Во время так называемой “революции гвоздик” солдаты, запрудившие улицы Лиссабона, вставляли в стволы винтовок цветы, чтобы убедить население в своих мирных намерениях. Офицеры, 25 апреля 1974 года свергшие правительство Антонио Салазара (который скончался еще в 1970 году), сдержали слово. Положив конец почти полувековой диктатуре, на следующий же год они провели выборы, после которых в Португалии установилась демократия.

Однако “революция гвоздик” повлияла не только на Португалию. Расцвет демократии начался в основных странах Средиземноморского бассейна, которые ранее из-за послевоенных диктаторских режимов отставали в плане социального и экономического развития от остальных государств Западной Европы. Спустя три месяца после восстания в Лиссабоне пала хунта черных полковников, правившая Грецией. В ноябре 1975 года умер Франсиско Франко, и Испания тоже стала демократическим государством. Между 1981 и 1986 годами все эти три государства вошли в Европейское экономическое сообщество.

Волна распространялась. В 1983 году в Аргентине, в 1985-м в Бразилии, в 1989-м в Чили: во всех этих трех государствах закончился длительный и трудный период военной диктатуры. К тому времени, когда развалился Советский Союз, в Южной Корее, на Филиппинах, на Тайване и Южной Африке демократические реформы были в самом разгаре. Начиная с 1990 года в странах Африки однопартийные системы сменялись многопартийными. Революция гвоздик запустила процесс, который исследователь Сэмюэл Хантингтон назвал “третьей волной демократизации”. Первая началась в XIX веке с расширением избирательного права и появлением современных демократий в США и Западной Европе, но перед Второй мировой войной из-за распространения тоталитарной идеологии потерпела неудачу. Вторая пошла после Второй мировой войны с восстановлением демократии в Европе, но оказалась недолговечной, поскольку в странах Восточного блока и во многих государствах, недавно обретших независимость, утвердилась однопартийная система. Третья волна демократизации более длительная и масштабная. Демократических стран сейчас больше, чем когда бы то ни было. И что самое интересное, даже в оставшихся авторитарных государствах режимы становятся более мягкими, избирательная система укрепляется, а население осваивает новые формы борьбы, которую диктаторы оказываются не в силах подавить. И пусть местами случаются кризисы и спады, однако общемировая тенденция очевидна: власть утекает из рук автократов, рассредоточивается и быстро заканчивается (см. диаграмму на рис. 5.2).

Рис. 5.2. Рост числа демократий и упадок автократий: 1950–2011

Источник: по материалам Monty G. Marshall, Keith Jaggers, and Ted Robert Gurr, “Political Regime Characteristics and Transitions, 1800–2010”, Polity IV Project, .

Факты подтверждают эту трансформацию. 1977 год стал временем расцвета тоталитарного правления: в мире было 90 автократий. По данным исследований Polity Project, к 2008 году в мире насчитывалось 95 демократий, всего 23 тоталитарных государства и 45 стран с промежуточными режимами правления. Другой авторитетный источник, неправительственная организация “Дом свободы” (Freedom House), оценивала степень демократичности государств на основании того, проводятся ли в них регулярные, своевременные, открытые и честные выборы, даже если недостает некоторых других гражданских и политических свобод (тенденции по разным регионам см. в диаграмме на рис. 5.3). В 2011 году 117 из 193 исследованных стран были признаны выборными демократиями. Сравните с 1989 годом, когда этим требованиям отвечали всего 69 из 167 государств. Иными словами, доля демократий в мире увеличилась более чем вполовину всего за двадцать лет.

Рис. 5.3. Региональные тенденции (Freedom House, 2010 г.)

Источник: по материалам Freedom House. Freedom in the World: Political Rights and Civil Liberties 1910–2008 (2010).

Что же стало причиной столь глобальной перемены? Разумеется, повлияли и местные факторы, однако Хантингтон отметил и воздействие крупных сил. Слабое в экономическом отношении руководство многих авторитарных правительств ухудшило их репутацию. Средний класс набирал силу, требовал роста качества бытового обслуживания, более активного участия в жизни страны и в конечном счете большей политической свободы. Западные правительства и активисты поддерживали инакомыслие и предлагали вознаграждение за реформы – например, членство в НАТО или ЕС или доступ к средствам международных финансовых организаций. Католическая церковь при папе Иоанне Павле II поддерживала оппозицию в Польше, Сальвадоре и на Филиппинах. Успех порождал успех, а новая область влияния и скорость реакции СМИ только стимулировали этот процесс.

Известия о триумфах демократии распространялись от страны к стране, а поскольку население становилось все более образованным и все больше людей получало доступ к средствам массовой информации, разумеется, они стремились последовать примеру зарубежных собратьев. И в современной цифровой культуре этот фактор сработал подобно бомбе. Грамотность и образование, достижения, в которых и заключается революция множества, существенно упростили коммуникацию в международной политике и породили новые политические ожидания: революция ментальности выражается в главных ценностях, таких как свобода и самовыражение, и порождает потребность в том, чтобы политики представляли интересы общественности.

Разумеется, были и исключения – не только страны, где демократия пока не установилась, но и те, в которых пошел обратный процесс. Ларри Даймонд, ведущий исследователь в данной области, называет замедление демократического развития, которое в последние годы переживают такие государства, как Россия, Венесуэла или Бангладеш, “демократической рецессией”. Однако все больше фактов свидетельствуют о том, что общественное мнение поменялось и там. Например, в Латинской Америке, несмотря на бедность и неравенство и постоянные коррупционные скандалы, социологические опросы показывают, что население склонно больше доверять гражданскому правительству, чем военным.

Да и сами автократии уже не пользуются такой неограниченной властью, как раньше. Согласно данным одного исследования демократической системы выборов, Бруней, пожалуй, единственная страна, в которой “тактика предвыборной борьбы так и не пустила сколь-нибудь серьезных корней”. Учитывая, что репрессивных режимов в мире стало гораздо меньше, логично было бы предположить, что там, где они сохраняются, ущемляют свободы и преследуют политических оппонентов. Однако на деле оказывается наоборот. Но почему? Потому что выборы, разумеется, говорят о степени демократичности государства, однако это не единственный показатель политической открытости. Свобода печати, гражданские права, система сдержек и противовесов, которая ограничивает власть какого-то одного органа или лица (в том числе и главы государства), и прочие критерии демонстрируют степень давления правительства на общество. Факты свидетельствуют о том, что в среднем, даже несмотря на сокращение числа авторитарных режимов, растет количество демократических государств, которые в политическом отношении остаются закрытыми. Наиболее существенные перемены к лучшему произошли в начале 1990-х годов, поскольку те же силы, которые подтолкнули многие государства к смене прежнего режима на демократический, оказали мощное либерализующее воздействие и на страны, оставшиеся недемократическими.

Это, конечно, слабое утешение для политических активистов и диссидентов, которых за убеждения сажают в тюрьму. От Каира до Москвы, от Каракаса до Туниса на один шаг вперед приходится масса примеров, которые свидетельствуют об обратном, и поучительных историй, способных охладить пыл сторонников демократии. Противодействие, которое влиятельные правительства оказывают новым демократическим методам и средствам, зачастую становится темой для обсуждения в новостях, и неудивительно, что крупнейшие игроки препятствуют процессам, подрывающим их мощь. Однако на данный момент можно с уверенностью утверждать, что демократия все же распространяется по миру, а следовательно, тенденции, свойственные демократическим государствам, рано или поздно проявятся и в тех странах, в которых демократия пока что не одержала абсолютной победы. Более того, цифры и факты говорят о том, что в самих демократиях, в сложном устройстве их избирательных структур, в парламентских обсуждениях, правящих коалициях, децентрализации и региональных ассамблеях, – упадок власти также набирает скорость.