Глава 6

Проснувшись рано утром и позавтракав на скорую руку, я пришла к выводу, что самостоятельно придумать мало-мальски правдоподобного повода для обращения к косметологу я не в состоянии.

Заявиться же в Институт красоты без всякого повода было бы с моей стороны довольно легкомысленно.

Я уже начинала от бесплодных усилий выходить из себя, но вовремя вспомнила о «Справочнике по медицинской косметике», с давних пор пылившемся у меня на антресолях вместе с десятком других бесполезных брошюр и книжонок, которые я собиралась выкинуть каждый раз, когда убирала на зиму летнюю обувь или же доставала ее в конце весны, но все откладывала это на потом.

Неизвестно, откуда вообще появился этот справочник в моем доме. Но теперь вся надежда была только на него, и я дала себе клятву, что навсегда оставлю его у себя, разумеется, в том случае, если почерпну из него необходимую мне теперь информацию.

Ни одна человеческая рука до меня не прикасалась к его страницам, и с нетерпением я раскрыла его наугад. Заголовок «Показания к косметическим операциям» сразу же привлек мое внимание. Мне необходим был серьезный повод, а не какая-нибудь легкомысленная чистка лица или пятиминутная консультация. Я собиралась обосноваться в институте надолго, чтобы иметь время на подробное расследование, и только операция могла стать серьезным основанием для этого.

Я уселась поудобнее и приступила к чтению.

«Показания к косметическим операциям делятся на два вида», – прочитала я, с удовлетворением отметив для себя академическую основательность издания.

К первому виду справочник относил показания «абсолютные, когда дефект или деформация на лице выражены и заметны при первом взгляде на больного».

Таких показаний, к счастью, у меня не было, и я сразу же перешла к показаниям «относительным, когда дефект или деформация выражены незначительно и малозаметны, но больной фиксирует на них внимание». И на этот вид показаний я рассчитывать не могла, тем более что хитрый справочник предупреждал, что в этом случае «хирургу-косметологу необходимо получить заключение психиатра о целесообразности оперативного вмешательства».

Только этого мне и недоставало! Я уже собиралась закинуть справочник обратно на антресоли и отказаться от его услуг навсегда, когда мне на глаза попались следующие строки:

«Следует сказать еще об одной группе больных, которые, не имея косметических недостатков, недовольны своим лицом и хотели бы изменить его».

Я извинилась перед справочником за дурные намерения и продолжила чтение:

«Больной фиксирует свое внимание на каком-нибудь одном органе, который якобы портит его лицо».

Слово «якобы» привело меня в восторг. А то, что справочник называл таких людей больными, а следовательно, имеющими право на внимание косметолога, подарило мне надежду на успех предприятия, тем более что чуть дальше справочник утверждал, что «вопрос о гармонии лица в целом должен решаться с учетом особенностей больного».

Мне оставалось только выбрать тот или иной орган для фиксации на нем своего внимания и смело отправляться к косметологу.

И в этом вопросе справочник оказал мне неоценимую услугу. На той же странице я вычитала, что «у лиц восточного типа нецелесообразно резко понижать спинку носа при небольшой и тонкой горбинке, потому что нос не будет гармонировать с другими частями лица».

Когда я прочитала эти слова, мне показалось, что автор справочника неравнодушен к восточным красавицам, а обнаружив на первой странице фамилию Ахабадзе, убедилась, что имела для этого основания.

– Небольшая тонкая горбинка никому еще не помешала, – сказала я с восточным акцентом, рассматривая в зеркале свой профиль. Не то чтобы я всерьез собиралась допустить до своего тела какого-нибудь «коновала», но не исключала и этого при крайней необходимости.

Вернувшись к справочнику, я на всякий случай изучила противопоказания к косметическим операциям и, не найдя у себя таковых, посчитала себя подготовленной к первой встрече с доктором Смысловским и уже совсем было закрыла справочник, но абзац, который я успела прочитать по инерции, показался мне, может быть, самым важным из всего, что я прочитала до сих пор. Я еще раз, на этот раз уже внимательно, перечитала его:

«При выраженных реактивных состояниях, сопровождающихся чувством страха, сосудистыми реакциями, субфибриллитетом, целесообразна предоперационная подготовка: общеукрепляющая, седативная терапия в течение десяти-четырнадцати дней с последующим осмотром пациента не только терапевтом, но и психоневрологом».

Значения некоторых слов в этом абзаце я не совсем понимала, но то, что смогу избежать самой простенькой операции и тем не менее пролежать в институте столько, сколько мне будет необходимо, я поняла абсолютно точно. Вздохнув с облегчением, я захлопнула справочник и поставила его на почетное место на книжной полке.

За несколько минут до открытия я уже прогуливалась под окнами Института красоты, мысленно репетируя предстоящую встречу с главным врачом. Настолько увлеклась этим делом, что чуть было не пропустила свою очередь. А за мной уже выстроилось несколько девочек с теми или иными дефектами лица или, выражаясь профессионально, с «абсолютными показаниями» к косметическим операциям. Но они появились на несколько мгновений позже меня, и я не собиралась уступать им «пальму первенства» даже из сострадания.

Кабинет доктора Смысловского находился на первом этаже помещения, а если быть совершенно точной, в полуподвале. И для того чтобы оказаться в приемной, мне пришлось спуститься вниз по красивой мраморной лестнице в небольшой коридор с мягкими, удобными креслами вдоль стены.

Толстую дубовую дверь кабинета украшало расписание консультаций. Чуть ниже располагалась набранная крупным шрифтом категорическая просьба не заходить в кабинет без приглашения.

Но не успела я занять одно из удобных кресел напротив кабинета, как меня пригласили войти.

Доктора Смысловского я узнала с первого взгляда, поскольку это был тот самый человек, с которым Харчеев несколько дней назад встретился на поминках и в его сопровождении вошел в институт. Этот момент был зафиксирован на пленке моего фотоаппарата, и при случае я могла подтвердить это документально.

С первой минуты нашего общения я убедилась, что мои сомнения относительно повода для визита и показаний к операции были совершенно напрасными. Автор справочника писал его в те далекие времена, когда целесообразность той или иной операции определялась с точки зрения здравого смысла. Теперь же все определялось толщиной вашего кошелька, и за определенную плату косметологи готовы были перекроить вашу физиономию на любой манер. Поэтому отсутствие дефектов на моем лице не только не удивило Смысловского, но, как мне показалось, не интересовало его в принципе. Первые же его слова свидетельствовали об иной направленности его интересов.

– Я должен вас предупредить, что у нас довольно дорогое заведение, – сказал он с мягкой улыбкой, после которой не слишком обеспеченной пациентке полагалось, видимо, извинившись, покинуть его кабинет навсегда.

Но меня не так легко было испугать. И следующей фразой я расставила все точки над «i» в наших с ним отношениях.

– Мои материальные возможности неограниченны, и эта сторона вопроса не должна вас волновать.

Его улыбка приобрела заискивающий оттенок. Передо мной теперь сидел послушный раб, по первому требованию готовый исполнить любой мой каприз. Я поняла, что теперь моему носу ничто не угрожает даже теоретически.

– Я слушаю вас, – потирая маленькие ручки, сказал Смысловский.

– Мне бы хотелось узнать о ваших возможностях, – заявила я тоном, не допускающим возражений. Мне надо было разговорить доктора, и он попался на мою удочку.

– Мы располагаем последними достижениями мировой косметологии и используем самые современные технологии, – в своем стремлении угодить он походил на рекламного агента. – Ассортимент наших услуг расширяется каждый месяц. Уже в настоящее время мы располагаем технологиями, позволяющими скорректировать любой орган пациента вплоть до полной трансформации. При желании пациента мы готовы придать его лицу портретное сходство с любой звездой мирового экрана и даже сменить пол пациента. Разумеется, это обойдется ему в копеечку, – не удержавшись, добавил он, хихикая.

– Могу ли я рассчитывать на конфиденциальность? – спросила я в лоб. – Надеюсь, вы не заставите меня заполнять анкету и предъявлять паспорт, – сказала я, улыбнувшись впервые с начала беседы.

– Разумеется, – поспешил заверить меня Смысловский с понимающим видом. – По желанию клиента мы проводим лечение анонимно, вы можете зарегистрироваться под любой фамилией.

Я отметила про себя, что на этот раз вместо слова «пациент» Смысловский употребил более подходящее для его заведения слово. Как бы намекая на то, что в его институте клиент всегда прав.

Писклявый зуммер радиотелефона отвлек от разговора внимание Смысловского и не позволил мне задать очередной вопрос.

Насколько я сумела понять по выражению его лица, Смысловский получил какое-то радостное известие, на время даже заставившее его забыть о моем присутствии. Я тут же воспользовалась этим и закрепила «жучок» под самым его носом, на нижней стороне стола.

– Ну, слава богу, – закончил он разговор и, нажав кнопку отбоя, облегченно вздохнул.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы переключиться на разговор со мной.

– О чем бишь я? – спросил он рассеянно, но тут же спохватился. – Ах да! Разумеется, вы не обязаны сообщать нам свое настоящее имя, хотя… – он заполнил небольшую паузу очередной улыбкой, – это, как бы получше выразиться, не совсем законно. Я надеюсь, что у вас нет проблем с правосудием? – Он опять улыбнулся, но я понимала, что это далеко не праздный для него вопрос, и поспешила его успокоить:

– Нет, что вы, я здесь по чисто личной причине.

– Вот и чудненько, – с искренним облегчением сказал он.

Видимо, при всей своей жадности Смысловский избегал по возможности риска или повышал в таком случае таксу до астрономических размеров.

– Но тем не менее я не хотела бы, чтобы кому-нибудь стало известно о моем здесь пребывании, – напомнила я.

– Можете не сомневаться, – уже без улыбки сказал он, – так что же привело вас в мой институт?

– Мне рекомендовал обратиться к вам за помощью очень серьезный человек, – начала я свою импровизацию, – он сказал, что я могу абсолютно положиться на вас в любом отношении.

Смысловский закивал головой, как бы в подтверждение справедливости моих слов.

– Мне не хотелось бы называть его имя, поскольку я не уверена, что вам известна его настоящая фамилия. Некоторое время назад вы сделали ему пластическую операцию, и, судя по ее результатам, вы – настоящий волшебник.

Смысловский с удовольствием проглотил мою откровенную лесть, даже не заметив, что я использовала против него его же собственное оружие. Тайна, которой он окружил свой институт, в данном случае работала против него. И, таким образом, поймав его в его собственную ловушку, я могла действовать уже совершенно бесстрашно.

– Но я не предполагала, что за столь короткое время вы так далеко продвинетесь. Поэтому, с вашего позволения, я бы хотела еще несколько дней подумать, прежде чем сформулировать свое желание. Пока же могу вам только сказать, что до сегодняшнего дня, а точнее, до разговора с вами, я мечтала лишь об одном – слегка изменить свою внешность. Но то, что предлагаете вы – буквально ошеломило меня. Я и не знала, что такое возможно в нашей стране!

– В любом случае, – успокоил меня Смысловский, – вам необходимо пройти общее обследование, сдать анализы. А для этого понадобится несколько дней. Так что я рекомендую вам, не откладывая, лечь сегодня же к нам, а в конце недели мы с вами без суеты определимся с операцией.

Он даже не мог себе представить, насколько это устраивало меня!

– Через пару дней мы проведем, так сказать, виртуальную операцию, – он кивнул в сторону компьютера, – и вы сможете выбрать для себя самую симпатичную мордочку.

В знак того, что наша беседа подходит к концу, он поднялся со своего кресла. Я последовала его примеру.

Провожая меня до двери, он сообщил, что на втором этаже я найду дежурного врача, который поможет выбрать мне палату и сделает все необходимое. Пообещав навестить меня в течение дня, он попрощался со мной.

Внешне никак не проявляя чувств, внутренне я торжествовала. Я добилась всего, о чем только могла мечтать, причем без всякого риска быть подвергнутой операции. У меня в запасе уже было несколько дней, а при необходимости я могла растянуть свою нерешительность до бесконечности.

Но я не думала, что мне понадобится пробыть здесь больше недели, особенно после того, что услышала в кабинете Смысловского. Расхваливая свой институт, он почти признался в тех преступлениях, в которых я подозревала его.

Поднявшись на второй этаж института, я с помощью молодого, но очень уверенного в себе дежурного врача выбрала себе светлую одноместную палату, в которой и расположилась с максимальным комфортом. К моим услугам в палате были холодильник, телевизор, широкая удобная деревянная кровать. В палате был свой туалет и небольшая сидячая ванна, что было совсем не лишним при моем отвращении к так называемым местам общего пользования.

Дежурный врач познакомил меня с графиком процедур, которые мне необходимо было пройти в ближайшие дни. Он был совсем не обременителен, и большая часть дня у меня оставалась свободной.

С самым безобидным выражением лица я поинтересовалась у врача, насколько свободна я в своих перемещениях внутри института, ожидая всевозможных запретов и ограничений. Но, к моему удивлению, молодой нахал сообщил мне, что я, будучи совершеннолетней, вправе распоряжаться своей душой и телом, как мне только заблагорассудится, и предложил себя в качестве гида по самым укромным уголкам института.

Ледяные интонации в моем ответном слове охладили его пыл, и он довольно прозрачно намекнул, что в таком случае мне совершенно нечего делать целыми днями в палате, и рекомендовал мне по примеру остальных прыщавых девочек свободное от процедур время проводить вне стен института.

Таким образом я поняла, а в скором времени убедилась окончательно в том, что большинство пациенток, экономя деньги, вообще предпочитают амбулаторное лечение и переселяются в институт только в день операции. И даже приехавшие издалека женщины стараются с максимальным удовольствием использовать свободное время и возвращаются в палаты иной раз под утро.

Свобода нравов и демократия – так я могла охарактеризовать атмосферу института через несколько часов своего в нем пребывания.

Тем не менее я не последовала совету дежурного врача и полдня потратила на то, чтобы изучить каждый этаж института, заглядывая во все палаты, операционные и подсобные помещения, возвращаясь в свою палату для встречи со специалистами и для сдачи анализов.

В конце дня я вынуждена была констатировать, что во всем институте не осталось ни одного уголка, не исследованного мною вдоль и поперек. А на моем теле не осталось ни одного места, куда вездесущие косметологи не заглянули бы. Мои пальцы и вены были исколоты, как у наркомана, и язык мой заплетался от рассказов о болезнях, которыми я переболела, начиная с грудного возраста.

«Жучок», поставленный мною в кабинет Смысловского, с самого начала барахлил. Сигнал неплохо был слышен на первом этаже, но время от времени пропадал, вернее, заглушался каким-то неприятным треском.

Видимо, это было связано с работой какого-то электронного прибора, местонахождение которого я так и не определила. Электронные приборы – те или иные – присутствовали почти в каждой комнате института, о назначении половины из них мог догадаться только специалист, поэтому я вынуждена была смириться с тем, что до меня хотя бы иногда доносились довольно содержательные куски разговоров, и на большее не рассчитывала.

На втором этаже ничего, кроме треска, вообще не было слышно. От этого треска у меня через полчаса разболелась голова, и я вынуждена была отказаться от дальнейших попыток «приема передач» в собственной палате.

Поэтому мне пришлось большую часть первой половины дня с загадочным видом прогуливаться по коридорам первого этажа, вызывая к себе нездоровый интерес мужской части пациентов.

В конце концов, это выглядело уже совершенно непристойно, и я отправилась восвояси к себе на второй этаж. Тем более что за все время прослушивания кабинета Смысловского, помимо вызывающего помрачение сознания своей монотонной периодичностью треска, мне удалось только уловить отрывки интимных признаний нескольких дефективных девиц да пару телефонных разговоров Смысловского с поставщиками оборудования для туалетов.

Во второй половине дня Смысловский выполнил свое обещание и нанес мне визит вежливости. Он поинтересовался моим настроением, спросил, не имею ли я претензий, после чего укатил в неизвестном направлении на своей старенькой «Тойоте».

Из окна палаты я наблюдала, как он с хозяйским видом проводит «медосмотр» своей потасканной любимицы и вытирает пыль с ее лобового стекла.

Никаких следов пребывания в институте Харчеева я, как ни старалась, не обнаружила. Да и вообще, мужская часть человечества была в этом заведении представлена довольно слабо. Несколько холеных мужиков в белых халатах да три-четыре пациента различной степени уродства, причина пребывания которых в институте не вызывала сомнения.

И совсем никакого намека на наличие спецпалат для «привилегированного» контингента. С таким же успехом я могла разыскивать рецидивистов в детской стоматологической поликлинике.

Но этого просто не могло быть! Ведь именно сюда заявился Харчеев после поминок, и именно отсюда после операции вышел несколько дней назад ныне покойный Михаил. Я не представляла себе, что Смысловский изменил его внешность в присутствии десятков свидетелей. Это было бы полным идиотизмом с его стороны, а Смысловский был далеко не глуп и не стал бы рисковать своей репутацией и свободой.

Я допускала, что он не был посвящен во все подробности игры, в которой ему была отведена одна из главных ролей, но представить себе, что он даже не догадывался об истинной цели Харчеева и компании, не могла при всем желании.

В поисках «секретной палаты» я вышла на улицу и обошла со всех сторон все здание. Сделать это было непросто. Половина всех помещений выходила окнами на улицу и не вызывала у меня никаких подозрений. Тем более что я под тем или иным предлогом заглядывала в каждое из них не один раз.

Вторая половина помещений выходила окнами во двор, если так можно было назвать нагромождение построек прошлого века на задах института. И мне пришлось перелезть через несколько заборов, а в одном месте столкнуться нос к носу с огромным цепным псом, прежде чем оказаться на крыше ветхого сарайчика, откуда я могла во всех подробностях разглядеть корпус здания с противоположной улице стороны.

Но и это рискованное мероприятие не принесло желанного результата. Я уже хорошо знала все здание изнутри и теперь убедилась в полном соответствии внутренней планировки и внешнего вида корпуса со всех сторон.

Заметив в одном из окон второго этажа силуэт дежурного врача и предположив, что вид разгуливающей по крышам сараев девушки породит у него нездоровые сексуальные фантазии, быстренько покинула свой наблюдательный пункт и, преодолев уже знакомые мне заборы, с минимальным ущербом для одежды вернулась в свою палату.

Я улеглась на кровати поверх аккуратно застеленного одеяла и приступила к подведению итогов моего сегодняшнего расследования. Они были неутешительны. Я не смогла обнаружить никакой лазейки в тайный мир Института красоты, явная же сторона его жизни свидетельствовала о респектабельности заведения и законопослушности его владельца.

Но сам факт моего присутствия в институте под чужим именем, а зарегистрировалась я как Наталья Сидорова, свидетельствовал в пользу моей версии. А содержание нашей беседы с главврачом института лишало меня последних сомнений в ее достоверности.

Вспоминая сейчас каждое сказанное им слово и воссоздавая в памяти обстановку его кабинета в мельчайших подробностях, я не могла пройти мимо новейшего компьютера, занимавшего почетное место на его столе.

Наверняка в его недрах хранилось достаточно информации для того, чтобы засадить господина Смысловского на всю оставшуюся жизнь в исправительное заведение самого строгого режима. Хотя полной уверенности, что он не уничтожает следы незаконной деятельности при первом удобном случае, у меня не было.

Но проникнуть в «святая святых» института незамеченной, тем более пробыть там продолжительное время – об этом нечего было и мечтать.

Маленькую надежду я сохранила только на «виртуальную операцию», о которой упомянул Смысловский. При удачном стечении обстоятельств я могла бы на непродолжительное время отключить его сознание с помощью подручных средств, которые я прихватила с собой из дома, и «пошарить» в памяти компьютера в поисках «секретных файлов». Но, кроме того, что это связано с огромным риском и вовсе не гарантировало успеха, я не была «крутым хакером» и сильно сомневалась в своей способности «взломать» самый простенький шифр за несколько минут. А мой «дезодорант» гарантировал «отключку» объекта воздействия именно на такое время.

День между тем подходил к концу. За окном моей палаты начало смеркаться. И я решила немного прогуляться по городу, чтобы проветрить мозги.

Я уже вышла на улицу и прошла сотню метров, прежде чем обнаружила, что оставила на тумбочке в палате свои клипсы. Мне совершенно не хотелось, чтобы какая-нибудь нянечка или сестра-хозяйка примерила их в мое отсутствие. Можно представить себе ее реакцию после того, как она услышит «голоса», а если она к тому же окажется и сообразительной, то быстро обнаружит их источник.

Это был непростительный промах для опытного агента, каковым я себя считаю. Тем более что клипсы я оставила на самом виду, прекрасно зная, что с минуты на минуту мне должны принести традиционный стакан кефира или йогурта, и принесет его девица настолько же любопытная, насколько и бесцеремонная. С первого взгляда я определила это по ее бегающим глазкам.

Поэтому я припустила во все лопатки по направлению к институту, не обращая внимания на реакцию прохожих.

На самом пороге института я чуть было не сбила с ног двух мужчин, прошмыгнувших в дверь прямо у меня перед носом.

И должна благодарить за это судьбу, потому что это были не просто мужчины, а именно те два человека, встречаться с которыми мне сейчас было не с руки. Я узнала их с первого взгляда, так как это были мои знакомые «телохранители» с теплохода «Михаил Кутузов».

Выждав несколько секунд, в течение которых я при всем желании не могла сдвинуться с места от неожиданности, я переступила порог института.

Мне казалось, что я слышу стук собственного сердца, и каждый его удар отдавался у меня в голове. Но мне во что бы то ни стало нужно было узнать, куда направились мои знакомые. Вполне вероятно, что они привели бы меня к самому Харчееву, а тем самым в потайную палату, местонахождение которой я безуспешно пыталась обнаружить в течение дня.

На первом этаже я заметила несколько человек, но «телохранителей» среди них не было. На второй этаж, по моим расчетам, они подняться за это время не могли, для этого им пришлось бы бежать во весь опор, или я застала бы их на лестнице. Значит, искать нужно было на первом этаже.

И я должна была найти их первой, сама при этом по возможности оставаясь неузнанной, поскольку если моя конспирация будет нарушена, то дальнейшее пребывание в стенах института не только станет для меня небезопасным, но и потеряет всякий смысл.

Я понимала, чем я рискую, но не использовать такой шанс было просто нельзя. И я обошла весь первый этаж, заглядывая во все помещения подряд, не делая никаких исключений. Самая большая сложность заключалась в том, что я должна была проделать это таким образом, чтобы не привлечь к себе внимания обслуживающего персонала, при этом намечая себе путь для возможного отступления в случае провала.

Самым простым было бы спросить у кого-нибудь из врачей, не видели ли они, куда пару минут назад прошли двое мужчин, но на это я просто не имела права, поскольку любой человек в белом халате мог оказаться соучастником преступления и поэтому не внушал мне доверия.

«Как сквозь землю провалились!» – подумала я, заглянув в последнюю дверь на первом этаже и там не обнаружив «телохранителей»… «Сквозь землю!» Ну разумеется! Если я не нашла их на первом этаже, то мне следовало спуститься ниже. То есть в полуподвал, туда, где находился кабинет Смысловского! Не к нему ли в гости они пожаловали?

Подождав, пока мимо меня прошла медсестра преклонного возраста и исчезла за поворотом лестницы, ведущей на второй этаж, я спустилась в приемную. Она была пуста, и я с замиранием сердца подошла к двери кабинета главврача института, единственной комнате ниже уровня первого этажа.

Из-за двери не доносилось ни звука. Я оказалась перед серьезным выбором: либо открыть дубовую дверь, либо побыстрее покинуть приемную. Я никак не могла решиться ни на то, ни на другое, хотя самым опасным в этой ситуации было именно бездействие. В любое мгновение дверь передо мной могла открыться, и я лицом к лицу оказалась бы с убийцами Михаила.

Внутренний голос потешался над моей нерешительностью, и я назло ему и всему свету отважилась заглянуть в кабинет Смысловского.

И увидела его самого, одиноко сидевшего за своим столом как ни в чем не бывало.

– Вы что-то хотели? – спросил он почему-то в прошедшем времени.

«А черт его знает, чего я хотела», – должна была ответить я, если бы всегда говорила то, что думаю, но тогда бы вряд ли могла бы стать секретным агентом. Поскольку только идиоты всегда говорят то, что думают, особенно в такой ситуации. Поэтому мои губы произнесли другие слова:

– Вы не могли бы зайти ко мне в палату? Мне страшно и хочется плакать, – может быть, не менее идиотские, чем я произнесла мысленно, но именно эти слова умилили Смысловского до такой степени, что он поднялся из-за своего стола, подошел ко мне и, взяв меня за руку, сказал неожиданно низким голосом:

– Не надо так волноваться, папочка обязательно зайдет, как только освободится.

Поганый старикашка! Видимо, он считал себя кем-то наподобие Бельмондо. Во всяком случае, интонацию он совершенно точно украл у одного из его киногероев.

Я поднялась к себе в палату, выпила кефир, так как после вечерней прогулки у меня сильно пересохло во рту. Потом нацепила клипсы и для очистки совести прошлась по всем помещениям второго этажа.

«Телохранителей» не было ни в одном из помещений института! Это было похоже на мистику.