Часть 2
— Доброе утро, страна! — ровно в шесть ноль-ноль провозгласил Еремеев. — Рота, подъём!
— Утро добрым не бывает, по определению, — позёвывая, заметил Ковалёв, подошёл к окну. — Вот, чёрт, а это всё же не сон. Самое настоящее море…
Мы чуть-чуть посмеялись над удручённым капитаном, и принялись готовиться к новому трудовому дню. А трудовой день, как известно, начинается с завтрака. Лучше всего, со вкусного, плотного и калорийного завтрака. Наш самоназначенный повар оккупировал кухню сразу же после мыльно-рыльных процедур, из общей массы народа отловил себе пару помощников, и принялся дразнить личный состав запахом поджаренного с яичницей бекона.
Чтобы никто не подавился слюной, и не стал клянчить кусочек-другой раньше времени, я выгнал весь народ на улицу. Надо же перед завтраком подышать свежим воздухом, размяться на травке, пробежать несколько кругов вокруг забора нашей базы. Последнее, впрочем, не обязательно, а по желанию.
Курильщики сразу же жадно задымили своими сосками с никотином, тяжело вздыхая, и с завистью посматривая в сторону некурящих. Таковых у нас оказалось пятеро — я, мой напарник, один из лётчиков и двое из охранников Еремеева. Остальные либо постоянно курили, либо, как, например, Николай с Марком, курили, когда хотели, и могли, в общем-то, обходиться без ежедневной дозы никотина. Я оглядел внешний вид бойцов, провёл рукой по собственному подбородку, поморщился. Да, не мешало бы побриться.
— Кхм… Так, товарищи офицеры и солдаты, заканчиваем портить чудесный воздух прекрасного нового мира смрадным дымом сигарет, берём бритвы, и приводим свои физиономии к уставным нормам, — Еремеев проследил мой жест, и в бывшем пограничнике проснулся вредный и въедливый сержант «Свен». — «Жилеттов» у меня целая коробка в загашнике, точно помню, да и крем для бритья найдётся.
— Николай прав — пока у нас есть возможность, мы должны поддерживать цивилизованный вид, — неожиданно для меня Ковалёв поддержал инициативу «Ерёмы». — Бороды отпустим позднее, когда израсходуем весь крем и мыло.
— Мыло я вам сварю, если понадобится, — гася окурок, произнёс Анисин. — Было бы из чего. А борода мне не идёт, поэтому давай, старшой, доставай свою заначку.
…Хренассе-мару, товарищ майор, а Мишка-то, похоже, на почве порядка нашёл консенсус с Еремеевым, — про себя удивился я. — Если эта парочка сядет на своего любимого конька, то уже завтра мы станем подшивать подворотнички, а утро будет начинаться с построения на плацу…
— Босс, там какие-то типы к нам пожаловали, двое! — прокричал от ворот Володька, охранник. — Немцы, вроде! Их пускать, или как?
— Давай, запускай гостей, — переглянувшись со мной, Николай дал отмашку своему человеку. — Чёрт, обломали все планы, немчура небритая.
— Они-то, как раз таки, побрились, — заметил я, разглядев лица неожиданных визитёров. — Мда, орднунг у этих мужиков в крови… Марк, пошли, побазарим с фрицами.
Буквально через пару минут выяснилось, что немцы пришли за нашими лётчиками, чтобы немедленно начать претворять в жизнь вчерашние планы по освобождению взлётной полосы от своего «боинга». Как оказалось, позавтракать они не успели, т. к. ещё не заработала кухня в здании школы, поэтому мы пригласили Карла Мюллера и Феликса Майера к столу. На голодный желудок, как известно, работать в лом. Засыпав нас благодарственным «данке», немцы принялись за еду, наворачивая омлет с беконом, словно деревенские пацаны импортные сладости.
С колокольни возвратился Владислав со своей командой проголодавшихся за ночь наблюдателей. Парни сдали дежурство трём девушкам, присланных участковым, научили тех пользоваться рацией, и приказали вести журнал наблюдений.
Следом за Зеленцовым к воротам усадьбы подошли главные герои вчерашнего дня — пилоты рейса «Эйр-Франс». Как оказалось, французов перехватили по дороге их бывшие пассажиры, предложив присоединиться к какой-то, там, инициативе русских парламентариев. Люк с Сержем тактично отказались от странного и непонятного предложения, сославшись на срочную работу по демонтажу двигателей «боинга», и потопали дальше к дому Еремеева. Мы переглянулись друг с другом, усадили за стол слегка опоздавших французов рядом с немцами и нашими наблюдателями, расспросили о том, о сём, а затем вышли на свежий воздух.
— Что ещё за инициатива русских депутатов, такая? — с подозрением воззрился на меня Ковалёв. — Что это значит, а?
— Миша, я знаю не больше твоего, — я пожал плечами, поморщился, как от кислого. — И, вообще, хорош сверлить меня взглядом, словно Ленин ненавистную буржуазию.
— Извини, Володя, это моя профессиональная паранойя среагировала на слово «парламентарии», — пошёл на попятную мой напарник. — Интуиция мне подсказывает, что наши толстомордые «слуги народа» задумали какую-то гадость. А моя интуиция, как ты знаешь, крайне редко меня подводит.
— «Финн», капитан дело говорит — тот толстяк с дружками что-то задумал, — озабоченным тоном произнёс Николай. — Посмотрел я вчера на их рожи, и захотелось их сразу… того…
— Хорошо, убедили, верю я в вашу интуицию, верю, — я не стал дальше спорить со своими товарищами. — Сейчас допьём чаёк, перетрём с лётчиками их дела, поедем, и предупредим Федосеева о страшных планах и заговорах со стороны потерпевших самолётокрушение депутатов. Довольны?
— Пошли пить чай, а то опоздаем, — совершенно серьёзно отозвался Николай. — Знаешь, Володя, видать, мало ты по жизни общался с родимой номенклатурой. Иначе не был бы таким добрым и пушистым в отношении всяких паразитов.
Я лишь вздохнул, промолчал, не желая продолжать абсолютно бесполезный разговор о паразитизме чиновничества. Каждый слышал, что у нас в России есть две постоянные беды — дураки и дороги. Причём, первые всегда умудряются залезть во власть, запустив свои воровские ручонки в закрома госбюджета, что автоматически означает наши вечные проблемы с дорогами. Думаю, если конфисковать всё наворованное нашим чиновничеством хотя бы за год, то всю Россию можно было бы покрыть сетью скоростных автобанов на манер германских.
Эх, зря я не послушал товарищей, зря… Когда лётчики и Мышкин отправились к своим самолётам, а мы уже садились в машины, в усадьбу примчался мальчонка на велосипеде — младший сын Антонова.
— Николай Павлович! Батяня просил передать, чтобы вы скорее езжали к правлению, — скороговоркой выпалил пацанёнок. — Рация у батяни не работает, у неё батарея села.
— Чёрт, если бы Маркович с утра раннего не трещал бы так долго с фермером Савченко, то не посадил бы рацию, — с раздражением в голосе произнёс Еремеев. — Эй, малой, говори подробнее, что стряслось?
— Батяня сказал, что ненашенские пассажиры хотят передела власти в свою пользу, — внёс ясность мальчишка. — Они хотят провести, эти, как, их, всенародные выборы президента.
— Евпатий-Коловратий, да они совсем о…ли, уроды недоделанные, — зло процедил сквозь зубы Ковалёв. — Хрен знает, что вокруг нас творится, а эти козлы всё в демократию играют… Володя, давай, гони прямо к правлению!
— Витёк, ты остаёшься для усиления! — велел Николай одному из своих охранников. — Лёня, в машину!
Когда мы примчались к зданию администрации, там уже собралась приличная толпа народу. Большая часть собравшихся, похоже, припёрлась из чистого любопытства, чтобы поглазеть на дармовое шоу. Меньшинство же, в количестве примерно тридцати человек устроило самый натуральный митинг у входа в здание.
Заводилой выступала та самая тощая тётка, которую я приметил ещё вчера на пляже. Её звонкий и весьма приятный голос разносился по всей округе, ей поддакивали ещё две-три ярко накрашенные девицы, а за их спинами гудели представители «сильного пола». Реальные — как мы предполагали — организаторы митинга скромно стояли во втором ряду, улыбались, и настойчиво рекомендовали членам чрезвычайного штаба прислушаться к мнению народа.
Я сразу же зацепил взглядом наглую физиономию депутата Белоусова, рядом с которым тёрлись двое накачанных парней. Рабинович оказался во втором ряду, прячась за плечом смазливой девицы с внешностью фотомодели. Та безмятежно работала челюстями, перекатывая во рту жвачку, время от времени кривляясь, и выкрикивая слова поддержки после очередных перлов главной ораторши.
Мне почему-то показалось, что эта фотомодель сильно смахивает на марионетку, и подаёт голос тогда, когда пан депутат Рабинович щиплет её за задницу — настолько велико было несоответствие внешнего вида девушки и её поведения. Наверное, всё дело в том, что девица куталась в какую-то шаль, доходящую её до бёдер. Подобным же образом были одеты ещё две девушки, стоявшие в самом первом ряду.
На нижней ступеньке крыльца здания, метрах в семи-восьми напротив митингующих, стояли их главные визави — Антонов и Федосеев. За спиной главы возвышался Петренко, рядом с ним топтались двое незнакомых мне ополченцев с ружьями. В дверях правления то появлялась, то исчезала испуганная физиономия Елены Васильевны, любительницы приложиться к бутылке качественного вискаря.
На груди Евгения Мироновича стволом вниз висел автомат — один из тех укороченных «калашей», которые мы отдали ополченцам, а в поясной кобуре виднелся табельный ПМ. В отличие от участкового, глава администрации не имел никакого серьёзного оружия, если не считать трости, на которую он опирался. Роман Георгиевич, похоже, спал этой ночью часик-другой, не более, и выглядел очень замотанным. Чувствовалось, что Федосеева угнетает не столько тот шум и гам, который поднимали митингующие, а сам факт того, что он вынужден тратить драгоценное время на бесплодную болтовню о выборах и демократии.
— …Светлана Михайловна, милая, ну, поймите же Вы, наконец, что нельзя устраивать выборы агронома, как Вы только что предложили, — Роман Георгиевич прямо по-отечески объяснял тощей тётке элементарные истины управления хозяйством. — Агроном — это же не просто должность, но ещё и профессия, в которой требуются определённое образование, опыт и профессионализм, в конце концов… Да, согласен — это недемократично, и противоречит конституции, зато проверено практикой и соответствует здравому смыслу…
Вокруг правления, на всякий случай, дистанцируясь от митингующих, собирались иностранцы, привлечённые необычным шумом в столь ранний час. По своему обыкновению европейцы активно работали фотоаппаратами и айфонами, запечатлевая в цифре нашу местную экзотику. Отдельно кучковались местные, в основном, пенсионерки, чьи дома располагались поблизости. Даниловских мужиков, как я заметил, практически не было — многие из них охраняли окрестные фермы, а другие уже отправились на работу.
Поначалу наше появление на площади оставалось незамеченным для митингующих. Затем кто-то из них повернул голову, чтобы посмотреть, кто, там, приехал, ткнул локтем соседа… Секунд пять спустя тощая девица неожиданно замолчала на полуслове, вылупив зенки в сторону идущего впереди нашей группы Еремеева. Мы обошли толпу, подойдя с правой стороны к крыльцу здания администрации.
— Что за шум, а драки нет? Бузим, господа чиновники, да? — с весёлой издёвкой в голосе поинтересовался мой бывший однополчанин. — Какого чёрта вы вообще здесь собрались? Власть делить? Так она, власть эта, принадлежит народу — тем, кто живёт на этой земле, и на ней же горбатится, пашет, чтобы прокормить вас, дармоедов.
— Вы, господин Еремеев, вместе с вашими подельниками создали незаконное вооружённое формирование, что противоречит Конституции, — с пафосным апломбом произнёс из второго ряда Рабинович. — И теперь, силой оружия, Вы насаждаете свои собственные порядки, в обход Закона, позабыв про свободу волеизъявления граждан. Вы провели антидемократические выборы, в которых не участвовали целых две сотни избирателей. Наконец, ваша клика сорвала со знания администрация государственный флаг, и надругалась над ним. Это — уголовно наказуемое преступление, господин Еремеев.
— Стоп, притормози-ка, уважаемый, — поднял вверх руку Николай. — Евгений Миронович, когда это ты успел флаг сменить? А, главное — зачем?
— Да ещё вчера вечером, взяли, и заменили, Николай Павлович, — пожал плечами участковый. — Роман Георгиевич распорядился.
— Товарищи, ну, неужели у вас совсем не осталось совести? — укоризненно покачал головой Федосеев. — Наши с вами отцы и деды сокрушили фашизм, подняли красный флаг Победы над поверженным Рейхстагом. Красное знамя стало символом того громаднейшего рывка вперёд, что совершила наша Родина после революции, символом всех достижений и побед СССР. Неужели мы забудем свою историю?
— Вы узурпатор, сталинист, и ретроград! — резанув нас злым взглядом, взвизгнула тощая девица. — Долой! Долой! Долой!
Толпа мгновенно подхватила клич, громко скандируя на все голоса «долой», а затем… Словно по команде, вперёд выскочила троица тех самых красивые девушек в накидках, что стояли в первом ряду. Подскочив к крыльцу почти вплотную, они сбросили наземь свои одеяния… оставшись в одних туфлях и трусиках. Тряся, в прямом смысле этого слова, грудями, они принялись визжать и кривляться, словно мартышки на баобабе. Поперёк их — чего уж кривить душой — весьма привлекательных персей красовался написанный чем-то чёрным лозунг «долой».
Атакованный голыми женскими бюстами, весь наш чрезвычайный совет застыл в ступоре, не сводя глаз с неожиданного стриптиза. А затем глава и участковый совершили одну очень большую ошибку — они спустились с крыльца, в надежде урезонить девиц, накинуть на их плечи валяющиеся на земле одежды. Антонов присел, подбирая шаль, Федосеев нагнулся, цепляя рукой другую…
Девки оглушительно завизжали, словно их насиловало стадо шерстистых носорогов, и толпа пришла в движение. На нас и на местных товарищей сразу же бросилось человек десять мужиков, вооружённых топорами, дубинками, и, похоже, очень уверенных в своих силах. Полагаю, они надеялись на внезапность и на своё подавляющее численное превосходство, плюс на то, что полиция испугается применить оружие.
Едва девки сбросили свои тряпки, я сразу же сообразил, что начинается финал представления под названием «мирный митинг». Обернувшись к своим, демонстративно передёрнул затвор автомата, одновременно щёлкая переводчиком на «огонь короткими». Наверное, это и спасло нас. Рискнувшие сойтись врукопашную митингующие на мгновение заколебались, оценивая угрозу, и потеряли шанс застать нас врасплох.
На меня сразу же налетели двое относительно молодых парней, с занесёнными для удара палками. Видимо, надеясь сбить с ног, чтобы завладеть оружием. Решив не мудрствовать лукаво, я подпрыгнул, ударив одного из них правой ногой в грудь, а затем, приземлившись, увернулся от просвистевшей над плечом дубинки.
Коротко ткнул второго нападавшего стволом «калаша» прямо в шею. В кадык, к сожалению, не попал, но мужик схватился за горло, роняя дубинку. Сгруппировавшись, я заехал этому сраному борцу за демократию левой ногой по уху. Противник повалился наземь, а я дал очередь поверх голов тех, кто ещё лелеял надежду завладеть моим оружием. Слева у крыльца стрекотнула короткая очередь из «калаша», и я резко обернулся, успев заметить, как оседает на землю одна из девиц, и падает вниз кто-то из толпы нападавших…
Почти одновременно с очередью захлопали выстрелы из ПМа, и оказавшийся слева от меня Еремеев пошатнулся, перегибаясь, и заваливаясь на землю. Затем за моей спиной ударили сразу из нескольких автоматов, заорали, заматерились трёхэтажными выражениями. Как потом выяснилось, застрелив в упор парочку самых храбрых из нападавших, тех, кто бросился вперёд с топорами, мои опера открыли огонь поверх голов толпы митингующих. Впереди же, у ступенек на крыльцо, ситуация складывалась совсем не в нашу пользу.
На застигнутого врасплох участкового прыгнули сразу двое, неожиданно помешав друг другу в попытке одним махом завладеть оружием. Антонов успел немного побороться за автомат, прежде чем ему сунули нож в спину, и сбили с ног. В борьбе за «калаш» и прозвучала та самая короткая очередь, выпущенная не понять кем вслепую куда-то в сторону и поверх толпы. Три пули из пяти нашли свои цели.
Второй из нападавших атаковал сзади, пару раз ударил Марковича ножом, выдернул пистолет из его кобуры, и, прикрываясь участковым и своим подельником, открыл огонь. Первой жертвой этого чертова снайпера стал Федосеев, пытавшийся угостить тростью первого нападавшего. Затем стрелок выпустив три пули в моего армейского товарища, попал дважды, всадил пятую пулю в ногу одному из ополченцев, который пытался вскинуть ружьё, и перенёс огонь на моих парней. Всё это произошло примерно за те пару секунд, пока я разбирался с прямой фронтальной угрозой.
…Прямо передо мной метрах в четырёх лежал Роман Георгиевич, за ним навзничь наш участковый. Первый из нападавших наконец-то сдёрнул автоматный ремень с тела потерявшего сознание Антонова, и оборачивался в мою сторону, разгибаясь, одновременно вскидывая «калаш». Второй посылал пулю за пулей в кого-то за моей спиной, а с крыльца скатывалось вниз тело раненого в ногу ополченца.
Справа орала благим матом одна из девок, догадавшаяся присесть на корточки, и зачем-то прикрыть голову руками. Другая бросилась убегать сразу же, как только раздались первые выстрелы, была сбита с ног ринувшимися ей навстречу нападавшими, и лежала где-то под кучей тел барахтавшихся на земле мужиков. Последние даже и не пытались подниматься на ноги, напуганные жёстким отпором со стороны моих парней.
Поймав на прицел нападавшего с «укоротом», я плавно нажал на спусковой крючок, слегка приподнял автомат, и дал вторую очередь, свалив второго, того, который стрелял из антоновского ПМа. Затем вновь обернулся в вправо, отпихнул стоявшую на коленях девку, подошёл к депутату госдумы Белоусову, и от души заехал ему в челюсть прикладом «калашникова». Изделие знаменитого конструктора не подвело: стоявший с открытым ртом и серым лицом Белоусов рухнул, словно подкошенный.
— Заткнись, мочалка (цензура)! — рявкнул за моей спиной Ковалёв, от души закатив девке крепкую затрещину. Бабский вой оборвался, вместо него послышался чей-то тихий скулёж, стоны, и хриплые ругательства от крыльца.
— Мёртв, — проверив пульс у главы администрации, произнёс Михаил. — Чёрт… Володя, «Ерёма», кажись, тоже того…
— …Жив я… — тихим, но отчётливым голосом произнёс Николай. — Сам виноват… Стрелять надо было… Замешкался…
Еремеев закашлялся, захлёбываясь кровью, и я бросился к нему, попутно отметив, что подстреленная девка с обнажённым бюстом также подаёт признаки жизни. Получивший пулю ополченец попытался, было, пошевелить раненой ногой, вскрикнул от боли, и заматерился во весь голос.
— «Невский», это «замок», — неожиданно прохрипела рация. — Что у вас, там, за стрельба?
— «Замок», хватайте любую тачку, запирайте ворота, и пулей к правлению! — узнав голос Витька, распорядился я. — Возьмите медикаменты, все, что найдёте в доме! У нас много «трёхсотых», срочно нужна помощь!
— Так, Лёня, Толик, держите этих! Дёрнутся — стреляй, не раздумывая! — увидев, что мы с Ковалёвым переключились на раненых, Влад взял инициативу по обыску сдавшихся в свои руки. — Сань, что с тобой?
— Да, (цензура!), откуда-то сбоку прилетело, прямо в рукоятку «макарова» попало, — глянув в сторону крыльца, отозвался Барулин. — Походу, если бы не табельный, то валяться бы мне сейчас в пыли.
— Да, почти подмышку всадил, — глянув, куда угодила пуля, произнёс Зеленцов. — В рубашке, ты, Сашка, родился!
— (Цензура), а кто это у нас такой меткий-то? — зло прищурился капитан, окидывая взглядом лежащие у крыльца тела. — Надо бы глянуть на его рожу!
— Всё, всё, Саня, не заводись, — удержал напарника Владислав. — Вовка погасил того снайпера, причём, наглухо… Барулин, приди в себя, чёрт возьми! Раненые вокруг, им, млять, помогать надо!
— Влад, лови! — вынув фляжку из внутреннего кармана еремеевской куртки, я бросил её Зеленцову. — Пусть Сашка хоть всю выдует! Толик! В багажнике моего джипа лежит синяя спортивная сумка. Тащи её сюда, быстрее, там аптечка!
— Хули вы там торчите?! — обернувшись в сторону крыльца, Ковалёв внезапно заорал на Петренко и поселковых. — Где, (цензура), фельдшер?!
— Спокойно, Миша, — положив руку на плечо друга, я вновь достал рацию. — «Лиговский», «лиговский», ответь «невскому»… «Лиговский», «лиговский»…
Руденко отозвался почти мгновенно, выслушал указания, и пообещал примчаться в Данилово через четверть часа. Привезти единственного нашего доктора на всю округу. Между тем, к правлению подъехал грузовик с группой вооружённых даниловцев, с поста на окраине прибежал парный патруль ополченцев, у нас появились другие добровольные помощники. Промелькнула парочка знакомых лиц — те самые дамочки, что позаботились о давешнем водителе фургона. Петренко, наконец-то, вышел из ступора, засуетился, развил бурную организаторскую деятельность.
… Итак, мы имеем пять трупов, в т. ч. главу администрации, и четверых очень серьёзно раненых, — я командовал и отдавал распоряжения на автомате, как это уже не раз бывало при задержаниях и на местах преступлений. — Хотя… Этот, как, его, Ванька, что, ли, отделался легче всего — Диана вытащит пулю из его копыта на раз-два… Даже без анестезии и медикаментов… А, вот, что будет с Колькой?.. Блин, ну, как же так, ты, Николай, подставился, а? Ведь, не пацан же, стрелять надо было, стрелять! А ты побоялся зацепить участкового… Эх, Маркович, Маркович, как же так, а?
Кроме двух тяжелораненых с нашей стороны имелись двое сильно пострадавших из числа митингующих. Шальная пуля из «укорота» угодила в грудь девке, трясшей своими голыми сиськами — залитое кровью входное отверстие находилось чуть ниже ключицы. А Рабинович — гримаса фортуны — получил ранение в голову по касательной другой пулей из той же очереди, потерял много крови, и находился без сознания. Ещё одна пуля чиркнула по шее какой-то бабе, во всё горло оравшей лозунг «долой». Баба была в сознании, возле неё уже хлопотал Зеленцов, останавливая кровотечение.
Остальных пострадавших можно было считать «лёгкими», хотя сикуха, получившая от Михаила затрещину, по-прежнему валялась без сознания, да и депутат Белоусов не спешил приходить в себя. Эти оба, скорее всего, получили сотрясение головного мозга. Хотя, в случае с девахой сомневаюсь, что у неё вообще есть мозг, как таковой.
— Марина! Подойдите, пожалуйста! — заметив ещё одно знакомое лицо, я решил не откладывать расследование в долгий ящик. — Влад! Влад, бери переводчицу, и конфискуй у иностранцев фотики и айфоны. Объясните им, что это временное изъятие в интересах следствия. Потом всё вернём.
— Да, какое, (цензура), следствие?! Володя, ты в своём уме!? — капитан уставился на меня, словно увидел перед собой снежного человека. — Они все виновны! Все!
— Согласен, виновны все, — кивнул я. — И мы, как раз, просто обязаны установить степень вины каждого из этих людей. Обязаны, понимаешь?
— Вовка прав: организаторы и исполнители нападения — это одно, а идиотки с голыми грудями — совсем иное, — поддержал меня Михаил. — Нельзя валить всё одну кучу.
— Сиськи, как показала практика, пострашнее ножей и топоров будут, — зло сплюнул Зеленцов, глянув на остывающие у крыльца тела. — Мариночка, Вы, уж, извините, что Вам пришлось такое слушать… Пойдёмте, поработаем в интересах дела.
Тем временем народ всё прибывал и прибывал, подъехал «хаммер» с еремеевскими охранниками, пара грузовиков с ополченцами, подтягивались старички из другого конца села. Количество добровольных помощников росло, раненые, тьфу-тьфу, держались. Пошли запросы по рации насчёт стрельбы. Я переговорил с гарнизонами даниловцев на ближайших фермах, информировал ополченцев о происшествии в деревне, и приказал им смотреть в оба. Чтобы не расслаблялись.
Наконец, примчался Руденко, привёз докторшу, а заодно и половину замятинского отряда с пулемётом. Диана сразу приступила к осмотру тяжелораненых, и вскоре выдала свои первые вердикты. Неутешительные.
— Вашему человеку нужна срочная операция, — откинув со лба слегка растрепавшиеся волосы, произнесла казашка. — Той девушке — тоже, иначе она скоро умрёт. Ранение дружинника — относительно лёгкое, его жизни нет никакой угрозы… У меня нет ни хирургических инструментов, ни опыта подобных операций, нет никаких серьёзных медикаментов. Всё.
— Диана, Вы здесь единственный доктор, поэтому Вам и все карты в руки, — понимая, что чудеса, скорее всего, невозможны, решил я. — Командуйте — что надо делать. Мы поможем всем, чем сможем. Иного выхода у нас нет.
— Хорошо, мне нужны операционный стол, освещение, ассистенты, — подумав, Диана прикусила губу. — Так, перевязочный материал есть… Анестезия — отсутствует… Инструменты — фельдшер обещал принести…
Операционную решили организовать здесь же, в здании администрации, в зале для совещаний. Там стоял массивный стол, по словам докторши, подходивший в качестве операционного. Кто-то из жителей принёс инструменты — большой хирургический набор ещё советского производства, отличного качества и хорошо сохранённый. Местный фельдшер — большой поклонник «зелёного змия» — трясущимися руками протирал спиртом скальпели и прочие, там, медицинские инструменты. Петренко помчался за переносным дизель-генератором, тем самым, что давеча привёз от тётки.
Тем временем, незадействованные в медицинских делах опера по горячим следам снимали показания у участников митинга. Успевшие немного остыть Зеленцов с Барулиным изъяли у свидетелей полтора десятка всяческих цифровых устройств. Витёк сгонял обратно на базу, привёз навороченный ноутбук с долгоиграющим аккумулятором, и принялся копировать фото и видео с изъятых гаджетов. Иностранцы терпеливо стояли рядом, и вот уже первый из них получил обратно свой драгоценный фотоаппарат.
…. — «Невский», «невский», по дороге от Рясенки на Данилово идёт колонна чужих машин! — неожиданно на связь вышел фермер Савченков. — Четыре штуки, все не наши, военные, а впереди них самый натуральный бэтр…
— «Васильевский», я «невский», не понял тебя, повтори ещё раз, — на секунду опешив от такой новости, я попросил Савченкова уточнить сказанное. — Что значит «не наши»? Чьи? Бэ-Тэ-Эр какой марки?
— «Невский», «не наши» означает, что это не российские вояки, а чьи-то другие, — отозвался собеседник. — Тип бэтра мне неизвестен, говорят, что он восьмиколёсный. Ещё видели два джипа и грузовик с тентом.
— Погодь, ты сам видел чужих, или твои люди их видели? — уточнил я очень существенную деталь.
— Я сам никого не видел. Патруль ополченцев обнаружил чужих минут двадцать назад, — ответил Савченков. — Наблюдали примерно с полукилометра, или с чуть большей дистанции. Только сейчас добежали, рассказали мне, а я сразу передал вам.
— Если прошло двадцать минут, то, по идее, гости уже должны быть на подъезде к Данилово, — нахмурившись, произнёс стоявший рядом мой напарник. — Наш наблюдательный пункт молчит, никто не поднимал тревоги.
— Там же девки сидят, толку от них, — поморщился я. — Так, парни, все по машинам — выезжаем! Андрей, Петренко, ты остаёшься за старшего! Задержанных не бить, лишний народ отправляй по домам!
Минуту спустя три наших джипа уже мчались в сторону окраины. Вызвав по рации наблюдательный пост, я с горечью понял, что в очередной раз недоглядел за ситуацией. Точнее, повёлся на поводу у местных, и допустил ошибку с кадрами — взволнованные девушки наперебой затрещали о четвёрке незнакомых машин, которые едут к посёлку. На мой вопрос — почему они молчали об этом раньше — захныкали, и сказали, что всё их внимание отвлеки события у здания администрации. В-общем, бабы есть бабы, проворонили приближение неизвестно кого.
— Стой! Вон, мальчишка на велике, орёт что-то! — прервал мою беседу по рации Михаил. — Эй, малец, говори, что случилось!?
— Там немцы к нам едут, дяденька спецназовец! — во всю глотку закричал пацан. — Впереди броневик, прямо, как в кино, с красным крестом, а за ним — мотоциклисты! Много-много!
— Что за хрень? Немцы с красным крестом? Бред какой-то, — отозвался Соловьёв. — Ты хорошо всё рассмотрел? Сколько мотоциклистов видел?
— Ну, сам-то я мотоциклы не видел, тока броневик, — шмыгнул носом мальчишка. — Но крест видел — большой, красный, нарисованный с белом круге!
— Красный крест… Хм, такое больше похоже на медиков, чем на фашистов, — хмыкнул бывший десантник.
— Ладно, тёзка, поехали, — решил я. — А ты, малой, дуй-ка отсюда домой, и сиди там, не высовываясь, пока всё не закончится! Всё ясно?
— Так он тебя и послушается, майор, — крутя руль, усмехнулся Соловьёв. — То, что для нас нервы и стрессы, для пацанов — радость и приключения… Епыть!
Джип резко, с заносом, затормозил, поднимая пыль. Сзади взвизгнули тормоза «лэндкруйзера», развернувшегося боком практически поперёк дороги. За ним остановился и «гелендваген» с еремеевскими охранниками.
— Евпатий-Коловратий, амеры, что ли? — искренне удивился Ковалёв, увидев наших «гостей». — Не, млин, натуральные пиндосы, вылитые.
— Разберёмся, — буркнул я, открывая дверь. — Чёрт, без переводчика не обойтись… Костя! Григорьев! Ходи сюда — толмачом будешь!
Метрах в ста пятидесяти впереди нас дорога делала небольшой поворот, изгибалась вокруг зарослей осинника. На этом повороте стояли четыре единицы техники, во внешнем виде которых сходу угадывалось их североамериканское происхождение.
Вот из типично американских «хамви» повылезали несколько человек, с виду — типичных солдат армии США. Таких, как мы их обычно себе представляем — в камуфляже, с обвесом, в характерных для американцев шлемах, с вариациями на тему М-16 в руках. Один из «хамви», кстати, также смотрелся, как типичный для американцев джип — с пулемётом на турели, какими-то мешками, принайтованными к бортам.
Второй «хамви» не имел никакого вооружения, а на его борту красовался красный крест в белом круге. Оба армейских джипа встали так, чтобы преградить нам дорогу, при этом турельный пулемёт первого «хамви» был направлен куда-то вверх и в сторону. Пулемётчик рассматривал нас, и, вроде бы, не проявляя никакого желания нашпиговать мой «мерс» свинцом.
Сразу за джипами стоял какой-то бронетранспортёр с тонкоствольной пушкой. Прямо на наших глазах башня БТРа пришла в движение, развернув основное вооружение машины в сторону осинника. В конце колонны находился грузовик, такой же типично американский, угловатый, с брезентовым тентом, на котором красовался всё тот же красный крест в белом круге. Мы не заметили ни мотоциклистов, ни немцев — всё это оказалось плодом фантазии местного пацанья, насмотревшегося современной кинопродукции про войну.
— Идём, Миша, — скомандовал я, увидев, что от маленькой группы амеров отделились двое переговорщиков. — Костя, иди рядом, чуть сзади. Если что — работаем короткостволом в упор. Тэтэшки должны пробить ихние хвалёные бронежилеты.
— Ну, чисто стрелка в стиле начала девяностых, млять, — сплюнул мой напарник. — Не хватает лишь «шестисотых» «меринов» и красных пиджаков.
Мы встретились с американцами где-то посередине дороги, чуть ближе к нашим машинам. Остановившись метрах в пяти друг от друга, секунд двадцать с интересом рассматривали своих визави. Американцы — высокий худой офицер и упитанный солдат среднего роста — были вооружены лишь пистолетами в кобурах на бедре, держали свои руки на виду, и, похоже, не собирались устраивать перестрелку на ровном месте.
— Подполковник медицинской службы Корпуса морской пехоты Соединённых Штатов Америки Дэвид Коллинз, — помедлив ещё пару секунд, представился загорелый высокий седоватый мужик с бесцветными глазами. — Рядом со мной — старший сержант морской пехоты Рон Мак-Кинли. С кем имею честь разговаривать?
— Он случайно не родственник одного из ваших президентов? — слегка улыбнулся я. — Того, в честь которого названа одна из горных вершин Аляски.
— Нет, не родственник, — отрицательно покачал головой подполковник. — Ваш переводчик неплохо знает английский, но говорит с жутким акцентом. Поэтому я попрошу его говорить помедленнее, чтобы было понятно.
— К сожалению, наш переводчик имел мало разговорной практики, — я признал сей очевидный факт. — Он будет стараться… Позвольте представиться: майор полиции Иванников Владимир Иванович, можно просто Владимир, или товарищ майор. Капитан Ковалёв… Лейтенант Григорьев… Энское УВД из Санкт-Петербурга.
— Вы русские? — почему-то удивился Коллинз. — Мы думали, что поляки, или другие восточноевропейцы… Никогда не верил сказкам, что русская полиция ходит с автоматами, в шлемах и в бронежилетах.
— Мы ехали на задание, когда произошло нечто невероятное, — я сразу же начал рассказ о катаклизме с нашей легенды. — Повернули назад…
Я уложился со своим повествованием минут в пять, не более — сработал многолетний опыт коротких и информативноёмких докладов, когда необходимо показать начальству и результат, и подчеркнуть ключевые моменты дела. В свою очередь, американец лаконично поведал о злоключениях его подчинённых — приехали на ночные учения на полигон, в пустынную и холмистую местность, неожиданно пропала вся связь и навигация, утром поехали искать своих, потеряли почти весь день… Вокруг полигона простиралась совершенно незнакомая, и очень странная местность, которую никто до этого момента не встречал.
Переночевали на полигоне, а утром решили двинуть на восток, сквозь незнакомый лес. Во время путешествия сквозь заросли подверглись нападению неизвестного хищника кошачьей породы. Пострадал капрал, который стоял за турельным пулемётом в головном «хамви». Хорошо ещё, что морпех успел пригнуться, и спасти свою собственную голову от челюстей «тигрика».
Хищника расстреляли из пушки бронетранспортёра, разнесли мускулистое тело буквально в клочья. Важный момент: зверюга не боялся техники, стоял напротив БТРа, рычал, скалил зубы, и, скорее всего, раньше никогда не встречался с людьми. Американцам пришлось изменить порядок движения транспорта, поставив четырёхосную «броню» в голову колонны, и не высовывать свои морды из «жестяных» «хамви».
Пару часов назад морпехи подъехали к границе миров, и после небольшой разведки местности углубились во вполне земной ландшафт. Обнаружив торчащую на горизонте колокольню с крестом, поначалу хотели проехать мимо, затаиться, разведать, что, и как. Но, услышав стрельбу, решили не прятаться, и поехали прямо к колокольне, пока не встретили нас.
— Господин подполковник, я правильно понял, что Вы — доктор, а ваши люди — медики по специальности? — больше всего я опасался, что Григорьев ошибся с переводом, или подполковник решил пошутить.
— Вы всё правильно поняли, майор, — кивнул Коллинз. — Моя специальность — хирург, а большинство моих солдат прошли специальную подготовку для спасения жизней солдат на поле боя.
— Похоже, сам Бог вывел вас к Данилово, — теперь я боялся, что мы опоздаем, и раненые умрут, прежде чем им помогут. — Господин подполковник, нам очень нужна, прямо жизненно необходима ваша помощь…
И я быстро поведал американцу, что у нас произошло… внутренне недоразумение, закончившееся нападением на полицию и непредвиденными жертвами среди мирного населения. Организаторы беспорядков — как это и положено в цивилизованных странах — задержаны до выяснения их роли в кровавых событиях. Имеются многочисленные свидетели, в т. ч. иностранные граждане, фото- и видеоматериалы происшедшего.
— Едем, майор, — Коллинз не медлил ни секунды. — Что же Вы сразу не сказали, что вам требуется хирург?
Американец включил связь, командным голосом произнёс несколько быстрых фраз, и минуту спустя объединённая колонна помчалась к зданию правления. Подполковник сразу же предупредил, что он и его люди не собираются лезть в дела русских, но и не потерпят посягательств на их собственное имущество и оружие. Затем попросил меня сесть вместе с ним в его «хамви», и подробнее рассказать о характере ранений у пострадавших. Я понял, что Коллинз не желает терять ни минуты, уже прикидывает в уме очерёдность и сложность предстоящих операций, и старался изо всех сил. Костя старался с переводом, запинался, постоянно встречая незнакомые слова и термины.
Сигналя, чтобы никто не попал под колёса, мы влетели на площадь, и я сразу же побежал в правление. Оказалось, что Диана ещё не приступила к операциям, тянула время из-за отсутствия анестезии и донорской крови. Следом за мной в импровизированной операционной появился Коллинз, а за ним ещё пара американцев, в т. ч. женщина-капитан медицинской службы. Подполковник сразу же взял власть в собственные руки, стал отдавать распоряжения, его подчинённые засуетились, забегали, принялись таскать необходимое из грузовика и второго «хамви».
Я вышел на улицу, вновь отыскал нашу незаменимую Марину, попросил её, чтобы она обеспечила перевод в ходе операций. Диана, конечно, говорила по-английски, но отнюдь не на уровне профессионального переводчика. Коллинз кивнул, сразу принялся задавать вопросы, выясняя всё и вся, одновременно облачаясь в зелёный халат, затем принялся мыть руки в тазике с горячей водой. Рядом с ним переодевалась капитанша и один из сержантов, тот, что сидел за рулём грузовика. Ещё двое морпехов готовили к операции первых пациентов — Еремеева и ту девку, чьи голые груди использовали в качестве отвлекающего средства во время митинга.
— Надевайте халат, Вы будете мне помогать, — выслушав всё, что наговорила наш доктор, американец назначил Диану своим ассистентом. — Это будет очень полезная для Вас практика. Попрошу всех, кроме переводчика, покинуть помещение. Не волнуйтесь, майор, я не раз вытаскивал людей с того света.
Мы вышли на улицу, где к этому времени собралось не менее полутысячи человек. Весть о происшествии у здания администрации разнеслась по всей округе, и в центр посёлка потянулся народ с окраин. Люди заняли все соседние дворы и переулки, терпеливо ожидая какого-нибудь исхода в эпопее с мятежом.
Петренко, похоже, не пользовался серьёзным авторитетом среди населения, и на многие его распоряжения, мягко говоря, забили. Даниловское ополчение возглавил Василий Никитин — один из наиболее успешных фермеров в районе, имевший большой авторитет и влияние среди местных жителей. Имея опору в лице своих трёх сыновей и зятя, до сегодняшнего дня Никитин был правой рукой погибшего Антонова. Его уважали, и, похоже, побаивались практически все мужики в здешней округе. В-общем, в отсутствии прежних авторитетов власть в Данилово постепенно перетекала в руки совершенно незнакомых нам людей.
Ополченцы слегка постращали задержанных нами, обрисовав им вовсе не радужные перспективы, но не били, и не применяли к ним никаких методов физического воздействия. Тем не менее, к нашему возвращению большая часть задержанных изъявляла желание пойти на сделку со следствием. Думаю, что связанные поклонники демократии попросту осознали, что если их по одиночку выдадут народу, то ни у кого из них не будет ни единого шанса уцелеть.
Бунтовщиков окончательно добило то, что появившиеся, словно с неба американцы не обратили на них никакого внимания. Да, да, важно расхаживавшие возле своей техники лейтенант и пара морпехов не обращали никакого внимания на потуги задержанных пожаловаться на зверства и жестокость российской полиции. Граждане самого демократического государства старого мира попросту плюнули на стремление кучки дармоедов воплотить эту самую демократию в отдельно взятом посёлке. Более того, американцы пообщались с иностранцами — пассажирами самолётов, глянули собранное на ноутбуке видео, покачали головами, и стали смотреть на задержанных с осуждением. Как говорится, гримасы демократии в действии.
Чтобы не терять время зря, ожидая результатов от медиков, мы занялись формальной стороной расследования. Снятие показаний, допросы, опрос свидетелей, просмотр доказательной базы. Может, кому-то наши действия покажутся пустой тратой времени, но мы сразу же дали понять даниловцам, что не допустим никакого самосуда над задержанными. Никто не должен пострадать сверх содеянного.
Поразмышляв, Никитин и ополчение встали на нашу сторону, и Василий объявил о создании народного трибунала. Учитывая ситуацию, решили обойтись без адвокатов и прокуроров — свидетелей и доказательств хоть отбавляй. Оставалось лишь выяснить, кто конкретно организовал всю эту заваруху с митингом.
Часов через пять, когда часть народа отправилась по домам, на крыльце здания администрации появился Коллинз. В окровавленном халате, немного уставший, с непроницаемым лицом. Мельком взглянув на накрытые брезентом тела — их ещё не унесли в церковь — он подозвал нас с Ковалёвым и своего лейтенанта.
— Я прооперировал наиболее тяжёлых пациентов — мужчину и женщину, сейчас их уже зашивают, — сообщил американец. — Теперь я вытащу пулю из ноги вашего добровольца, а затем возьмусь раной на голове мятежника. Господин майор, есть просьба: организуйте мне и моим людям возможность помыться и отдохнуть после работы.
— Доктор, тот раненый мужчина поправится? — сразу же спросил я. — Это мой хороший товарищ, мы вместе служили на афганской границе.
— Я сделал всё, что в моих силах, майор, — во взгляде подполковника промелькнуло что-то похожее на уважение. — Дальше на всё воля Божья, господа.
Американец удалился в операционную, а мы вновь приступили к своей профессиональной работе. Переговорили с одним из охранников Еремеева, выяснили, что некоторые подвальные помещения нашей базы можно использовать как временный изолятор для содержания задержанных. Захватив с собой Витька и Лёню, Зеленцов поехал осматривать будущие застенки для борцов за демократию на предмет невозможности выбраться из-под замка.
— Шеф, я, вот, никак не пойму, какого хрена вообще эти уроды полезли свергать власть прямо сейчас, а? — спустя какое-то время ко мне подошёл Руденко. — Они, что, не могли затаиться на время, подождать недельку, месяц, наконец? Ведь, не идиоты же круглые, должны были понимать, что и как?
— Ты прав, Рус, они отнюдь не идиоты, и очень хорошо всё понимали, — ответил я. — Именно поэтому они пошли ва-банк сразу, не медля ни дня.
— Володя, я не умею читать мысли, не научился ещё, — уточнил капитан. — Объясни, наконец, толком, без намёков и иносказаний.
— Ну, смотри: большая часть из этих ребят либо ничего не умеет делать, либо никогда не работала руками, — полистав стопку бумаг, я нашёл нужный бланк. — Представь себя на месте менеджера солидного банка, или в кресле крупного чиновника. Представил? А теперь прикинь, что завтра тебе придётся идти работать на ферму, навоз кидать, или сажать картошку.
— Если надо работать, чтобы прокормить себя, то надо идти, и пахать безо всяких разговоров, — пожал плечами Руденко. — Хоть на ферму, хоть куда. Жрать-то, как ни крути, хочется.
— Это потому, Рус, что тебе не надо терять свой общественный статус, и ты не стал рафинированным засранцем. Ты не боишься испачкать руки, не боишься натереть мозоли, — усмехнулся я, глянув на капитана. — А вот они — испугались. Испугались, что потеряв всё, никогда не сумеют вновь достичь того положения в обществе, которое они имели в старом мире. Испугались того, что с каждым днём они окажутся всё дальше и дальше от власти, и никогда не смогут насладиться ощущением своего былого могущества. Страх, Рус — это мотивация не хуже основного инстинкта.
— Да ты прямо-таки психолог, товарищ майор, — раздалось у меня за спиной. — Вона, как грамотно разложил всё по полочкам, и про страх правильно подметил, и про положение.
Я обернулся: позади меня стоял, улыбаясь, Василий Никитин вместе с небольшой группой ополченцев. Среди них выделялось двое, внешне чем-то похожие на нового главу местной власти, и обритый наголо здоровяк в полинявшем и затёртом камуфляже. Никитин улыбался, шутил, но взгляд его зелёных глаз свидетельствовал о холодной решимости идти до конца к поставленной цели. Возникало ощущение, что при разговоре Василий изучает своего собеседника, словно смотрит на него в оптический прицел.
— Моя профессия обязывает быть разносторонне подкованным во многих сферах человеческого бытия, — я постарался улыбнуться как можно более дружелюбнее. — Есть один очень важный нерешённый вопрос, товарищ Никитин — по какому закону будут судить бунтовщиков? По УК Эр-Эф, или, как?
— Хороший вопрос, Владимир Иванович, — хмыкнул Василий. — Думаю, что законы России, в силу сложившихся обстоятельств, можно считать утратившими свою юрисдикцию. Нам нужны иные законы — простые, действенные, и справедливые, которые невозможно повернуть, словно дышло… Давай, кстати, перейдём на «ты». Так проще, удобнее, когда говоришь с мужиком.
— Принято, — кивнул я, протянув собеседнику руку. — Так что будем делать с законодательной базой? Принимать новую конституцию, новый УК, и прочее?
— Почти угадал, — обменялся со мной рукопожатием Никитин. — Юрий Александрович, наш местный директор школы и учитель по совместительству, уже готовит новое основное законодательство. Сидит со вчерашнего дня, корпит над бумагами. За образец, как я слышал, он взял Устав ООН и прочие декларации прав человека… Ладно, что у вас со следствием? Выяснили, кто организовал всю эту бойню?
— Работа практически завершена. И, знаешь, мы очень удивились, когда вышли на заказчика, — заинтриговал я собеседника. — Как не нелепо это звучит, но депутат Белоусов и его шайка оказались исполнителями, орудием в руках одной хитрой бабы. Тебе имя Валерии Собчак что-нибудь говорит?
— Нет, впервые слышу, — пожал плечами фермер. — Кто это?
— Вот, мне тоже ничего не показалось странным, пока Михаил не припомнил кое-что «из прошлой жизни», — я кивнул в сторону своего напарника, который сортировал показания свидетелей. — Валерия Максимовна Собчак, три высших образования, внебрачная дочь олигарха Быстрова, постоянно проживает в Лондоне, с малых лет обретается в кругах весьма интересных людей…
— Володя, да не тяни кота за одно место, — поднял голову от бумаг Ковалёв. — Лесбиянка она, эта Валерия, плюс — связана с организаторами всяких «цветных» революций в ближнем зарубежье, и прочих «майданов» для даунов.
— Ну, вот, Миша, ты обломал всю интригу, — я покачал головой. — Собчак — внимание — магистр психологии Оксфорда, способная и повертеть попкой, когда это требуется, и жёстко схватить за причиндалы. Короче, эта сучка со своей любовницей «развели» Белоусова и прочих чиновников, словно завзятые лохотронщики.
— Етить-колотить, майор, — Никитин, похоже, никак не ожидал подобного результата расследования. — Ты хочешь сказать, что две бабы обвели вокруг пальца полтора десятка не самых тупых мужиков, и на раз-два организовали натуральную революцию?
— Не веришь мне — на, сам читай показания и протоколы, — я демонстративно сунул Василию стопку бумаг. — Смотри видео, которое наснимали иностранные граждане, поговори с Белоусовым, с Рабиновичем, когда того отпустят медики.
— С чего бы мне не доверять тебе, майор? Ты здесь человек новый, практически посторонний, ни в чём особо не заинтересованный, в симпатиях не замеченный. А то, что ты и твои парни задавили в зародыше бунт приезжих — так куча народа видела, что вы защищались, и стрелять начали, когда те упыри положили Федосеева с участковым, — Никитин взял бумаги, прочитал чуть-чуть, пролистал, протянул обратно. — Я верю тебе, не как своему, конечно, но верю. Работайте дальше, а нам надо убрать погибших. Похороны будут завтра, после чего по жребию выберем судью, дюжину заседателей, и к вечеру огласим приговор. Всё по закону, как и должно быть.
— Интересно, знает ли он, что за основу Устава ООН была взята Сталинская Конституция? — задумчиво произнёс мой напарник, наблюдая, как ополченцы грузят в машину тела погибших. — Я тут кое-что слышал об ихнем директоре школы. Юрист по образованию, имел успешную практику, уехал в деревню, когда заболела его дочка, пошёл работать учителем в школу. Уважаемый человек, между прочим.
— А мне, Миша, сейчас интересно иное — почему американцы поехали на восток? — отозвался я. — Не на запад, не на север, а именно на восток?
— Ну, ты и спросил, Вовка, — сплюнул Ковалёв. — Этот Коллинз хрен чего нам скажет — твёрдый, как кремень, умён, грамотный профессионал. Я бы посидел с ним, попробовал бы поговорить по душам, но, боюсь, перепьёт он меня, грешного.
— Думаешь? Надо бы вечерком попробовать, за знакомство, — решил я, припомнив, что у Еремеева имелся солидный запас выпивки в личном баре. — Думаю, Николай не обидится, если мы напьёмся за его здоровье.
Спустя какое-то время на пороге правления наконец-то вновь появился американский хирург. Усталый, в очень грязном халате, но с довольным выражением на лице. Следом за Коллинзом вышла Марина, присела на ступеньках крыльца, попросила закурить и чего-нибудь спиртного. Подполковник пристально посмотрел на нашу переводчицу, но ничего не сказал, лишь недовольно дёрнул уголком рта.
Не обращая внимания на мнение морпеха, я велел своим организовать сигарету, сам дал девушке фляжку с вискарём, а затем усадить Марину в машину. Переводчица провела несколько часов в темной операционной, и имела полное право подымить в своё удовольствие и даже напиться вдрызг. Вскоре в дверях показалась Диана и другие американские медики, выглядевшие, словно зомби из фильмов ужасов.
— Господин майор, все операции прошли успешно, — произнёс Коллинз, когда я вместе с Костей подошёл к крыльцу. — Теперь вам следует обеспечить заботу и уход за наиболее тяжёлыми из пациентов. Имейте в виду — перевозить их пока нельзя. Девушка вообще практически вернулась с того света. Я понимаю, что она участвовала в бунте, но, можно считать, что Бог уже наказал её за все грехи.
— Я понял Вас, господин подполковник. Даже не знаю, сможем ли мы как-нибудь отблагодарить Вас и всех ваших людей за доброту и самоотверженность, — ответил я. — Мы предоставляем в ваше полное распоряжение дом господина Еремеева, которому вы недавно спасли жизнь. Там есть душ, и прочие санитарные удобства.
— О, да, душ бы сейчас был как раз кстати, — снимая халат, высоким голосом произнесла капитанша. — Дэвид, Вы позволите дамам первыми принять душ?
— Конечно, Джулия. Так и быть: вы с Кейт примите душ первыми. Постарайтесь не израсходовать всю горячую воду — она теперь жуткий дефицит, — чуть улыбнулся американец. — Владимир, Вы слышали когда-нибудь о клятве Гиппократа? Слышали… Возможно, я придерживаюсь старомодных принципов, но стараюсь поступать так, как бы поступил Христос. Мы не могли не помочь раненым, т. к. имели возможность это сделать.
Я подозвал местного фельдшера, полдюжины местных женщин, вызвавшихся поработать добровольными сиделками, представил им Дэвида. Диане хватило знаний её английского, чтобы объяснить женщинам, что от них требует заграничный хирург. Поразмыслив, мы оставили старшей из сиделок рацию, наказав докладывать каждые полчаса, и немедленно бить тревогу в экстренном случае.
Появился Никитин с целым отрядом ополченцев, отрядил четверых бойцов, чтобы отнести домой раненого товарища. Рабиновича заперли в какой-то каморке в здании правления, выставили часового. Остальных задержанных ополченцы погнали пешком почти через всю деревню, предварительно пообещав мне доставить всех живыми.
— Странный он какой-то, этот Коллинз, — задумчиво произнёс Ковалёв, когда мы вели за собой колонну американской техники на нашу базу. — Рассуждает о Христе, словно проповедник, следует древним клятвам. Чудно.
— Иное мышление, иное воспитание, иной образ жизни, — пожал плечами я. — Тот образ тупых и бессовестных американцев, который тщательно навязывается с помощью СМИ, не всегда соответствует реалиям. В жизни вообще часто все бывает не так, как это кажется поначалу.
— Ну, то, что эти амеры вояки не особо серьёзные — видно невооружённым глазом, — вступил в разговор Соловьёв. — Автомат держать, конечно, умеют, но не более.
— Зато умеют работать скальпелем, на что способен отнюдь не каждый, — возразил я. — Будь на их месте крутые спецназеры — лежать бы сейчас Кольке в церкви, рядом с Антоновым и Федосеевым.
— Твоя правда, майор, — согласился со мной тёзка. — Чёрт, ну, как же вы, так, мужики, а?
— А вот так — каком к верху. Лопухнулись мы, и всё тут, — зло отозвался Михаил. — Сам завтра увидишь видео, когда суд будет. А сейчас не береди рану, и так тошно.
Мы потеснились, перебравшись, кто куда, расселили вновь прибывших с комфортом. Дом у Николая, конечно, не маленький, но в нём никак не помещались дополнительные семеро человек, а именно столько было гостей-американцев. Семь морпехов, среди которых пара женщин, и один легкораненый боец. Женщины, впрочем, казались способными за себя постоять, и, как показала практика, были привычны к виду крови.
Прикинув количество едоков, Саша Барулин вздохнул, и попросил помочь ему с готовкой. Пришлось почти всей толпой топать на кухню. Вскоре туда же заглянул лейтенант-американец, и, не говоря лишних слов, присоединился к чистке картошки. За ним появились и другие морпехи, принялись помогать, кто чем, толкаясь и мешая друг другу.
Капитан посмотрел на этот бедлам, и отобрал себе пятерых «поварят». В результате я оказался лишним, вышел во двор, где и столкнулся с Коллинзом. Тот общался со слегка подвыпившей Мариной, и, что удивительно, не смотрел на девушку с осуждением, как это было у здания администрации.
Американец, похоже, успел расспросить Марину про полёт «аэробуса» и его посадку на воду, про то, что на шоссе приземлились ещё два авиалайнера, и про много другое. Девушка ничего не скрывала, говорила, и говорила, словно на исповеди. Коллинз лишь качал головой, уточняя какие-то детали. Мда, морпех — он и в Африке морпех, даже если полевой хирург.
— Владимир, можно ли нам съездить на побережье, а затем посмотреть самолёты? — увидев меня, поинтересовался подполковник. — Мы возьмём с собой эту замечательную девушку, если она будет не против.
— Хорошо, Дэвид, сейчас пообедаем, дадим задачи личному составу, и съездим на море, — подумав, я согласился с предложением американца. — А затем я бы хотел проехать к тому месту, где вы пересекли границы миров — когда выехали с полигона, и когда вновь вернулись в «наш» мир.
Спустя примерно час с небольшим я ехал к морю вместе с Коллинзом на его «хамви». Для начала подполковник попросил показать ему дорогу к церкви, где он поднялся на колокольню, и зафиксировал весь окружающий ландшафт на свою видеокамеру. Затем американец проложил весьма сложный маршрут, в результате чего мы посетили место аварии фуры с продовольствием, а затем прокатились по пляжу, огибая лесистый мыс.
Вскоре впереди показался полузатонувший «аэробус», какие-то обломки на песке, следы гусениц «витязя», тянущиеся к пробитой сквозь лес дороге. Мы свернули на этот путь, и уже через три минуты выехали на шоссе, где повернули налево, в сторону «аэропорта Данилово». Так со вчерашнего дня величали место стоянки на трассе двух успешно приземлившихся самолётов — «боинга» и «ила».
Работавшие в поте лица лётчики не ждали никаких гостей, но были в курсе всех новостей посёлка. Получив известие о жертвах среди мирного населения, Анисин отослал в Данилово пару ополченцев, выставленных погибшим участковым для охраны авиалайнеров. Затем из посёлка примчались несколько пацанов, которые до стрельбы крутились вокруг, да около, и рассказали, что произошло. Рассудив, что лётчики ничем не помогут ни раненым, ни погибшим, пилоты продолжили снимать двигатели с «боинга».
После появление американских морских пехотинцев работа застопорилась. Немцы и французы — отличные работяги, по словам наших пилотов — втянули подполковника в длительную беседу. Марина едва успевала переводить, я слушал, узнавая для себя множество интересных моментов и технических подробностей.
В-общем, оказалось, что самолёт «Люфтганзы» практически не имеет шансов вновь подняться в воздух — повреждённая при посадке стойка носового шасси требовала заводского ремонта. Чудо, что она ещё полностью не накрылась. Лётчики трёх стран изучили проблему, и решили, что «боинг» можно стать кладезем запчастей и материалов, которые однозначно понадобятся нам, землянам.
Наш же «ил» был в рабочем состоянии, и мог взлететь в любой момент. Оставалось лишь освободить взлётную полосу, для чего требовалось столкнуть «немца» с трассы. Дело, в общем-то, не особо сложное, но состояние почвы вокруг шоссе не позволяло просто так выпихнуть многотонную машину в чистое поле. Поэтому экипажи занялись облегчением «боинга» — снимали с самолёта двигатели и другие ценные девайсы. Кроме этого, французы надеялись в перспективе вытащить на берег и свой собственный «аэробус», чтобы разобрать его на материал. Планы, как говорится, наполеонские, оставалось надеяться, что и возможности лётчиков не разойдутся с их намерениями.
— Владимир, я многое повидал, и имею полное право утверждать, что эти люди — самые настоящие герои, — заявил мне Коллинз, когда мы распрощались с пилотами, и уехали с шоссе. — Да, да, не я, не мы, медики, а они — спасшие сотни жизней. Я надеюсь, что их знания и опыт будут востребованы в этом новом мире.
— Согласен, Дэвид, — кивнул я. — Предлагаю сегодня вечером посидеть всем коллективом, отметить наше знакомство, помянуть погибших, и просто подлечить нервы.
— А ты хитрец, товарищ майор, — улыбнулся подполковник. — Ладно, будь по-твоему — посидим, выпьем водки — русского национального напитка.
— Будешь смеяться, Дэвид, но бар у «Ерёмы» забит вашим виски и французским коньяком, — засмеялся я. — Там всего лишь пара бутылок водки, да и та шведская.
— Расскажи мне, Владимир, про своего друга «Ер-йоу-му», — попросил Коллинз. — Вы, как и мы, воевали с талибами, да?
— В те времена их называли «духами», — помолчав, я решил рассказать американцам, как мы лазили по горам, сидели в засадах, ставили минные поля, ели из одного котелка. — После развала Союза в Таджикистане началась гражданская война…
Как-то незаметно я втянулся в повествование, и вскоре обратил внимание, что подполковник очень внимательно меня слушает. Стоявший за турелью сержант Мак-Кинли спустился вниз, притих на своём сиденье, и даже перестал жевать жвачку. Марина переводила, причём делала это с куда большим интересом, чем беседу морпехов с пилотами. У меня возникло ощущение, что девушка изучает мою личность по моему же рассказу, словно заправский психолог. Хе-хе, девочка, не тебе соревноваться в психологии с матёрым опером.
— Мы приехали, Владимир, — неожиданно прервал меня Коллинз. — Вот это место, где мы пересекли границу с Россией. Там, дальше — чужой лес, чужие звери, абсолютно не наша земля. Я не рискну ехать туда на этой «жестянке». Туда надо ехать на бронемашине.
— Дэвид, а сколько километров вы проехали по чужой земле между полигоном и нами? — поинтересовался я, удивляясь про себя неожиданной трусости американца. Впрочем, на нас никакие «тигры» не нападали, и мы углублялись в чужой мир метров на двести, не более. — Меня интересует расстояние по-прямой.
— Сколько по-прямой — я не знаю, — подумав, ответил подполковник. — Мы покружили по чужому лесу около часа, прежде чем выбрали более-менее проходимый маршрут. Думаю, полоса чужой земли тянется на двенадцать-пятнадцать…эээ, километров.
— Десять-двенадцать километров, сэр, — уточнил сидевший позади сержант. — Я почти всегда стоял на месте, пока Вы с лейтенантом искали дорогу, поэтому примерно запомнил, сколько мы проехали без блужданий.
— Да, да, Рон вёл грузовик, к которому мы возвращались раза четыре, — кивнул Коллинз. — Поэтому он прав, а не я.
— Ладно, поехали обратно в Данилово, — решил я, поглазев на пробитую американцами дорожку сквозь кустарник. — Дэвид, я всё-таки хочу проехать по вашему маршруту, посмотреть ваш полигон. Никогда не был в Штатах — хочется побывать.
— Хорошо, Владимир, ты побываешь в Америке. Мы, кстати, также никогда не бывали в России, — усмехнулся хирург. — Имей в виду, что на нашем полигоне расставлены мишени для боевых стрельб — корпуса старой и разбитой техники, годной лишь на металл. Поэтому ничему там не удивляйся.
Когда мы приехали обратно на базу, ко мне подошёл Михаил, извинился перед гостями, и отозвал меня в сторону для приватного разговора. Я удивился такой конспирации, сказал американцам, что сейчас подойду, и последовал за капитаном.
— Володя, знаешь, что я видел у ополченцев? Автоматы! Самые настоящие Пэ-Пэ-Ша. Не шучу, — Ковалёв действительно был обеспокоен не на шутку. — Пока тебя не было, Никитин прислал вестового на велосипеде, и тот передал записку. Вот она. А у вестового за спиной был «шпагин», я отвечаю.
— Ну, и что из этого? У нас же есть пулемёт, немецкий, почему бы и Василию не раскопать старый схрон, — заметил я, читая записку от нового главы. — Странно, почему он послал из-за ерунды вестового, когда бы мог просто вызвать по рации.
— Вот и я не понимаю, зачем присылать автоматчика, когда есть рации, — нахмурился мой напарник. — Это ещё не всё. Американка Кейт заперлась в ихнем броневике, и разговаривала с кем-то по радио. Сам я не видел, но мне Лёня сказал, охранник. Не к добру это, что-то они затевают, эти чёртовы америкосы.
— Может, Коллинз не сказал нам всей правды, и на ихнем полигоне оказалась крупное подразделение «кожаных воротников», и те вскоре пожалуют вслед за разведчиками? — предположил я. — Хм, это не объясняет, почему отряд подполковника двинулся в путь… По идее медики должны сидеть в тылах, а не лезть вперёд, вместо разведчиков. Если бы у этих семи амеров были товарищи, то они давно бы пожаловали в Данилово. Нет, в этом нет логики, здесь что-то другое.
— Ну, как знаешь, — насупился Ковалёв. — Я доложил тебе о своих подозрениях, а ты решай, что теперь делать.
— Не будем спешить, Миша, — решил я, вновь пробежав глазами записку Никитина. — Полагаю, что ты уже поделился подозрениями с парнями, а наших оперов никакие морпехи не обведут вокруг пальца.
— Да, мужики держат ухо востро, — хищно оскалился капитан. — Если что, мы уделаем пиндосов первыми, причём по-тихому.
Около часа спустя мы с Ковалёвым отправились на разговор с новым главой, решив на обратном пути завернуть к «госпиталю». Двор Никитина нашли быстро, благо заранее знали, куда свернуть. После известных событий глава решил не тревожить покой раненых, и перенёс штаб в своё собственное жилище.
— Проходите, товарищи, чувствуйте себя, как дома, — в ответ на приветствие кивнул Василий, сразу же представляя коренастого дядьку в камуфляжной кепке. — Знакомьтесь: Александр Матвеевич Доценко, с сегодняшнего дня отвечающий за возрождение покинутых деревень.
— Смотри, ты не верил, — пихнул меня локтем Михаил. — Вон, у Александра Матвеевича «шпагин» на плече, готов поставить, что не муляж, и не игрушечный.
Действительно, на плече гостя висел автомат Шпагина с дисковым магазином. Держался Доценко свободно, уверенно, как и полагает вооружённому человеку, не боящемуся никого и ничего. Дядька пожал нам руки, пристально оглядел с ног до головы, словно впервые видел. Хотя, может, так оно и было.
— Присаживайтесь на диван, мужики. А ты, Матвеич, не тяни, излагай свою просьбу, — Никитин присел на стул напротив нас. — Наташа! Принеси нам чего-нибудь перекусить, гостей угостить.
— Дела у нас не самые весёлые, товарищи, — Доценко погладил свои пышные усы, бросил острый взгляд в нашу сторону. — Чтобы всем выжить, надо немедленно начать посевные работы. Для этого требуется земля, горючее, техника, семенной фонд, и рабочие руки. В достатке у нас лишь последнее и предпоследнее. Земля, к сожалению, частично запущена, а солярки для тракторов хватит на месяц-другой.
— В посёлке есть несколько лошадей, — напомнил новый глава. — Пахать, кстати, можно и на коровах. В войну, Матвеич, и не такое бывало.
— Придёт время — будем пахать и на коровах, — вполне серьёзным тоном произнёс собеседник. — А пока надо выжимать максимум из техники. В-общем, с завтрашнего дня мы начинаем распахивать заброшенные поля, и заново отстраивать покинутые деревни. Для этого очень нужен ваш вездеход, без которого нам никак.
— И нафига вам «витязь»? — поинтересовался мой напарник. — Это же не трактор, на нём пахать как-то не очень.
— Никто не собирается пахать на «витязе», он нужен нам как самоходный дом для бригады строителей, — Доценко, похоже, совершенно не имел чувства юмора. — Вы были на ферме Макеева, и лучше нас знаете, какие звери бродят в чужих лесах. Мужикам, которые первыми начнут работу в покинутых деревнях, придётся ежечасно рисковать своей собственной шкурой. У нас есть автобус, пара бытовок на колёсах, но это не совсем то, что нужно.
— Что же, «витязь» подходит на роль самоходной крепости, — я согласился с железной аргументацией Матвеича. — Работать, как понимаю, будете вахтовым методом?
— Да, нет никакого смысла кататься туда-сюда, да попусту жечь горючее, — ответил собеседник. — Поедем сразу целой бригадой, человек пятнадцать, восстановим наиболее сохранившиеся дома, потом перейдём к следующей деревеньке. Даст бог, за пару недель управимся, начнём расселять народ.
— Я всё-таки спрошу: а где вы раздобыли свой Пэ-Пэ-Ша, Александр Матвеевич? — не удержал любопытства мой напарник. — Уж больно он хорошо сохранился, ажно завидно.
— Где взяли, там, к сожалению, больше нет, — вместо Доценко отозвался Никитин. — Мы же не спрашивали вас, где вы отрыли Эм-Гэ.
— Михаила интересует, каким образом удалось обеспечить столь хороший внешний вид оружия, — усмехнувшись, уточнил я. — С патронами, кстати, как — не сгнили?
— Секрет сохранности прост: герметичная бочка, солидол, отсутствие перепадов температур, — улыбнулся в ответ Василий. — Патроны ещё толком не отстреливали, не до того было. Наташа! Гости, что, так и уйдут голодными?
Появилась хозяйка, вполне симпатичная женщина около сорока лет, принесла большой поднос с разнообразными холодными закусками. Затем на столе появился чайник, домашний пирог, банка с малиновым вареньем. Пожелав всем приятного аппетита, супруга Никитина удалилась, шурша юбкой. Василий хмыкнул, гордо глянув в нашу сторону, мол, хороша Маша, да не ваша.
За трапезой поговорили практически обо всём, обсудили многие вопросы, согласовав некоторые позиции с местной властью. В частности, новый глава реорганизовал работу наблюдателей на колокольне, заменив местных девушек квартетом пенсионеров уже непризывного возраста. Кроме этого, Никитин послал в Замятино ещё пятерых ополченцев, чтобы усилить отряд Семён Семёныча. На эту деревеньку, как мы поняли, местные власти возлагали огромные надежды в плане расселения народа.
Попутно мы решили вопрос о замене «витязя» парой грузовиков, чтобы лётчики смогли демонтировать двигатели с «боинга». Василию ещё раньше понравилась идея превратить авиалайнер в комфортабельное общежитие, но он сразу же предупредил, что без помощи местных пилоты сразу же сядут в лужу. Почти в прямом смысле этого слова, т. к. почва вокруг того участка шоссе очень вязкая. Самолёт можно было столкнуть с трассы, лишь построив бетонные дорожки под его шасси. Материал для этого — бетонные плиты — как оказалось, имелся, и, по идее, в достаточном количестве. Не так давно в Данилово началось возведение двух особняков для каких-то не самых бедных горожан, материалы для стройки подвозили весь апрель, в т. ч. кирпич, арматуру, бетонные перекрытия. Теперь местные планировали использовать всё это добро для ремонта домов в Замятино и в заброшенных деревнях.
Кроме этого, Никитин намекнул, что еремеевский забор построен из очень хороших плит, которым нашлось бы и иное применение. Я согласился с идеей Василия, предложив для приличия дождаться одобрения со стороны хозяина этого забора. А то как-то неприлично ломать постройки в доме человека, который приютил тебя и многочисленных незваных гостей. Начнёшь с забора, а там и до брусчатки руки дойдут, и до прочего.
В конце разговора, уже под чаёк, обсудили американцев, которые оставались «тёмной лошадкой», непредсказуемой, но с очень хорошими зубами. Никитин предложил идею интегрировать морпехов в силы самообороны Данилово, чтобы амеры не оказались в стороне от общественных процессов, и не стали бы источником каких-нибудь проблем. Коллинз в этом случае назначался бы главным по медицине, с весьма широкими властными полномочиями. Я пообещал подумать, прозондировать позицию Дэвида на этот счёт, обставить данное предложение так, чтобы подполковнику сложно было бы пойти в отказ.
— Василий, думаю, ты прекрасно понимаешь, что завтра трибунал вынесет десяток смертных приговоров, которые надо будет приводить в исполнение, — я решил заранее расставить все точки над «и». — Имей в виду: ни я, ни мои люди в палачи не пойдут. Одно дело убить, когда на тебя нападают, и совсем иное — казнить, пусть даже преступников. Поверь, я знаю, о чём говорю.
— Умеешь ты под конец обломать, майор, — тяжело вздохнул глава. — Думаешь, если мы деревенские, то нам пофигу, кого закалывать — кабанчика, или человека? Да у меня самого эта мысль о казни не выходит из головы, постоянно давит, и давит, как не знаю, что. Не знаю я, кому поручить это дело! Не знаю!
— Смягчить приговор, как я понимаю, невозможно? — на всякий случай закинул удочку Ковалёв. — Ну, типа, заменить «вышку» пожизненным, или каторгой?
— Нет, Миша, не в данном случае, — отрицательно покачал головой я. — Да, никто и не пойдёт на такое, не тот мир, и не то время.
— Есть один вариант, товарищи начальники, — неожиданно заговорил Доценко. — Даст бог, никому из наших не придётся проливать кровушку, и брать лишний грех на душу.
— Говори, Александр Матвеевич, что за вариант такой? — сразу же оживился Никитин. — А то хоть самим в палачи идти.
— Тех, кого приговорят казнить, надо попросту запереть в подвале старой водонапорной башни, не кормить их, и не поить, — промолвил гость, очень внимательно наблюдая за нашей реакцией. — Остальное они сделают сами. Жестоко, конечно, но Романа Георгиевича нам никто не заменит, да и Антонову они не дали ни одного шанса. Такой вариант, товарищи.
— Жестоко. Жестоко, но справедливо, — помолчав, согласился глава. — И я не вижу никакого иного решения. Наверное, так и поступим, если никто не захочет марать руки о всякую грязь.
— Ладно, товарищи, будем считать, что вопрос решён, — глянув на часы, я поднялся на ноги. — Нам ещё надо американцам застолье выкатить, напоить, накормить, и в печь посадить. Шучу. Удачи, мужики.
— Чёрт, да этот Доценко хуже маньяка, — уже на улице произнёс мой напарник. — Интересно, не сидел ли он, часом? А если сидел, то по какой статье?
— Да, пофигу, Миша, — отозвался я, садясь за руль. — Забудь и забей. Жизнь пошла другим путём, и всем нам дали второй шанс. Наше прошлое осталось в другом мире. Извини.
Ковалёв ничего не сказал, лишь громче обычного хлопнул дверью. Мы поехали на базу через «госпиталь», проведали раненых, поговорили с сиделками. Выяснили, что ни Николай, ни девушка ещё не пришли в себя, а полчаса назад пациентов проведала американская докторша-капитан, приехавшая с переводчицей на «хамви». Джулия, как я понял, намеривалась заступить на ночное дежурство, чтобы лично контролировать состояние пациентов. Американцы взяли очередные очки в свою пользу.
Вечером пили почти все, невзирая на национальность, звания и пол. Кто-то выпил чуть больше, кто-то — часовые на воротах — лишь пригубил символически. Зато все поели, сколько хотели, никто не остался голодным. Во дворе дома развели большой костёр, пару костров поменьше для шашлыков и барбекю, пустили по кругу пару бутылок отличного виски. Зеленцов распорядился, чтобы Костя сгонял в «госпиталь» с угощением для Джулии и сержанта Мак-Кинли, которые следили за состоянием раненых.
Пока народ отдыхал и расслаблялся, я улучил момент, отловил Марину, а затем попросил Коллинза улизнуть для беседы тет-а-тет. Дэвид, похоже, нисколько не удивился, и пошагал с нами к мостику через ручей. Предупредив переводчицу, что отныне она включена в круг посвящённых, я приступил к беседе я подполковником.
Американец удивил. Как оказалось, он сам хотел занять какое-то место в местной иерархии, чтобы форматировать многонациональную толпу пассажиров во что-то более похожее на коллектив. Надо сказать, что иностранные граждане сразу же прониклись уважением к Коллинзу и его людям, признали влияние и авторитет морпехов, и прислушивались к мнению подполковника.
В то же время, Коллинз не хотел давать никаких обещаний сейчас и здесь, отшучивался, предлагал для начала освободить шоссе, и совершить облёт хотя бы ближайших окрестностей нового мира. Американец не исключал, что кроме всех нас в чужом мире оказалось множество землян, среди которых могут оказаться самые разные люди и сообщества. К примеру, подполковник не хотел бы встречаться с китайцами, с вьетнамцами, не желал бы жить по соседству с арабами, и с любыми другими мусульманами.
Я быстренько прикинул национально-религиозный состав населения Данилово, и стал активно расписывать Коллинзу, как ему повезло с русскими. Дэвид не спорил, соглашался, но продолжал гнуть свою линию. В конце концов, мне удалось выжать из американца обещание, что тот подумает денька три, и примет какое-либо решение.
Марину этой ночью я так и не отпустил. Как-то само собой получилось, что после ухода Коллинза мы остались на мостике одни, и продолжили разговор о нас. Затем уединились в одной из запирающихся на ключ комнат еремеевского особняка, и перешли к сладкому. Девушка оказалась горячей, достаточно опытной, жаждущей ласки и ощущений после пережитых стрессов. А стрессы, как известно, хорошо снимаются интимной близостью с особями противоположного пола.
Под утро меня разбудил Толик, и страшно зевая, сообщил, что шефу пора бы отправляться на дежурство, а не почивать с красавицей под боком. Я шутливо погрозил Новичонкову кулаком, тихонько, чтобы не разбудить Марину, улизнул из комнаты, вышел во двор. Стоял тот предрассветный час, когда ночь постепенно сдавала свои права нарождающемуся дню, таяли сумерки, а по низинам стлался туман. В почти полной тишине с моря доносился лёгкий шум прибоя, обычно не слышный в дневное время.
Дежурили на пару с Марком, эмчеэсником из Архангельска. До этого момента у меня как-то не получалось пообщаться с этим парнем, и я постарался восполнить данное упущение. Как оказалось, Марк имел в своём послужном списке военное прошлое — служил на Кавказе в спецназе Внутренних войск, о чём предпочитал не распространяться.
Я припомнил, что Барулин упоминал о командировках Мышкина, имевшего звание капитана, но по какой-то причине эта информация влетела мне в одно ухо, а через другое вылетела. Мда, старею. На вид Марк — тихий скромный парень, даже немного стеснительный, и никто бы не подумал, что он владеет практически всеми видами стрелкового оружия, водит БТР, умеет работать с ножом, сапёрной лопаткой. Кроме этого, не понаслышке знаком с миномётом, АГСом, различными минами и взрывными устройствами.
В-общем, я подумал, и предложил Мышкинк на выбор автомат, или снайперскую винтовку. Марк подумал, и выбрал СКС с оптикой, а как дополнительное оружие — старый, проверенный временем и многими войнами ТТ. Тот самый, с глушителем, из еремеевского запаса. Попутно наш новый снайпер намекнул, что неплохо бы стянуть что-нибудь зачётное у американцев, уж очень у них навороченные стволы, ажно завидно. Я засмеялся, и ответил, что морпехи скоро перейдут из разряда гостей и союзников в статус нашего личного состава.
Ночь не принесла никаких проблем, или неожиданностей. Всё те же ежечасные переклички по рации, спокойные доклады ополченцев с ближайших ферм, очередные нервы Семён Семёныча, визуально наблюдавшего марш стада местных слонов по околице Замятино. Я вновь запретил бывшему военному стрелять в этих животных, чтобы не провоцировать их ответной ненависти. Если слоны не трогают нас, то и людям нет особой необходимости бить зверей, пусть даже ради мяса. Мы ещё не настолько голодаем, чтобы устраивать форменную бойню этих миролюбивых животных.
Новый день начался с визита целой толпы даниловских мужиков, под предводительством уже знакомого нам Доценко. Народ, как я понял, пожаловал почти всей бригадой — и себя показать, и на американцев посмотреть. Последние, похоже, оценили наличие у ополченцев семи автоматов — пары «ксюх» и пяти ППШ. Это, не считая других стволов, в основном, охотничьего оружия. Сразу было видно, что Доценко подходил к предстоящему делу на полном серьёзе, и подобрал к себе в бригаду не менее ответственных товарищей.
Пока Марк передавал мужикам материальную часть, я выяснил, что ополченцы планируют немедленно заняться модернизацией «витязя» по своему проекту, а затем сразу же выехать на место. По словам Доценко, никто из его бригады не собирался присутствовать на предстоящем суде. Мужики нисколько не сомневались, что народный трибунал примет единственное справедливое решение, и не хотели зазря тратить драгоценное время. Ну, да, всё правильно — если сейчас не позаботиться о будущем, то через какое-то время мы коллективно положим зубы на полку.
Следом за вездеходом усадьбу покинули лётчики, направившись к Никитину за обещанными вчера бетонными плитами и техникой взамен «витязя». Когда я сообщил Анисину, что отныне Марк вливается в наше боевое ядро, Юрий погрустнел — ему жаль было терять такого классного специалиста. Попытался, было, отвоевать эмчеэсника обратно, но потерпел фиаско — я стоял намертво.
На помощь Анисину неожиданно пришёл Коллинз. Заинтересованный в самолёте американец предложил лётчикам двух своих подчинённых — сержанта Мак-Кинли и ещё одного капрала. Эти двое морпехов, по словам подполковника, могли разобрать и собрать любую технику, от компьютеров до танка «Абрамс». Подумав, Юрий согласился с предложением Дэвида, и уточнил, чтобы американцы захватили себе сухой паёк на целый день. Пилоты также не собирались тратить время на судебное заседание, исход которого был предрешён заранее.
Спустя примерно полчасика на связь вышла Джулия, она же капитан Санчес, сообщив нам хорошую новость — Еремеев пришёл в себя. Мы с Михаилом прервали участие в приготовлении завтрака, захватили с собой Лёню, прыгнули в джип, и помчались к «госпиталю». Зря, конечно, неслись, словно на пожар, всё равно не успели: Николай уснул, напичканный новыми медикаментами. Следом за «Ерёмой» пришла в себя и девушка, едва не отправившаяся вчера на тот свет. Обвела взглядом помещение, понаблюдала за фигуристой капитаншей в экзотическом камуфляже, и погрузилась в сон, когда Джулия добавила её в капельницу какого-то, там, препарата.
Ожидая, пока с базы приедет дневная смена в лице Дианы, мы переговорили с капитаном Санчес о состоянии всех её пациентов, и возможных сроках их излечения. Затем, прихватив задержанного Рабиновича, поехали к церкви, куда уже постепенно стекался народ. Вскоре своим ходом прибыли остальные обвиняемые, в сопровождении конвоя из ополченцев и моих парней. Я слегка удивился, увидев среди своих Коллинза с сержантом Мак-Кинли, которые внимательно слушали, что им рассказывала Марина.
Появился Никитин со своим отрядом из родственников и приближённых, группа присяжных, выбранных по жребию из числа местных жителей и граждан РФ, волей случая оказавшихся в Данилово. Новый глава, как я понял, стремился к скорейшей интеграции пассажиров в местное общество, поэтому расширил круг избираемых присяжных, включив в него всех русскоязычных. Иностранцам Василий не доверял, интуитивно чувствуя чуждость их менталитета и буржуинские замашки. Исключение составляли лишь пилоты обоих западных авиакампаний и американские морские пехотинцы, делом доказавшие, по выражению Никитина, свою способность носить штаны в любой ситуации.
Последним появился судья — им оказался директор школы, Юрий Александрович Вышинский, он же составитель новой Конституции и УК для даниловского анклава. Папочку с копиями этих самых Конституции и УК, Вышинский, кстати, вручил мне сразу же, как только поздоровался.
Я полистал новоиспечённый Кодекс, пробежался глазами по статьям, количество которых сократилось в разы, и понял, что Юрий Александрович прямо-таки натуральный анархист — учитель ни словом не упомянул ни государство, ни общественно-политический строй, ни тему оскорблений чести и достоинства местной власти. Может, оно и правильно: единственная в Данилово власть не страдала комплексом неполноценности, могла постоять и за свою честь, и за честь народа, продемонстрировав, кхм… своё достоинство любому желающему.
С другой стороны, я не заметил каких-либо вопиющих неточностей и неясностей — всё было сформулировано чётко и юридически грамотно. Украл — возмести причинённый тобой ущерб, убил человека — будь готов отправиться вслед за покойным, организовал какое-нибудь преступление — получи на всю катушку по совокупности, и распишись в доставке. Преступления в составе группы квалифицировались, как совершённые с отягчающими обстоятельствами.
Заглянул, пока было время, и в текст Конституции. Здесь Юрий Александрович так же пошёл по пути предков — власть в Данилово и его окрестностях принадлежала народу, народное вече избирало главу посёлка и его помощников, т. е. администрацию. Все ресурсы и богатства из старого мира объявлялись общественной собственностью, и могли быть экспроприированы в случае чрезвычайных ситуаций, список которых прилагался чуть ниже. Одновременно сохранялся и принцип неприкосновенности частной собственности, владения движимым и недвижимым имуществом. Ну, да, здешние фермеры, мигом выросшие в масштабах чуть ли ни до олигархов, не желали выпускать из рук рычаги управления обществом. Так, разрешалось и поощрялось свободное ношение оружия, как огнестрельного, так и холодного. Более того, в обязанности каждого гражданина буквально вменялась забота о собственном вооружении, и готовность постоять за себя и за других.
Дочитав текст до конца, усмехнулся про себя: по всему выходило, что у даниловских граждан всего лишь две обязанности перед обществом — позаботиться о собственном пропитании и вооружаться до зубов, кто, чем может, и как может. Практически, жизнь по принципу: не до жиру — быть бы живу.
Далее начался хорошо организованный спектакль. Судья зачитал пункты обвинения каждому из обвиняемых, предварительно «поздравив» их всех с тем, что их будут судить по новому законодательству. Затем Юрий Александрович приступил к опросу свидетелей, коих оказалось не менее двух десятков, на очереди был просмотр фото- и видеоматериалов, показания самих обвиняемых.
Ночь, проведённая в заточении, похоже, совершила настоящее чудо — большая часть обвиняемых прямо на наших глазах раскаивалась в содеянном до глубины души, «закладывала» организаторов только так, просила о снисхождении. Впрочем, раскаивались не все.
Хотя руки депутата Белоусова тряслись, а личико заметно побледнело, он всё ещё пытался держать марку, стараясь доказать, что суд не имеет полномочий его судить, и т. д. Его подельник Рабинович размазывал по физиономии слёзы, давил на жалость, утверждая, что они никого не хотели убивать.
С девками, сыгравшими своими персями отвлекающую роль, случилась тяжелейшая истерика, и их пришлось связать. В принципе, подобную реакцию можно понять: ещё пару дней назад их красивые попки и ножки открывали путь к обладанию массой материальных ценностей, а теперь их жизнь отсчитывала последние часы. И никакие попки и ножки вкупе с кое-чем иным не в состоянии разрулить сложившуюся ситуацию. Не те времена, не тот мир.
Лишь четверо обвиняемых вели себя полностью противоположно, чем основное большинство — они ни о чём не сожалели и ни в чём не раскаивались. Лера Собчак демонстративно целовалась со своей красавицей-подружкой, обещая встретиться со всеми даниловцами в аду, где местные поменяются с нею местами, и все мы окажемся на сковородках.
Двое мужиков зрелого возраста, похоже, отсидевшие в прошлом, проявили характер, и держались с достоинством обречённых. Свою вину признавать и не думали, открыто заявляя, что и суд и мусора — конченые, ну, вы поняли, кто. Полагаю, в другой ситуации такое поведение на суде зачлось бы этим двум офигенным бонусом в камере, но сейчас… Как уже говорилось, в Данилово уже действовал совершенно иной закон.
В-общем, присяжные приговорили шестерых организаторов убийства и беспорядков к высшей мере наказания, без каких-либо отсрочек и волокиты с аппеляциями. Десять человек, в т. ч. и пару недалёких умом фотомоделей, приговорили к пожизненному труду на благо общества, с возможностью помилования лет через десять, если те покажут себя стоящими людьми. Оставшейся «группе поддержки» влепили по «десятке» каждому на трудовом фронте, с аналогичной возможностью досрочного помилования лет через пять.
Наш народ встретил объявления приговора гулом одобрения, пассажиры-иностранцы помалкивали, удивлённые нейтральной позицией главных «борцов за права человека» старого мира — американцев. Видя, что на него обращено общественное внимание, Коллинз пожал плечами, и, подойдя к судье, демонстративно пожал тому руку. После этого морпехи и вовсе удалились к шоссе — крутить гайки вместе с лётчиками и своими коллегами.
— Володя, если ты с операми не шибко занят, то помогите нам с погрузкой стройматериалов, — обратился ко мне Никитин, когда приговорённых повели (и потащили) обратно в импровизированную «тюрьму». — Мне надо бы, наверное, поприсутствовать на отпевании, но не хочу терять ещё два часа светлого времени. Нам сообщат, когда начнут выносить из церкви, так что, успеем подъехать. Пусть уж Роман Георгиевич и Антонов простят меня, грешного, но сейчас надо думать о живых.
— О чём разговор, Василий, давай, дорогу показывай, — кивнул я, и обернулся к своим. — Парни, едем работать, все по машинам.
Проехав примерно половину посёлка, мы свернули в неприметный переулок, и через сотню метров оказались на самой натуральной стройплощадке. Здесь, как нам объяснил глава, состоятельные горожане планировали построить пару коттеджей со сдвоенными гаражами и прочими хозпостройками. Новые хозяева успели залить фундамент, завезти стройматериал для стен, и даже начать их возведение.
Кроме штабелей плит и блоков, на участке стоял вагончик для охраны и строителей. Сами строители остались в старом мире, а пожилой охранник, по словам Никитина, сразу же влился в ряды сельчан, т. к. ещё раньше успел познакомиться со здешней женщиной. Сейчас этот дядька вместе с отрядом Семён Семёныча сидел в Замятино, прямо на форпосте нашей цивилизации.
Техники не хватало, горючее экономилось, поэтому мы занялись погрузкой строительных блоков вручную. Это не самая тяжёлая работа для дюжины крепких мужиков, и спустя какое-то время под погрузку подошла вторая машина. Затем из церкви примчался посыльный, сообщив, что отец Серафим заканчивает отпевание, и нам пора бы явиться на похороны. Как ни крути, а новый глава обязан сказать речь, отдать дань памяти и уважения погибшим. Да, и товарищи полицейские с некоторых пор уже не чужие. Василий, работавший наравне со всеми, сказал, что успеем, и, поднажав, мы загрузили и вторую машину.
Затем мы поехали на кладбище, которое располагалось в полутора километрах севернее посёлка. Церемония прощания прошла относительно быстро, и через часик с небольшим мы возвратились обратно в Данилово, чтобы продолжить работу грузчиками. На сей раз под руководством седобородого старичка грузили кирпич, который планировалось отправить в Замятино для ремонта и возведения новых печей в пустующих хатах. Старичок оказался спецом по части печного дела, очень беспокоился, что мы работаем без должной аккуратности, с риском разбить его драгоценные кирпичи.
— «Невский», «Невский», ответь «Гдову», — неожиданно заверещала рация в самый разгар работы. — «Невский», отвечайте же, мать вашу!
— «Невский» слушает, — отозвался я, отметив, что у Семён Семёныча слишком взволнованный голос. — Что стряслось, «Гдов»?
— «Невский», к Данилово идёт колонна военной техники, и это не наши, не русские, — командир замятинского гарнизона, похоже, был близок к панике. — Васька Симаков видел танк и несколько броневиков, штук пять, не менее. Повторяю — это не наши, а чужаки!
— Млять, как чуял, что америкосы свинью подложат! — Ковалёв с силой запустил кирпич куда-то в кусты. — Вовка, надо грохнуть Коллинза, пока ещё можем!
— Что ж ты, ирод, кирпичи бьёшь? — дед-печник, похоже, оскорбился до глубины души. — Кирпич нынче в дефиците, где его брать, если каждый начнёт раскидывать его налево-направо, а?
— Да, заткнись, ты, старый! — вспылил мой напарник. — Задолбал уже со своими грёбаными кирпичами!
— Спокойно, Миша, — рядом оказался Руденко. — Что, а если это и не пиндосы вовсе? Сначала надо разобраться, не рубить сгоряча.
— Поехали на базу, заберём Витька с Володькой, а дальше — по обстоятельствам, — решил я. — Извини дед, у человека совсем нервы сдали.
— У всех нервы, но никто кирпичи попусту не разбрасывает, — отозвался в ответ старик. — Удумали, мне, тоже — кирпичи по кустам раскидывать.
Неожиданно ополченцы-наблюдатели на колокольне ударили в колокол, и тотчас вышли на связь по рации. Спустя полминуты мы уже знали, что по грунтовке со стороны Замятино идёт колонна военной техники, неизвестно чьей. Затем наблюдатель сообщил, что американцы вывели со двора нашей базы две единицы своей техники — БТР и грузовик. Со стороны трассы появился один из «хамви», тот, с турелью, на котором ездил подполковник Коллинз.
— (Цензура), не, ну, и дураки же мы! — выслушав доклад наблюдателей, сплюнул Ковалёв. — Сами пустили врага в свой дом, а теперь враг возьмёт нас тёпленькими!
— Успокойтесь, товарищ капитан, — обернулся в сторону моего напарника Соловьёв. — Пиндосы, конечно, те ещё суки, но и у них есть определённый кодекс чести. Уверен — к посёлку едут не их дружки, а кто-то другой.
— Сейчас разберёмся: вон, «хамви» Дэвида впереди нас, — произнёс я на подъезде к повороту на базу. — Что-то не вижу четвёртой машины, той, на которой катается Джулия.
— Ага, капитанши нема, — подтвердил Руденко. — А Кейт здесь, вон, у грузовика.
— Вечно ты одних баб замечаешь, — со злостью буркнул Михаил.
— Миша, остынь! Не заводись на пустом месте, — я посмотрел прямо в глаза своему напарнику. — Рус, он не со зла.
— Проехали, — отозвался с заднего сиденья оперативник. — Эх, надо было пулемёт на колокольню поставить.
Больше всего я опасался, что американский БТР развернёт башню, и превратит из своего «бушмастера» наши машины в дуршлаг, набитый остывающим мясом, и сочащийся соляркой и кровью. Однако морпехи лишь взглянули в нашу сторону, и даже не взяли изготовку свои М-16. Мы подъехали почти вплотную к «хамви» подполковника, остановились примерно в десятке метров.
— Костя!!! Бегом! — вылезая из машины, рявкнул я. — Друг Дэвид! Ты ничего не хочешь нам сказать? А то, млять, народ в полном (цензура) от таких финтов! Костя, последнее не переводи, не надо.
— Хай, Владимир, — Коллинз шагнул мне навстречу, поднимая вверх обе руки. — Товарищи, не пугайтесь, всё в полном порядке — сюда едут наши союзники.
— Какие, (цензура), Дэвид, союзники? — я готов был испепелить американца взглядом. — Это ваши морпехи? Натовские войска?
— Нет-нет, не морская пехота США, и даже не солдаты Альянса, — отрицательно покачал головой хирург. — Сюда идёт колонна южноафриканских наёмников, такие, же, как и мы бедолаги, угодившие в иной мир.
— Чего? Какие наёмники? Откуда? — я был буквально ошеломлён новостью, т. к. ожидал совершенно иной ответ. — Дэвид, ты лично знаешь этих наёмников, или нет?
— Нет, сам я лично не знаком ни с одним из них, — Коллинз покосился на переводчика. — Я лишь знаю, что этот отряд наёмников дислоцировался где-то на границе Конго и Замбии, а потом они оказались здесь.
— Стоп. Костя, спроси-ка, как он узнал о наёмниках? — я глянул на Григорьева, а затем бросил быстрый взгляд в сторону американцев. — По рации?
— Да, сразу после катаклизма мы буквально просеивали весь эфир, и среди множества отрывочных контактов смогли установить нормальную связь с отрядом «солдат удачи», — подтвердил подполковник. — Затем мы поехали на соединение с наёмниками, но по пути услышали стрельбу. Дальше ты знаешь, Владимир.
— Вы связывались с юаровцами вчера, прямо перед вечеринкой, — я не спрашивал, я утверждал. — И знали, что они приедут сюда.
— Да, вчера вечером мы связались с ними по рации, сообщили, что задерживаемся на некоторый срок, — не стал отрицать Коллинз. — Они ответили, что утром вышлют нам навстречу колонну машин. Владимир, тем парням, как и вам, так же нужны доктора, нужны медикаменты. И, кстати, они вовсе не юаровцы — просто белые.
— Предлагаю прокатиться, и встретить гостей на окраине, — поняв, что амеры переиграли нас по всем статьям, я решил, если что, использовать Дэвида в качестве заложника. — Пусть ваш Бэ-Тэ-Эр с грузовиком останутся здесь, а я поеду в твоей машине.
Коллинз не стал спорить, отдал необходимые распоряжения, и сел в «хамви», ожидая меня. Я кивнул своим парням, которые слышали нашу беседу почти слово в слово, и когда те подошли, попросил их внимательно следить за эфиром. Если услышат, что я пошлю кого-нибудь…, пешком в увлекательное сексуальное путешествие — пусть валят пиндосов, и делают ноги прочь из Данилово. Отряд «диких гусей», увы, нам не по зубам. Хорошо было бы отобрать у янкесов ихний БТР, но, боюсь, без базуки его не вскроешь. А внутри него — одним местом чую — засел лейтенант из числа морпехов, готовый покрошить незванных трофейщиков в мелкий фарш.
— Костя, есть вероятность, что мы сгинем ни за хрен собачий, — прикинув, я предложил Григорьеву сделать выбор. — Поедешь со мной?