21

Трудно пришлось нам в тот день с маленькой Кэти: она встала веселая в жажде увидеть братца и встретила весть о его отъезде такими жаркими слезами и жалобами, что Эдгар должен был сам успокоить ее, подтвердив, что мальчик скоро вернется. Он, однако, добавил: «…если мне удастся забрать его», а на это не было надежды. Обещание слабо ее утешило, но время оказалось сильней. И хотя она, бывало, нет-нет, а спросит у отца, когда же приедет Линтон, — прежде чем девочка снова увиделась с ним, его черты настолько потускнели в ее памяти, что она его не узнала.

Когда мне случалось встретиться в Гиммертоне с ключницей мистера Хитклифа, я спрашивала всякий раз, как поживает их молодой господин, потому что юный Линтон жил почти таким же затворником, как и Кэтрин, и его никогда никто не видел. Со слов ключницы я знала, что он по-прежнему слаб здоровьем и в тягость всем домашним. Она говорила, что мистер Хитклиф относится к нему, как видно, все так же неприязненно — и даже хуже, хоть и старается это скрывать; даже звук его голоса ему противен, и он просто не может просидеть в одной комнате с сыном несколько минут кряду. Разговаривают они друг с другом редко: Линтон учит уроки и проводит вечера в маленькой комнате, которая называется у них гостиной; а то лежит весь день в постели, потому что он постоянно простуживается — вечно у него насморк, и кашель, и недомогание, и всяческие боли.

— Сроду я не видела никого трусливей его, — добавила женщина. — И никого, кто бы так заботился о себе самом. Если я чуть подольше вечером оставлю открытым окно, он уж тут как тут: ох, ночной воздух его убьет! И среди лета — нужно, не нужно — разводи ему огонь; Джозеф трубку закурит, так это отрава. И подавай ему сласти, и лакомства, и молока — молока без конца, — а до нас ему и дела нет, чем пробавляемся мы зимой. Закутается в меховой плащ, сядет в свое кресло у камина, и грей ему весь день на углях чай с гренками или что-нибудь другое, что он любит; а если Гэртон сжалится и придет поразвлечь его — Гэртон, хоть и груб, да сердцем не злобен, — то уж, будьте уверены, разойдутся они на том, что один заругается, а другой заплачет. Я думаю, не будь ему Линтон сыном, хозяин был бы очень рад, если б Гэртон избил бездельника до полусмерти; уж он, наверно, не стерпел бы и выставил его за порог, знай он хоть наполовину, как этот Линтон нянчится со своей особой. Но хозяину такое искушение не грозит: сам он никогда не заходит в гостиную, а если Линтон начинает при нем свои штучки в доме, он тут же отсылает мальчишку наверх.

По этим рассказам я угадывала, что мистер Хитклиф, не находя ни в ком сочувствия, сделался неприятным и эгоистичным, если только не был он таким спервоначалу. И мой интерес к нему, естественно, ослабел, хотя во мне еще не заглохла обида, что мы потеряли его, и сожаление, что его не оставили у нас. Мистер Эдгар поощрял меня в моих стараниях побольше разузнать о мальчике. По-моему, он много думал о племяннике и готов был пойти на некоторый риск, чтоб увидеть его. Однажды он попросил меня справиться у ключницы, ходит ли когда-нибудь Линтон в деревню. Та ответила, что он только два раза ездил туда верхом, в сопровождении отца; и оба раза он потом кис три или четыре дня, уверяя, что поездка слишком его утомила. Эта ключница ушла от них, если память мне не изменяет, через два года после появления в доме маленького Линтона; ее сменила другая, с которой я тогда не была знакома. Она живет у них до сих пор.

Дни шли на Мызе своей прежней отрадной чередой, пока мисс Кэти не исполнилось шестнадцать лет. В день ее рождения мы никогда не устраивали никаких увеселений, потому что он совпадал с годовщиной смерти моей госпожи. Мистер Эдгар неизменно проводил этот день один в библиотеке, а когда смеркалось, выходил пройтись и шел на Гиммертонское кладбище, где нередко просиживал за полночь, так что Кэтрин предоставляли самой искать развлечений. В тот год на двадцатое марта выдался погожий весенний день, и когда Эдгар ушел, молодая госпожа спустилась ко мне, одетая для прогулки, и попросила пройтись с нею немного по полям: отец позволяет с условием, что мы далеко не забредем и вернемся через час.

— Так что поторопись, Эллен! — закричала она. — Знаешь, куда мы пойдем? Туда, где устроилась колония тетеревов: я хочу посмотреть, свили они уже гнезда или нет.

— Но это ж, верно, очень далеко, — возразила я, — они не вьют своих гнезд на краю поля.

— Да нет же, — сказала она, — мы с папой ходили туда, это совсем близко.

Я надела шляпку и пошла не раздумывая. Кэти убегала вперед и возвращалась ко мне, и опять убегала, как молоденькая борзая; и сперва я с большим удовольствием прислушивалась к пению жаворонков, то близкому, то далекому, и любовалась мягким и теплым светом вечернего солнца. Я смотрела на нее, на мою баловницу и прелесть мою, на золотые кольца ее кудрей, развевавшиеся у нее за спиной, на ее румяную щечку, нежную и чистую в своем цвету, точно дикая роза, и на ее глаза, лучившиеся безоблачной радостью. Она была в те дни счастливым созданием и просто ангелом. Жаль, что она не могла довольствоваться этим счастьем.

— Но где же ваши тетерева, мисс Кэти? — спрашивала я. — Уж пора бы нам дойди до них: ограда парка далеко позади.

А у нее все один ответ:

— Немного подальше — совсем немного, Эллен! Вот взойдем на тот пригорок, пересечем ложок, и пока ты будешь выбираться из него, я уже подниму птиц.

Но мы не раз взобрались на пригорок, пересекли не один ложок, и я наконец начала уставать и говорила ей, что пора остановиться и повернуть назад. Я ей кричала, потому что она сильно обогнала меня; она не слышала или не обращала внимания и по-прежнему неслась вперед и вперед, и мне приходилось поневоле следовать за ней. Наконец она нырнула куда-то в овраг; а когда я опять ее увидела, она была уже ближе к Грозовому Перевалу, чем к собственному дому. Я увидела, как два человека остановили ее, и сердце мне подсказало, что один из них сам мистер Хитклиф.

Кэти поймали с поличным на разорении тетеревиных гнезд или, во всяком случае, на их выискивании. Земля на Перевале принадлежала Хитклифу, и теперь он отчитывал браконьера.

— Я не разорила ни одного гнезда, я даже ни одного не нашла, — оправдывалась девочка, когда я доплелась до них, и в подтверждение своих слов она раскрыла ладони. — Я и не думала ничего брать. Но папа мне говорил, что здесь их множество, и я хотела взглянуть на яички.

Улыбнувшись мне улыбкой, показавшей, что он понял, с кем встретился — и, значит, благосклонности не жди, — Хитклиф спросил, кто такой ее папа.

— Мистер Линтон из Мызы Скворцов, — ответила она. — Я так и подумала, что вы не знаете, кто я, а то бы вы со мной так не говорили.

— Вы, как видно, полагаете, что ваш папа пользуется большим уважением и почетом? — сказал он насмешливо.

— А вы кто такой? — спросила Кэтрин, с любопытством глядя на него. — Этого человека я уже раз видела. Он ваш сын?

Она кивнула на его спутника, на Гэртона, который нисколько не выиграл, став на два года старше, — только возмужал и казался еще более сильным и громоздким; он остался таким же неуклюжим, как и был.

— Мисс Кэти, — перебила я, — мы и так уже гуляем не час, а три. Нам в самом деле пора повернуть назад.

— Нет, этот человек мне не сын, — ответил Хитклиф, отстраняя меня. — Но сын у меня есть, и его вы тоже видели. И хотя ваша няня спешит, ей, как и вам, не помешало бы, я думаю, немного отдохнуть. Может быть, вы обогнете этот холмик и зайдете в мой дом? Передохнув, вы быстрее доберетесь до дому. Вам окажут у нас радушный прием.

Я шепнула Кэтрин, что она ни в коем случае не должна принимать приглашение, — об этом не может быть и речи.

— Почему? — спросила она громко. — Я набегалась и устала, а трава в росе, на землю не сядешь. Зайдем, Эллен. К тому же он говорит, будто я виделась где-то с его сыном. Он, я думаю, ошибается, но я догадываюсь, где они живут: на той ферме, куда я однажды заходила, возвращаясь с Пенистон-Крэга. Правда?

— Правда. Ладно, Нелли, помолчи, ей невредно заглянуть к нам. Гэртон, ступай с девочкой вперед. А мы с тобой сзади, Нелли.

— Нет, в такое место она не пойдет! — закричала я, силясь высвободить свою руку, которую он крепко сжал. Но Кэти, быстро обежав скалу, была уже почти у самых ворот. Назначенный ей спутник не стал ее провожать: он свернул по тропинке в сторону и скрылся.

— Мистер Хитклиф, это очень дурно, — настаивала я, — вы сами знаете, что затеяли недоброе. Да еще она увидит там Линтона и, как только придет домой, расскажет все отцу; и вина падет на меня.

— А я и хочу, чтоб она увидела Линтона, — ответил он. — Последние дни он выглядит лучше: не часто бывает, что его можно показать людям. И мы ее уговорим хранить все в тайне. Что же тут плохого?

— Плохо то, что ее отец возненавидит меня, когда узнает, что я позволила ей переступить ваш порог; и я убеждена, что вы ее толкаете на это с дурною целью, — ответила я.

— Цель у меня самая честная. Могу открыть, в чем заключается мой замысел, — сказал он. — В том, чтобы молодые люди влюбились друг в друга и поженились. Я поступаю великодушно в отношении вашего господина: его девчонке не на что надеяться, а, последовав моим пожеланиям, она сразу будет обеспечена — как сонаследница Линтона.

— Если Линтон умрет, — возразила я, — а его здоровье очень ненадежно, — наследницей станет Кэтрин.

— Нет, не станет, — сказал он. — В завещании нет оговорки на этот случай: владения сына перейдут ко мне. Но во избежание тяжбы я желаю их союза и решил его осуществить.

— А я решила, что она больше никогда не приблизится со мною к вашему дому, — возразила я, когда мы подходили к воротам, где мисс Кэти поджидала нас.

Хитклиф попросил меня успокоиться и, пройдя впереди нас по аллее, поспешил отворить дверь. Моя молодая госпожа все поглядывала на него, словно никак не могла понять, что ей думать о нем. Но сейчас он улыбнулся, встретив ее взгляд, и, когда обратился к ней, его голос зазвучал мягче, а я по дурости своей вообразила, что, может быть, память о ее матери обезоружит его и не позволит ему причинить девочке зло! Линтон стоял у очага. Он только что вернулся с прогулки по полям; на голове его была шляпа, и он кричал Джозефу, чтобы тот принес ему сухие башмаки. Он был высок для своего возраста — ведь ему только еще шел шестнадцатый год. Черты его лица были хороши, а глаза и румянец ярче, чем они запомнились мне, хотя это был лишь временный блеск, вызванный весенним солнцем и целебным воздухом.

— Ну, кто это? — спросил мистер Хитклиф, обратившись к Кэти. — Узнаете?

— Ваш сын? — сказала она недоверчиво, переводя глаза с одного на другого.

— Да, — отвечал он, — но разве вы в первый раз видите его? А ну, припомните! Короткая же у вас память. Линтон, ты не узнаешь свою двоюродную сестру, из-за которой, помнишь, ты так нам всем докучал, потому что хотел с ней увидеться?

— Как, Линтон! — вскричала Кэти, зажегшись при этом имени радостным удивлением. — Это маленький Линтон? Он выше меня! Так вы — Линтон?

Юноша подошел и представился; она горячо расцеловала его, и они смотрели друг на друга, изумляясь перемене, которую время произвело в каждом из них. Кэтрин достигла своего полного роста; она была полненькая, и в то же время стройная, и упругая, как сталь, — так и пышет жизнью и здоровьем. Внешность и движения Линтона были томны и вялы, а телом он был необычайно худ; но природная грация смягчала эти недостатки и делала его довольно приятным. Излив на него свои бурные детские ласки, его двоюродная сестра подошла к мистеру Хитклифу, который медлил в дверях, деля свое внимание между происходящим в комнате и тем, что лежало за ее пределами; верней, он притворялся, что наблюдает больше за последним, а на деле был занят только первым.

— Значит, вы мой дядя! — вскричала она и бросилась обнимать и его. — Я сразу подумала, что вы мне нравитесь, хоть вы сперва и рассердились на меня. Почему вы не заходите с Линтоном на Мызу? Жить все эти годы по соседству и ни разу нас не навестить — это даже странно: почему вы так?

— Одно время, до вашего рождения, я бывал там слишком часто, — ответил он. — Однако… черт возьми! Если вам некуда девать поцелуи, подарите их Линтону: дарить их мне — значит тратить впустую.

— Гадкая Эллен! — воскликнула Кэтрин, подлетев затем ко мне и осыпая меня щедрыми ласками. — Злая Эллен! Удерживать меня, чтоб я не зашла! Но теперь я буду ходить на эту прогулку каждое утро — можно, дядя? А как-нибудь приведу и папу. Вы будете рады нам?

— Конечно! — ответил дядя, плохо скрыв гримасу, которую вызвала на его лице мысль о двух донельзя противных ему гостях. — Но постойте, — продолжал он, повернувшись к юной леди. — Я, знаете, подумал и считаю, что лучше сказать вам это прямо. Мистер Линтон предубежден против меня: была в нашей жизни пора, когда мы с ним жестоко рассорились — не христиански жестоко, — и если вы признаетесь ему, что заходили сюда, он раз и навсегда запретит вам нас навещать. Так что вы не должны упоминать об этом, если только у вас есть хоть малейшее желание встречаться и впредь с вашим двоюродным братом. Заходите, если вам угодно, но не рассказывайте отцу.

— Почему вы поссорились? — спросила Кэтрин, сильно приуныв.

— Он считал, что я слишком беден, чтоб жениться на его сестре, — ответил Хитклиф, — и был вне себя, когда она все-таки пошла за меня: это задело его гордость, и он никогда не простит мне.

— Как несправедливо! — сказала молодая леди. — Я ему это выскажу при случае. Но мы с Линтоном не замешаны в вашу ссору. Что ж! Я не стану приходить сюда — пусть он приходит на Мызу.

— Для меня это слишком далеко, — пробурчал ее двоюродный брат, — четыре мили пешком — да это меня убьет. Нет, уж заходите вы к нам, мисс Кэтрин, время от времени: не каждое утро, а раз или два в неделю.

Отец метнул на сына взгляд, полный злобного презрения.

— Боюсь, Нелли, мои труды пропадут даром, — сказал он мне. — Мисс Кэтрин, как зовет ее мой балбес, поймет, какова ему цена, и пошлет его к черту. Эх, был бы это Гэртон!.. Знаете, как ни унижен Гэртон, я двадцать раз на дню с нежностью думаю о нем. Я полюбил бы этого юношу, будь он кем другим. Но ее любовь едва ли ему угрожает. Я его подобью потягаться с моим растяпой, если тот не расшевелится. По нашим расчетам, Линтон протянет лет до восемнадцати, не дольше. Ох, пропади он пропадом, слюнтяй! Занят только тем, что сушит ноги и даже не глядит на нее! Линтон!

— Да, отец? — отозвался мальчик.

— Ты пошел бы показал что-нибудь сестре. Кроликов хотя бы или гнездо ласточки. Пойди с ней в сад, пока ты не переобулся, сведи ее на конюшню, похвались своей лошадью.

— А не предпочли бы вы посидеть у камина? — Обратился Линтон к гостье, и его голос выдавал нежелание двигаться.

— Не знаю, — ответила Кэти, кинув тоскливый взгляд на дверь: девушке явно не сиделось на месте.

Он не поднялся с кресла и только ближе пододвинулся к огню. Хитклиф встал и прошел в кухню, а оттуда во двор, клича Гэртона. Гэртон отозвался, и вскоре они вернулись вдвоем. Юноша успел умыться, как было видно по его разрумянившемуся лицу и мокрым волосам.

— Да, я хотела спросить вас, дядя, — вскричала мисс Кэти, вспомнив слова ключницы, — он мне не двоюродный брат, ведь нет?

— Двоюродный брат, — ответил Хитклиф, — племянник вашей матери. Он вам не нравится?

Кэтрин смутилась.

— Разве он не красивый парень? — продолжал ее дядя.

Маленькая невежа встала на цыпочки и шепнула Хитклифу на ухо свой ответ. Тот рассмеялся; Гэртон помрачнел: я поняла, что он был очень чувствителен к неуважительному тону и, по-видимому, лишь смутно сознавал, как невыгодно отличался от других. Но его хозяин — или опекун — прогнал тучу, воскликнув:

— Тебе среди всех нас отдано предпочтение, Гэртон! Она говорит, что ты… как это она сказала? Словом, нечто очень лестное. Вот что! Пройдись с нею по усадьбе. И смотри, держись джентльменом. Не сквернословь, не пяль глаза, когда леди на тебя не смотрит, и не отворачивайся, когда смотрит. А когда будешь говорить, произноси слова медленно и не держи руки в карманах. Ну, ступай и займи ее, как умеешь.

Он следил за юной четою, когда она проходила мимо окон. Эрншо шел, отвернувшись от спутницы.

Казалось, Гэртон изучал знакомый пейзаж с любопытством чужеземца или художника. Кэтрин поглядывала на юношу лукавым взглядом, отнюдь не выражавшим восхищения. Затем она перенесла внимание на другое, ища вокруг какой-либо предмет, любопытный для нее самой, и легкой поступью прошла вперед, напевая веселую песенку, раз не вяжется разговор.

— Я сковал ему язык, — заметил Хитклиф. — Парень теперь так и не отважится выговорить ни слова! Нелли, помнишь ты меня в его годы — нет, несколькими годами моложе. Разве я смотрел когда-нибудь таким тупицей, таким дуралеем, как сказал бы Джозеф?

— Еще худшим, — ответила я, — потому что вы были вдобавок угрюмы.

— Я на него не нарадуюсь, — продолжал он, размышляя вслух. — Он оправдал мои ожидания. Будь он от природы глуп, я бы не был и вполовину так доволен. Но он не глуп; и я сочувствую каждому его переживанию, потому что пережил то же сам. Я, например, знаю в точности, как он страдает сейчас, но это только начало его будущих страданий. И он никогда не выберется из трясины огрубения и невежества. Я держу его крепче, чем держал меня его мерзавец-отец: Гэртон горд своим скотством. Все то, что возвышает человека над животным, я научил его презирать, как слабость и глупость. Ты не думаешь, что Хиндли стал бы гордиться своим сыном, если бы мог его видеть? Почти так же, как я горжусь своим? Но есть разница: один — золото, которым, как булыжником, мостят дорогу; а другой — олово, натертое до блеска, чтобы подменять им серебро. Мой не содержит в себе ничего ценного. Но моими стараниями из этого жалкого существа все же выйдет прок. А у сына Хиндли были превосходные качества, и они потеряны: стали совершенно бесполезными. Мне не о чем сожалеть; ему же было бы о чем, и мне это известно, как никому другому. И что лучше всего: Гэртон, черт возьми, любит меня всей душой! Согласись, что в этом я взял верх над Хиндли. Если бы негодяй мог встать из могилы, чтоб наказать меня за обиды своего сынка, я позабавился бы веселым зрелищем, как сынок сам лупит отца, возмутившись, что тот посмел задеть его единственного друга на земле!

Хитклиф засмеялся бесовским смешком при этой мысли. Я не отвечала — я видела, что он и не ждет ответа. Между тем его сын, сидевший слишком далеко от нас, чтобы слышать наш разговор, стал проявлять признаки беспокойства — быть может, пожалев уже о том, что из боязни немного утомиться отказал себе в удовольствии провести время с Кэтрин. Отец заметил, что его глаза тревожно косятся на окно, а рука неуверенно тянется за шляпой.

— Вставай, ленивец! — воскликнул он с напускным благодушием. — Живо за ними! Они сейчас у пчельника — еще не завернули за угол.

Линтон собрал всю свою энергию и расстался с камином. Окно было раскрыто, и когда он вышел, я услышала, как Кэти спросила у своего неразговорчивого спутника, что означает надпись над дверью. Гэртон уставился на буквы и, как истый деревенщина, почесал затылок.

— Какая-то чертова писанина, — ответил он. — Я не могу ее прочитать.

— Не можете прочитать? — вскричала Кэтрин. — Прочитать я могу сама: это по-английски. Но я хочу знать, почему это здесь написано.

Линтон захихикал: первое проявление веселья с его стороны.

— Он неграмотный, — сказал он двоюродной сестре. — Вы поверили бы, что существует на свете такой невообразимый болван?

— Он, может быть, немного повредился? — спросила серьезно мисс Кэти. — Или он просто… дурачок? Я два раза обратилась к нему с вопросом, и оба раза он только тупо уставился на меня: я думаю, он меня не понял. И я тоже, право, с трудом понимаю его!

Линтон опять рассмеялся и насмешливо поглядел на Гэртона, который в эту минуту отнюдь не показался мне непонятливым.

— Ничего тут нет, только леность. Правда, Эрншо? — сказал он. — Моя двоюродная сестра подумала, что ты кретин. Вот тебе последствия твоего презрения к «буквоедству», как ты это зовешь. А вы обратили внимание, Кэтрин, на его страшный йоркширский выговор?

— А какая, к черту, польза от грамоты? — рявкнул Гэртон, у которого в разговоре с привычным собеседником сразу нашлись слова. Он хотел развить свое возражение, но те двое дружно расхохотались; моя взбалмошная барышня пришла в восторг от открытия, что его странный разговор можно превратить в предмет забавы.

— А что пользы приплетать черта к каждому слову? — хихикал Линтон. — Папа тебе не велел говорить скверные слова, а ты без них и рта раскрыть не можешь. Постарайся вести себя, как джентльмен, — ну, постарайся же!

— Не будь ты скорее девчонкой, чем парнем, я бы так тебя отлупил! Жалкая тварь! — крикнул, уходя, разгневанный мужлан, и лицо его горело от бешенства и обиды; он понимал, что его оскорбили, и не знал, как на это отвечать.

Мистер Хитклиф, не хуже меня слышавший их разговор, улыбнулся, когда увидел, что Гэртон уходит; но тотчас затем бросил взгляд крайнего отвращения на беззаботную чету, которая все еще медлила в дверях, продолжая свою болтовню: мальчик оживился, обсуждая недочеты и недостатки Гэртона, и рассказывал анекдоты о его промахах; а девушка радовалась его бойкому презрительному острословию, не замечая, что оно выдает злобный нрав ее собеседника. Я начинала чувствовать к Линтону больше неприязни, чем жалости, и до некоторой степени извиняла теперь его отца, что он его ни в грош не ставит.

Мы задержались чуть не до трех часов дня: мне не удалось увести мисс Кэти раньше; по счастью, мой господин не выходил из своей комнаты и не узнал, что нас так долго не было. На обратном пути я пыталась втолковать своей питомице, что представляют собой эти люди, с которыми мы только что расстались; но она забрала себе в голову, что я предубеждена против них.

— Ага! — вскричала она, — ты становишься на папину сторону, Эллен: ты пристрастна, я знаю. Иначе ты бы не обманывала меня столько лет, не уверяла бы, что Линтон живет далеко отсюда. Право, я очень на тебя сердита! Только я так рада, что и сердиться толком не могу. Но ты поосторожней говори о моем дяде: он — мой дядя, не забывай, я побраню папу за то, что он в ссоре с ним.

Она продолжала в том же духе, пока я не оставила попытки убедить ее, что она ошибается. В тот вечер она не сказала о встрече отцу, потому что не увиделась с мистером Линтоном. На следующий день все обнаружилось на мою беду — и все же я не очень огорчилась: я подумала, что отец скорее, чем я, сможет наставить свою дочь на путь и предостеречь от опасности. Но он слишком робко разъяснял причины, почему он желает, чтоб она порвала всякую связь с Грозовым Перевалом; а Кэтрин требовала веских оснований для всякого ограничения, которым стесняли ее набалованную волю.

— Папа! — воскликнула она, поздоровавшись с отцом на другое утро. — Угадай, с кем я встретилась вчера, гуляя в полях? Ах, папа, ты вздрогнул! Тебе недужится, да? Я встретилась… Но ты послушай и увидишь, как я тебя выведу на чистую воду; тебя и Эллен, которая с тобою в сговоре, а делала вид, будто так жалела меня, когда я все надеялась понапрасну, что Линтон вернется!

Она честно рассказала о своем путешествии и о том, к чему оно привело; а мой господин, хоть и глянул на меня несколько раз с укоризной, но ни слова не сказал, пока она не кончила свой рассказ. Потом он притянул ее к себе и спросил, знает ли она, почему он скрывал от нее, что Линтон живет поблизости? Неужели она думает, что он это делал потому, что хотел отказать ей в безобидном удовольствии.

— Ты делал это, потому что не любишь мистера Хитклифа, — ответила она.

— Значит, ты полагаешь, что со своими чувствами я считаюсь больше, чем с твоими, Кэти? — сказал он. — Нет, не потому, что я не люблю мистера Хитклифа, а потому, что мистер Хитклиф не любит меня; а он — самый опасный человек и с дьявольским удовольствием губит тех, кого ненавидит, или чинит им вред, если они предоставляют ему для этого хоть малейшую возможность. Я знал, что тебе нельзя будет поддерживать знакомство с двоюродным братом, не вступая в соприкосновение с его отцом: и я знал, что его отец тебя возненавидит из-за меня. Так что ради твоего же блага — ни для чего иного — я принимал все меры, чтобы ты не встретилась снова с Линтоном. Я думал объяснить это тебе, когда ты станешь старше, и жалею, что откладывал так долго.

— Но мистер Хитклиф был очень любезен, папа, — заметила Кэтрин, не вполне удовлетворенная объяснением, — и он не возражает, чтобы мы встречались. Он сказал, что я могу приходить к ним, когда мне захочется, но что я не должна говорить об этом тебе, потому что ты с ним в ссоре и не прощаешь ему женитьбы на тете Изабелле. А ты и в самом деле не прощаешь. Ты один виноват! Он, во всяком случае, согласен, чтобы мы дружили — Линтон и я, — а ты не согласен.

Видя, что она не верит его словам о злой натуре его зятя, мой господин бегло обрисовал ей, как Хитклиф повел себя с Изабеллой и каким путем закрепил за собою Грозовой Перевал. Для Эдгара Линтона невыносимо было задерживаться долго на этом предмете, потому что, как ни редко заговаривал он о прошлом, он все еще чувствовал к былому сопернику то же отвращение и ту же ненависть, какие овладели его сердцем после смерти миссис Линтон. «Она, может быть, жила бы до сих пор, если бы не этот человек!» — горестно думал он всегда, и Хитклиф в его глазах был убийцей. Мисс Кэти еще никогда не доводилось сталкиваться с дурными делами, кроме собственных мелких проступков — непослушания, несправедливости или горячности, проистекавших из своенравия и легкомыслия и вызывавших в ней раскаяние в тот же день. Ее поразило, как черна эта душа, способная годами скрывать и вынашивать замысел мести, чтобы потом спокойно, без угрызений совести осуществить его. Впечатление было глубоко; девочку, казалось, так потрясли эти впервые для нее раскрывшиеся свойства человеческой природы — несовместимые со всеми прежними ее представлениями, — что мистер Эдгар счел излишним продолжать разговор. Он только добавил:

— Теперь ты знаешь, дорогая, почему я хочу, чтобы ты избегала его дома и семьи. Вернись к своим прежним занятиям и забавам и не думай больше о тех людях.

Кэтрин поцеловала его и по своему обыкновению часа два спокойно просидела над уроками; потом отправилась с отцом в обход его земель, и день прошел, как всегда. Но вечером, когда она удалилась в свою комнату, а я пришла помочь ей раздеться, я застала ее на коленях возле кровати, плачущую навзрыд.

— Ой, срам какой, глупая девочка! — закричала я. — Ну, вышло раз не по-вашему! Если бы у вас бывали подлинные беды, вы постыдились бы уронить хоть слезинку из-за такого пустяка. Вы не знавали никогда и тени настоящего горя, мисс Кэтрин. Представьте себе на минуту, что мой господин и я умерли и что вы остались одна на свете: что бы вы чувствовали тогда? Сравните теперешний случай с подобным несчастьем и благодарите судьбу за друзей, которые у вас есть, вместо того чтобы мечтать еще о новых.

— Я плачу не о себе, Эллен, — отвечала она, — я о нем. Он надеялся увидеть меня сегодня опять и будет так разочарован: он будет ждать меня, а я не приду!

— Вздор, — сказала я, — не воображаете ли вы, что он так же много думает о вас, как вы о нем? Разве нет у него товарища — Гэртона? На сто человек ни один не стал бы плакать о разлуке с родственником, с которым виделся всего два раза в жизни. Линтон сообразит, в чем дело, и не станет больше тревожиться из-за вас.

— Но нельзя ли мне написать ему записку с объяснением, почему я не могу прийти? — попросила она, поднявшись с полу. — И прислать ему обещанные книги? У него нет таких хороших книг, как у меня, и ему страшно захотелось почитать мои, когда я ему стала рассказывать, какие они интересные. Можно, Эллен?

— Нельзя! Нельзя! — возразила я решительно. — Тогда и он напишет в ответ, и пойдет и пойдет… Нет, мисс Кэтрин, это знакомство надо оборвать раз навсегда: так желает ваш отец, и я послежу, чтобы так оно и было.

— Но как может маленькая записочка… — начала она снова с жалким видом.

— Довольно! — перебила я. — Никаких маленьких записочек. Ложитесь.

Она метнула на меня сердитый взгляд — такой сердитый, что я сперва не захотела даже поцеловать ее на ночь. Я укрыла ее и затворила дверь в сильном недовольстве; но, раскаявшись, тихонько вернулась, — и что же! Моя барышня стояла у стола с листком чистой бумаги перед собой и с карандашом в руке, который она при моем появлении виновато прикрыла.

— Никто не отнесет вашего письма, Кэтрин, — сказала я, — если вы и напишете. А сейчас я потушу вашу свечку.

Я прибила гасильником пламя, и меня за это пребольно шлепнули по руке и назвали «гадкой злюкой». И тогда я опять ушла от нее, и она в сердцах щелкнула задвижкой. Письмо было написано и отправлено, куда надо, через деревенского парнишку, который разносил от нас молоко; но об этом я узнала много позже. Проходили недели, и Кэти успокоилась, хотя она до странности полюбила забиваться куда-нибудь в уголок; и нередко бывало, если я подойду к ней неожиданно, когда она читает, она вздрогнет и нагнется над книгой, явно желая спрятать ее; и я примечала торчавший краешек листка, заложенного между страниц. А еще она завела привычку рано утром спускаться вниз и слоняться по кухне, точно чего-то поджидая. Она облюбовала себе маленький ящик секретера в библиотеке и теперь рылась в нем часами, а когда уходила, всегда заботливо вынимала из него ключ.

Однажды, когда Кэти разбиралась в своем ящике, я приметила, что вместо мелочей и безделушек, составлявших недавно его содержимое, появились сложенные листки бумаги. Это пробудило во мне любопытство и подозрения, я решила заглянуть в ее потайную сокровищницу; и как-то вечером, когда мисс Кэти и мой господин заперлись каждый у себя, я поискала и без труда подобрала среди своих ключей такой, что подходил к замку. Открыв ящик, я выпростала его в свой фартук и унесла все к себе в комнату, чтобы как следует просмотреть на досуге. Хоть я не могла ожидать ничего другого, все же я была поражена, увидев, что это сплошь письма и письма — чуть не ежедневные — от Линтона Хитклифа: ответы на те, что писала Кэти. Письма, помеченные более давним числом, были застенчивы и кратки; постепенно, однако, они превращались в пространные любовные послания, глупые — соответственно возрасту их сочинителя; но местами в них проскальзывало кое-что, казавшееся мне заимствованным из менее наивного источника. Иные из этих писем поразили меня очень странной смесью искреннего пыла и пошлости: начинались они выражением живого чувства, а заканчивались в напыщенном цветистом слоге, каким мог бы писать школьник воображаемой бесплотной возлюбленной. Нравились ли они нашей мисс, я не знаю; но мне они показались никчемным хламом. Просмотрев столько, сколько я посчитала нужным, я их увязала в носовой платок и убрала к себе, а порожний ящик заперла.

Следуя своему обыкновению, моя молодая госпожа сошла рано утром вниз и наведалась на кухню: я подсмотрела, как она подошла к дверям, когда появился мальчонка; и пока наша молочница наполняла ему кувшин, мисс Кэти сунула что-то ему в карман и что-то оттуда вынула. Я прошла кругом через сад и подкараулила посланца, который доблестно сопротивлялся, защищая то, что ему доверили, и мы с ним расплескали молоко, но мне все же удалось отобрать письмо; и, пригрозив мальчику хорошей взбучкой, если он тут же не уберется прочь, я стала у забора и познакомилась со страстным посланием мисс Кэти. Она писала проще и красноречивей, чем ее двоюродный брат: очень мило и очень бесхитростно. Я покачала головой и, раздумывая, побрела к крыльцу. День был сырой, она не могла развлечься прогулкой по парку; так что по окончании утренних уроков мисс Кэти пошла искать утешения к своему ящику. Ее отец сидел за столом и читал, а я нарочно выискала себе работу — стала пришивать отпоровшуюся бахрому гардины и при этом все время приглядывала за девочкой. Птица, вернувшаяся к ограбленному гнезду, которое она оставила недавно полным щебечущих птенцов, метанием своим и тоскливыми криками не выразила бы такого беспредельного отчаяния, как она одним коротким возгласом «Ох!» и быстрой переменой в лице, только что таком счастливом. Мистер Линтон поднял глаза:

— Что случилось, любовь моя? Ты ушиблась? — сказал он.

Взгляд его и голос убедили ее, что не он раскопал ее клад.

— Нет, папа! — выговорила она. — Эллен, Эллен, пойдем наверх — мне дурно!

Я послушалась и вышла с нею вместе.

— Ох, Эллен! Они у тебя, — приступила она сразу, упав на колени, как только мы заперлись с ней вдвоем. — Ах, отдай их мне, и я никогда, никогда не стану больше этого делать! Не говори папе… Ведь ты еще не открыла папе, Эллен? Скажи, не открыла? Я вела себя очень плохо, но этого больше не будет!

С торжественной строгостью в голосе я попросила ее встать.

— Так, мисс Кэтрин! — провозгласила я. — Вы, как видно, зашли довольно далеко: недаром вам стыдно за них! Целая куча хлама, который вы, должно быть, изучаете в свободные часы. Что ж, они так прекрасны, что их стоит напечатать! И как вы полагаете, что подумает мой господин, когда я разложу их перед ним! Я еще не показывала, но не воображайте, что я буду хранить ваши смешные тайны. Стыдитесь! Ведь это, разумеется, вы проторили дорожку: Линтон, я уверена, и не подумал бы первый начать переписку.

— Да нет же, не я! — рыдала Кэти так, точно у ней разрывалось сердце. — Я совсем и не думала о любви к нему, покуда…

— О любви? — подхватила я, проговорив это слово как только могла презрительней. — О любви! Слыханное ли дело! Да этак я вдруг заговорю о любви к мельнику, который жалует к нам сюда раз в год закупить зерна. Хороша в самом деле любовь! Вы всего-то виделись с Линтоном от силы четыре часа за обе встречи! А теперь этот глупый хлам; я сейчас же пойду с ним в библиотеку. Посмотрим, что скажет ваш отец про такую любовь.

Она тянулась за своими бесценными письмами, но я их держала над головой; потом полились горячие мольбы, чтобы я их сожгла, сделала что угодно, только бы не показывала их. И так как мне на самом деле больше хотелось рассмеяться, чем бранить ее — потому что я видела во всем этом лишь пустое полудетское тщеславие, — я под конец пошла на уступку и спросила:

— Если я соглашусь сжечь их, вы дадите мне честное слово больше никогда не посылать и не получать ни писем, ни книг (вы, я вижу, и книги ему посылали), ни локонов, ни колец, ни игрушек?

— Игрушек мы не посылаем! — вскинулась Кэтрин: самолюбие взяло в ней верх над стыдом.

— Словом, ничего, сударыня, — сказала я. — Если не дадите, я иду.

— Даю, Эллен! — закричала она, хватая меня за платье. — Ох, кидай их в огонь, кидай!

Но когда я стала разгребать кочергою угли, жертва показалась невыносимо трудной. Мисс Кэти горячо взмолилась, чтобы я пощадила два-три письма.

— Ну хоть два, Эллен! Я сохраню их на память о Линтоне!

Я развязала платок и начала бросать их по порядку, листок за листком, и пламя завихрилось по камину.

— Оставь мне хоть одно, жестокая ты! — застонала она и голыми руками, обжигая пальцы, вытащила несколько полуистлевших листков.

— Очень хорошо, у меня есть еще что показать папе! — ответила я, сунув оставшиеся обратно в узелок, и повернулась снова к двери.

Она бросила свои почерневшие листки в огонь и подала мне знак довершить сожжение. Оно было закончено; я поворошила пепел и высыпала на него совок угля, и она безмолвно, с чувством тяжкой обиды, удалилась в свою комнату. Я сошла вниз сказать моему господину, что приступ дурноты у барышни почти прошел, но что я сочла нужным уложить ее на часок в постель. Она не стала обедать, но к чаю появилась — бледная, с красными глазами и странно притихшая. Наутро я сама ответила на письмо клочком бумаги, на котором было написано: «Просьба к мастеру Хитклифу не посылать больше записок мисс Линтон, так как она не будет их принимать». И с тех пор тот мальчонка приходил к нам с пустыми карманами.