Глава 8
Приход милиции застал честную компанию врасплох. Сама того не подозревая, я обострила ситуацию до предела, тем самым введя всех участников мистификации в состояние шока.
Что они могли подумать, когда услышали милицейские сирены у подъезда института? «На воре шапка горит» – гласит народная пословица. И в полном соответствии с ней преступники не могли подумать ничего, кроме того, чего они опасались больше всего на свете.
Что их секрет раскрыт и милиция приехала, конечно же, для того, чтобы их арестовать. Поэтому с такой поспешностью торопились замести следы и спрятаться в самом надежном, как им казалось, месте, то есть в секретных палатах института, которые в течение долгого времени служили им действительно надежным убежищем.
Но меня в настоящий момент интересовала не столько логика действий Харчеева с компанией, как ход размышлений Смысловского. После первого шока, когда на его глазах были схвачены подручные Харчеева, он внезапно осознал, что по какому-то недоразумению временно остался на свободе.
Фраза, которую произнес человек, арестовавший телохранителей, могла означать для него все что угодно, например, что раскрыто пока только убийство Михаила. Этим он вполне мог объяснить арест в первую очередь тех, кто непосредственно принимал в этом участие.
Но даже если именно так он воспринял арест телохранителей, то срочная эвакуация людей из его института… Как он воспринял ее? У меня совершенно не было времени разложить все по полочкам, и я терялась в догадках. Но я также понимала, что у Смысловского было еще меньше времени, не говоря уже о том, что панический страх не давал ему сосредоточиться ни на секунду.
В любом случае, и он не мог этого не понимать, приход в его институт людей в форме, арест ближайших подельников Харчеева – это первый признак того, что он сам находится на волосок от полного краха. И в этом случае должен был сработать инстинкт самосохранения, первая и единственная заповедь которого гласит: «Спасай свою шкуру!»
И Смысловский принялся ее спасать.
То, что он пытается сейчас убежать, не вызывало у меня сомнений, куда и каким способом, это я узнаю в ближайшее время.
А вот что за взрыв прозвучал в институте и каким образом он связан с тем или иным действием Смысловского? И если это он спровоцировал его или даже привел в действие взрывное устройство, то чего он этим добился? На эти вопросы я смогу ответить, когда вернусь на место происшествия и узнаю, что там, собственно, произошло.
Тем временем машина Смысловского, от которой мы не отставали больше чем на двести метров, остановилась в десяти шагах от здания аэропорта. И это означало только одно: он собирался удрать из Тарасова на самолете. Честно говоря, я этого не ожидала.
Похоже, что он уже теперь принял решение бросить свой институт, а ведь он был не просто его главврачом, а хозяином, заведение было частным и приносило ему огромные доходы, насколько я могла судить. Про квартиру и машину и говорить в этом случае не приходится.
Я расплатилась с водителем, молча сунув ему сторублевую бумажку, и выскочила вслед за Смысловским. Если и дальше так пойдет дело, то этот парень скоро будет разыскивать меня по Тарасову или дежурить около моей квартиры. Но мне сейчас было не до сдачи.
Войдя в здание аэропорта, я не обнаружила там Смысловского. И мне показалось, что я его потеряла. Вернее, что он воспользовался залом ожидания в качестве проходного двора и, не останавливаясь, прошел через него на улицу.
Но этого просто не могло быть, то есть очень даже могло быть, но только в том случае, если бы он уходил от погони. Но у него не было оснований предполагать, что его кто-то преследует, поэтому я полностью исключила такой вариант, успокоилась и приступила к его поискам.
Тарасовский аэропорт расположен в черте города и представляет собой небольшое, довольно уютное помещение, в основном состоящее из большого зала ожидания, по краям которого находятся билетные кассы, несколько киосков с сувенирами и маленький буфет. В другом конце здания – ресторан, когда-то очень популярный в городе, и несколько служебных помещений. Так что искать Смысловского было негде, все это можно было обойти за несколько минут. Но куда же он подевался в таком случае? Не в туалете же он спрятался!
А вот это была неплохая идея, так как туалеты находились этажом ниже, можно сказать, в подвале, а рядом с ними были расположены автоматические камеры хранения.
Других вариантов у меня не было, и я направилась к лестнице, ведущей вниз. И вынуждена была приложить немалые усилия, чтобы не выдать своей реакции при встрече с доктором, так как он поднимался мне навстречу по этой самой лестнице с дорогим кейсом в руках.
Я могла поклясться, что из машины он вышел с пустыми руками. Вывод напрашивался сам собой – он взял его из автоматической камеры хранения.
Если он только за ним приезжал сюда, то я сильно поторопилась, отпустив «своего» водителя. Самолет – не трамвай и летает не каждую минуту, и если даже Смысловский собирался куда-то лететь, то для этого, по крайней мере, нужно взять авиабилет, а это тоже требует времени.
Я облегченно вздохнула, когда Смысловский направился к кассам. Во всяком случае, мне не нужно срочно ловить еще одно такси, и не каждый таксист, между прочим, охотно согласится кого-то преследовать.
Так что с сегодняшним таксистом мне действительно повезло – все эти мысли бродили в моей голове, пока я стояла в очереди за билетами рядом со Смысловским. И ни о чем другом мне думать не хотелось, пока я не узнаю, что собирается предпринять этот человек.
Наконец он подошел к окошечку кассы, и я вся превратилась в слух.
– Мне нужен билет на ближайший рейс, – еле слышно сказал он.
– В каком направлении? – заводясь с полуоборота, но сдерживая себя, спросила его кассирша.
– В любом, – с улыбкой ответил Смысловский.
Кассирша в первый раз подняла на него глаза и с сомнением спросила:
– В Нижний полетите?
– Именно туда мне и нужно, – успокоил ее Смысловский.
Кассирша выписала ему билет и даже сообщила, что регистрация начнется через полчаса у четвертого сектора.
Четвертый сектор находился непосредственно перед выходом на летное поле, и Смысловский вышел из здания аэропорта и уселся на одной из лавочек в сквере. Сквер этот занимал довольно большую территорию между секторами и залом ожидания.
Мне нужно было срочно принять какое-то решение. Я отлично понимала, что, назови ему кассирша любой другой город вплоть до Сыктывкара, он отправился бы туда не задумываясь. Ему хотелось только одного – как можно быстрее покинуть Тарасов, а в каком направлении – не имело для него никакого значения.
Но самую большую загадку для меня представлял сейчас его кейс. Видимо, Смысловский постоянно держал его здесь, в автоматических камерах хранения, на случай, если вдруг произойдет что-нибудь страшное и ему срочно понадобится исчезнуть из Тарасова. И сегодня это страшное произошло, и я голову готова была дать на отсечение, что в «дежурном чемоданчике» Смысловский хранил не смену белья и упаковку презервативов.
Видимо, там было что-то настолько для него важное, важнее всего того, что он оставлял в Тарасове, поэтому я никак не могла позволить ему вывезти это «что-то» куда бы то ни было.
В моем распоряжении было чуть больше двадцати минут, и времени на раздумья уже не оставалось. И я решила действовать.
Я мысленно перебрала содержимое своей сумки в надежде обнаружить там какое-нибудь эффективное «спецсредство» для выполнения моей задачи.
В принципе я могла бы обойтись и без всяких «спецсредств», но боюсь, что это не прошло бы не замеченным для гуляющей по скверу публики. Приемы айкидо слишком эффектны. В то же время я собиралась не только забрать у Смысловского кейс, но и задержать его в Тарасове. А для этого нужно было причинить ему легкое увечье без серьезных последствий для здоровья, как говорят милиционеры.
Но именно этого мне сейчас делать не хотелось. То есть в другой ситуации – при необходимости, в серьезной переделке – я, не задумываясь, разряжу обойму в голову противника или переломаю ему руки и ноги, но подойти к ничего не подозревающему человеку и вспрыснуть ему что-нибудь сильнодействующее или применить против него электрошокер…
В конце концов, я – секретный агент, а не милиционер. А ловить преступников – их прямая обязанность. Моя же задача – раскрыть преступление, и я ее практически выполнила.
Таким образом успокоив собственную совесть, я подошла к Смысловскому и сказала:
– Вы не возражаете, если я присяду рядом с вами?
Он даже не вздрогнул при моем вопросе и ответил совершенно спокойным голосом:
– Пожалуйста, пожалуйста, тем более что, – он посмотрел на часы, – через десять минут я улетаю.
«А вот в этом я сильно сомневаюсь», – подумала я и достала из сумочки «дезодорант»…
Ровно через сорок секунд я вышла из здания аэропорта с кейсом в руке и с содержимым карманов Смысловского в сумочке. У него в бумажнике оказалась довольно крупная сумма, а паспорта было целых два – обыкновенный и заграничный. Видимо, он не расставался с ними никогда. Жизнь его трудно было назвать спокойной.
– За кем поедем? – услышала я второй раз за сегодняшний день.
Это был все тот же таксист, но сейчас в его появлении не было ничего удивительного. Высадив меня, он дожидался нового пассажира вместе с двумя другими таксистами на автостоянке аэропорта. А его вопрос сейчас означал просто традиционное дружеское приветствие.
Мне хотелось теперь вернуться к институту и посмотреть, что там происходит, но прежде всего мне нужно было избавиться от кейса. И поэтому я назвала таксисту свой домашний адрес.
– Всего-то? – разочарованно сказал он.
– Ну не каждый же раз за иномарками гоняться.
– А мне понравилось.
– Я думаю, – сказала я, намекая на собственную щедрость.
В ответ таксист только улыбнулся и промолчал. По дороге домой я думала о Смысловском и о том, что он почувствует, когда придет в себя через несколько минут и обнаружит отсутствие не только кейса, но и авиабилета вместе с деньгами и документами. Мне даже стало его жалко, несмотря на то что он не вызывал у меня никаких добрых чувств.
Я поставила его в довольно затруднительное положение, и теперь ему не на что улететь из Тарасова.
Мне не терпелось заглянуть в кейс, и это нетерпение можно было сравнить с тем незабываемым чувством, знакомым мне со студенческих лет, когда родители присылали мне к празднику посылку, и я приносила ее с почты.
Но уже тогда я научилась получать удовольствие от предвкушения праздника и, несмотря на то что сгорала от нетерпения, открывала ее не сразу, без суеты, дождавшись благоприятного момента. Чаще всего – глубоким вечером и наедине с собой, когда никто не мог нарушить торжественность момента, я вскрывала заветный ящик и, не торопясь, доставала оттуда первый сверток.
Иногда я проделывала это с закрытыми глазами, чтобы ненароком не увидеть прежде времени гостинцы сразу и этим самым лишить себя всякого удовольствия. Этот процесс мог затянуться на несколько часов в зависимости от того, сколько маленьких сверточков содержала в себе посылка.
Вот и сейчас я решила отвезти кейс домой, чтобы не иметь возможности, поддавшись искушению, заглянуть в него где-нибудь в сквере на лавочке.
Я никогда не называю таксистам своего точного адреса. Поэтому и теперь мы остановились за полквартала от моего дома. И, попросив водителя подождать меня пару минут, я проскользнула в арку соседнего дома и через проходной двор прошла к собственному подъезду.
Счастливо избежав на этот раз встречи с соседями, я вошла к себе домой, первым делом переоделась и только после этого выложила все свои трофеи, в том числе магнитофонную пленку с записью застолья в кабинете Смысловского, перезарядила, воспользовавшись случаем, микропленку в фотоаппарате и прежде, чем вернуться к машине, выглянула на улицу. Из окна моей кухни хорошо была видна и сама машина, и ее водитель, не проявлявший никаких признаков нетерпения.
Мне даже удалось рассмотреть огонек его зажигалки, от которой он прикуривал сигарету. Он не успел докурить ее и до половины, а я уже сидела в машине рядом с ним.
– Куда теперь? – спросил он, выбрасывая сигарету в окно.
– В центр, – ответила я, еще плохо представляя, где попрошу его остановиться. Дело в том, что на мне по-прежнему был этот жуткий парик и темные очки. Переодевшись в нормальное платье, я не рискнула кардинально менять свою внешность, чтобы не пугать таксиста, а в институте мне хотелось появиться в своем нормальном обличье. Поэтому прежде, чем отправиться туда, мне где-то нужно было окончательно привести себя в порядок.
В лучших детективных традициях я попросила высадить меня около кооперативного общественного туалета недалеко от Института красоты. Перед тем как покинуть машину, я достала из сумочки кошелек, чтобы расплатиться.
– Мне кажется, мы в расчете, – остановил он меня.
– В таком случае прощайте, – пожала я плечами.
– До свидания, – поправил он меня и снова улыбнулся.
Это уже походило на заигрывание с его стороны, но роман с таксистом не входил в мои ближайшие планы, и я оставила его реплику без ответа.
В туалете никого, кроме меня, не было, и я совершенно спокойно могла привести себя в порядок. С этой целью я подошла к большому продолговатому зеркалу в полстены и, только увидев в нем свое отражение, буквально оцепенела от внезапно пришедшей в голову мысли: таксист не мог узнать меня сегодня!
Эта мысль настолько потрясла меня, что потребовалось несколько минут, чтобы я вспомнила о цели своего визита в данное заведение.
Это действительно было необъяснимо! Никто не должен был узнать меня в этом экзотическом обличье. И не узнал. Ни Смысловский, ни даже мои ближайшие соседи, которые знали меня, как облупленную, не один день. Да что там говорить – я сама узнавала себя с трудом!
А этот странный таксист, видевший меня один раз в жизни в течение нескольких минут, почти неделю спустя узнает меня в этом дурацком парике в первую же секунду. Иначе как объяснить его фразу?
«За кем поедем?» – спросил он меня, когда я остановила его сегодня у института. Это могло означать только одно: он прекрасно помнил нашу первую погоню. Даже я со своей великолепной зрительной памятью не сразу вспомнила его, хотя он сам не изменился за эти дни ни на йоту.
Может быть, теперь у тарасовских таксистов не принято задавать пассажиру банальный вопрос о том, куда он желает поехать? И хорошим тоном считается вот эдак, с улыбочкой, ошарашить пассажира:
– За кем поедем?
А опытный пассажир, не моргнув глазом, отвечает:
– За водкой.
Или что-нибудь наподобие… Но в таком случае он должен был спросить не «за кем», а «за чем».
У меня было полное ощущение, что я начинаю сходить с ума. И, чтобы не свихнуться окончательно, я запретила себе думать на эту тему и занялась наконец своей внешностью.
Но настроение основательно было испорчено, и с этим уже ничего нельзя было поделать.
Я с остервенением сорвала с головы пресловутый парик, неспособный обмануть даже таксиста, и начала убирать с помощью крема излишки косметики с лица. Без парика такой макияж делал меня похожей на дешевую проститутку.
– И с париком тоже, – сказала я вслух своему отражению, но эти слова были вызваны исключительно моим плохим настроением, и говорить их не стоило. Тем более что к тому времени в туалет зашли две симпатичные старушки. Они так испуганно смотрели на меня, что мне пришлось изобразить на лице абсолютную невинность.
В принципе я уже выглядела довольно сносно, поэтому предпочла оставить старушек наедине с их недоумением.
До Института красоты было рукой подать, но пройти сейчас к самому зданию было не так-то просто. Весь прилегающий к институту район был оцеплен, и никого туда не пропускали, кроме милиции и сотрудников МЧС.
Но даже издалека я могла убедиться в том, что мощность взрыва превзошла все мои ожидания.
Не только здание самого института серьезно пострадало, но и все близлежащие строения носили на себе следы недавнего происшествия. В доме напротив были выбиты практически все стекла, а одна из милицейских машин лежала на боку посреди улицы. Кафе, за столиком которого я находилась за несколько минут до взрыва, тоже изменилось до неузнаваемости. Декоративные зонтики, сорванные с места взрывной волной, валялись теперь на полу. Весь тротуар был в осколках стекла.
Я вынуждена была признаться себе, что очень вовремя покинула это место, иначе бы у меня действительно могли появиться большие проблемы с внешностью.
Это соображение немного улучшило мое настроение, и я попыталась отыскать кого-нибудь из пациентов института.
Ребята из оцепления позвали одного из офицеров, и он посоветовал мне поискать эвакуированных в одном из сквериков на ближайшей улице. Именно там они должны были находиться в настоящее время, дожидаясь, пока их не распределят по другим медицинским учреждениям.
Добраться туда было не так просто. Для этого мне пришлось сделать большой крюк по соседней улице. Поэтому дорога до нужного мне скверика заняла у меня почти полчаса.
Лавочек в сквере было немного, поэтому большая часть персонала и бывших пациентов доктора Смысловского расположилась прямо на траве, по-весеннему зеленой и чистой.
Серьезно пострадавших в результате взрыва было не видно. Через некоторое время я узнала, что их было немного, два-три человека, и их сразу же увезла «Скорая помощь». Остальные же пребывали в том возбужденно-радостном состоянии, которое обычно наступает у людей, счастливо избежавших смертельной опасности.
К моменту моего появления в скверике обсуждение происшествия было в самом разгаре. Поэтому уже через несколько минут я была в курсе событий, а еще через полчаса я знала не один десяток версий, в той или иной мере искажающих эти события.
Основная версия была для меня очевидной, поскольку именно благодаря мне она и появилась. Хотя на том же основании я могла утверждать, что и остальные версии были обязаны своим рождением мне, поскольку что ни говори, но если бы не я, то сегодня вообще не произошло бы ничего из ряда вон выходящего.
Если бы не моя «шалость», то в кабинете скорее всего еще не закончился бы праздник. А через пару лет этот праздник при определенных обстоятельствах мог бы стать всенародным, поскольку участники мистификации, придя к власти, навели бы в стране такой «порядок», что вся наша жизнь превратилась бы в сплошной криминальный праздник. Этому я и стараюсь помешать в настоящее время, поэтому совесть у меня была совершенно спокойна.
Так вот, что касается основной версии, то она звучала приблизительно так: сегодня днем кто-то сообщил в милицию, что на территории института заложено мощное взрывное устройство (чаще употреблялось слово «бомба»). Милиция, как всегда, приехала не сразу, поэтому «бомба» успела взорваться. Но милиция арестовала двух террористов «кавказской национальности». Это уже явно можно было отнести к фольклору, так как телохранители Харчеева принадлежали к славянскому типу.
Не менее фольклорно для меня прозвучала такая милая подробность: террористы в момент задержания угрожали доктору Смысловскому или даже пытались его убить, и только приход милиции помешал им привести в исполнение их намерение.
По поводу дальнейшей судьбы самого доктора ходили самые разные слухи.
Большинство склонялось к тому, что Смысловский с сердечным приступом помещен в одну из клиник Тарасова. Особенно умилила меня подробность, придававшая доктору Смысловскому героические черты. Народная молва гласила, что он отказался от услуг «Скорой помощи» и, превозмогая боль, добирался до самой клиники чуть ли не на трамвае. Из этого можно сделать вывод, что не все пациенты знали о наличии у Смысловского личного автомобиля.
Одна женщина со слезами на глазах рассказывала о последних словах любимого доктора. Он якобы показал подбежавшим к нему санитарам на группу пострадавших и произнес тихим голосом:
– Помогите людям – там вы сейчас нужнее.
Она изображала все это в лицах, с каждым разом обогащая рассказ новыми трогательными подробностями.
Но все-таки самое главное, что мне удалось узнать за это время, это то, что в подвальном помещении было обнаружено, по разным сведениям, от пяти до семи обезображенных человеческих трупов. Кто-то считал их членами террористической организации, кто-то – омоновцами, но то, что эпицентр взрыва был расположен именно там, не только подтверждало мое подозрение, что взрыв был произведен самим доктором Смысловским (это я видела собственными глазами), но и объясняло, к чему это привело.
С помощью электронного устройства он запустил часовой механизм взрывного устройства, которое уничтожило всех его секретных пациентов. А вот зачем это было ему нужно – мне еще предстояло выяснить.
Я была уверена, что кое-кто из присутствующих здесь людей в белых халатах мог бы рассказать мне много интересного, но на это рассчитывать не приходилось. Поэтому в принципе мне нечего было больше здесь делать, к тому же один из врачей стал по просьбе сотрудника МЧС составлять списки пациентов, в которые я не стремилась попасть.
И я незаметно отделилась от них и прогулочным шагом направилась в сторону автобусной остановки. При одной мысли о такси у меня портилось настроение, и я предпочла добраться до дома на автобусе.
Еще в автобусе я поняла, что рискую умереть во цвете лет от голода, так как с утра ничего не ела. Поэтому первое, что я сделала, придя домой, это надела свой любимый передник и приготовила себе вкусный калорийный домашний ужин.
Я не могла позволить себе ничего изысканного, для этого потребовалось бы слишком много времени, но все-таки не схалтурила и не отделалась банальной яичницей с колбасой, хотя, если честно признаться, такой соблазн у меня был.
Вместо яичницы я на скорую руку соорудила себе плов из курицы, добавив туда несколько грецких орехов для пикантности, а когда полила готовое блюдо небольшим количеством соуса из шампиньонов, то не пожалела о потраченном времени.
А чашка крепкого натурального кофе со сгущенкой заставила меня замурлыкать от удовольствия.
Покончив с чревоугодием, я могла наконец-то заняться делом. Наступал торжественный момент «вскрытия черного ящика». Я имею в виду кейс Смысловского. И именно «вскрытия» его, так как на нем был хоть и простенький, но все-таки шифр из четырех цифр, которые мне и предстояло определить.
Кому-то эта задача покажется сложной. Но не тому, кто учился в учебном заведении, красой и гордостью которого я считалась во дни моей юности.
Дело в том, что существует очень простая формула, с помощью которой можно за считанные минуты подобрать любой цифровой код, если он не содержит больше шести цифр. Меня легко поймет человек, который хоть раз в жизни собрал все шесть сторон кубика Рубика.
Попробуйте собрать его, не зная формулы (некоторые называют ее схемой). Для этого вам понадобится вся оставшаяся жизнь. По формуле же его умудряются собрать за тридцать с небольшим секунд.
Тот же принцип действует при определении цифрового кода. Когда наш «шифровальщик» на втором курсе сообщил нам эту формулу, мы потом целый месяц развлекались тем, что «дешифровали» на время цифровые замки, купленные специально для этого в хозяйственном магазине.
За последние годы я утратила былую квалификацию, но не до конца. Во всяком случае, чтобы подобрать «ключик» к кейсу Смысловского, мне потребовалось чуть больше пяти минут. Я специально засекла по часам.
Услышав долгожданный щелчок, означающий, что теперь для открытия кейса достаточно легкого движения руки, я, растягивая удовольствие и играя на собственных нервах, вышла на кухню и заварила себе чаю с лимончиком. Правда, обратно примчалась огромными прыжками и откинула крышку кейса. И правильно сделала. Потому что, судя по тому, что я увидела, основное удовольствие ожидало меня впереди.
Кейс был почти пустой, так как дискеты для компьютера занимают очень мало места. А именно они составляли его единственное содержимое.
И именно эти дискеты, вернее, та информация, которую они содержали в себе, были для Смысловского дороже всего, чем он владел в этой жизни. Поэтому можно представить себе то чувство, с которым я готовила свой компьютер к работе.
Выключила я компьютер глубокой ночью. В глазах у меня рябило, в голове шумело, но счастливее меня не было в эту минуту человека в Тарасове, а может быть, и на всей Земле.
Существуют такие произведения искусства, стоимость которых не может быть выражена в рублях или долларах. Про них говорят, что они не имеют денежного эквивалента. Именно такой информацией я сейчас обладала. Она попросту была бесценна.
Смысловский был очень умным и не менее хитрым человеком. Всю свою секретную деятельность он фиксировал на дискетах и хранил ее в тайне ото всех. И у меня теперь была информация о пластических операциях, сделанных за последнее время.
Подробно изучив материалы, я поняла, зачем это было ему нужно. Он хорошо представлял, с кем имеет дело. Эти люди до поры до времени платили ему огромные деньги, и он мог чувствовать себя в полной безопасности до тех пор, пока они в нем нуждались.
Но он также понимал, что наступит момент, когда они захотят избавиться от него на том простом основании, что ему слишком многое известно. И тогда за его жизнь никто не даст и копейки.
И он решил застраховать свою жизнь и нашел тот единственный способ, который гарантировал ему полную безопасность.
Он хранил компромат на всех своих пациентов. И они наверняка знали об этом. И вынуждены были мириться с этим.
Еще несколько часов назад я считала, что Смысловский был одним из многих подобных ему хирургов, и явно недооценила его роль в игре. Он не просто был единственным допущенным к тайне хирургом – у меня были все основания полагать, что именно он был идеологом всей этой мистификации.
Я сравнила список погибших, предоставленный мне Громом, и «истории болезни» из архива Смысловского. И была поражена! Списки не только совпали на все сто процентов, это бы еще куда ни шло! Но список Смысловского чуть ли не вдвое превосходил список Грома, и в нем были такие фамилии, что я отказывалась верить очевидному и просматривала материалы о них по нескольку раз, пытаясь обнаружить там какую-то ошибку или что-то, что позволило бы мне, облегченно вздохнув, произнести:
– Ну конечно, просто я не так поняла, на самом деле – это прекрасный человек!
Но в том-то и дело, что прекрасных людей в этом списке не было. Были разные: высокопоставленные, богатые, страшные, влиятельные – но прекрасных людей в этом списке не было.
И, пройдя операцию – а большинство из них через нее прошло, и Харчеев был, может быть, последним претендентом на «трансформацию», – они все бы пришли во власть, как это сделали уже несколько человек из списка Смысловского. И именно поэтому я отказывалась верить своим глазам.
Некоторые его пациенты забрались так высоко, что достать их было почти невозможно. В этот момент я окончательно поняла, почему Смысловский убил пятерых последних участников мистификации, взорвав их вместе со своим кабинетом. Он бы, не раздумывая, взорвал бы их со всем городом, лишь бы замести следы.
Погубив несколько человек, он тем самым спасал всех остальных, уже прошедших через операцию и укоренившихся во властных структурах. Он пожертвовал несколькими пешками, чтобы спасти главные фигуры и всю игру в целом. И «фигуры» не просто одобрили бы эту «жертву», но и щедро наградили бы «гроссмейстера».
Не знаю, на что рассчитывал сам «гроссмейстер», но наличие у него загранпаспорта при побеге почему-то наводило меня на мысли о частной клинике на берегу Женевского озера или шикарной вилле у подножия Везувия.
Может быть, я ошибаюсь, но его покровителям это было вполне под силу. А ведь они только начинали свою карьеру!
Информация была не только бесценной, но и бесконечно опасной. Учитывая уровень главных «фигур» и то, что сам «гроссмейстер» в эту минуту мог уже связаться с любой из них и попросить о помощи, я не могла рисковать успехом задания, не говоря уже о собственной безопасности.
Теперь я уже раскаивалась, что пожалела Смысловского и позволила ему уйти живым и здоровым. Но после драки кулаками не машут, и сейчас самым главным я считала как можно быстрее связаться с Громом и передать ему всю имеющуюся у меня информацию.
Я точно помнила, что на его дискете был номер телефона для срочной связи. Я понятия не имела, чей это телефон, но если его оставил Гром – то это не должно было меня волновать. Грому я верила, как богу.
Я снова включила компьютер, не успевший остыть после многочасовой работы, поставила громовскую дискету и нашла на ней необходимый мне телефон. Рядом с ним была инструкция, в которой говорилось, что набрать этот номер я имею право в двух случаях. Если возникнет непосредственная угроза моей жизни и в случае выполнения задания.
Я на полном основании могла считать, что могу набрать этот номер по той и другой причине. И набрала его, несмотря на то что до утра оставалась пара часов.
Трубку взяли в ту же секунду, и я услышала мужской голос:
– Кто это?
– Багира, – ответила я.
– Слушаю.
– Задание выполнено. Срочно нужно передать материалы Грому.
– Буду через три минуты. Конец связи.
Если человек Грома сказал, что он будет через три минуты, то это означает, что он позвонит мне в дверь через сто восемьдесят секунд.
Поэтому я собрала все свои трофеи в кейс Смысловского и стала ждать звонка в дверь.
Звонок прозвенел ровно через три минуты. Я не проверяла, но была уверена в этом «на все сто».
Я открыла дверь.
Мне даже не хочется говорить, кого я там увидела.
Это был странный таксист.
* * *
Вот, собственно, и вся история. Во всяком случае, моя работа на этом закончилась. Я не без оснований считала задание выполненным. И Константин (так звали таксиста), узнав все подробности дела, сказал, что я могу считать его выполненным на двести пятьдесят процентов.
Разумеется, никакой он был не таксист, а такой же секретный агент, как и я. У него тоже была кличка. И хоть не такая красивая, как у меня, но тоже довольно эффектная – Койот. Он рассказал мне, что сам придумал ее, начитавшись Кастанеды. Но это было уже значительно позже.
А в ту ночь, вернее, в то утро он пробыл у меня меньше часа. Придя в себя после шока, вызванного его появлением в моей квартире, хотя мне давно пора было привыкнуть к любым неожиданностям за годы работы с Громом, я ввела его в курс дела, напоила кофе и передала из рук в руки все мои пленки и дискеты, включая и ту, что получила от Грома.
После этого он вышел из моей квартиры, и я подумала, что скорее всего не увижу его никогда, как уже неоднократно случалось в моей жизни, вернее, в моей работе. Хотя разницу между этими понятиями с каждым годом я понимаю все хуже.
Чем бы стала моя жизнь без этой безумной работы, я не могу себе даже представить. Сначала работа дополнила и разнообразила мою жизнь, а потом как-то неожиданно подменила ее собой. Именно с этого момента я перестала воспринимать себя как Юлию Сергеевну и окончательно превратилась в Багиру. Такова, видно, моя судьба.
Так вот, я действительно думала, что никогда не увижу в своей жизни этого самого Койота, но через несколько часов он разбудил меня и от имени Грома категорически запретил выходить на работу в Комитет солдатских матерей и даже покидать собственную квартиру до особого распоряжения.
Я – человек военный и не привыкла обсуждать приказы, а любое распоряжение Грома для меня приказ, в какой бы форме оно ни прозвучало. Но на этот раз я действительно не очень понимала, чего он опасается, но, видимо, Грому, как всегда, было известно больше меня, и, выйдя из дома, я могла сильно навредить себе или делу.
Поэтому я порадовалась, что мой холодильник до отказа набит продуктами, которые я так и не успела израсходовать, и я провела несколько чудесных дней, деля досуг между койкой и кухней, на которой я изощрялась в изобретении новых экзотических блюд, иногда при этом достигая невероятных результатов.
Однажды ко мне заглянула соседка и рассказала, что во время командировки, а именно этим я объясняю ей свои периодические исчезновения, в мою квартиру заходила «какая-то вульгарная девица» и что они с мужем собирались вызвать милицию, но передумали и решили дождаться моего возвращения. Я поблагодарила ее за заботу и успокоила, сказав, что это была моя новая сотрудница, которая по моей просьбе заходила ко мне за какими-то документами.
Это домашнее заключение начинало действовать мне на нервы, и я обрадовалась, когда однажды утром мне снова позвонил Койот. Я подумала, что он хочет сообщить мне, что я могу наконец выйти на работу. Но он ошеломил меня совершенно неожиданным предложением. Оно заключалось в том, что я в течение часа (слава богу, что не трех минут) должна быть готова к отъезду. Через час он обещал заехать за мной и отвезти меня, ни много ни мало, в маленький пансионат под Москвой, в котором мне предстояло прожить не меньше пары недель.
И через час я действительно сидела в машине, на этот раз не в такси, а в удобном «Мерседесе» с темными стеклами, который увозил меня в этот неожиданный отпуск.
Пансионат и в самом деле оказался маленьким, его скорее можно было назвать загородным домом. Но он располагался в таком красивом месте, на опушке настоящего леса, и, главное, здесь собралась такая замечательная компания, что я совершенно не жалела, что приехала сюда.
Но самым большим сюрпризом для меня явился приезд Андрея Леонидовича Сурова, моего любимого майора, того самого Грома, по чьему распоряжению я оказалась в этом пансионате. Мы не виделись с ним тысячу лет и поэтому проговорили весь день и всю ночь напролет, а рано утром, к моему огромному сожалению, он уехал, и, прощаясь с ним, я не удержалась от слез. Он сделал вид, что этого не заметил, но мне показалось, что и сам был недалек от этого, как ни странно и даже невероятно это ни прозвучит.
За эти сутки он посвятил меня в тот грандиозный заговор, который был раскрыт не без моего участия, и только теперь я окончательно поняла его масштабы.
Не буду пересказывать всего, остановлюсь только на некоторых деталях, которые так или иначе связаны с теми событиями, о которых я уже рассказала.
И начну я, пожалуй, со Смысловского.
После того как он пришел в себя и понял, что потерял все, что составляло смысл его жизни, он пережил такое потрясение, от которого не может оправиться до сих пор. Его нашли на следующий день на развалинах собственного кабинета. Он сидел там на своем раскуроченном взрывом кресле, тупо уставившись в одну точку, и никак не реагировал на попытки привести его в чувство. Сейчас он находится под наблюдением психиатров, но надежд на полное восстановление сознания пока нет.
Что касается Харчеева и компании, тот взрыв был настолько сильным, что специалисты долго не могли понять, сколько же на самом деле человек содержалось в «секретных палатах». В конце концов удалось, по косточкам собрав все останки, определить, что в подвале погибли не пять и не семь, а шесть человек. Достоверно известно пока, что одним из них был, безусловно, Харчеев, второй – тот самый покровитель Харчеева, с поминок которого он отправился в институт Смысловского.
Личности остальных устанавливаются, и есть надежда, что со временем удастся идентифицировать каждый труп.
Телохранители находятся в настоящий момент в следственном изоляторе и с каждым днем становятся все разговорчивее. К сожалению, они не так много знают, поэтому при всем желании не принесут большой пользы следствию. Они уже сознались, что убили Харчеева (точнее Михаила), но еще путаются в показаниях, так как, видимо, не могут понять, за чье убийство получат меньший срок, поэтому иногда называют его «этот козел».
Ну и, наконец, самое главное. Те пациенты Смысловского, которые считают себя неуязвимыми, благодаря собственной «трансформации» или достигнутому положению пока все на свободе, более того, исполняют свои служебные обязанности на всех уровнях. Но благодаря добытому мной «архиву» все они теперь «под колпаком» у органов, за ними ведется круглосуточное тотальное наблюдение, с помощью которого будут выявлены все, имеющие хотя бы отдаленное отношение к заговору лица. А в нем задействовано огромное количество людей, и спугнуть их сейчас было бы большой ошибкой.
Кроме того, на самом высоком уровне после ознакомления с предварительными результатами следствия было решено, что одномоментный арест всех участников заговора приведет к такому резонансу не только у нас в стране, но и во всем мире, что его невозможно предсказать.
Поэтому принято ответственное решение, что необходимо в течение довольно продолжительного времени очень осторожно подготовить к этому событию общественное мнение. И эта работа уже началась в средствах массовой информации и в выступлениях ведущих политических деятелей страны. Гром обратил мое внимание на оброненные на днях слова одного из них, что пришло время войны с криминалом, а с ним необходимо бороться теми же методами, что и с международным терроризмом.
Так что впереди нас ожидает настоящая война. Причем противник у нас на этот раз будет очень серьезным, который использует любые методы, в том числе и такие, бороться с которыми можно и нужно жестко и самыми беспощадными способами.
Но пока эти люди находятся на свободе, Гром считает, что для меня более целесообразно пожить в этом милом пансионате, дабы не искушать судьбу.
Поэтому сейчас я живу в лесу, собираю грибы, гуляю и иногда смотрю телевизор. И когда на экране появляется тот или иной бывший пациент доктора Смысловского, я понимаю, что еще не настал срок моего возвращения домой.
Назад: Глава 7
На главную: Предисловие
