Чужая беда
Вере Томилиной
За завтраком у Милиных толковали о скандале с доктором Гузиком. Оказалось, что он не только не платил долгов, но и выкинул совсем уж безобразную штуку: взял у какой-то дамы, кажется, у Заневич, «на фасон» портсигар ее мужа, да так и не вернул. Не то заложил, не то просто продал.
Бедная Заневич. Ужасное положение. Хотя, конечно, сама виновата. Как можно позволять себе увлекаться подобным типом!
После завтрака Вера Милина пошла к Гариным. У Гариных был журфикс. На столе стояло печенье и варенье, а вокруг стола оживленно гудели человек десять гостей.
На диване, где мирно скрипели старыми корсетами две толстые старухи, сидела мадам Заневич и, томно щурясь, смотрела в лорнет на собственную ногу.
Вера Милина сделала оживленное лицо и стала прислушиваться к общему разговору.
Говорили о каком-то интенданте, который после смерти оказался честнейшим человеком и всю жизнь не только не крал, но даже все время прикладывал свои деньги, как вдруг кругло-красный полковник хлопнул себя по колену и закричал:
– А слышали, господа, новость? Ведь наш доктор Гузик под суд угодил!
Вера Милина замерла от ужаса: полковник, верно, не знает, что Заневич замешана в эту историю! Господи, до чего неловко! Господи, как ей сейчас должно быть стыдно!
Вера Милина сидела не шевелясь, боясь поднять глаза на Заневич, и чувствовала, как все ее лицо заливается пурпуровым румянцем.
– Да, да! – радостно подхватил сидевший рядом инженер. – Какие он тут дела обделывал. Говорят, не побрезговал даже каким-то портсигаром…
Вновь прибывший гость прервал разговор. Вера Милина робко, исподлобья повела глазами на Заневич.
Та сидела как ни в чем не бывало и с аппетитом ела земляничный торт.
Новый гость завел новый разговор.
Потом поднялись уходить скрипевшие корсетами старухи, ушел полковник, ушла Заневич, пришли две новые дамы, и вдруг разговор снова повернул на доктора Гузика.
– Да, да, – говорил кто-то. – Он, говорят, стащил у какой-то дамы портсигар ее мужа…
Вера Милина вспомнила о только что пережитом смущении, о стыде за несчастную Заневич и почувствовала, как при этом воспоминании румянец снова заливает ее щеки.
«Господи, как ей, должно быть, было неловко!»
– Вы слышали эту историю, Вера Николаевна? – обратились к ней.
– Я? Я? Нет, нет, я ничего не знаю… Я все слышала… – залепетала Милина.
Все как-то растерянно переглянулись.
«Господи, как все это глупо, – мучилась Милина. – Ну, чего я, право? И какое мне до нее дело?»
На другой день были именины самого Милина. Собрались гости и, конечно, заговорили о докторе Гузике.
«Неужели я опять покраснею?» – испугалась Вера Милина и тут же с ужасом почувствовала, как горячая волна крови ударила ей в лицо; даже в ушах зазвенело.
– Ф-фу!
За обедом зашел разговор о медицине.
«Господи, пронеси беду мимо! – испугалась Милина. – Сейчас они заговорят о докторах и свернут на своего Гузика, и я пропала!»
На Гузика на этот раз они, однако, не свернули и только молча удивлялись, чего хозяйка, красная и растерянная, так неискусно старается переменить разговор, предлагая «скушать еще кусочек селедки», когда все уже принялись за мороженое.
Два дня Вера Милина просидела дома, чтобы дать время всем поуспокоиться, наговориться всласть о Гузике и забыть о нем.
Но и дома было нелегко.
Если случайно завернувший гость почтительно осведомлялся о здоровье, она думала:
«Начнет со здоровья, дойдет до докторов и брякнет о Гузике».
И, зардевшись, опускала глаза.
«Нет, я совсем идиотка, – возмущалась она. – Нужно взять себя в руки. Ну, какое мне до них дело. Я-то за что мучаюсь?!»
На третий день пошла на крестины и влезла прямо в Гузика.
– Да, да, – кричала какая-то красная рожа. – Это факт! Выпросил у дамы своего сердца портсигар и преспокойно его продал.
Вера Милина встала, хотела уйти, снова села, хотела что-то сказать.
Прямо против нее, на диване, беспечно играя лорнетом, кокетничала с поручиком Заневич и вдруг навела лорнет на Милину и с удивлением уставилась.
Да и было отчего.
Такого несчастного, красного, растерянного лица с умоляющими, полными слез глазами нельзя было не отметить удивленным вниманием.
Все остановились вдруг, нелепо, с разбега, как останавливается понесшая лошадь, напоровшаяся на забор оглоблей.
Хозяйка вскочила.
– Здесь ужасно душно, – сказала она, взяв Милину под руку. – Пройдем ко мне в будуар.
Молчание и потупленные глаза проводили их до дверей, и Милина не шла, а плелась за хозяйкой, как напроказившая собачонка, натыкаясь на все стулья и на все ноги, красная, несчастная, опозоренная.
– Выпейте воды, дружок. Хотите валерьянки? Да не волнуйтесь вы так, – право, никто ничего не заметил!..
Вера Милина улыбнулась неловкой, кривой улыбкой.
– Да ведь это не я… не про меня… не я… – залепетала она так жалко и так неубедительно, что сама себе не поверила.
Она безнадежно махнула рукой и, отвернувшись, тихо заплакала.
