Глава 8 ПОКАЗАНИЯ И ПРОТИВОПОКАЗАНИЯ
Я набрала Наташкин домашний номер и, когда она тут же взяла трубку, спросила:
— Наташ, Толмачев еще у тебя?
— Кто?
— Ну Толмачев, который со мной пришел, эфэсбэшник!
— А-а… у меня. Это вас, — услышала я ее приглушенный голос, уже отдалившийся от трубки, и чуть недоуменную реплику Толмачева: — Меня? Кто? — Через две секунды его голос бодро прозвучал в трубке:
— Толмачев слушает.
— Сергей Иваныч, это Максимова, — проговорила я и зачем-то сделала паузу. Пауза повисла — напряженная.
Потом Толмачев произнес, и в его спокойном голосе мелькнула натужность: наверно, он тоже прекрасно слышал этот недалекий и сильный взрыв:
— Да, Юлия Сергеевна.
— Только что взлетела на воздух машина Шевцова, — сухо сказала я.
— Так это вы?
— Если вы имеете в виду, что это мы находились в эпицентре всего этого пиротехнического «буйства», так вы совершенно правы.
— Но как же в таком случае…
— А-а, вот в этом-то главная загвоздка. Ладно, объяснять некогда, я за рулем. Пришлите сюда людей, да поскорее, если можно.
— Да, разумеется, — отозвался майор Толмачев, — но, Юлия Сергеевна…
— Простите, коллега, но у меня нет возможности говорить. До свидания.
База «Арсенала» располагалась в нескольких километрах от Питера, в живописном пригороде на склоне поросшей редким молодым лесом и кустарником горы. Откровенно говоря, диковато выглядело это ультрасовременное здание гостиничного типа, с длинной крытой террасой, бассейнами и даже вертолетной площадкой, на фоне природы. База была обнесена чугунной оградой, к которой примыкало несколько тренировочных футбольных полей и даже два корта для тенниса.
— Вся команда сейчас здесь, — поспешно выговорил Нилов, как будто боялся опоздать. — По крайней мере, она должна быть тут, потому что Георгий Палыч, главный тренер, объявил сбор сегодня в три часа дня. Но медперсонал уж точно здесь.
Шевцов приподнялся с заднего сиденья и проговорил:
— Котов тут со вчерашнего дня должен бухать. Они с тренером вратарей и с двумя массажистами еще вчера собрались сюда ехать, глотку с горя заливать. Они еще и не знают, что…
— Хорош базарить, Андрюха! — довольно грубо перебил его Нилов. — Тут со всех сторон по твою душу, а ты разглагольствуешь не по делу!
Вход на территорию базы преграждал шлагбаум, возле которого в аккуратной белой будке с забранным мощной решеткой широким окном сидел охранник. При появлении нашей машины он вышел на улицу и махнул нам рукой, приказывая остановиться.
— Да это мы, — выглянул из машины Данила.
— Кто это — мы?
— Я и Шевцов.
— А за рулем кто?
— А за рулем кто надо, — отозвалась я.
— А чем обязаны? Вы — родственница кого-то из футболистов или персонала клуба?
— Ага, — хмуро ответила я. — Родственница… Саши Самсонова.
— А что, он сам не мог подъехать?
Невероятным усилием Шевцов подтянул свое тело к окну, в котором было приспущено стекло и, просунув туда голову, рявкнул:
— Не мог! Ты что, с луны свалился, Гриша? Сашку вчера вечером убили, мать твою!
Охранник захлопал ресницами и недоуменно посмотрел на лучшего футболиста «Арсенала», чье зеленовато-бледное лицо кривилось недоумением и гневом, к которым примешивалась физическая боль.
— Как — убили? — наконец выговорил он. — Где?
— Давай пропускай, а то я тоже сдохну! — И Шевцов, обессиленный таким выплеском энергии, сполз на сиденье и уставился в подголовник кресла Данилы Нилова мутным взглядом.
Слова Андрея возымели свое действие: охранник пропустил нас, и уже через десять минут Шевцов лежал на кушетке в просторном медкабинете базы, а два врача команды, одним из которых был многократно упоминавшийся ранее Слава Котов — я определила, что это он, а никто другой, по густому перегару, исходившему от доктора, — осматривали его.
Нилов и я стояли чуть в стороне и молчали. Нилов время от времени косился на меня, по всей видимости, думая, что мое присутствие в кабинете совершенно необязательно, — но свои мысли держал при себе.
— Ладно, — наконец произнесла я, когда Шевцова начали раздевать уже полностью, — по-моему, мне лучше выйти.
— А вот я, пожалуй, останусь, — отозвался Нилов. — Да, кстати… — Данила повернулся ко мне, — только что на базу приехал Белозерский.
— А ты откуда знаешь?
— А вон его машина!
И он показал на въезжавший на стоянку перед базой черный «Мерседес».
* * *
— Значит, вы полагаете, что Шевцова хотели взорвать? — угрюмо спросил вице-президент клуба.
— Ну не меня же! И уж тем более не Даню-массажиста, то есть господина Нилова. Наверняка эксперты установят, что причиной взрыва был заряд пластиковой взрывчатки, прикрепленный к днищу.
— Машина Шевцова стояла на стоянке перед домом Самсонова?
— Да.
— Но там же, если мне не изменяет память, огороженная и платная стоянка!
— Да, память вам не изменяет. Но взрывчатку мог подсунуть любой из тех, кто ставит на этой стоянке машину. Или кто-то просто перемахнул через ограду, прикрепил взрывчатку с банальным взрывателем с дистанционным управлением и был таков. Типичная заказуха. На мой взгляд, только случайность спасла нам троим жизнь.
Белозерский покачал головой и проговорил:
— Да… час от часу не легче. Сегодня утром было на неопределенное время отложено подписание контракта с «Барселоной». Если вы правы и если действительно покушались на Шевцова, неопределенное время станет вполне определенным: навсегда. Кто-то очень хочет, чтобы «Арсенал» не получил причитающихся ему за переход Шевцова шести с половиной миллионов долларов.
— Это могут быть акционеры клуба? — спросила я. — Или же спонсоры, которые дают вам деньги? Ведь, если не ошибаюсь, такая значительная сумма может сильно ослабить их позиции в клубе в плане того, что их, спонсоров, финансовые вливания будут не так актуальны?
Белозерский посмотрел на меня скорее печально, чем недоуменно, а потом ответил:
— Конечно, может быть и так.
— Есть конкретная фамилия, — сказала я. — Что вы думаете об Олеге Денисовиче Саранцеве?
Вице-президент закурил сигарету и после некоторой паузы ответил:
— Саранцев? Ну что ж… Саранцев — это один из основных спонсоров клуба. Примерно год как он является членом совета директоров «Арсенала». Ведь «Арсенал», да будет вам известно, это не только команда, но и стадион, и база, и отель, и торговая и спортивная марка, которая сама по себе стоит больших денег. Саранцев давал деньги на реконструкцию стадиона, на отделку этой базы, он существенно помог нам. Я понимаю, что вы имеете в виду: криминальное прошлое Олега Денисовича. Но поймите, Юлия Сергеевна, футбол — это большие деньги, а большие деньги редко бывают чистыми. Да у нас в России у пары-тройки клубов президентами являются и вовсе воры в законе! Так что Саранцев — это еще ничего… невинная овечка на фоне того беспредела, что порой встречается в нашем футболе. Еще раз повторю — он хорошо помогал и помогает клубу.
Белозерский закурил вторую сигарету прямо от первой и продолжал:
— Откровенно говоря, сейчас меня больше волнует здоровье Шевцова. С проигранным Кубком и с откладыванием подписания контракта с испанцами жизнь ведь не кончается. Я хочу поблагодарить вас, что вы помогли благополучно доставить Андрея сюда, на базу.
— А что же с ним все-таки такое?
— Врачи говорят, что ничего опасного нет, но недельку ему стоит серьезно лечиться. Они назвали мне какой-то жуткий медицинский термин — название примерного диагноза у Андрея. Я его, разумеется, не запомнил.
— Что-то типа… — начала было я, но Белозерский с улыбкой перебил меня:
— Не надо, не надо, Юлия Сергеевна! У меня аллергия на медицинские термины. Что касается Шевцова, то мы освободим его от тренировок и тем более от игр чемпионата.
— Я хотела бы просить вас выставить при нем хорошую охрану, — сказала я. — Кто-то очень хочет уничтожить его. Серьезные люди. Они могут достать Андрея и здесь, на базе, если вы не предпримете все необходимые предосторожности. Повторяю — это профессионалы.
Белозерский задумчиво посмотрел на меня и кивнул.
В этот момент зазвонил его мобильный, и Михаил Николаевич поднес трубку к уху:
— Да… слушаю. Что? А-а-а… понятно. — Его лицо чуть подернулось бледностью. — Значит, есть основания? Новые показания… да, так? Ну что ж, понятно. Спасибо за информацию. Максимова? Да вы сами ей скажите. Вот она сидит напротив меня.
И он передал мне мобильник.
— Да, — настороженно произнесла я.
— Юлия Сергеевна, это Толмачев. Только что нашими сотрудниками был арестован Саранцев.
— Арестован?
— Да, у себя в офисе. Зимин, тот бандит, которого вы задержали, дал новые показания. В них он засвидетельствовал, что Блохина просил об «услуге» именно Саранцев.
— Да ваши следователи вместе с показаниями у этого несчастного Зимина, поди, последние мозги выбили? — с сомнением произнесла я.
Толмачев рассмеялся:
— А что же, Юлия Сергеевна, прикажете мне читать им стихи Пушкина?
— Лучше Иосифа Бродского, — произнесла я. — Ну и что же с Саранцевым? Устроили ему «очник» с Зиминым?
— Еще не успели, — отозвался Толмачев. — Только что взяли.
— А что по взрыву машины Шевцова?
— Установлено, что к днищу машины была прикреплена пластиковая мина. Масса взрывчатки — примерно сто пятьдесят граммов.
— Не слабо, — отозвалась я.
— Более подробно поговорим в управлении. Надеюсь, к тому времени у меня для вас будет интересная информация. Подъезжайте часа через три.
* * *
Следователь чинил карандаш.
— Только что взяли твоего Саранцева. Что, думаешь, если ты со мной в молчанку будешь играть, так тебе что-нибудь светит?
Кирилл Зимин по прозвищу Киря поднял голову и облизнул пересохшие губы. Где-то над столом, заваленным бумагами и папками, в багровой дымке, перед заплывшими от ударов глазами, маячило длинное лицо следователя с толстыми, бесцветными и почему-то непрестанно шевелящимися губами и узким носом.
Горе-бандит уже давно раскололся и показал на допросе все, что от него требовали. По-видимому, показания были особо важны для следователей, потому что выбивались они с особой жестокостью.
— Сейчас приведем к тебе на «очник». Его самого проинструктируют, как себя вести, и все нормально будет, — сказал «следак».
Зимин почти не слышал его. В левом ухе лопнула барабанная перепонка, слова доносились до Кирилла невнятным бухающим шумом, и шум этот складывался во что-то членораздельное только тогда, когда следователь повышал голос или вовсе орал на подследственного. Следователь брезгливо кривил рот и говорил грубые и тяжелые слова, которые тем не менее почти не улавливались Зиминым и глухо падали, словно бесполезно растрачиваемые бомбы на уже мертвую и затянутую тусклым остывающим пеплом землю.
— Так что даже и не думай динамо крутить, — очиняя карандаш, говорил следователь. — Повторишь все, что я сейчас тебе скажу. И ни на слово чтоб не отклонялся! Тут на тебя столько всего, что хватит на двадцать лет зоны, долбозвон! В общем, так: скоро здесь будет одна фифочка из Москвы, так ты при ней и при Саранцеве повторишь свои показания. Ну что, друг сердечный, ты меня понял?
Зимин поднял на следователя налитые кровью глаза и вытолкнул:
— Понял…
— Хорошо понял? Повтори!
— Понял.
* * *
— Понял?
— Ты, видно, начальник, меня не за того считаешь, — проговорил Саранцев и бросил на майора Толмачева взгляд, в котором ясно было видно, сколь невысокого мнения Олег Денисович о сотруднике питерского ФСБ.
Они сидели в кабинете Толмачева друг против друга. Только вся разница в их положении заключалась в том, что Саранцев, невысокий плотный мужчина средних лет, с круглым добродушным лицом, меньше всего похожий на бандита и чем-то напоминающий актера Евгения Леонова, — Саранцев был накрепко пристегнут к стулу, руки заведены за спину и тоже в наручниках. Толмачев же ел пирожок и пил чай, и на его лице была написана такая расслабленность, будто у него самый что ни на есть обеденный перерыв, а не ответственный допрос.
— Почему же, как раз за того, — дожевав пирожок, отозвался Толмачев и добавил с едва заметной издевательской интонацией: — Вы Олег Денисович Саранцев, глава охранного бюро «Скат» и член совета директоров клуба «Арсенал», не так ли?
— А ты — Толмачев, майор из комитетчиков. Я тебя как-то раз видел на даче Горелова, президента «Арсенала». Ты там прикармливался, наверно.
— А вот это есть наглий ложь, — с немецким акцентом произнес Толмачев. — Известно ли вам, гражданин Саранцев, что на вас дали показания касательно того, что ваш экс-сотрудник Блохин…
— Что с Блохиным? — вскинулся Саранцев.
— Он убит.
— Уби-ит? В-ва-алодька Блохин? Да какая же сука посмела…
— Эту суку ты еще увидишь, Саранцев, — перебил его Толмачев. — Сейчас не это главное. Главное в том, при каких обстоятельствах и где был убит Блохин. А был он убит в офисе «Арсенала», куда приехал для того, чтобы забрать труп Александра Самсонова, хорошо известного тебе футболиста, которого ты или твои люди убили незадолго до того. Приблизительно между половиной восьмого и половиной девятого вечера вчерашнего дня.
Саранцев выпучил глаза:
— Что-о-о?
— Только не говори мне, что ты не слышал о смерти Самсонова и перестрелке в офисе «Арсенала», — предупредил его Толмачев. — Об этом сейчас весь город говорит.
— Н-не… не знал! — воскликнул тот. — Я вчера после матча хотел было сунуться на пресс-конференцию, потом махнул на все рукой и уехал на дачу. Там мы вчера день рождения жены отмечали, я только час назад как в Питер приехал. И тут же меня твои архаровцы заворонковали.
— Понятно, — недобро улыбнулся Толмачев. — А то, что Зимин говорит, — это, конечно же, полная туфта.
— Да устройте мне очную ставку с этим самым Зиминым, мать его! Я ему скажу, как на меня порожняк гнать!
— Я и так собирался организовать вам «очник». А теперь, если желание уважаемого клиента совпадает с моим, — тем более.
Олег Денисович прищурился и недобро посмотрел на Толмачева:
— Что ты мне тут подлянку давишь, майор? Если ты думаешь, я не понимаю, что тебе кто-то дал указание трамбовать меня до полной сознанки, так это зря. Я тебе не какой-нибудь там розовый баклан.
— Что, вспоминаешь словечки из молодости? — невозмутимо сказал майор ФСБ. — Ничего, вспоминай, может, еще пригодятся.
— Ты что, майор, хочешь сказать, что все улики против меня — это показания вашего замечательного свидетеля? — проговорил Саранцев. — Ну ладно… приводи своего свидетеля.
— Погодите, гражданин Саранцев, — усмехнувшись, откликнулся Толмачев. — Вы еще не все знаете. Все дело в том, что в этом деле против вас действительно нет никаких прямых улик, если не считать того, что теоретически вы вполне могли убить Самсонова и приказать вашему старому знакомому Блохину забрать труп из шкафа в инвентарной. Он бы вас точно послушал: вы всегда были в хороших отношениях.
— Все это детский лепет. К тому же — бездоказательный лепет.
И Олег Денисович саркастически фыркнул, но по его взгляду было видно, что он относится к словам майора куда с большим вниманием, нежели хочет то показать.
— Что касается данного дела, то это детский лепет, точно, — сказал Толмачев. — А вот все, что имеет отношение к этой папочке, — и майор похлопал рукой по пухлой картонной папке, извлеченной им из ящика стола, — очень серьезно.
Саранцев тут же помрачнел и подобрался.
— Что это за шантаж? — резко спросил он. — Вы что, хотите повесить на меня «глухарь» с Самсоновым и нападение на офис «Арсенала»?
— Зачем так грубо? — отозвался майор. — Все гораздо проще, дорогой Олег Денисович. В свое время вы немного выходили за рамки закона, и это уже в пору вашей так называемой легализованной деятельности. Например, продажа за границу проекта новейших приборов АПАН, то бишь аппаратуры подмены абонентского номера. Между прочим, АПАН вашего типа относится к запрещенным законодательством большинства стран технологиям. Например, в свое время вы удачно сплавили дело с работником вашего агентства, который любил противоречить вам и утонул в ванне. Теперь: не далее как в позапрошлом месяце вы ездили в НИИ…
— Все! — резко перебил его Саранцев. — Не желаю все это слушать! Все то, о чем вы мне тут говорили, давно закрыто за недоказанностью! Понял? Понял?
— Как закрыли, так и откроем, — сказал Толмачев. — Разве вы не поняли, Олег Денисович, что вы под плотным колпаком?
Саранцев крепко сжал губы, яростно взглянул на Толмачева, а потом процедил сквозь зубы:
— Кажется, я тебя понял, майор. Кому-то надо отмыться. И этот кто-то — твой хозяин, который сделал какой-то прокол и хочет перевесить все на меня. А я должен молчать, потому что на меня гора компромата, по которому мне можно чуть ли не пожизняк вкатать. А тут — организация предумышленного убийства, какие-нибудь смягчающие обстоятельства, скостят до «десятки», а там за хорошее поведение лет через пять-шесть и отпустят. Верно я сценарий накропал, а?
Толмачев передернул плечами и кивнул:
— Ну, в принципе, все так.
— Да не так, майор, не так! — рявкнул Саранцев. — Не буду я под твою дудку плясать! Не буду! Не знаю, кто тебе на меня эту лабуду слить велел, но — не буду я колоться ни на что! Потому что не на что мне колоться!
— Значит, гражданин Саранцев идет в закономерный и неотвратимый отказ? — медленно выговорил Толмачев.
— Идет!
— И не желает признавать того, что он натворил в «Арсенале»?
Саранцев мотнул головой.
— Ну что ж, — произнес Толмачев и взял со стола целлофановый пакет с двумя пирожками. Вынул пирожки и положил их на блюдце. Пакет оставил в левой руке, а в правую взял со стола ножницы и подошел к Олегу Денисовичу. — Значит, разговор по-человечески у нас не получается.
— И не получится.
— Очень плохо.
И с этими словами он надел пластиковый пакет на голову Саранцева и перекрутил его у горла, а потом, удостоверившись, что края пакета плотно прилегают к шее директора «Ската», прицепил ножницы на пластиковую «косичку», чтобы та не раскручивалась.
Доступ воздуха Саранцеву был перекрыт.
Майор Толмачев спокойно вернулся к своему столу, сел и налил себе чаю. Потом разломил пирожок и начал его с аппетитом есть, запивая чаем и будто не замечая, как багровеет под запотевшим полиэтиленом лицо Саранцева и как начинает конвульсивно подергиваться его тело.
— Ну так как? — спокойно произнес он, дожевав пирожок и подняв глаза на задыхающегося Олега Денисовича. — Значит, ничего у нас с вами не выйдет, дорогой гражданин Саранцев?
Разодранный в беззвучном крике рот допрашиваемого таким зверским образом человека намертво прилип к пленке, и Саранцев начал заваливаться назад. Толмачев вскочил из-за стола и со словами: «Э-э-э, ты мне эти шуточки брось… подыхать он собрался!» — сорвал с круглой головы члена совета директоров «Арсенала» пакет, и Олег Денисович, лихорадочно вздымая грудь, начал жадно глотать воздух.
— Ты меня еще и не дослушал, Саранцев, — сказал майор. — В тюрьму ты попадешь в любом случае, да тебе это и не впервой, так что ничего для тебя страшного. Но есть разница и для тебя, и особенно для твоей семьи, по какой статье, на какой срок и на какую зону ты отправишься. Если ты подтвердишь, что все, что говорил Зимин, — святая правда, то преспокойно получишь не больше «десятки» и отправишься в теплую и привычную тебе колонию, откуда освободишься по прошествии трех-четырех лет. Вернешься домой, возродишь свой бизнес. Жена с дочкой не пропадут, пока ты… гм… в отлучке будешь. Вот так.
Олег Денисович поднял на Толмачева взгляд налившихся кровью маленьких водянисто-голубых глаз и хотел что-то сказать, но майор перебил его:
— А вот если ты не захочешь пойти мне навстречу, тогда что ж… как минимум «пятнаху» я тебе обещаю. Впаяют как миленькому. Уж по такому-то богатому материалу, — он снова выразительно похлопал по папке, — уж по такому-то богатому материалу раскрутят на всю катушку. Можно даже по статье о нарушении государственной тайны… по делу с АПАНами новейшей модификации.
— Какая такая государственная тайна? — прохрипел Саранцев. — Эти АПАНы у меня в бюро пацаны смастерили. Из университета которые, с физфака.
— И за это добавят еще пару лет, — успокоительным тоном проговорил Толмачев, — и пацанов-сотрудников своих с физфака подставишь. А главное, Олег Денисыч, — с конфискацией тебе срок-то впаяют. И пойдет твоя жинка с дочкой по миру. А дочка-то, говорят, ничего… шестнадцать лет только-только стукнуло. Уж она-то себе работу найдет. Вон сколько агентств расплодилось. Ты же, Денисыч, тоже не без греха: со своим старым подельником Блохой несколько лет назад контору зробил, которая девчонок за рубеж толкала. Она как туристическая была зарегистрирована, да? Вот твоя дочка тоже такой туристкой станет. Так что конфликтовать со мной тебе противопоказано. Про-ти-во-по-ка-за-но! Понятно тебе, мать твою?
И Толмачев хлопнул Саранцева по высокому лысому лбу и проговорил — в точности как другой следователь в другом помещении проговорил, обращаясь к Кириллу Зимину:
— Ну что, друг сердечный, ты меня понял?
Голова Саранцева откинулась от удара, и он, глянув прямо в угрожающе сощуренные глаза эфэсбэшника, осознал, что это конец, что его прихлопнули сачком, как бабочку. И он выдохнул:
— Понял.
