Каникулы
Только слово, что каникулы, а на самом деле у всех было дела по горло.
Лялечка целые дни занималась худением, так как с осени решила учиться декламации, а декламировать она любила все вещи чрезвычайно нежные и поэтичные: «Разбитая ваза», «Я чахну с каждым днем», «Я умерла весною», «Отчего побледнели цветы»…
– Ну как я скажу перед публикой, что я умерла, когда у меня щеки красные и трясутся?! – мучилась Лялечка и отказывалась от супа.
Младшая сестра Лялечки, гимназистка Маруська, тоже была сильно занята. Чтобы направить ее мысли на математический путь, учитель арифметики велел ей за лето решить пятьдесят задач.
И каждый день от завтрака до пятичасового чая, в самое жаркое время, когда мухи жужжат, лезут в рот и путаются в волосах, стонала Маруська над задачами, но, несмотря на все свое усердие, не смогла решить ни одной.
– Господи! Да что же это такое?! Здесь, верно, ошибка в ответе. Либо опечатка. Не может же быть, чтобы это все было неверно.
Шла за помощью к Лялечке. А Лялечка сидела злая, с поджатыми губами, и думала о пироге с налимом, который заказан к обеду, и который все будут есть, кроме нее.
– Не для меня… не для меня, – горько думала Лялечка, – Чего тебе еще? Только мешаешь сосредоточиться!
– У меня задача не выходит, – плаксиво тянула Маруська. – Видишь: молочник продал три аршина яблоков… То есть три десятка молока… Господи, ничего не понимаю! Я совсем заучилась! Я не могу летом задачи решать, у меня все в голове путается.
– Ну чего ты ревешь, как корова! – урезонивала сестру Лялечка. – Такую ерундовую задачу не можешь решить.
– Так что же мне делать?
– Очень просто. Что у тебя там, молочник? Ну, раздели молочника и отвяжись.
– Да когда он не делится! Хм!
– Ну помножь!
– Тебе легко говорить! Сама бы попробовала.
– Пошла вон и не лезь с ерундой. Раз тебе задано – значит, сама и решай. А какая же тебе польза будет, если я за тебя учиться стану?
– Скажи лучше, что не умеешь.
– Дура!
– Сама дура. Старая девка!
– Вот я папе скажу – он тебе задаст.
Последнее педагогическое средство помогало лучше всего: Маруська удалялась с громким ревом, оставляя Лялечку наедине с ее горькими думами о пироге с налимом.
– Не для меня… не для меня придет весна…
Приходила старая ключница, подпирала по-бабьи щеку и долго смотрела на Лялечку с глубоким состраданием, как на больную корову.
– И чего же это ты, желанная, не ешь-то ничего, ась? Нонеча к завтраку картофельные лепешки особливо для тебя пекла. В прошлом годе как ела-то, матушка моя, – все пальчики облизывала, а нынче и в рот не взяла! Прямо ума не приложу, чем не угодила. Коли сметаны мало положила, – скажи. Отчего же не сказать-то? Дело поправимое.
– Просто мне ничего не хочется, – тоскливо говорит Лялечка.
– Ну, погоди, милая моя, Митрий обещал раков наловить; я тебе раковый суп сварю, любимый твой. Уж этим не побрезгаешь.
– Нет, ради Бога! – всколыхнулась Лялечка. – Ради Бога, не надо ракового супа. Мне даже подумать о нем противно, даже тошнит.
– Так ведь это так, за глаза, родная ты моя. А как увидишь, – ей-Богу, слюнки потекут, верь совести.
Лялечка тихо стонет.
– Не хочу! Не хочу! Не мучьте меня! Уйдите!
Старуха испуганно качает головой и уходит на цыпочках.
Лялечка подходит к зеркалу, втягивает, сколько можно, твердые красные щеки, подымает брови и декламирует замогильным голосом:
«Отчего я и сам все бледней? и печальнее день ото дня?!»
Красные крепкие щеки прыгают и напоминают глупую дерзость, сказанную перед отъездом из города старшим братом:
– Какие, дюша мой, у вас щеки красные – плюнешь, так зашипит!
Лялечка смолкает, настроение гаснет и падает. Нос поворачивается к открытому окошку и тянет, втягивает аромат поджариваемых в кухне котлет.
Вдруг вбегает Маруська. Лицо у нее испуганно-счастливое и растерянное:
– Лялька! Лялька! У меня задача вышла! Ей-Богу! Смотри – ответ верный.
– Быть не может! – пугается Лялька.
– Смотри сама – ответ верный.
– Не может быть! Ты, верно, где-нибудь ошиблась, оттого и ответ вышел верный. Давай-ка, проверим вместе. Стали проверять.
– Это что? – спрашивает Лялечка. – Ты тут зачем делила 40 на пять? А?
– А как же? – лепечет Маруська. – Сорок человек съели по пяти яблок…
– Так ведь множить надо в таком случае! Множить, а не делить! Эх ты! Математик! Я говорила, что ответ случайно совпал. Пойди-ка, переделай.
Маруська краснеет, надувает губы и уходит, понурив голову.
– Не для меня придет весна! – шепчет Лялечка.
Из кухни дерзко и настойчиво потянуло теплым пирогом с налимом.
