Глава 5 Я СОЗНАЮСЬ В ПРЕСТУПЛЕНИИ
В СИЗО я провела около недели. По сути дела, это было обычное сидение в запертой и зарешеченной комнате впроголодь.
С диетологической точки зрения я должна была благодарить тех, кто заключил меня сюда: вероятно, за время этого бессмысленного сидения я сбросила не менее двух килограммов — тех самых, которые подчас портили мне жизнь куда больше, чем разнокалиберные бандиты, продажные чиновники и изворотливые агенты иностранных разведок.
На свободе у меня просто не хватало силы воли выдержать такую жесткую диету: мои незаурядные кулинарные способности и непреодолимая склонность к тонкой кухне никак не давали мне довести мою и без того прекрасную (без ложной скромности) фигуру до идеала.
Раз в день ко мне приходил следователь, задавал какие-то вопросы, в ответ на которые я раздраженно фыркала или истерически хохотала.
И каждый раз следак с одинаково каменным выражением лица уходил, выпуская на прощание из тонких, строго поджатых губ:
— До завтра.
А назавтра повторялось то же самое.
У меня было время поразмыслить над тем, что же, собственно, произошло в том злосчастном дворе, где убили Клейменова и его людей.
Я сотни раз, шаг за шагом, кадр за кадром, прокручивала перед своим мысленным взором пленку недавних событий. И могла предложить только одну версию происшедшего: в подъезде находился человек, который должен был подставить меня. Почему именно подставить?
Да потому, что в любом ином случае меня просто-напросто убили бы.
Причем не исключено, что из моего же собственного пистолета.
Но раз за разом я останавливалась на одном: выручить меня и помочь распутать все эти хитросплетения может только Гром.
…Тогда я еще не знала, что большая часть компрометирующих меня фактов еще не доведена до моего сведения. Мои обвинители априори предположили, что мне все известно.
Но часто лезли в голову и предательские, провокационные мысли. Ведь я все помнила до момента, когда нацелила дуло пистолета на узкое бритое лицо вынырнувшего из-за балки киллера. А потом — провал…
Почему?
В принципе, ощущения были знакомы — электрошок. Ткнули в меня электрическим разрядом, и отдыхай, Юлия Максимова. Но… но предательские мысли не отпускали своей хватки и, как судорога, продолжали сводить мозг. Сколько мне приходилось слышать о действии зомбирующих препаратов: после введения их в организм человек становился похож на легко программируемую живую куклу, готовую беспрекословно выполнить любое распоряжение. Ведь эти пули выпущены одна в другую — рукой профессионала. На такое способны немногие.
Что, если… что, если это и в самом деле я? В нашей безумной жизни все бывает.
Я припомнила случай с моим старым знакомым по имени Андрей, бывшим сотрудником спецслужб. Он сошелся с девушкой из богатой семьи, которую, правда, преследовал какой-то злой рок: сначала при таинственных обстоятельствах погиб компаньон отца девушки, потом убили самого отца, затем взорвали в собственном ночном клубе вставшего у руля фирмы брата девушки. Андрей позвал на помощь своего друга, съевшего собаку на расследовании подобных случаев, и друг вышел на след некоего доктора, который синтезировал сильнейший психостимулятор зомбирующего действия; оказалось, что девушка Андрея обильно пичкала его самого этим психостимулятором, а потом натравливала на своих родственничков.
Разумеется, против Андрея, офицера спецназа КГБ, у родственников злобной дамы не было ни одного шанса: они гибли один за другим, а Андрей жил весь на нервах, терзаемый подсознанием, в котором оставалась информация о совершенных им преступлениях.
Когда я вспомнила об этом, меня бросило в холодный пот.
Правда, такие мысли пришли ко мне на исходе шестого дня, когда уже самые невероятные истолкования происшедшего роились в мозгу; но в каждой версии могло быть заложено зерно истины.
Черт его знает, до чего бы я додумалась, если бы — наконец! — не приехал Гром.
Он пришел ко мне в камеру в сопровождении генерала Зубарева и его верного Санчо Пансы (хотя по телосложению этот длинный тощий человек больше походил на Дон Кихота, в то время как Зубарев — как раз на непомерно разбухшего Санчо), черного человека Ивана Никитича. Он же майор Дементьев.
Я не видела Грома около года. За это время он сильно сдал: постарел сильнее, чем за предыдущие пять лет. Морщинки избороздили лоб и залегли в переносице и в углах рта и глаз, сами глаза запали и потемнели, а виски стали почти совсем белыми.
Да, тяжела ты, шапка Мономаха. Сильно давит бремя большой власти и не менее значительной ответственности, которое ярмом повисло на шее Грома. Да… шея тоже как-то постарела: похудела, кадык еще больше торчит, и глубокие морщины пролегли под подбородком.
— Здравствуй, Багира, — сказал он спокойно и с заметной грустью. Такое начало разговора обнадеживало: шеф с самого начала отбросил обычную суровость и продолжил: — Как ты тут?
— Хорошо, Андрей Леонидович, — не трудясь скрывать иронию, произнесла я. — Прекрасная диета. Подтянула фигуру. Вы же помните, я всегда любила приготовить вкусное блюдо и съесть его со старым другом.
— Да, я помню, — просто сказал Гром. — Ты всегда прекрасно готовила. Но, мне помнится, ты никогда не варила каш.
— Да, не варила, — недоуменно отозвалась я.
О чем это он?
— До недавнего времени, — продолжал Гром. — Я говорю — не варила до недавнего времени. Но вот сейчас заварилась такая каша, что не знаю, как мы ее будем расхлебывать. Но ничего, Багира… разберемся.
Он энергично прошелся по камере, а потом, не поворачиваясь ко мне, сказал:
— Сразу не получилось к тебе подъехать. Дела, сама понимаешь. Но мне передали всю информацию насчет убийства этого вице-губернатора. Я его, правда, не особо знал…
— Не особо? — Я подняла голову. — А он мне говорил, что прилично с вами знаком. И жена его то же самое талдычила. А вы, Андрей Леонидыч — «не особо знал»…
— Не знаю, что он тебе говорил, но… — Гром оглянулся на молчаливо сидящих у стены Зубарева и Дементьева, — но я его мало знал. А тебя сюда направил по просьбе губернатора Сухорукова. Он же еще действующий…
— Да…
— Скверное дело, — продолжал Гром. — Ты вот что, Юля, у тебя было время подумать, вспомнить. Ты скажи: могла ли ты стрелять в киллера, и если могла, то по каким мотивам? Частичная потеря памяти — это явление вполне восполнимое. Главное — не ударяться в конфабуляцию.
— Что? — проговорил от стены Дементьев.
Гром даже не посмотрел на него, Зубарев недовольно толкнул подчиненного в бок, а я пояснила:
— Конфабуляция, товарищи чекисты, — это разновидность парамнезии, проще говоря, нарушение памяти, при котором ее пробелы заполняются фантастическими выдумками.
— А, — одобрительно протянул Дементьев, — вот и готовый диагноз подоспел.
— Помолчите, — оборвал его Гром и снова обратился ко мне: — Так что, Юлия Сергеевна, есть ли у вас внятное объяснение происшедшего?
Вот это уже хуже. Этот тон мне знаком. Этим тоном Гром всегда подхлестывал своих подчиненных, давая им понять, что они профессионалы высокого класса, не имеющие права на прокол. Что с ними не будут церемониться, не будут церемониться именно потому, что они профессионалы.
— Я думаю, Андрей Леонидович, что киллера убрал старик, — четко сказала я.
— Какой еще старик? — спросил от стены Зубарев. — Гражданин Гусев Дмитрий Дмитриевич, двадцать пятого года рождения, глухой на оба уха? Он был на месте преступления с собачкой.
— Там был еще один старик, — твердо сказала я, — по крайней мере, он был загримирован под старика. Потому что старик не может передвигаться с такой скоростью. Я полагаю, что этот человек ткнул меня электрошокером, а потом взял мой пистолет и расстрелял киллера.
— Ну конечно, — спокойно сказал Зубарев. — Россыпь стариков. Клондайк престарелых ископаемых. Но тот дом пуст. Все жильцы выселены, квартиры заколочены, люк на крышу заблокирован снаружи. Мы проверили. Если там был старик, куда же он мог деться? Ведь капитан Сенников перекрыл выход, да и вообще — квартал был оцеплен.
— Оцеплен… — процедила я сквозь зубы. — А вице-губернатора на глазах у всех в кровавую лапшу превратили.
— В самом деле, Юля, куда же мог деться твой старик? — спросил Суров. — Генерал Зубарев говорит верно. Ведь не мог же он испариться?
— Да и вообще был ли старичок? — в тон известному риторическому вопросу «а был ли мальчик?» буркнул майор Дементьев и смахнул меловой след с рукава своего черного пиджака. — Вот, например, что касается убитого Максимовой киллера, так тут все в порядке: гражданин Галкин Денис Андреевич, семидесятого года рождения, два месяца тому назад уволился из охранного бюро «Центурион».
— «Центурион»? — переспросил Гром. — Это то самое агентство, которым руководит жена Клейменова, не так ли?
— Да, — сказал Зубарев. — Кстати, она подтвердила, что этот Галкин действительно работал в «Центурионе». Был уволен за неоднократные нарушения режима и дисциплины, а также по должностному несоответствию.
— Не так уж и не соответствовал, если сумел завалить кучу людей… — проворчал Гром.
Я облизнула губы, и в этот момент Зубарев произнес:
— Андрей Леонидович, тут вот еще есть какой момент: дело в том, что Максимова побежала в подъезд до того, как началась стрельба.
— В самом деле… Багира? — проговорил Гром.
— Да, — быстро ответила я.
— А почему?
— А потому, что капитан ФСБ Курлов сказал мне по рации, что заметил из арки, как на чердаке блеснула оптика. По всей видимости, киллер. Вы спросите Курлова… если его, конечно…
— Вот именно — конечно, — отозвался Зубарев. — Убили Курлова. Он же с Клейменовым в одной машине сидел.
— Еле опознали — так его располосовало взрывом, — добавил Иван Никитич.
— Так я и думала, — тихо сказала я, — нельзя из этой арки видеть чердак. Я как-то сразу это не учла. Так что не мог Курлов видеть этого отблеска оптики. Не мог. И я не уверена — был ли это вообще Курлов или кто-то ловко подделал его голос.
— Уже теплее, — задумчиво сказал Гром. Я прекрасно понимала, что он расстроен, но не может показать этого. — Уже теплее…
— Есть два основных пункта, — снова подал свой сухой, бесстрастный, бесцветный голос Зубарев, — во-первых, неоспоримо, что киллера убили именно из вашего, Максимова, пистолета. Это подтвердила экспертиза. Да что экспертиза — Дементьев сразу определил, что стреляли именно из вашего пистолета. А он в таких вещах, можно сказать, собаку съел.
Я невольно вздрогнула.
— А во-вторых, — размеренно продолжал кандидат в губернаторы, — мы произвели обыск в вашем номере в гостинице «Варшава».
— Обыск?
— И при обыске мы обнаружили ключ от камеры хранения за номером пятьдесят восемь.
— Какой ключ? — недоуменно спросила я. — Какой еще ключ?
— Ключ от квартиры, где деньги лежат, — вставил свое веское слово законченного идиота Дементьев.
— Ну, допустим, не квартиры, а камеры хранения, — сказал генерал Зубарев. — Но деньги там в самом деле лежали. Немалые. А на вашем автоответчике, Максимова, наличествовала следующая примечательная запись… — Он вынул из кармана диктофон и нажал кнопку «Play». Женский голос отчетливо произнес:
«Ваш гонорар, согласно договоренности, определили в ячейку номер пятьдесят восемь. Всего наилучшего».
Я подняла на Грома взгляд, полный недоумения и гнева, и произнесла:
— И вы что — верите в эту чушь? Это же чистой воды подстава, Андрей Леонидович. Обычная подстава, причем очень грубо сработанная. Нарочито грубо, понимаете?
— Вот то-то оно, что грубо, — сказал Гром, — слишком грубо для того, чтобы ты на все это попалась. А ты тем не менее попалась.
И тут я поняла его мысль: дело не в том, что меня подставили; дело в том, что я сама подставила весь наш отдел, засветившись на таком грязном деле и попавшись на таком непрофессионализме, что впору отправлять меня в ассенизационный обоз, а не на задание высшей степени сложности. Да и весь наш отдел скомпрометирован. И этот провинциальный эфэсбэшник Зубарев из кожи вылезет, чтобы утереть нос Москве в лице Грома и впаять мне вердикт «виновна» и соответственно лет этак двадцать пять за соучастие в предумышленном заказном убийстве. К тому же ему выгодно: вскрыл преступный гнойник на теле привилегированных силовых структур, да еще на финальной прямой предвыборной кампании.
Я уткнулась лицом в ладони: вот она, расплата за привилегированное положение мнимого юрисконсульта при тарасовском губернаторе, за все эти сотовые, «Ягуары» с кондиционерами и навороченным бортовым компьютером.
И еще не факт, что Гром будет меня вытаскивать: интересы отдела могут стать выше меня, и мною просто пожертвуют. Дескать, допустила прокол — выпутывайся сама.
Я с отчаяннием глянула в лицо Сурова и, с трудом проглотив подкативший к горлу сухой ком, произнесла:
— Я должна подумать, Андрей Леонидович. Я должна все хорошо обдумать.
— Сутки тебе на раздумье, Максимова, — отрывисто поговорил он.
* * *
В кабинете генерала Зубарева Гром еще более насупился. За спиной важного московского визитера майор Дементьев сделал страшное лицо, но сумрачный Зубарев с неодобрением отвернулся.
— Что вы собираетесь делать дальше? — наконец произнес Гром.
— Дать делу ход. Максимова не желала давать показания до тех пор, пока тут нет вас. Но вот вы здесь, а она по-прежнему не сказала ничего внятного.
— Да, это так, — согласился Суров. — Но она — высококлассный специалист, и я не понимаю, как все это произошло.
— То есть вы не верите, что она могла сработать по заказу?
— Нет, — твердо сказал Суров. — Таких совпадений не бывает. Губернатор и вице-губернатор попросили помощи моего отдела, я командировал Багиру… Максимову. То есть она не могла знать о том, что поедет сюда. А договориться с заказчиками за один день… ну, знаете. Я не верю, что ее можно купить за деньги.
— За деньги — быть может, — сказал Зубарев, а потом, повторяя слова уже покойного вице-губернатора Клейменова, добавил: — А вот за большие деньги или за очень большие деньги — быть возможно.
— А сколько вы нашли в ячейке камеры хранения? Сто тысяч долларов?
— Семьдесят тысяч. Тоже немало.
— Насколько я помню, доллары оказались фальшивые, — сказал Гром.
— А это что-нибудь меняет?
— Разумеется. Если они не собирались кидать Юлию, а они не собирались — иначе просто денег не положили бы… зачем тогда подсунули фальшивые баксы?
— Зачем?
— А потому что знали — эти деньги будут взяты из камеры хранения не как гонорар, а как компромат. И что туда не Юля Максимова придет, а придет твой, генерал, майор Дементьев, и с такой же довольной кривой рожей, с какой он сейчас у меня за спиной стоит и думает, что я его не вижу… с этой самой рожей он и возьмет эти деньги. И присовокупит их к делу. Я что-то упустил? — повернулся он к остолбеневшему Ивану Никитичу.
— Значит, вы советуете мне прикрыть обвинение в отношении Максимовой?
— По крайней мере, я рекомендую вам передать ее мне. Наша структура сама проведет расследование. Конечно, я не могу приказывать, но я могу встретиться с директором ФСБ…
— И он, в свою очередь, порекомендует вам не вмешиваться, — сказал Зубарев спокойно.
Гром промолчал, и из тяжелого этого молчания можно было уразуметь, что в словах провинциального чекиста немало справедливого.
— Я, конечно, могу пойти вам навстречу, — начал Зубарев все тем же тягучим размеренным тоном и в самом деле сделал шаг в направлении Грома, но в этот момент зазвонил телефон. Генерал взял трубку и молча выслушал… по мере того как он слушал, его скулы каменели, а между бровями углублялась складка.
Закончив разговор коротким «ясно», он посмотрел на Грома и сказал:
— Вот и ответ. Только что позвонили из изолятора. Максимова созналась в преступлении и готова давать показания на месте преступления.
Суров медленно опустился на диван и, не глядя ни на невозмутимого Зубарева, ни на озабоченно сморщившегося Ивана Никитича Дементьева, стал приглаживать редеющие серые волосы на затылке…
* * *
— Ну что ж, Максимова, — сказал Дементьев, — если вы вспомнили, что именно вы застрелили киллера, то потрудитесь показать, как это произошло. Вот ваш старый знакомый капитан Сенников. Кирилл Иваныч, иди-ка сюда. Нет, вот сюда. Представь себе, что ты киллер.
— Первый раз киллера изоображать заставляют, — проворчал Сенников. — Бомжом приходилось работать, когда Семена Барабана пасли… сутенером был, когда под прикрытием с Гариком Парамоновым работал, чтобы маньяка выловить, мать его… А вот киллера изображать как-то не приходилось.
Стоявший у стены подъезда Суров скептически скривил тонкие губы.
— А теперь покажите, Максимова, как вы стреляли в него.
— Пусть он зайдет в чердачное помещение. А потом по моему сигналу выбегает, — проговорила я и покосилась на Сурова: как он воспринимает всю эту комедию?
Гром был невозмутим и смотрел на меня тусклым металлическим взглядом — ну совершенно как у генерала ФСБ Зубарева.
Я повернулась к проему чердачной двери, где стоял Сенников, и проговорила:
— Я подошла сюда, и тут он выскочил на меня. Я не успела выстрелить, а он применил ко мне прием… боюсь, капитан, ты такого не знаешь… и бросился вниз по лестнице.
— И тогда ты начала стрелять? — подал голос Гром.
— И тогда я начала стрелять.
— Какой прием? — спросил майор Дементьев. — Покажи.
— На вас?
— На нем, — указал на Сенникова эфэсбэшник. — А… он же у нас в роли киллера. Тогда срочно переквалифицируем его в спецагента Багиру. А вы, Максимова, обозначайте действия киллера.
— Может, не стоит? — снова заговорил Гром и посмотрел на часы: по всей видимости, у него было мало времени, и он, вероятно, согласился присутствовать на этом следственном эксперименте только для того, чтобы продумать возможные пути дальнейшего ведения моего дела.
— Стоит, — не согласился Дементьев, — показывайте, как киллер применил к вам прием и бросился бежать.
Сенников пробурчал что-то, дескать, хватит разводить детский сад… но майор оборвал его выразительным жестом и сказал:
— Показывайте, Максимова.
— Я стояла тут, — начала объяснять я, пододвигая Сенникова к двери. — Он выбежал вот так…
И я сделала движение вперед.
— …а потом применил ко мне прием с захватом…
С этими словами я перехватила руку Сенникова и, резко повернув его вокруг оси на девяносто градусов, напутствовала таким пинком, что капитан взвыл и отлетел прямо на наблюдающего за действом Ивана Никитича.
Суров шагнул в сторону и избежал нежелательного контакта с набравшим значительную кинетическую энергию бравым рубоповцем.
— …и затем он побежал вниз, — продолжила я и ринулась вниз по лестнице.
Прежде чем все присутствующие поняли, что это не следственный эксперимент, а самый что ни на есть настоящий побег, я успела преодолеть четыре лестничных марша, и только после этого мне вслед метнулся отчаянный вопль майора Дементьева:
— Максимова, стой! Стой, твою мать!
— Она мне, сука, палец сломала!.. — ухнул в пролет лестницы злобный вой Сенникова.
Я глянула вниз: стоявшие на первом этаже двое здоровенных парней, вооруженных «ПМ», бросились наверх с явной целью захватить меня.
Вниз было нельзя.
А наверху звенели непрекращающиеся вопли майора Дементьева:
— Максимова, стой… стой, дура, хуже будет!
— Вряд ли… — пробормотала я и резко развернулась к окну. Оно располагалось между вторым и третьим этажами, так что высота была приличная. Но рискнуть стоило, тем более что в свое время я немало тренировала такие прыжки.
Я отдернула внутренние створки и, убедившись, что внешние заклинило, как то часто водится в российских подъездах, сохранившихся в своем заповедном безобразии еще с советских времен, разбежалась и прыгнула.
…Я думаю, этого прыжка не постыдился бы любой приличный каскадер: я подобралась, втянув голову в плечи, пробила всем телом оконную раму — и вылетела в морозный воздух, ударивший меня не хуже, чем вся объединенная мощь осколков стекла и обломков оконного переплета. Я приземлилась весьма удачно, правда, больно ушибив бедро при перекатывании и гашении инерции, — но ведь прыжок мог быть сопряжен с куда более существенными травмами.
Я вскочила и, довольно сильно хромая, побежала в арку. За спиной послышался звон стекла, а потом сухо щелкнули два выстрела. Последний был начисто перекрыт нечеловеческим воплем, в котором я лишь спустя некоторое время смогла признать голос Грома.
Меня завернуло в какой-то полузанесенный снегом подвал… снег ухнул, залепляя лицо и уши — но уже в следующий момент я подлетела, как будто распрямилась в теле мощная пружина, и бросилась вперед, не заметив, что после меня на снегу осталось отчетливое кровавое пятно…
* * *
— Нигде нет! — доложил, подбегая к Сурову, майор Дементьев.
После этого ошеломляющего побега он мигом вспомнил, кто есть кто, и, вероятно, подумал, что за все происшедшее будет отвечать не он, а старший по званию… нет, такой наивности офицер ФСБ не может себе позволить. Не мог Дементьев подумать такого. Просто он растерялся, и его самодовольство как рукой сняло.
— Нигде нет ее! — повторил он. — Там кровь… на снегу. Подстрелили ее, наверно. Проверить больницы надо. Хотя… — он замялся, — я думаю, не пойдет она в больницу.
— Конечно, не пойдет, — сказал Суров. — Ты, майор, в двух шагах от нее пройдешь, а не заметишь. Видишь, как все просто получилось. Ее подставили — грубо, откровенно. И она подумала, что против лома нет приема, окромя другого лома. А этим ломом и был вот этот ее побег. Грубый и откровенный. Однако же сработало! А насчет того, что стреляли вы в нее — так это вам же боком и выйдет, если что. Ну что ты на меня уставился, майор? Иди — ищи!
— Есть! — машинально ответил Дементьев и исчез.
Суров посмотрел себе под ноги, на примятый разбегающимися во все стороны следами снег, сплюнул и пробормотал:
— Где уж вам найти ее… болванам. В больницу…
