Глава 9

Доктор оказался исключительно ценным источником информации. Опасливо косясь то на пистолет, то на платок, прикрывавший нижнюю часть моего лица (вязаная шапочка была низко надвинута на лоб, так что видны оставались только глаза), он принялся рассказывать.

По сбивчивому началу я поняла, что к команде Горшенина он примкнул года два назад, привлеченный идеей о превращении России в справедливое государство. И между ним и Горшениным практически не возникало разногласий вплоть до момента, когда в «лагерь» (на базу, как выражался Гвоздев) не были привезены первые подшефные подростки.

Уже до этого к Гвоздеву «от Игоря Викторовича» нередко попадали пациенты с травмами различной степени тяжести, ожогами, ножевыми и даже огнестрельными ранениями. Но Горшенину легко удавалось держать доктора на коротком поводке, периодически беседуя с ним на политические и экономические темы, а также вообще «за жизнь». Объяснения же происхождения ран и травм «личного состава» давались самые простые, нередко абсурдные, даже при первом рассмотрении. Как правило, все списывалось на несчастные случаи во время практических занятий в тире, спортзале и на «тропе разведчика».

То, что в центре имелась своя «тропа разведчика», меня не очень удивило. Особенно после того, как Гвоздев вкратце перечислил виды и примерное количество оружия, а также спецтехники, которыми располагал центр.

Гораздо удивительнее было то, что в течение нескольких месяцев Гвоздев, фанатично преданный своим идеалам переустройства России, слепо верил каждому слову Горшенина и практически ничего не знал о действительном положении дел. Но так было в тот период, когда центр еще только создавался, а база принадлежала военным.

Но вот при посредничестве влиятельных друзей и единомышленников Горшенин получил право брать на поруки подростков, стоящих на учете в «детской комнате» милиции, а также мальчишек, впервые совершивших мелкие преступления и незначительные правонарушения, за которые они имели шанс отделаться условным сроком.

Вскоре в «лагерь» поступили первые «воспитанники». А уже через неделю в лазарет попал подросток, всю спину и зад которого украшали глубокие кровоточащие полосы.

С этого момента для доктора все пошло кувырком. Теперь о единодушии между Горшениным и идеалистом-»народовольцем» Гвоздевым не могло быть и речи. Но разрывать отношения или уходить из центра Гвоздев пока не помышлял, искренне считая, что «лидер освободительного движения» попросту временно заблуждается в отношении выбранных методов воспитания молодой смены.

Но Горшенин ни в чем не заблуждался. По его мнению, крепких духом и телом мужчин из хулиганистых «юных отбросов общества», как он «ласково» называл только что прибывших, можно было сделать только одним способом — жесткой дисциплиной в сочетании с тщательно продуманной программой подготовки.

— Подготовки к чему? — спросила я.

Лицо Гвоздева мрачно искривилось. Отвечать на конкретные вопросы ему не очень нравилось. Я, как бы между прочим, шевельнула пистолетом. Доктор обреченно вздохнул.

— Горшенин по-своему представляет себе путь переустройства нашего общества. Он понимает, что, двигаясь путем, которым обычно приходят во власть политические деятели, скорее всего ничего не добьется. То есть он может достигнуть каких-то вершин, занять определенное положение в обществе. Но установить в стране порядок, вернуть России былое величие все равно не сможет. Слишком многие этот порядок не захотят принять. В этом я с ним полностью согласен. Но я всегда считал, что начать нужно с того, чтобы изменить отношение людей к своей стране, сформировать новую систему ценностей. Горшенин же считает, что это невозможно. Какого-то конкретного человека изменить можно, но далеко не каждого. Всех людей он поделил на четыре части. Во-первых, единомышленники и те, кто может ими стать, — они должны быть объединены в «ударную» силу, армию. Затем те, кого можно заставить, силой или хитростью, идти на сотрудничество. Третья часть — это те, которые встают поперек дороги, воруют, устраивают в стране беспредел, они подлежат уничтожению. Ну и четвертая часть — быдло, которое пойдет за теми, у кого есть сила и власть. А подростки — они еще ни к какой категории не относятся, из них можно вылепить все, что хочешь. Вот он и… лепит. Я даже не знаю, когда он начал так думать. Может, всегда таким был, только я не замечал.

— Как Горшенин собирается поступить с вами?

— Думаю, так же, как и с остальными. Я ведь перешел для него из категории единомышленников в категорию врагов.

— И что?

— Что — что? — обозлился Гвоздев. — Устранение с конфискацией личного имущества в пользу центра. Доверенность на продажу квартиры я уже подписал. Продадут и оформят как благотворительный взнос.

Так вот каким образом центр получает «спонсорскую помощь»! Но этого ведь все равно мало, не каждый же день бывшие сотрудники жертвуют свое имущество в пользу центра… Значит, должны быть и другие источники дохода.

Сказав «а», доктор довольно быстро произнес «б». И так далее по алфавиту.

Как только он окончательно уяснил, что понятия не имеет, чем в действительности занимается центр во главе с Горшениным, доктор попытался тут же расставить точки над «i» и выяснить с шефом отношения. Игорь Викторович охотно пошел навстречу и рассказал без утайки все, что до сих пор проходило мимо Гвоздева. При этом, как истинный джентльмен, он, правда, не забыл вскользь напомнить, что «кто не с нами, тот поперек дороги». Третьего варианта для доктора не осталось, ведь он знал слишком многое, чтобы быть просто отпущенным на все четыре стороны.

Вот тут-то и наступило прозрение. Оказалось, что «личная армия» Горшенина выполняет различные заказы «заинтересованных лиц», начиная от помощи в банальных разборках и заканчивая заказными убийствами. Сначала этим занимались только взрослые представители «движения». Но вскоре начали привлекать и подростков из числа тех, что перестали быть «юными отбросами» и перешли в категорию «солдатиков».

«Солдатиков», кстати, плетками уже не наказывали. Но право стать «солдатиком» надо было заслужить прилежанием в учебе и полным повиновением старшим.

Власти города и области смотрели на деятельность центра сквозь пальцы, всячески прикрывали его и стремились пресечь на корню любые слухи, которые могли бы негативно отразиться на самом «Витязе» и всех, кто имел к нему прямое или косвенное отношение. А по всему выходило, что так или иначе отношение к центру имели едва ли не все влиятельные люди города. Судьба каждого из них решалась на общем «военном» совете. Чтобы привлечь человека на свою сторону, включить его в организацию или склонить к сотрудничеству, использовались любые методы, в том числе шантаж, угроза… В общем, понятно.

Большинство людей, входивших в организацию, но не являвшихся официальными сотрудниками центра, Гвоздев не знал ни по фамилии, ни даже в лицо. Зато ему было точно известно, что свои люди имелись у Горшенина практически везде — начиная с районной администрации и заканчивая Управлением Федеральной службы безопасности по Волгоградской области. Поэтому и компромата на каждый интересный для «сподвижников» объект у Горшенина было предостаточно.

— Как же его не грохнули до сих пор? — удивилась я.

— Да как же его грохнут? — в свою очередь удивился доктор. — Его, наоборот, как зеницу ока беречь должны. Если с Горшениным что-нибудь случится, тут столько голов полетит, только держись. Он ведь все ниточки в руках держит и наверняка как-нибудь подстраховался на случай, если нарвется на какого крутого. И компромат весь хранится у него…

Гвоздев замолчал, мне опять пришлось пошевелить пистолетом.

— Где именно?

— Здесь, в его кабинете, — выдавил доктор. — Не знаю, где точно. Я слышал, еще есть «страховые» копии. Где Горшенин держит их, клянусь, я понятия не имею.

Итак, доказательства, можно считать, у меня в руках. Не говоря уже о ценном свидетеле. Если он сейчас готов все тайны выложить, то в более подходящей обстановке запоет так, что только успевай записывать. Теперь главное — любой ценой сохранить его в целости и сохранности.

«Ценный свидетель» подробно объяснил, где и что находится на территории, как добраться до кабинета Горшенина, какое примерно количество человек должно на данный момент быть на базе.

— Кроме нас, в лазарете еще кто-нибудь есть? — задала я последний вопрос. — Больные? Охрана на входе?

— Из больных один мальчик, он в первом боксе. Охраны не должно быть, но есть санитар. Скорее всего он в первом кабинете, от входа сразу направо. А-а… вы разве не через дверь вошли?

— Пока вопросов к вам больше не имею, — подвела я черту под нашим разговором, оставив без внимания идиотский вопрос. — На пол, пожалуйста.

Объяснив перепуганному Гвоздеву, что делаю это исключительно для докторского же блага, я хорошенько его спеленала и уложила под кроватью, чтобы его невзначай не подстрелили из окна или со стороны двери. Доверяла я ему лишь самую малость, поэтому на всякий случай еще и рот кляпом заткнула.

К зданию, в котором, по словам Гвоздева, находился кабинет Горшенина, я передвигалась мелкими перебежками. Доктор сказал, что «лагерь» вот-вот собирались оснастить системой видеонаблюдения, но, к моему счастью, пока были завершены только подготовительные работы. Однако охранники время от времени совершали обход территории, причем делали это попарно.

С дежурными я не столкнулась и до здания добралась благополучно. Вот здесь меня ожидала серьезная проблема. Зарешеченные окна, металлическая дверь, естественно, запертая, вместо окна полуподвала, как в санчасти, — узкие вентиляционные отверстия, в которые разве что только кулак просунуть можно.

Я уже начала было примериваться к замку, но решила оставить этот вариант как запасной. Металлические двери имеют обыкновение отзываться звуком, когда начинаешь ковыряться в их замках. Не говоря уж о лязганье самого механизма замка, да еще когда где-то в двух шагах от двери сидит охранник…

Но не может такого быть, чтобы дверь эта была единственной, ведущей внутрь. Я двинулась вдоль здания, низко пригибаясь, когда проходила под окнами, и через некоторое время действительно наткнулась на запасной выход. Вопреки всем инструкциям о пожаробезопасности дверь запасного выхода оказалась намертво заколоченной. Стремление обеспечить безопасность перевесило страх перед инспекциями. Да и каких, собственно, инспекторов мог бояться Горшенин, если у него все было надежно «схвачено»?

Вскрыть варварски заколоченную гвоздями дверь нелегко, особенно если при этом стараешься не производить шума. Но в действительности сделать это зачастую оказывается проще, нежели с помощью отмычки открыть хороший замок. К тому же охранник, как мне стало известно, нес вахту у «парадного» входа, поэтому и оставался шанс, что процесс взлома двери в другом конце здания не коснется его ушей.

Внутрь здания я попала только минут через десять. При этом немало понервничала, ведь в любой момент мог кто-нибудь появиться, а скрыться здесь было совершенно некуда.

Но мне снова повезло. Я уже вытащила последний гвоздь и даже вскрыла простенький замок, когда услышала звуки шагов. Иначе как везением это не объяснишь. Зажав в руке гвозди, я немного приоткрыла дверь. Ржавые петли взвизгнули так, что слышно их было, должно быть, даже Саше и Паше, клюющим носом около гостиницы. Быстренько протиснувшись сквозь узкую щель внутрь, я резко притянула дверь и заперла ее изнутри. При беглом осмотре это должно сработать.

Гвозди я высыпала кучкой в углу и замерла, прислушиваясь. И с улицы, и из глубин здания доносились звуки. Но сейчас меня больше волновало то, что происходило внутри.

Дверь, которую я только что вскрыла, соединялась с основным коридором узким проходом метра в четыре длиной. Коридор был освещен, но сам проход оставался в тени. Прижавшись к стене, я слушала приближение шагов. Человек, двигавшийся по коридору, был, очевидно, привлечен визгом дверных петель. Он не просто шел, а целенаправленно производил осмотр территории. Звук шагов то возобновлялся, то затихал на несколько мгновений.

Толстая каучуковая подошва моих ботинок позволяла передвигаться практически бесшумно. Обувь приближавшегося человека была жесткой. Двигался он осторожно, но каждый шаг все равно сопровождался легким постукиванием от соприкосновения подошвы с твердым покрытием пола.

Кто-то приблизился к двери с внешней стороны, потоптался некоторое время, подергал за ручку и удалился. Я сосредоточила все внимание на человеке в коридоре, сжав между пальцами отмычку и превратив ее, таким образом, в грозное оружие.

Наконец человек приблизился настолько, что при его очередном шаге я увидела носок тяжелого армейского ботинка. В следующее мгновение человек показался полностью, развернулся, чтобы осмотреть дверь, глянул на меня в упор и… В тот же миг моя отмычка глубоко погрузилась в его солнечное сплетение.

Беззвучно задохнувшись, охранник сложился пополам. Остановленная толстым слоем одежды, отмычка вряд ли нанесла особый вред внутренним органам, даже, наверное, не сильно порезала кожу, но дело свое сделала — охранник находился в глубоком шоке. Добавив для верности ребром ладони по его шее, я подхватила тело, мягко и беззвучно опустила его на пол, подтащила к двери и там оставила. Очухается он явно не скоро.

Кабинет Горшенина находился в конце коридора — предпоследняя дверь по левую сторону. То есть мне надо было выйти из укрытия, пересечь коридор и пройти несколько метров вправо.

В этом здании таблички с надписями на дверях отсутствовали, кабинеты были только пронумерованы. Горшенин, как сообщил доктор, обитал в кабинете номер восемь.

Дверь с цифрой «восемь» также была металлической, но отделана декоративной пленкой под дерево. То и дело бросая настороженные взгляды в сторону «вертушки» на выходе, я принялась подбирать отмычку. По правую сторону от «вертушки» должен был находиться «аквариум», в котором несли дежурство охранники. Я не знала, сколько именно охранников дежурили сегодня ночью, и даже не стремилась уточнить это. Просто торопилась попасть в кабинет и покинуть коридор.

Доктор утверждал, что охранник в здании только один. Но если он ошибался или ввел меня в заблуждение умышленно и охрану несли все же двое, то второй, обеспокоенный тем, что напарник задержался, мог выйти из «аквариума» в любой момент. В то же время мне не было известно, какое количество людей вообще имеется в здании в данный момент и где именно они могут находиться. Со стороны запасного выхода, через который я проникла в здание, освещено было только одно окно. Полный обход вокруг здания я не делала, так как другой стороной оно выходило на жилые «казармы», а я не горела желанием быть замеченной кем-нибудь. Из окна, например.

Так что уточнять, имелся ли у охранника напарник, не имело смысла. Самое разумное, что я могла предпринять, — это побыстрее проникнуть в кабинет. Вот только никак не удавалось подобрать нужное сочетание отмычек.

С другой стороны двери не раздавалось ни звука, поэтому для меня явилось полной неожиданностью, когда замок неожиданно щелкнул сам собой. Я только-только примерилась к нему с очередной отмычкой. Мне едва удалось отшатнуться, когда дверь распахнулась и на пороге возник Горшенин, сопроводив свое появление разъяренным возгласом:

— Какого черта здесь происходит?

К стыду своему признаться, я несколько растерялась. Правда, совсем не надолго. Уже в следующий миг я рванула дверь на себя, одновременно втолкнув Горшенина в кабинет.

Лидер освободительного движения, теряя равновесие, отступил на несколько шагов, не удержался на ногах и завалился на бок, неловко подвернув ногу. Кажется, как раз ту, раненную на войне, из-за которой он вынужден был ходить с тростью.

Очевидно, боль несколько отвлекла его от моего появления, и он даже не сразу среагировал: молча, схватившись руками за больную ногу, бросил на меня удивленный и настороженный взгляд. Я прикрыла тяжелую дверь, повернула в замке ключ и положила всю связку в карман.

В этот момент, все так же не произнося ни слова, Горшенин сделал попытку подняться.

— Сидеть, — коротко приказала я.

— Э-э, послушайте…

Замерший было на мгновение Горшенин сделал героическую попытку хотя бы на словах воспротивиться неожиданному вторжению, к активным телодвижениям его полулежачая поза не располагала.

— Сидеть, — прошипела я угрожающе, — пристрелю! — Серьезность своих намерений я подтвердила тем, что сунула руку в тот же карман, куда только что опустила ключи. Ничего, чем можно было бы «пристрелить», в нем не лежало, но откуда об этом было знать моему пленнику, тем более что ключи звякнули вполне натурально. Поди разберись — то ли друг о друга, то ли обо что-то еще. Удостоверившись, что намек возымел нужное действие, по крайней мере на ближайшее время, я шагнула на середину кабинета.

Платок не только закрывал лицо, но также несколько приглушал и видоизменял голос, поэтому сразу признать меня Игорю Викторовичу не удалось. Он лишь нахмурился, услышав в нем что-то знакомое или что-то почувствовав.

Мне на его чувства было совершенно наплевать. В данный момент Горшенин должен был лежать на кровати в своей спальне под теплым одеялом и видеть десятый сон. Какой черт принес его обратно в «лагерь»? Но раз уж он имел несчастье попасться мне под руку, пусть теперь пеняет на себя.

Я окинула взглядом кабинет: стол, заваленный бумагами, офисное кресло, сейф, двустворчатый шкаф, вплотную придвинутый к стене, книжные полки и холодильник. Не густо. Компромат на несколько десятков человек в одной папке не уместится. По-хорошему для таких материалов требуется отдельное довольно вместительное хранилище.

В том сейфе, что стоял в кабинете, наверняка лежали лишь текущие документы. Перед моим приходом Горшенин, судя по всему, работал. Настольная лампа включена, на середине стола — несколько страниц машинописного текста, рядом лежит ручка. Дверца сейфа открыта, но ключа в замочной скважине нет.

Держась от Горшенина на безопасном расстоянии и ни на секунду не забывая, что он может быть очень и очень опасен, я подошла к столу и порылась в бумагах, бегло просмотрев их. Текущие отчеты, планы занятий, снова отчеты. До того как я его побеспокоила, Горшенин просматривал план предстоящих практических учений. Кое-где по тексту встречались его лаконичные пометки и замечания.

Затем я заглянула в сейф. Так же как и на столе, там находились исключительно официальные документы. Часть из них, вернее, их копии я уже видела, когда собиралась в Волгоград.

Кроме двух полок, в металлическом хранилище имелось еще небольшое изолированное отделение, в каких бухгалтеры обычно хранят небольшие суммы денег. Я подергала дверцу. Заперто.

Горшенин спокойно сидел на полу и растирал ногу. Меня он, казалось, вообще перестал замечать, но ни одно мое действие, без сомнения, не ускользнуло от его внимания.

— Ключ, — потребовала я.

Игорь Викторович оставил в покое свою ногу и взглянул на меня с интересом:

— Ниночка? Вы ли это? То-то я гляжу, что-то знакомое.

— Ключ, — повторила я.

Горшенин усмехнулся:

— Чего это ради? Но как вы сюда попали, позвольте полюбопытствовать? И с какой, черт возьми, целью?

Давать какие-либо объяснения я не собиралась. Так же, как не намеревалась вести с Горшениным какие-либо разговоры. Самое главное я уже знала от доктора. Если его информация подтвердится, с Горшениным будут говорить другие люди. И в другом месте. Если окажется, что доктор по каким-то причинам в чем-то солгал, побеседовать с Горшениным по душам в том же месте все равно есть основания. Оружием центр, несомненно, располагал. И спецтехникой тоже. Незаконными делами тоже занимался. Не зря же его так усердно прикрывали все, кому не лень. Но мое дело на данный момент — собрать информацию, найти доказательства преступной деятельности и помешать уничтожить улики до того, как они попадут в нужные руки.

Мое внимание снова привлекло отсутствие ключа в замке сейфа. Никогда не видела, чтобы кто-то вынимал ключ, скажем, из кармана, отпирал сейф, а затем снова прятал ключ в карман. Если только ключ не был цепочкой прикреплен к руке или одежде. Или если ключ был не один, а на связке. Тогда его могли вынуть, потому что понадобился другой ключ с этой же связки.

Я достала ключи, которые вынула из двери кабинета. Горшенин, уразумев, что лично с ним я пока разбираться не собираюсь, принял свой обычный невозмутимый вид.

Подходящий к сейфу ключ удалось отыскать со второй попытки, но в ящике и в самом деле оказались довольно крупная сумма денег, а также стопка платежных документов.

Я озадаченно посмотрела на Горшенина. Может, попробовать вытрясти сведения из него? Но Игорь Викторович — воробей стреляный, так просто не расколется.

— Извините, Ниночка, — добродушно заулыбался Горшенин. — Нельзя ли мне пересесть на более удобное место? Не молод, знаете ли, а нынче не месяц май, пол-то бетонный.

Единственным удобным для сидения местом в кабинете было кресло.

Я не садистка, но с большим удовольствием продержала бы Горшенина на этом полу денька эдак два. Однако в какой-то степени он прав, и если пересядет в кресло, то никакого вреда от этого не случится. А я не буду на него постоянно натыкаться. То, что Игорь Викторович окажется в положении, более удобном для сопротивления, меня не пугало. Судя по его напряженно-страдальческой физиономии, нога действительно болела, а может, и не только она. К тому же Горшенин, хотя и сволочь изрядная, но не дурак, до сих пор даже орать и звать на помощь не пытался, потому как прекрасно понимает, что при первом же звуке, который, кстати сказать, едва ли кто услышит, я его тут же «выключу». А так у него есть по меньшей мере возможность контролировать ситуацию и остается шанс договориться. Ведь ему неизвестно, за чем именно я пожаловала.

Молча дав Горшенину знак пока оставаться на полу, я осмотрела каждый сантиметр стола, в том числе прощупала дно ящиков и простучала столешницу. Кроме обычных бумаг и нескольких методических пособий, в столе ничего интересного не было. Бросив ручку в ящик стола, опять же молча я указала Горшенину на кресло.

— Благодарю вас, — подчеркнуто вежливо поклонился он, с трудом поднялся на ноги и, прихрамывая, направился к креслу. — Не нашли, что искали, Ниночка? Нет? А что вы, собственно, ищете? Деньги? Вряд ли. Оружие? Не держим, только учебное. Да и то не здесь. Вы скажите, что вас интересует. Может, я чем поспособствую. Да вы маску-то снимите, какой в ней теперь толк? Я же вас все равно узнал. А кроме нас с вами, здесь больше никого нет.

Горшенин опустился в кресло, испытующе посмотрел на меня. Что-то слишком уж он спокоен. Уверен, что, за чем бы я ни пришла, все равно этого не найду? Или надеется на помощь? Интересно, за кого он вообще меня принимает?

Методично, шаг за шагом я осмотрела весь кабинет. Неосмотренными остались только вещи в шкафу. Похоже, доктор Гвоздев меня все же надул. Или его информация устарела.

Наскоро прощупав содержимое шкафа, я закрыла дверцы. Мне показалось, что Горшенин при этом почувствовал облегчение. Пока я рылась в шкафу, он упорно нес какую-то чушь, а тут замолчал и довольно улыбнулся.

Сделав пару шагов по комнате, я снова вернулась к шкафу, открыла дверцы, незаметно наблюдая за реакцией Горшенина.

— Так что же, Ниночка. — Он принужденно засмеялся. — Может, все-таки расскажете, каким ветром вас сюда занесло? И вообще, откуда вы узнали о нашей базе?

Не отвечая, я пробежала пальцами по внутренней поверхности шкафа. Старая мебель, натуральное дерево. Только вот задняя стенка звучит как-то не по-деревянному.

— И все же… — не умолкал Горшенин, хотя голос его звучал напряженно. — Ладно, попробую догадаться. Меня, вероятно, опередили, да? Это Козлов вас к себе переманил? Он мужик не промах, знает, где золотую рыбку выловить можно. Но учтите, что бы он вам ни пообещал, в моей команде вам все равно будет лучше. А Козлов мне не противник. Я его крепко за жабры держу.

Вот так друзья-приятели, подивилась я. А Игорь Викторович большой артист… Даже сейчас я затруднялась определить, каково же его истинное нутро.

Никаких планок или кнопок в шкафу не было. Я уперлась ладонью в заднюю стенку, попробовала сдвинуть ее в сторону. Стенка беззвучно поддалась. За ней оказалась неглубокая ниша, а в ней — дверь.

Горшенин снова замолчал, теперь уже надолго. Даже не взглянув на него, я взяла связку, но нужного ключа на ней не оказалось. Что ж, начнем с начала.

— Ключ, — устало произнесла я.

Горшенин презрительно усмехнулся.

Ладно, мы и сами не лыком шиты. Я вынула отмычки и принялась ковыряться в замке. Через несколько минут хитроумное устройство с трудом, но поддалось.

Дверь была подогнана таким образом, что открывалась наружу.

Поняв, что проиграл, Горшенин дернулся. Я только предупреждающе покачала головой. Игорь Викторович осел в кресле и по-стариковски ссутулился.

Не переступая порога, я протянула руку внутрь, нащупала выключатель и тихо присвистнула. Как выяснилось позже, помещение за шкафом оказалось настоящей сокровищницей информации. Десятки папок всех мастей и расцветок, напичканные компроматом разной степени тяжести, сотни видео— и аудиокассет, отдельно — аппаратура аудио— и видеоконтроля… А также сейф, набитый драгоценностями, аккуратно расфасованными по пластиковым пакетикам, — еще один вид «благотворительной помощи от сочувствующего населения».

Но все это я узнала чуть позже. Тогда же увидела лишь шкафы со стоящими на полках плотными рядами папок, кассет, какие-то ящики, сейфы. Не удержавшись, я шагнула внутрь.

В следующую секунду за спиной послышался звук отпираемой двери, шаги и тихий голос начальника службы безопасности:

— У вас все в порядке, Игорь Викторович? Там Иван без сознания, вроде оглушил его кто-то…

Поравнявшись со шкафом, он встретился со мной взглядом и осекся на полуслове. Как в замедленной съемке я видела, как поворачивается в мою сторону ствол пистолета в его руке, слышала, как поднимается из кресла Горшенин. Дождался-таки подходящего момента, старая лисица. А ведь я его даже не обыскала, мелькнула мысль.

Я нырнула вперед, сделала перекат через плечо, ударив в кувырке ребром подошвы руку, сжимающую оружие. Одной рукой я опиралась о пол, другой уже вынимала малютку «лигнозе». Помощник Горшенина вскрикнул и выронил пистолет.

Его оружие еще не успело коснуться пола, а мой «ствол» уже был направлен на Горшенина. Указательный палец надавил на скобу, приводя пистолет в боевое положение, и соскользнул на спусковой крючок.

Горшенин только поднимал «ПМ», когда пуля вошла ему точно в лоб. Я бы и на учебных стрельбах не смогла выстрелить лучше. Вторая пуля досталась помощнику. Честно признаться, в него я выстрелила чисто автоматически, но впоследствии ничуть об этом не пожалела. Совсем моя совесть успокоилась, когда я узнала, какие дела творили соратники Горшенина во главе со своим идейным борцом за переустройство России и непосредственно начальник службы безопасности центра. Каждое такое мероприятие было тщательно задокументировано в отчетах и приказах на поощрение.

Я завершила кувырок и встала на ноги. Оба — и Горшенин, и его помощник были мертвы. Пока из коридора не доносилось ни звука, но выстрелы мог кто-нибудь услышать. Даже наверняка слышал. Другой вопрос, что к стрельбе здесь народ привычный. Да еще пока разберутся, где именно стреляли.

Снова заперев входную дверь и подумав, что третьего ключа от кабинета наверняка не существует, я бегло просмотрела содержимое одной из папок, вынула телефон и связалась с Громом. Затем коротко доложила ему о благополучном исходе операции.

— Тебя кто-нибудь видел?

— Только трое. Горшенин и еще один, но они мертвы. Третий — врач, заперт в лазарете.

— Как же так с Горшениным вышло? — огорчился Гром.

— Так получилось, — вздохнула я. — Вы уж извините. Но здесь и кроме Горшенина есть с кем работать.

Объяснив расположение основных строений на территории лагеря, я села прямо на пол, оперлась спиной о стену и позволила себе расслабиться. Гром велел не высовываться, что бы ни происходило снаружи, а ждать, пока мне подадут знак. А тем временем как зеницу ока оберегать добытые материалы.

Вот и еще одно задание выполнено, подумала я, закрывая глаза. Сейчас бы поспать, но пока нельзя. Ладно, дома отосплюсь. Хотя я и устать-то как следует не успела. Все завершилось быстро и благополучно, несмотря на то что действовала я скорее по наитию, а не по трезвому расчету. Наверное, это и есть профессиональная интуиция. А что же еще?