Книга: С корабля на бал
Назад: Глава 5 Ведомство и трезвость эс эс
Дальше: Глава 7 Киллер-фантом

Глава 6 Титаник

Через день я уже работала в гимназии номер два. Мне поручили два младших класса, в одном из которых, кстати, учился мой знакомый — Паша, который так мило побеседовал со мной в доме Гроссмана.
Конечно, он не узнал меня. Конечно, он не распознал, что Елена Владимировна, его новая преподавательница, и та Юлия Сергеевна, что сидела в комнате Кати Гроссман, — это одно и то же лицо. Но это вовсе не помешало ему, сидя на последней парте, громко разговаривать по сотовому телефону, который, как оказалось позже, он стянул у кого-то из учеников старших классов.
Когда же я сделала ему замечание, что, мол, пора бы вести себя прилично, он фыркнул и, повернув голову вбок, сказал, не обращаясь ни к кому конкретно, негромко, но так, что разнеслось тем не менее на весь класс:
— А это че за телка? Училка, что ли, новая?
По всей видимости, Паша был занят чем-то другим, вместо того чтобы слушать меня, когда я представлялась классу как новый преподаватель, а потом четверть часа объясняла новую тему.
Впрочем, нет. Я уверена, что именно его напряженный взгляд буравил меня так, что я чувствовала этот взгляд даже спиной. Неужели узнал? Детское восприятие все-таки отличается от взрослого.
В тот же день я познакомилась и с Владиславом Сергеевичем Шикиным по прозвищу Титаник.
Произошло это так.
Я зашла в учительскую — большую комнату, в дальней стене которой была дверь в кабинет директора. Таким образом, в кабинет директора нельзя было попасть иначе, чем пройти через учительскую.
И вот сейчас дверь в учительскую была приоткрыта, и я стала невольной свидетельницей следующего диалога.
Чуть дребезжащий баритон — он, как я уже знала, принадлежал Илье Борисовичу, директору гимназии, — говорил, весомо чеканя каждое слово:
— Владислав Сергеич, вы хорошо подумали над вашим решением? Вы так удачно сработались с нашим коллективом. Ведь это так непросто — попасть сюда да еще прийтись ко двору, а вы этим пренебрегаете.
— Не пренебрегаю, — отвечал второй голос, тоже баритон, но не дребезжащий, а приятный и мелодичный, с бархатным тембром, — не пренебрегаю. Просто мне неприятно, Илья Борисович, когда на пустом месте рождается такое нездоровое отношение. Когда на тебя начинают смотреть как на какого-то… террориста, что ли.
— Простите, но я не совсем понимаю вас, Владислав Сергеевич.
— Не понимаете. Прекрасно. Вчера в гимназию, прямо на мои занятия, пришли два молодых человека. Представились работниками милиции. Угрозыск. Задали мне массу неприятных вопросов, и все это таким тоном, как будто уже вынесен вердикт и я признан виновным…
— В чем? В чем виновным?
— В предумышленном убийстве Гроссмана. Да, это я готовил вечер, отвечал за декорации и хореографические номера, в частности, тот, со шпагами, когда Катя читала… но я же не…
— Владислав Сергеич! Владислав Сергеич! Вас никто ни в чем и не обвиняет.
— Вы так думаете? А вот мне молодые люди мягко намекнули, что убийца — из числа преподавателей гимназии. У них такая рабочая версия есть, вы понимаете? Мне так и сказали: в случае чего, Шикин, узнаешь прелести следственного изолятора.
Директор прокашлялся:
— Владислав Сергеевич, я вас понимаю. Но при чем тут наша гимназия?
Владислав Сергеевич помолчал. Потом, после долгой паузы, сказал:
— Вы знаете, Илья Борисыч, ни при чем. Просто я решил перейти на другую работу. Это мое окончательное решение. Прошу вас дать мне расчет.
В этот момент я вспомнила, что мне рекомендовали обратить особое внимание на тех, кто будет увольняться и кто поступил на работу в гимназию недавно. Владислав Сергеевич Шикин попадал в обе категории.
В кабинете же директор долго молчал. Потом, очевидно, сочтя, что переубеждать Шикина нет смысла, сказал:
— Хорошо. Пусть так. Мне жаль терять такого ценного работника, как вы, Владислав Сергеевич, но я уважаю ваше решение. Всего наилучшего.
— До свидания, Илья Борисович.
Шикин вышел из кабинета и наткнулся на меня. Надо сказать, что я специально так встала, чтобы он на меня наткнулся. А так как вылетел он стремительно, то я едва устояла на ногах и попятилась.
Владислав Сергеевич успел подхватить меня и, наскоро соорудив на лице виноватую улыбку, заговорил:
— Простите ради бога… так неловко получилось. Я вас не заметил.
— Меня в самом деле легко не заметить, — пробормотала я, подпустив самокритики.
На шум вышел директор Илья Борисович. Окинул нас взглядом — правая рука Владислава Сергеевича все еще лежала на моей талии, а левая придерживала мой локоть — и проговорил с еле уловимой иронией в голосе:
— Я вижу, Владислав Сергеевич, вы уже знакомы с нашей новой учительницей английского и немецкого, Еленой Владимировной?
— Если это можно назвать знакомством, — сказала я, высвобождаясь.
Шикин пожал плечами. Только теперь я как следует разглядела его.
Надо сказать, Владислав Сергеевич в самом деле заслуживал того, чтобы рассмотреть его попристальнее: высокий, атлетического сложения, с вьющимися темными волосами. Неожиданно мягкий овал лица еще больше подчеркивал твердую линию большого выразительного рта.
Он тоже смотрел на меня в упор. Потом сказал, обращаясь к директору:
— Я уже извинился перед Еленой Владимировной. Я тут на нее в дверях налетел.
— Ничего, — сказала я.
Илья Борисович покосился на Шикина, а потом позвал меня в кабинет:
— Заходите, Елена Владимировна.
* * *
Как я и ожидала, Шикин был все еще в учительской, когда я вышла от директора. Надо сказать, что разговор с Ильей Борисовичем вышел довольно бестолковый, и ничего полезного я не узнала. Директор сам завел разговор об инциденте с Гроссманом, три раза сказал, как все это произошло, потом схватился за голову и повторил то же самое еще два раза.
— У нас все строго по пригласительным, — говорил он, — охрана. Непонятно. Да… ума не приложу.
Потом заговорил о моем первом рабочем дне.
И все в таком духе.
Увидев, что я вышла от директора, Шикин немедленно подошел ко мне.
— Елена Владимировна, я еще раз хочу извиниться за это недоразумение… Я слышал, вы сегодня работаете первый день?
— Да.
— И как вам?
— Ничего, нормально.
— Ученики не достали? Они же тут балованные, сами понимаете.
— Да нет, — беспечно ответила я. — Конечно, есть проблемы. А, в общем, ничего, нормальные, живые дети. Дети — цветы жизни, — не удержалась я, чтобы не сказать до пошлости банальную фразу.
— Цветы? — напряженно усмехнулся Шикин. — Кактусики, что ли?
— Да есть там один такой забавный кактусик, — проговорила я, — Паша Иванов. Милый такой кактусик, но уж больно колючий.
Шикин удивленно заморгал.
— Какту… э-э… Паша Иванов? — выговорил он. — Паша Иванов? Да… это вам, можно сказать, повезло.
— А что такое?
— Да это же наш гимназический кошмарик. Он тут всех достал. Меня тоже. Он меня знаете как прозвал?
— Как? Титаник?
— А, вы уже знаете? Наверно, тот хомяк из отдела кадров доложил, Елена Владимировна? Нет, не Титаник. Иванов меня по-другому прозвал. Еще веселее. Когда я повел их в бассейн в первый раз, представился: я — Владислав Сергеевич, ваш новый преподаватель. А он меня переспрашивает: как-как? В-репу-даватель? Вот. — Шикин перевел дух и, чуть придержав мою руку, сказал: — Знаете что, Елена Владимировна? Мне…
Дальнейшего разговора приводить не имеет смысла. Он оказался длинным, малосодержательным и насыщенным шуточками Шикина, от которых я вымученно улыбалась. Через полчаса я получила приглашение на «прощальный ужин», как выразился Шикин.
— Конечно, как говорится в «Собаке Баскервилей», молодая женщина не может идти одна в дом холостяка, но тем не менее, Лена… мне хотелось бы вот так, по-простому. Вы ведь не похожи на чинных куриц, которые тут у нас работают? Их сначала пять раз в театр пригласи, потом в ресторан, потом еще куда-нибудь. И двух умных слов не выдоишь.
Мне показалось, что он сильно чем-то расстроен. Нет, не уходом из гимназии по собственному желанию. Он стоял передо мной, высокий, откровенный, говорил какие-то слова, и у меня было такое впечатление, что он уже давно не мог позволить себе говорить то, что хотел.
И еще — мне показалось, что все это он говорил только потому, что хотел как-то замять странное смятение, охватившее его при упоминании имени Паши Иванова.
«Кактусика».
Одним словом, он пригласил меня к себе в гости на ужин. Мне не понравилось это предложение, но из профессиональной корысти я согласилась.
* * *
Я вышла на улицу и зашагала по вечернему проспекту. Позади, за поворотом, осталась Казанская, на которой находилась моя новая работа. Навстречу, щурясь от лучей заходящего весеннего солнца, шли немногочисленные прохожие, и я, осмотревшись по сторонам, быстро пошла к ближайшему перекрестку, чтобы поймать попутку до дома Шикина.
Жил он не так уж далеко от моего первого фиктивного места работы — администрации губернатора, где мне, кстати, оформили отпуск за свой счет.
По-моему, Владислав Сергеевич жил в двух или трех кварталах от гимназии, если судить по номеру его дома.
Шикин предлагал довезти меня сам, но я отказалась, сославшись на то, что у меня есть еще дела. И так много ему позволила — с первого раза согласилась пойти в гости к незнакомому мужчине.
Проходящий мимо юноша загляделся на меня, а потому вдруг зажмурился и прикрыл глаза рукой. Словно пустил кто-то шаловливого солнечного зайчика в глаза этого молодого человека.
Зайчик побежал по мостовой у моих ног и исчез. Потом опять появился, на мгновение отразившись в огромном отполированном окне кафе на противоположной стороне проспекта. Наверно, какой-то ребенок играется зеркальцем и пускает эти зайчики, как, помнится, я сама любила делать за пятнадцать лет до того, как стала спецагентом Багирой.
Или же это окна отразили со своей гладкой поверхности сполох веселого солнечного света. А мои напряженные нервы зафиксировали это как гипотетический признак угрозы.
Напряженные — или просто хорошо натренированные, а, Елена Вла… то есть Юлия Сергеевна?..
Я пробежала взглядом по рядам домов с обеих сторон проспекта. Инстинкты бывшего разведчика заиграли во мне, разбуженные сигналом тревоги на уровне подсознания.
Тусклые стены домов нависли над полупустым, несмотря на не такой уж поздний час, проспектом, и ни одного лучика света не исходило от молчаливых серых громад.
Освещенные заходящим солнцем, стекла окон определенно не могли дать такой яркий отсвет, тем более такой малой площади. Что-то вроде зеркальца или…
И тут я увидела это «или». В окне одного дома между третьим и четвертым этажами — подъездном окне — я увидела темную фигуру человека. Стекла в раме не было, и сполох слетал с чего-то продолговатого в руках этого человека.
Человек скорчился, отчего казался уж очень маленьким, почти как ребенок. Но тем не менее этот «ребенок» мог принести мне смерть.
Я резко рванулась в сторону, но, опережая это мое движение, сверкнула…
…нет, пока, к счастью, только мысль: это же оптический прицел!
Ох, как вовремя я прыгнула за высокий старый тополь, растущий у проезжей части! Я подхватила чутким ухом мгновенно растаявший в воздухе негромкий хлопок, и витрина магазина возле меня с дырой и с разбежавшимися от нее, как паутина от паука, трещинами, расползлась по ним и грудой осколков рухнула к моим ногам.
Вот это да!
И тут снова…
Бабах!
Вторая пуля высекла искру из бордюра тротуара.
Больше не стреляли.
Ну ничего, погоди, заяц, — или какой ты там зверь. Я должна его достать, непременно должна… от этого зависит слишком много!
Я стремительно перебежала улицу и нырнула в арку, над которой на третьем этаже и располагалось то самое роковое окно.
Вот он, этот подъезд, другого быть не могло. Тут оказался кодовый замок. Это так кстати, Юлия Сергеевна! Ну хорошо. Разберемся.
Ждать смысла не имело: уйдет. Но и действовать методом тыка не годилось. Слишком долго можно угадывать искомую комбинацию цифр.
Хорошо, что здесь оказались белые кнопочки последовательного кода, то есть кнопочки нажимаются одна за другой, а не коричневые, когда кнопочки нажимаются одновременно. Стараясь унять яростно пульсирующую в голове кровь, я наклонилась к коду.
Так, все предельно просто. Вот они, три грязные кнопочки. 1, 6, 7 — между семью чистенькими и незапачканными, которые не входили в код.
Дверь отворилась, и я, толкнув ее, стремительно влетела в подъезд, на ходу вынимая из сумочки пистолет и снимая его с предохранителя.
Прямо передо мной в дурно пахнущей луже мочи валялся пьяный мужик бомжеватого вида. Судя по жутчайшему перегару, он не только не сумел бы прицелиться в меня, но и даже определить, с какой стороны ружья наличествует дуло, а с какой приклад.
Я перешагнула через жалкую развалину и побежала дальше. К счастью, в доме не было лифта, и потому разминуться с моим обидчиком — точнее, потенциальным убийцей — было невозможно.
Разве что он откроет квартиру и войдет в нее, что в принципе было маловероятно.
Между третьим и четвертым этажами валялся еще один субъект, пахнущий так же дурно. Валялся у того самого окна, из которого в меня стреляли.
Какой-то заповедник бомжей — и это, можно сказать, в самом центре города. Как они только сюда попадают, если даже я, агент Багира, вошла в подъезд не совсем без проблем?
А второй бомж еще чище.
И если господин на первом этаже был одет в обноски нищего инженера 80-х годов, то этот фрукт, очевидно, был облачен в обноски господина с первого этажа.
Зябко сжав дохленькие плечи, он приник небритой щекой и подбородком к полу, и с угла рта его, пузырясь, текла слюна.
Вокруг него, в зловонном воздухе, не освежаемом даже порывами ветра из незастекленного окна, едва ли не зримо плыло густое алкогольное марево перегара.
Рядом с ним, скорчившись и завернувшись в какую-то овчинку или тулупчик, лежал ребенок. Вероятно, отпрыск этого опустившегося пропитого ничтожества.
Впрочем, нужно было принять меры предосторожности. Мне были известны случаи, когда киллеры переодевались в бомжей и нищих и прекрасно их изображали во всех подробностях. Был даже случай, когда потенциальная жертва подала такому «бомжу» милостыню — и тут же дождалась благодарности: пули в лоб.
Я присела на корточки и, превозмогая отвращение, хлопнула бомжа кончиками пальцев по щеке. Он не реагировал. Тогда я довольно чувствительно ткнула его дулом пистолета в лоб.
Тут «фрукт» подал признаки жизни.
То бишь правое веко бомжа дрогнуло и медленно поползло вверх, открывая мутную полоску глазного яблока, и на меня выпялился красный, бессмысленный, мутный глаз, в котором неизвестно чего было больше: ужаса перед этой чудовищной жизнью, задернутой пологом алкогольно-сердечной недостаточности, или же желания осмыслить, кто его побеспокоил.
Теперь я была уверена, что это не тот, кто мне нужен.
Я вздохнула и поднялась. Перевела взгляд на ребенка, который все так же не шевелился. Рядом с ним лежал неплотно притворенный футляр скрипки, в который достойное семейство в составе отца-одиночки и его сына (дочери?), вероятно, собирало милостыню.
— Ребенка бы пожалел, — сказала я. — Что же ты, как животное… э-э-эх.
— В-в-в… курррва, лавэ дай… коли… ррраз…
— Коли разбудила? Почивай… на лаврах дальше, спящий красавец. Не дам я тебе денег. Все равно пропьешь, ничего ребенку не оставишь.
Я развернулась и быстро поднялась на пятый этаж. И уперлась в запертую решетку.
Тот, кто стрелял в меня, никуда не мог деться из подъезда. Все окна давно не открывались, тем более что вылезти из них было невозможно. Прыгать? На асфальт? Нет, вряд ли. Остается один, самый печальный вариант: киллер открыл какую-нибудь квартиру отмычкой и зашел в нее. И теперь отсиживается.
Вызывать ментов — нет смысла. Не найдут. К тому времени, как они приедут, он уже давно скроется.
Если уже не скрылся.
Я вздохнула и, не убирая пистолета, пошла обратно на лестницу.
И между третьим и четвертым этажами — возле того самого окна — увидела замечательную картину.
Бомж уже не лежал на полу. Он болтался, как говорится, между небом и землей, а опорой ему была могучая рука дорогого стража правопорядка. Вероятно, вызвал кто-то из жильцов подъезда.
Здоровенный сержант тряс синемора как котенка и приговаривал:
— Я тебе, синяя гнида, кажется, уже вкладывал для ума, чтобы ты сюда ласты не наворачивал. Говорил?
— Г-гово-рил… — пробулькало поименованное синей гнидой существо.
— А что же меня не слушал, недомерок? Ну, теперь всех твоих бацилл поджарят. А ну, пшел!
— Товарищ старший сержант, — произнесла я, — производите профилактическую чистку? Давно пора. А то весь воздух, сволочи, отравили.
Сержант поднял на меня глаза.
— Добрый день, — сказал он. — Вы тут живете, да? Что-то я вас раньше не видел. Я тут всех знаю, участковый давал документацию на…
— Да я недавно переехала, — зло сказала я, чувствуя яростный подъем вдохновенного вранья. И я продолжала: — Раньше жила в девятиэтажке, так там на седьмом этаже самогон продавали. Тоже весь подъезд этой синей гвардией был забит. А теперь вот — здесь.
— Понятно, — сказал милицейский чин. — То-то я смотрю, что вы на него кричите. Другие жильцы жалеют. Хотя сами в свое время подавали заявления на него. Пошли, Иванов!
— В-в-в… да чаво ты, м-ментяра! Я тут живвв… вот что!
— Не дури, Иванов! — сказал мент и легонько пристукнул его дубинкой — «демократизатором» по шее, а потом снова повернулся ко мне: — Он тут раньше жил, а потом запил. Жену у него вроде как машина сбила, умерла она. А он вот запил с горя. Безобразия творил. Наших через день вызывали. Утихомиривать. А потом он продал квартиру. И все. Покатился мужик под откос… как колесо покатился. Приходит сюда по привычке, код-то старый, был еще тогда, когда он тут жил.
— Понятно, — сказала я. — Бывает. А где твой отпрыск, Иванов?
Экс-жилец остолбенело воззрился на меня, а потом выдавил через перекошенную губу:
— Ч-че?
— Какой отпрыск? — недоуменно спросил сержант.
— Да я только что проходила наверх, тут с ним ребенок рядом лежал.
— Да был у него ребенок, — сказал мент. — Только я его давно уж что-то не видел. Пропал ребенок… с полтора года будет, как пропал. Не помню даже, девочка или мальчик. Девочка… да. Нет, вроде мальчик. Иванов, кто у тебя был, девочка, или мальчик?
Иванов качнулся к стене, посмотрел на меня бессмысленным взглядом, а потом неожиданно прильнул к менту и гаркнул тому на ухо — аж слюна во все стороны полетела:
— Тррретьим б-будешь?!
— Вот так и живем, — констатировал сержант, морщась от вопля, а затем так пристукнул Иванова по шее, что тот икнул и, не удержавшись на ногах, кубарем прокатился по ступенькам, преодолев таким образом целый пролет.
— Этот не то что сына — голову уже давно потерял и никак разыскать не может, — назидательно выговорил сержант и последовал вниз по лестнице за незаконопослушным гражданином Ивановым.
Мне оставалось только пожать плечами и задать риторический вопрос: «А был ли мальчик?»
И в этот момент мой взгляд упал в угол, туда, где стоял какой-то картонный ящик. Я машинально шагнула к нему и заглянула внутрь.
Там лежал маленький тулупчик. Совсем маленький. На ребенка.
* * *
При виде этого меня — сама не знаю почему — словно током прошило. Ну, казалось бы, что тут такого уж необычного… ну, испугался ребенок злобного дяденьки милиционера и убежал, оставив на произвол судьбы и прочих властей своего незадачливого пьяного папашу. Забился куда-нибудь в уголок и сидит тихо, как мышка.
Но, с другой стороны — куда тут забиваться? И разве испуганный ребенок, который слышит шаги милиционера буквально в двух метрах от себя, — разве захватит он с собой эту скрипку и тем более разве станет он класть в ящик этот тулупчик, если его проще бросить на пол?
Тогда что?
И почему он так внезапно исчез?
Чудовищная гипотеза начала медленно и упорно вызревать, проворачиваться в мозгу, как проворачивается над костром насаженный на вертел поросенок, чтобы дойти до оптимальной кулинарной кондиции…
Убийца — ребенок.
Нет, это слишком чудовищно. Попросту невозможно. Скорее всего, то существо, что было под тулупчиком, и является киллером — какой-нибудь злобный карлик. У таких людей болезненное самолюбие, завышенная самооценка, ненависть ко всему миру — такой вполне может стать наемным убийцей.
Тем более что никто не заподозрит специалиста в убогом. В инвалиде от природы.
Почему-то принято считать, что киллер — это цветущий мужчина, обученный всем боевым премудростям. Или, на худой конец — таких же кондиций женщина.
Хотя, на мой взгляд, женщина-киллер предпочтительнее мужчины. Более терпелива, упорна, выдержанна, правда, сложнее усваивает закладываемые навыки, но зачастую лучше их реализует.
Может, очень миниатюрная женщина? Бывают же взрослые женщины ростом с десяти-двенадцатилетнего подростка. Обучить такую малютку — и…
Я лишний раз прокляла себя, что не подвергла ребенка — или кто он там — такому же тщательному осмотру, как и его папашу. Или псевдопапашу.
Что ж, как говорится, поздно пить боржоми, когда почки отвалились.
Я развернулась и вышла из подъезда.
Назад: Глава 5 Ведомство и трезвость эс эс
Дальше: Глава 7 Киллер-фантом