Глава 3

Оседлав коня, мы с мистером Олланом, так звали конюха, отправились осматривать окрестности замка. Если честно, я не думала, что он ответит согласием на мою просьбу, сразу же после того, как принц представил меня ему, это было приятным удивлением. Он тихо стоял в стороне, пожевывал сухую веточку и нагло улыбался, внимательно наблюдая, как я пытаюсь экипировать гнедого коня, при этом уворачиваясь от пинков под зад копытом, и смиренно ждал. Помощи я не просила, да и с удовольствием позволила себе пнуть коня в ответ на все его непонятные оскорбления моей персоны. Сецех фыркнул. Замер. Нагло уставился мне прямо в лицо и громко чихнул.

– Ах ты зараза, получишь у меня от Митьки клыками по упитанному заду, так сразу паинькой станешь…

– Кто такой Митька?

Голос его был мягок, снисходителен, словно ребенка воспитывает, ну честное слово. Ехидство во взгляде и язвительная улыбка напомнили мне о моем прошлом, но я не думаю, что он тот, кто может об этом узнать.

– Это мой друг. Мантихора.

Когда я первый раз рассказала о своем знакомстве с этой нечистью Анну, тот чуть ли не перекрестился, когда об этом доложили Витору, тот рвал и метал во все углы, взывая к моей снисходительности не трепать ему нервы и сидеть как все нормальные девушки в замке, вышивать крестиком, ну а если уж ядовитость моей персоны позволит, то вписаться со временем в компанию придворных дам и создавать интриги от нечего делать. Но не подбирать все то, что опасно, с клыками и когтями, не говоря уже о крыльях и шипах… Конюх лишь хмыкнул.

– Опасные у вас друзья, принцесса, – заметил он, – вот только друг ли вы ему? Мантихора все-таки кот и инстинкты их ведут, а не чувства. Но надеюсь, что ваш Митька сможет вас защитить. Это необычные животные. Раньше существовало поверье, что именно мантихора является следующей реинкарнацией. Их почитали, уважали. Некоторые поклонялись, строили храмы, словно они божество…

На мой немой вопрос он лишь глубоко вздохнул, дернул поводья и пригласил следовать за ним. Оседлав коня, я кое-как уместилась в седле, боясь свалиться в местную канаву, но предусмотрительно схватила гнедого за гриву, крепко так схватила, чтобы знал – страдать, так вместе.

– Их потом стали истреблять. Слишком много развелось. Не знаю, что послужило истинной причиной, но наступил переломный момент и буквально за несколько лет их популяция уменьшилась втрое, сейчас мантихора исчезающий вид и мало найдется смельчаков, готовых пойти против королевского указа об истреблении.

– Тогда почему же меня не…

– Просто вы – принцесса, поэтому вашу прихоть вам простили. Наш мир жесток, но он мало чем отличается от вашего мира, не так ли?

– Я не знаю, что ответить на это. Принцессы мало что знают. Они сидят в замке и ждут своего принца на белом коне, ну или хотя бы коня, раз уж на то пошло, чтобы исчезнуть.

– Вы мало чем похожи на принцессу…

Какие вы тут все проницательные! Естественно не похожа, с такими-то манерами… Все оставшееся время мы ехали молча вдоль каменной стены, что является границей. Оказывается, таких стен несколько. Эта отделяла от мира людского, та, что внутри и поменьше – аристократию местного населения от классов ниже. Чернорабочие и бедствующие находились вне зоны дворцовой территории.

Центр города был восхитителен. Вымощенные дороги, маленькие двухэтажные домики с красной крышей. Балкончики украшены цветами, которые я не видела у себя на родине. Все было вычищено, убрано, торговые лавки славились товарами высшего сорта, тканями легче пуха и прочнее стали (в чем я, если честно, очень сомневаюсь), и пекарней из высших сортов муки. Красивые длинные одежды женщины носили не только по праздникам, но и просто, чтобы выйти на улицу для прогулки. Мощные руки этих особ скрывали длинные рукава и накидки. На голове, между тонких рожек, красовались заколки и прочие женские штучки, которые я уже очень давно и в руках-то не держала. Окруженные прислугой, они посещали любимые места и наслаждались обществом друг друга. Их дети так и норовили увильнуть из-под родительской опеки и поставить пару фингалов местной шпане, но зоркий глаз нянечек, острее орлиного, пресекал все попытки осуществления детской шалости. Пение птиц, звон колокольчиков, голоса зазывал – все это с присущей аристократии этого мира элегантностью и заносчивостью. Ну прям идиллия… Как только мы вышли за пределы внутреннего круга, тут же попали в совершенно другой, полностью противоположный мир, населенный местными батраками и простым людом. Вот это мне уже как-то больше по душе – крики мужиков, пьяные драки за местную бабу, которую втихую уводит третий в уютное гнездышко, шальные дети, ворующие у тех, кто побогаче. Ор зазывал, пытающихся продать товар втридорога мимо проезжающим путникам и естественно местные развлечения вроде «попади в мишень и вот тебе печенька». Деревянные дома с соломенной крышей (где-то встречались и каменные, одноэтажные), трактиры да уличные циркачи. На дорогах грязь от повозок, животины и еще кто бы знал какой нечисти тут водится, да лучше оставаться в неведение. Чистотой и богатством тут и не пахло, все затмевала рыбная вонь с примесью других тошнотворных запахов. Чем дальше мы уходили, тем грязнее становилась местность. Если чистота у внутреннего круга сохранялась и кое-как поддерживалась, то метров через пятьсот от нее не осталось и следа.

– Оллан… мистер Оллан, – я совсем не привыкла к официальной речи, но похоже он спокойно отнесся к моей оговорке, либо просто не показал реакции, дабы потом припомнить в темном переулке, – скажите, у детей к какому возрасту рожки появляются?

Задумавшись, конюх пролепетал нечто вроде десяти – одиннадцати, сказав, что возраст лучше определять по хвосту – к десяти годам чернеет окончательно, а вот до этого он красный, как алая кровь.

– С чего вдруг спросила?

– Да так, из чистого любопытства. Мне же с вами жить, вот и узнаю втихую от вас.

Городская обитель медленно, но верно сменялась обителью лесной. Густые деревья и избитые тропы, рогатые зайчики и рыки нечисти вызывали чувство дикого интереса, нежели страха. Один такой пушистенький «зайка» прямо на моих глазах перегрыз глотку пернатой животине. С хрустом и почмакиванием вкушая трапезу, он вылизывал трепыхающееся тельце несчастной и, как мне показалось, нацелился на гнедого, отчего конь был явно не в восторге. Гневно фыркнув, он топнул копытом и прошествовал мимо с гордо поднятой головой, всем видом показывая превосходство.

– Какие у вас тут… «зайки»…

– Какие? – Конюх смеялся в седле, нервно дергая себя за бороду.

Походу дела я ему доставляю истинное удовольствие своим незнанием и бурной реакцией на все происходящее. Конечно, а вы как хотели? В моей памяти образ милого зайчика ассоциируется с безобидным пушистиком, но никак не с хладнокровным пожирателем птичек и поедателем падали. Да и такой вопиющей наглости, как нацелить свою кровавую морду на моего коня, я не ожидала.

– Пушистенькие…какие еще. – буркнула я в ответ, стараясь не смотреть на сцену жертвоприношения. – А белочки у вас тут тоже со сдвигом в эволюции? Или природа-мать только этих тварей «одарила» кровожадностью?

– Белочки, моя госпожа, – с угрозой прошептал конюх, – обычно глотки не перегрызают. Для них лакомством являются глаза несчастных жертв, что соизволили быть настолько наглыми, чтобы остаться на ночь в лесу, принадлежащем нечисти…

Драматическая пауза, холодный пот, буря эмоций на моем лице…все это вызвало дикий хохот. Минут десять этот конюх еще ржал на пару с конем, при этом стараясь не смотреть мне в лицо. Я же надулась до состояния шара и извергала гневную речь по поводу поймать и обезвредить гада, что над невинной дивчиной соизволил шутить. Зайка тем временем закончил трапезу. И как бы не смешно, но грустно. Вместо птички мог оказаться и ребенок. Человеческий ребенок, особенно когда такие твари добирались до наших городов, вгрызаясь в глотку всему, что проходило мимо.

– Не обижайся, принцесса. Ты многого еще не знаешь, так что уж прости меня старого за подколы глупые. Но, если на чистоту, ты так забавно возмущаешься…

– Э-э-э-й!! – возмутилась я скорее для приличия, нежели от негодования и присоединилась к хоровому смеху. Все-таки не такие уж они и страшные, хоть и рогатые, и краснокожие, но это ведь только внешние отличия…

– Я хотел бы показать вам одно место, принцесса, – учтивым голосом позвал меня за собой мистер Оллан, при этом все еще посмеиваясь, – думаю там вы сможете побыть одна, коли храбрости да боевого духа поднаберетесь на досуге, чтобы уж нечисть-то и не бояться более… Она в этих местах не опасна, а такие вот клыкастые твари только на мелочь нападают…

– Ну коли одна, то вы ко мне на кашу с чаем приходите, ох заварочка у меня будет мухомористая, посмеюсь я над вашими мучениями всласть…

– Я вообще-то слышу, принцесса.

– Да что вы говорите… вам послышалось, сударь…послышалось. Но про чаек не забывайте…

– Коли в гости позовешь, то чур я со своей заваркой к вам на мухоморы.

Постепенно этот старик начинал нравиться мне все больше и больше, не смотря на юмор и колкий язык, он показался мне существом сильным и справедливым. А где справедливость, там и благородство, так что толика доверия в его копилку с моей стороны-таки упала. Через несколько щепок мы вышли на тропу, что вела вглубь леса. Прошелестев меж кустов и заставив гнедого следовать за конюхом, я совсем не ожидала увидеть в таком месте дом. Правда заброшенный и покосившийся, совершенно без забора и дверей, но как ни крути – дом. Рядом журчал ручей с пресной водой шириной в приличный ров (про глубину даже знать не хочу), сгнившие мостки и бревна давно не использовались по своему прямому назначению, но земля была хорошая, я бы даже осмелилась сказать, пригодная для выращивания всякой сельскохозяйственной культуры.

– Когда-то это место принадлежало моему знакомому. Сейчас тут, как ты сама понимаешь – никого. Приходи сюда, когда пожелаешь – дверь я завтра поставлю, да и крышу мы с ребятами починим. Но не говори об этом никому. Иначе у тебя это место сразу же отнимут. Делай тут что хочешь – земля больше никому не принадлежит.

Единственное, что я могла сказать в ответ на происходящее – это «спасибо». Но других слов и не надо было. Оллан все понял, тихо улыбаясь себе в бороду и наслаждаясь моей реакций. Вернувшись во дворец, я все следующее утро размышляла о том доме. По просьбе Оллана я не буду посещать это место еще несколько дней, пока там дверь не поставят и в пригодность крышу приведут. Почему он так добр ко мне? Я же человек, которого все ненавидят и призирают за мое происхождение… Так что за скрытый смысл в его действиях? Или же нет его вовсе и он действительно желает помочь…но какова причина? Я не верю в благородство и на данный момент не хочу даже начинать пытаться верить – эти существа для меня загадка. Как их происхождение так и их цели. В каждой голове свои тараканы, но за некоторые мысли они могут поаплодировать и стоя, при этом топнув ножкой на последок уходящему в спячку рассудку. Митька мирно посапывал в углу, при этом переворачиваясь с одного бока на другой и растопыривая маленькие перепончатые крылья. Он то выпускал огромные когти, то снова прятал – в таком состоянии, каким бы милым это существо не казалось, его лучше не трогать. Нюх то у него может и отличный, да кто знает, что может этому монстрику присниться этой лунной ночью. Взобравшись на подоконник, благо широкий, есть куда примостить свои прелести, я уставилась на небесное светило, словно волк в заснеженную ночь посреди леса.

Гасли последние огни города, закрывались торговые лавки, матери загоняли детей в дома и гнали животину ко двору. Из местной харчевни доносились голоса далеко не первой трезвости и скрипучие гуслярские баллады. Ровно в полночь стражники совершали обход. Огромные, мощные, высокие войны, словно дикие животные со всей своей грациозностью осматривали каждую улочку. Их тонкие, узорчатые рога, при взошедшей луне отражали свет, поэтому ночью их всегда обматывали тканью, дабы ненароком не выдать своего места нахождения. Кончики длинных хвостов у простых нелюдей обычно волочились по земле, поэтому стражники их тоже прятали, каким образом они их крепили и к чему мне доселе не известно, но любопытно. Надо будет у Оллана спросить, хоть посмеется над моей безграмотностью относительно их расы, но в конце, надеюсь, расскажет, что к чему.

Стражники поймали какого-то не особо трезвого крестьянина за рога, увернулись от бесполезных и бестолковых ударов, скрутили обидчика и уволокли за пределы моего видения в неизвестном направление. Судя по многозначительным воплям, эти же стражники умудрились таки поймать еще кого-то и показать, что местный «напиток счастья» обычно приводит к раскаянию и убиению совести в темнице на пару с крысами, нежели к веселой и беззаботной семейной жизни у женушки под крылышком.

Митька проснулся, потянулся, мявкнул что-то не кошачераздельное и с вопиющей ему наглостью пристроился к женским коленям, пуская слюни на оные. Мои колени явно не рассчитывали на дополнительный груз и уже через пару минут я почувствовала знакомые мурашки. Ну что с этой животиной сделаешь? Пусть лежит, морда кошачья, только бы когтями не царапал, а то помирать мне еще не особо хочется, да и кровушкой истекать тоже, как говорится – все свое ношу с собой! Митька все ворочался, его явно что-то беспокоило и мне это не нравилось – кот то и дело пытался грохнуться с колен на чистый пол или куснуть дивчину за бедро, отчего эта самая дивчина была не в восторге. Пришлось рискнуть и спеть песню, я хоть голоском соловьиным не хвастаюсь, да вроде и как старые доски не скриплю…

Проснувшись наутро, я обнаружила себя спящей на кровати. Митька уже куда-то убежал. Иной раз диву даешься, как у него получается приходить и уходить незамеченным – местным мужикам только и позавидовать такой изворотливости, ведь как жены застукают – всё, одним мужиком меньше, да одной бабой больше. Потом еще царь местный жаловаться соизволит на кризис демографический… хотя тут, может быть, все иначе…нравы жестче, да наказания соответствующие… Я быстро умылась, оделась, причесалась, решила косу не плести (кому такая краса нужна), а пойти в город, освоиться, получше приглядеться. Оллан лежал на соломе, вертя зубами тростинку и насвистывая местный мотивчик соседней харчевни. С довольной ухмылкой он явно вспоминал нечто непристойное, что благородной девице знать не обязательно, поэтому мой немой вопрос остался без единого намека на ответ. Как бы я не пыталась выведать, конюх уподобился коню и всячески уходил от темы при этом успевая еще и поддеть да оскорбить меня словами заморскими, непристойными.

– Будто я не знаю их значения, ну вы как маленькие, ей Богу!

– Это откуда, позвольте полюбопытствовать, принцесса кровушки голубой еще и местный жаргон-то выучила, а? Гляжу, вы еще та девица, с приданым в виде большого сюрприза…

– Ничего, муженьку полезно будет на досуге послушать речь сладкую да колкую, с непристойностями да всяким развратом. Надо думать, прежде чем выбирать кого ни попадя, а то жизни спокойной захотел. Шиш!

При упоминании о несостоявшейся паре в образе меня и принца Шаласа, конюх поник мгновенно. Былая страсть и блеск в глазах сменились холодом и отстраненностью. Он выбросил покусанную соломинку, глубоко и печально вздохнул, пришел в себя, вновь улыбнулся как ни в чем не бывало, видимо, решил, что клыкастая улыбка выбьет все вопросы из моей дурьей башки, да не тут-то было. Закудахтали куры, заржали кони, псы грызлись из-за местной красавицы Жужы с подранным хвостом, а мы с конюхом как играли в гляделки, так и продолжали глупо таращиться друг на друга. Стоило мне раскрыть рот, как Оллан тут же мне его затыкал и твердил свое (хотя уже наверное больше мое, чем его) ненавистное «нет».

– Даже и не начинай, принцесса. Ни слова не вытянешь из старика! Как бы молода и сильна не была, прыть-то свою умерь.

– Мистер Оллан, – наступала я со всей бойкостью на несчастную жертву, – я ведь от зари до зари под вашими окнами цепями греметь буду, да выть пуще всякой псины в брачный период, пока не скажите хоть что-нибудь о сбежавшем несостоявшемся муже! Должна ведь я знать, что меня ожидает, когда ваш принц вернется. Сразу мне окопы выкапывать или покамест и обойдется?

– Дура ты, принцесса.

Сказал, как отрезал. Мне аж не по себе стало, дурно. Вся наглость и хамство как рукой сняло да в ближайшую канаву и вынесло, объяснил бы хоть, а то так совсем с ума сойду.

– Я даже не знаю, к чему себя готовить – к жуткой порке или к виселице, сама прекрасно понимаю, что людей он не жалует, так на кой меня в жены ему отдают? Выдали бы за местного, так сказать, нашли бы кого не жалко. А так и мне, и ему муки! Со стороны выглядит, словно не только меня наказание постигло. В чем ваш принц-то провинился, раз его таким подарком одарили?

Мирный договор они подписали бы и без «кровных» уз, а покуда дело в мести… да выплата долга человеческой жизнью… почему именно принц? Почему именно он? Почему в залах нет ни единого его портрета? ПО-ЧЕ-МУ?

– Ну ты и заноза, принцесса! – с чувством выругался конюх, седлая при этом коня. – Поехали, по дороге расскажу, но не все, уж прости, сам не все знаю, да и тебе вообще ничего знать не положено. Нрав у тебя, как у наших баб, хоть и личико милое… И кто таких принцесс воспитывает? Куда твоя мать глядела?

– Никуда… не глядела.

Так и ехали. Молча. Оллан понял, что тему затронул к сердцу близкую. И на том спасибо, что расспрашивать не стал, а то не люблю, когда слезы мои видят, да и плакать тоже не люблю. Голова потом болит. Жутко. Купив в местной лавке пирожок с мясом, конюх с аппетитом местного кабана уплетал его за обе щеки, а второй рукой еще и за следующим тянулся. Румяные-то они конечно румяные, бочка-то сочные, маслицем смазанные, а покуда ж знать, чем раньше это мясцо занималось? Мяукало или так, по помойкам в крысиной стае шарилось? На мой многозначительный взгляд конюх лишь ухмыльнулся.

– Тетка моя это была, баба Юрта. Не бойся, не отравленные.

– Тетка, в смысле продавала или ты мне сейчас начинку нахваливаешь?

– Тьфу на тебя! – выругался Оллан, побледнев от вопиющего хамства, – ну ты как скажешь, царевна, так в гроб вгонишь… Юрта – бабка моя, хоть и не кровная, да родная, духовная. Уже много лет выпечкой промышляет и ни разу ничего дурного не сделала. Все ингредиенты свежие, проверенные! Это же одна из лавок центрального круга! Знала бы, сколько стоит тут плата за землю, да какая очередь на эту землицу. Один промах, жалоба там, али еще чего и все. Нет места, нет лавки!

Повозмущавшись еще немного, Оллан все-таки дал мне свежеиспеченное чудо, с вызовом глядя в глаза, мол ешь, а то насильно в рот пихну да челюстью подвигаю. Делать нечего. Пришлось отведать сие яство, да так отведать, что купленный мешочек как-то сам по себе быстро опустел, отчего я сильно огорчилась. Действительно, вкусные пирожки, сытные, с пылу с жару. Облизав пальцы и вытерев их об подол (хороша принцесса), я была сыта и довольна, и вновь готовая к террору разума своего спутника по поводу несчастного ранее упомянутого принца, но внезапно меня отвлек шум толпы. Увлеченная голосами, я направила коня прямо к площади, что находилась вне центральной части города и вышла на широкую дорогу. Взрослые, дети, старики и бабки – все куда-то спешили и о чем-то перешептывались. У кого-то на лице был написан ужас, страх, кто-то же наоборот был рад и весел… и все они шли в одном направлении. Я накинула капюшон на голову, спрятала волосы, натянула перчатки, дабы скрыть свою человеческую сущность и воспользоваться шансом подслушать разговоры, и поехала вверх по дороге. Шли мы не долго, ехала я быстро. Площадь была заполнена народом, посреди которой стоял помост. А на помосте виселица. Зачитывался приговор. Его вывели под руки двое стражников. Мальчика лет десяти, не более… сняли предсмертный капюшон. Я невольно охнула и благо, что никто не заметил, все внимание было приковано к альбиносу, что стоял сейчас и слушал собственный приговор. Белые, редкие волосы до плеч спутались с соломой и грязью, черные, как смоль, рога и розовые глаза смотрели куда-то в пустоту и, казалось, не видели той толпы, что собралась посмотреть на это зрелище. Кожа цвета чая с молоком никак не вписывалась в мое уже привычное видение этих существ. Мне невольно захотелось подойти поближе, чтобы осознать то, что я увидела, попытаться поверить, но меня тут же остановила рука Оллана.

– Тебе не следует здесь быть, принцесса, не для ваших это глаз. Нам следует уйти.

Его голос был холоден и безэмоционален. Но я не могла сделать и шагу в противоположную помосту сторону. Эти глаза… полные злобы и ненависти – они смотрели прямо на меня и презирали за собственное существование. Он ненавидел собственную жизнь, отчаялся и сдался. А что еще ему оставалось? Осужденный за воровство маленький мальчик должен понести наказание и народ это прекрасно понимал. Но почему я не могу отделаться от мысли, что все это ложь? Приговор и суд… все это…

– Оллан… но ведь он, он же не мог…или… такое наказание и за воровство…

– Мы не знаем правды, принцесса. Мы должны уйти, – прошептал спутник, крепче ухватив меня за руку, – вы не должны видеть всё это здесь, иначе потом будут проблемы и у вас, и у меня. Его не будут вешать, его наказание – пятнадцать ударов плетью, так что нам лучше…

– Пятнадцать? – от этой цифры перед глазами потемнело. У нас и после пятого удара хребты богатырские ломались, коли палач со всей силы бил, а тут… – Он же не выдержит, это и дураку понятно… после десятого так точно в могилу тело положат…

– Коли жив останется подберет кто, пойдем, принцесса!

– Коли жив? Подберет? Так что же это…

Первый удар, второй удар, третий. Пятый … Хруст.

И тишина.

Зловонная, смердящая тишина.

В памяти возникли картины из прошлого. Моего прошлого. Воспоминания, что я так часто пытаюсь забыть, не дают покоя и по сей день. Ощущение лезвия на собственной руке и чтение приговора эхом отразились в совершенно опустевшей голове… Что человек, что эрр… Мы все одинаковые. И не важно, к какой расе мы принадлежим и как выглядим. Нутро едино. Гнилое, смердящее, но единое.

– А я предупреждал вас – вновь завел волынку конюх, – нужно было сразу уходить.

– Так чего ж не вытолкал, если надо было?

– Так вы все-таки принцесса, которая невестой принцу приходится. – напомнил Оллан. – Моя задача вас защищать вне дворцовых стен, в то время, как господин Анн – ваш страж внутри обители Правителей. В следующий раз я именно так и сделаю. Вы предупреждены, принцесса.

Я все еще не скинула капюшон, не люблю плакать, голова потом болит, но почему-то не могу остановиться. Спрятав лицо волосами и тканью, я тихо следовала за конюхом. Лицо мальчика никак не выходило из моей головы, чего уж говорить про хруст костей…

– Почему его за воровство казнили?

Немного помолчав, Оллан все же ответил, видимо, решил, что я уже все узнаю, так чего тянуть, если молчание затянулось?

– Он альбинос.

– Ну и что? – не поняла я, – Что в этом такого?

– Для нас…как бы это так сказать… альбиносы представляют собой нечто вроде слабого звена, знаком, что наш вид теряет былую мощь. От слабых звеньев обычно избавляются, так что … я не знаю, как было у вас, когда ты жила во дворце, но поверь, для эрра пятнадцать ударов плетью не будут смертельны. Это самое простое наказание. Наши тела крепки и сильны… но у альбиносов все иначе. Они от рождения отличаются не только внешне. Они слабы. Как физически, так и морально, не выдерживая нагрузки многие теряют разум. Они чаще остальных болеют, слепнут. Очень хрупкие создания… Есть, конечно, исключения из правил, но они редки и …

– Что за исключения? Что ты имеешь в виду?

– Есть альбиносы, которые смогли пробиться в аристократы, несмотря на свою внешность и физические данные. Обычно это философы, ученые, местные маги. Благодаря им знания не теряются, они совершают открытия, проводят обучение в академиях…ну ты примерно можешь себе представить, что войны из них никакие…Хотя, опять же, тут без исключений не обходится…

– И опять же, что ты имеешь ввиду? – мне показалось, что последняя фраза была скорее всего высказанной вслух мыслью, которая уж никак не должна была долететь до моих любопытных ушек, но этот вопрос остался без ответа, так как тему конюх сменил на старую, потрепанную, но от этого не менее важную и любопытную.

– Что ты там о принце-то хотела узнать? – защебетал Оллан, уходя от темы, – задавай вопросы, на что смогу – отвечу.

– Ну-у-у-у, – протянула я, мысленно перебирая в голове все, что накопилось за последние дни, – для начала: как сильно он ненавидит людей?

– Сразу к делу, значит, – Оллан еще немного подумал, подумал, да что-то все же выдумал в своей голове, – он ненавидит их люто и без оговорок. Тут вся проблема в том, что люди как раз и убили большую часть его семьи. На сколько я понял, смерти эти были далеко не легкие. Ты уже слышала о старшем брате, его кончина и послужила для королевской семьи последней каплей всего этого кровопролития. Шалас и еще несколько воинов видели, как умирал его брат, так что, я думаю, еще говорить что-либо излишне. Ваша жестокость привела к тем последствиям, которые мы все дружно расхлебываем на досуге… а сколько детишек полукровок, так я вообще молчу…

Чаша негодования прямо-таки выплеснулась да наполняться заново не желала…

– Вас послушать, так во всем мы виноваты! – я не удержалась, слушая о том, что люди растоптали судьбу-судьбинушку моего сбежавшего принца, будто бы и за ними греха не таилось, – А скольких вы убили? Сколько семей людских уничтожено и без вести пропало? Вы думаете, что только среди вас прибавление в образе полукровок и попорченных женщин было? Жестокость и насилие присуще не только людям. Я тоже многих потеряла в этой войне, но никогда не винила ни одну из сторон. В конфликте всегда участвуют две стороны, не меньше. Не смейте смешивать дела царские и простой люд. Поди скажи, что ты против указа, так на дыбы и в канаву! У вас разве иначе? Вы говорите, что мы развязали войну, но это же фальшь чистой воды! Появившись из ниоткуда ваша животина, та, что вроде той пушистой крольчатины, пол деревни выгрызла и детишек малых утащила для пропитания, пока народ за вилы не хватился! И сколько еще непонятного из лесов повыходило, того и гляди – Боги гневаются да проклятия насылают. Паника тогда была среди людей жуткая, все в страхе тряслись, по ночам час комендантский, в леса не ногой, а то нос сунешь – без головы и останешься. Я когда первый раз мантихору взрослую увидела, думала, что сама копыта отброшу, вместе с той коровой, что рядышком в овраге мертвая лежала, а потом откуда ни возьмись еще и вы на своем языке непонятном ерунду несли и руками размахивали! Да мы от одного вида рогов чуть с душой не распрощались, какой еще вы хотели реакции от напуганного народа, который за жизнь каждый божий день борется? Большие города еще ладно, а вот хуторки там какие, деревеньки… Не смейте говорить, что вина только наша, головой надо думать, а не жо…местом мягким, прежде чем дела решать!

Оллан все это время пытался вставить хоть слово, руками на что-то все время показывал и за голову хватался, но мой поток было не перебить и пушечным ядром. В последний момент мне показалось, что он сейчас меня и с коня скинет, и за волосы тягать начнет, и рот заткнет, но, видимо, моя бурная речь была неподражаема. Ой как я ошиблась…

– А на такую как вы, принцесса, одного сторожилы маловато будет.

Голос Рэна, казалось, своим звучанием только что проехался по моему хребту, ломая каждый позвонок отдельно, с истинным наслаждением каннибала, получающего удовольствие от всего процесса в целом. Не будь тех дней, проведенных в обществе друг друга, я была бы сейчас в опасности… Скинув наконец несчастный затрепанный капюшон, я спешилась да в глаза гневные глянула. Морда злая, глаза фонарями горят, клыки блестят и волосы чернявые на ветру, как колосья, колышутся… тьфу ты, на лирику потянуло, да драпать надобно, а то за речь мою еще и саму на дыбы…и в канаву…

– Ты считаешь, что можешь говорить о таком? Сидя у себя в замке, защищенная и укрытая от страданий простых жителей, думаешь, что понимаешь всю ту боль, что испытали на себе тысячи? С одной стороны принц прекрасно понимал, что я права и все сказанное ранее имеет место быть, но с другой, принять то, что человеческая девка пытается учить уму разуму эрра, который между прочим мог и прямо сказать, что принц за моей спиной находится, это его разозлило намного больше.

– Я от своих слов не откажусь, принц Рэн. Вы ведь ничего обо мне не знаете… что вам наврал мой отец? Что моя семья самая показательная? Что я милая и послушная девушка, слова поперек не скажу … к сожалению, принц Рэн, я знаю все то, о чем говорила не понаслышке. Не вам меня судить.

– Да что ты можешь знать, принцесса? Ты хоть когда-нибудь хоронила? Закапывала товарищей холодной землей, убивала? Видела мертвых младенцев-полукровок, сброшенных своими матерьми под деревьями, которые были не в силах видеть то, что породили на свет?

Отвечать что-либо я не видела смысла. Сейчас мне все равно никто не поверит, только потом проблем не оберусь… Принц был зол и в очередной раз не справлялся с эмоциями. Не получив полной информации обо мне, он делает поспешные выводы, даже не осознавая, как оскорбляет меня своими заявлениями.

– Повторюсь, вы ничего не знаете.

Оллан вмешиваться не смел, стражи тоже терпеливо ждали приказа, принц же, в конце концов, смог прийти в себя и успокоиться. Единственное, что меня напрягло, это взгляд одного стража в мою сторону. Он не то чтобы был полон ненависти, скорее ненормальной похоти и желания мстить. А это страшно. Очень страшно.

– Вернись во дворец. У нас с тобой разговор наметился.

Сказал, как отрезал, развернул коня и уехал, что-то при этом страже своей нашептывая. Почему-то попа моя и спина в это время зудели, как чуяли приключения пришли на их душу…

– Разозлился. Молодой еще, – Оллан проводил меня до дворцовых ворот, посмотрел с печалью и пригласил вновь прийти, как буду свободна. Встретил меня у ворот тот самый похотливый страж. Окинув с головы до ног достаточно развратным взглядом, который ничего хорошего явно не предвещал, пригласил следовать за ним. В принципе дорогу к принцу Рэну я знала, такое и забыть-то сложно. Пройдя мимо кухни, я учуяла прелестный запах свежеиспечённых пирожков с капустой, что-то незнакомое и приторное, и плюс, вроде бы, мясное да с подливкой.

Помню, раньше соберёмся мы с ребятами на вылазку, пойдем потайными путями к замку пробираться, на кухню. А там кухарка тетка добрая была, отзывчивая. Всегда кормила перед сном, да молоком теплым поила. Всегда с собой яблоко давала, да пряник сладкий. Мы его с мальчишками поделим и съедим на радостях, пока кто чужой не украл. На улице всегда так, кто сильнее, того и территория, а коли подчиняться не будешь, так и убить могут. Кому ты такой слабак мелкий нужен? Так мы первого друга и потеряли. Я не видела, что с ним сделалось, но на следующее утро он не пришел, только платок от него и остался, что мать ему перед смертью подарила. На счастье, и любовь. Он его всегда с собой таскал, как сокровище хранил, плакал по ночам. Мы хоть и слышали, да виду не подавали – у каждого горе свое и не каждый в силах его нести. А тут у дороги нашли. В крови весь, платочек-то. Так и поняли, что не увидим мы больше Тёмку нашего. Не увидим. Он хоть и слабенький был, но как пел – заслушаешься. Иной раз заснуть не могли, пока песнь не споет. И глаза у него были светлые, голубые, добрые.

Вспоминать всегда трудно. Особенно такие моменты своей жизни… Неприятные, обидные, поглощающие своей зыбкой и мрачной тишиной…

Я шла впереди, страж сзади, позиция эта мне явно не нравилась. Руки у него длинные, загребущие. Пусть только тронет, не посмотрю, что мужик, по морде сразу получит.

Принц стоял у окна, вчитываясь в какие-то документы. Анна рядом не было, что плохо, обычно в его присутствии принц более сдержан.

– Принцесса Эллин по вашему указу прибыла, – отчеканил страж и скривился в улыбке, уходя добавил так, чтобы только я и услышала, – явно огорчена и расстроена.

Ну ничего, при принце сдержусь, но если за воротами встречу, будь готов к отмщению, презренный! Он еще издеваться надо мной будет!

– Ты главное не бодайся, а то курам на смех, – как бы вдогонку, но совсем не тихо «прошептала» я, по причине чего принц оторвался от чтения, знаком остановив очередную попытку рукоприкладства. Страж вышел в гордом одиночестве при полной гнева голове. На то и рассчитывала.

– Ну здравствуй, Эллин.

Мы оба сели. Он за свой широкий стол, заваленный пергаментами и чернильницами с перьями, я же напротив и подальше, так, на всякий случай. Как обычно, запрокинув голову назад и забросив на стол ноги, он долго всматривался в потолок, потом тихо молвил:

– Обе, говоришь…

– Угу…

– Ладно, – нарушив паузу между нами, Рэн вновь сел по-нормальному, чуть не смахнув со стола чернильницу, – рассказывай, что за жизнь у тебя была… ты и вправду на принцессу не особо похожа…

– Нет, не скажу.

– Почему же? Я ведь все равно узнаю, – усмехнулся эрр, – так зачем тянуть неизбежное…

– Вот и поговорим когда узнаете! Я не ваша невеста и законы эрров на меня пока не действуют. Так что без принца Шаласа даже не надейтесь на сотрудничество…

– Ну ты и язва…

– Стараюсь!

Он еще долго всматривался в мое лицо, я немного забеспокоилась, что со мной что-то не так, к тому же глаза его просто жгли, терпеть такой шквал эмоций было сложно, но из вредности – возможно. Что-то для себя решив, Рэн взмахнул руками, отпуская меня на все четыре стороны. Я медленно поднялась, склонила голову в поклоне и перед тем, как закрыть за собой дверь, еще раз посмотрела на принца.

Молчание. Тишина. Он не сразу обратил внимание на то, что щелчок двери не прозвучал. Эрр поднял голову с немым вопросом на лице.

– Вы очень красивы, принц. Особенно глаза…

Это то, что я сказала перед тем, как покинуть помещение. И это не было ложью. Он, конечно, удивился, но явно не поверил услышанному, лишь сильнее замахав руками в знак моего скорейшего удаления из его кабинета.

Прошло не так много времени, чтобы изменить свое мнение об эррах, это правда, но их отличия лишь внешние. Те же проблемы и взаимоотношения. Разница лишь в силе, которую войны не показывают направо-налево. Только сейчас я смогла осознать, что в начале войны они сражались не в полную силу, хоть и ненавидели всей душой, понимая, что здесь лишь незваные гости. Они действительно красивы. Их тела, внешний облик, тонкие узорчатые рога, походка и сила… Но и жестоки.

Служивый естественно ждал меня внизу. Чуяла моя попа, что без приключений сегодня не обойтись и за честь придётся сражаться, но что бы еще и несколько раз за день, вот тут точно помощь понадобится, да не малая. В этом крыле прислуги мало, принц не любит общество, так что даже если и заору, помощи можно ждать разве только от крыс (одна такая, кстати, недавно пробегала мимо, неся в пасти кусок мяса, но она мне точно не соратник). Он стоял и ждал, будто бы так и надо, при этом ехидно предвкушая пламенные страсти в виде ора и побоев, но не на ту напал. Не заору, как бы больно не было, разве что мимо кто-то проходить будет, да только бы не присоединился к глумлению над человеческим отродьем. И, как на зло, Митьки нет рядом. Еще несколько шагов и он меня точно заметит. Идти вперед честно – страшно. Я с ним не справлюсь, разве что исцарапаю и глаза выколю, если он прежде руки не заломит. Может он меня просто ждет проводить? Что-то вроде дворцового этикета? Ну да, конечно, принцесса, будь дурой и дальше – мужику именно проводить тебя и надобно, особенно после оскорбления его рогатой личности. В принципе можно и тут посидеть, подумать, но, понятное дело, он отсюда не уйдет и я только зря время потеряю… Попросить у принца помощи? Смешно, только себя унижать, хотя в такой ситуации можно и унизиться. И к чему это приведет? Не сегодня так завтра он и в темном углу подкараулит, коли служба кончится. Думай, детка, думай. Соображай.

Тихонечко я поднялась обратно по лестнице и села на ступеньку. Тут и шаги услышу и если что к принцу в объятья распростертые кинусь, пусть защищает девишну красную, али не мужик вовсе? Хотя у них в народе такие девушки, быка на скаку остановят еще и пинка дадут, для пущей важности дом построят и сынишек нарожают… А хотя что принц? Может еще и сам отдаст, для «урока» жизненного на растерзание… Ну нет, здесь я палку перегнула, от страха совсем потеряла голову… Так и затаилась я, как мышка. Сижу и жду, когда эта нечисть семечки лузгать перестанет и на свой пост вернется, вон, шелухи накидал, паразит несчастный, потом ведь на меня повесят, что принцу мешаю, сор в дом ношу… Он начал подниматься, тихо так, медленно, видимо, чтобы не спугнуть… а сердце мое уже из груди выпрыгнуть готово и куда бежать, и кого кричать не знаю, не поможет же никто. А шаги все ближе, четче слышны… Завидев меня страж тут же все понял. Блеснув слащавой улыбкой он жестом пригласил меня спускаться, изображая покорность и уважение.

– Неа, – отчеканила я басом, дабы дрожь в голосе унять, – не пойду. Мне и тут неплохо сидится.

– Да неужели? – усмешка отразилась на лице прихвостня, да так и не исчезла, обрадовало то, что зубки у него черненькие, кариозные. Видимо, мама в детстве чистить не учила, вот пусть гниют теперь, запах душистый излучают, – и что же тут такого хорошего?

– Птички, яблоньки да зайки, как что? Не видишь? А ты приглядись, коли фантазия не богата, может на фоне маразма и додумаешь, ну на худой конец можно и мухоморчиков погрызть, так сказать, восполнить запас.

– Ах ты ж зараза…

Но договорить не дали, так же, как и за руку схватить, и в логово уволочь. Вот явно в детстве мама не учила, что женщины всегда в первую очередь будут бить по самому больному месту, а если еще и каблуком, так совсем в женитьбе надобность-то отпадет. Вон как орет теперь, прям сокол ясный, соловей лесной, хоть сейчас в хор отдавай на воспитание да учение сие нелегкое. Еще и спасибо за пополнение в труппу скажут и монетками озолотят. Схватившись за больное ушибленное место, страж зарычал как бык в брачный сезон, да так и застыл на месте, не в силах и слова выдохнуть. Впрочем, как и принц. Хороша картина! Принцесса (срам-то какой) на ступеньках сидит, нога из-под платья торчит в позе бойца заморского, а солдат за то самое причинное место держится, да на одной ноге скачет, что-то щебеча нецензурной бранью. А принц не дурак попался, и на том спасибо, смекнул что к чему и сразу стража от службы отстранил, правда не насовсем.

– Ну хоть честь свою защитить ты сможешь, – с чувством полного недоумения Рэн закрыл за собой дверь на большой тяжелый ключ. Неся стопку пергамента, он знаком показал мне спускаться, если жизнь моя мне еще дорога, – Ну и чего не закричала?

– А ты бы помог?

– Да я тут так, для красоты, в лучах солнца заходящего тебя на смерть отправляю и на путь истинный наставляю. Эллин, ты в своем уме?

Рэн в бешенстве зарычал, при этом теряя пергаменты. Один из свитков упал прямо мне под ноги. Делать нечего, пришлось поднимать. Отняв половину ноши, я взглядом спросила куда нести, так что последние несколько этажей мы шли рядом. Он впереди путь дорогу показывал, я сзади пристроилась, как хвостик. Шел он быстро, при этом кончик хвоста все время так и норовил выполнить роль местного веника и подмести ковры, уже давно в этом нуждавшиеся. Мне же ума хватило, чтобы не наступать и не позорить его царское достоинство, а просто следовать рядом. Мимо пробегавшие прислуги реагировали все как один – удивление с их лиц не сходило ни на минуту. Видимо, представить Рэна и меня, следующей за ним по пятам, было сложно (не видели они еще, как я его уму разуму учу, что «Лежит», а что «Стоит», будь они не ладны), так что некоторые еще и по несколько раз мимо пробегали, словно по делам да по работе, при этом вглядываясь усерднее в мое лицо, чтобы убедиться – не померещилось. Слухи о том, что нас видели вместе разнеслись со скоростью звука, но вот что странно – меня пугало их содержание: «укрощение» меня, как животного, для них прошло успешно и, видимо, даже такая, как я признала силушку и мужество их временного Повелителя. И тут все с ног на голову перевернут в свою пользу, лишь бы принца благодетелем сделать.

– Не такая уж я и страшная, очень даже милая, если захочу.

– Ага, – согласился принц, – вот только даже и не знаю, чего от тебя ожидать. Вроде милая, а похлеще наших женщин мужика на лопатки положишь. Если все принцессы такие, то я вашим мужчинам не завидую. Правит, видимо, твоя мать, нежели отец…

– Мама не правит…

Прошлая жизнь постепенно предстала перед глазами. Видимо, я от нее никогда не избавлюсь. Принц, конечно, подметил, что со мной опять что-то не так, но вопросов лишних не задал. Учтивый блин, как моя собака, что в замке осталась, только что не гавкает.

– Я без матери росла с десяти лет.

– Я могу узнать, что произошло?

– Нет. Я уже говорила почему.

– Все ясно. Мы на месте.

Пока мы шли, длинные коридоры пересекались и петляли, в конце концов приведя нас в тупик достаточно узкий, чтобы в нем поместилось только двое. Сбоку стояли фарфоровые вазы, цветы, на стенах, покрытых темно-красными коврами, висели картины и прочая всячина, как обычно. Принц на что-то нажал и стена внезапно отъехала в сторону, открывая проход. Мгновенно дунуло затхлым воздухом перемешанным с многовековой пылью и какой-то тухлятиной.

– Пыточная? – с ужасом поинтересовалась я.

– Туда тебе нельзя… пока… так что давай свитки и иди гуляй куда глаза глядят. А завтра продолжим обучение, хорошо?

– Как скажете, ваше сиятельство, принц Рэн.

Ухмыльнувшись, я взвалила остаток свитков на руки Рэна (при этом чуть не закрыв обзор совсем), поклонилась и по-тихому вышла из поддельного тупика. Осталось только понять, как вернуться обратно. Я была настолько удивлена реакции слуг, что и на дорогу-то не шибко смотрела. Спустившись на несколько этажей ниже, я всё-таки отыскала кухню по запаху. Ага, значит от кухни мне нужно найти коридор с белой вазой и красным орнаментом, а потом свернуть направо к залу Славы и Почета.

– Хвала небесам, живая вернулась! – заголосила повариха, наткнувшаяся на меня прямо перед дверьми своей обители, – а мы уж думали все, что пропала ты! Ты заходи, заходи. Не стесняйся! Схватив своими огромными ручищами меня втолкнули внутрь просторного помещения, уставленного разнообразной посудой и кухонными принадлежностями. Котлы всякие, специи на каждом углу. Хлебушек свежий, из печи только что вынутый. В прошлый раз ночью этого и не заметила совсем.

– Да ты не бойся, не укусим, – передо мной поставили тарелку с кашей и молоко с пряником, – вот, кушай, сил набирайся. А то совсем тощая, как глиста, нет мяса ни грамма – кожа да кости. Чего уставилась? Жуй давай! Раз принц принял, то и нам тепереча бояться нечего, а то все и не знали, как к тебе подойти и помочь чем, чтоб самому-то не влетело. Только что через Анна и узнавали, как ты там, живая ли мертвая. Да вкусности всякие подкидывали под дверь, а то заперто было!

Не знаю, что на меня нашло, но молоко и пряник вновь напомнили о детстве. Не всегда мне сильной быть, наверное здесь и поплакать можно, коли не выгонят. Слезы брызнули из глаз, рученки затряслись и вообще пришлось сгорбиться, волосами лицо прикрыть, чтобы уж совсем стыдно не было. Стряпухи с пониманием отнеслись к моему состоянию, рядом сели, за плечи потрясли и крепко обняли.

– Не переживай, деточка, не обидим мы тебя, – успокаивали хором всей кухней, – меня Сенькой звать можешь, ты перестань слезы-то лить, уж совсем от тебя не ожидали. Резвая же, как кобыла молодая, по двору с животиной своей, мантихорой, бегала. Такого зверя приручила, мы никак не ожидали! Мужики сразу заголосили, что ты та, кто у вас ведьмой зовётся, всякие вещи волшебные и непонятные делает. У нас ведь и свои ведуньи есть, да только кто знает, на что вы, люди, способны!

Долго еще успокаивали. Рада я была, что есть те, кто не испытывает ко мне ненависти, да вот только ведьмою лучше бы не называли… Ведьма – значит страх. Мой собственный страх. Я часто сидела у мамы в комнате перед сном. Она все время перебирала разные травы, что покупала в местной лавке, и высушивала их. Приятный запах мяты, рыжие колосья и лепестки роз, свернувшиеся замысловатой фигурой, я любила больше всего. Мне нравилось, что под потолком и на стенах висели пучки трав, словно я попадала в сказку, где правят добрые волшебницы, готовые прийти на помощь по первому зову его величества. Зимой на улице всегда страшно. Зима – пора голодных волков, что воруют скот и крадут детей, как говорят взрослые, чтобы дети слушались. Но я никогда их не боялась, ведь мама всегда рядом.

– Я люблю тебя.

Мама лишь улыбалась и тихонько целовала в лоб перед сном, а затем я шла к себе в комнату. Зимнее утро – время, гораздо страшнее любой ночи. Для меня. Ведьма – это приговор в нашем городе. Ведьма – это зло, что поглощает разум и тело человека. И люди в это время гораздо хуже голодной стаи волков, забирая чью-то жизнь, они становятся ненасытными…

– О чем задумалась, принцесса, – Сенька быстро смекнула что к чему и тут же принялась меня нагружать вопросами, – давай хоть расскажи, что там за стеною-то окаянною творится?

– Вроде уже договор подписан мирный…

– Подписать-то его подписали, – сказала молоденькая девушка примерно моих лет, доставая с верхней полки мешок с сахаром, – да все равно же страшно! Мы людей так близко и не видели раньше, вы первая, принцесса. Хоть и лет столько прошло, да покуда нам знать на что там за стеною наткнемся? У нас своих зверюг хватает, а как ваши… эти… а, медведи окаянные появились, так мы и растерялись совсем. Первая зима так вообще лютой была, мы же к морозам таким не привыкли. Тогда много наших полегло мужчин, после охоты так и нет вернулись. Кого загрызли, кто замерз насмерть. Это еще хорошо, что внутри стен замковых мы друг друга понимать можем, а тоже языки-то разные. Вы, принцесса, хоть и говорите на своем родном, да мы все равно свою речь-то слышим. А вот как объясниться с человеком, что ты не враг? Мы и сами-то вначале боялись, не знали ни обычаев ваших, ни что вы вообще из себя представляете.

– Это точно, – продолжила молодая по имени Рэнтра, – мы с братом зимой тогда на охоту вышли. В первый раз волчью стаю видели. Тут-то проблемы и начались, у нас таких дивных животных отродясь не было, так, псы мелкие, а тут …целая стая, да еще и голодная. Думали, что всё, конец нам пришел, учуяли они нас, да не тут то было. Тогда мужик ваш, человек, вышел. Один совсем, да как выстрелит стрелой прямо в вожака, прошепчет что-то да стаю всю спугнет. Они до этого лося загнали, а тут человека испугались. Вот и мы вас теперь боимся, а то как нашепчите чего…

– То не совсем человек был…

– Это как это?

– Ну-у – протянула я пытаясь собраться с мыслями и ответ сообразить, чтобы понятнее вышло, – у нас есть люди, которые колдовать могут. Это скорее всего был волхв. Таких мало, очень мало, не жалуют их в нашем городе, а вот что в других там, в Шушево или в Марьино, я не знаю. Городов много и везде свой устав. Все от правителя зависит. У нас в Бастаре, откуда я родом, таких смертной казни придают. Так что я их даже издалека и не видывала. Теть Сень, скажите, а у кого я могу попросить меня языку вашему научить? А то, кто знает, что меня впереди ждет. Мне хоть спокойнее будет, что объясниться с вами смогу, а не жестами руки выламывать.

– Ох, это ж тебе сейчас к нашим ученым и академикам идти надобно, да вот сомневаюсь я, что они тебя с распростертыми объятьями примут. Там не то что людей, там и своих-то за крыс не считают. – А зря, – подумала я, – крысы животные умные, хитрые и злобные. К ним прислушиваться порою надобно… а люди так и хуже крыс бывают.

– Ой, девки, заболтались мы совсем, скоро же и обед подавать надо, а у нас и куры не клюют. Ты к нам заходи, принцесса, не стесняйся. Очень уж послушать тебя хочется, что же в мире вашем происходит.

– Хорошо, я приду, но только чур и вы мне поведайте, что тут да как, обычаи какие и про живность всякую. На том и порешили. На кухне по сигналу Сеньки все быстро зашевелились, тут же загремели горшки, запахло мукой и соленьями всякими, чеснок и лук, вроде, тоже имелся. Сенька хоть и женщина в теле, да прыткая, все везде достанет, глазом зорким подметит да замечание сделает, али похвалит, коли есть за что. День шел своим ходом, вокруг все работали, были чем-то заняты, мне же себя занять было нечем. Вязать не обучена, вышивать тоже желанием не горю, да и сил столько времени высиживать не вижу смысла, пойти что ли Митьку поискать, может и наткнусь на морду наглую, усатую.

Солнышко высоко стоит, припекает, лето в самом разгаре, как бы удар солнечный не получить. Распустила я косу русую, пятерней растрепала да взъерошила, так волосы по плечам и легли, аж до самой поясницы. Насобирав одуванчиков желтых, венок сплела и на голову надела. Хоть такая радость пусть будет:

– Митька!

Ответа нет, фырчанья тоже не слышно, только что ветер листву гоняет и траву приминает высокую: – Вот же напасть. И куда пропал, когда нужен так?

Оставив попытки его найти, я свернула к площади, что в центре. Там действительно очень красиво, все чисто и ухожено, никто не кричит и бранью не хлещет пуще плети. Сев на резную скамеечку, благоразумно расположенную в самом дальнем углу, скрытую тенью широкой кроны деревьев, я смогла расслабиться и просто понаблюдать за жизнью. Чтобы народ не спугнуть, плащ с капюшоном все же пришлось накинуть. Я, судя по разговору с тетей Сеней, личность тут в единственном экземпляре. Кто испугается, а кто и не особо. Все же красивые у местных женщин платья, все яркие, длинные, пышные. Где пером украшены, где лентами да нитью золотой узоры вытканы, красота, просто загляденье. У нас такой наряд немерено золотых бы стоил и то раз десять подумали бы, прежде чем казну на тряпки переводить.

Внезапно, не веря глазам своим и подвалившей удаче, тьфу-тьфу, не спугнуть бы, наблюдаю как молодой парнишка, годков четырнадцать от силы, ловко срезает кошель, который у местного мужичка за поясом спрятан. Да быстро так, мельком, чик-чик и все, нет золотишка и средь бела дня на центральной площади. Мужик пацана конечно поймал и за уши потаскал так, что те больше головы стали, но стражу звать не стал, пожалел мальчонку. Пнув вдогонку и пару раз на хвост наступив, заправил кошель за пояс и дальше путь продолжил. Эх парнишка зеленый совсем, видимо, недавно на улице, не объяснили ему, что обманка это была. Всегда, когда с собой большую сумму денег берешь, часть откладываешь во второй кошель и на обзор выставляешь, вроде «дебил», так бери не хочу. А настоящий кошель за поясом не хранят, тут уже от фантазии владельца зависит, куда спрятать монеты потом и кровью заработанные.

Встав со скамьи, я быстро последовала за парнишкой. Естественно свернул он не на главную улицу, а в темную подворотню, это классика жанра. Вот тут на живца охота хорошо пойдет. Логово то их по любому за пределами центра, скорее где-нибудь вблизи харчевни, что подле торговых рядов за пределами элиты, средь простого населения. Так удобней, чем неадекватнее клиент и похмельнее, тем проще. А на утро еще и не вспомнит, может, так что вообще загляденье. Одета я прилично по их меркам, плащик не из дешевых, ткань дорогая, прочная, хорошая, значит и кошель под плащом спрятан. Пройдя несколько глубже, я заметила впереди тупик. Ага, значит сзади подкрадутся, засранцы необученные. Я развернулась. Уж не знаю, радоваться или огорчаться, но вместо мальца на живца огромный щукарь выполз, то есть я маленько сплоховала и не додумала, что раз первый не обученный – не значит, что и второй, на подхвате, такой же. Что удивило еще больше, этот второй не только лет этак на двадцать-тридцать тянет, так еще и альбинос ко всему прочему. Правда лицо маской скрыто и волосы длиннющие белые топорщатся. Так подмывает схватить и потрогать, интересно, какие они на ощупь? Как шерсть или же ближе к волосу?

– Кошелек давай, – прорычал вор в маске, при этом выставляя нож вперед, – коли жизнь твоя тебе мила.

– Жизнь то мила, да разве ж этим напугаешь?

– Ты болтай меньше, старуха, да кошель гони!

Старуха… Я, конечно, понимаю, что к старости у эрров рога становятся хрупкими, часто ломаются, как объяснил мне Оллан, но чтобы так… Я вообще человек, это куда важнее! Знал бы, коли капюшон с меня скинул, а не кошелек требовал.

– С оценкой плоховато… Ты-то мне и нужен…

Заметив явное раздражение и нетерпение, да и к тому же желание смыться с места еще не состоявшегося преступления, я средь бела дня решила кости свои поразмять, былую молодость вспомнить. Быстрым обманным движением я выхватила нож из его рук, играючи дразня неудачливого воришку и тут же срезая кошель, да не тот, что спрятан, а тот, что на виду – по личным соображениям:

– Ой, какая жалость. А кстати ножичек-то не плохой, на пару серебряных потянет, я себе хоть леденец куплю на палочке. Чего встал? Думал, про кошель не догадаюсь? Коли вора во мне приметил, это еще не значит, что я на старые уловки собрата поведусь. И раскрыв кожаный мешочек, я с наслаждением уставилась на серебряные монетки, поблескивающие в лучах дневного света. – Не густо. Но и этого хватит.

Парень, в то время пока я наслаждалась добычей, уже достал следующий нож. Видимо, оценив меня как достойного, ну или хотя бы наглого противника, тут же сменил тактику боя. На этот раз его движения были более четкими (сразу видно, опыт в таких делах немалый), не размазанными, в нужных местах резкими и, признаюсь, пару раз даже чуть не задел. Мы так долго танцевали: я уворачивалась, парировала отобранным ножом удары, теснила рогатого к стене, пока на звук пыхтения и борьбы не пришли стражи. Их приближение мы еще из далека почуяли, видимо, попами, так как очередные приключения уже готовы были озарить наши светлые головы:

– Не знаю, как вам, господа, а вот мне к тем ребятам не хочется.

И дождавшись заминки в наступлении противника, кинула ему кошель обратно, забрав при этом пару серебренников и несколько медянок. Столько мне в принципе и надо было, не люблю, когда карманы совсем пусты, а своровать у вора, так это святое дело. Да и сноровку проверить тоже стоило. Отступать некуда, стражи уже близко и путь назад перекрыли. Впереди тупика воришка в маске. Он тоже растерялся, не знал, куда бежать, спиной я к нему не повернусь, а по собственному желанию потайной ход он мне не откроет.

– Спрячься, коли жизнь дорога.

– Да катись ты, откуда такая вообще взялась. Из-за тебя теперь все пальцы пообрубают, ослица.

– Да заткнись и делай что говорю. Потом спасибо скажешь, рогатый! Если конечно не хочешь к ним в компанию!

– Сюдаааа, – донеслось откуда-то справа, – сюда, сюда лезь!

Вот те раз, да тут канализационный отсек, я бы и не приметила, если бы не показали. Парень скрылся быстро, как раз вовремя – пришли стражи с мечами в руках на меня направленных. Я прекрасно понимала, что лаз этот – убежище временное. Они хоть и притаились, да толку-то? Коли стражу не выманишь – они ж не дураки, тут все осмотрят, да воришек и вытолкают.

– Ты кто такой? Назови себя и сними капюшон!

Ну хоть эти про лицо вспомнили, не то что вор. Ничего не поделаешь, пришлось снимать.

– Принцесса Эллин? – недоумевал Витор, опуская меч, – Что вы тут делаете?

– Простите меня, – как можно более невинно пролепетала я, откидывая копну волос за плечи и кланяясь, как велит тому обычай на моей родине, – я потерялась, вот зашла не туда, теперь назад иду. Вы простите, я случайно.

«Случайно» получилось еще более невинным, даже я не ожидала таких интонаций в голосе, не то что стражи. Меня тут же схватили и вывели из подворотни.

– Принцесса Эллин… – протянул второй страж, всматриваясь в мое лицо, при этом склонившись до уровня моего роста, – и вот как же тут можно заблудиться, а?

– Ну-у-у, – пролепетала я, – я же не все улицы знаю, мне было интересно, что там, вот я и пошла. А мне туда нельзя, да?

Невинность моих глаз роли особой не сыграла, видимо, ее затмила лисья сущность, от стража не укрывшаяся. Тут же вернувшись обратно, он перевернул всю подворотню и лаз, кстати вовремя опустевший, тоже. Разве что монетку нашел, медную. Поняв, что момент упущен, а пытать меня нельзя, вроде как персона важная, хоть и не шибко, меня проводили на главную улицу. Не хотела я все же открывать воришке свою сущность, но делать нечего – обмен в принципе равный. Секретный лаз с их стороны, личность с моей. Надеюсь, за мной теперь шайка бандитов гнаться не будет. А то устала я сегодня, да и помыться не помешало бы. После такого суматошного боя и палящего солнца пот – это дело привычное. Пока мы шли, все важные особы женского пола просто-таки расплывались в слащавой улыбке и посылали стражу сигналы, а он как будто ослеп на оба глаза, вообще не видит. Вот одна подмигнула, другая якобы случайно мимо второй раз прошла (что за детский сад), третья улыбнулась так, что я подавилась и уже не выдержала, сгибаясь пополам от смеха. Страж же только опустил немного голову, прекрасно понимая, что слова тут излишни. Того гляди еще и хуже сделать сам себе может, как скажет, что не то…

Пока я боролась с приступами смеха и жуткой болью в животе, идти естественно мочи не было, так что на зло всем красавицам я якобы совершенно случайно ухватилась за мило предоставленную мне ладонь моего спутника. Ласково, невинно улыбнулась, рядышком засеменила, да и лицо, красное от хохота, можно и за румянец принять. В общем красота. Все прям разом подавились и направили на меня очи, полные гнева, а сколько хмыков и хрюков было, пока мы вместе шли, прям свиноферма да и только.

– Ну и зачем? – поинтересовался страж, но руку не отпустил, видимо, самому польза есть от моих деяний.

– Ну вы же видели их лица…

– Видел… – не выдержав, Витор таки улыбнулся со всей сдержанностью, какую только мог найти, – вы страшный человек, принцесса…

– Ух ты, прям комплименты с утра пораньше. С чего это вдруг все на вас так смотрят? Как понимаю, жену вы пока не присмотрели.

– Кхм, – думаю, если бы он мог покраснеть, то покраснел бы, но цвет кожи тому помеха, так что и не понятно – смущается он или еще какие эмоции испытывает, – вы правы. Не присмотрел.

– Тогда мне все понятно…

– Эй! Витор! – мужицкий хохот из харчевни как гром средь ясного неба раскатился по подворотням и дворам, – Что за красотку подцепил? Мож поделишься?

Голосили в три баса.

– Глаза разуй, пьянчуга, живее будешь!

Но пьянчуга глаза не разувала, а дальше всякие непотребства голосила, я согнулась в очередном припадке хохота, пригрозив, что в следующий раз последую за Витором куда угодно, с ним весело, много нового узнать можно, на что страж тут же передернулся. Так мы вместе до дворцовых ворот и дошли, правда на пол пути все же руки расцепили и просто перекинулись парой слов для поднятия настроения. Он хоть и при исполнении, но разговор поддерживал, и делал это как можно менее эмоционально, да и символы на форме явно отличались от тех, что простые солдаты носят. Эх, знать бы, что у него за звание…

– Спасибо, Витор. Надеюсь еще увидимся.

– Хм, главное, чтобы не с поличным, а то как сегодня не отделаешься.

– На что вы намекаете? – изображая ужас, сквозь смех выдавливая из себя слова, я помахала на прощание рукой всё понимающему стражу, – Я честная и невинная.

– Да уж, на счет невинности спорить не буду, дело хозяйское – царское, а вот с честью бы поспорил. У вас не глаза, а две лисицы, так и норовят пакость сделать.

На этом, с усмешкой, Витор ушел на службу, блюсти дальше закон и порядок. Хотя, судя по довольной ухмылке, пойдет он мимо харчевни.