Глава 25 Лечебница

Утром я первым делом поехала в психиатрическую клинику. Спросила Маслову.

— Она не пришла, — сказали мне. — Заболела, наверное.

— А можно поговорить с кем-нибудь из врачей?

— А что вы хотите?

Я бы могла сказать, что не отказалась бы от путевки на Филиппины, где бы мне заменили сердце на железное да заодно предложили отдохнуть на одном из целительных озер, но здесь меня бы не поняли. А если бы и поняли, то определили бы в одну из своих палат.

Я представилась. Сказала, что речь идет о поимке опасного преступника.

И вот я снова оказалась в святая святых — кабинете, соседствующем с музеем пациентов.

Со мной разговаривал доктор Солодовников Виктор Сергеевич.

— Вы ищете того самого маньяка? Это ужасные преступления. Явно на сексуальной почве.

— Я догадалась, — вяло ответила я. — Можно мне взглянуть на ваш музей?

Он любезно вызвался побыть экскурсоводом.

Но едва я перешагнула порог музея, как поняла, что пейзаж Кафельщика исчез. На его месте висел какой-то странный натюрморт с пуговицами.

Я с трудом вытерпела эту вынужденную экскурсию, поблагодарила Солодовникова и как бы невзначай спросила:

— Скажите, а Маслова давно работает в вашей клинике?

— Чуть больше десяти лет.

— А где она работала раньше?

Он назвал адрес другой психиатрической лечебницы.

Она находилась почти на окраине города. Я еще не знала, зачем туда еду.

Территория лечебницы со всеми служебными пристройками занимала огромную площадь. Это был почти лес. Курортное место. Сразу за воротами гигантский щит коммунистических времен «ТАК ДЕРЖАТЬ!». Очевидно, это относилось в первую очередь к больным. Не бойтесь, мол, родина вам поможет. Но не помог им даже Запад. Я подумала, прогуливаясь между высокими соснами и елями, за стволами которых играло в прятки янтарное солнце, что территорию лечебницы можно было бы смело расширить до самых границ нашего многострадального государства. Все наши люди в той или иной мере больны.

Я села на скамью и задумалась.

Прочитав много литературы на тему сексопатологии, я уяснила для себя нечто очень важное: истоки преступлений, подобных тем, что происходили сегодня в нашем городе, надо искать в детстве.

То, что ВЭМ — Валентина Михайловна, я начала догадываться задолго до того, как встретила Валентину Михайловну Маслову в филармонии. В. М. — сокращенное имя-отчество врача. Что может быть проще?

Ее пациент, мальчик или подросток, воспылал к ней страстью. Она красивая, зеленоглазая. Стройная. Быть может, она и допустила что-то такое. Все мы живые люди. А потом одумалась и прервала отношения. Может быть, даже в грубой форме. И сразу же перешла в другую клинику.

Мне уже во время визита к ней показалось, что она совершенно не заинтересована в том, чтобы я покопалась в ее архиве. Она испугалась ответственности. Хотя архив клиники, где она сейчас работает, — не тот, который находится вот в этой лечебнице, где растут сосны и где она работала десять лет назад. Почему она не захотела мне помочь? Вполне понятно.

Даже если мне сейчас позволят переворошить бумаги десятилетней давности, что мне это даст? Откуда я знаю, чем был болен этот мальчик? Быть может, он вылечился, и его прежняя болезнь ничего общего с сексуальными проблемами не имеет?

Я даже не знаю его имени. Ничего.

Но кафель.

Я принялась исследовать территорию. Заходила в корпуса, разговаривала с какими-то полоумными нянечками, очевидно, из бывших пациенток. Так, задавая вопросы, я добралась до душевой. Какой-то старушке с затравленными глазами я представилась корреспондентом местной молодежной газеты (и даже предъявила ей удостоверение, а если быть точной, то пропуск в бассейн) для важности и попросила ее показать мне, в каком состоянии находится душевая и не пора ли там заменить трубы?

Проходя через грязные вонючие коридоры, за стенами которых раздавались крики и дикий хохот, я добралась наконец до этого источника телесной чистоты душевнобольных.

Просторно. Звук капающей воды. Ну и что? Это еще ни о чем не говорит.

— Когда последний раз делали ремонт?

— В прошлом году, — гордо ответила старушка. — Вот кафель заменили.

— А раньше какой был?

— Страшный. Плесень, да еще пятно такое красное, от которого некоторые больные плакали, а другие пытались слизать его.

— Это что же за пятно?

— Один больной красной краской нарисовал не поймешь что… А стирать-то краску кому больно надо…

— А кто нарисовал, не помните?

— Нет. Да и никто не помнит.

— А вы не знали ВЭМ?

— Как же, знала. Она иногда приходит сюда, она же теперь в другой больнице работает. Хорошая врачиха.

— А вы не знаете, где она живет?

— Раньше жила возле почтамта, такой желтый дом, первый подъезд, квартира на третьем этаже налево. Я бывала у нее, когда ее срочно вызывали или когда продукты выдавали… А потом она переехала. Вышла замуж.

— Второй раз?

— Да первый муж у нее был ни рыба, ни мясо. Она с ним месяца два, что ли, прожила…

Я села в машину и помчалась прочь от этого места. Не нужны мне ни сосны, ни ели, только бы не видеть больше эти корпуса и не вдыхать этот спертый, животный воздух…

Я остановила машину в тихом зеленом месте, на бульваре Рахова, вышла и закурила.

Почему Кафельщик не убил Маслову, а стал удовлетворяться таким зверским способом?

Чтобы подтвердить свою смутную догадку, я поехала в морг. Там меня хорошо знали.

Я хотела поговорить с патологоанатомом, который вскрывал девушек: Даню, Катю, Оксану и Олю.

Разговор получился тяжелым. Но одно было несомненным: Кафельщик обладал таким половым органом, что совокупление с нормальной женщиной все равно привело бы если не к ее гибели, то уж к инвалидности точно.

«Возможно, — думала я, направляясь в сторону главпочтамта, — Маслова, встретив спустя много лет своего молодого любовника и увидев его раздетым, просто сбежала от него. Это и послужило толчком к его дальнейшим действиям».

Я поднялась на этаж. Квартира налево. Позвонила.

— Вы бывший муж Масловой? — спросила я у мужчины, который открыл мне дверь. Худой, в очках. Из квартиры шел кисловатый запах немытой посуды и прокуренных стен.

— Ну я. Чем могу быть полезен? Если вы к Вале, то она здесь не живет уже сто лет.

— Ну, положим не сто, а всего лишь десять.

Он впустил меня в квартиру.

Стараясь не дотрагиваться ни до чего в этой грязной холостяцкой берлоге, я прошла за ним в комнату. Синие спортивные штаны пузырились на его отвислом заду. Пренеприятный тип. Безработный, наверное.

— Хотите пива? — спросил он.

Я, содрогаясь от отвращения, отказалась.

— Вы кто?

— Никто. Просто ищу одного знакомого. Ее пациента, кажется. Не знаю точно. Но это связано с событиями десятилетней давности…

Он хмыкнул. Похоже, он давно ждал случая, чтобы выплеснуть на голову бывшей супруги ушат грязи.

— Да она же законченная шлюха. У нее этих знакомых, то есть мужиков, как собак нерезаных. Она встречалась с ними прямо у меня под носом. Бешеная баба. Но я ее любил…

И только тогда я поняла, что он пьян.

— Был у нее один хмырь, так она с ним встречалась прямо у соседей. Совсем обнаглела. Соседи на работе, а ихний сынок за мороженое или шоколадку гулять на это время уходил. Но она и с сынком тем тоже такими вещами в ванной занималась…

— Прямо здесь, у вас дома?

— Да. Вон в той самой ванной. Я как-то пошел руки помыть, сетку на балконной двери — как сейчас помню — ставил. Перепачкался весь. Она-то думала, что я на балконе и ничего не услышу. А я дернул ручку. Заперто. Ну я в щель все и подсмотрел.

— И вы разошлись?

— Не сразу. Говорю же, любил я ее. Красивая.

— А сейчас эта семья здесь живет?

— Нет. Уехали куда-то.

Я нашла в соседнем доме жэк и попросила у них справку, кто жил в квартире напротив Масловой десять лет назад.

— Да я и так вам скажу. Они и сейчас там прописаны, просто уехали на заработки. Скворцовы.

— Сын тоже уехал с ними?

— Нет. Он, кажется, к какой-то родственнице переехал.

Я вышла из жэка. Неужели я на верном пути? Неужели я знаю теперь фамилию Кафельщика?

Оставалось только одно: найти его.