Глава 2

Заваривание чая — процедура, требующая сосредоточенности, неторопливости и душевного равновесия. Это своего рода священнодействие, и относиться к нему следует подобающе, иначе напиток будет неминуемо испорчен.

Именно поэтому, когда дверь в приемную с грохотом распахнулась, я только на мгновение оторвалась от своего занятия, и то лишь для того, чтобы смерить строгим взглядом вошедшего, точнее сказать — поспешно влетевшего, в кабинет мужчину.

— Ямской у себя?

Я накрыла заварной чайник салфеткой, поправила вечно сваливающиеся с носа очки. Какая жалость, что нос у меня без эдакой изящной горбинки, которая удерживала бы их на положенном месте.

— Во-первых, Игорь Николаевич, здравствуйте.

— Доброе утро, Оленька. — Игорь Николаевич, и так раскрасневшийся от быстрого подъема по лестнице и переполнявшего его нетерпения, зарумянился еще больше. — Ямской здесь?

Хорошо хоть не предпринимает попыток напрямую прорваться в кабинет директора. Уже знает, что это может быть чревато неприятными последствиями.

Я еще раз строго на него взглянула и сказала:

— Владимир Семенович будет с минуты на минуту. Просил вас его дождаться.

Игорь Николаевич растерянно потоптался, сел на краешек стула, но тут же вскочил и принялся мерить шагами приемную, время от времени посматривая на меня с опаской.

Позавчера, в мой первый рабочий день в качестве секретаря директора продовольственного рынка, в кабинет к шефу стремился прорваться каждый, полностью игнорируя секретаря, то есть меня. И сотрудники, и посетители делали это по привычке, воспринимая меня, очевидно, как деталь интерьера, которая, правда, наверняка умеет заваривать чай, недурно, учитывая привычки директора, готовит кофе и даже в состоянии, если очень надо, сделать бутерброды. Ира, настоящий и постоянно действующий секретарь директора рынка, — я-то являлась здесь работником временным, нанятым только на время ее отпуска, — предупреждала меня, что народ тут нахальный, иногда просто донельзя бесцеремонный, и лично она, Ирина, давно поняла, что ей с этими наглыми личностями никогда не справиться. Поэтому она просто махнула рукой на ту сторону своих обязанностей, которая касалась посетителей. Шеф много раз пытался намеками и прямо побудить секретаршу пересмотреть эту позицию, и она каждый раз обещала быть построже с приходящими на прием, не пропускать кого попало, особенно если у шефа в этот момент шло производственное совещание или происходило другое важное мероприятие, для посторонних ушей и глаз не предназначенное, но выполнить данное обещание ей так и не удалось. Ну не желали Ирочку, с ее тонким голоском и удивленно-испуганным выражением лица, воспринимать всерьез — и все тут!

В остальном же Иринка была первоклассным секретарем. Испытывая жуткие муки совести из-за того, что была не в состоянии справиться даже с самым захудалым посетителем, девушка самоотверженно шлифовала свои навыки в подготовке рабочей документации, горячительных и прохладительных напитков, а может, и в чем-то ином, но это меня совсем не касалось. Так или иначе, шеф держал девушку на должности секретаря уже четвертый год, исправно платил зарплату, иногда даже выдавал премию, впрочем, как и другим сотрудникам администрации рынка.

Разговаривая с Ирочкой, я пришла к выводу, что шеф вовсе не привык разбираться с валящими валом посетителями самостоятельно, как это предполагала девушка, а делал это только по причине сложившихся обстоятельств. Сам же он втайне продолжал лелеять мечту, что однажды, хотя бы на какое-то время, между ним и нескончаемым потоком просителей, жалобщиков и прочих не очень приятных личностей возникнет некий буфер, сито, препятствие, в результате чего он будет иметь хотя бы пятнадцать спокойных минут в день.

Мои предположения подтвердились во время короткого личного собеседования с директором.

— Вас зовут Ольга? — поинтересовался он, стараясь не обращать внимания на нетерпеливо толкущихся в дверях кабинета людей.

— Ольга, — согласилась я.

— Ира сказала: вы имеете неплохой опыт работы секретарем?

— Имею.

Директор глянул на меня с возрастающим любопытством и симпатией.

— А вы не очень разговорчивы, а?

— Не люблю болтать попусту.

После секундного раздумья он кивнул на сдержанно шумящую ораву в дверях и с улыбкой поинтересовался:

— Сможете организовать так, чтобы меня беспокоили только по делу? Разрешаю все, даже рукоприкладство.

Я порадовалась, что человек, на которого мне предстояло работать в ближайшее время, был не лишен остроумия, поправила очки и совершенно серьезно сказала:

— Это моя работа.

На миг в его глазах мелькнуло сомнение, к первой или ко второй его фразе следует отнести мои слова. Потом он, очевидно, решил, что не стоит забивать голову такими пустяками, когда дел и так накопилась тьма-тьмущая. Неуверенно, опасаясь, наверное, что в последний момент я могу передумать и отказаться, спросил:

— Завтра желательно приступить к работе. Вы не возражаете?

— Нет, — успокоила я его, поднимаясь, — не возражаю. До свидания.

На этом наш разговор закончился. Занял он не более трех минут.

Внедрение жестких порядков я начала незамедлительно: подойдя к двери, не стала вежливо, но решительно проталкиваться сквозь примолкнувшую при моем приближении толпу жаждущих аудиенции, а остановилась в полуметре, так, чтобы видно и слышно было всем собравшимся, и железобетонным голосом сказала:

— Я бы хотела выйти. Будьте любезны.

Толпа умолкла окончательно, нехотя расступилась. Я презрительно смерила взглядом освободившийся узкий проход и слегка повысила голос:

— Будьте любезны меня пропустить.

Это подействовало. Передние потеснили задних, задние попятились, я свободно прошла по освободившемуся коридору, подошла к столу секретаря, кивнула на вновь ожившую толпу в дверях директорского кабинета и спросила Ирину:

— Это что же, каждый день так?

Девушка испуганно захлопала глазами и затравленно пробормотала:

— Обычно меньше. Но сегодня что-то случилось, но что именно, я не знаю — не спрашивала, а сами они мне не говорят. Особенно противный вон тот толстый, — пожаловалась она, переходя на шепот, — в сером костюме.

Человек, на которого она указала, производил впечатление скорее не толстого, а большого. Даже очень большого. Выделить его среди остальных не составляло труда благодаря его росту, комплекции и наглому, самодовольному виду. Вообще-то он с кем — то разговаривал, стоя к нам спиной, но что любопытно — наглым и самодовольным выглядел даже его затылок.

— Кто такой? — спросила я, сосредоточенно разглядывая мощную шею и квадратные плечи. Повернулся бы, что ли. Противников, даже потенциальных, следует знать в лицо.

— Валерий Борисович. По снабжению он. — Иринкин голосок задрожал от негодования.

Мне стало ее жаль. Разве можно с таким характером работать секретарем, да еще в подобном месте? Но тут же я подумала, что с таким характером вообще, наверное, сложно найти работу, потому бедняжка за эту так и держится.

— Валера! Глухов! Зайди! — крикнул кто-то из дверей кабинета, с трудом перекрывая шум.

Упитанный снабженец хлопнул собеседника по плечу так, что того заметно перекосило, заржал и вразвалку направился к кабинету директора. Мужики, все как один, почтительно уступали ему дорогу. Поравнявшись с нами, он на мгновение остановился, окинул меня с ног до головы похотливым взглядом, причмокнул толстыми губами и что-то негромко сказал. Стоящий рядом лысый мужичонка обернулся и гаденько рассмеялся.

Я тут же занесла Глухова в черный список на первое вакантное место. Лично мне на этого борова плевать. Но он пользуется несомненным авторитетом среди сотрудников. Подружиться мы сможем едва ли, следовательно, я должна каким-то образом воспользоваться этим авторитетом. Или разрушить его.

Думая каждая о своем, Ира и я не отрывали от Глухова взглядов, пока тот не скрылся за дверью, а затем приступили к делам. Несколько минут Иринка посвящала меня в рабочий распорядок и привычки шефа, показывала, что и где лежит в ее немудреном хозяйстве. После этого я помогла ей приготовить кофе, пожелала хорошо провести отпуск и попрощалась.

На следующий день желающих войти в кабинет директора так же запросто, как они делали это обычно, ждало жестокое разочарование в виде временной секретарши. Мое появление вызвало настоящий переполох среди сотрудников администрации, деловых партнеров, друзей директора и прочих приближенных, равно как и тех, кто к числу приближенных не относился, но брал нахальством.

Сначала о новенькой секретарше говорили, что она симпатичная, с соблазнительной фигурой, но скверным характером. Вскоре привлекательность моих внешних данных отошла на второй план, а скверность характера дополнилась стервозностью, заносчивостью, самоуверенностью, ядовитым языком и еще многим в том же духе. К концу дня уже ни у кого не вызывало сомнений, что это исчадие ада сжило со света тихую мышку Иринку и, по всей видимости, подсыпало что-то в чай директору, так как при всей своей чудовищности пользовалось его несомненной благосклонностью. Только ближе к вечеру я рискнула надеть очки, потому что они придавали мне изрядную долю солидности. До сих пор я их то надевала, то снимала, так как всерьез опасалась, что с кем-нибудь из посетителей придется схватиться врукопашную в буквальном смысле слова.

Весь день я прогуливалась взад и вперед по просторной приемной и безжалостно отлавливала каждого входящего. Пройти дальше он мог только после того, как добросовестно выкладывал, как его зовут, какую должность и где занимает, а также какова цель его визита к директору продовольственного рынка. Далее я оставляла слегка обалдевшего после допроса посетителя в одиночестве и отправлялась «на доклад» к директору, после чего возвращалась, чтобы сообщить о его решении.

Пару раз особо пронырливые успевали опомниться быстрее, чем я возвращалась, и устремлялись в кабинет, не дожидаясь, пока я оттуда выйду и их приглашу. Или не приглашу — это уж как получится. Но я была настороже — успевала опередить и этих умников.

Новый порядок приема посетителей быстро укрепился, чему немало способствовало то обстоятельство, что и я, и директор, каждый по-своему, получали от самой процедуры установления порядка колоссальное удовольствие. Уже к полудню определенное удовольствие начали получать и остальные — весть об очередном «обработанном» посетителе распространялась по административному зданию и дальше с быстротой молнии, а так как наиболее изощренно «обрабатывались» самые наглые и твердолобые, остальные, не столь нахальные и поэтому раньше оказывавшиеся в последних рядах, быстро оценили преимущества нового порядка и следовали ему в основном добровольно.

Решающими в установлении и упрочении новых требований явились три последовавших одно за другим события. Первым быстро разнесся слух о том, что я требую выкладывать полную информацию о себе и о цели визита даже тогда, когда директора в кабинете нет. При этом сначала устраиваю допрос, а уже потом сообщаю, что шеф отсутствует. Эта весть вызвала негодование у некоторых особо самоуверенных господ.

Второе событие состояло в том, что когда один из таких недовольных моим самоуправством посетителей попытался пробиться в кабинет силой, попросту оттеснив меня в сторону, я его вежливо предупредила, что во время обучения в школе посещала секцию карате и с радостью ему это продемонстрирую, а присутствующие будут свидетелями, что действовала я исключительно в целях самозащиты, ведь все видели, как он меня толкнул. Присутствующие — а таковых набралось несколько человек, причем большая часть из них торчала в приемной из любопытства, — предпочли благоразумно промолчать, но не отрывали от нас жадных взглядов. Посетитель — потом я узнала, что он был не только на рынке, но и в городе важной шишкой, — побагровел, но после секундного замешательства ретировался и больше ни в этот, ни на следующий день не появлялся, а присылал своего помощника.

Замешательство его было вызвано еще и тем, что незаметно для окружающих я не замедлила подтвердить свою угрозу действием: аккуратно, но очень чувствительно погрузив пальчик в болевую точку на его руке. Боль при этом он должен был испытать адскую, но со стороны казалось, что я лишь нежно поддерживаю его под локоток, поэтому факт физического насилия остался нашей маленькой тайной.

Третье событие поставило окончательную точку в утверждении нового порядка. Часа в четыре, когда я уже и в самом деле начала потихоньку звереть, а ноги гудели, как после затянувшегося марш-броска — присесть мне за весь день удалось лишь минут на пятнадцать во время обеденного перерыва, — в приемную ввалился Валерий Борисович Глухов собственной персоной.

С первого места в моем черном списке Глухов уже успел переместиться на третье, но менее серьезным противником от этого не стал. О том, чтобы поставить его на место одним из тех многочисленных способов, которыми я до сих пор успешно усмиряла его коллег, не могло быть и речи, поэтому кое-какие меры предосторожности в преддверии нашей встречи пришлось принять заблаговременно.

Естественно, войдя в приемную, Глухов, как и его многочисленные предшественники, немедленно наткнулся на меня. Его толстые губы растянулись в противной улыбочке, а маленькие глазки прищурились.

— Здравствуй, крошка, — сказал он, подходя вплотную и разглядывая меня откровенно похотливым взглядом. — К шефу меня провожать не надо, дорогу я и сам знаю.

— У меня есть для вас кое-что интересное.

Я отступила на шаг, Глухов довольно хмыкнул, приблизился, обхватил меня одной рукой за талию, а другой начал лапать мой зад.

— Кажется, я уже нашел то, о чем ты говоришь, — засмеялся он. — Ты вот что, детка, подожди меня тут. Как только я освобожусь, мы сразу же поедем…

— На Некрасовскую? — перебила я, мило улыбнувшись. — Кстати, ваш тесть очень милый человек.

Теперь пришла моя очередь довольно улыбаться, Глухов же озадаченно замолчал. Еще накануне я уточнила кое-какие любопытные факты его биографии. В том числе то, что на улице Некрасовской проживал старый приятель Глухова. Приятель этот давно сидел в печенках у налоговиков, руоповцев и не только у них, но любопытен был, собственно, не он сам, а «мальчишники», которые с завидной регулярностью устраивались в его квартире. На этих «мальчишниках», хотя мероприятия и имели такое милое название, неизменно присутствовали девицы, иногда только одна или две на всю компанию. Сама по себе эта информация также не привлекла бы моего внимания, если бы не трепетное отношение тестя Глухова к своей единственной дочери. Тесть, надо сказать, занимал ответственный пост в правительстве области, поддерживал зятя как мог, а взамен требовал только одного — Глухов мог заниматься чем угодно, но обязан был хранить верность глупой, страшненькой, но не в меру чувствительной и ревнивой жене.

До Глухова сразу дошла угроза, скрытая в моих словах. Он отдернул руки, засунул их в карманы брюк и хмуро уставился на меня.

— А вы к Владимиру Семеновичу направлялись? — спросила я задушевным голосом. — Так он сейчас занят. Просил, чтобы никто его не беспокоил. А вас он примет в шестнадцать тридцать. Я как раз собиралась звонить, чтобы предупредить об этом.

Глухов выдвинул вперед нижнюю челюсть, посопел и покорно направился к выходу.

Все это было два дня назад. За прошедшие сорок восемь часов многое успело измениться. Тот же Глухов, к примеру, интересовал меня уже постольку-поскольку. И сегодня мало кому приходило в голову игнорировать секретаря, заходя в приемную.

Владимир Семенович Ямской, директор продовольственного рынка, на новую секретаршу нарадоваться не мог, хотя один раз и намекнул, что ино-гда я слишком уж перегибаю палку. Посетители разве что строем не ходили, по телефону я напрочь отказывалась разговаривать, если звонивший не желал представляться по всей форме, исключений при этом ни для кого не делала. Я поспешила успокоить Ямского, что такая строгость — мера временная, необходимая только на первоначальный период.

У меня у самой не было никакого желания часами кружить по приемной, подкарауливая каждого, кто желал попасть на аудиенцию к директору. В ближайшем будущем я планировала как-то усовершенствовать данную процедуру, ведь время от времени мне необходимо было отлучаться, хотя бы для того, чтобы посетить дамскую комнату.

Я помнила всех, с кем сталкивалась здесь за последние два, нет — уже почти три дня, о каждом составила какое-то мнение, многие голоса узнавала по телефону. Но все же каждого предпочитала пока самолично встречать и провожать.

Что поделаешь, работа есть работа. И дело, конечно, не в обязанностях секретаря. Эту должность я заняла не просто временно, а временно дважды — на время отпуска Ирины и на время моего очередного задания. Так что, допрашивая очередную жертву, я очень надеялась, что задание выполню раньше, чем вернется Иринка. Если ей будет куда возвращаться. Вернее — к кому возвращаться. Хотя свято место, как известно, пусто не бывает. В случае, если с Владимиром Семеновичем неожиданно, учитывая его цветущий возраст и крепкое здоровье, произойдет какой-нибудь неоригинальный, но всегда неприятный казус типа сердечной недостаточности или кирпича, свалившегося на голову, прибыльная должность директора продовольственного рынка долго вакантна не останется.

А угроза того, что жизнь молодого директора могла оборваться в любой момент, была вполне реальна. Собственно, судьба самого Ямского интересовала меня мало, в телохранители к нему я не нанималась. Но мой временный начальник мог сыграть роль основной приманки в расследовании, ради которого я и прибыла в этот город.

Пока оставалось неясным, только ли его жизнь находится в опасности или чья-то еще, однако было известно наверняка, что Ямской является одной из ключевых, если не основной фигурой в стремительно разворачивавшихся в городе Муроме событиях.

Именно эта стремительность подгоняла меня, не давала покоя и заставляла собирать и сортировать самые невероятные слухи, бродившие по городу. Вечерами Ямской предпочитал сидеть дома. Я же добросовестно провожала его до дверей квартиры, держась, разумеется, в некотором отдалении, а затем отправлялась «на охоту». До глубокой ночи я инспектировала злачные места города, знакомилась с нужными, потенциально нужными и совсем бесполезными людьми, слушала, пила, ела, играла в азартные игры, знакомилась со знакомыми своих новых знакомых, домой приходила только под утро, по самые уши загруженная информацией, которую еще предстояло проанализировать и рассортировать. А утром спешила на работу, где строго следила за тем, чтобы ни один посетитель не смог подобраться к Ямскому незамеченным.

В первый же день я позаботилась о том, чтобы иметь возможность прослушивать кабинет Ямского и оба телефона директора, кстати, один из аппаратов до этого не был запараллелен с секретарским, и любой, кому был известен его номер, мог соединиться с директором напрямую, минуя мой официальный контроль. А это меня, естественно, совершенно не устраивало.

К сожалению, приемная редко пустовала, мне то и дело приходилось отвлекаться на кофе, звонки, посетителей, поэтому слушать конфиденциальные разговоры директора удавалось лишь урывками. Положение осложнялось тем, что у директора имелся также мобильный телефон. Прослушивать его, конечно, можно, но сделать это не так-то просто, требуется особая аппаратура, которую с собой таскать неудобно. Хорошо еще, что мобильником директор пользовался в основном за пределами офиса.

Но самое неприятное заключалось в том, что Ямскому не сиделось на месте, он то и дело срывался и куда-нибудь уезжал. Вот в этом и заключался основной недостаток моей работы в качестве секретаря — я не могла сопровождать Ямского постоянно, незаметно следовать за ним хотя бы на расстоянии. Каждый раз, когда он проходил через приемную со словами «буду через полчаса», в моей голове поневоле начинали бродить мысли о том, стоило ли концентрировать все усилия на одном объекте. Ведь если он больше не вернется, мне придется начинать все сначала, а печальный список безвременно почивших бизнесменов города Мурома пополнится еще одним именем.

Успокаивало в такой ситуации только то, что «вирус невезения» пока поражал всех заразившихся им по-разному, каждая его жертва покидала этот мир своим собственным способом. Если подобная закономерность будет иметь место и впредь, то такие несчастья, как, например, автомобильная катастрофа или некачественная пища, можно исключить — это уже было.

Я взглянула на метавшегося по приемной Игоря Николаевича. Бедняга совсем пал духом, того и гляди пустит слезу от отчаяния. После трех минут ожидания он выглядел так, словно провел в этой самой приемной годы, возможно, десятилетия, и надежда когда-либо увидеть приятеля покинула его окончательно. Должно быть, и правда что-то стряслось.

— Давайте я вам чайку налью, — сменила я гнев на милость.

Игорь Николаевич от моих слов подпрыгнул, как будто над его ухом только что неожиданно грянул гром, поморгал, переваривая мои слова, и только после этого пробормотал:

— Не откажусь.

Я налила ему крепкого чаю, пододвинула поближе сахар и крекеры. Ни на то, ни на другое он даже не взглянул, вцепился обеими руками в чашку, как в спасательный круг.

Мое любопытство разгорелось еще больше.

— Морозец на улице?

— Что? — вздрогнул он. — Вы что-то сказали?

— Замерзли? — переспросила я.

— А-а. Да, наверное… — Игорь Николаевич нахохлился и снова погрузился в раздумья. Чай он даже не попробовал.

Игорь Николаевич Шапочников стоял в моем черном списке на втором месте. Первое устойчиво занимал сам директор и его приятель.

К Владимиру Семеновичу Шапочников приезжал ежедневно, то есть видела я его уже в третий раз. Все три раза он появлялся неожиданно для меня, но Ямской всегда знал о его визите. Из этого я делала вывод, что приятели договаривались о встрече заранее и, скорее всего, не по телефону.

Насколько мне было известно, общих дел они практически не вели — Шапочников кормился доходами от реализации мягкой мебели. Дружескими чувствами ежедневные визиты Шапочникова тоже объяснить было сложно. Позавчера он так запаниковал, когда я начала задавать ему обычные вопросы: «Кто?» да «По какому вопросу?» — что мне подумалось, не страдает ли этот человек манией преследования или иным подобным недугом. Ямской до того момента не вмешивался в мои «разборки» с посетителями, а с явным удовольствием слушал наши препирательства из кабинета. Но когда узнал голос Шапочникова, вышел в приемную сам, чем немало меня удивил.

Дальнейшее меня заинтересовало еще больше, а также насторожило и слегка разозлило.

Шапочников при виде Ямского радости не выразил, даже не улыбнулся, только облегченно сказал:

— Пойдем прогуляемся.

— Холодно, — скривился Ямской.

— Лучше уж мерзнуть, чем… — вырвалась у Шапочникова непонятная фраза. — В конце концов, мы можем куда-нибудь заглянуть.

— Ладно, — нехотя согласился Ямской, сообщил мне, что вернется минут через тридцать-сорок, и вышел. Шапочников заторопился следом за ним.

— До свидания, — сказала я ему вслед. Я была очень сердита, и фраза прозвучала не слишком доброжелательно.

Шапочников испуганно оглянулся, посмотрел на меня, как на Горгону, пробормотал в ответ что-то неразборчивое и выскочил в коридор, при этом чуть не сбив с ног Нину Васильевну, нашего бухгалтера.

Нина Васильевна отшатнулась и едва не уронила кипу документов, которую держала в руках.

— Странный человек. Это надо срочно подписать, Оленька. Я оставлю?

— Конечно. — Я взяла документы. С удовольствием просмотрю их на досуге, пока Ямской где-то бродит. — Я тоже заметила, что он со странностями. А он всегда такой или это временный заскок?

— Не знаю, я его второй раз вижу. Позавчера он врезался в Карасика, — Нина Васильевна хихикнула.

С Карасевым, или Карасиком, я уже имела счастье познакомиться. Юноша ростом под два метра и весом в сто двадцать килограммов разделывал туши в мясных рядах. Врезаться в него означало заработать легкое сотрясение мозга, сопровождаемое тяжелой головной болью. Я представила, как щуплый, не в меру суетящийся Игорь Николаевич пытается пробить головой могучую грудь Карасика, и тоже рассмеялась.

— А кто он такой?

— Этот? — мотнула головой в сторону двери Нина Васильевна. — Не наш, это точно. Кажется, старый приятель Владимира Семеновича.

Я только вздохнула. Это я и сама знала. А известно о тесном знакомстве Ямского и Шапочникова мне стало еще до того, как я увидела их обоих.

Этот разговор состоялся в мой первый рабочий день на посту секретаря администрации продовольственного рынка города Мурома. А за сутки до того, как я впервые вошла в офис данной администрации, генерал Гром, мой непосредственный начальник, посвятил меня в подробности предстоящего задания.

Гром — это рабочий псевдоним генерала, а вообще-то его зовут Андреем Леонидовичем Суровым.

Мое рабочее имя — Багира. «Ничего себе имечко», — именно так, помнится, я подумала, когда услышала его в первый раз. Но все когда-нибудь случается впервые и сначала кажется необычным, а через некоторое время привыкаешь. Вот и имя Багира я давно уже воспринимаю как неотъемлемую часть себя.

Впрочем, имя, данное мне мамой и папой, конечно же, другое. Зовут меня не Ольгой, а Юлией. Юлией Сергеевной Максимовой, если уж представляться полностью. Ольга — тоже рабочее имя, только временное, данное мне на период выполнения задания, подкрепленное настоящими документами, «легендой» о прошлом. Имя залегендированное, если выражаться языком специалистов. Что поделаешь, такова наша «шпиенская» доля. Мы все время должны в кого-нибудь перевоплощаться, чтобы выслеживать, изобличать, раскрывать тайные заговоры, желательно в тот момент, когда они находятся еще в зачаточном состоянии, выяснять, кто есть кто, если кто-то представляется совсем не тем, кем он является на самом деле. И так далее, и тому подобное. В общем, скучать не приходится.

На этот раз мне предстояло выяснить причину необъяснимого мора среди бизнесменов города Мурома.