Книга: На неведомых тропинках. Шаг в темноту

5
Наследник

Утро. Весеннее солнце заглядывало в окна, снег растаял два дня назад. Бабка жарила оладьи на завтрак, у меня такие пышные и румяные никогда не получались. Оладьи в моем исполнении — это плоские маленькие блинчики.

Я пила кофе, просматривая новости на новом планшете, гадая, что еще могло случиться в нашей тили-мили-тряндии. Жутко раздражали отпечатки, остающиеся от пальцев на экране, поэтому упаковка салфеток стояла рядом, еще пяток ждали своей очереди на полке. Расходовались они быстро, а я чувствовала себя параноиком, помешанным на чистоте, но остановиться не могла. В остальном новое устройство мне нравилось. Особенно то, что оно упорно ассоциировалось с магией, а не наукой, моя личная колдовская дощечка или блюдечко с наливным яблочком. Я не могла постичь, впихнуть в свою голову знание, что компьютер, перед глазами сразу вставал безвинно затоптанный охотником системный блок, уместился в планшете толщиной в полсантиметра и весом пятьсот грамм. Я не понимала, как он работает, но он мне нравился. Если бы еще не эти жирные отпечатки на экране… я снова схватилась за салфетку.

Обычное утро. Зима закончилась. Пару дней назад по лесам прокатилась охота зимних. Первая настоящая вылазка моей Алисы. Первое убийство. Первую кровь, не считая моей, она попробовала еще в садике, покусав какого-то мальчика, пытавшегося отнять у нее игрушку. Остерегайтесь брать то, что нечисть считает своим, даже если это не соответствует действительности, она реагирует хуже, чем собака, у которой пытаются вырвать кость из пасти. Дети часто кусаются. Не так много и не так сильно, но тогда дело уладили миром. Кирилл уладил. Теперь она доросла до того, чтобы отнять жизнь, не защищаясь, без принуждения, а потому, что так положено, потому что наши дети должны уметь убивать, должны уметь следовать своим инстинктам и уметь сдерживать их. Они должны знать, каким будет результат, они должны его видеть.

Какой она стала после этого? Изменилась? Я боялась, что она перестала быть моей Алисой. Что я не смогу принять то, во что она должна вырасти. Но это мои проблемы, не так ли?

Марья Николаевна поставила на стол тарелку со вкусно пахнущим завтраком, когда в дверь постучали, сначала неуверенно, потом смелее. Я прихватила кофе и открыла дверь. С зимы я стала куда спокойнее в том смысле, что неожиданные визитеры меня больше не пугали.

На пороге стояла длинноволосая брюнетка, приятные, хоть немного резковатые черты лица, внимательные черные глаза, спортивная фигура в обтягивающих джинсах и голубой водолазке. По тому, как она оценивающе оглядела меня с ног до головы, как победно вздернула голову, я догадалась, зачем она пришла. Согласна, мешковатая пижама в горошек, мохнатые разношенные шлепанцы, беспорядок на голове — неподходящий образ для встречи гостей. Но это не я к ней, а она ко мне пришла ни свет ни заря, а значит, потерпит. Они всегда приходили с утра, может, боялись передумать к вечеру, а может, хотели застать врасплох: растерянного человека оскорблять всегда легче.

— Вы Ольга Лесина? — Юный, пожалуй, слишком юный голосок.

Я присмотрелась, а ведь она совсем молоденькая, не по меркам нечисти, но по меркам людей.

— Да.

— Меня зовут Влада.

Это имя ничего мне не говорило, а, судя по возмущению на лице девушки, должно бы.

— Я ваша новая хозяйка, — она вздернула голову, что совсем не сочеталось с дрожащим голосом, — вернее, скоро стану.

— Поздравляю, — ответила я и отпила кофе. Такие спектакли разыгрываются на моем пороге с периодичностью в несколько месяцев, репертуар не меняется, один и тот же текст, разные исполнительницы. — Это все?

Девушка замерла. Почему их всегда так удивляет моя реакция? Мне что, в истерике биться? Голову пеплом посыпать? Так извините, что разочаровала. Почему каждая новая пассия Кирилла считает своим долгом заглянуть в мой дом? Я уже не плачу в подушку, я давно лишилась прав на этого мужчину и смирилась с потерей.

— Нет, не все. — Она напустила в голос строгости. — Я приказываю вам покинуть северные пределы, иначе…

— Что? — Мне было интересно, чем пригрозит эта девушка. Три предыдущие тоже хотели меня выселить, но ни одна не могла внятно объяснить зачем, если Седой в наше Юково и носа не показывает, значит, мне тут самое место.

— Кто там, дочка? — бабка подошла со спины и расплылась в белоснежной улыбке.

— Я выйду за него замуж, и вы мне не помешаете, — воинственно пообещала Влада.

— Удачи, — пожелала я, намереваясь закрыть дверь, но девушка с неожиданным проворством выставила ногу.

— Вы думаете, я такая же, как и все остальные? Я вижу это в ваших глазах. — Она покачала головой. — Раз удалось залезть в его постель, значит, дело сделано?

А она не такая дурочка, как показалось вначале.

— Я беременна! — выкрикнула Влада с триумфом в глазах.

Нет, именно такая.

— Я пойду к камням правды и объявлю об этом во всеуслышание. У него не останется выбора, кроме как взять меня на алтаре союзов и назвать ребенка наследником. Он забудет о тебе!

— У меня будет еще один внук? — влезла бабка.

Влада смешалась и посмотрела на старушку с испугом. А потом на меня. И снова на бабку. Прояснять ситуацию я не стала, пусть задумается о том, много ли она знает о человеке, которого она так стремится назвать мужем. Кирилл в постели предпочитает действия словам, не страдает ни болтливостью, ни сентиментальностью.

— Вы меня поняли? — Голос сорвался ввысь, и девушка прикусила губу маленькими аккуратными клычками.

Интересно, кто она? Не бросается, силой не кичится, хотя не видеть, что перед ней человек, не может. Угрожает? Да, но без настоящей злобы, скорее предупреждает.

— Поняли, — заверила я. — Приглашения на свадьбу не забудь прислать, — и, улучив момент, закрыла дверь.

Раньше я досматривала спектакль до конца, иначе могла бы и без двери остаться. Теперь мне стало наплевать. Раньше я была человеком. Им и осталась сейчас. Но тогда я была одиночкой, чужой, которой, непонятно по каким причинам, разрешили жить на стежке. Теперь все изменилось.

Я никогда и никому в этом не признаюсь, но я рада, что так получилось. Конечно, я прочитала целую лекцию старосте и Ефиму, больше эмоциональную, чем толковую. Высказала все, что я думаю по поводу их самоуправства и скрытности, выслушала ответную ругань и скупые объяснения. Пока я не стала опорой стежки, они не могли рисковать и разглашать сведения незнамо кому. За «незнамо кого» я обиделась и ушла домой, а там, остыв, подумав и расставив все по своим местам, вздохнула с облегчением. Я чистая, я не обладаю никакой магией, один из основателей стежки был таким же.

Я была опорой стежки, она была моей. Я в любой момент могла позвать на помощь, и тот же Ефим будет рядом в долю секунды и обрушит все доступную магию на того, кто угрожает одной из опор. Это чувство защищенности мне нравилось. Очень. Окружающие это чувствовали, тот же Семеныч щурился, как довольный кот.

Но даже это не давало гарантию безопасности. Тимур на правах давнего знакомого вошел в дом целителя и похитил его, применив артефакт, а Константин даже не почувствовал опасности, не защищался и не звал на помощь. Сразу вспомнились слова Николая Юрьевича: вовремя замеченная опасность — залог победы.

Угрозы девушек успели приесться, но тем не менее оставляли смутную тревогу, нет-нет да проскальзывала мысль: «а вдруг». Теперь же мне было все равно, станет или нет эта девчонка хозяйкой Седой цитадели, и движимая иллюзорной ревностью потребует публичного изгнания. Раньше у нее могло получиться. Теперь — вряд ли. Седой демон не станет ослаблять стежку из-за капризов женщины, пусть даже своей жены, уж кому знать, как не мне.

Каждый раз задаюсь вопросом: почему эти девушки не ревнуют Кирилла друг к другу? Почему ко мне? Я его за последние три года видела один раз, да и тот удачным не назовешь.

Я вернулась за стол к завтраку и планшету.

— Я поговорю с этим оболтусом, — бабка уперла руки в бока, — при живой-то жене…

Представив себе последствия подобного разговора, особенно в свете последней фразы, я подавилась.

Через день случилось чудо, а потом еще одно и еще, события посыпались как из рога изобилия. Из злого рога, злые чудеса.

Девушка оказалась если не умнее, то гораздо настойчивее и удачливее своих предшественниц. Через сутки было объявлено, что неизвестная потребовала суда камней. Артефакт правды не прощает обмана, убивая совравшего. Камни сохранили ей жизнь, а значит, просящая не врала. Место не особенно популярное у будущих матерей, чего им не хватало — уверенности или смелости — оставалось загадкой.

Тем не менее Влада была признана «носящей кровь демона». Дикость для нашей тили-мили-тряндии: ребенка признавали принадлежащим нечистой крови после рождения, после традиционного обнюхивания отцом.

Северные пределы замерли. Южные, Западные и Восточные с интересом ждали развязки. Решение было за демоном. Если бы девчонка вдруг исчезла, никто бы не удивился.

Бомба взорвалась на следующий день. Седой признал и девчонку, и плод, согласился на все, что она требовала. В то время, как люди встречали свою весну, на Жаворонки он возложил Владу на алтарь союзов. На сайте даже прямую трансляцию устроили. Я малодушно пропустила столь рейтинговое событие, легла спать, полночи таращилась на потолок. Несмотря ни на что было больно и тоскливо. Я вспоминала свою жизнь, мужа, дочь, подарки, праздники, слезы и смех. Я была счастлива. Мы были. Все давно кончилось, но от осознания легче не становилось. Никогда и ничего не повторяется. Он женился. Попробуем это пережить.

Все эти заполненные ожиданием дни что-то беспокоило меня, что-то не давало покоя. Я даже подумала, что поддалась всеобщему неврозу. В честь свадьбы и будущего наследника была объявлена декада торжеств. И это почему-то испугало еще больше. Я упустила что-то важное. Тревога огромным камнем лежала на душе, не давая покоя. Что это? Предчувствие? Мнительность? Страх? Я не понимала. Я перебирала события, как бусины в четках: охота, Влада, которую уже сейчас именовали северной владычицей, камни правды, алтарь, наследник, празднества. Все здесь, я перемотала ленту новостей назад. Что не так? Праздники, заключенный союз, артефакты, беременность и настойчивость девушки, охота. Я снова и снова смотрела на экран планшета. Почему я не могу закрыть портал и оставить черные строчки в покое, вернее, это они не могли оставить в покое меня?

И тут меня ударило, да так, что я покачнулась. Я стала лихорадочно отматывать на планшете ленту жизни нашей тили-мили-тряндии. Где же это? Я видела, мне говорили, но я предпочла не думать об этом, потому как не видела опасности. Тогда! Сейчас все изменилось, был объявлен наследник. А что идет обычно следом за охотой и исходом сезона? Точно, жертвоприношения во славу рода. Тимур ушел от Кирилла потому, что не мог участвовать, не мог положить на алтарь сына, о судьбе которого после смерти родителей ничего не известно. Правитель подает пример, подданные следуют. Два дня назад я была уверена, что Алисе ничего не грозит: как бы он ни относился ко мне, дочь Кирилл любил, в конце концов, жертвоприношения приносят каждый год, и необязательно следовать традициям именно в этот. Но Седой женился. Объявил наследника. Значит, тянуть с жертвой больше нельзя. Таковы здешние законы. Каждый глава рода, клана, семьи, обязан хотя бы раз положить на алтарь ребенка, чтобы доказать свою преданность высшим и низшим существам. И делается это всегда вместе с объявлением наследника. Один получает статус и перспективу занять трон, место, должность своего отца, другой — смерть.

Я выдохнула, сердце билось как сумасшедшее. Да где же это! План праздничных мероприятий, ведь выкладывали же! Я слишком резко ударила по экрану. Вот. Святые! Торжества завершатся жертвоприношением. Уже десяток семей подали заявки на участие. Заявки! Гримаса до боли исказила губы. Фестиваль, а не убийство собственных детей планируют. В списке Седого демона не было, но это еще ничего не значило, наследник объявлен, значит, объявлена и жертва.

Я встала, бабка громыхала посудой, напевая песню из какого-то сериала, у нее сегодня хорошее настроение. Я села обратно, лишнее внимание сейчас совсем ни к чему. Надо взять себя в руки, потому что, если я сейчас слечу с катушек, хуже станет не окружающим, а мне. Моей дочери больше не на кого рассчитывать. Наломаю дров — не смогу помочь.

Первым побуждением было побросать вещи в рюкзак и рвануть в filii de terra. Второй раз идти заведомо ложным путем — верх глупости. Будь Алиса на земле детей, никто, даже отец, не смог бы вытащить ее для жертвоприношения, ни перед одним человеком или нечистью, допускавшим мысль о том, что девочка может не вернуться, filii de terra, не открыло бы проход. Там она в безопасности. Но я здесь уже достаточно, чтобы понять: идеальной защиты не существует, любые преграды можно обойти, если делать это с умом. Глупая нечисть живет крайне несчастливо и недолго. Остальные веками оттачивают мастерство обмана.

Какова вероятность того, что ее отпустили на свадьбу к отцу? Отпустили до того, как все это было распланировано? Отпустили с кем-то, не осведомленным в меру своего положения? Очень велика. Кирилл все расписал заранее, посвященных минимум, слуг в Серой цитадели множество, отправить одного не проблема. Даже теперь, когда скрывать уже нечего, ни одного прямого заявления. И тем не менее все, кому надо, сделали правильные выводы, иначе откуда столько желающих поучаствовать? Принести жертву во славу рода в один день, на одном алтаре, одним ножом с хозяином — честь.

Моя дочь в Серой цитадели. Очень высока вероятность, что торжества окажутся немного не такими, как она ожидает. Проникнуть туда на волне всеобщей суматохи не составит труда. Гости, прислуга, вино, веселье. Лишь бы за главное блюдо не приняли. Но, возможно, есть способ проще. Я стала просматривать план праздника. Точно! Каждая стежка отправляет своих представителей поприветствовать молодую хозяйку, поклясться в преданности, сделать подарки и так далее. Сценка в лучших традициях барина и крепостных. Если я смогу напроситься в наше представительство, половина проблем отпадет сама собой. Я попаду в Серую цитадель быстро и просто. Попаду официально, а не как свихнувшаяся мамаша. Меня не будут искать, не будут ловить и до поры до времени не будут мешать.

Марья Николаевна тем временем взялась за полотенце, задорно мне подмигнув. Я выдавила улыбку и убрала руки под стол, так как они сжимались в кулаки. Приди я в таком состоянии к ведьмаку проситься в цитадель, он меня усыпит и в подполе запрет. Притворство здесь не поможет, он все поймет по пульсу, дыханию, запаху.

Я одевалась и думала. Скрыть эмоции не получится. А истолковать по-другому? Пусть близко к правде, но не совсем? Не надо ничего прятать, пусть видит, как мне не по себе, как я испугана. Девушка, ставшая впоследствии женой демона, приходила и угрожала, высказалась весьма недвусмысленно. Так, может, есть смысл не ждать у моря погоды, а сразу разъяснить щекотливый вопрос? Меж двумя дурными девками черная кошка пробежала, надо либо развести в разные стороны, либо помирить. Пусть Седой принимает решение.

Примерно в таком ключе я и выложила все старосте, объясняя желание попасть в Серую цитадель в составе отправляющегося сегодня представительства. Даже интересно стало, купится или нет.

Он сидел и смотрел. Призрачные надежды под его пристальным взглядом таяли как снег.

— Мне кажется, тебе лучше сейчас не высовываться, а там, глядишь, хозяйка остынет и махнет рукой, где она и где ты, — задумчиво ответил Семеныч.

Не купился. Попробуем еще раз.

— Плохо будет, если за мной придут сюда по ее высокому распоряжению, а Ефим с ними сцепится, защищая меня. Всем плохо.

— Н-да, — ведьмак постучал по столу пальцами, — нелегкий выбор, а ты мне его не облегчаешь, правды не говоришь. Пока все не выясню, с места не сдвинешься.

Я разочарованно отвернулась. Жаль, думала, обойдемся малой кровью. Ладно, идем ва-банк.

— Ну, — поторопил он.

— Алиса, — от имени, произнесенного вслух, сердце заколотилось как бешеное. — Я хочу увидеть дочь. Никто не станет проливать кровь гостя на свадьбе, меня не тронут, опасности нет, и я смогу с ней повидаться. Это все, о чем я прошу, — в голосе вспыхнула особым ярким светом надежда. Я не врала, я очень хотела ее увидеть.

Семеныч отвернулся к окну. Я заставила себя оставаться неподвижной, хотя так и подмывало вскочить, умолять, что-то еще доказывать, в общем, все то, что я обычно делаю, пореветь. Но я сдержалась.

— Однако, — он поднял бровь, — удивлен. Взрослеешь. Наконец-то, — он потер шею и спросил с сомнением: — Вы там с хозяйкой не подеретесь часом?

— Кириллу бы понравилось.

— Твоя правда, — Семеныч усмехнулся, — собирайся. Выезд в восемь, как раз к полуночи поспеем. Слушаться беспрекословно, — погрозил он пальцем, — одна выходка, нет, даже намек на выходку, запру до конца праздника. С хозяином сам поговорю, мне проблемы между владычицей и опорой стежки не нужны, но уж если придется выбирать, кого из вас проще заменить, — он развел руками, — сама понимаешь. — Я кивнула, конечно, понимаю, там за меня никто голову в петлю не сунет, придется самой. — Ну, хоть дочь повидаешь. Напоследок.

Оптимистично. Даже если все пойдет прахом, жалеть мне не о чем. Вот только бабка? Я собирала вещи, пытаясь придумать хоть что-то, кроме как уехать и доверить ее судьбе. У нее охранный знак. И карантин. Если что со мной случится, убить или выкинуть ее со стежки не удастся, во всяком случае не сразу. Святые, каким же ничтожеством я себя чувствовала, оставляя человека, зависящего от меня во всем, на волю случая. Надо сделать выбор: Марья Николаевна или Алиса? Выбор однозначен.

Я сказала бабке, что вернусь через пару-тройку дней. Она меня перекрестила на дорожку. Отлично. Надеюсь, воспользовавшись моим отсутствием, она закатит вечеринку и оттянется так, что нечисти тошно станет. Тоже напоследок. Ох, не накаркать бы.

Мы выехали на двух машинах. Состав делегации удивил, впрочем, мое присутствие вызвало не меньше удивления. Староста, это без вопросов, на белой «Ниве», за руль которой уселся молодой парень с лохматыми бровями, зло покосившийся в мою сторону. Хорошее начало. С заднего сиденья мне махнула рукой Пашка, хоть кто-то рад меня видеть. Я села рядом, машина тронулась. За нами след в след шел серо-стальной «Фокус». Вопросы вызывало не наличие второй машины, а то, что за рулем сидел Веник, соседнее кресло занимал виденный мною один раз массивный рыжий мужчина со взглядом школьного учителя. Еще одна опора стежки, встречаться вживую нам пока не приходилось.

Шестеро выехали из Юково, чтобы поприветствовать новую владычицу.

Серая цитадель стояла в глубине нашей тили-мили-тряндии. Если сравнивать нашу стежку с пограничной крепостью, то замок хозяина — со столицей предела. Ходят слухи, что демонам не нужны переходы для перемещения из мира в мир, они сами по себе игла, прокалывающая покрывало миров. Но слухи на то и слухи, их подтвердить или опровергнуть сложно. Остальным приходится преодолевать изрядное расстояние, если они хотели вынырнуть в мир людей. Для этого от цитадели до всех ближайших стежек были проложены сносные дороги. Сносные для Северных пределов, где их очень мало. И отвратительные для обычного мира. Этим нигде никого не удивишь.

Я не была в Серой цитадели ни разу, и никогда не представляла себе, какая она. Величественная? Да. Большая? Очень. Ни одно из этих слов не отражало сути того, что выступило нам навстречу из ночной мглы. То, что освещалось сотнями тысяч, а может, и миллионами огней. Скала, прорвавшаяся сквозь толщу земли, прорезала твердь и вылезла каменным лезвием, так и оставшимся в теле мира. Вылезла и устремилась к солнцу. Искуснейший из мастеров, увидев это жуткое чудо, срезал с него все лишнее, выгрыз комнаты, проходы, залы, переходы, закрыл дыры окнами и дверями, заполнил пустоты светом и теплом, превратил в замок, отшлифовал стены цвета графита до сияющей гладкости. У меня руки чесались прикоснуться. Казалось, ни мрачность цвета, ни его величественность не могут скрыть теплоты камня, и если я дотронусь, то почувствую это.

К подножию цитадели жался городок с лачугами и особняками, мастерскими, теплицами и огородами. По украшенным в честь торжеств улицам мы проехали в полном молчании. У каждого было о чем подумать и, судя по нахмуренным лбам, мысли всех посетили не из приятных.

У входа меня ждал первый сюрприз. Ворот не было. Совсем. Лишь все та же теплота графитового камня. Ведьмак выдал нам по большой деревянной пуговице, я такие в музее видала, когда наш класс в уголок истории края водили. Стоило коснуться неровной поверхности, кожу кольнуло слабым статическим разрядом, словно о шерстяной свитер потерлась. Монолитная стена стала зыбкой, как туман. Машины проехали одна за другой прямо сквозь нее. Артефакт пропуска. Хороша бы я была, явившись сюда самостоятельно. Староста сложил пуговицы в бархатный мешочек.

Итак, первая задача — найти Алису, вторая — достать артефакты пропуска.

Внутренний двор поражал размерами, при желании тут можно взлетно-посадочную полосу построить, но пока парковка с одной стороны и конюшня с другой. Смесь миров, их возможностей, их технологий, прошлого и будущего. Маленький юркий человечек замахал руками, указывая на дальний угол, где было ровно одно с половиной парковочное место. Гостей съехалось много, и, судя по забитой стоянке, современная нечисть предпочитала двигатели живой тягловой силе. Карет стояло всего с десяток-другой, из одной такой с черными вензелями люди в серой одежде, скорее всего, слуги, как раз выпрягали нервно всхрапывающих лошадей.

Столица северных пределов — Серая цитадель, замок бывшего мужа. Его свадьба. Пойду посмотрю, на сколько в квадратных метрах меня обделили при разводе.

Для представителей нашей стежки выделили немаленькие апартаменты. По-другому язык не поворачивается назвать круглую гостиную размером с актовый зал средней школы, из которой в спальни вели шесть дверей. Общая комната с камином, диванами, пуфиками, столиками на резных ножках и прочей ерундой, которой обычно заставляют средневековые замки или музеи. В спальне, по крайней мере в моей, за остальные не поручусь, массивная кровать с балдахином и плотными шторами, собранными у столбиков. Водопровода нет, зато есть тазик и кувшин с водой на низкой лавке, а вот электричество провели, никаких свечей, люстра, стилизованная под старину, и обычный выключатель на стене, плюс ночник у изголовья кровати. Увы, канализации нет, в углу радует глаз большой ночной горшок, туалет на улице в деревне у бабушки нравился мне больше. Если не придираться, хорошая комната, теплая, сухая, с маленьким, как бойница, окном, забранным странным переливающимся, как мыльный пузырь, стеклом, с зеркалом в полный рост, с полом, покрытым чем-то, похожим на циновки. Уютно и ненавязчиво. Мне понравилось.

Ведьмак объявил общий сбор в гостиной.

— Слушайте, — Семеныч оглядел нас, — сегодня восьмая ночь торжеств и третья представления стежек хозяйке. Что это значит? Что почти все уже засвидетельствовали верность. Нас оставили напоследок, и гостям, и хозяйке есть с чем сравнивать. Опозорите меня и Юково перед хозяином… — многозначительное молчание, понятое нами абсолютно правильно. — Ладно. Представление начинается через два часа после полуночи. Я говорил с распорядителем, мы третьи, сразу за Береговым. Паша, Ольга, платья взяли? Отлично, приводите себя в порядок. Запомните, входим по команде, останавливаемся в семи шагах от хозяина и хозяйки, склоняемся… Чего ты ухмыляешься?

— У меня глазомер плохой, боюсь ошибиться, — ответила я.

— Запру в спальне.

Я подняла руки, нервы совсем разболтались, вот и несу всякий вздор, хорошо хоть еще не бегаю по замку, выкрикивая имя дочери.

— Склоняемся, — продолжил старик. — Не встаем, пока не разрешат. Нет, Ольга, спрашивать не надо, лично ты можешь стоять так до самого конца. Вручаем подарки, уходим. На все максимум десять минут. Ясно?

Мы кивнули.

— В четыре начинается бал. Если решите остаться, ни с кем не задираться, не напиваться, не устраивать скандалов. Помните правило: не должно пролиться ни одной капли крови, наказание ослушавшемуся — смерть.

Все молчали, проникнувшись моментом.

— Впереди три завершающих торжества ночи. Слава высшим, не весь десяток, я бы свихнулся и с вами, и с ними. Завтра хозяин принимает посольства соседних пределов, будут обсуждать совместные проекты, попробуем под это дело пропихнуть повышение пошлины на товары, идущие через нас в filii de terra.

— Опять поднимут стоимость обучения! Черт! — Веник нахмурился.

— Может быть, но у меня выбора нет. Этим мы с Алексием займемся, — он отдал папку, что держал в руках, рыжеволосому, — Сенька на подхвате, — взгляд на мохнобрового водителя, — Пашка, ты?

— Знаю, — девушка дернула плечом, все посмотрели на меня.

— Веник тебе поможет. Ольга, как переговорю с хозяином, дам знать, возможно, он потребует личной встречи, будь готова в любой момент. Всё поняли? Не стесняемся переспрашивать. Я почему-то уверен, до кого-то не дошло, могу повторить, да чего уж там, сразу в мозг записать. Никому не надо? Уверены? У вас час, приводите себя в порядок.

Я закрыла дверь, подошла к окну и сделала то, что давно хотела, коснулась гладкой графитовой стены. Предчувствие не обмануло, стена не была теплой в обычном понимании этого слова, она была комфортной, приятной. Есть вещи, которых хочется касаться: прохладный шелк такни, шуршащие под пальцами страницы книги, ласковый и пушистый мех урчащего котенка. Этот неизвестный камень тоже был таким. Сам по себе гладкий, при общей неровности стены, с ее ямками и выступами, с миниатюрными слюдяными вкраплениями, от которых отражались искорки света, единый в своей целостности. Замок выточили в монолитном куске породы. Теплый, но не нагретый на солнце, а теплый в плане намерений, дружественный что ли, а это редкость в нашей тили-мили-тряндии.

Окно-бойница выходило на противоположную той, откуда мы приехали, сторону. Я привстала на цыпочки и выглянула наружу. Сад, дорожки, выложенные щебнем, скамейки и фонари, освещающие молодую листву на деревьях и кустах, цветы, подчиняясь магии, не закрыли свои лепестки на ночь. Легкий ветерок разносил тонкий аромат. Через два дня нас ждет очередное быстротечное лето. Надеюсь, что ждет.

Яркими пятнами среди зелени выделялись наряды гостей, слышался смех, такой разный — осторожный, разнузданный, искренний, язвительный, лающий и нечеловеческий. Скорпионов собрали в одной банке, но, пока сквозь стекло за ними наблюдает мангуст, они будут улыбаться и делать вид, что всем довольны, показывать, как они дружны. Пока Седой смотрит, они не осмеливаются жалить друг друга.

Я закрыла глаза, представив коридоры, по которым шла, повороты, лестницу, выход. Когда придет время, заминок быть не должно. Я должна знать, куда идти, а не спрашивать дорогу у дочери перед каждым поворотом. Если выйду из покоев — по коридору направо, до лестницы, вниз, там налево, потом направо, то упрусь в дверь, через которую мы входили, за ней стоянка и наши машины.

Минут через сорок в дверь постучали и, по давно принятой традиции, тут же вошли, не дожидаясь ответа.

— Готова? — спросила Пашка с порога.

Я повернулась. Явидь принюхалась и сузила глаза. Неужели переборщила?

Девушка, облачившаяся в длинное обтягивающее платье, очень напоминавшее ее чешую, обошла меня, покачиваясь на длинных тонких шпильках, и уперла в бока руки в тонких шелковых перчатках. Нелюди что-то не нравилось.

Я надела длинное, никаких мини в приличном обществе нечисти, платье из вискозы. Прелесть наряда в том, что это не совсем платье, а, скорее, комбинезон с юбкой-брюками. А что? Выглядит нормально, и, если надо будет убегать, не запутаюсь в подоле. Штанины хорошо скрывали нож на икре, а длинные рукава — стилет. Никаких шпилек, лодочки без каблуков, как сейчас принято говорить — балетки. Треугольный вырез привлекает внимание к нужным частям тела, надеюсь, не гастрономический, а яркая зелень с красными цветами переводит наряд в категорию праздничных.

Волосы у меня вьющиеся, странного цвета: ни рыжий, ни каштановый — средний, цвета песка на пляже. Я давно поняла: лучший способ уложить кудри — это оставить их в покое, они сами знают, как лучше. Лаки, пенки, фены и прочие изыски оставались там, где им и положено, — в рекламе и на полках магазинов. Я заколола прядки на одну сторону, на пару часов должно хватить, а потом шпильки вывалятся, и я благополучно их потеряю, а волосы обретут так полюбившуюся им свободу.

Еще я накрасилась. Немножко. Пару минут раздумывала, не заменить ли сережки на более подходящие, чем скромные колечки, но так и не решилась нарушить данное в другой жизни слово, пусть тот, кому оно предназначалось, забыл об этом.

Кого я обманываю? Мне хотелось выглядеть хорошо. Это не имеет отношение к чувствам. Я давно поняла, что Кирилл не проводит дни в тоске и одиночестве, жалея, что ушел когда-то. Что изменится, если я буду хорошо выглядеть? Ничего, кроме уверенности в себе, а она-то мне и нужна.

Явидь зашипела и сказала совсем не то, чего я ожидала.

— На тебе серебро?

— Откуда ты… — хотела спросить я, но тут же догадалась, — ты пометила ножи.

— Естественно. Я еще не сошла с ума вручать оружие против себя, не приняв никаких мер. Я чую клинки на расстоянии броска. Если идешь на бал с серебром, значит, собираешься не танцевать, а воевать. С кем?

Я молчала. Все было кончено, даже не успев начаться.

— Ольга!

— Что?

— Не признаешься, сдам ведьмаку.

— Он за стенкой и все слышал, — горько сказала я.

— Здесь тебе не наши домишки и бригада гастербайтеров, — Пашка усмехнулась. — Серые стены не пропускают ни криков, ни шепота. Замок строила нечисть для нечисти.

— Почему сразу в машине не сдала?

— Тебя бы сразу высадили. Ты так хотела попасть в цитадель, что я решила не мешать. Теперь рассказывай, чего ты боишься? — потребовала Пашка.

Самое обидное, что с ней байка про ревность не пройдет, получается, я собираюсь применить ядовитый металл против владычицы, и мне любезно покажут дорогу в подземелье. Сказать, что на всякий случай прихватила, не вариант, тут запрещено кровь проливать. Будь у меня немного времени, оправдание бы нашлось, а так, либо рассказывать правду, за неимением подходящего вранья, либо отдавать клинки. Без оружия мы с Алисой не выберемся.

Я сказала правду. Пашка называет себя моей подругой, я помогла отцу ее будущего ребенка спастись. Правду, в которой я собираюсь сорвать жертвоприношение повелителя северных пределов, похитить ребенка, запереть его до совершеннолетия в filii de terra, и, если повезет, запереться там же, а если не повезет, наверное, сдохнуть на алтаре вместо него. Именно так по-идиотски это и прозвучало.

В руках у явиди появился знакомый камешек. Артефакт сна, его пока не перенастроили, не смогли или не успели, перчатки на руках пришлись кстати. Все ясно без слов. Перспектива прикорнуть на краешке кровати, а проснуться уже дома меня не прельщала. Я попятилась и впала в другую крайность, стала упрашивать.

— Пашка, я должна ее спасти, понимаешь, — глаза явиди загорелись, звериная натура брала верх над человеческой, не понимает. — Если бы кто-то решил твое яйцо об алтарь кокнуть…

Я не договорила, потому как змея броском перегородила дорогу и зашипела в лицо.

— Шшшкууурууу ссспууущщщщуууу, — и уже спокойнее, — идиотка, у меня инстинкты.

— У меня тоже. Ты о будущем думала? Нет. У Константина это второй ребенок. Кого он положит на алтарь, когда придет время? Первенца? Или твоего? Ты уже распланировала, которого по счету из своих детей отдашь на откуп высшим и низшим?

— Хватит, — рявкнула девушка, — нелюди не приносят традиционных жертв, у нас другое.

— Не сомневаюсь, столь же прекрасное и возвышенное, как жертвенный нож.

— Не сомневайся. Видела Алексия? Рыжий, с падальщиком ехал? Тоже нелюдь. Феникс. Они детей в пятилетнем возрасте поджигают, да не одного, а всех, каждого. Кто из пепла восстал, достоин жизни, остальные — нет.

Я сглотнула, меня мутит, когда я представляю пятилетнюю кроху в огне.

— А явиди? — тихо спросила я.

— Мы своих в лес выкидываем или в болото подальше от дома, не в пять, конечно, а в пятнадцать. Вернется живой — боец.

— Уроды, — выдохнула я.

— А сама? Прийти на праздник в чужой дом и держать за пазухой яд — это не уродство? — Пашка в раздражении стукнула камнем по столу, артефакт подпрыгнул, выбивая тихий звук, и откатился в сторону, столешница была каменная. — Ты притворяешься одной из нас, но никогда не станешь, и не потому, что не можешь, а потому что не хочешь. Неужели непонятно, ничего уже не изменить. Не тебе тягаться с вековыми устоями, не тебе противостоять демону. И не мне. Седой раздавит обеих на потеху и в назидание остальным, — подруга положила руки мне на плечи и попросила, — не умирай зря.

Я высвободилась и отвернулась. Должен быть выход. Он всегда есть, иногда мы просто не способны его вовремя заметить. И я заметила. Буквально. Я оперлась о стол. Явиди я не соперница, даже имей все ножи мира.

— Меня накажут в любом случае, удастся твое безумство или нет. За недосмотр, — явидь вздохнула. — Мне еще один след вины не нужен, тот еле пережила. Я не могу так подставляться, когда есть тот, кто от меня полностью зависит.

Любой наш поступок — это вопрос выбора. Я сделала свой, она свой. Самое поганое, что они оба были правильными.

— Прости меня, — сказала подруга подходя ближе.

— И ты меня.

Я развернулась навстречу и дотронулась до предплечья девушки камнем сна, который она швырнула на стол несколько минут назад. Сквозь салфетку с остатками тонального крема, разбросанными вокруг, артефакт не действовал, только при контакте с кожей, ее кожей. Явидь закатила глаза и осела на пол. Я быстро запихнула камешек внутрь шелковой перчатки, следя, чтобы он плотно прижимался к ладони. Откинула покрывало, затем затащила девушку на кровать, слава святым, в человеческом облике она весит мало, и укутала сверху. Постояла, подумала и распустила шнуровку, сдерживающую плотные шторы балдахина, теперь кровать была закрыта со всех сторон. Но мое время сокращается, как знать, когда сюда заглянет кто-то не в меру любопытный?

— Где Пашка? — спросил Семеныч, стоило мне выйти из спальни.

Я пожала плечами, но сердце пропустило удар, а затем заколотилось как бешеное. Веник поморщился, мохнобровый фыркнул, рыжеволосый феникс, на досуге поджигающий своих детей, взглянул поверх очков, староста нахмурился. Контролировать эмоции у меня получается плохо. Вернее, никак.

— Ольга, где змея? — ведьмак подошел ближе.

Осторожно! Очень осторожно! Врать нельзя, только увиливать. И молиться.

— Не может пойти, — я сцепила руки, — ей сейчас не до вас.

— А «до кого»?

— До себя. Сейчас она заботится о себе. Наверное, — на меня смотрели в меру озадаченные лица. То, что надо, туманно и без вранья, как раз в стиле нечисти. Если бы взялись всерьез или задали еще пару вопросов, от моих усилий, сшитых белыми нитками, не осталось и следа. Но они не стали, не было времени, да и никто предположить не мог, что я могу противостоять явиди. Максимум, что могли подумать, — подруга выгораживает подругу, от того и выражается столь витиевато.

— Вернется, получит у меня на орехи, — пообещал ведьмак, — тогда идем так. — Он сдвинул брови. — Мы с Алексием первые. Кланяемся, говорим, вручаем подарки. Следом вы трое, Ольга в центре, под твою ответственность, Веник, кланяетесь, молчите, когда разрешат, уходите. Не говорить, пока не обратятся напрямую, в этом случае отвечать четко и лаконично, лучше всего «да» или «нет», по возможности не привлекать внимания. Стать фоном. Ясно? Тогда идем. Высшие, помогите!

Мы пошли через два узких коридора, через переход с прозрачной крышей, сквозь которую в замок заглядывали звезды. По лестнице вниз, куда более широкой и нарядной, чем предыдущая, с вычурными перилами, золотистым ковром и изящными плафонами светильников вдоль стен. Послышались гул разговоров и тихая музыка.

Путь по графитовым коридорам завершился перед высокими резными дверьми из светлого дерева. Тут уже стояло человек семь, ну, скорей всего, не совсем человек. Мужчины в одинаковой одежде. Свободные кремовые рубашки, черные штаны и сапоги, плюс темно-синие шейные платки, которые удобно на лицо натягивать и людей в темных подворотнях грабить.

Семеныч кивнул невысокому сероволосому мужчине, тот ответил тем же, а потом они вернулись к прерванному занятию — разглядыванию завитушек на створках. Мы присоединились. Скоро в нашу сосредоточенную компанию по изучению дверей добавились еще трое, на этот раз без униформы, с широкой женщиной в вечернем платье во главе. Ритуал кивков сероволосый — ведьмак — пышнотелая повторился, и все взгляды вернулись к светлому дереву. На этот раз створки не выдержали и разойтись в стороны. На нас дохнуло смесью тепла, ароматов парфюма, еды и пота, музыка и голоса стали громче. В проеме стоял высокий широкоплечий мужчина, одетый во все черное.

— Стежка северных пределов Заячий холм, — четко выговаривая каждое слово, объявил распорядитель.

Я едва не присела от испуга, и не я одна, водитель Сенька и тот дернулся. У мужчины не было ни микрофона, ни другого усилителя, но его голос слышал каждый находящийся в зале. Троица во главе с женщиной замерла на мгновение и переступила порог. Двери захлопнулись. Снова молчание, будто разговаривать в этом месте мог лишь человек в черном. Я хмыкнула, старик ожег злым взглядом, пришлось вернуть подходящее случаю торжественно-идиотское выражение на лицо. К нам присоединилось сразу десять человек, не маленькое у кого-то представительство. Кивки. Гипноз дверей. Свет, тепло, музыка и очередное объявление.

— Стежка северных пределов Береговая, — глубокий баритон распорядителя отразившись от стен устремился вглубь зала.

Семерка с шейными платками, по-военному печатая шаг, скрылась внутри. Мы следующие. Староста прав: много времени это не займет. Вряд ли представление стежек имеет практическое значение, скорее, дань традициям. Войдем, присядем, и нас взмахом руки отпустят.

Дверь открылась в третий раз.

— Стежка северных пределов Юково, — объявил мужчина и посторонился.

Семеныч покрепче перехватив шкатулку, обтянутую кожей, шагнул за порог. Алексий не отставал. Гробокопатель подтолкнул меня в спину.

Огромный с пару футбольных полей зал, потолок, уходящий ввысь, расписанный странными животными и растениями. Знакомый графит пола и стен, звуки шагов. Ропот нарастал, распадался на отдельные слова и фразы. Я подняла глаза. Сколько людей! И нелюдей! И странных существ у них на поводках, от живых скелетов до больших пауков. Лица старые и молодые, нереально красивые и уродливые, отталкивающие, обычные человеческие и свиные рыла, птичьи клювы, собачьи головы или подвижная дымка черного тумана под тканью капюшона да красные уголья, плавающие в нем. Множество глаз, следящих за каждым нашим шагом. Я видела их, чувствовала грузом между лопатками, слышала насмешливо снисходительные шепотки, отворачивалась от липких, как репей, улыбок. Минута прохода сквозь зал, как путь на плаху, не хватает камней и тухлых яиц, с успехом заменяемых брошенными сквозь зубы тихими словами. Никто из нашего представительства не мог причислить себя к нечистой знати: если бы не свадьба, не видать бы нам высочайшего приема, свиным рылом для калашного ряда не вышли.

Диковато-яркая мешанина нарядов и драгоценностей. Бальные платья, ожерелья, смокинги, деловые костюмы, швейцарские часы, сюртуки прошлых веков, тяжелые церемониальные цепи, джинсы, рубашки поло, странные робы в пол, как у священников, серебряные пентаграммы вместо серег, откровенные лохмотья, голые пальцы но, вместо туфелек, ботинок или кроссовок, пеньковая веревка на шее. На такой прием я могла одеться хоть Красной Шапочкой, и никто бы не удивился, разве что Серый Волк порадовался.

В конце зала на каменном возвышении стояли два кресла, наверное, все-таки правильнее называть их тронами, но, несмотря на украшения из драгоценных камней, они выглядели слишком удобными: кожаные сиденья, изогнутые спинки, колесиков внизу не хватает. За ними четверка брежатых, или солдат почетного караула, две до смерти напуганные девушки и человек с записной книжкой и ручкой наперевес. Ну, а на них — чета молодоженов.

— Верные слуги склоняются перед волей и законом, плотью и кровью Северных пределов, повелителем нечисти и стражем переходов Седым демоном и его супругой. Мы клянемся исполнять ее волю, как волю хозяина. Мы клянемся, что ни словом, ни делом, ни взглядом не оскорбим высокий союз, — выдал старик на одном дыхании, не разгибая спины.

Все замерли в подобострастных позах.

— Мы принимаем ваши клятвы, — от знакомого голоса по спине побежали мурашки, — можете встать.

Я выпрямилась, чтобы тут же наткнуться на полное иронии выражение на лице Кирилла, он изо всех сил сдерживал смех. Я чуть повернула голову. Девушка выглядела ослепительно, кожа сияла молодостью, длинные волосы поражали блеском и здоровьем, даже мне захотелось провести рукой по гладким прядям, алые губы, с которыми мне, слава святым, ничего не захотелось делать, длинные ресницы, платье, обтягивающее фигурку, на которой еще нет изменений грядущего материнства. Не женщина — мечта. Я ожидала от той, что сидела по правую руку, гнева, презрения, вспышки ярости. Мы встретились глазами: в моих томилось ожидание, в ее поблескивал алый огонек любопытства, но не более. Мне приходилось сталкиваться с таким пассивным интересом, с любопытством человека знающего, кто я, но видящего впервые в жизни. У девушки были те же глаза, те же волосы и даже клычки, которыми она осторожно закусывала губу, прямо как на моем пороге десять дней назад, были те же самые. Но в эту минуту она смотрела и не узнавала.

— Окажите честь, хозяин, — ведьмак открыл крышку шкатулки, — в знак нашей преданности примите в подарок «артефакт доверия». Надевший его всегда будет знать, верны ему или предали.

Возвышение окутала вязкая тишина. Я видела, как напряглись спины стоящих впереди мужчин, как нервно переступил с ноги на ногу мохнобровый водитель, как привстала красавица Влада, стараясь рассмотреть содержимое шкатулки, парень с записной книжкой вытянул шею, девушки, наоборот, отступили назад.

Дело не в доверии и предательстве, дело в знании. Седой может не знать, задумал ли младший помощник третьего подмастерья пятого повара сыпануть ему яду в суп, и торжественно умереть от угрызений совести. Вряд ли он вообще хочет знать подобное. Но артефакт не громкоговоритель, а, скажем, рация. На какую волну настроишь, такую и услышишь. Пусть теперь нечистые приглашенные гадают, а не их ли «преданность» подвергается проверке. Друзей у ведьмака после подарка явно прибавится. Гости выражали негодование тихим гулом, вызывающе сморщенными мордами, не осмеливаясь на большее.

Двое оставались абсолютно спокойными, Веник, которому было наплевать на все это расшаркивание, и Седой демон, который разглядывал шкатулку с безмятежной улыбкой.

— Удивил, — с некоторой задумчивостью нарушил молчание Кирилл. — Даже не знал, что мастера, способные на такое, еще существуют. Я готов принять подарок, пусть ваша девушка его и вручит.

Хозяин взмахнул рукой, Феникс отошел в сторону, ведьмак протянул шкатулку, там на темном бархате отделки блестела золотом массивная мужская цепочка, ну, я предположила, что мужская, надеть такой вариант собачьей цепи на себя ни одна женщина не позволит.

«Ваша девушка» подцепила украшение и под нарастающий ропот преодолела эти церемониальные шаги от трона. Стражники на ладонь вытащили черные лезвия мечей. Кирилл шевельнул пальцами, и оружие вернулось в ножны, но солдаты оставались все такими же напряженными. Смешно, Седой одним движением переломит и меня, и их, если захочет.

Я протянула украшение хозяину замка. Он не взял. Вместо этого расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и повел плечами. Недвусмысленный жест, вручаешь, так вручай до конца. Артефакт предстояло надеть на хозяина. Девушка на соседнем кресле тихонько засмеялась, без злобы и ревности. Все это ее забавляло.

Я подошла к мужчине вплотную, соприкоснувшись коленями. С вырезом я погорячилась, потому как открывшийся вид тут же завладел его вниманием. Я вздохнула и усугубила эффект, потянулась, обвивая блестящую змейку вокруг шеи, стараясь не вздрагивать от каждого прикосновения к его коже. Такие теплые, такие знакомые ощущения. Кирилл вдохнул мой запах, и по шее побежали мурашки. Да когда же это кончится? Мы на свадьбе, рядом сидит красавица-супруга. Что себе позволяет этот демон! И мне! Замочек щелкнул.

Я отпрянула, едва не оступившись и не скатившись с возвышения в зал под ноги гостям.

— Мы довольны подарком, а потому первую завтрашнюю аудиенцию я закрепляю за стежкой Юково, — демон щелкнул пальцами, и парень с записной книжкой стал что-то быстро записывать, — а пока, — наконец-то взмах рукой, — наслаждайтесь праздником.

Представление закончилось. Нас отпустили.

О приемах подобного рода я читала в исторических книгах, не предполагая, что когда-либо судьба занесет меня на один из них. Какие приемы в наше советское время? Уж точно не в семье инженера с завода. Поэтому я не придумала ничего лучше, как слоняться между старательно отворачивающимися гостями. До них мне не было никакого дела, я искала свою дочь, которая вдали от меня стала достаточно взрослой, чтобы присутствовать на балах. Искала и не находила. Моя Алиса не тот человек, который будет стоять в уголке, наблюдая, как жизнь протекает мимо. Она всегда в центре внимания, она всегда первая, она дочь хозяина северных пределов, она не затеряется в толпе этих странных существ, она ни в какой толпе не затеряется, а значит, на приеме ее не было. Ни в зале, ни в саду, ни на балконе, опоясывающем зал, где стояли столики с закусками.

Если она хоть чуть-чуть похожа на меня, а она похожа, то встречи ждем мы обе. В чем бы я ни обвиняла Кирилла, никогда эти разногласия не переносились на дочь. Она не видела ни одной нашей ссоры. Я могу догадываться, как и какими словами отец объяснил Алисе перемены, произошедшие три года назад, но в одном уверена: плевков в мой адрес не было. Я знаю свою дочь, обвини он меня, и она ворвалась бы в мой дом, шипя рассерженной кошкой. Все было иначе, ее опутали той же сетью ограничений и запретов, что и меня, смесь условий, необходимых для ее или моей безопасности.

Но не в доме отца. И тем не менее ее не было. По спине побежали ледяные мурашки страха. Неуемное воображение рисовало сырые катакомбы подвалов и маленькую плачущую фигурку, съежившуюся в ожидании казни.

В какой-то момент я перестала смотреть, а стала слушать. Флирт, болтовня, угрозы, комплименты, ругательства, и не каждый раз понимаешь, что именно слышишь. Я не нечисть, я не обладаю их чутьем и слухом, я человек, а значит, почти никто в их мире, почти мебель. Завидев меня, они фыркали, отворачивались и продолжали беседу, не считая нужным таиться от того, кого даже разумным существом можно считать с натяжкой.

Они говорили, спорили, доказывали, превозносили и унижали. Разные создания, разные слова, разные темы.

— На Тринадцатой стежке вооруженный отряд людей взяли. — Мужчина в костюме прошлой эпохи брезгливо вытянул жирные губы.

— Повезло, — отвечал очень подвижный молодой человек, постоянно переступая с ноги на ногу или взмахивая рукой, — пир горой поди закатили, плюс оружие перепродать можно, хоть обратно тем же людям.

— Седой велел отпустить, — скривился тот, что постарше, — видно, планы на них имеет. Хозяину виднее, но его отец никогда бы до такого не опустился.

— В filii de terra хранительница появилась. Давно пора, — высокая девушка в вечернем платье подхватила под руку человека с собачьей головой.

— Говорят, южане к нашим рубежам стягиваются, — старик когтистой рукой удерживал деревянную трость, полагающуюся скорее по статусу, нежели помогающую при ходьбе.

— Милости просим. — Крепкий мужчина в обычных джинсах и рубашке отвесил издевательский поклон. — Северные никогда гостям не отказывают, особенное если те сами просятся на стол.

— Разве ж отца Седого на таком поймала его мать? Брак по залету! Мы что, люди какие, — истерично вещала матрона в сиреневом платье, из-под длинного подола которого то и дело мелькал то ли каблук, то ли копыто.

— На Заячьем холме новый родник пробился, теперь эти деревенские ведьмы вообразили невесть что. Видели, какое платье на той толстухе? — высокая, сухая как палка, женщина в черном плаще качала головой. Во времена очень уж отдаленные от сегодняшнего дня ведьмы не носили иной одежды. Кстати, ведьмакам на это всегда было наплевать, попытавшиеся связать их ограничениями женщины быстро получили по зубам, причем многие в буквальном смысле.

— Я так надеялся увидеть Алисию, говорят, она похожа на Седого как две капли воды, — молодой взволнованный голос заставил меня замереть на месте.

Бродя по залу от одной группы гостей к другой, я в итоге поднялась на широкий балкон, опоясывающий весь зал, здраво рассудив, что вид сверху намного лучше. Накрытые столы для тех, кому надо подкрепить силы, отделялись друг от друга переносными ширмами со вставками из цветного стекла, создавая иллюзию уединения. Уж не знаю зачем: кто-то ест неаккуратно или нечисть стеснительная пошла. Уточнять, из чего сделаны разнообразные колбасы, бутерброды, пироги и запеканки, явно не стоило, на приемах у хозяина Северных пределов подавали все самое лучшее, даже если это «лучшее» — ваш ночной кошмар.

— Моя воспитанница удалена с торжеств со вчерашнего дня, — ответил смутно знакомый голос.

Я приблизилась. Почувствовав интерес, тень за ближайшей ширмой шевельнулась. Я села за ближайший стол, остро сожалея о том, что не обладаю слухом и чутьем нечисти. Такое случилось один раз, сразу после того, как я стала одной из опор, до сих пор помню удовольствие Ефима, с тех пор ничего, как я ни пыжилась.

— Поищите другой объект для поклонения.

Мужчина, очертания которого видела сквозь цветные кусочки стекла, шагнул к ширме, наверняка с намерением обучить подслушивающую меня вежливости и такту, естественно, в рамках этикета, то есть с балкона меня вряд ли выкинут. Кирилл запретил проливать кровь во время праздника.

Я не шелохнулась, то, что я могла услышать, того стоило. Незнакомец сказал: «Воспитанница»! Я вспомнила, где слышала этот голос. Прошлым летом в filii de terra, тот невозмутимый ледяной наставник.

— Как? Почему? — эмоции молодого собеседника были похожи на мои, любопытство и жажда знать больше. — Седой гордится дочерью, а уж после первой охоты тем более.

— Она напугала владычицу, — ответил наставник, остановившись около ширмы, силуэт качнулся и повернулся назад к собеседнику. — Создала морок, по странному совпадению очень похожий на кого-то из предков хозяйки, и тот бросился на мачеху.

— Подождите, мороки не бросаются без прямой команды создателя.

— Именно, — отрезал наставник. — Хозяйка упала в обморок, Алисия сбежала, оставив ее без помощи. Девочка наказана до конца праздника. На мой взгляд, хозяин был слишком мягок, я рекомендовал розги.

Я искала подтверждения, что дело нечисто, я его нашла. Нечисть не боится морока, принять его за живое создание невозможно, это как перепутать кошку с собакой. Максимум, что могут мороки, — напугать. Физически навредить иллюзорное создание не в состоянии. Детская шалость, из которой раздули большой скандал. Нечисть, даже беременная, не падает в обморок, у нее не бывает сердечных приступов, не воспаляется аппендикс. Они не люди, хотя иногда так любят притворяться. Кто посмеет обвинить владычицу в притворстве? Никто, кому дорога голова. Влада дает мужу прекрасный предлог запереть дочь, обеспечив сохранность будущей жертвы.

— Я сокрушен, — молодой голос ушел ввысь, срываясь от сильного волнения, — осмелюсь надеяться, следующий прием сложится для меня более удачно и я увижу легенду зимы своими глазами.

Брр, я поежилась. «Легенда зимы» — один из титулов рода Седых. Я встала и поспешила к лестнице. Скрипнула отодвигаемая ширма. Упершийся в спину тяжелый взгляд сопровождал меня до самого низа. Теперь надо вытащить эту малолетнюю легенду из покоев и, соответственно, с алтаря. Предстояло узнать, где в графитовом замке живет моя дочь.

Веник поймал меня на выходе из зала, как всегда не вовремя, я как раз придумывала предлог, под которым могу обшарить Серую цитадель.

— Ты нужна ведьмаку. Немедленно, — падальщик потянул меня к лестнице.

Я споткнулась.

— Что бы ты ни натворила, перестань, — гробокопатель нахмурился, — у меня от тебя зубы ноют. Тебя не для наказания позвали.

Я выдохнула. Слава святым, время еще есть. Явидь еще не нашли, иначе Веник со мной не говорил бы, сомневаюсь, что эту часть Пашка уступила бы кому-то другому.

В гостиной нас ждали Семеныч и мохнобровый водитель. Алексия не было. Падальщик, получив разрешение, удалился.

— Все прошло лучше, чем я ожидал, — староста пребывал в благодушном настроении, — и лучше, насколько я понимаю, чем ты могла надеяться. Никаких проблем с хозяйкой?

— Нет.

— Отлично. У меня для вас поручение.

Мы с водителем посмотрели друг на друга, парень сморщил нос и отвернулся.

— Надо съездить к Черной луже и забрать артефакт.

— Я ничего не понимаю в магии, всучить мне подделку легче легкого, — мысли заметались, категорически не хотелось покидать замок сейчас, без дочери. — И ничего не понимаю в лужах: ни в черных, ни в коричневых. Я даже не представляю, где это.

— Здесь недалеко, — старик отмахнулся от возражений, — Арсений отвезет. Насчет артефакта не волнуйся, ты сможешь определить его подлинность, взяв в руки.

— Стало быть, если их оторвет, то и не жалко? — буркнула я.

— Я не прошу. — В голосе ведьмака прорезались повелительные нотки. — Вы поедете и заберете, ясно? — Мы кивнули, старик встал с дивана и протянул мне продолговатый сверток из газетной бумаги. — Отдашь продавцу, проявлять любопытство и разворачивать не рекомендую, это как раз и оторвет руки.

Следом за свертком мне передали уже знакомый мешочек из темно-синего бархата, в котором глухо, будто бочонки для игры в лото, постукивала деревянные пуговицы. Пропуск в Серую цитадель. Желания тут же претерпели изменения.

— На остаток ночи я буду свободна? — уточнила я.

— До завтрашней аудиенции в полночь абсолютно, быть здесь не позднее десяти. Опоздавшие могут вешаться сами.

Сверток, которым надлежало расплатиться, оказался весомым, из мешочка извлекли две пуговицы: одну для меня, другую, я проводила ее разочарованным взглядом, для мохнобрового.

«Черная лужа» оказалась действительно лужей, пусть и большой, а не красивым названием. Она на самом деле была заполнена черной пузырящейся жижей. Запашок стоял — не приведи святые тут жить. Северо-западная окраина пригорода Серой цитадели, яма с грязью напоминала отхожее место на задворках средневековой цивилизации, темнота, прорезаемая яркими фарами «Нивы», и над всем этим гигантским светящимся обелиском возвышается замок Седого демона. Три дома, похожие на сараи, построенные при царе Горохе, и с тех пор основательно вросшие в землю. На вид необитаемые: ни искорки света, ни шороха. Нам нужен крайний правый. Водитель без всякого толка всматривался в его очертания, я ждала. Парень отличался дурным нравом, с момента, как мы покинули гостиную и старосту, не сказал и трех слов.

— Пошли, — не выдержала я, времени с каждым мгновением оставалось все меньше и меньше.

Сенька кинул недобрый взгляд и заглушил двигатель. Мы вышли в темноту ночи, в уголок, не затронутый всеобщим праздником и казавшийся пустынным. По тому, как подобрался парень, я поняла, это впечатление ошибочно. Тропа огибала вонючую яму, приближалась к трем уцелевшим постройкам, шла вдоль непонятных развалин правее крайнего дома, больше похожих на помойку, возможно, строений было больше, затем исчезала во тьме. Как я ни вглядывалась, рассмотреть, что там, не получалось.

За спиной шумно сопел мохнобровый, его неодобрение ощущалось едва ли не физически. Я бы предпочла того, на кого могу хоть немного положиться, того, кто сдерживает эмоции, или того, кому плевать, Веника, например.

Я коснулась досок, служивших развалюхе дверью — разбухшее дерево, неприятное на ощупь. Условные три удара в прогибающиеся доски, как велел Семёныч, пауза и еще пять. Шпионские игры, как будто тот, кто ждет внутри, не учуял и не услышал нас еще на подходе. Подобие двери открылось без единого скрипа, как можно было ожидать. Из темноты на меня уставились два горящих желтых глаза.

— Фр-р-р, — послышалось из глубины и тут же было расшифровано, — а я все думал, как старик выкрутится? Очень смело послать ко мне человека. Не страшно, девочка?

— Нет, — ответил водитель вместо меня, — для войны со страхами есть я. К делу, Измененный.

— Конечно, — смешок из темноты, — как скажешь, волчок.

Глаза стали привыкать к темноте, но все, что я смогла разглядеть, — это очертания стен уходящего вперед коридора и большую комнату в конце. Вспыхнул язычок пламени, сперва неуверенно, потом сильнее, словно пробуя на вкус окружающую тьму. Продавец зажег керосиновую лампу, осветив сначала свои руки, а потом лицо. Вернее, морду. Собачью или волчью, я в таких тонкостях не разбираюсь, черный подвижный нос, дымчатая, жесткая на вид шерсть, серые глаза. Голова зверя на человеческом теле в коричневой куртке, пятнистых военных штанах, берцах и черных кожаных перчатках, полностью скрывавших руки. Или лапы.

— Нравлюсь? — спросил измененный. Когда он говорил, пасть открывалась, но я все равно не понимала, как из нее выходили человеческие звуки.

Лампа стояла на письменном столе из лакированного дерева, за ним виднелась спинка единственного в комнате стула. Все. Стены из необработанных досок за мебель не считаются. Чисто, сухо, но сразу видно: здесь не живут, используют для встреч. Посетителям волей-неволей придется стоять, как на аудиенции у Седого демона.

— Вот, — вместо ответа я подошла к столу и выложила газетный сверток, — обещанная плата.

Продавец взял неизвестный предмет в руки, скрытые черными перчатками, такие могли принадлежать мужчине средних лет, и обнюхал его. Черный нос быстро шевелился. Убедившись, что ведьмак не обманул, продавец убрал наш сверток в ящик и выложил на столешницу свой, напоминавший книгу, замотанную в несколько слоев ткани.

— Артефакт, — приглашающий взмах рукой.

— Проверь, — скомандовал парень.

Продавец открыл пасть и вывалил язык набок. Что сие означает, я могла лишь догадываться. Злится или улыбается? В любом случае староста высказался неоднозначно, убедиться, что нам не подсунули дохлого кота в мешке. Ткань разматывалась слой за слоем. Мужчины отпрянули в разные стороны, смотреть на артефакт, кроме меня, не хотел никто. Я тоже не рвалась, но приказ есть приказ. Когда тряпки были отброшены, у меня вырвался пораженный вздох. Артефакт существует на самом деле. Признаюсь честно, сперва я решила, что ведьмак меня разыгрывает. Или разыгрывают его. На ворохе ткани лежала небольшая, как книга в мягкой обложке, икона. Изображение женщины в полный рост в одежде, ниспадающей мягкими складками, руки подняты на уровень лица в мольбе, серебряный оклад и вполне различимая надпись на старославянском «Анна Пророчица». Икона не была безгранично старой, но и новоделом не назовешь.

— Оно? — нервно спросил из дальнего угла мохнобровый.

— Не знаю, — честно ответила я. — Икона как икона, больше не скажу.

— Я знаю, как проверить, — высказался с противоположной стороны продавец, — покажи ее волчку. Если глаза выжжет — артефакт, а если башку снесет — обычная икона.

Водитель зарычал, с другой стороны ему ответили точно так же.

— Почему? — заинтересовалась я, не обращая внимания на злящегося Сеньку, пока не закручу образ обратно в тряпки, подойти ни тот ни другой не осмелятся, что само по себе уже доказательство.

— Знаешь, как так получилось? Старик не рассказал, как освященный предмет стал артефактом? — повернулся ко мне волкоголовый.

— Нет.

— Это не ее дело! — влез водитель.

— Не тявкай о том, чего не понимаешь, волчок. — Мужчина показал внушительные зубы. — Вы собираетесь притащить эту пакость в Серую цитадель, так хоть узнайте, что именно, — продавец прислонился к стене, сложил руки на груди. — Ее создали люди в начале прошлого века, и иконописец, и тот, кто отливал оклад, были обычными мастерами, создававшими простые вещи. Таких икон написали немало, но эта уникальна.

— Еще бы, — перебил парень, — не тонковата защита? — он указал на руки продавца, — кожа еще не слезла?

— Вы можете касаться ее? — удивилась я.

— С предосторожностями, — продавец стянул перчатку и продемонстрировал обычную мужскую руку, — но да, могу.

— Но как? — Я посмотрела на изображение святой Анны, кем бы она ни была.

— Ее осквернили кровью невинных. Однажды настоятель прихода Серафим взял из красного угла икону и забил ею свою мать, жену и двоих детей. С тех пор за иконой тянется недобрая слава, смыть пятно не удалось и святой воде. Образ неоднократно освящали, без особого толка. После произошедшего на лице святой стали выступать кровавые слезы, предвестники несчастья. Говорили: заплакала Анна Пророчица — жди беды. Первое село, куда переместилась икона после убийства невинных, сгорело вместе с жителями, занялось ночью, когда спохватились, было уже поздно, спаслись немногие, они-то и вывезли не пострадавший образ. Деревня, в которую перебрались погорельцы, опустела от мора через год. Потом был приход советской власти, война, дорога в светлое будущее. Все владельцы артефакта мертвы, и не только они — обычно всем селом, хутором, деревней на тот свет и отправлялись, размах у святого образа, как принято говорить, щедрый, — волкоголовый засмеялся, будто залаял, — а вы ее в цитадель тащите!

Ну да, тащим. Не для себя. Покупатель — Семёныч, с него станется и в Юково эту пакость привезти. Даже оскверненный кровью святой предмет оставался святым, а потому в руки нечисти не давался. Икона не убивала созданий с нечистой кровью, как любая другая, а жгла. Ну, и серебро оклада не оставляло наших равнодушными.

«Зачем эта убийственная красота старику?» — размышляла я на обратном пути. Ничего, кроме массового геноцида, в голову не приходило. Водитель бросал тревожные взгляды то на меня, то на сверток на моих коленях.

— Может, ну ее? — безмерно удивил меня парень и самой идеей, и тем, что заговорил, стараясь спрятать необъяснимую враждебность, — бросим в болото, пусть пиявок травит.

— А старик? — В принципе, не скажу, что такая мысль меня не посещала.

— Скажешь, что о стежке заботилась, — выдал мохнобровый.

— И ты меня не остановил?

— Что я могу против опоры стежки? — Он крутанул руль, и мы выехали из темного квартала на обычную дорогу. — У меня приказ, чтоб ни один волос не упал.

— Откуда знаешь? — Я напряглась. Сведения о тех, кто своим существованием отодвигают безвременье от стежки, держат в секрете. Выдать такую информацию постороннему — поставить село под угрозу.

— Об опорах? — Парень недобро оскалился. — Я давно старосту вожу, глухотой не страдаю, — слова были наполнены горечью, будто затронули личную, болезненную тему.

— За что ты меня так не любишь?

Мохнобровый отвернулся и сосредоточился на дороге. Нам обоим было не по себе, как может быть не по себе двум чужим людям, запертым в замкнутом пространстве.

— Я должен был стать опорой стежки, а не ты, — ответил он с какой-то детской обидой.

— Я, знаешь ли, письменных заявок не заполняла, — машина резко вошла в поворот, заставив схватиться за ручку.

— Знаю, — парень вздохнул, — от этого еще хуже.

— Ты ведь не человек? — поинтересовалась я, не очень понимая, почему он надеялся стать опорой.

— Нет. Я изменяющийся, имеющий два тела, человек-волк, между прочим, единственный во всем Юкове, таким был седьмой основатель стежки, или шестой, о чистом человеке я раньше и не думал. Кто, если не я, должен стать опорой?

— Зачем тебе это надо? — удивилась я. — Вряд ли каждый встречный желает проверить тебя на прочность, и ты не нуждаешься в защите Ефима?

— Не понимаешь, какая тебе дана власть? — сколько горечи в голосе, совсем еще молодой парень, так и не избавившийся от юношеского максимализма. — Уважение? Я стал бы не просто волчком, а опорой, тем, от кого зависят жизни других. Ты боишься утопить эту штуку в болоте, — он указал на сверток с артефактом, — разве старик может что-то тебе сделать? Только отругать. Ты же опора, хватит пресмыкаться!

— Тебе стыдно, — догадалась я, — стыдно за меня. Ты злишься, потому что был бы куда лучшей опорой. — Впереди замаячила высокая стена замка. — Н-да, поговорил бы с Ефимом, что ли.

— Уже, — он махнул рукой. — Хранитель сказал, от него это не зависит.

— От меня тем более.

Я достала пуговицу, водитель сделал то же самое, жаль предлога забрать у него пропуск не представилось. Мы въехали во внутренний двор цитадели около пяти утра. Свет звезд уже померк, небо светлело, скоро рассвет. Но, судя по всему, бал еще продолжался.

— Звезда севера почти в зените, — сказал Арсений, когда мы вышли из машины. — Пара дней, и она войдет в полную силу.

Я задрала голову вслед за водителем. По телу прошла дрожь: пара дней — все, что у меня осталось, на пике силы будут принесены жертвы. В наших мирах светит одно солнце, но не могу сказать то же самое про звезды. Я не увлекалась астрономией, поэтому не могу перечислить все отличия нашего неба от того, что видят люди каждую ночь. Разные ли тут созвездия на северном и южном полушарии? Где Полярная звезда? Знаю, есть звезды зимние и звезды летние, и у каждого в короне есть фаворит — звезда юга и звезда севера, когда они в зените, на алтаре льется кровь.

По уступу-карнизу четвертого этажа вдоль окон шла гибкая короткошерстная кошка, чем-то напоминающая сиамскую. На самом деле помесь с темными лапами, хвостом, мордой, и ушами, и хаотичными пятнами на холке и спине. Второй такой не существует. Муська, которую Кирилл в один из дней принес домой маленьким пищащим котенком, выросшая в гибкую красавицу, которая смогла дать отпор подрастающей Алисе, когда в той взыграли инстинкты, заставившие ее охоться на питомца. Любимица всей семьи, исчезнувшая в тот же день, что и моя дочь. Я должна была догадаться, Алиса никогда бы не бросила Муську, и никуда бы без нее не ушла.

Окно, затянутое изнутри голубыми шторами, открылось, свет отразился от переливчатых стекол. Худенькие ручки сгребли прогуливающееся животное до боли знакомым жестом. Теперь я знала, где в этой громадине живет моя дочь.

— Все нормально, — почувствовав волнение, попытался утешить меня Сенька, — в конце концов, икона нам не принадлежит, мы выполнили приказ, не больше.

В гостиной никого не было. Арсений состроил хмурую физиономию и исчез в неизвестном направлении. На стук в спальню ведьмака никто не ответил. Ну и ладненько. Я бросила замотанную в тряпки икону на столик, пусть лежит до востребования, так сказать. Мелькнула мысль прихватить артефакт с собой, в качестве оружия массового поражения, но, поразмыслив, я от нее отказалась, наследит он изрядно, и тогда тихо исчезнуть не получится. Перед уходом я с некоторой дрожью заглянула за плотную штору балдахина, явидь лежала все в той же позе, тихое дыхание вырывалось с едва слышным звуком. Удача пока была на моей стороне.

Лестница, ведущая к нашим покоям, уходила выше — до третьего этажа, а вот с четвертым вышла незадача — ступеньки заканчивались. Помимо этой единственная виденная мной лестница была парадная, напротив бального зала, так что я снова спустилась, миновала несколько переходов и коридоров.

Веселье пошло на убыль, двери из светлого дерева настежь распахнуты, более медленная и лирическая в звучании музыка, поредевшие ряды гостей, предпочитающих держаться поближе к трону, усталые лица слуг, снующих с подносами, на которых чаще стояла грязная посуда, чем обновленные бокалы с неизвестным содержимым.

Я ступала по мягкому ковру, покрывающему ступени. Лестница была намного длиннее обычных, но и высота потолков в замке впечатляющая. Второй этаж, коридор, уходящий влево и вправо, двери на одной стороне, окна на другой, небо посветлело еще больше. В спину толкнуло ощущение чужого взгляда. Я резко обернулась. Между этажами на ступеньках, где я прошла минуту назад, стояла молодая женщина, короткие светлые волосы, серые глаза, мини-платье без бретелек переливающегося серебристого цвета, изящные туфельки на стройных ногах. Я склонила голову в приветствии. Незнакомка смотрела серьезно, без высокомерия и агрессии, без любопытства, но с легким беспокойством. Поколебавшись, девушка кивнула в ответ.

Я решила подняться на третий этаж. Пока изгиб лестницы не позволил мне скрыться, я чувствовала внимательный взгляд серых глаз. Это беспокоило, излишнее внимание вредит и мне, и тому, что я собираюсь сделать.

Третий этаж скопировали со второго: коридор в обе стороны, окна, двери, ближайшая была открыта. Я не удержалась и заглянула. Овальная комната, увешанная портретами суровых людей в парадной одежде разных эпох и заставленная скульптурами на подставках, вазы, бюсты, торсы без рук и ног. Посреди на темном постаменте торжественно возвышался старый нож с малахитовой рукоятью и раскрошившимся иззубренным с одной стороны каменным лезвием. Очень старый и давно уже не используемый на алтаре атам, на котором вековым напоминанием о его службе стали темные пятна, въевшиеся в бывшее когда-то прозрачным лезвие. Скорей всего, реликвия рода, уже выполнившая свою норму по вскрытым венам и вырезанным сердцам. Вся комната — дикая смесь музея, пыточной и фамильного склепа, портреты предков, части тела, запечатленные в бронзе, гипсе, мраморе. Плюс урны с прахом, подписи — гравировки на железных пластинах, чтобы, не дай святые, не перепутать двоюродного дедушку с четвероюродной сестрой, второго мужа третьей невестки младшего сына. В таком хранилище больше практической пользы, чем кажется, многие зелья и заклинания требуют такой составляющей, как прах предков. Странно другое: ценные экспонаты оставлены без охраны. А если я захочу порчу на весть род навести? Вернее я-то не захочу, но они этого не знают. Хоть бы слугу поставили.

Коридор по-прежнему был пуст, правда, на мгновение мне послышались шаги, заставившие меня спрятаться за дверью открытой комнаты, но никто так и не появился. Если кто-то и шел, то своей дорогой. Моя цель была этажом выше. На четвертом свет ламп был приглушен и ни одного окна, будто структура замка разительным образом изменилась, и внешняя стена вдруг стала внутренней. Дверей всего по три: слева и справа, значит, помещения за ними раза в два больше комнат этажом ниже.

Направо или налево? Пусть будет направо, подумала я и свернула в левую сторону. Я иногда так делаю и нисколько не обижаюсь, когда начинают посмеиваться над пресловутой женской логикой, мне попросту все равно.

За первой дверью полутемное помещение, не горит ни одна лампа, если бы не прозрачная крыша, я бы ничего не разглядела. В свете нарождающегося утра резные листья растений напоминали диковинные опахала, влажно пахло землей и удобрениями. Оранжерея, или ботанический сад, или теплица, как тут грядки с растениями называются.

Вторая дверь в пятнадцати метрах от первой. Заперто. Я дернула сильнее, и мне показалось, что створка поддается. Но нет, именно показалось. Третья дверь, коридор изогнулся, но дальше комнат не было, и это почему-то обеспокоило. Неудача. Я дернула за медную ручку что было силы, даже ногой в косяк уперлась. Ничего, только кожу на пальцах содрала, да пропустила чужое появление. Коридор был пуст, я тянула за ручку, а через мгновение незнакомка в серебристом платье заглядывает через плечо. Святые! Так и знала, не к добру эти расшаркивания на лестнице. Я даже забыла, как дышать от испуга, вытаращила глаза, воздух вышел из легких с неопределенным «пфф».

Ее спокойные серые глаза встретились с моими совсем не романтичного болотного цвета, хотя некоторые, желая польстить, называют их ореховыми, не уточняя впрочем, сорт ореха, да и не часто такое случается. Незнакомка без слов схватила меня за руку и оттащила от проема в стене с силой, которую вряд ли ожидаешь от девушки ее сложения. Вовремя. Дверная арка, выглядевшая вполне буднично, если сделать скидку, что находилась она в старинном потустороннем замке, на глазах зарастала теплым графитовым камнем. Смутная догадка, отчего здесь дверей в два раза меньше, а окон совсем нет, посетила меня в тот момент, когда в камень обратилась вторая дверь.

— Быстрее, — скомандовала сероглазая и первая побежала к лестнице.

Спорить и задавать вопросы в такой ситуации я посчитала излишним. Выход на четвертый с тихим шелестом закрылся, когда мы достигли середины лестничного пролета. Графитовая стена еле слышно пощелкивала, будто остывая.

— Что это? — спросила я.

— Охранные чары, или если на современный манер, охранная система замка, довольно старая, — незнакомка откинула с лица светлую прядь, — но действенна. Хозяйская часть закроется полностью. Рекомендую спуститься еще ниже, — девушка разгладила несуществующие складки на платье и пошла вниз.

На первый этаж мы спустились вместе, нас никто и ничто не преследовало, зловещий треск нарастающего и застывающего монолита не наступал на пятки, не заставлял убегать. Я несколько раз обернулась, но больше ничего необычного не заметила. Охранные чары были пассивными и гоняться за нарушителем по замку не собирались.

— Не знаю, от чего вы меня спасли, но все равно спасибо, — мы остановились у подножия лестницы.

Девушка улыбнулась, принимая благодарность. Я подняла голову, всматриваясь в верхние пролеты, пытаясь вспомнить, где и когда я умудрилась активировать охранные чары и как теперь их обойти.

— Кого бы вы там ни искали, — заметив мой взгляд, сказала девушка, — забудьте об этом до вечера, не помогут ни обходные пути, ни другие лестницы.

Острой шпилькой кольнуло разочарование. Я нахмурилась: так быстро сдаваться не в моих правилах.

— Чары активировали не вы, а рассвет. Если не в вашей власти загнать солнце обратно за горизонт, забудьте. Покои хозяина и его семьи будут изолированы со всех сторон и от всего мира до заката.

— Неудобно, — пробормотала я, — а если понадобится выйти?

— Говорю, защита старая, — она пожала плечами, — раньше считалось, безопасность хозяина важнее всего. Нечисть днем спала, а во сне мы уязвимее всего, вот и провели ритуал обращения к замку с просьбой хранить хозяина в это время.

— С просьбой? Он что, живой? Замок я имею в виду.

— Не совсем, — незнакомка сделала строгое лицо, — но я не уверена, что должна вам это рассказывать.

— Извините. — Я отвернулась, пытаясь придумать, что делать дальше.

— Идите спать, — уже мягче добавила девушка, — или выпейте вина, — она указала на открытую дверь зала, — не ищите проблем, защита нарастает постепенно и неравномерно, никогда не знаешь, какой проход закроется через минуту.

— Неприятно вот так застрять в коридоре.

— Конечно. Разве вас не удивило отсутствие слуг? Гостей? Других людей?

Я почувствовала, как у меня начинают гореть щеки. Не то чтобы не заметила, наоборот, обрадовалась.

— Не волнуйтесь, пока хозяин не отдаст специальный приказ, это не смертельно, — по-своему истолковала мои эмоции незнакомка, — неприятно, даже страшно, — девушка помрачнела, — особенно в первый раз. Несколько часов без света, воды, без определенности, замурованной в замкнутом пространстве, в неизвестности, — взгляд стал отсутствующим, девушка погружалась в воспоминания.

— А если хозяин отдаст приказ?

— Раздавит, — куда как равнодушнее, чем минуту назад, — замок повинуется хозяину, с его дороги уберутся любые стены в любое время. Ну, или перед тем, кому он доверил ключ-артефакт. Вы ведь не из ближнего круга?

Я покачала головой, вспоминая о деревянной пуговице в кармане. Интересно, фокус с растворением внешней стены, с внутренней повторится? Или не того уровня вещица?

— Попробуйте найти то, к чему так рвались, следующей ночью, — она подошла к дверям из светлого дерева, намереваясь вернуться в зал, — на мой взгляд, взламывать покои Седого в одну из брачных ночей — это перебор, — глаза незнакомки в отличие от серьезного тона искрились весельем.

— Наверное, — нехотя согласилась я, хотя очень хотелось расплакаться, — давай на ты? Ольга, — представилась я.

Незнакомка всмотрелась в мое лицо.

— Тамара, — представилась девушка, передернув плечами.

— Еще раз спасибо, Тамара.

— Пожалуйста, Ольга. — Девушка кивнула и скрылась в изрядно поредевшей толпе гостей.

Я стала подниматься наверх. Пока не пойму, что лбом эту стену не прошибить, не уйду.

Второй этаж ни капельки не изменился: коридор, окна, двери. Никого: ни людей, ни лишних стен. Третий. Я помедлила, прежде чем ступить под свод коридора. Стена не выросла за моей спиной, и вообще ничего не происходило, если бы я не видела своими глазами, как быстро может исчезнуть дверь за графитовым камнем, подумала бы, что Тамара навешала лапшу на уши наивной дурочке. Не удержалась и заглянула в комнату с портретами. Предки Седого все так же сурово взирали со стен. Я вернулась к лестнице, несколько минут провела в раздумьях, как водится, ничего не придумала и пошла на четвертый.

Графитовая стена отрезала лестницу, словно по прихоти ненормального архитектора, ступеньки вели в никуда. Треск прекратился. Я осторожно подошла, готовая в любой момент отпрыгнуть. Ничего. Трудно ожидать нападения не от живого существа, а от камня. Стоит. Молчит. Никого не трогает. Я собралась с духом, зажала пуговицу в одной руке, а второй коснулась гладкой поверхности. Самое время охранным чарам активироваться, успела подумать я, прежде чем произошли две вещи. Первая, не очень приятная: деревянный артефакт завибрировал, но стена растворяться не спешила. В тот момент, когда я разочарованно опустила пуговицу в карман, что-то случилось. Что-то странное. Вместо артефакта в цепь включили меня. Я ощутила, что там, в глубине, так же касается стен худенькая девочка с длинными белыми волосами.

— Алиса! — успела выкрикнуть я, прежде чем видение пропало.

Я забыла обо всем, схватилась за артефакт и за стену, убрала пуговицу. Ничего. Еще касание. И так, и этак. Впустую. Чем бы это ни было, оно ушло. Или кто-то заставил его уйти. Я со злостью стукнула кулаком по стене. Чары чарами, но сдачи камень давать не спешил.

Спускаясь, я увидела, что входа на третий этаж больше не существует.

Я все-таки разревелась. Ночью, вернее, днем в своей кровати. О том, что мои спутники уже вернулись, свидетельствовали тонкие полоски света из-под дверей Веника и Алексия, насчет остальных не скажу. В спальне я быстро разделась и юркнула в постель. Поначалу я опасалась проводить ночь рядом с подругой, даже всерьез думала укутать ее покрывалом и переместить под кровать. А потом махнула рукой, я же не труп к себе под бок положила, а именно такие ассоциации приходили на ум. Это Пашка. Она спит. Так что нечего заниматься ерундой, кровать большая, обеим места хватит, даже с избытком.

Я забралась под одеяло и стала рассматривать очертания явиди в темноте и, лишь услышав собственный тихий всхлип, поняла, что плачу.

— Ничего у меня не получается, — пожаловалась я силуэту, — каждый раз, когда я решаю, что судьба мне улыбнулась, она показывает клыки, — я вытерла слезы краем одеяла. — Знаешь, что тяжелее всего? Не боязнь неудачи, не страх за дочь, они не дают забыть о себе ни на секунду. Самое страшное, что я должна притворяться перед ними, — неопределенный взмах рукой, — перед собой. Каждое мгновение прятать эмоции так глубоко, как могу, иначе ко мне ползамка сбежится. В детстве я играла в одну игру, глупую и бесполезную, как все игры. Представляла, что окружающие могли читать мысли, и старалась думать обо всех хорошо. Я хотела, чтобы все знали, какая я правильная. Часто забывалась, мысли ведь хуже слов, свободнее. Тогда я стала прятать их, делить на первый и второй слой. Первый — такое же вранье, как и слова, что мы говорим, а вот второй… Думала одно, имела в виду другое. Отдает психушкой, — я рассмеялась сквозь слезы, — хорошо, что это быстро надоело. Сейчас я чувствую себя так же. Боишься? Не выказывай страха, перестань его испытывать, спрячь, погрузи на второй слой, закрой другим, но он все равно прорвется. Это тяжело, иногда кажется, такой груз мне не по плечу. Хочется кричать, плакать, топать ногами, но нельзя. Нельзя даже испытывать самого желания.

Я шмыгала носом и жаловалась на судьбу той, что не могла услышать, находя в беседе странное удовлетворение. С каждым словом раскручивались тиски, сжимающие голову с тех пор, как я, сидя на кухне, читала новости. Сутки на ногах, наконец, усталость взяла свое, и я уснула.

И проспала. Разбудил меня стук в дверь. Все, что я успела до того, как дверь открылась, это протереть глаза да вылезти из-под одеяла. Веник замер, едва переступив порог. Еще бы, вместо одного сердцебиения, он слышал два. Падальщик хмуро принюхался, на лбу появилась озадаченная складка. Все, что он смог учуять, — это след явиди, и то вчерашний. Пашка заходила, отрицать смысла нет, объяснять тоже. Змея ходит, куда хочет, когда хочет и разрешения не спрашивает.

— Одевайся, — взгляд гробокопателя стал ленивым, — старик тебя ждет. Твоему… — Веник запнулся, не зная, каким словом обозначить незнакомца, впервые органы чувств ему не помогали. — Гостю лучше уйти. — Мужчина развернулся и вышел.

Я медленно села на пол у кровати. Святые, еще одна отсрочка. Иногда мне хочется переместиться во времени на пару дней вперед, к развязке, чтобы все осталось позади, как говорила моя бабушка: «умерла, так умерла». А иногда я очень сильно этого боюсь, ибо то, что меня ожидает там, слишком ужасно.

В гостиной я появилась спустя полчаса и сразу попала под изучающие взгляды мужчин. Сегодня обойдемся без вечерних нарядов, им придется смириться с блузкой и брюками. Водитель и Алексий, как по команде, принюхались. Да сколько можно! Я зло посмотрела на падальщика, но тот остался равнодушен.

— Ты привела гостя? — спросил староста.

— Не знала, что это запрещено.

— Нет. Не запрещено, — Семеныч нахмурился, — ты теперь не просто человек и должна быть осторожной в выборе… — он замялся, — партнеров. Тот, кто не оставляет следов, должен быть очень непрост. Или я не прав?

— Правы.

Еще бы, на «закрытие» способны создания с демонской кровью, а их простыми при всем желании не назовешь, даже если это седьмая вода на киселе.

— Представишь нам своего мужчину? — поинтересовался Алексий, и я впервые услышала его голос, твердый и немного снисходительный.

— Я не говорил, что это мужчина, — пояснил гробокопатель, но на него никто не обратил внимания.

— Нет, — четко ответила я. — Мой гость спит и будет спать. Будить я его не собираюсь и вам не советую. Все?

— Пожалуй, — после некоторой паузы ответил старик.

Понятно, что вернуться сюда еще раз будет непростительной ошибкой. Как только нас отпустят с аудиенции, кто-нибудь непременно проявит любопытство, сам или по приказу, даже не ожидая застать незнакомца в моей постели, так хоть обнюхать ее. Путь назад отрезан. Эта мысль внезапно успокоила меня, так или иначе все идет к финалу. Пропуск-пуговица при мне, серебро тоже, машины здесь никто не запирает, ключ наши оставляют в бардачке, нисколько не опасаясь угона. Если святые помогут, уйдем. Остальные вещи мне вряд ли понадобятся.

Аудиенции Седой проводил в малом зале на втором этаже. Весь путь по лестнице я оглядывалась, но никаких следов непомерно разросшегося графитового камня не заметила, с закатом стены вернулись к обычному состоянию. Перед малым залом уже толпилось достаточное количества народа, кого-то уже доводилось видеть раньше — семерку в шейных платках. Или вызвавшего не самые приятные воспоминания, учителя из filii de terra, того ледяного джентльмена, который ни жестом, ни взглядом не показал, что знает меня. Еще одна не самая приятная неожиданность: к ведьмаку подошел Тём, отвел в сторону и передал записку, так как шептать в нашей тили-мили-тряндии бесполезно. Прочитав несколько строк, оба посмотрели на меня. Плохой признак, возможно, времени не осталось совсем.

Нас, как и ожидалось, пригласили первыми. Малым зал был в сравнении с бальным на первом этаже. Расписной потолок, на этот раз не нейтральные лютики-цветочки, а сценки освоения этого мира людьми. Основание первой стежки, о встрече с исконными обитателями этого мира — демонами и бесами, очень удивившимися, обнаружив в своем доме незваных гостей. Красной краски художники не пожалели. Не менее судьбоносные знакомства с фениксами, явидями, саламандрами. Здесь не все так страшно, хотя не менее трагично, иначе как бы у этих столь разных видов появилось общее потомство. У тех, кто создавал наши миры, отличное чувство юмора.

Седой сидел за массивным столом, слева, за столиком поменьше перебирал бумаги уже знакомый секретарь. Зал был проходным, и по нему то и дело сновали люди и звери, ни о каком уединении речь даже не шла, скорее, выделили время в плотном расписании хозяина для личной встречи, что по необъяснимым причинам радовало нашего Семеныча.

Мы остановились, склонились, замерли, все по вчерашней схеме. Секретарь ретиво подскочил, взял у старика пухлую папку и передал хозяину. Пошла скучная тарабарщина. Важная, не спорю, но от этого не становящаяся увлекательной.

— Повышение налога — да, но не на пять, а на три процента, — демон размашисто черкал на бумагах, — строительство лесопилки отложить. Вестников свободных сейчас нет, я помню, что у вас вакансия, — бумажка отправилась в урну.

Я принялась разглядывать потолок, задаваясь вопросом, зачем мы пришли сюда все вместе, по мне, так и одного ведьмака слишком много. Бумаги передал, тебе их потом с подписями вернули, все равно никто не посмеет Седому перечить и не попытается переубедить.

— Что с защитным периметром? — спросил Кирилл, когда похудевшая папка вернулась к старосте.

— Будет седьмая опора — сразу установим, — ответил старик.

— Сколько сейчас? Кого не хватает?

— Шесть. Нет изменяющегося.

— Я подумаю, что можно сделать, и, скорее всего, пришлю к вам изменяющегося, а если не поможет, еще одного и так до тех пор, пока стежка не сделает выбор. — Демон посмотрел на задрожавшего Арсения. — Безопасность ставят выше личных амбиций.

— Сенька, — одернул водителя ведьмак.

Мохнобровый замер. Потекли сухие цифры, проценты, прирост, убыль, доход, расход. Не беседа с демоном, а лекция по экономической теории. Это бы запомнилось как одно из самых скучных мероприятий, если бы в один момент двери за спиной не распахнулись и звонкий голос не отправил мой мозг в нокаут.

— Папа!

Мир перестал существовать. Она стояла в дверях: такая белокожая, длинноволосая, обманчиво хрупкая. Позади маячил наставник, что-то выговаривая, и даже сделал попытку закрыть дверь. С тем же успехом он мог разговаривать со стенами, моей дочери не было до него никакого дела.

— Мама? Мама!

Сколько раз я представляла себе этот момент, проигрывала в голове и так, и эдак. Ни одна фантазия никогда не сравнится с реальностью, какой бы сладкой она ни была. Не знаю, кто из нас побежал первый, да это и не важно. Как бьется сердце! Какая она теплая, несмотря на весь свой зимний вид. Как пахнут ее волосы! Святые, ростом почти с меня! Тонкие руки сжимают до хруста костей, и голос, который слышится мне во снах, шептал:

— Мама.

— Алиска, — отвечала я, целуя лоб, щеки, носик, брови — все, до чего могла дотянуться.

— Алисия, — голос наставника доносится издалека, из другого мира.

— Алиса, — на этот раз не имя, хлесткий приказ из-за спины, но, когда и это не подействовало, воззвали ко мне: — Ольга!

Кто-то крепко взял меня за плечи и мягко, но настойчиво потянул назад. Я знала эти руки, я знала их настойчивость. Я позволила себе отступить на шаг, продолжая сжимать маленькую ладонь в своей.

— Я сделала тебе больно? — Ее голос срывается. — Почему ты плачешь, мама?

Я замотала головой, не сразу справившись с собой.

— Все хорошо, не волнуйся, теперь все просто отлично. — Я погладила ее по щеке, словно она опять стала маленькой.

— Хватит.

Я понимаю, что Кирилл все еще стоит рядом. Старик, Алексий, Сенька — все стоят в стороне и старательно отводят глаза, один падальщик не испытывает стыда за наши человеческие эмоции, прямой взгляд с легкой насмешкой. Остальные делают вид, что ничего особенного не происходит, секретарь пишет, посыльные бегают с папками, по-моему, одни и те же и по кругу.

— Почему? — огрызаюсь я.

— Если желаешь закатить сцену в лучших традициях семейной жизни, обожди, назначу время.

— Папа, — жалобный взгляд, умоляющие интонации, — ты же обещал: после испытания, если я пройду, если смогу контролировать себя, ты разрешишь увидеться с мамой.

— Увиделись? Прекрасно. — Демон щелкнул пальцами, и двойка брежатых отделилась от стены.

— Алисия, — вмешался наставник. — Вы ведете себя недопустимо, сначала неконтролируемый морок, теперь это.

— Сколько раз повторять, это был призрак, — девочка зарычала, и я почувствовала, как удлиняются когти на руке, — и я прекрасно его контролировала.

— Алисия!

— Заткнись, Угрим, — скомандовал Седой. — Алиса, в свою комнату, наказания я не отменял. Семен, аудиенция окончена.

— Папа!

— Кирилл, пожалуйста.

Он даже не стал отвечать, отвернулся, между нами выросла массивная фигура охранника, и я поняла: надо либо драться, либо уходить — и то, и другое с предсказуемыми последствиями.

Ведьмак приставил ко мне Веника и отправил в бальный зал, так как у него, по собственному выражению, глаза бы его на меня не смотрели. Больше никто не позволил себе ни единого комментария, ни одного слова, когда нас выпроводили с аудиенции, переросшей в семейную сцену, лишь по ожидающим своей очереди пробежали не особо приглушенные шепотки и смешки, кого-то произошедшее явно позабавило.

Оркестр под балконом справа настраивал инструменты, слуги заканчивали накрывать столы. Немногочисленные гости окружали возвышение правящей пары, одно из кресел было занято. Пока демон удостаивал подданных чести личной встречи, Владу развлекали особо приближенные подхалимы, то и дело слышался ее звонкий смех. Мы не стали подходить ближе. Я воспринимала окружающее немного затуманенно, отстраненно. Мысленно я все еще была наверху, все еще обнимала дочь и не хотела возвращаться, не хотела понять, что этот момент, каким бы прекрасным он ни был, закончился, и вполне возможно, что это мое последнее хорошее воспоминание. Я встряхнулась. Нет, этого не будет, и неважно, какую цену придется заплатить.

— Так ты дочь не вернешь, — сказал гробокопатель, опираясь на одну из колонн, поддерживающих балкон.

— Есть варианты? — Вопрос позвучал горько. — Есть что-то помимо приказов Седого?

— Могу предложить парочку, — падальщик нехорошо улыбнулся, — но тебе не понравится.

Я закрыла глаза, досчитала до десяти, отодвигая то, что вертелось в голове, на второй план, и присмотрелась к Венику, который сейчас совсем не напоминал ленивого падальщика.

— К примеру?

— Самое очевидное, — он указал на мужчину в деловом костюме, что-то увлеченно рассказывающего двум девушкам с нереально тонкими талиями, даже девушка в корсете рядом с ними — толстушка. — Вестник исполнит любое твое желание.

Чувство гадливости, нахлынувшее на меня, было спонтанным и очень сильным.

— Велика ли цена за мечту? Я думал, ты готова на все ради дочери, а оказалось…

Справедливо. Я посмотрела на мужчину в костюме. Если решение вопроса, причем гробокопатель даже не понимает, какого именно, упирается в цену, то вправе ли я торговаться? Смогу ли я принять то, что произойдет со мной потом? Даже если не смогу, остановит ли это меня? Надо ли думать о дальнейшей жизни, если сама она под угрозой? Пожелать, чтобы моя дочь жила? Чтобы немедленно переместилась в filii de terra? Чтобы отменили жертвоприношение?

— Ты говорил о паре вариантов.

— Душу испачкать боишься? — В его голосе сквозило неприкрытое презрение. — Хорошо, вот тебе второй. Соблазни Седого. Он смягчится, прислушается к вашим мольбам, особенно если будете петь вдвоем, дочь, как я понял, тоже скучает.

Пришел мой черед смотреть на него с улыбкой. Если бы все было так просто… Я была с Кириллом десять лет, он ни разу не позволил этому повлиять на принимаемые решения. И это в период, когда он изображал идеального мужа, боюсь, сейчас даже слушать не станет, независимо от того, в одной постели мы или в разных.

— Опять не попал, — Веник развел руками, — но меняться придется. Ты никак не поймешь: чтобы переделать мир, надо начать с себя. — Он стал серьезным. — Седой не допустит тебя к ребенку, пока сохраняется хоть единственный шанс, что ты можешь вырастить из нее добычу, а не хищника. Пока не поймешь, что твое трагическое «Алиса», — передразнил он — получилось до обидного похоже, — показывает слабость.

— Не слабость, — перебила я, — человечность.

— Как угодно. У тебя есть выбор: оставаться такой же человечной и день за днем ныть о разлуке с дочерью или меняться, становиться хищником, не нянькой, которая вытирает сопли. Той, на кого можно положиться, а не той, которую саму надо спасать.

Я, не выдержав его взгляда, отвернулась. Такая правда была не для меня. Я всегда гордилась тем, что я человек, и не хотела задумываться, сколько стоит моя гордость.

— Уверен: если хозяин поймет, что ты не собираешься делать из нее человека, запрет на ваше общение будет снят.

— Поздно, — прошептала я, встретившись глазами с двойными зрачками явиди.

— Почему? — удивился он, заметил Пашку и нахмурился. — Она в ярости.

Змея стояла в дверях рядом с ветром-охотником, мимо них то и дело проходили гости, скоро начнется бал.

— Веник, к старику, — мохнобровый непостижимым образом оказался рядом и размашисто хлопнул падальщика по плечу. Тот лениво повернул голову и то, что отразилось в его глазах, заставило парня быстро убрать руку. — Сейчас. Я тебя заменю, — кивок в мою сторону.

Я в смятении обернулась: ни Пашки, ни Тёма возле резных дверей уже не было.

— Н-да, — многозначительно высказался Сенька, — не ожидал от тебя.

Я лихорадочно рассматривала гостей, лица, рыла, морды — ни явиди, ни ветра. Решение пришло мгновенно.

— На что ты готов ради информации о превращении в опору? — спросила я, подходя к парню вплотную. — Я могу рассказать, с чего это началось для меня.

— В обмен на что? — Голос парня внезапно сел.

— Отпусти меня. Сейчас.

— Ведьмак меня повесит, — ответил парень, но в словах пополам с неуверенностью слышалась жадность, он хотел знать, хотел стать опорой.

— Вряд ли. Во всяком случае не здесь. А как знать, не начнешь ли ты свое превращение по возвращении на стежку.

— Говори.

— Слово изменяющегося, — потребовала я.

— Я, Арсений, изменяющийся из клана волков, даю слово отпустить тебя, Ольга, на все четыре стороны и не преследовать, если расскажешь, как стала опорой стежки. Меняю знания на свободу. Слово.

— Свободу на знания. Принимаю.

И я рассказала. Быстро, скомканно, глотая слова и лихорадочно осматривая зал, боясь встретить яростный взгляд цвета меди. Вспомнила все: и заброшенную стежку, дом Константина, подвал, знак и прикосновение к нему. Я не знала, особенность ли это знака целителя или так будет с любым другим. Я рассказывала. О боли, ослабевающей, стоит покинуть место, для которого собираешься стать опорой.

Я не боялась обмана, он сдержит слово, для таких, как он, для изменяющихся, — это закон. Или их хрупкая магия обернется против них, изуродует и покинет навсегда. От нарушивших слово отрекается род, семья, друзья, знакомые. Таких изгоев называют изменившимися, или застывшими. Продавший нам икону был как раз из таких. Человек с головой волка, застывший в момент обращения олицетворял то, чего так страшился любой изменяющийся.

Это не единственное, но самое значительное их отличие от нелюдей. Пашка вылупилась из яйца змеей, способной принимать человеческий образ. Ее магия древняя, как эта земля, всегда была и будет с ней. Явидь способна обратиться частично, Сенька нет. Он рожден как человек с геном волка, просыпающимся в подростковом возрасте. Феникс Алексий наверняка способен отрастить золотые крылья на человеческом теле, а изменяющийся перевоплощается в один момент и целиком. Его магия окружает его снаружи, а не течет по венам, и она отвернется от него, если он не сдержит слово. С нелюдью такой договор не пройдет: как дали слово, так и назад взяли, забыв уведомить партнера.

— Уходи, — парень легонько толкнул меня в сторону.

— Что ты им соврешь?

— Никакой лжи, — заверил Арсений, — я отвернулся, ты убежала. Видишь, я отворачиваюсь, — он стал демонстративно смотреть в другую сторону, — беги. Ты опора стежки, что я могу тебе сделать…

Я очень хотела побежать, но это было слишком опрометчиво и привлекло бы ненужное внимание, а потому я пошла к двери быстро, как могла. Но все равно не успела. Резные створки из белого дерева закрылись, я остановилась чуть в стороне, удостоившись выразительного взгляда распорядителя в черном. Мужчина расставил ноги на ширину плеч и объявил так, что заложило уши:

— Воля и закон, плоть и кровь Северных пределов, повелитель нечисти и страж переходов Седой демон!

Коллективные поклоны, прям не шабаш нечисти, а институт благородных девиц. Все взгляды повернулись к другим дверям, справа от возвышения, они и распахнулись. Вошел Кирилл. Я даже с другого конца зала видела, как он раздражен: по походке, по резкому повороту головы, по взмаху, повинуясь которому все подняли головы и начал негромко играть оркестр. Судя по тому, как обеспокоенно Влада заерзала на сиденье, она тоже это заметила. Еще один кивок, и распорядитель открывает свои двери, нечисть отступает, образуя символический проход к возвышению.

— Представительство северных земель людей.

Зал замер, даже я на секунду забыла, куда и зачем собиралась бежать. Люди из обычного мира прислали свое представительство! Это нонсенс. Человек не собеседник, это еда. Коровы не высылают парламентеров к фермерам. Зал загудел, как громадный колокол. Крики, шум, возмущение, неверие, проклятия. Все это нарастало, как волна и как вода, которая разбилась о камни, так и ропот разбился о невозмутимое спокойствие хозяина цитадели, который поднял ладонь, и в зале установилась ватная тишина. Наш мир замер. Наш мир ждал. Через порог переступили люди. Человек пятнадцать, мужчины, на большинстве которых камуфляж и берцы смотрелись бы органичнее деловых костюмов, две женщины в вечерних платьях.

Седому зачем-то понадобился союз с людьми, думала я, провожая взглядом их напряженные спины. Настолько нужен, что, по слухам, он отпустил вооруженную группу, ворвавшуюся на одну из стежек. Что творится в нашей тили-мили-тряндии? Что это за северные земли такие? Это здесь, внизу, Северные пределы, а там, наверху, Россия. Ладно, не мое дело.

Я перебралась поближе к выходу, чтобы, когда в зал пожалует очередное представительство, быстро прошмыгнуть мимо, и плевать, сколько недоумения это вызовет, все равно новость о союзе с людьми моей скромной персоне не переплюнуть.

— Представительство Южных пределов во главе с Тамарией Прекрасной!

Створки распахнулись, я шагнула в проем, держась с самого края, что не помешало мне увидеть входящих, вернее, входящую Тамарию Прекрасную, демона южных пределов. Сегодня на ней была диадема, усыпанная камнями, и платье не в пример роскошнее, чем вчера, лишь серые глаза оставались теми же самыми, принадлежащими незнакомке, предупредившей меня об охранных чарах. Самое время для иронии на тему, как мне удается заводить такие знакомства.

Я опустила голову и быстро вышла из зала. Все потом. Если оно у меня будет.

Пресловутый четвертый этаж. На этот раз мне навстречу попался слуга в черной, как у распорядителя, одежде. Мужчина скользнул по мне глазами, легкий небрежный поклон, и он уже спускается по лестнице, оставив меня в одиночестве. В этот раз я свернула направо, надеюсь, в этот раз повезет больше. Широкий графитовый коридор, казалось, тянется через всю цитадель, узкие окна, двери из темного дерева и светильники на стенах между ними. Я без особого успеха дернулась в первые две.

— Эй, есть кто-нибудь? — на всякий случай позвала я, глупо надеяться, что комната моей дочери окажется незапертой. — Алиса, ты там?

Со стороны, наверное, это казалось смешным, только бывают моменты, когда тебе наплевать, что подумают окружающие. Других идей, кроме как обойти весь четвертый этаж в поисках дочери, у меня по-прежнему не было. Я попыталась понять, где должна находиться комната, в окнах которой исчезла кошка, но, поскольку раньше бывать здесь не доводилась, соотнести виденное снаружи с внутренним планом не получалось.

Я прикладывала руки к теплому камню и даже пыталась говорить, раз уж он обладает собственной силой. Никто не отвечал. Один раз со стороны лестницы донесся разноголосый смех, но дальше по коридору веселая компания не пошла. С другой стороны коридора иногда слышались размеренные шаги или быстрый перестук каблуков, мужские голоса, неразборчиво бормотавшие вдалеке, я замирала на месте, наверняка дальше был еще один спуск или переход в другую часть цитадели, так как никто навстречу так и не попался.

Я физически чувствовала, как время уходит, утекает, как вода сквозь пальцы, а коридор уводил все дальше и дальше. Зачем Кириллу эти длинные кишки с кучей неоткрывающихся дверей?

Я продолжала дергать одну ручку за другой, и, когда одна из них поддалась, я чуть не отпрыгнула с испуга, сердце дрогнуло и забилось где-то в горле. Из комнаты не доносилось ни звука. Можно сразу сделать вывод, раз уж Алиса или кто другой не выскочили навстречу, значит, некому выскакивать, и все же… Я осторожно толкнула створку, открывая дверь шире.

Комната тонула в полумраке: вроде кровать слева, столик, кресла, что-то еще — по очертаниям не понять. Я пошарила рукой по стене в поисках выключателя, и в тот момент, когда вспыхнул заставивший зажмуриться свет, кто-то толкнул меня в спину с такой силой, что я влетела в стоящее впереди кресло, больно ударившись коленями.

— Так-так, а ты у нас любопытная птичка. И упорная, — Влада вошла следом за мной и закрыла дверь.

Я смотрела на девушку и не узнавала. Разве можно так измениться? Обзавестись надменным взглядом и циничной улыбкой вместо вызывающей нерешительности, так свойственной молодости. С тех пор, как мы не виделись, прошел десяток дней, а не десяток лет. Сейчас это была не молоденькая девчонка, не придумавшая ничего лучше беременности, чтобы привязать к себе мужчину. Я выпрямилась. Ее взгляд скользнул по моей фигуре. Тяжелый, оценивающий, мужской.

— Ты кто? — тихо спросила я.

— И умная птичка. — Смешок, от которого у меня образовались льдинки в животе. — Пожалуй, отвечу.

Она снова хихикнула, подошла к кровати, взяла что-то похожее на черный мужской плащ по моде позапрошлого столетия и потрясла им в воздухе. Глаза девушки зажглись алым, эта краснота заполнила их до предела и перелилась через край. Густой, непроницаемый дым, напоминавший кровавую взвесь, изливался из нее. Я охнула и забралась на кровать с ногами, не знаю, чем бы мне это помогло, но инстинкты не перебороть. Девушка осела на пол. Дым, скапливаясь, темнел до черного, будто остывая. Стоило последнему сгустку покинуть девушку, как клубящаяся багровая тьма рванулась к плащу, тряпочкой валяющемуся на полу рядом с Владой.

Накидка наполнилась дымом, формируя внутри подобие человеческого тела, развернулись плечи, раздулись рукава, взметнулся, прикрывая несуществующую голову, капюшон, из темноты которого на меня уставились два алых глаза-уголька.

Бестелесные — немногочисленная коренная раса этого мира. О ней ходило столько легенд и страшилок, как ни о какой другой. Кукловоды, способные вселяться в живые тела, способные стать кем угодно. Для этого требуется всего ничего, сущая безделица — твое согласие, твое желание впустить в себя нечто, не имеющее тела. Беса. Кто в здравом уме согласится на такое? Никто. Но нечисть умеет виртуозно лгать, путать, соблазнять и искушать. Много ли надо молоденькой девушке, пусть даже она и не совсем человек? Думаю, не самое сложное из его достижений. Слухов о том, что у Седого в услужении появился бес, не ходило, а значит, он здесь совсем недавно.

Меня пронзило воспоминание: подвал, выплавленный знак на стене, и все остальные, накладывающиеся друг на друга. Вот оно! Крестик из детской игры с маленькими черточками на концах, и что-то вроде туманной дымки взлетает под потолок, открывая алые глаза, и я знаю, это «что-то» смеется, ему весело. Одна из опор Юкова — Проклятый бес. В то же время я была уверена, что этот «не такой», «не тот». Этот бестелесный не был опорой нашей стежки, не знаю откуда, но я знала это наверняка.

Из-под капюшона послышались звуки, похожие на сухой кашель. Бес смеялся.

— Люблю этот момент, когда они понимают, с кем столкнулись, это неверие собственным глазам, смятение, ужас… м-м-м, какой букет чувств. Как насчет разрешить мне попробовать главное блюдо? Один раз вкушу тебя изнутри — и загадывай любое желание, если это в моих силах, исполню. Сделка?

— Пошел к чертям!

— Недавно был, — он приблизился, — обратно меня так скоро не ждут. — Красные глаза мигнули. — Правда, сейчас мне придется уйти. — Бес подлетел к двери, и та сама собой распахнулась. — Не скучайте, — и захлопнулась за дымчатой, одетой в плащ фигурой.

Я выждала минуты три, на большее не хватило нервов, подскочила к выходу и стала дергать за ручку, раз, другой, третий. Только что свободно открывавшаяся дверь не сдвинулась в сторону ни на миллиметр, и при этом на створке не было и следов какого-либо запора. Я забарабанила по темному гладкому дереву, сперва руками, потом ногами, скорее от отчаяния, нежели надеясь чего-то этим добиться, но быстро выдохлась.

Я прижалась спиной к створке, стараясь успокоиться. Надо уходить. Если через дверь никак, значит, буду искать окно, тайный ход, машину времени, волшебную палочку, телепортатор, что-то еще, но выберусь отсюда.

Большая квадратная комната, кровать на этот раз без балдахина, диван у стены, два столика, изящный туалетный белого цвета, украшенный орнаментом, и низкий чайный с креслами по бокам, шкаф с глухими створками, голубая с вышивкой портьера, закрывавшая окно и часть стены. Я подбежала и отдернула полотно в сторону. Все в лучших традициях средневековых замков: узкая щель-бойница, в которую пролезет разве что кошка. Приоткрытая створка качнулась, прохладный ветер лизнул лицо и растрепал волосы. Думай, — скомандовала я себе, — эта ночь не будет тянуться до бесконечности. В этой стене выхода нет, а в остальных? Я обошла комнату по кругу, стараясь не приближаться к телу девушки, да и вообще не смотреть и не думать о нем, но видимых дверей не обнаружила. Значит, будем искать невидимые. В фильмах в таких случаях простукивали стены, и это не выглядело особенно сложным, знай стучи да ориентируйся на звук. Пресс-папье с письменного стола прекрасно подойдет.

Не знаю, повезло бы мне или нет, я успела стукнуть раз пять и как раз размышляла, отличался ли последний звук от предпоследнего, когда тихий стон заставил отложить карьеру лазоходца на неопределенный срок. Я едва не выронила эту тяжелую штуку на пол. Тело рядом с кроватью, или, вернее, то, что я посчитала таковым, вдруг шевельнулось и село.

Святые! Он не убил ее, не уничтожил личность!

Девушка обхватила голову руками и тихо застонала.

— Влада, — позвала я.

Девушка вздрогнула, насколько же должно быть плохо, если она не почувствовала присутствия человека. — Влада, это я, Ольга. Я…

— Я знаю, кто ты, — перебила она, от молодого задорного голоса не осталось и следа, тихий шепот смертельно больного человека — вот что я услышала. — Зачем ты здесь? Посмеяться пришла? Так давай, повеселись хорошенько и уходи.

— Не могу, в смысле уйти, да и не до смеха что-то. — Я присела на край кровати.

Я смотрела на эту чужую девушку и не видела того, что должна была. Не видела виновницу своих бед, не видела выскочку, дорвавшуюся до власти и опьяневшую от безнаказанности, такой бы стала любая на ее месте. Свою жену Кирилл превратил в костюм для проклятого, лишил воли и выбора, лишил собственного тела, на мгновение мне показалось, что простая, чистая смерть будет много лучше такого существования.

— За что он отдал тебя проклятому? Соврала о беременности?

Влада подняла голову, посмотрела на меня и захохотала. Не тем мелодичным звонким переливом, который разносился по бальному залу, а резким скрипучим вороньим карканьем. Странная пугающая женская истерика. Очень скоро смех перешел в плач, безумное карканье во всхлипы. Я налила в серебристый резной стакан воды из кувшина и, сев рядом с девушкой, попыталась напоить ее водой. Зубы громко стукались о металлический край, воды больше пролилось на платье, чем попало внутрь.

— Именно потому, что не соврала, и отдал, — прохрипела она, успокоившись. — Ты ненавидишь меня? Должна ненавидеть. Я бы ненавидела.

— За что? За твое замужество? Рано или поздно он бы все равно женился.

— Не за это. За дочь.

Руки сжались в кулаки, и я резко встала. Влада покачнулась.

— Это ее должны были положить на алтарь. Поверь, я бы радовалась этому.

Я вспомнила, чем занималась. Нужно искать выход, и по возможности держаться от Влады подальше. Не слушать, не говорить, не смотреть. Сколько осталось до рассвета? Два часа? Три? Четыре? Вряд ли больше. Оставим семейные разборки Кириллу. Наверное, так и надо было сделать, если бы не одно сказанное Владой слово, вернее, фраза, которая царапнула и наполнила первой робкой надеждой.

— Должны были?

— Точно, — она усмехнулась, гротескно и уродливо. — Он взял и все переиграл. Чем ценнее жертва, тем больше удачи и процветания роду, так? Демоны любят делать все по максимуму, он положит на алтарь наследника.

— Он еще не родился, — не поняла я.

— Это необязательно, — девушка задрожала и вдруг задрала голову к потолку и закричала: — Я же сама пошла к этим чертовым камням! Сама потребовала признания нерожденного!

— Ты хочешь сказать, что завтра…

— Он положит на алтарь жену и наследника. Разве может быть жертва выше этой? — вопрос прозвучал горько.

— Я не верю тебе.

— Зря. Будь это неправдой, с заходом солнца жертвенник ждал бы твою дочь.

Я дернулась, вскочила, поддалась эмоциям, которые требовали хоть какого-то выхода. Невозможно было удержать все в себе. Я подбежал к двери и что было силы забарабанила по гладкому дереву. Что за идиотский замок? Несколько этажей вниз — полно народу, все шутят, веселятся, оскорбляют и заводят новые знакомства. Я была даже согласна на сделку с вестником, прошло время излишней щепетильности, да и не было его, наверное, просто я отказывалась это признать.

— Бесполезно. — Она подтянула колени к груди. — Она откроется перед кровью Седых демонов или перед управляющим артефактом.

Я прислонилась лбом к створке, стараясь отдышаться.

— Почему проклятый в тебе?

— Кирилл попросил об услуге, я не смогла отказать.

— Я спрашивала не «как», а «почему»?

— Ты бы легла по собственной воле на алтарь? С блаженной улыбкой и светом мученицы в глазах?

— Я бы дралась до самого конца.

— Я бы тоже, но даже этого меня лишили.

Мы замолчали, больше говорить не о чем. Сами по себе мы друг другу вряд ли были интересны.

Следующий час я скрупулезно простукивала стены, так как продолжала надеяться на чудо, да и неподвижно сидеть и ждать было выше моих сил. Влада таких неудобств не испытывала, лишь иногда морщилась из-за постоянного стука.

— Ищешь тайный ход? — в конце концов не выдержала она.

Я дернула плечом, предлагая ей заниматься своими делами, если таковые, кроме неподвижного сидения на полу, имеются. Все, что она рассказала, походило на правду. Очень походило. Но когда на кону жизнь Алисы, я не могла себе позволить такую роскошь, как слепая вера. О Владе я посоветовала себе не думать, ни о ней, ни о ее судьбе. Святые, опять выбор, от которого становится тошно. Либо дочь, либо эта девушка, не так давно вышедшая из детского возраста. Все очевидно, не так ли? Противно осознавать собственную готовность пойти на жертву за счет другого.

— Если и найдешь, этот выход ничем не лучше того, — она указала на входную дверь, — он тоже не откроется перед посторонним.

— Сиди и плачь. Или молись, — зло посоветовала я и вернулась к прерванному занятию.

Наверное, можно было уже успокоиться, так как каждая стена была простукана и прощупана не по одному разу, но я еще надеялась на чудо.

— Я уже молила Высших, там, на горе правды, когда просила оставить жизнь мне и ребенку, — я развернулась на пятках и уставилась на девушку, мысль, пришедшая внезапно, была настолько простой, что я засомневалась, а не обернется ли еще одна идея жестоким разочарованием. — Они оставили, — девушка сникла.

Она сказала: «кровь Седых». Мы обе с ней были носителями крови демона. Она изменила нас обеих. Но к моим попыткам дверь Серой цитадели осталась глуха, хоть я и часть семьи Седого, пусть он предпочел забыть об этом. А к Владиным? Ведь разница между нами заключается в том, что «кровь Седых» все еще в ней.

Я покачала головой, в два шага преодолев расстояние до кровати. Схватила Владу за руку и дернула, заставляя подняться. Она покачнулась, вцепилась мне в плечо.

— Ты идиотка, — я потащила спотыкающуюся девушку к двери, — ты ведь уже сдалась и даже ни разу не попыталась бежать, когда бес оставлял твое тело? Сидела и жалела себя?

Она прикусила губу. Я едва удержалась, чтобы не стукнуть новобрачную по голове. В очередной раз дернув ее за руку, я положила худенькую дрожащую ладонь на медную ручку, зажмурилась, мысленно попросив у всех святых удачи и потянула. Дверь легко открылась. Влада изумленно охнула.

— Сейчас кровь Седого в тебе, — объяснила я, все еще не в силах поверить ни в свою удачу, ни в ее беспомощность, — цитадель такой же артефакт, как и камни правды, если признали они, признает и замок.

И больше не тратя времени, распахнула створку и осторожно выглянула в коридор. Пока никого.

— Куда? — зашипела девушка, когда я свернула направо. — Надо уходить.

— Надо, — согласилась я, — только с моей дочерью.

— Как знаешь, — она оскалилась, как меняет человека открытая дверь, — я ухожу, и пусть на алтаре окажется кто-нибудь другой, — насмешливый взгляд мне в лицо.

Намек более чем прозрачен. Жертвоприношение состоится в любом случае, заменят жертву и, как поется в песне, — «шоу должно продолжаться».

Смешинка в ее глазах вдруг сменилась паникой. До того, как я услышала шорох за спиной и развернулась, глаза девушки налились краснотой. Не успели. Бес вернулся и, судя по всему, не один.

— Даже не подрались, — проклятый заговорил звонким голосом Влады, в котором сквозило разочарование.

— Переоденься и иди к гостям, — скомандовал Кирилл, толкая меня обратно в комнату, дверь закрылась, оставив на графитовом полу коридора черный плащ.

Демон молчал. И молчал нехорошо. Когда Кирилл кричит, это пугает до колик в животе, да и выглядит впечатляюще, но это обычная злость, неприятная, портящая настроение. Впрочем, она может быть не менее разрушительной, чем ледяное напряжение, что застыло сейчас в его глазах. От него воздух наполнился статическим электричеством. Когда он молчит, хочется убежать, спрятаться и молиться святым, чтобы не нашли, так как последствия могут быть абсолютно любыми. Молчание бывает разным: выжидательным, грозным, многозначительным и пугающим, когда ты точно знаешь, что надо разбить страшное безмолвие любым способом, потому что чем дальше, тем хуже, оно, как стихийное бедствие, набирает силу.

Жаль, слов у меня сегодня не было. Я смотрела в его льдистые глаза и не могла выдавить ни звука. Да и что говорить? Оправдания ему не нужны, а правду он и так знает, как всегда, да и Пашка наверняка уже отчиталась.

За три года мы отошли слишком далеко друг от друга, и когда смотрим в одну сторону, то видим совсем разные картины. Жертвоприношение в мире, где так много боли и смерти — это значительное, но такое привычное мероприятие. Твоего ужаса не понимают. А я не могу видеть в этом что-то другое, кроме бессмысленного убийства, хотя, возможно, изменись картина — и мне стало бы значительно легче.

И еще, я лицемерка. Пока это не затрагивало меня лично, я молчала. Где я была в прошлом году, когда на алтаре лилась кровь? Дома. Пыталась ли я хоть кого-то спасти? Нет. Да я даже не протестовала особо, предпочитая брезгливо кривить губы и в нужный момент отворачиваться. Так было и в прошлом, и в позапрошлом году. Так было бы и в этом, если бы дело не коснулось моей семьи. Не гожусь я в защитники, порой я радуюсь, что все еще человек, а надо бы плакать. Это трусость, и гордиться тут нечем. Веник прав: изменяя мир, следует начать с себя.

Светлые глаза сузились, демон толкнул меня к стене, угрожающе нависая и опуская голову к самому лицу.

— Я скорее тебя на алтарь положу, чем ее.

— Я сама заменю ее, если понадобится, — прошептала я.

— Договорились, — кивнул он.

То, что произошло дальше, было необъяснимо. И неотвратимо. По-другому эта ночь не могла закончиться. Кирилл наклонился и, вжимая всем телом в стену, поцеловал меня. Грубо, жадно, больно. Подобно ослепляющей вспышке. Не могу сказать, что не ждала этого. Можно было оправдаться, мол, давно до меня не дотрагивался мужчина. Святые, я слышала такое много раз с экрана телевизора, мы же живые люди и все такое. Но оправдываться совершенно не хотелось. Без разницы, как давно я не валялась в койке с мужчиной, потому что, когда до меня дотрагивается Кирилл, я вспыхиваю как фитиль, а остальное перестает иметь значение.

Я схватила его за шею, не позволяя отстраниться. Его мне всегда было мало. Я хотела больше и большего. Трещала одежда, брызнули в стороны пуговицы, со стуком рассыпавшись по полу. Кирилл зарычал и вывернул мне запястье так, чтобы показался блестящий кончик стилета. Одним движением разорвал кожаное крепление, серебристый металлический стержень со звоном упал на пол.

— Где еще? — спросил он.

Я потянулась к щиколотке, но он был быстрее. Туфли слетели еще раньше, ткань брюк разошлась в его руках, словно марлевая. Охотничий нож кувырнулся в воздухе и откатился к креслу, но мне было плевать. Даже если я больше никогда не увижу свое оружие. В это мгновенье, здесь и сейчас, мне было все равно.

Краткий головокружительным миг невесомости, и я обвила ногами его талию. Святые, какой же он горячий, как обжигает каждое прикосновение к коже. Все, мы оба прошли точку невозврата, сейчас он мой, а я его, во всех смыслах этого слова. Я добилась того, чего хотела. Наконец-то.

Это было здорово. Без оглядки на остальной мир, на замок, на гостей, на то, что было, на то, что будет. О да, я очень низко пала, переспала на свадьбе с женихом. Не могу сказать, что мне не понравилось. Есть моменты, когда просто живешь, главное, чтоб плата за них не оказалась непомерной.

Я дрожала в его руках, кожа покрылась испариной, камень, к которому я прижималась спиной, нагрелся. Мы двигались, становясь единым целым. Тишина, неразборчивый шепот и стоны. Все, что было, не имело значения. Важным было настоящее, происходящее здесь и сейчас, древнее, как мир, и такое же прекрасное. Единственное, что может происходить между мужчиной и женщиной, между человеком и нечистью и доставлять наслаждение таким непохожим созданиям.

Сказка кончилась внезапно. Его глаза напротив замерзли, и лишь ответная дрожь, все еще отдававшаяся у меня внутри, напоминала, что я не одна минуту назад рычала и постанывала от удовольствия.

Кирилл наклонился и прикоснулся губами к моему плечу. Святые, как невыносимо мягко он это сделал, в противовес первому грубому поцелую.

Он разжал руки, и я, не устояв, съехала вниз по стене. Демон отвернулся. Картинка наверняка была нелепая в своей вульгарности. Женщина, которой не достает важных деталей одежды, сидит на полу с широко расставленными ногами, и по ее телу то и дело пробегает дрожь, не допускающая двояких толкований того, что происходило здесь минуту назад.

Седой открыл шкаф, достал атласный халат и кинул мне. Темно-синяя тряпка спланировала на пол рядом.

— Прикройся, — скомандовал он, приводя свою одежду, которой было не в пример больше, в порядок. — Тебе пора возвращаться, скоро этаж закроется.

Вот и вся романтика. Двадцать первый век на дворе, все стало проще. Правда, нечисть никогда и не усложняла эту сторону своей жизни, руководствуясь желаниями, а не пресловутыми условностями или моралью. Больше я на него не смотрела, подняла легкий халат и завернулась, нашла и надела туфли, подобрала клинки обернув их лоскутом от блузки. Дотронулась до ручки двери, помедлила и потянула. В отличие от прошлого раза, в этот я надеялась, что она не сдвинется с места, не вполне представляя себе, что делать в этом случае. Но она легко открылась. Он меня не задерживал.

Я вернулась в нашу пустую в этот час гостиную. Не помню, попадались ли мне другие гости по дороге, слишком глубоко погрузилась в собственные мысли, но, кажется, пару раз я слышала смешки и ропот за спиной. Вернулась, села в кресло и замерла. Помню, как вернулись наши, их тихие разговоры, кто-то даже подошел достаточно близко, что я почувствовала присутствие за спиной. Не знаю, кто это был, но уж точно не Пашка, та бы сдерживаться не стала. Потом все ушли, и я снова осталась одна.

В этот час одиночества мне почему-то вспомнилась Вера, как они с Тимуром пытались положить на алтарь чужого ребенка. Сегодня я понимала их чуточку больше. Не оправдывала, но могла представить ужас матери, над жизнью ребенка которой завис жертвенный нож, понять ее готовность идти до конца. Кирилл ведь пытался им помочь, возможно, даже они и натолкнули его на мысль о подмене, а может, он их, чтобы посмотреть, что в итоге получится, учесть ошибки и свой подлог осуществить как по маслу. Может быть, все может быть.

Помню, как вставало солнце, расцвечивая сквозь бойницы комнату живыми полосами света. Я сидела, думала, ждала солнца, ждала тьмы, а когда стало совсем невыносимо, пошла в свою спальню, скинула в угол остатки одежды, обтерла тело мокрой губкой, забралась в кровать в одиночестве и уснула. Решение принято, оставалось проверить, хватит ли мне силы духа и смелости следовать выбранному пути.

Бала, как такового, в последнюю, десятую, ночь не было. Оркестр играл, столы накрыли, но как только хозяин цитадели сделал сенсационное заявление касательно личности жертв во славу рода, вся эта развеселая компания с криками и восторгом предвкушения на лицах и рылах покинула замок.

Алтарь располагался на возвышении позади цитадели. Большая пустынная площадка. Среди таких артефактов, как камни правды и жертвенник, не приветствуются праздношатающиеся. Артефакты бывают разные: большие и маленькие, которые запросто положишь в карман, и те, которые невозможно не то что поднять, а даже сдвинуть с места. Такие места есть у каждого замка, места, где льется кровь на потеху толпе.

В зале остались единицы, в основном слуги, люди из представительства северных земель. Две девушки тихо переговаривались в уголке, мужчины вели себя странно, обособившись от одного высокого крепкого, с ранней сединой на висках, который подпирал колонну в одиночестве на противоположной стороне зала, то и дело ловя на себе дико встревоженные взгляды соплеменников. Наверное, ему это надоело, потому он как-то вдруг подобрался и последовал за ушедшими в радостном предвкушении гостями. Я могла бы сказать ему, какую ошибку он совершает, но, увы, случая не представилось, да и кто будет слушать случайную знакомую, я бы точно не стала.

Я поднялась на балкон, устроилась за одним из столиков и даже успела схватить бокал с шампанским с подноса проходящего официанта, не слишком довольного своим местонахождением. Всю нечисть сейчас неумолимо тянуло в одно место — туда, где с минуту на минуту начнется самое веселье. Там будет такой всплеск страха и боли, отчаяния и агонии, многие умоются кровью.

Мои спутники не были исключением, Веника так вообще потряхивало весь вечер. Эта ночь вообще началась странно, Семеныч и Алексий вместо ожидаемого недовольства, нотаций в лучшем случае и пребывания запертой в своей комнате в худшем, были предельно вежливы и оживлены. Мохнобровый поклонился, стоило мне выйти в гостиную, гробокопатель показал большой палец, но так и не пояснил, что вызвало такое горячее одобрение. Пашка не появлялась.

Наша последняя ночь в Серой цитадели, свадьба, заканчивающаяся смертью новобрачной под восторженные аплодисменты гостей. Под утро мы возвращаемся в Юково, староста просил собрать вещи заранее.

— Почему ты не с семьей? — из-за спинки кресла вышла Тамара, с таким же бокалом в руке, как у меня.

— С семьей?

— Брось, — девушка, или, вернее, демон в прекрасном облике, — от тебя за версту несет Седым. Поверь, ваша близость ни для кого не секрет.

— Вот почему все сегодня такие предупредительно-вежливые, — буркнула я, а она развела руками.

— Так почему? Твое место там.

— Твое тоже.

Мы замолчали, и, словно ожидая этой паузы, замок вздрогнул от пола до потока, содрогнулся от крика, рева топы, выплеснутой силы. Первая кровь пролилась на алтарь.

— Твоя дочь там.

— Знаю. — Я сделала большой глоток.

— Седой очень высоко ценит ее, у нас это редкость, — она отсалютовала бокалом.

— Что тебе от меня надо? — прямо спросила я.

— Сама задаюсь этим вопросом, — девушка села напротив. — Ты похожа на редкую диковинку, которая и притягивает и отталкивает одновременно.

— Как определишься, дай знать, если не трудно, — попросила я без всякой иронии.

Стены вздрогнули снова, и графит на мгновение налился ярким светом, все его слюдяные вкрапления одновременно вспыхнули. Исступленные вопли, восторг от чужой боли. Я поморщилась.

— Не любишь смерть? — тут же поинтересовалась Тамара. — В нашем мире это может стать проблемой.

— Уже стало.

— Почему тебе так тяжело? Ведь это не твоя смерть?

— Помнишь свое первое убийство? — поинтересовалась я, нисколько не сомневаясь в ответе.

— Да, — она смутилась, будто я ее о первом поцелуе спросила. — Боюсь, вышло не слишком чисто и красиво. А ты?

— У меня так ни разу и не получилось. — У нее подобное откровение вызвало тяжкий вздох, а у меня улыбку. — Были моменты, когда я этого очень сильно хотела, и все же… — Я окинула взглядом пустой зал, половина музыкантов оставила инструменты и ушла во вполне ожидаемом направлении. — Я видела смерть. Близко. Я помню все, до мелочей. Помню, с каким звуком ломается шея, видела, как застывают глаза, знаю, как легко и бесшумно нож, зажатый в опытной руке, входит в тело, знаю, как пахнут кровь и внутренности, как чужеродно белеют срезы костей, среди того, что когда-то было человеком. Я рада бы забыть, но по ночам оно все равно возвращается. Я человек, я выросла в мире, где это вызывает ужас, где, увидев смерть, ты не забудешь ее никогда, не сможешь. — Я одним глотком допила вино, уже жалея о нахлынувшей откровенности, но все же решила закончить. — Так что я стараюсь не пополнять коллекцию воспоминаний, она и так непозволительно обширна. Когда есть выбор, я предпочитаю отвернуться.

— Может, не стоит? — Она подняла руку, и к нам тут же подскочил официант с напитками и заменил бокалы. — Как говорят, количество рано или поздно перейдет в качество.

— Я свихнусь раньше.

— Сочувствую, — она несколько минут размышляла, а потом неожиданно выдала собственную откровенность, — знаешь, что род Прекрасных не приносит в жертву детей?

Я удивленно подняла брови.

— Все считают это бабской придурью, ведь наш род наследует в основном по женской линии, — она пожала плечами. — В этом есть доля правды — той, которая месяцами вынашивает и рожает в муках, труднее уничтожить часть себя. Мужчинам легче. Правда, наших подданных это не останавливает, они верны вековым традициям. В южных пределах не препятствуют этому, но и не поощряют и уж тем более не принуждают, — она сложила руки на столе. — Поэтому я здесь, а не там. Никогда не умела получать удовольствие от пассивного убийства, то ли дело охота.

— Зачем ты это рассказываешь? Ты правящий демон. Я не требую объяснений, да и никто другой не осмелится.

— Правит пока моя мать, — она отодвинула недопитый бокал, — а рассказываю потому, что хочу пригласить в гости. Если здесь станет совсем тошно, — в ее руках появился белый картонный прямоугольник с единственной строчкой цифр, — Южные пределы могут стать тебе новым домом.

— Мне и Алисе? — иронично уточнила я.

— Не надейся, — она покачал головой, — Седой никогда не отпустит Легенду зимы. — Не отказывайся так сразу, — добавила она, поняв тот единственный ответ, который я могла дать в этой ситуации, — высшие любят доказывать упрямцам, как они ошибались.

Девушка встала, сегодня на ней был практичный дорожный костюм и закрытые туфли на тонкой шпильке, подарила прощальную, чуть виноватую улыбку и пошла к лестнице.

— Постой, — я встала следом, — ты сказала, Седой ценит дочь. Почему ты так решила?

— Это очевидно. Она знала о его планах. Знала о бесе.

— Откуда ты…

— Демоны видят суть вещей, а не оболочку, считай это одной из наших способностей. Я знала, что новобрачная одержима, — она взмахнула рукой, отметая то, что я собиралась сказать, — мы не вмешиваемся во внутренние дела друг друга. Все, что происходит внутри его семьи, внутри северных пределов и не выходит за границы, меня не касается. Уверена, он окажет мне такую же любезность. Равновесие между пределами хрупко, как хрусталь, и не мне разбивать его из-за какой-то глупой девчонки.

— Плевать мне на ваши реверансы, — разозлилась я. — Почему ты уверена, что она это знала?

— Она — демон. Не забыла? Она тоже видит, — пояснила Тамара, — и потом она напустила на Владу морок…

— Нет, она напустила призрака.

— Именно, — девушка картинно и бесшумно похлопала моим знаниям, — призраки и бесы не могут существовать рядом друг с другом. Два бестелесных вида, мертвые и живые. Призванный изгнал проклятого из тела, и Влада даже успела позвать на помощь. Чуть весь план Седому не сломали, — она отвернулась. — Девочка знала и даже пощекотала отцу нервы, — она подняла руку и коснулась своих ослепительных сережек-капелек. — Интересный артефакт у тебя. И какой многогранный. Я бы не отказалась познакомиться с мастером, если увидите, передайте, что приглашение распространяется и на него, — с этими словами девушка стала спускаться по лестнице.

Я коснулась своих простых колечек. Не нравятся мне такие намеки. Вот и гадай теперь, к чему это все было. Впрочем, никто не заставляет меня ей верить. Тамара — демон, ни одного слова, которое не должно быть услышано, не сорвалось с ее губ. Замок вздрогнул на этот раз так, что зазвенела посуда. Чертыхнувшись, я вернулась к столу и сунула оставленную визитку в карман. Никогда не знаешь, что может пригодиться в этой жизни.

Назад: 4 Опора стежки

Дальше: 6 Предатель

5 Наследник

5
Наследник