1
Гость

Парень был молод. И напуган. Его выдавали ломаные дерганые движения, от чего русая макушка то и дело мелькала среди листвы. Кусты у дороги не лучшее укрытие. Сомневаюсь, что в нашей тили-мили-тряндии вообще существует такое понятие. Во всяком случае, не для человека. Не для постороннего человека. Парень невероятно везуч, раз его не закогтил никто из местных.

Удивиться, покачать головой и пойти своей дорогой, благо до дома пара шагов, было бы самым разумным. Правда, это могло выйти мне боком, когда кому-нибудь придет в голову выяснить, как сюда попал человек. Конечно, этим озаботятся уже после его безвременной кончины и спросить непосредственного участника не получится, а потому… потому будут искать того, кто привел его. Сидит парень напротив моего дома, так что за выводами далеко ходить не надо, да и не будут. Не то чтобы сюда нельзя привести гостя, можно, особенно в качестве главного блюда или же ненадолго и под личную ответственность. Чего нельзя, так это оставлять его после этого в живых, особенно если он сам нашел дорогу по стежке. Такое не простят. А я и без того не на хорошем счету.

Я свернула под тень деревьев метров за пять до укрытия «гостя». Парень даже по сторонам не смотрел, до того сосредоточился взглядом на моей двери. Я тоже взглянула. Вроде ничего с утра не изменилось, обычный прямоугольник, отделанный когда-то светлыми, а теперь уже потемневшими от времени рейками. Хотелось напеть: «Избушка, избушка, повернись ко мне передом, к лесу задом…» Как хорошо, что я живу на окраине, и лес подступает почти вплотную к огибающей деревню дороге. Через село этот путешественник и пары шагов бы не сделал, но вечно такое везение продолжаться не будет. За мной вполглаза, но приглядывали, во избежание, так сказать.

Ходок по лесу из меня еще тот, но то ли за последние пару лет мои умения изменились в лучшую сторону, то ли парень настолько сосредоточился, что забыл о самосохранении. Я бы на его месте от каждого шороха вздрагивала. Ну при условии, что знала, куда и к кому меня занесло. Этот либо не знал, и оттого питал напрасные надежды, либо был дураком, такие чаще всего в желудках местных оседают.

Он мог закричать, просто так, от неожиданности, когда я вышла из-за ближайшего ствола, и его шансы на выживание с призрачных уменьшились бы до нуля. Но парень всего лишь всхлипнул, ну и подпрыгнул, лицом живо напомнив мультперсонажа с выпученными глазами.

Я схватила его за руку и в два шага вытащила на дорогу, дом рядом, возможно, все еще обойдется. Справедливости ради надо сказать, что тащила я его только потому, что он разрешал или слишком растерялся. Парень был выше меня, что не так уж и сложно при моих ста шестидесяти, а вот телосложением напоминал кузнечика. Тот пограничный возраст, когда еще на тебя не засматриваются ни девушки, ни женщины, ибо слишком юн для любовника. Лет семнадцать, костей больше, чем мышц, и гонор взрослого. И тем не менее, если бы он решил вырваться, я бы не удержала.

До дома я его все-таки дотащила и даже успела впихнуть в прихожую, когда он независимо дернул плечом, высвобождаясь из пальцев. Я задвинула щеколду. Это, конечно, не поможет, если кто-то захочет войти, но действует успокаивающе. Я прошла в комнату и бросила рюкзак на диван. Первая комната у меня одна сплошная кухня — гостиная — библиотека, три в одном. Парень потоптался в прихожей и пошел следом. И все это без единого вопроса. Я бы давно выставила вперед крестик и судорожно вспоминала молитвы. Кстати, так и было — не вспомнила ни одной. Мальчишка держался не в пример лучше. Хотя вопрос о его уме оставался открытым.

Первое, что сделал парень, это протянул белый конверт. Без слов, одним требовательным жестом. Времена, когда я хватала все что ни попадя, давно прошли. А потому я сложила руки на груди и уставилась на гостя.

— Это… хм, — мальчишка прокашлялся и ломким срывающимся голосом сказал, — это вам.

— Уверен? — Я не скрывала иронии.

— Да. Ты Лесина Ольга. — Парень ни на миг не усомнился.

Чего не случается в нашей тили-мили-тряндии, но мое лицо на плакатах «их разыскивает…» еще не светилось. Вроде бы.

Я взяла конверт. Давно никто не писал мне, а теперь уж и некому. Те, кто еще жив, и думать забыли об Ольге Лесиной.

Оказалось не все. Я пробежала глазами первые строки, выругалась и посмотрела на парня.

— Ты кто?

— Олег Миров, — он пожал плечами, — меня бабушка послала…

Вот и все. Прочти письмо кто другой, и парень подписал бы себе приговор. Не то чтобы местным нужен повод, но чтобы так самому себя предлагать…

— Читал? — подняла я белый прямоугольник.

— Нет, — надо же сколько презрения на лице, а вот если бы проявил любопытство, глядишь, и не сунулся бы туда, где шанс преставиться попадается на каждом углу, если не чаще. Автор письма это знал и не предполагал, что парень вернется. Вернее, не предполагала.

Я снова стала читать. Святые! Что же ты творишь, Маринка?

— Как ты меня нашел? — спросила я, сминая в руке письмо.

— Бабка адрес дала, правда, я сперва заплутал, — он отвернулся, — но тут как раз ты проехала на своей красненькой, увязался следом. Ты никогда не оглядываешься. — Парень постарался презрительно ухмыльнуться, молодое лицо с первым жалким пушком, которому так не шло взрослое выражение, скривилось.

Все еще хуже: парень успел побывать и в верхнем заброшенном селе, и здесь. Мальчишка действительно везуч, если смог пробраться сюда, не привлек внимания никого из местных. Не увидел ничего такого, от чего с криками сбежал бы и постарался забыть о нашей деревушке на веки вечные, мучился кошмарами, пока не убедил бы себя, что всего этого не было, что возвращалось бы плохими и мучительными снами, навсегда отбивая желание ходить по стежкам.

— На чем приехал? — От ответа на вопрос зависели все дальнейшие действия.

От города до нашего глухого угла километров двадцать, половину из них можно проехать на рейсовом автобусе, остальное — или на своих двоих, или на машине. Если этот дурак притащил с собой кого-то еще, постарше и с правами, можно уже никуда не ходить, а сидеть на попе ровно и ждать гостей.

— На велике, — ответил он.

Я выдохнула. Все еще оставался шанс спасти парня.

— Так что мне сказать бабушке? — спросил мальчишка.

Ответом ему стал стук в дверь. Вернее, это я знала, что это стук, причем вежливый, а что подумал парень, когда от ударов затрещал косяк, я не знаю, лишь в очередной раз дернулся.

Притворятся, что никого нет дома, бесполезно — местные ориентируются по запаху. След отчетливо говорил визитеру, что мы вошли в эту дверь несколькими минутами ранее. Я сунула скомканное письмо в карман джинсов. Надо бы, конечно, сжечь, но если дойдет до выяснений и спрашивать будут всерьез, мы расскажем все, еще и умолять будем, чтобы выслушали.

Я подала мальчишке знак молчать и пошла открывать. Стук тотчас прекратился. Тот, кто стоял по ту сторону, все слышал.

Сделав равнодушное лицо, я дернула засов и кисло поздоровалась:

— Привет, Тём.

— И тебе того же, — высокий и массивный мужчина без лишних слов отодвинул меня и прошел в дом. Скрывать гостя не имело смысла, как и вставать на пути или возмущаться — попросту не заметит.

Тём. В привычном мире Артем Коломин, вроде бы спортсмен. Я не уточняла, мне хватает своих трудностей, чтобы вносить разнообразие в серые будни сведениями о жизни ветра — охотника.

— У тебя гости, — сказал Тём и улыбнулся.

Гость побледнел и попятился. Ну наконец-то пробрало. Парень и раньше поглядывал вокруг с опаской, но как-то вяленько, без паники. Так опасаются охранника в супермаркете, положив за пазуху кулек конфет: если поймает, будет стыдно, неприятно, но не смертельно. В нашей тили-мили-тряндии все наоборот. Это понимаешь быстро, особенно когда видишь в шаге от себя улыбку и гораздо более острые зубы, чем положено человеку. Охотник — это мертвые серые глаза, бесцветные волосы, лицо без возраста и без выражения. Производит впечатление. А через минуту понимаешь, что внешность не самая запоминающаяся его черта.

— Точно, — подтвердила я и, делая ударение на последнем слове, добавила: — Это мой гость.

Ветер сделал еще шаг к парню, а тот, соответственно, от него, да так резво, что сразу уперся спиной в столешницу. Рассказывать бесполезно, надо хоть раз увидеть, как двигаются охотники, как их тело перетекает из одного положение в другое, увидеть стремительность и грацию хищника. Один раз — и с человеком ни за что не спутаешь и не забудешь, если выживешь. Так что парня можно было понять.

— Чего ты хочешь? — спросила я.

Это было откровенной капитуляцией, даже без попытки побарахтаться, и мы оба это знали. Я не могла допустить, чтобы он забрал парня. Надеясь лишь на то, что такие, как он, ничего не делают просто так. Раз охотник говорит, а не действует, значит, это кому-то нужно. Вот только кому? Тём никогда не был поклонником людей. Причин я не выясняла, слишком уж пугал меня этот мужчина, до икоты и ночных кошмаров.

Ветер развернулся, парень облегченно выдохнул.

— Я? — вроде бы удивился Тём. — Много чего…

И снова эти скользящие движения, теперь уже ко мне. По спине пробежал холодок страха. Конечно, он сразу почувствовал, ноздри охотника раздулись, а улыбка стала откровенно издевательской.

— Желание, — протянул он, вглядываясь в лицо, — любое по моему выбору, как говорите вы, люди, «будешь должна».

— Нет, — подобная перспектива привела в ужас, я ответила инстинктивно, не раздумывая, и мысленно взмолилась: «Святые, помогите!»

— Нет? — переспросил Тём, словно пробуя слово на вкус. — Уверена?

Пальцы у него были горячие. Я впервые почувствовала их жар на коже. Могла бы и обойтись. Когда тебя берут за горло, приятного мало.

— Иллюзия выбора. — Он чуть сдавил ладонь, притягивая мое лицо к своему, пришлось встать на цыпочки. — Я могу заставить тебя сделать все что угодно.

Одно неуловимое движение — и острые когти выйдут из горячих пальцев, а не менее теплая кровь потечет по его рукам.

— Это будет долго, грязно и больно, — продолжал вглядываться в глаза Тём, — но будет. А этого человека — уже нет. Выбирай: обещание — сейчас, дело — потом, а парня я вообще не видел. Либо… — многозначительная пауза, можно и не продолжать, — впрочем, меня устроят оба варианта.

— Согласна. Отпусти, — прохрипела едва слышно я, цепляясь за пол лишь носками кроссовок.

Другой бы не разобрал, но не охотник. Пальцы разжались. Я закашлялась. Молча, будто не было этой сцены, Тём пошел к двери и лишь у порога обернулся.

— Не советую выходить из дома без метки.

Я потерла руками шею, посмотрела на парня, и тот отвел глаза. Дурак. Лицо как открытая книга, думает, должен был вмешаться, защитить даму. Хорошо, испугался как следует, и не полез. Пусть теперь он и считает себя трусом, но у нас водятся такие создания, которых и испугаться не грех. Он ведь жив. Этого более чем достаточно.

— Я… — Мальчишка хотел что-то сказать, оправдаться, хотя бы перед самим собой, но не получалось.

— Жди здесь, — отмахнулась я и побежала в спальню.

При всем паскудстве в одном охотник был прав — без метки выходить на улицу не стоило.

«Метка» — вещь своеобразная, не совсем артефакт, но и не безделица, нечто среднее. Каждый житель нашей тили-мили-тряндии обязан иметь хотя бы одну. Выбрать предмет: кольцо, брошь, даже дырявый носок сгодится, главное условие, чтобы это мог надеть человек. Вещь несли к старосте (кстати сказать, весьма вредному ведьмаку), тот, в свою очередь, заговаривал безделицу, превращая предмет в метку. В итоге, местные могли приглашать людей в гости. Так здесь показывали, под чьей защитой находится чужак, или даже чей это будущий ни о чем не подозревающий ужин. У одной семьи могло быть без счета таких предметов (тут уж как со старостой договоришься), плюс те, что передавались по наследству. Некоторые вполне могли закатить вечеринку на сотню-другую человек. Многие метки хранились как память, так как давно и безнадежно устарели, ведь не наденешь же шлем с рогами или железные доспехи? Хотя, если жизнь прижмет…

У многих и так фантазия сбоила. К примеру, у старосты метка стояла на собачьем ошейнике, а у Пашки вообще на розовых меховых наручниках из секс-шопа, Тём пометил стальной охотничий нож, ибо лучшим способом пригласить человека в гости, по его мнению, было загнать тому нож между ребер.

На заговор для меня старик тоже расщедрился, ибо таков закон: у каждого должна быть метка и точка. Другое дело, что завести больше одной мне вряд ли светило. И с того самого дня я никогда ее не доставала. Вернее, его — браслет. На кожаной основе причудливо переплетались змейки из бисера и цветных лент. В нем легко узнавалась косая самоделка, чем он, собственно, и был. Подарок от дочери на день рождения, один из последних. Метка хранилась в шкатулке с настоящей ювелиркой, но была ценнее остального золотого хлама.

Парень стоял там же, где я его оставила. Худой, растерянный и жалкий. И лишь слегка удивился, когда я завязала тесемочки на его запястье. Смотрелось нелепо.

— Поехали, поговорим с твоей бабкой.

Машину я час назад бросила прямо за домом, поленившись завести в гараж, за что горячо благодарила святых, высших и низших. Красненькая, яркая, как пожарная машина, «Шкода» не так давно сменила видавшую виды бежевую шестерку, с которой я еле нашла в себе силы расстаться. Не потому что влюблена в отечественный автопром. Слишком многим событиям стала свидетельницей та машина, много счастливых дней пережила. Теперь она продана, да и счастье пошло своей дорогой.

Мы не успели буквально на чуть-чуть. Прежде чем сесть, парень замешкался, по всему видно, собирался что-то спросить или сказать. Но шорох, с которым перед ним появился человек, вернее, не совсем человек, заставил в очередной раз замереть соляным столбом. Это уже начинало раздражать, хотя могло быть и хуже — некоторые впадают в панику, кричат, а этот ничего, молчаливый.

Не только Тём мог двигаться быстро и бесшумно. Поэтому у парня могло создаться впечатление, что мой сосед Веник вырос перед ним из-под земли. На самом деле он перепрыгнул через кусты, разделяющие участки, и в пару шагов оказался рядом. Сосед был обычным падальщиком, но недооценивать его не стоило. Основным блюдом в меню таких созданий были свежевыкопанные покойники, но и от свежатинки никто не откажется, особенно когда представился шанс отбить ее у заведомо слабого противника. На меня он даже не посмотрел, а вот на парня уставился зачарованными глазами — так дети разглядывают леденцы в витрине магазина.

— Твой? — спросил Веник.

Не заметить метку невозможно. Для нечисти она светится в каком-то другом, недоступном людям диапазоне. Вопрос был бессмысленным. Сосед просто не стал атаковать сразу.

— Мой.

— Ясно, — кивнул Веник и сделал шаг к парню.

Я чуть не застонала, мысленно умоляя мальчишку оставаться на месте. От таких, как гробокопатель, бежать ни в коем случае нельзя, это прямое приглашение к охоте. Веник не производил столь незабываемого впечатления, как Ветер, но напугать у него получалось ничуть не хуже. Он не был грязен или нечесан, не был перемазан землей, как ожидают от кладбищенской нечисти. Лишь траурная кайма под ногтями, плюс стойкий запах старой крови. Лохматый, сутулый и двигался нарочито суетливо и дергано, такие часто вызывают смех или сочувствие. Многие принимали это за слабость, как правило, времени для перемены точки зрения падальщик им не оставлял.

Олег попятился. Веник облизнулся. Доказывать что-то ссылаясь на метку, терять время. Такие уважают лишь один закон. Закон силы. Ее у меня не было.

— Он мой, — с нажимом повторила я, обходя машину, — даже Тём признал это.

Он отреагировал на имя. Мало найдется созданий, способных проигнорировать силу, стоящую за ним, и пободаться с ветром на равных. Веник был не из их числа. Сосед наконец-то оторвал взгляд от парня и впервые посмотрел на меня с интересом, будто удивляясь, что обед вдруг встал с тарелки и начал рассуждать о высоких материях и недопустимости чревоугодия. Я задрала подбородок так, что даже слепой бы заметил следы на шее, а уж запах охотника он ни с чем не спутает.

Вывод прост. Тём был тут. Был и ушел. Ушел без добычи. Стоит ли овчинка выделки? Может, с ней что-то не так, раз даже охотник не стал связываться?

Я представляла, как мысли тараканами бегают у него в голове. Веник продолжал смотреть. За его бессмысленным туповатым взглядом впервые промелькнуло что-то другое. На столь короткий миг, что, возможно, мне просто показалось. За теплой коричневой радужкой не могло быть ничего, кроме голода и жадности, уж точно не жалостливая усмешка, хотя бы потому, что местные на жалость не способны.

Веник отступил. Маленький шажок в реальности, но такой огромный по сути. Впервые я заставила кого-то отойти. Не напугала, но заставила осторожничать и считаться, пусть не со своей силой, но тем не менее. Сосед огляделся.

— Он мой, — повторила я, и добавила: — Нас двое. Ты — один.

Еще один понятный аргумент. Конечно, любой местный справится с человеком играючи, но психологическое преимущество, эта фраза давала. С другим, более агрессивным хищником это бы не прошло, но Веник всегда был осторожен. Похвальное качество. И полезное. Падальщик отошел. Сначала на пару шагов, потом еще и еще, пока не уперся в раскидистый куст шиповника и не перепрыгнул его так же бесшумно, как и несколько минут назад.

— В машину, живо, — скомандовала я. Нечего судьбу искушать, она сегодня и так благосклонна к нам без меры.

— Мой велик? — протянул парень тоскливо.

— Забудь. Бабка новый купит.

Машина завелась, и мы выехали на дорогу. Ветви так низко склонялись над грунтовкой, что полуденное солнце расцвечивало лобовое стекло корявыми темными пятнами. Тишина давила на уши. Парень отвернулся к окну с угрюмым выражением лица. Мы приближались к входу на стежку. Вернее к выходу. Для нас. Дорога всегда была одна, узенькая, бугристая, неведомо каким образом противостоящая вековому лесу, где самый молодой дубок был в два обхвата. «Шкода» еле-еле проходила по габаритам, чудом не цепляя бортами ветки кустов. Двое здесь бы не разъехались. Но дорога всегда одна. Всегда в один конец. Если кто-то именно в этот момент ехал в нашу тили-мили-тряндию, машины никогда не встретятся. Я спокойно выеду, он въедет, даже если время движения совпадет до секунды. У тебя могут быть попутчики, могут быть преследователи, или кто-то очень нетерпеливый начнет истошно сигналить, подпирая бампер, но никогда не будет идущих навстречу. Дорога всегда одна.

Не знаю, какая магия, какие законы природы или не природы, действуют в этом месте. Я не ведьма, не демон, не нежить, не нечисть. Я человек. Чужая. Таким, как я, это место не спешит открывать тайны. Для таких, как я, оно вообще не существует.

Стежка. Дорога в невозможный мир. Переход из одного в другой. Тишина. Ни зверь, ни птица, ни ветер не нарушают безмолвие этого места. А человек бы мог. Я пробовала. Человек вообще — существо толстокожее и многое не чувствует, не знает и не хочет знать. Я, к примеру, пару раз здесь матерные частушки пела. Давно, правда. И если и рассчитывала, что кто-то оскорбленный святотатством вылезет и оторвет голову, то зря. Звук как зарождался здесь, так и гас, оставляя за собой пустоту и равнодушие. Больше я не экспериментировала.

То, что тут было неуютно, это слабо сказано. Отсутствие звука тоже может причинять неудобство, пусть пассивное. Беспокойство. Тревога. Очень хочется убежать. Мне уже привычно, а каково парню? Я посмотрела на Олега. Парень не блещет умом, но не трус, что бы он сам сейчас о себе ни думал.

Я притормозила, стрелка спидометра с несчастных 40 упала совсем до 10, быстрее здесь никак, да и не хочется, если честно. В этом месте равны все: и автомобилисты, и велосипедисты, и пешеходы. Впереди овраг. Впадина. Провал дороги. Провал в мире. Глубина, заполненная белесой мутью вечного тумана.

Три года назад колеса машины резко ушли вниз, и я в первый раз окунулась в это марево. До сих пор помню свой крик, его слышали, наверное, даже в нашей тили-мили-тряндии. Знаете, это чувство, когда попадаешь в воздушную яму на самолете или мчишься на машине, а дорога резко уходит вниз? Аттракцион «башня свободного падения» или банальная поездка на лифте? Это сосущее чувство пустоты. Умножьте ощущение на десять. Желудок прилипает к спине, дыхание перехватывает от страха и восторга. Вы на стежке.

Любые чувства со временем притупляются, уходят острота и новизна. Где угодно и с чем угодно так бы и случилось, но не здесь. Колеса провалились в никуда. Парень охнул. Каждый переход, как первый. Паника ударила по мозгам, захотелось кричать. Каждый раз, оказываясь здесь, я уговаривала себя успокоиться и не сойти с дороги. Не дрогнуть и не бросить руль, не выскочить наружу и не убежать подальше отсюда. Ничего не видно и в метре от машины. Противотуманки не помогают.

Этот долгий миг. Это короткое мгновение. Времени здесь нет. Сколько объективно длится переход, не знает никто. Внутренний хронометр дает сбой. Все, на что тебя хватает, это держать машину прямо в ожидании той секунды, когда колеса найдут опору и пойдут вверх. Мы выберемся. Должны.

У парня на одной руке мой браслет, на второй — часы. Стрелка, воображая себя компасом, лениво крутилась то в одну, то в другую сторону. Можно было бы достать мобильник и порадовать себя малопонятными значками и пикселями вместо привычной заставки, даты, времени, имени оператора. Приборы машины не отставали от общей тенденции, стремительно закручивая стрелки и помигивая цифрами, сигналами и лампочками. Слава святым, не глохнем, я очень боялась как-нибудь застрять в этом безвременье.

Иногда я тешила себя вопросами вроде: какой здесь уклон дороги, глубина оврага — так, чтобы отвлечься. Не думаю, что когда-нибудь здесь появится хоть один дорожный знак.

Дорога прыгнула под колеса. Выход. Как всегда неожиданно и как всегда именно в тот момент, когда стало казаться, что именно этот переход будет вечным. Бесконечное мгновение кончилось. Светлый лес, дорога со стареньким асфальтом. Двигатель заурчал, стрелка тахометра метнулась вправо. Все. Мы в реальном мире. Можно радоваться. Но каждый раз меня охватывает страх, что не смогу вернуться. Я съехала на обочину и остановилась. Ничего. Мне нужна всего лишь минута, чтобы прийти в себя, вернуть мозги на место.

Стежка не закроется. Помню, как скрипел-смеялся староста: «Кто ж ее закроет! Местным тоже надо есть. А еда — это святое».

Я вернусь. Надо только разобраться с Олегом и его бабкой. Кстати, о парне. Я кожей чувствовала его взволнованный взгляд. Переход никого не оставляет равнодушным.

Мы обернулись, будто что-то окликнуло нас оттуда, из туманной дымки оврага.

Стежку никогда не прятали. Поставят банальную заворотку — и все. Человеку случайному и в голову не придет спускаться в белесую муть. Он сам себе кучу причин придумает, чтобы повернуть обратно. Такая защита. Другое дело тот, у кого есть цель, кто знает, что должен пройти, кто идет за чем-то или за кем-то. Как Олег. На такого заворот не подействует, его магия пассивна и вплетается в человеческое нежелание идти по такой «неуютной» дороге. Но если кто-то проявит упорство… что ж, бросим монетку и пожелаем смельчаку удачи.

— Не страшно было одному ехать?

— Нет. — Он дернул кадыком и опустил голову.

— Хотела бы я знать, как твоя бабка нашла меня, — протянула я, включая передачу и возвращаясь на дорогу.

— Пробила номера машины по базе, — парень пожал плечами, — у нашего соседа, дядьки Вани, сын в ГИБДД работает.

У меня дернулся утолок рта. Святые, как все просто в нынешний век высоких технологий. Я смогла встроиться в его быстрое течение, но не понять. То, что для многих обыденность, у меня даже представить не получается.

— Что она тебе пообещала? — спросила я, выворачивая руль. — Сомнительно, что ты подрабатываешь почтальоном по выходным.

— Квартиру.

— Ого! — вырвалось у меня. — Серьезно?

Олег кивнул. Хороший стимул. Мы, конечно, не столица, но и не глухой медвежий угол. Жилье в областном центре на дороге не валяется. Парень не совсем идиот, раз голову в петлю не только из любви к приключениям сунул. О том, что хата на том свете ему вряд ли понадобится, он не подумал. Кто, скажите, о такой ерунде в семнадцать лет думает? Впереди — освещенная солнцем дорога, редкий березняк по краям, а не мрачные великаны нашей тили-мили-тряндии, которая при свете дня вспоминается как кошмар, навеянный жарой. Зато квартира, напротив, обретает все более привлекательные черты. Вон и парень повеселел, выпрямился, видно, уже представляет, как заживет самостоятельно. Даже жаль разочаровывать.

— Когда это Марина разбогатеть успела? — стала рассуждать я. — Квартиры дарит.

— Не, — помотал головой Олег, — вы же письмо читали, свою на меня перепишет, я единственный внук.

От его слов стало чуть ли не физически плохо. Не всем везет с бабушками.

— А сама к вам переедет, — не замечая, как я скривилась, продолжал парень. — Вы ведь давно знакомы…

Олег озадаченно замолчал. Ну, давай уже, начинай соображать, раз заговорил. Что общего у твоей шестидесятилетней бабки и странной тридцатилетней женщины, которую ты никогда раньше не видел?

— Она сказала, что у вас закрытый поселок, с улицы не попасть, охрана, — начал оправдываться парень, словно, если он произнесет эту чушь вслух, она станет правдой. — Я даже подумал, что сосед ошибся адресом, когда приехал. Пять пустых развалюх и все. Вряд ли бабушка туда поедет, хорошо, что вашу машину вовремя увидел, — он покачал головой.

— Что конкретно ты должен был сделать? — перебила я.

— Найти вас, передать письмо.

— Как это поможет твоей бабке освободить квартиру? — Я не скрывала иронии.

— Ну, вы замолвите за нее словечко в кооперативе, — судя по дрогнувшему голосу, он и сам сомневался в таком определении.

— И как это сочетается с моим нежеланием общаться? — Олег молчал, и я продолжила: — Ты выследил незнакомого человека. Не подошел, не передал привет от бабушки, раз уж мы такие хорошие подруги, не пригласил от ее имени в гости. Существует еще и телефон! Делай выводы. Стала бы я помогать добровольно? Больше похоже на попытку поставить перед фактом или, чего доброго, на шантаж.

Парень фыркнул, но, судя по складке на лбу, задумался.

— Перестаньте, — Олег сложил руки на груди, — вы знакомы. Во-первых, вы одна, наверное, ее по имени еще называете, — высказался он, я мысленно чертыхнулась. — Во-вторых, она мне вашу фотку показала. Фамилия, имя, прописка — все совпадает. То, что не общаетесь, так поссорились, давно. Ничего, станете соседями, помиритесь. — Он даже вперед подался. — Если помогу, она на сбережения домик купит и за город уедет, а квартира мне достанется. Друзья пальцем у виска крутили, не верили, идиоты. Ну, ничего… теперь-то…

— Теперь-то эти дурни обзавидуются, — с чувством продолжила я. — Все девчонки твои.

Олег отвернулся и стал смотреть на дорогу. Обиделся. Тоже мне искатель приключений. Индиана Джонс хренов. Чуть ужином не стал, а теперь обижается, что кетчупом не приправили. Я протянула руку и потрепала парнишку по волосам. По крайней мере, это должно было так выглядеть. Что уж подумал Олег, неизвестно, но дернулся весьма натурально. Я осторожно сунула зажатый меж пальцами каштановый волосок в карман кофты и застегнула молнию.

Больше всего меня удивляет, что наша тили-мили-тряндия существует вполне официально и даже есть на карте. Правда, называется она более тривиально — село Юково. Вернее, стежка изначально образовалась под настоящим, человеческим Юковом. Подействует заворотка «направо пойдешь» — и попадешь в обычное селение, а не подействует — «прямо пойдешь» в нечеловеческие, но такие гостеприимные объятия.

Как показало время, такое соседство не пошло людям на пользу. Кто-то уехал, кто-то умер, а кто-то пропал без вести. Не прошло и десятилетия, как село «умерло». И тут же «воскресло». То есть для областных властей ожило. Никого не удивило, что в заброшенное Юково стали съезжаться люди, строить дома и жить. Никто не приехал проверить десяток заброшенных домов, никто не думал, что теперь Юково — это село в глубине мира, а не пустынное поселение с двумя зарастающими крапивой улицами. Налоги платят, законы не нарушают, выборы проводят, с инициативами не лезут, дотаций не просят — идеальный электорат. Наш Семеныч подсуетился, перевел Юково из подпольного положения в легальное. К слову сказать, ни одного чиновника мы у себя не видели, местные даже спорят по поводу вкусовых отличий оных от обычных людей. В уме нашему бессменному старосте не откажешь, теперь наша администрация (считай, ведьмак) вполне легально выдает паспорта, свидетельства о рождении и другие документы. Теперь совсем нечеловеческим созданиям гораздо проще влиться в общество, жить и охотиться в нем. Иначе этот юный следопыт и его не менее деятельная бабка фиг бы меня нашли. В новом мире все решают не люди, а бумажки, запись, сделанная в журнале регистрации, за номером…

Если выехать из стежки и придерживаться юго-восточного направления примерно семь километров, минуя Барское, не заезжая в Борисцево, через Козьмодемьянск и Комарово, в Кормилицыне свернуть налево на Большую Октябрьскую улицу, к слову сказать, большой она была исключительно в воображении жителей Ершова, Нагатина и Красных Ткачей, через которые проходит, а ближе к Карабихе плавно переименовывается в Московское шоссе, которое, в свою очередь, упирается в трассу М8 «Москва — Холмогоры» (тут уже не заблудишься, километров пять до города и все время прямо), попадешь на место.

Ярославль — областной центр с населением около шестисот тысяч человек. Мой родной город. Ни большой ни маленький. Ни хороший ни плохой. Какой есть. Никогда не хотела уехать из него, никогда не думала, что уеду.

— Куда? — Я остановилась на первом перекрестке: Московский проспект и улица Калинина.

— Прямо, — Олег откинулся на спинку, — до автовокзала, там направо. Мы у «Фараона» живем.

Логично. Игра в казаки-разбойники началась с этого торгового центра. Тридцать лет назад такого явления как гипермаркеты, торговые площади, не наблюдалось вовсе. Самым близким к нему был универмаг «Ярославль», сейчас, кстати, отреставрированный и готовящийся к новому открытию. Я до сих пор иногда впадаю в ступор от всего происходящего. После переселения в наше ненормальное Юково, этот мир кажется слишком быстрым, слишком суетливым, бесполезным, что ли. Примерно раз в неделю я езжу за покупками, брожу со слегка очумелым видом по торговым центрам, большим гипермаркетам, рынкам. Иногда возникает ощущение, что они строятся чуть ли не за ночь. Раньше меня, как человека, пережившего талоны на продукты и тотальный дефицит, сильно поражало современное многообразие, даже возникало желание начать скупать все подряд, ибо запас карман не тянет. Теперь же осталось лишь легкое любопытство: что еще нового придумали, чтобы продать что-либо. Раньше мы охотились за товарами, теперь они за нами. Как говорит наш Семеныч: «Человек такая тварь, как таракан, быстро ко всему привыкает». Сравнение нелестное, но не согласиться не могу.

Я свернула к «Фараону». Знала бы, сколько будет проблем, в жизни бы сюда за продуктами не заехала. Чаще всего я отоваривалась в «Вернисаже», на выезде из города, а сюда заглянула из любопытства, и так неудачно. Хоть я и постаралась выкинуть эпизод из головы, он имел свои последствия, и они сейчас сидели на соседнем сиденье.

«Фараон» напоминает пирамиду. Логика тех, кто придумывал название, шла извилистым путем, но определенная связь прослеживалась. Все торговые центры имеют схожую внутреннюю структуру. Самые дешевые и посещаемые магазины расположены в подвале, сейчас говорят «на минус первом этаже», ну, или, наоборот, на самом верху. Хотя есть вариант, что под крышей соберут все «развлекаловку».

К примеру, боулинг. Пробовала один раз, схлопотала штраф за заступ на дорожку и даже несколько раз по кеглям попала, система подсчета очков так и осталась тайной за семью печатями, так что сильно я не впечатлилась. Кинотеатр «три дэ» после прохода через стежку — развлечение для детей, да и к современным фильмам я осталась равнодушна, много шума, беготни, толку ноль, логики тоже, впрочем, я на роль ценителя-критика не претендую, если всем нравится, то и на здоровье. Все остальное попроще — типа ресторанов, кафешек, бильярда, много детских городков.

Подвал же всегда отведен под какой-нибудь огромный магазин, торгующий всем подряд. Пирамида «Фараона» была построена таким образом, что смотришь с одной стороны — в здании три этажа плюс подвал, с другой — четыре, соответственно, минус первый становится первым.

Была среда. Изначально я никуда не собиралась, но Пашка попросила отвезти ее в город за специями. Сама она машину не водила, предпочитая, напрашиваться в попутчики. Я могла бы и отказать, но не стала. Во-первых, она единственная, кого я с натяжкой могла назвать подругой в нашей ненормальной тили-мили-тряндии. Во-вторых, она из всех видов мяса предпочитала крольчатину и курятину, что согласитесь, радовало больше всего. Но как шутила сама Пашка, человек, что кролик без соли и специй, — гадость редкостная, так что путь наш лежал прямиком в торговый центр.

Я бросила машину на парковке с той стороны, где «четыре этажа» и прямой вход в гипермаркет. Войди мы с главного входа, и пришлось бы миновать целую улицу бутиков, спуститься на эскалаторе, я их терпеть не могу. Хотя такая мысль была… можно было заскочить в ювелирный, как знать, десятиминутная задержка — и наши пути никогда бы не пересеклись. Мало того, я всегда перед возвращением в Юково захожу в ювелирный. Кроме того раза. Не думаю, что Пашка оценила бы мою страсть к ювелирным украшениям… ну, почти к украшениям.

Сразу с парковки мы прошли в торговый зал. Узкие проходы, товар не сложенный, а сваленный на стеллажах, ценники, разбросанные как бог на душу положит. Мы не жаловались, в следующий раз предпочтем магазин, более склонный к порядку. Пашка тут же направилась в бакалейный отдел, или как он там правильно называется, сейчас накидает полную тележку трав, специй, приправ и тому подобного. Мешать я ей не стала, и, пусть вкусовые пристрастия у нее более традиционные, чем у остальных, выслушивать, какой именно соус больше подходит к печени, а какой — к сердцу, я не имела не малейшего желания. Мало того, закрадывались смутные сомнения, что она не только для себя покупки делает, а для того же старосты, к примеру. В общем, я за ней не пошла, а она не стала настаивать.

Тогда я зачем-то стала перебирать сковородки, составленные в неаккуратную стопку, словно мне так уж необходима еще одна. Скорее, от безделья — оно еще никого до добра не доводило. Странный день, куча мелких совпадений, приведших к одному большому.

Стопка посуды закачалась, я неловко дернула рукой и порезалась. В это сложно поверить, но именно так. Какому придурку придет на ум сделать края какой-то формы для запекания острыми? Видимо, все же нашелся такой. Естественно, сковородки, блинницы, какие-то еще штуки, правильных названий которых я не знаю, разлетелись в разные стороны и, громко звеня, покатились по проходу, отскакивая от стеллажей и даже увлекая с собой другие товары. Я промычала что-то непечатное, но вечное, и сунула палец в рот.

Вот и все происшествие. Плюнуть и забыть. Максимум — выслушать ругань продавца с жалостливо-виноватым видом, вроде ничего даже не разбила. Словом, рядовой случай. Одно но — все, кто был в торговом зале, повернулись и посмотрели на меня. Сочувствующе. Брезгливо. Осуждающе. Равнодушно. Раздраженно. И даже с интересом. Я же была занята исключительно раной, роясь в сумке в поисках пластыря.

На первый вопросительный окрик: «Ольга!» — я лишь дернула плечом. Мелькнула мысль, что Пашка быстро управилась.

— Ольга, — на этот раз ближе.

— Что? — Я повернулась.

И узнала ее сразу, несмотря на то что прошло много лет. Очень много. Не буду врать, что она не изменилась, но все равно узнала и, мало того, позволила этому узнаванию отразиться в глазах. Пусть лицо расплылось и покрылось сеткой морщин, но зеленые, хоть и немного выцветшие, глаза остались прежними, задорно вздернутый нос и веснушки, которые она так ненавидела в молодости. Маринка всегда была первой красавицей нашего двора, чуть стервозной, своевольной, смелой. Я на ее фоне смотрелась блекло, та самая некрасивая подружка, которую берут на свидание за компанию, для друга. Так было пока я не встретила Кирилла. Но сейчас не об этом.

— Ольга, — повторила она и схватилась за горло.

Понимаю, я бы еще не за то схватилась, если бы встретила подругу детства такой, какой запомнила тридцать лет назад. Хотя по объективному времени, я старше ее на пару лет. Несмотря на испуг, Маринка по-прежнему была красива. Знаете, есть такие люди, которые даже стареют достойно. Как правило, они не измучены тяжелой работой и не согнуты жизненными обстоятельствами. Мне оставалось порадоваться за нее. Ну и немного позавидовать.

— Извините, вы ошиблись. — Я повернулась, собираясь уйти.

— Ага, как же. — Маринка ловким движением схватила меня за руку и перевернула ладонью вверх. Там, как и положено, была родинка, небольшая, ничем особо не примечательная, кроме места своего расположения. Много вы знаете людей с родимым пятном в самом центре ладони?

— Точно. Ошиблась, — повторила женщина, подняла другую руку и чуть откинула волосы со лба. Наверное, надо было вырваться, послать, в конце концов, надоедливую старуху. Но что-то подсказывало мне, что уже поздно, уже ничего не изменить. Справа у линии волос у меня был шрам. В лучших традициях современной молодежи и их тайных мечтаний. Правда, самый обычный, прямой, маленький, сантиметра полтора, тоненькая ниточка чуть плотнее на ощупь, чем остальная кожа. Если не знать, ни за что не разглядишь. Получен он тоже донельзя примитивно: в детстве я наступила на длинный подол ночной рубашки и неудачно упала головой о спинку кровати.

Надеюсь, осмотр закончен, была у меня еще одна «особая примета», чтобы увидеть, придется снять штаны…

— Что вы тут устроили? — к нам, громко цокая каблуками, спешила продавщица, или администратор торгового зала, как они там теперь называются. — Кто за это платить будет? А убирать? — Девушка в фирменной бордовой юбке и белой кофте с эмблемой магазина сурово осматривала беспорядок.

— А-а-а… — не зная, что сказать, я лишь могла выдавать непонятные звуки, мысли метались, как сумасшедшие, и последнее, о чем я думала, это разбросанный товар.

— Сейчас. — Маринка развернулась, не отпуская моей руки, правильно, я бы смылась при любом удобном случае. — Прям разбежались! По закону, ваш товар должен быть устойчиво выставлен, а это… — Она качнула ближайший стеллаж, на пол тут же посыпались какие-то то ли подставки под ложки, то ли держатели для салфеток, то ли и то, и другое, хорошо, хоть пластиковые. — Расстояние между стеллажами — 4 метра, а у вас сколько? Моя подруга вообще поранилась. Развели бардак, а мы еще и виноваты. Вот подадим на вас в суд и посмотрим, кто кому и что оплачивать будет!

В другой ситуации я бы посмеялась. Маринка всегда была такой предприимчивой, что ли, то есть не для любителей на чужом горбу в рай въехать. Говорят, с возрастом некоторые черты усиливаются.

— Я сейчас охрану позову… Женя! — Голос у девушки предательски задрожал, а когда на крик никто так и не появился, той ничего не оставалось, как кинуться куда-то в боковой проход, угрожающе бормоча, неизвестно кому теперь больше достанется, нам или неведомому Жене.

— Ты до сих пор в розыске.

Святые! Я вздрогнула, Маринкин взгляд стал слишком пристальным, колючим. Ничего хорошего мне это не сулило, и пусть минуту назад она меня защищала, сейчас передо мной была та же решительная и себялюбивая женщина, что и тридцать лет назад.

— Вряд ли, — я не стала больше притворяться, — через семь лет пропавших без вести объявляют погибшими. — Я повернулась к старой подруге: — Тебя поднимут на смех, в лучшем случае. В худшем — окажешься в сумасшедшем доме.

Я постаралась восстановить душевное равновесие. Времена, когда я тушевалась перед ее напором и соглашалась на любые, даже самые глупые поступки, давно миновали. Я надеюсь. Да и документы мне Семеныч выправил настоящие, не подкопаешься.

Легкая тень сомнения на ее лице. Легкая.

— Кто-то же должен тебя искать? Не все же умерли… Леша? Даша? — Она стала наугад перебирать имена родных.

Леша? Брат, вот он-то как раз и умер. Давно. Спился.

Даша? Сестре удалось поступить в Лос-Анджелесскую академию танца и сразу после окончания нашего родного физвоза уехала в Штаты. Так там и осталась. Слава святым. Надеюсь, у нее все хорошо.

Но пора прекращать этот вечер воспоминаний, пока старая подружка не добралась до имен, отмахнуться от которых я не смогу.

— Зачем тебе это надо? — Я выдернула руку — Я сейчас уйду, и мы больше никогда не увидимся. Лет тридцать как минимум.

В любом случае ситуация не оставила мне выбора. Маринка не знала, чего хочет от меня, но отпустить свалившееся чудо было выше ее сил.

Специи стояли в отделе ближе к кассам и дальше от входа. Возможно, отголоски скандала докатились и туда. Хотя какой скандал, так… пошептались немного. Возможно, Паша решила проверить, как там ее бесплатный водитель, или все еще проще, и она уже нашла все, что хотела… Но, когда она выросла позади старой подружки, ни тележки, ни пакетов при ней не было.

— Привет, — протянула она вроде бы даже дружелюбно, только убежать захотелось еще сильнее, чем раньше. И подальше. — Познакомишь?

В подростковом возрасте у Маринки часто отключался инстинкт самосохранения. К примеру, когда она подбила меня сбежать из летнего лагеря, и нас потом с собаками по лесу разыскивали, кстати сказать, так и не разыскали, пришлось с повинной возвращаться. Или когда в первый раз попробовали спиртное — дешевый портвейн, потом долго рвало. Или… Я хочу сказать, что действительно знала, какая она. Не у каждой хватит запала бросить перед свадьбой одного жениха и выйти совсем за другого. Мы не виделись полжизни — надеюсь, с возрастом это прошло. Должно пройти, как у всех, иначе пора уже начинать бояться. Пашка пошла на частичную трансформацию. Обычная реакция на угрозу. Когда кто-то из нашей тили-мили-тряндии видит угрозу, он ее атакует.

Пашка уже выпустила клыки, между зубов мелькнул кончик раздвоенного языка, звуки вырывались с шипящей интонацией, а если приглядеться, то можно было рассмотреть разбегающийся из-за ушей чешуйчатый рисунок на коже. Глаза сузились, зрачок вытянулся на кошачий манер и раздвоился. Последний, кто пошутил по поводу ее четырехглазости, через секунду держал в руках собственный излишне говорливый язык. Явиди не всегда способны оценить человеческие шутки. Пашка — женщина-змея. Правда, она бы не согласилась с таким определением. Она ни в малейшей степени не была человеком, никогда, в отличие от тех же Семеныча или Веника.

Я могу подстричься, одеться и загримироваться под мужчину, стану похожей на мужчину, могу обмануть людей, если верить голливудским фильмам, это весьма популярное занятие, но ни в коем случае не стану мужчиной. Так и Паша. Внешне она была похожа на женщину, выглядела как женщина, и если самкой ее еще можно было назвать, то уж чем-чем, а человеком она не являлась ни в коей мере.

— Я… — Маринка подавилась словами, на то, чтобы уложить в голове все, в чем пытались убедить ее глаза, требовалось время. Не факт, что получится.

— Нет, — я постаралась загородить Маринку, — женщина ошиблась.

Черт его знает, слышала ли она наш разговор, но стоит рискнуть сыграть в дурачков.

Один раз я видела, как убивает явидь. Это совсем не обязательно должно быть кровавым и привлекающим излишнее внимание зрелищем. Ее яд смертелен, один укус, даже порез… Человек покачнется на ровном месте, и нет ничего естественней поддержать под руку, предложить сесть. Голова закружилась. Обморок. Судорога. Остановка дыхания. «Скорая» не успеет. Наверняка слабое сердце. Наверняка. А человек не берег себя, не щадил, работал на износ. Мегаполис. Нагрузки. Плохая экология. Никому не нравится думать, что он может умереть так просто и быстро, без причины, на улице. А потому сам виноват, не следил, не берег.

Больше я этого видеть не хочу.

— Она ошиблась, — повторила я, подхватила Пашку под руку и потащила к кассам. Вернее, она позволила себя потащить, В торговом зале нам вслед растерянно смотрела Маринка. Не скажу, что вечер встречи выпускников удался.

Пашка не потребовала никаких объяснений, ограничившись парой выразительных взглядов, которые я проигнорировала. Зрачки, слава святым, вернулись в нормальное состояние. Ну, нормальное для меня, не для явиди.

Помню, что остановила у другого магазина, попросила ее не задерживаться и купить уже эти несчастные специи. Сама осталась в машине и минут двадцать развлекала себя размышлениями. Если бы Маринка осталась лежать там, то и это событие не стало бы для змеи чем-либо из ряда вон выходящим. Так чего она испугалась? Почему едва не скинула маскировку?

Мы никогда это с ней не обсуждали. Делали вид, что все нормально, что мы подруги. Никогда не откровенничали. Закрывали глаза на такие вот недоразумения. И не ели людей. Иногда для подобия дружбы этого более чем достаточно.

Кто же знал, что подружка успела записать номер машины? Чья молодость осталась в прошлом на самом деле? До сегодняшнего дня я не задумывалась, насколько легко меня найти, если задаться целью. Информация хранится в железном равнодушном нутре сегодняшнего людского бога — компьютера. Надо лишь извлечь, сесть в автомобиль и, поплутав по проселочным дорогам, позволить себе удивление от созерцания настоящего старого Юкова. Если не повезет, на обратном пути заметить яркую машинку, трактор, грузовую «Газель» или человека с рюкзаком, так похожего на обычного колхозника или лесника, твердо ступающего по стежке. Можно спросить дорогу или увязаться тайком. Результат один. Если есть цель, значит, переход тебе по силам. Но по силам ли тебе выжить там, где людей принято считать едой?

— У знака налево. — Парень указал на ближайший съезд во двор, по бокам которого росли пышные кусты, из них стыдливо выглядывал знак ограничения скорости.

Я свернула к обычной кирпичной коробке «пять на пять». Пять этажей, пять подъездов. Такие строили в 60-70-х годах прошлого столетия. Домики чем-то напоминали коробки из-под обуви, вытянутые, серые и одинаковые. Маленькие квартирки для маленьких жильцов. Узкие коридоры, кухни на пять квадратов. Получить такое жилье для мамы было пределом мечтаний — выбраться наконец-то из нашей коммуналки. В далеком детстве наши дома стояли друг напротив друга. Маринкин — построенная в прошлом веке городская резиденция какого-то купца, фамилию уже и не вспомню. Наш — бывший флигель для прислуги этого же самого купца. Несмотря на классовые различия построек, жили в них люди одинаковые, в одинаково суровых условиях коллективного хозяйствования. Но господскому дому повезло больше, его как памятник архитектуры расселили первым. Наш должен был стать следующим… Сменилась эпоха, а он до сих пор «следующий».

Мы вышли из машины, парень свернул к первому же подъезду. Я обернулась: «Фараон» просматривался отсюда боком и вход на минус первый напоминал въезд на подземную стоянку. Парковка полна машин, то и дело ее пересекали люди с заполненными яркими коробочками-тележками. Зачем? «Зачем, — спрашивала я себя, — я приехала сюда».

Парень прикоснулся кругляшком ключа к панели домофона, современного стража подъездов от бомжей, курящей молодежи и котов, и потянул дверь на себя. В лицо сразу дохнуло сигаретным дымом и кошачьей мочой. Не помогло. Видимо, это внутренние, а не внешнее вредители. Обычный подъезд, темно-зеленые стены с местами облупившейся краской. Бывший когда-то белым потолок покрыт подпалинами от зажигалок. Черные пятна складывались в имена и их характеристики, в хрестоматийное слово из трех букв, а в некоторых местах, для особо непонятливых, подкрепленное рисунками.

— Нам на пятый, — сказал парень и загрохотал башмаками по лестнице.

Звук странным образом отражался от стен. Звукоизоляция тут так себе, зато акустика хорошая. Лифта нет. Если бы дом был шестиэтажным, лифт установили бы в обязательном порядке, а в постройках высотой не более пяти этажей это совсем необязательно. По строительным нормам, не по человеческим. Как живут старики на верхних этажах, оставалось лишь гадать, туда-сюда не больно-то побегаешь. Не от хорошей жизни же Маринка пошла на это, наверное. Оправдание так себе.

Мы поднимались в молчании. Обоим было о чем подумать. Финишная прямая. Наши шаги причудливым образом искажались, создавая впечатление, что здесь марширует рота солдат. Жильцы уже привыкли и вряд ли слышат, человеческое внимание избирательно. Помню, мы с Кириллом жили в крохотной квартирке на окраине города, в метрах четырехстах от окон проходила ветка железной дороги. Поезда ходили по расписанию и всегда сигналили, так как станция была неподалеку. Первые пару месяцев у меня аж зубные пломбы вибрировали от дрожи земли да бокалы в серванте звякали. Они и потом подпрыгивали, но я перестала замечать, перестала слышать, перестала видеть, чувствовать и раздражаться. «Человек ко всему привыкает». Когда меня сочувственно спрашивали, как я могу жить и растить ребенка в таком кошмаре, ответом был лишь недоумевающий взгляд. Искренний взгляд. Никакого кошмара. Мы видим то, что хотим увидеть, и слышим то, что хотим услышать.

Я сунула руку в карман и коснулась скомканного листа бумаги. Как она решилась на такое? Одно обращение чего стоит…

В духе старинных зарубежных детективов.

Первые два пролета мы преодолели на одном дыхании и, не сговариваясь, замедлились. Нам обоим нужно подумать, нужно время — пусть пара минут ничего и не изменит.

Деловой документ, ни больше ни меньше. Если бы в тот памятный день полгода назад я была одна! Тон этого гипотетического договора с дьяволом пропитан безумной надеждой и боязнью ошибиться. Это мог написать сумасшедший, или помешанный на фольклоре, или писатель-фантаст, или тот, кто верит в чертовщину. На самом деле верит. Кто знает о существовании созданий, отличающихся от людей. Попробуйте набрать в Сети — ссылок будет несколько сот тысяч. Вы посмеетесь над парочкой и закроете. Вы не отличите правду от вымысла, вы даже не будете знать, что искать, в каком направлении двигаться. Маринка тоже не знала, да и не испытывала такого желания. Пока не встретилась со мной. И с явидью.

Третий пролет за спиной. Олег оглядывается, в глазах беспокойство. Не знаю, чувствует ли он это. Скорее да, чем нет. Неопределенность. Чем бы ни закончилось сегодняшнее приключение, а для него это именно приключение, потому что воспоминания не так остры, они сгладили стремительность и неподвижность ветра-охотника и зачарованный взгляд Веника, что-то все равно изменится. В жизни. В нем самом. Он это чувствует.

Я снова коснулась листка, словно в нем заключена некая сила притяжения, неправильное всегда привлекает. Марина знала, что искать. Двойные зрачки явиди не та примета, которую забудешь. Вряд ли она узнала много, листая перекрестные ссылки, но достаточно, чтобы осмелиться на сделку. Цена товара ее не волновала, а в его качестве она уже убедилась. Молодость. Долгая жизнь. В магазине, кроме Пашки, была и я, все такая же, как и в день своего исчезновения тридцать лет назад. Первая красавица решила вернуть свою красоту.

Далее Маринка витиевато и многословно пытается объяснить, чего собственно ей надо от нечистой силы. Заметно, что она пыталась дать разные определения, старалась не допустить двояких толкований. Всемирная сеть предупреждает, как нечистые силы могут извратить самое простое желание. Пыталась. Что она хочет, ясно из первых же строк, все остальное только добавляет простора для фантазии, не зря же говорят: «Краткость — сестра таланта».

Можно поразмышлять и представить, что план Маринки удался, письмо прочитал кто-нибудь из наших. Семеныч может заговорить вещь заказчика, наденешь, к примеру, кулон и будешь выглядеть лет на двадцать, молодой и красивой. Эффект сохранится на века, ты еще этот артефакт по наследству передашь. Такой тебя будут видеть все, такой ты будешь и на фото, и на видеосъемке, такой будешь отражаться в зеркале, гарантирую. Один нюанс. Слово «видеть» ключевое. Ведьмак наложит живой морок, он позволит отмотать так тяготившие тебя сорок лет (Маринка решила стать моложе меня, ничего удивительного, она всегда была впереди). Правда, чувствовать себя все равно будешь на шестьдесят: колени болят, давление скачет, зубные протезы натирают, метеоризм в самый неподходящий момент и свежий кефир по вечерам, бессонница… Ты станешь молодой старухой. Иллюзия, какой бы качественной она ни была, не вернет задора молодости (кстати, в договоре о здоровье ни слова) и не заставит «внутреннюю тебя» жить, не вернет жажду жизни.

Не самый худший вариант. Есть и такие, кто вообще не стал бы выполнять обязательства, и, поверьте, клиент со слезами на глазах их поблагодарит. Искренне и от всего сердца. Род психарей обширен. Можно встретиться с баюном. Наш Лёник — настоящий мастер, при всей своей нетерпимости не восхищаться его смертельными навыками я не могу. Это не делает его безопасным или хорошим. Он расскажет тебе сказку, красивую и со счастливым концом, ты поверишь каждому слову, — и уйдет в мир бабушка, вообразившая себя юной девушкой. Она забудет про скрипящие колени и бессонницу, забудет о несварении и морщинах. Заканчивают такие люди плохо: либо в сумасшедшем доме, либо в петле, впрочем, таблетки, газ и поезд тоже годятся.

Кто еще? Исполнитель желаний. Встреча с джином — это классика. Не в нашей стежке, гораздо глубже, но теоретически такая возможность есть. Эти создания убедят тебя в чем угодно, даже в том, что ты прима-балерина Большого театра весом под сто килограммов. Бред, вызываемый джинами, больше похож на наркотический, он и технически возможен лишь при физическом контакте, к слову, баюн заболтает тебя, а этому надо еще и потрогать. Исполнитель желаний пропитает тебя той вариацией реальности, в которой ты захочешь остаться. И ты останешься. Минута навязанного бреда запертому в собственной голове человеку покажется годом. Суть в том, что после встречи с джином ты уже больше никуда не пойдешь, ты останешься в его власти до конца, что бы ты ни увидел, тело не сдвинется с места. И да, ты умрешь. Максимум через час фантазия достигнет апогея. Исполнитель высосет из тебя все желания, все фантазии, мысли, чувства. Он будет подкидывать в эту топку дров, пока у человека не останется сил на то, чтобы мечтать и даже думать. Он выжмет вас досуха. Минуты его трапезы — годы счастья для вас. Но желать бесконечно нельзя, чаще всего последнее желание этих «счастливчиков» — уйти. Джин исполнит и его. Они всегда исполняют.

Мы почти пришли, один пролет — и я уже вижу дверь. Железная, тяжелая, такую принято называть гаражной. Несколько раз ее перекрашивали, неаккуратные мазки оставили следы на вычурных жестяных цифрах, единице и восьмерке. Восемнадцатая квартира. Олег звякнул ключами. Мы пришли. Дверь как последнее препятствие между мной и прошлым, между мной и настоящим. Темная узкая прихожая, зеркало, в котором мечутся смутные тени, под ним полка со всякой всячиной: от расчески до мобильного телефона и книги в мягкой обложке — традиционный уголок с полками для обуви и антресолью для шапок. Скорей всего, осталась в наследство от родителей. Что ж, мне и того не досталось, не заслужила.

Парень включил свет. Если у меня и были сомнения, то от них не осталось и следа, достаточно было посмотреть в лицо старой подружке в то самое первое мгновение. Маринка стояла в коридоре и если кого и ожидала увидеть, то не внука в моем сопровождении. Но она быстро взяла себя в руки, испуг и разочарование сгинули без следа. Будь я менее внимательна, засомневалась, не почудилось ли. У наших на стежке столько выражений, и они так быстро их меняют, что быть наблюдательной не прихоть, а необходимость. А она пока человек. Надеюсь, им и останется. Но решать не мне.

Марина улыбнулась, она всегда умела делать хорошую мину при плохой игре. Я ответила тем же. Играть так играть.

— Молодец, Олег, — похвалила она внука.

Тут самое время добавить, что квартиру он честно заработал, но она промолчала, мы обе понимали, что не видать парню награды как своих ушей. Хорошо, что он не мой внук, но внутри что-то предательски дрогнуло.

— Иди к себе, — тепло сказало подружка, — как обед разогрею, позову. А мы пока поговорим.

Парень без единого слова скинул обувь ушел куда-то вглубь квартиры.

— Послушный, — не скрывая иронии, прокомментировала я.

Старая подружка поморщилась, развернулась и, ни слова не говоря, пошла по коридору. Посчитав это приглашением, я потопала следом. Слышать правду всегда неприятно.

Кухня, как я и представляла, была очень маленькой. Стол, плита, раковина, холодильник — больше ничего не влезет при всем желании. Сесть негде, да мне и не предлагали.

— Ты поможешь? — спросила Маринка напрямую. Притворство отброшено, и никаких хождений вокруг да около. Мы одни, стесняться некого. Будь я на месте внука, давно бы уже уши грела.

Знаете, где-то в глубине души я понимала ее желание. Понимала как женщина. Не в полной мере разделяла, но могла представить, каково это день за днем следить за отражением в зеркале, видеть неизбежные перемены, морщины, отвисающую кожу, пигментные пятна, видеть, как седеют волосы. Подавляющее большинство предпочитает решать эти проблемы с помощью ботокса и краски. Да, я могла бы понять. Если бы не последние строки ее договора-письма. Она пыталась сжульничать, заплатить за свое желание не своей жизнью.

На долю секунды мелькнула мысль помочь ей по-своему, так я точно сохраню парню и жизнь, и жилье. Попросить старосту послать за вестником, так как желающим заложить душу в нашей тили-мили-тряндии мешать не принято, наоборот, всячески способствовать. Пусть закладывает собственную, чужие вестник к оплате не принимает. Получит она свою вечную молодость, ну, и в качестве дополнительного бонуса превратится в нечисть, ибо то, что вестник проделает с твоей душой, без последствий не останется. Живой пример — мой сосед Веник. Маринка станет падальщицей, или лгуной, или еще кем — нечистый мир нашей тили-мили-тряндии очень разнообразен. В любом случае дорога назад к внуку ей будет заказана. Лгуна — создание, лишенное собственной кожи, а потому вынуждено снимать ее с людей, надевать на себя, закукливаться, пока не прирастет. Фактически они превращаются в своих жертв, возможно, молодых и красивых. Так и ходят, пока чужой покров не начнет гнить и расползаться. А он начнет. Тогда требуется следующая обновка. Старые лгуны забывают не только свою изначальную внешность, но и пол. Останавливало меня то, что в мире станет одним монстром больше.

— Неужели это того стоит? — отвращение прорвалось в голосе.

— Это у тебя надо спрашивать, — сквозь зубы процедила она. — Избавь меня от проповеди, сама не белая овечка. Расскажи-ка, куда пропали Кирилл и Алиса? — Она с торжеством посмотрела на меня. — Сама-то цветешь и пахнешь.

Я сжала зубы, рот моментально наполнился медным привкусом крови, а в голове забили набаты. Нельзя показать, что она меня задела. Нельзя. Это моя боль, и я ни с кем не хочу ее делить. Боль из тех, что со временем не слабеет, а лишь набирает остроту, из тех, что не лечится даже выстрелом в голову. Моя Алиса нашла кроличью нору и ушла во тьму так далеко и глубоко, что возвращаться уже было поздно. Мне пришлось идти за ней. И я нырнула следом. Без раздумий и колебаний. А когда вынырнула, шло уже второе десятилетие нового тысячелетия.

— Ты спрашиваешь, стоит ли оно того? Что еще мне остается? — Марина стиснула зубы и зло проговорила: — У меня ничего и никого нет. Пусть для Олега я давно стала привычкой, а не любимой женщиной, он хотя бы был рядом, пока не схлопотал инфаркт. Светка вон сына в честь его назвала, а сама в день его десятилетия сгинула. Отметили праздник. Автокатастрофа. Моя Светка! Что у меня осталось, кроме меня самой?

— Внук, — ответила я.

— Внук… — Она выплюнула слово, будто непристойность. — А ты знаешь, что Света не должна была в этот день никуда ехать, не должна была встретиться на окружной дороге с той фурой, потерявшей управление, если бы не этот… этот не устроил истерику, видите ли, ему не подарили какой-то диск с игрой к его ящику! И она поехала, пообещала любимому сыночку. Назад не вернулась.

— Мне жаль.

— Плевать. Всем жаль. Даже этому… уж я-то позаботилась, чтоб он не забыл. Только это ничего не меняет, — с горечью отмахнулась старая подруга и так неожиданно схватила меня за руки, что я даже не подумала вырваться. — Помоги мне! Богом прошу, помоги! Это шанс. Я начну все сначала, построю жизнь с нуля. Оставлю Олега в покое, бог ему судья, я же вижу, осуждаешь. Пусть так. Сама заплачу, скажи чем! Все отдам. Ольга! Помоги!

Она всхлипнула и зарыдала. Я выдернула руки и едва сдержалась, чтобы не вытереть их о джинсы. Чего я ломаюсь? Взять да и продать ее демону. Если сильно захотеть, можно попробовать связаться с хозяином нашей и сотни других стежек. Мне точно такое зачтется. Что-то во мне даже жаждет такого решения и замерло в предвкушении, представляя, как это будет. Уж кто-кто, а демон вернет ей настоящую молодость, без всяких словесных эпикризов, ну и оставит у себя в вечном услужении. И будет Марина нужники в поместье чистить да лакеев развлекать, в лучшем случае. В худшем — хозяин каждую пятницу, или субботу, тут как повезет, будет выгрызать ей кишки на потеху съехавшимся гостям. Потом, конечно, взмахом руки излечивать и снова выгрызать. Каждый день она будет жить в ужасе, ожидая очередной праздничной трапезы. Умереть таким «живым блюдам» позволяют редко.

— Ольга? — позвала Маринка.

— Нет, — выдавила я ответ и тут же пожалела, надо было пробормотать что-нибудь невнятное, но обнадеживающее, пусть бы ждала, — я не за этим пришла.

— А зачем?

— Остановить. Спасти.

И тут она захохотала. Взахлеб, визгливо, безнадежно. Так смеется тот, кто все для себя уже решил, тот, кому нечего терять, тот, кого здесь уже ничего не держит. Тот, для кого слов убеждения не существует.

Вот и поговорили. Я развернулась и пошла в прихожую. Если раньше я еще надеялась, то теперь уже нет, этот полубезумный смех все расставил по своим местам.

Из одной из дверей выскочил Олег. В глазах — беспокойство пополам с паникой. А смех все звучал и звучал, в него стали вплетаться хрипы и какие-то безнадежные подвывания.

Я быстро, не давая себе возможности передумать, достала скомканный лист. Расправила и припечатала ладонью парню на грудь. Орденов не держим, извини.

— Что происходит? — испуганно спросил он.

— Если ты все же решишь прийти в гости, то делай это с открытыми глазами.

— Что? — Он машинально придержал письмо.

Пользуясь моментом, я быстро развязала веревочки и сдернула с его руки браслет. Кожа привычно согрела пальцы, маленькие камушки бисера привычно впились в ладонь. Когда-то давно его так же касались руки моей дочери, моей Алисы. Я не могла себе позволить потерять то, что она когда-то смастерила для меня ко дню рождения.

Хохот на кухне перешел в громкое и отчетливое булькание.

— Бабушка, — парень кинулся на кухню, сминая листок и запихивая в карман спортивных штанов.

Славно. Надеюсь, он про него не забудет. Я вышла в прихожую. Расческа с несколькими застрявшими между зубцов каштановыми волосами лежала на полке, что я приметила ранее. То, что надо. Сняв с расчески образец, я открыла входную дверь и вышла из этого сумасшедшего дома.

Из сумки на свет появился маленький пакетик. Мне нравится думать, что именно в такие упаковывают улики настоящие, а не киношные полицейские. На самом деле пакет был самым обычным, с клейкой полосой, в таких продают бижутерию. Волоски улеглись на дно. Я остановилась, хотя до выхода из подъезда оставался один этаж, два пролета. Вы замечали, что спускаться всегда легче, чем подниматься? Я аккуратно расстегнула молнию на правом кармане олимпийки и осторожно вывернула карман. Вот он, короткий коричневый волосок, прилипший к изнанке. В этом плюс синтетической подкладки — к ней все липнет: мелкие нитки, пылинки, перья, волоски. Не зря старательно трепала парня по голове, стараясь выглядеть естественно — не просить же клок на память.

Тщательно заклеив пакет, я вышла на улицу и посмотрела на свет. Более длинные — это Марины, короткие — Олега. Хочется думать, что у внука откроются глаза. Но в любом случае я закрою им путь на стежку.

Ведь она верила, что все получится, полусумасшедшей, какой-то отчаянной надеждой, но верила. В невозможное. А парень верил ей. Жаль. Вера — субстанция хрупкая.

Осталось всего ничего — уговорить Семеныча на персональную заворотку для этих двоих. Чувствую, поторгуется он знатно. И пусть, никакая цена не будет выше человеческой жизни. Главное, ведьмаку этого не говорить.

Я завела машину и посмотрела на «Фараон». Где-то там есть ювелирный, который все никак не удается посетить. По-моему, сейчас самое время.