Глава 9

«На сей раз найти Никодима труда не составит», — так я думала, въезжая во двор, развороченный колесами тяжелой техники. Но, спустившись по знакомой лестнице в тот самый подвал, засомневалась, туда ли попала. Вместо тусклой желтой лампочки под потолком помещение было освещено голубоватым холодным светом люминесцентных ламп. В прошлый раз я и не заметила светильника, висевшего на стене, в углу, у самого входа. И дверь, которую открыл мне вчера босяк — Женька, помнится, назвал его человеком-могилой, — имела существенные отличия от той, что была на ее месте сейчас. Нет, она по-прежнему была обита по краям войлоком, и ручка на ней была самая что ни на есть простецкая, но сама ее створка оказалась выложена паркетными дощечками. Их красивый рисунок, не заметный при прежнем освещении, радовал глаз. А перед дверью на цементном полу лежал резиновый коврик, наполовину прикрытый влажной тряпкой.

Уже совсем собравшись постучать, я заметила кнопку звонка сбоку на косяке и, не усомнившись в его работоспособности, надавила на нее.

За дверью раздался нежный двухтональный сигнал и послышались торопливые тяжелые шаги.

Нет, все-таки босяк. И в прежнем обличье. А я не удивилась бы, предстань он сейчас передо мной если и не бритым, то хоть причесанным, в халате, домашних шлепанцах и с трубкой в зубах. Размечталась! Никодим, Аввакум и, как его еще Женька назвал, Абрам переменам подвластен не был.

— Никодим? — спросила я, как и в прошлый раз, нисколько не сомневаясь, что он меня узнал.

— Не-а, — ответил он и посторонился, давая мне дорогу.

В его полуподвальчике сегодня было чисто. Ни объедков на столе, ни вонючего мусорного ведра рядом не было. Матрас на полу аккуратно застелен темной пестрой накидкой, а бесчисленные хрустальные висюльки люстры разноцветно искрились.

— Женька у тебя? — спросила я, проходя в комнату.

— Какой еще Женька? — выпучился он на меня. — Нет здесь таких и не было никогда. Кого еще тебе надо?

— Мне нужен Ребро, — попытала я счастья по-другому.

— Ах, этот, — дошло до него, — этот здесь. Садись, я сейчас.

На что садись-то? На матрас, что ли? Ни одного стула. Ну да ваше дело предложить…

Вот сейчас во мне царила полная невозмутимость. Тишина и непредвзятость с большой буквы. Никаких эмоций. Поразительно!

«Он лучше всех играет блюз!» — ни к селу ни к городу вспомнилась строчка из песни.

«Зачем я здесь?» — спросила я себя, всматриваясь в грязное окно под низким потолком, и ответила, не задумываясь: «Для того, чтобы выставить джазмену счет за Андреевну. И заставить платить».

Именно это было для меня сейчас первостепенным. Потому что на мне вина лежала тоже, и немалая. Про собачку, видите ли, пошутила, про Матвея, забрехавшего в момент, когда Андреевна заглянула в ванную, где лежал мертвый Валерий.

С наркоманами шутить опасно. Чересчур они неуравновешенны. А этот, то ли вследствие неуемного темперамента, то ли от ненормального самомнения, еще и непредсказуем.

Ушли вчера они с Надеждой из квартиры Валерия, и бросился джазмен в деревню, — как ее? — в Шелоховку. Прямо на ночь глядя и махнул. Единственного свидетеля убивать — Андреевну. Показалось Ребру, что видела она его в доме. Господи, да если б и видела, то что с того? Дур-рак!

— Где дурак? — прозвучало сзади удивленно-насмешливо. А я и не заметила, что вслух сказала!

Вот он, джазмен, на матрасе сидит. Башмаков на ногах нет, потому и не слышала я, как он появился.

«Ой, не осторожна ты, Танечка!»

— Ты дурак, Женька Ребров! — ответила я ему.

Он, по-прежнему корча лицо в полуулыбке, не вставая, избавился от куртки, швырнул ее к стене и развалился, вытянув по матрасу ноги и оперевшись на локоть.

— Садись ко мне, частный детектив, в ногах правды нет. Скажи, эти идиоты на сером «Москвиче», которым я колесо пропарывал, все еще там?

Кто? Ах да, мадам Горелова сказала напоследок, что самшитовские молодцы до сих пор его ищут. Правильное, однако, место выбрали они для засады. Но что-то не заметила я никого во дворе.

— Садись! — Женька подвинулся и хозяйским жестом показал на матрас рядом с собой.

Щ-щас! Вприпрыг прямо!

— Ты нож от крови отмыл?

— А?

Не ожидал Ребро такого вопроса.

— От какой крови? — пролепетал возмущенно и растерянно одновременно.

— Хватит, Ребро, дыши ровно, быстрее в себя придешь.

— И что дальше?

Все, последовал он моему совету и сразу нагл сделался по-прежнему. Вот только остался несколько бледноват. А что это его рука назад поползла, за спину? Ага, вот и нож. Короткий, трехгранный, с гравированной стальной рукоятью. Тяжелый. Колесо легкового автомобиля таким пропорешь с одного удара.

Смотрела я, как он демонстративно любуется пикой, вертя ее в своих музыкальных пальцах, и чувствовала нехороший озноб между лопаток.

— Отмыл, а как же! — кивнул Женька. — Так не присядешь?

— Женька, почему же ты, как цепной пес, на Андреевну кинулся? Ведь не видела она тебя, понимаешь, не ви-де-ла!

— Откуда ж мне было знать! — пожал он плечами. — Она там, в доме, совсем рядом прошла. Я в кресле притворился спящим. И собачонка внизу, мать ее, в штаны вцепилась, пнуть пришлось. Я вчера подумал, если старуха тебе все рассказала, то ты точно обо всем догадалась, вот только почему вранье мое слушала с такой доверчивостью? А?

— С интересом я тебя слушала, а не с доверчивостью, и догадалась, когда дослушала до конца.

Гореловы уехали перед приходом Андреевны. Валерия Андреевна нашла самое большее минут через десять после их отъезда, и он уже был трупом. Я не знаю, через какое время наступает смерть от передозировки героина, но сомневаюсь, что мгновенно. Убийца же не будет сидеть возле жертвы и ждать, когда она дергаться перестанет. Уколол — и дай бог ноги! Отсюда что следует?

— Что? — переспросил еще больше побледневший Женька.

— То, что Горелова вернулась в дом к уже мертвому хозяину. И встретила там тебя.

— Ширнула она его, ширнула, поклясться могу! — прошипел Женька, и я ему поверила. — После приезда. В ванну залезть помогла и уколола, я видел и рассказал тебе вчера все как на духу!

— Уколола, ладно, но перед отъездом, — отметила я, — а не после приезда. А оставшись в доме один на один с «выехавшим» хозяином, ты ему еще добавил, чтобы мало не оказалось.

Женька молчал, сжав побелевшие губы и сосредоточенно перекатывал нож с ладони на ладонь. Переступив, я на всякий случай отодвинулась от него подальше.

— И мотив, повод то есть, у тебя к этому был веский. Ты ведь так и не простил Валерию смерть Галины Канифоль?

— Скажи, все частные детективы такие, — он причмокнул губами, подбирая слово, — ушлые да пронырливые? Догадливые, во! Если бы ты сейчас сказала, что не простил я того, что он ее у меня отбил, я просто послал бы тебя на хер. Была бы она жива, плевать бы мне тогда на нее с высокой колокольни. А так… Я ведь ему весь год названивал, напоминал. Сам точно не знаю — зачем. Эх, Танька! — вздохнул он даже с облегчением. — Не хотел я его убивать. И мысли такой никогда всерьез не имел. Само как-то все вышло. Уж больно удобный случай припал. И Гореловы тут как тут оказались. И на них все падало как снег на голову, да так, что не отряхнуться бы им ни за что.

— Им и не отряхнуться, — поддержала его я и встретила его долгий умный взгляд спокойно.

— Так зачем же ты все-таки раскопала всю эту бодягу? — спросил он, когда казалось, что конца не будет установившемуся молчанию.

— Это мое дело.

— Понятно! — обрадовался он. — А я, знаешь, подумал было и тебя тоже. — Женька ткнул ножом в мою сторону. — Того… Не врешь?

— Нет! Но не обольщайся, сесть тебе придется, джазмен!

Не понял он. Ничего не понял.

— За Андреевну, — пояснила я. — И помолись, чтобы она в живых осталась, тогда срок тебе будет меньше.

— Та-ак! — Он сел на матрасе, подобрал под себя ноги. — А если я и Гореловых за собой потяну? В качестве, так сказать, чистосердечного признания?

Быстро понял он, что к чему, сообразительный, черт!

— Тогда я единственный раз изменю своим принципам и выступлю на суде свидетелем обвинения.

Он потупился, обдумывая ситуацию.

— Нет, Женя, придумывай сказку, причину, по которой деревенская баба тебе жить помешала, да поправдоподобней. «Кайф» свой любимый сюда приплети — поверят!.. Ребро! — попыталась я его предостеречь, когда он вскочил на ноги. — Давай не будем!

— А если будем, то — давай! — ответил он традиционно и шагнул ко мне, выставив нож острием вперед.

Места, мало места в этой комнатенке для хорошей сшибки с вооруженным противником! Что-то в последнее время часто попадаю я в переплеты в местах, где для этого не хватает простора.

Я отступила к столу. Не кидаться же на нож, в самом деле! Он усмехнулся, довольный произведенным эффектом, и расслабился.

— Так-то лучше.

А я-то думала!

Женька боком, на всякий случай не выпуская меня из поля зрения, вышел из комнаты.

— Уйди, протопоп! — предостерегающе рявкнул он на босяка в прихожей.

Я не торопясь — не пойдет же он под дождь без башмаков, — подобрала его куртку и шагнула следом.

— Стой, детектив! — Он, уже обутый, вновь обратил ко мне острие. — Не мешай лучше.

— Вот, Ребро, забыл ты.

Кожаная куртка полетела ему в голову и накрыла его на долю секунды, которой хватило мне для короткого шага и удара каблуком, пришедшегося ему в бок. Удар он выдержал, но нож бесполезной железкой грохнулся на дощатый пол.

Для драки места в прихожей совсем не было.

Я попыталась ударить еще раз и промахнулась. Носок сапога, врезавшись в предплечье, только развернул его в сторону двери. Забыв о ноже, Ребро распахнул ее и кинулся вон.

— Ну, ты даешь! — раздался за спиной восхищенный восклик.

Женькин нож сам собой оказался в руке, и Никодим в мгновенье ока с коротким воплем исчез в какой-то дыре.

Сжимая в одной руке нож, в другой сумочку, я бросилась в погоню за джазменом. Фора у него была небольшая, но прыть — замечательная. Когда я выскочила из подъезда, Ребро, улепетывающий по грязи со всех ног, уже поворачивал за угол. А когда я, на каблуках-то, уже добиралась до поворота, мимо, завывая на бешеном форсаже, промчался серый «Москвич» последней модели, и это добавило мне азарта. Не для вас, ублюдки, я зверя травлю!

Машину занесло, она едва вывернула, юзом ушла за угол дома. Почти сразу сквозь истошный визг тормозов послышался звук мягкого удара.

Эх, Женька, морда твоя небритая и головушка хвостатая, лучше бы ты от меня удар принял!

Все, спешить было некуда, это я поняла сразу. «Москвич» развернуло боком, и он остановился посередине большой лужи. Ребро лежал рядом с ним, возле колеса, лицом вниз. Мокрая рубаха пузырем вздулась на его спине, а на затылке была дыра величиной с кулак, из которой толчками била кровь и медленно растекалась по поверхности грязной воды. Я подняла голову и взглянула на лысого в «Москвиче», в его бессмысленные, пустые глаза, расстегнула сумочку и, сменив нож на пистолет, шагнула в воду.

Лысый, остолбеневший от случившегося, не сделал ни одного движения, когда я рванула на себя дверцу. Все шесть остававшихся в пистолете вонючих зарядов вошли мимо его виска в салон машины. Захлопнув вслед за этим дверь, я была уверена, что теперь есть полная гарантия того, что лысый никуда до приезда милиции отсюда не денется.

Так оно и вышло.

Я попыталась, конечно, стряхнуть с себя нехорошую оторопь, но с дрожью рук сразу справиться не смогла. Я какое-то время посидела, покурила в своей «девятке», положив голову на подголовник. А когда справилась с собой и вывела машину со двора, но с другой стороны дома, перед выездом на дорогу пришлось постоять, пропустить мчащийся на всех парах и завывающий благим матом белый «Форд» с батареей мигалок на крыше. Быстро «контора» пожаловала!

До самого своего дома я вела машину по мокрому асфальту со скоростью самобеглой коляски начала века, невозмутимо принимая ругань обгоняющих меня машин. Никогда не думала, что механическое стадо имеет настолько разные голоса.

Три выкуренные сигареты и две пришедшие в голову мысли — вот все, что произошло по дороге. Сигареты, ладно, в счет не идут, а мысли, хоть и пустые донельзя, — все же скрасили мне путь.

«Каково теперь будет Надюхе?» — подумала я и едва не впала в уныние вместо нее, хорошо, что вовремя переключилась на другое.

«Сегодня же, нет, сейчас же, машину только поставлю, пойду в „Восторг“, к дяде Славе. Отдам вчерашний должок и буду пить коктейли».

И наплевать теперь мне было на всех Чебриковых, вместе взятых. Надо было как-то отметить успешное окончание дела Семена Геннадьевича Рогова. Надо было помянуть джазмена, оказавшегося убийцей Валерия Сергеевича Рогова. И надо было приготовиться к получению честно заработанного гонорара.

Вы не поверите, но, когда я остановила машину на обычном месте — в центре своего двора, — мелкий, осенний дождь, хлеставший с самого утра, прекратился, и в образовавшийся прогал в облаках глянуло солнце, осветило поблекший от сырости город.

Я открыла дверцу, чтобы проветрить салон от сигаретного дыма, открыла сумочку, чтобы затолкать туда совершенно не нужный мне газовый пистолет, не оставлять же его в машине, — и чуть не порезалась о Женькин нож, вытягивая из-под него замшевый мешочек. Время от времени попадают в мои руки трофеи намного серьезнее этих. Избавляюсь я от них всегда одинаково — выбрасываю в воду с моста через Волгу. Эти железки ожидает та же участь.

Щурясь от солнца, светившего мне в лицо, я развязала шнурок и вытряхнула гадальные кости из мешочка в ладонь.

5+24+29 — «События, как и дела, вытекают одно из другого. В великом и в малом окончания нет. Есть вечное продолжение».