Глава XXVI

Когда шут, облачённый в рясу отшельника и препоясанный узловатою верёвкою, появился перед воротами замка Реджинальда Фрон де Бефа, привратник спросил, как его зовут и зачем он пришёл.

– Pax vobiscum! – отвечал шут. – Я смиренный монах францисканского ордена, пришёл преподать утешение несчастным узникам, находящимся в стенах этого замка.

– Храбрый же ты монах, – сказал привратник, – коли отважился прийти сюда; здесь, за исключением нашего пьяного капеллана, уже двадцать лет не кукарекали такие петухи, как ты.

– Уж, пожалуйста, сделай милость, – сказал мнимый монах, – доложи обо мне хозяину замка. Поверь, что он меня примет охотно. А петух так громко закукарекает, что по всему замку будет слышно.

– Вот за это спасибо! – сказал привратник. – Но если мне достанется за то, что я покинул сторожку ради твоего поручения, я посмотрю, выдержит ли серая одежда монаха стрелу дикого гуся.

С этими словами привратник вышел из башенки и отправился в большой зал замка с небывалым известием, что у ворот стоит святой монах и просит позволения немедленно войти. К немалому его удивлению, хозяин приказал тотчас впустить святого человека, и привратник, поставив часовых охранять ворота, без дальнейших рассуждении отправился исполнять порученное приказание.

Всей храбрости и находчивости Вамбы едва хватило на то, чтобы не растеряться в присутствии такого человека, каким был страшный Фрон де Беф. Бедный шут произнёс своё «pax vobiscum», на которое сильно полагался в исполнении своей роли, таким дрожащим и слабым голосом, каким ещё никогда не возглашали этого приветствия. Но Фрон де Беф привык, чтобы люди всякого сословия трепетали перед ним, так что робость мнимого монаха не возбудила в нём никаких подозрений.

– Кто ты, монах, и откуда? – спросил он.

– Pax vobiscum! – повторил шут. – Я бедный служитель святого Франциска, шёл через эти леса и попал в руки разбойников, как сказано в писании – guidam viator incidit in latrones, которые послали меня в этот замок исполнить священную обязанность при двух особах, осуждённых вашим досточтимым правосудием на смерть.

– Так, так, – молвил Фрон де Беф. – А не можешь ли ты мне сказать, святой отец, много ли там этих бандитов?

– Доблестный господин, – отвечал Вамба, – nomen illis legio – имя им легион.

– Ты мне просто скажи, сколько их, монах, не то ни твоя ряса, ни верёвка не защитят тебя.

– Увы, – сказал мнимый монах, – cor meum eructavit, что значит – я чуть не умер со страху! Но сдаётся мне, что всех – и иоменов и простолюдинов – там наберётся по крайней мере пятьсот человек.

– Как! – воскликнул храмовник, в эту минуту вошедший в зал. – Так много слетелось этих ос? Значит, пора передавить их зловредный рой.

Он отвёл хозяина в сторону и спросил его:

– Знаешь ты этого монаха?

– Нет, – отвечал Фрон де Беф, – он не здешний, из дальнего монастыря, и я его не знаю.

– В таком случае не передавай ему на словах того, что ты хотел поручить, – сказал храмовник. – Пускай он отнесёт письмо от имени де Браси с приказанием его вольной дружине поспешить сюда. А тем временем, чтобы этот монах не догадался, в чём дело, дозволь ему выполнить свою задачу и приготовить саксонских свиней к бойне.

– Хорошо, пусть так и будет, – отвечал Фрон де Беф и велел одному из слуг проводить Вамбу в ту комнату, где содержались Седрик и Ательстан.

Между тем нетерпение Седрика всё росло и росло. Он расхаживал из конца в конец по залу с видом человека, который бросается в атаку или берёт приступом крепость. Он то издавал какие-то восклицания, то взывал к Ательстану, который со стоическим хладнокровием ожидал исхода приключения, преспокойно переваривая весьма сытный обед. По-видимому, вопрос, долго ли продлится их тюремное заключение, мало его тревожил: он твёрдо уповал, что, подобно всякому земному злу, когда-нибудь и это кончится.

– Pax vobiscum! – молвил шут, войдя к ним. – Да будет над вами благословение святого Дунстана, святого Дениса, святого Дютока и всех святых!

– Войди, милости просим, – сказал Седрик мнимому монаху. – Зачем ты пришёл к нам?

– Я пришёл приготовить вас к смерти, – отвечал шут.

– Не может быть! – воскликнул Седрик, вздрогнув. – Как они ни злобны, как ни бесстрашны, они не осмелятся учинить такую явную и беспричинную расправу.

– Увы, – сказал шут, – взывать к их человеколюбию было бы столь же напрасно, как удержать закусившую удила лошадь шёлковой ниткой вместо уздечки. А потому подумай хорошенько, благородный Седрик, а также и вы, доблестный Ательстан, какие прегрешения совершили вы во плоти, ибо сегодня же будете призваны к ответу пред высшее судилище.

– Слышишь ты это, Ательстан? – сказал Седрик. – Укрепимся духом для последнего нашего подвига, ибо лучше умереть как подобает мужчинам, нежели жить в неволе.

– Я готов, – сказал Ательстан, – выдержать всё, что может придумать их злоба, и пойду на смерть так же спокойно, как пошёл бы обедать.

– Так приступим к святому таинству, отец мой, – сказал Седрик.

– Погоди минутку, дядюшка, – сказал шут своим обыкновенным голосом, – что это ты больно скоро собрался? Лучше осмотрись хорошенько, прежде чем прыгать во тьму кромешную.

– Право, – сказал Седрик, – его голос мне знаком.

– То голос вашего верного раба и шута, – отвечал Вамба, сбрасывая с головы капюшон. – Если бы вы раньше послушались моего дурацкого совета, вы бы сюда не попали. Последуйте же хоть теперь совету дурака, и вы недолго тут останетесь.

– То есть как же это, плут? – спросил Седрик.

– А вот как, – отвечал Вамба. – Надевай эту рясу и верёвку – только в них ведь и заключается мой священный сан – и преспокойно уходи из замка, а мне оставь свой плащ и пояс, чтобы я мог занять твоё место и прыгнуть за тебя, куда придётся.

– Тебе занять моё место? – сказал Седрик, удивлённый таким предложением. – Но ведь они тебя повесят, бедный мой дурень!

– Пусть делают что хотят, там – как богу угодно, – отвечал Вамба.

– Я надеюсь, что Вамба, сын Безмозглого, может висеть на цепи так же важно, как цепь висела на шее у его предка олдермена.

– Ну, Вамба, я согласен принять твоё предложение, только с одним условием, – сказал Седрик. – Поменяйся платьем не со мной, а с лордом Ательстаном.

– Э нет, клянусь святым Дунстаном, – отвечал Вамба, – это для меня не подходит! Сын Безмозглого согласен пострадать, спасая жизнь сыну Херварда, но какая же мне корысть помирать из-за человека, отец которого не был знаком с моим отцом?

– Негодяй, – сказал Седрик, – предки Ательстана были владыками Англии!

– Мне всё равно, кем бы они ни были, – возразил Вамба, – но я не желаю, чтобы мне свернули голову ради его предков. А потому, мой добрый хозяин, соглашайтесь скорее на моё предложение либо позвольте мне уйти из этой башни.

– Предоставь старому дереву засохнуть, – продолжал Седрик, – лишь бы сохранилась в целости краса всего леса! Спаси благородного Ательстана, мой верный Вамба. Каждый, в ком течёт саксонская кровь, обязан это сделать. Мы с тобой вместе отдадим себя в жертву ярости жестоких притеснителей. А он, освободившись из плена, пробудит дух мести в наших соплеменниках и отплатит за неё врагам.

– Ну нет, батюшка, – сказал Ательстан, пожимая ему руку. Каждый раз, когда какие-либо крайние обстоятельства расшевеливали его мысль и деятельность, чувства его и деяния были достойны его высокого происхождения. – Нет, – повторил он. – Я скорее соглашусь целую неделю просидеть в этом зале на хлебе и воде, чем воспользуюсь возможностью спастись, которую придумала преданность слуги для его хозяина.

– Вот вы называетесь умными людьми, господа, – сказал шут, – а я слыву дураком. Однако, дядюшка Седрик и братец Ательстан, дурак-то и вынесет решение и тем положит конец всем вашим спорам. Я всё равно что Джонова кобыла, которая никому не даёт на себя садиться, кроме Джона. Я пришёл затем, чтобы спасти своего хозяина. Если он откажется от моей помощи – ну что же, уйду домой, и дело с концом. Преданность нельзя перебрасывать из одних рук в другие, как кольцо или шар в игре. Я согласен болтаться в петле, но не иначе, как вместо моего родового властелина.

– Уходите, благородный Седрик, – сказал Ательстан, – не упускайте такого случая. Ваше присутствие там, вне стен этого замка, воодушевит наших друзей и ускорит наше спасение, а если вы останетесь здесь, все мы пропали.

– А разве там, за стенами, есть надежда на выручку? – спросил Седрик, взглянув на шута.

– И ещё какая надежда! – воскликнул Вамба. – Да будет вам известно, что, натянув мой балахон, вы одеваетесь в мундир полководца. Пятьсот человек собралось под стенами этого замка, и сегодня я был одним из главных предводителей. Моя дурацкая шапка сошла за каску, а погремушка – за маршальский жезл. Вот увидим, много ли они выиграют, сменив дурака на умного человека. Право, я боюсь, как бы они, разжившись премудростью, не потеряли храбрости. Итак, прощай, хозяин, будь милостивее к бедному Гурту и сжалься над его собакой Фангсом, а мой колпак повесь на стену в Ротервуде, в память того, что я отдал свою жизнь за хозяина как верный… дурак.

Последнее слово он произнёс как-то двусмысленно – не то серьёзно, не то в шутку. Слёзы выступили на глазах у Седрика.

– Память о тебе будет жить, – сказал он, – пока верность и любовь будут в чести в этом мире. Если бы я не думал, что найду средства спасти Ровену и тебя, Ательстан, да и тебя тоже, мой бедный Вамба, я бы не дал уговорить себя на такое дело.

Они переоделись, но тут у Седрика возникло новое затруднение.

– Я никаких языков не знаю, кроме своего родного наречия да нескольких фраз по-нормански; как же я буду выдавать себя за настоящего монаха?

– Вся штука в двух словах, – сказал Вамба. – Что бы ни говорили тебе, отвечай: «Pax vobiscum!» При встрече или прощаясь, благословляя или проклиная, повторяй: «Pax vobiscum!» – и всё тут. Для монаха эти словечки так же необходимы, как помело для ведьмы или палочка для фокусника. Произноси только низким голосом и с важностью: «Pax vobiscum!» – и против этого никто не устоит. Стража ли, привратник, рыцарь или оруженосец, пеший или конный – безразлично: эти слова на всех действуют как заклинание. Если меня завтра поведут вешать (что ещё очень сомнительно), я непременно испытаю силу этих слов на палаче.

– Коли так, – сказал Седрик, – я мигом превращусь в монаха. Pax vobiscum! Надеюсь, что запомню этот пароль. Благородный Ательстан, прощай… Прощай и ты, мой бедняга. Сердце у тебя такое, что стоит любой здоровой головы. Я вас выручу либо возвращусь и умру вместе с вами. Державная кровь саксонских королей не прольётся, пока моя собственная кровь ещё течёт в жилах. Не дам волосу упасть с твоей головы, мой добрый слуга, рисковавший своей жизнью, чтобы спасти хозяина, хотя бы пришлось ради этого пожертвовать своей жизнью. Прощай.

– Прощайте, благородный Седрик! – сказал Ательстан. – Помните, что монахи никогда не отказываются закусить, если им предложат подкрепить силы.

– Прощай, дядюшка! – прибавил Вамба. – Не забывай pax vobiscum.

С такими напутствиями Седрик отправился в путь. Ему очень скоро пришлось испробовать силу магических слов, которым научил его шут. Пробираясь низким сводчатым коридором к большому залу, он вдруг увидел перед собой женскую фигуру.

– Pax vobiscum! – сказал мнимый монах, пытаясь поскорее пройти мимо.

– Et vobis pater reverendissime! – ответил ему нежный женский голос.

– Я немножко глух, – отвечал Седрик по-саксонски и проворчал себе под нос: – Чёрт бы побрал дурака и его pax vobiscum! В первый раз выстрелил – и сразу же промахнулся.

Однако в те времена довольно часто случалось, что духовные лица плохо разумели по-латыни, и собеседница Седрика отлично знала это.

– Прошу вас, преподобный отец, – продолжала она уже по-саксонски, – будьте милосердны, навестите раненого пленника и преподайте ему утешение. За это доброе дело ваш монастырь получит щедрое подаяние, какого ещё никогда не получал.

– Дочь моя, – отвечал Седрик в великом смущении, – мне нельзя оставаться в этом замке и терять время на исполнение обычных моих обязанностей. Я должен уйти как можно скорее. Жизнь и смерть многих зависит от этого.

– Отец мой, молю вас во имя обетов, которые вы на себя приняли, не покиньте несчастного, не откажите ему в своих советах и помощи! – продолжала просительница.

– Чтоб меня чёрт побрал и засадил в Ифрин заодно с душами Одина и Тора, – проговорил в раздражении Седрик.

Он, вероятно, произнёс бы ещё несколько фраз в том же духе, но их беседа была прервана грубым голосом Урфриды – той старухи, что жила в уединённой башенке.

– Что это значит, милочка? – обратилась она к собеседнице Седрика.

– Так-то ты платишь мне за мою доброту, за то, что я позволила тебе выйти из темницы? Святого человека довела до того, что он начал ругаться, чтобы избавиться от приставаний еврейки!

– Еврейки! – воскликнул Седрик, придираясь к случаю, чтобы как-нибудь улизнуть от обеих. – Дай мне пройти, женщина! Не задерживай меня. Я только что исполнил святой долг и не хочу оскверняться.

– Иди сюда, отец мой, – сказала старуха. – Ты не здешний и без провожатого не выберешься из замка. Поди сюда, мне хочется с тобой поговорить. А ты, дочь проклятого племени, ступай к больному и ухаживай за ним, пока я не ворочусь. И горе тебе, если осмелишься ещё раз уйти оттуда без моего разрешения!

Ревекка скрылась. Урфрида, уступая её мольбам, позволила ей уйти из башни, а затем приставила её ухаживать за раненым Айвенго. Ревекка хорошо понимала, какая опасность угрожает пленным, и не упускала ни малейшего случая что-нибудь сделать для их спасения. Услышав от Урфриды, что в этот безбожный замок попал священник, она надеялась на его защиту заключённых. Для этого она и поджидала в коридоре мнимого монаха. Но мы видели, что попытка её кончилась неудачей.