мог исправить впечатление, что мы путешествуем по канализационному стоку. Единственным источником дневного света был открытый люк и толстые окна маленькой башни, из которой Фултон определял направление нашего плавания. Лодка подпрыгивала и падала на волнах, словно пробка, и Смита вскоре стошнило, запах чего лишь усугубил тошноту всех остальных. Для британца у него было слишком сильное неприятие всего, связанного с водой и морем.

Пьер, поразмыслив над нашей ситуацией, не преминул поделиться своими соображениями.

– Хотя я и рад отправиться с тобой на дело, поскольку ты полный идиот без великого Пьера, – объявил он, – похоже, ты, как всегда, принял все самые неверные решения, осел.

– Я делаю все, что могу.

– Во-первых, я уже говорил вашему безумному американскому изобретателю, что железо не плавает. Да, каким-то непостижимым образом мы все еще бултыхаемся на волнах, и остается лишь надеяться, что это суденышко не даст течь, как каноэ, поскольку сосновой смолы для ее ремонта у нас нет и мы весьма быстро опустимся на дно.

– Из соображений морального духа лучше эту альтернативу не обсуждать, – сказал я.

– Во-вторых, ты спелся с учеными, от которых, как я говорил тебе еще в Канаде, крайне мало толку. Эти, похоже, представляют собой кладезь абсолютно бесполезной информации о камнях и вымерших животных и не имеют ни малейшего опыта осады укрепленных пиратских городов.

– Ученый тупица лучше, чем несведущий тупица, как говаривал Бен Франклин. Пьер, может, хоть это мнение тебя заткнет?

– В-третьих, я не вижу на борту пушек. Даже твоей старой винтовки и томагавка не вижу!

– Боюсь, мне приходится довольствоваться лишь американским бортовым оружием – пистолетом и кортиком. Еще у нас есть фултоновские мины, то есть торпеды, как он их называет.

– В-четвертых, если я правильно понимаю план, ты должен отправиться в солидно охраняемый гарем, чтобы спасти подружку, которая по совместительству является еще и матерью твоего ребенка, что лишний раз говорит о том, что и эту часть плана ты не продумал. Гаремы, насколько я знаю, полны женщин, и нет группы, более сложной для управления или руководства. Коров можно загнать в загон, буйволов обратить в панику и бегство, но что делать с женщинами? Это все равно что вить веревки из змей!

И он откинулся на своем месте, довольный своими аргументами.

– Но, похоже, – сказал я примирительным тоном, – что я несколько исправил свое плохое планирование, умудрившись заручиться поддержкой моего мудрого друга Пьера Рэдиссона. Ведь он умеет не только тыкать меня носом в мои ошибки, но и находить решения для всех тех проблем, что он только что перечислил, или я ошибаюсь? Никто не знает злобной натуры нашего неприятеля лучше, чем Пьер, и никого так не порадует перспектива путешествия в медном гробу, как его, жаждущего отомстить Авроре Сомерсет, женщине, которая стреляла ему в спину.

Тот на мгновение задумался и кивнул.

– Это ты верно подметил. Итак, осел, я призадумаюсь о том, как удержать тебя подальше от неприятностей, причем до восхода. Однако у меня есть вопрос для месье Фултона.

– Я весь внимание, месье Рэдиссон.

– С учетом того, что мы застряли в тесной камере и не сможем подняться на поверхность, предварительно не утонув, как вы предлагаете потопить вражеские корабли?

– Ах, да! Решение весьма элегантное, позвольте мне заметить. На борту нашей субмарины находятся три медные бомбы, каждая из которых содержит сотню фунтов черного пороха и оружейный замок, приводящий их в действие. Вероятно, вы заметили выступ на моей башне, напоминающий рог нарвала, конец которого у основания проходит сквозь уплотнительную камеру, просмоленная пакля внутри которой, обмотанная вокруг этого вала, ограничивает утечку несколькими каплями. А теперь как это работает: мы тихонько подбираемся под днище неприятельского корабля и рукой проворачиваем этот вал, чтобы вкрутить его заостренный конец в днище корабля. На конце есть ушко, через которое пропущен спусковой шнур, второй конец которого ведет к моей башне. После того, как рог вкручен в корпус корабля, мы сдаем назад, распуская и натягивая фал, к которому с нашей стороны привязана медная мина. По мере того как фал проходит через ушко на конце рога, он подтягивает к кораблю мину, пока та не окажется вплотную прижатой к днищу вражеского судна. Затем остается лишь резко дернуть за фал, чтобы сработал оружейный замок и раздался взрыв. К тому времени мы отойдем назад на достаточное расстояние, чтобы не пострадать от взрывной волны.

Пьера это объяснение, казалось, не убедило.

– А что, если торпеда сработает преждевременно? Что, если ваш рог не зацепится за днище? Что, если враги услышат, как мы возимся под водой?

– Тогда мы, скорее всего, потопим сами себя, – невозмутимо ответил изобретатель. – Крайне важно все сделать в точности согласно инструкции. Я уверен, что с учетом обстоятельств мы все сможем соблюсти надлежащую дисциплину.

– Мотивацию лучше, чем у нас, придумать было бы сложно, – согласился француз.

Фултон повернулся и вновь выглянул из своей башни.

– Я вижу вечерние огни Триполи. Француз, держи немного правее.

– Как вы думаете, они могут нас видеть? – спросил Кювье снизу.

– Наш парус слишком маленький и темный, а корпус едва возвышается над водой, – ответил Фултон. – Перед погружением мы сложим все снасти.

Мы приближались к порту. Триполи располагается на северном побережье Африки, бухта города смотрит на северо-восток и защищена мелкими островами и рифами. Западным входом в бухту служит расселина между рифами шириной всего двести ярдов. Мы подплыли под парусом так близко, что слышали, как волны плещутся о волнорезы, а Фултон определял наше положение по белым барашкам на волнах. Пьер по приказу изобретателя поставил наше суденышко по ветру, пока Фултон быстро и умело опустил и закрепил мачту и парус. Затем он спустился к нам, закрыл и запер люк и повернул одну из многочисленных рукояток, за чем мгновенно послышалось шипение и бульканье воды, заполняющей воздушные баки.

– Кстати, это Архимед открыл принцип вытеснения, который объясняет, как лодку можно научить погружаться под воду и подниматься на ее поверхность, – напомнил нам Фултон.

– Рыба пользуется тем же принципом в своих плавательных пузырях, – добавил Кювье.

– А люди спят на пуховых перинах, – вставил я.

Стало еще темнее, и мы зажгли свечу.

– Господа, мы уже под поверхностью воды и вот-вот войдем в историю, осуществив первое в мире подводное морское нападение.

– Не видя, куда мы двигаемся? – опять усомнился Пьер.

– Да, мы в некоторой степени слепы, но мой компас издает биолюминесцентное фосфорное свечение – кстати, эта инновация была впервые предложена Франклином для корабля «Черепаха» во времена американской революции, – так что мы снова пользуемся мудростью наставника нашего Итана. Отсюда мы поплывем по компасу, а затем всплывем достаточно для того, чтобы выглянуть через башенные окна. Итан и Пьер, начинайте крутить наш винтовой пропеллер. Кювье и Смит, присмотрите за нашим оружием и порохом.

В субмарине было влажно и тесно. Мы с Пьером принялись крутить винт и вскоре вымокли от пота.

– Как долго мы можем оставаться под водой без воздуха? – тяжело дыша, спросил коммивояжер.

– С таким количеством людей – часа три, – ответил Фултон. – Но я захватил с собой медный контейнер из Тулона, наполненный двумя сотнями атмосфер воздуха, как посоветовал мне химик Бертолле. Этого воздуха должно хватить нам еще на три часа. Мы поймем, что нужен дополнительный воздух, если начнет гаснуть свеча.

Никакого ощущения прогресса не было. Время от времени Фултон, всматривающийся в свой компас, приказывал слегка изменить курс, один раз мы царапнули правой стороной риф и повернули подальше от него. Наконец, изобретатель приказал нам отдохнуть и начал выкачивать воду из балластовых баков. Из окон башни показалось едва различимое мерцание. Фултон подождал минуту, пока вода стечет вниз, внимательно огляделся сквозь темные окошки и спустился к нам, улыбаясь от уха до уха, как ребенок.

– Господа, мы посреди бухты Триполи, и никто не трубит тревогу. – Он кивнул Пьеру. – Хорошая работа, рулевой. – Затем хлопнул в ладоши и довольно потер руки. – Ну, а теперь, что мы хотим взорвать в первую очередь?

– Дворец, а потом весь порт, – предложил я. – Смит может нести одну из ваших торпед, подводную атаку можно запланировать на самое начало рассвета. Взорвем хотя бы один корсарский корабль, чтобы создать неразбериху, последнюю торпеду оставим про запас. Кювье будет крутить винт, а вы, Роберт, – прокладывать курс.

– Но эти пройдохи объявили войну Америке, а мы с вами американцы, разве нет? Боюсь, Итан, что, несмотря на всю безнадежность этого нападения, я должен присоединиться к вам. Смит может крутить винт, а Кювье – направлять субмарину. Но именно я понесу мину на берег, потому что это я ее построил и знаю, как ее взорвать.

– Вы готовы передать управление «Наутилусом» другому?

Фултон улыбнулся.

– Если я позволю французскому капитану поиграться с моей малышкой, может быть, они все-таки ее купят! Кювье, вы же замолвите за меня словечко Наполеону?

– А с чего это англичанину крутить педали за француза? – прервал Смит.

– Вы сильнее и выносливее нашего биолога. К тому же, Уильям, вы знаете лучше моего, что заставить француза делать то, что он не хочет, практически невозможно, в то время как англичанин всегда вызовется добровольцем, особенно если дело ответственное и трудное. Мы все должны признавать свои национальные особенности.

– А в чем национальная особенность американцев?

– Вляпываться в ненужные проблемы из-за своего идеализма, гордости и необходимости спасать беспомощных женщин. Так ведь, Гейдж?

– Астизу совсем нельзя назвать беспомощной.

– В любом случае вы двое, ученые лбы, лучше других сообразите, как атаковать вражеские корабли в этой бухте. Пьер уже работал с Итаном, а я такой же янки, как и Гейдж. Нашей стране объявили войну, и мы дадим им войну – или погибнем.

Боже мой, в этот момент я обожал его, каким бы эксцентричным и странным он ни был. Мне всегда больше нравились рассудительные люди, способные обуздать свой страх, нежели смелые и глупые энтузиасты.

– Я подберу вас, когда женщина и мальчик будут с вами, и вы сами замолвите за себя словечко Наполеону, – пообещал Кювье. – Мы своих не бросаем.

– Смогут ли Англия и Франция сотрудничать? – спросил я Смита.

– Да, это станет новым началом со времен Амьенского мира, – ответил англичанин. – Могу поспорить, что Бонапарт больше никогда не пойдет войной на мою страну.

– Может быть, Англия и Франция даже станут союзниками, – добавил Кювье.

– Попридержите свое воображение. Но вот вдвоем управлять этой посудиной, думаю, мы сможем.

– За мир! – воскликнул Пьер. – Если не считать этой маленькой войны.

– К рассвету мы должны закончить свою миссию, – напомнил всем я, – в противном случае они обратят зеркало против нас. Когда море просветлеет, всплывите на поверхность, но лишь немного, и слушайте. Когда на берегу начнется хаос, попытайтесь ударить по бухте, и если мы точно рассчитаем время, у нас может быть маленький шанс.

– В битве ничто не идет идеально по плану, и вы знаете это.

Мы все на мгновение замолчали.

– Но то же самое относится и к неприятелю, – сказал я наконец. – Играя в азартные игры, не нужно стремиться к совершенству. Нужно достаточно хорошо знать свои карты, чтобы выиграть. А теперь наденем наши арабские одежды.