5
Дома я заварила кофе и, наслаждаясь ароматным напитком, размышляла о сегодняшнем разговоре с Родионом и Романом. Как они защищали Ивана! Молодцы, хорошие друзья. Мне, в общем-то, тоже кажется, что Иван не причастен к смерти Виктора. Очень сомнительно, что из-за несчастных десяти или двадцати тысяч человек пойдет на убийство друга, которого он знал много лет… выручавшего его не раз и спасшего его сестру от мучительной смерти.
Зазвонил телефон. Я сняла трубку и услышала голос Родиона:
– Татьяна, извините за поздний звонок… Я только сейчас вспомнил… Может, это важно. У Виктора была сберкнижка, и на ней лежали деньги. Я, правда, не знаю, сколько там. Он копил, собирался поменять квартиру с доплатой. Вполне возможно, что там было много денег. У Виктора ведь была хорошая зарплата.
– Спасибо, Родион.
– Вам это пригодится?
– Конечно.
– Ну, вот, собственно, и все… Спокойной ночи!
– До свидания.
Так, еще одна ниточка. А что нам это дало? То, что подозревать теперь можно брата Виктора, Федора, так как только он наследует эти деньги. Если, конечно, не было завещания. Значит, завтра надо узнать насчет завещания и денег на книжке Виктора.
На следующее утро я решила позвонить моему старому другу, лейтенанту милиции Андрею Мельникову. Я набрала его номер и скоро услышала такой знакомый голос:
– Мельников слушает.
– Алло, Андрюша? Это я, Танюша.
– О, Татьяна, давненько тебя не слышал! Как поживаешь?
– Твоими молитвами. А ты-то как?
– Лучше не спрашивай. Крутимся, дел много, денег мало.
– Понятно. Не зря же говорят: чтобы мало получать, надо много учиться. Андрюш, а у меня к тебе дело…
– Да я и не сомневался, что просто так ты не позвонишь! Нет бы поговорить со старым другом, посочувствовать… Ну, ладно, говори, какое дело?
– Ничего особенного. Мне только надо узнать, сколько денег лежит на книжке гражданина Чайникова Виктора Васильевича, и еще – было ли у него завещание.
– Расследуешь новое дело?
– Расследую.
– Сложное?
– И да, и нет. Отравление грибами.
– Серьезно? А отравление грибами теперь нужно расследовать?
– Понимаешь, Андрюш, грибы ели двое, один умер, второй жив-здоров, даже не пропоносил. Подозрительно?
– О! Еще как! И что там вырисовывается?
– Пока ничего, разрабатываю близких друзей и родственников умершего.
– Понятно. Ну, ладно. Узнаю все – позвоню. Давай!..
– Счастливо!
Я положила трубку. Так, хорошо, что Мельников быстро согласился помочь мне, не пришлось долго его уламывать. А пока он добывает для меня сведения, съезжу-ка я на дачу еще раз, поговорю с соседями. Может, кто-то что-то и видел. Я приняла душ, оделась и спустилась во двор. Моя боевая подруга стояла, готовая в любую минуту рвануть с места. Я села в машину и поехала на дачу Виктора.
Я поставила свою «девятку» в тени, около забора, чтобы она не мешала проезжать другим машинам. Напротив тоже была дача, примерно такая же, как у Виктора: деревянная, двухэтажная. Только забор поновее, а дом выкрашен в желто-голубые цвета. На калитке висела железная болванка и крышка от старой кастрюли. Я взялась за болванку и постучала ею о крышку. Раздался неприятный звук. Я подождала некоторое время и постучала еще раз.
– Иду, иду!
Я посмотрела в щель между досок. К калитке от дома быстрым шагом шла пожилая женщина. Вскоре калитка распахнулась, и женщина посмотрела на меня снизу вверх:
– Вы нашли мою собачку?
– Нет. Я по другому вопросу.
– А вы кто?
– Меня зовут Татьяна, я – частный детектив. Можно поговорить с вами?
– Поговорить? О чем?
– Вы знаете о том, что ваш сосед Виктор Чайников умер?
– Да, конечно, мы все просто в шоке! Надо же, в свой день рождения!
– Вот об этом я и хотела поговорить. К вам можно?
– А, да! Заходите.
Я прошла в калитку, женщина закрыла ее на крючок, и мы пошли к дому. Хозяйка была невысокой худощавой женщиной лет шестидесяти, в летнем сарафане и старых шлепках. На голове у нее красовалась шляпа с широкими полями.
– Вас как зовут? – спросила я.
– Нина Михайловна, – сказала женщина.
– Вы здесь живете?
– Да. Я на пенсии, что мне в городе делать? В моей квартире живут сын со своей женой и внук. Так я, чтоб им не мешать… сюда садитесь, в тенек… чтоб им, значит, не мешать, здесь живу, а они ко мне на выходные приезжают.
Мы сели на скамейке около крыльца, в тени большой старой груши.
– Припомните, пожалуйста, второго августа вы были на даче?
– Конечно, а где мне еще быть! И я, и сноха моя, и сын, и внук. Мы все здесь были, мои только вечером уехали, часов в семь, как жара начала спадать. Им ведь в понедельник на работу, а внуку в садик.
– Значит, ваши уехали, а вы остались?
– Осталась, мне ведь не нужно на работу ходить. Я рано встаю, часов в пять утра. Поливаю все до наступления жары, а часов в десять, как солнце припечет, в дом ухожу, телевизор смотрю на веранде да огурцы-помидоры кручу на зиму…
– Понятно. Нина Михайловна, расскажите, пожалуйста, что в тот день было на даче Виктора?
– А что такое? Все было, как обычно, когда к Виктору гости наезжают. Правда, это случается редко. А в тот день он именины отмечал с друзьями. Они все так шумят! Но я с ним не ругаюсь, мы с соседями в хороших отношениях. Я же понимаю: люди молодые, им хочется погулять… Вот и в тот день, часу в двенадцатом, я на своей веранде огурцы консервировала. Смотрю в окно: машина приехала, иномарка. Из нее трое мужчин вылезают, к Виктору в калитку заходят, кричат…
– Что они кричали?
– Да я так понимаю, поздравляли они его. Кричали: «Чайник, готовь уши, драть будем!» А он: «Тише, дурни, оторвете…» А один говорит: «Сам оторву, сам и пришью, еще лучше будет!»
– Вы так хорошо слышите?
– Так они очень громко шумели. У меня окна на веранде открыты, все слышно. А потом музыка заиграла… Они долго куролесили. Только за полночь угомонились… Такие веселые молодые люди!
– Ясно… Кто-нибудь еще, кроме этих мужчин, к вашему соседу приезжал?
– Да, женщина одна. Но это уже после двенадцати. Только она недолго у него пробыла. Молодая женщина, симпатичная, черненькая. Она, похоже, на автобусе приехала. С той стороны шла, от остановки.
– Вы ее так хорошо рассмотрели?
– Так я же с внуком к колонке ходила, за водой. Мы обедать собрались, смотрю – воды мало. Мы с внуком и пошли. И ее увидели.
– Еще кто-нибудь приезжал в тот день?
– Да вроде никого не было больше…
– Точно, никого? Нина Михайловна, мне надо знать, вспомните, пожалуйста!
Хозяйка наморщила лоб. В это время кто-то постучал в калитку. Нина Михайловна пошла открывать. Она распахнула калитку, и перед нашими глазами появился некий субъект бомжеватого вида, неопределенного возраста. Он был небрит, нечесан и баню в этом году, похоже, еще не посещал. Его не совсем свежие шорты и майка были явно не из его собственного гардероба, так как не подходили ему по размеру. На его кривых волосатых ногах красовались домашние тапочки, вернее, то, что когда-то так называлось. Бомжеватый шмыгнул носом. Нина Михайловна отпрянула:
– Вам чего?
– Хозяйка, это ты развесила объявление, что тому, кто собаку твою найдет, ты дашь вознаграждение?
– Да. А вы ее нашли?
– Нет. Но я, это… аванс хотел получить.
– Хо! Да ты найди ее сначала! И вообще, я тебя не знаю, ты кто такой? – Хозяйка перешла на «ты».
– Я? Клавкин жених! – Бомжеватый гордо выпятил грудь.
– А-а… Ну и иди ты… к своей Клавке! – Нина Михайловна в сердцах хлопнула калиткой. – Шляются тут, алкаши…
Она вернулась к скамейке.
– Местные бомжи – Клавка и ейный кавалер. В деревне живут… А у меня два дня как собачка пропала. Приютила я тут одну маленькую дворняжку. Она лает, если кто-то идет, и мне ночью с ней не страшно. Но вот пропала… Так о чем это вы?
– Я вас просила вспомнить, точно ли к Виктору в тот день больше никто не приезжал?
– А… Нет, больше никого не было. Да я-то после обеда спать прилегла. Мои на речку ушли, а я заперлась и прилегла…
– Нина Михайловна, не знаете, Виктор с кем-нибудь из соседей конфликтовал? Ну, может, кому-то не нравилось, что у него шумные компании собираются…
– Нет, ни с кем он не конфликтовал. У нас соседи хорошие. Да и собирались они редко, раза два за все лето. Можно и потерпеть. А Виктор – человек порядочный, с соседями всегда здоровался, помогал, чем мог. Мне вот лестницу этим летом одолжил, моя-то сломалась, а у меня крыша потекла. Так Витя лестницу свою дал, сын мой залез на чердак, крышу отремонтировал… Так что никто на Витю не обижался. Наоборот, уважали его: ведь он не слесарь какой-нибудь, он врачом работал! Жалко, молодой совсем… Мы знали, что он грибы любил. Я не раз видела, как он идет в лес и возвращается с полной корзинкой, довольный такой… Эх, жалко, жалко человека…
– Как вы узнали, что Виктор умер?
– Я на участке была, поливала огурцы. Слышу, к соседям милицейская машина приехала, и еще эта… труповозка. Думаю: батюшки, что случилось?! А тут вскоре меня позвали понятой быть. И еще соседа позвали, вон того, видите: у него дача с шиферной крышей?
– Понятно. Ну, спасибо вам, Нина Михайловна.
– Да было бы за что! А хотите, я вас грушами угощу? Смотрите, какие! – Хозяйка подняла с земли пару спелых зеленых груш, потерла их руками, протянула мне. – Не смотрите, что они зеленые, это сорт такой. А на вкус – сладкие, сочные… У вас есть пакет? Ладно, я вам найду что-нибудь…
Она вернулась на веранду и вынесла мне старый пакет с надписью «Магнит»:
– Вот, кладите сюда.
Как я ни отнекивалась, а пришлось-таки мне собирать в траве влажные от росы душистые плоды.
Хозяйка проводила меня до калитки. Мы попрощались, я подошла к своей машине, открыла дверцу и положила пакет на заднее сиденье.
– Эй, кудрявая! Это твоя машина?
Я обернулась и увидела Клавкиного бойфренда. Он стоял на обочине и подбирал яблоки, нападавшие с дерева, ветки которого свешивались из-за забора. Одно из них он потер о свою грязную майку, внимательно рассмотрел, плюнул на него, еще потер. Снова осмотрел. На этот раз, похоже, он остался доволен чистотой румяного плода, потому что смачно впился зубами в его бочок.
– Ну, моя, – сказала я.
Бомжеватый жевал яблоко и осматривал меня всю, не стесняясь, в открытую, с головы до ног.
– А ты ничего, – сделал он наконец заключение, – не хуже моей Клавки.
– Да? Ну, спасибо, успокоил! А то я уж так переживала по поводу своей внешности!
Я хотела было навестить других соседей Виктора, но меня смущал этот тип. Он болтался возле моей машины, и я боялась оставлять его рядом с ней. Кто знает, не вздумает ли он залезть в нее? С такого станется…
– А я тут, в деревне, живу, – сказал бойфренд, – у Клавки.
– Могу себе представить…
– Тетке вот этой собаку ищу. Найду – меньше чем за пятихатку не верну! Мне деньги нужны!
– А она даст тебе за дворнягу полтысячи?
– Куда она денется!
– Как тебя зовут?
Бомжеватый оценивающе осмотрел меня еще раз, с головы до ног:
– Познакомиться хочешь?
– Ну, вроде того…
– Смотри, тебе моя Клавка… Она у меня ревнивая!
– Ну, еще бы! Такой мужчина! Так как тебя зовут?
– Альфонс!
– Как?! – Я не удержалась и прыснула.
– Чего ржешь? Эх ты, неуч! Альфонс – это итальянское имя! У меня Клавка-то начитанная! Она в книжке про Альфонса прочитала, ей это имя понравилось, и она стала меня так называть. Здорово, правда?
– Ну, еще бы! А мама с папой тебя называли…
– Генкой. Но это было давно! Теперь я Альфонс, мне так больше нравится.
– Слушай, Ге… Альфонс, ты, случаем, не знаешь, здесь, вот на этой даче, второго августа веселье было, хозяин день рождения отмечал… К нему после обеда кто-нибудь приезжал?
– Ишь ты! Шустрая какая! Чтоб я тебе такие сведения даром!.. Бабки гони, тогда скажу.
Я даже немного опешила:
– Бабки? За что?!
– Как за что? За ценные сведения! – Альфонс шмыгнул носом и подтянул шорты, пытавшиеся сползти с его тощих бедер.
– И сколько ты хочешь?
– Три сотни!
– А не жирно будет? Я лучше пойду к другим соседям, там спрошу…
– Стой, стой! Какая ты! Сразу – к другим! А я, может, видел поболе других…
– Ну?
– Что – «ну»? Две сотни давай!
– Одну!
– Сто пятьдесят, – отрезал он.
– Я пошла. Счастливо.
– Ладно, кудрявая, сотню гони… Какие же вы, бабы, жадные!
Я достала из кошелька сотенную и, держа ее на виду, сказала:
– Говори, кого видел, а то, может, деньги тебе и не за что давать!
– Не за что? Да я видел, как бабка сюда заходила, вот в эту калитку.
– Во сколько?
Альфонс протянул руку. Я отдала ему деньги. Он аккуратно сложил купюру пополам и спрятал в карман.
– Так кто заходил и во сколько? – с нажимом уточнила я.
– Говорю же: тетка пожилая…
– Ты говорил, бабка?
– Ну, бабка, какая разница? В темном платье, то ли синем, то ли коричневом, не помню, но в темном. Как на похороны приехала… Платок тоже темный, синий вроде, в цветочек. Потихоньку зашла, оглядывалась. Я сразу смекнул, что здесь что-то не то!
– Ну, зашла она, а потом? Вышла-то когда?
– Когда – не знаю, я за ней не следил. Но ближе к вечеру я ее возле леса видел…
– Во сколько?
– Да не знаю я! Мои швейцарские в ремонте… Может, в шесть, может, в семь. А может, и позже. Она в лес пошла. А я там на свалке был, там такие вещи выбрасывают, скажу я тебе! Я там один раз нашел такую…
– Слушай, давай про свалку потом… Что тетка эта делала в лесу?
– Ничего, зашла туда, и все. Больше не выходила.
– Так, может, она по грибы пошла?
– Какие грибы?! У нее корзинки не было. Ничего в руках не было, только маленькая сумочка.
– Дамская?
– Ну да… И нормальные люди по вечерам по грибы не ходят.
– И куда же та тетка делась? Не могла ведь она в лесу остаться? – спросила я.
– Не знаю, только ее я больше не видел.
– А кого видел?
– Девчонку видел. В шортах, в майке. С большим пакетом в руках. Она из леса вышла. Только она в другом месте оказалась, ближе к дороге.
– И куда девчонка пошла?
– Должно быть, в деревню… – Он потер нос.
– Понятно. Это все?
– А че, мало тебе? – возмутился мой добровольный осведомитель.
– Альфонс, что-нибудь еще интересное или подозрительное ты в тот день видел?
– Не-а… Ну, все, я пошел. Мне собаку найти надо. Ты, кстати, не видела шавку такую, маленькую, серую, хвост колечком, лапы кривые? Афродитой зовут…
– Видела одну, но она мне не представилась.
Альфонс не оценил моего юмора.
– Что, маленькая, серая? И куда побежала?
– Она мне не доложила. Альфонс, подожди, не уходи. Ты можешь показать то место, где бабка эта, в темном платье, в лес вошла?
Мой новый знакомый почесал затылок:
– Мне с тобой в лес идти нельзя: Клавдия моя увидит – тогда и тебе, и мне достанется. Она у меня ревнивая!
– А если я тебе еще пятьдесят рублей дам?
– Пятьдесят? Маловато для такого дела…
– Какого – такого? Сто метров до леса прогуляться? – тут уже возмутилась я.
– Понимаешь, кудрявая, – и что это он меня кудрявой называет, у него что, со зрением проблемы, – идя с тобой, я, можно сказать, здоровьем рискую! Ну, что я Клавке моей скажу, зачем я с тобой в лес поперся?
– Скажешь, что Афродиту искал, а я там ее видела, тебе место показала.
– Ой, кудрявая, подбиваешь ты меня на рисковое дело…
И Альфонс махнул рукой, мол, была не была! И мы направились к лесу.
– Почему ты меня все кудрявой называешь? – спросила я его.
– Ну, кудрявая, значит, красивая, – объяснил Альфонс. Он впился зубами в очередное яблоко и потопал по дороге, заглядывая через забор то к одним соседям, то к другим.
Мы пересекли весь дачный поселок и дошли до свалки, живописно расположившейся у самого леса. Мой новый знакомый оказался прав: здесь действительно можно было найти много интересного и полезного для такого субъекта, как он: люди выбрасывали старую мебель, бутылки, банки, книги… Даже одно кресло валялось, хотя и ободранное, но для Альфонса, думаю, вполне пригодное. Отдельной кучкой громоздилась посуда: чашки и тарелки, треснутые или с отбитыми краями. Глаза у моего спутника загорелись.
– Эй, кудрявая, давай деньги! Видишь вон ту тропку? Бабка по ней шла. А я останусь, у меня тут дела…
Взяв у меня законно им заработанные пятьдесят рублей, Альфонс подбежал к мусорной куче и принялся в ней копаться. Я пошла по тропе, указанной им, в лес. Здесь было так хорошо, прохладно, белоствольные березы окружали меня со всех сторон, в траве росли голубые колокольчики. Где-то в листве распевали свои трели невидимые глазу птахи. Я шла по едва заметной тропке. Кто проложил ее и куда она вела? Сейчас мы это узнаем! Через несколько минут я увидела, что тропинка раздвоилась: одна стежка повернула направо, в глубь леса, другая – налево. Я пошла по той, что повернула в сторону деревни, и вскоре вышла из леса на дорогу. Мусорная свалка теперь оказалась по другую сторону от меня. Я вернулась к ней. Альфонс все еще рылся там, со знанием дела отсортировывал посуду. Кресло, как я поняла, тоже удостоилось почета быть отложенным в сторонку. Увидев меня, Альфонс сказал восторженно:
– Ты только посмотри, что люди выбрасывают! А?! Какая посуда!
– Китайский сервиз, – согласилась я, – на трюмо из красного дуба он будет великолепно смотреться.
– Знатная свалка! Иногда даже жрачку хорошую выбрасывают! – доверительно сообщил Альфонс. – Я здесь один раз в банке такие грибы нашел! Сначала думал, раз выбросили, значит, плохие. И взял на всякий случай, банка мне понравилась, красивая такая… А Клавка моя в грибах шарит, она сказала, что грибочки знатные, вполне их похавать можно. Ну, мы их и стрескали, под сто грамм. Ничего, нормальные, жареные, с луком и морковкой…
– Альфонс, когда это было?! – Я даже вздрогнула.
– Давно, точно не помню. В начале месяца…
– Банка у вас сохранилась?
– Да ты че, Клавка мне знаешь…
– Я не собираюсь ее забирать, просто покажи. Я только погляжу на нее – и все!
Альфонс посмотрел на меня с недоверием. Он помялся с минуту, почесал шею, потом живот.
– Ладно, – сказал он наконец, – покажу. Иди к своей машине. Я скоро туда подойду. Мне вдвоем с тобой в деревне показываться нельзя.
Я вернулась к даче Виктора. В ожидании моего нового знакомого пошла к другим соседям Виктора, постучалась в калитку. На мой стук открыл старик, Илларион Сигизмундович, так он представился. Как выяснилось, он тоже был на пенсии и жил на даче круглый год. Он сказал, что знает о смерти своего соседа и очень огорчен. В тот день он слышал только музыку, смех и веселые крики. Вообще, молодежь распустилась, ведет себя слишком вольно! Кто еще приезжал или приходил к соседу – он не знает, не видел. Когда все там расшумелись, он ушел в дом, читал книгу. Его позвали быть понятым только утром, в понедельник. На следующей даче никого не оказалось – рабочий день, хозяева, должно быть, в городе.
Вскоре подошел Альфонс, протянул мне банку:
– На, гляди…
Я взяла ее и хорошенько рассмотрела. Да, красивая, из-под какого-нибудь варенья или джема. Я такие в магазинах видела. И крышечка очень симпатичная, оранжевые ягодки на ней нарисованы. А сбоку этикетка сохранилась. Ну-ка, что там написано? «Джем абрикосовый». Понятно! Я отвинтила крышку, понюхала банку. Очевидно, Клавдия ее помыла не слишком тщательно: до сих пор улавливался запах грибов и лука. Увидев, что его находка меня заинтересовала, Альфонс спросил:
– Может, возьмешь, за полсотни?
– Не боишься, что Клавка тебя прибьет?
– Да я ей еще сто таких найду!
Я протянула деньги Альфонсу, он взял купюры, и тут из-за угла показалась какая-то особа, внешностью чем-то сродни Альфонсу. Она была в, мягко говоря, очень старом спортивном костюме, в таких же, как у Альфонса, тапочках, а волосы ее, по крайней мере месяц, не видели шампуня и напрочь забыли, что такое расческа. Увидев нас, эта дама подобрала вовремя попавшуюся ей под руку палку и двинулась в нашу сторону. Мой собеседник резко изменился в лице.
– Беги! – крикнул он мне и со скоростью спринтера рванул по дороге вдоль забора.
Но я и не думала бежать: я стояла и ждала, когда Клавдия приблизится ко мне. Подойдя поближе, она разразилась такой отборной бранью, какую услышишь не от всякого алкаша. И замахнулась на меня палкой. Пришлось мне применить один из приемов карате и выбить палку ногой из ее рук. Такого поворота событий Клавдия явно не ожидала и разразилась новым потоком идиоматических выражений. Ни одно из них я здесь привести не могу, поэтому скажу только, что в ответ я вежливо попросила даму идти своей дорогой. Но Клавкин девственный ум, не испорченный цивилизацией, работал туговато. Скорее всего, этому способствовало и частое принятие ею спиртного. Одним словом, она не уловила содержания моей просьбы и снова ринулась на меня, размахивая – за неимением палки – руками. А ее бойфренд был прав, опасаясь агрессивности своей подруги! Ярость Клавдии не знала границ. Пришлось мне еще раз применить прием и уложить даму на травку – отдохнуть, на несколько минуточек. Даю честное слово, что я это сделала со всей мягкостью и деликатностью, на которую только была способна! Затем я села в машину и поехала в город.
Первое, что я сделала, приехав домой, это полезла под душ. Я чувствовала, как по моему телу бегут струи прохладной воды, и наслаждалась ощущением чистоты и свежести. Жара стояла с самого утра, и душ можно было смело принимать раза четыре в день. А еще лучше – съездить бы сейчас на Волгу, позагорать, искупаться в настоящей речной воде, заплыть подальше, за буйки, к самой середине реки… Но – дела! Вот закончу расследование…
Не успела я выйти из душа, как зазвонил мой домашний телефон. Я обмоталась большим полотенцем и подбежала к аппарату:
– Алло!
– Привет, Танюша, это я, Андрюша.
– Что скажешь хорошего?
– Просьбу я твою выполнил…
– Да ты что?! Вот спасибо! Что бы я без тебя делала! И что же у доктора Чайникова на книжке?
– Нехило, я тебе скажу, у нас доктора получают! У твоего Чайникова столько было отложено на черный день, что он эту дату, похоже, ждал с нетерпением. Шучу. Итак, имеются два вклада: рублевый и долларовый. В рублях у него, представь, целый миллион! А на долларовом вкладе – всего пятьдесят тысяч. Я не шучу! И почему я в доктора не пошел?!
– А действительно!
– И что только доктор собирался с такими деньгами делать?
– Квартиру поменять. Хотел в более цивильный район переехать, – объяснила я.
– А-а… тогда понятно. Теперь насчет завещания. А вот его как раз – нету! Так что кому-то из родственников привалит большое счастье.
– Уже привалило. Двоюродному братцу.
– Подозреваешь?
– Я сейчас всех подозреваю. Проверю.
– Ну, давай, мать, успехов тебе!
– И тебе тоже. Еще раз спасибо, Андрюша! Как-нибудь загляну к тебе.
– Да ты же заглядываешь-то все по делу. Опять что-нибудь попросишь…
– Ну, Андрюш… не без этого, – повинилась я.
Я положила трубку, оделась, повесила полотенце сушиться и пошла в кухню заварить кофе. Разогрела купленную по дороге пиццу и принялась «думать мои мысли». Да, крупно мне сегодня повезло! То, что рассказал Клавкин бойфренд, очень ценно! Пожилая женщина, посетившая Виктора после обеда и скрывшаяся в лесу, – это кое-что! Надо ее найти, обязательно. Только вот где? Хороший вопрос! В деревне искать бесполезно, думаю, она из города. Ну, что ж, Тарасов – город маленький, найдем, Татьяна Александровна! Не такое еще находили. А если учитывать сказанное Андреем, то что же у нас получается? А получается вот что: очень даже выгодно было братцу Федечке похоронить своего братца Витечку. Тут тебе и квартира двухкомнатная, как с неба упала, и дачка хоть и старая, но все-таки… дом двухэтажный, сад вон какой! И банька… Лучшее место для отдыха придумать трудно. И денежные вклады – тоже ничего себе. Это вам не двадцать тысяч долга, за такое наследство можно и травануть братца! Тем более что Федор человек весьма небогатый. Два дома в деревне он продал, и ему всего лишь на однокомнатную квартиру в городе хватило. Представляю, как они в этой комнате все четверо живут, с почти взрослыми детьми! Во всяком случае, у Федора был очень серьезный мотив. Стоит ли удивляться, что он на радостях закатил такие поминки? Надо с ним еще разок поговорить. И выяснить, где была его женушка второго августа после обеда, а также – есть ли у нее темное платье? Это во-первых. А что еще меня смущает в этом деле? А то, что именно все друзья в один голос говорят о Чайникове. Хороший человек, хороший друг, хороший доктор… Но кто же тогда хорошему доктору на могилу положил отрезанную собачью голову и полил все вокруг кетчупом, имитируя разлитую кровь? А надпись на кресте? «Собаке – собачья смерть!» Это очень серьезно. Чтобы такое написать, надо иметь очень веский мотив. Значит, далеко не все считали доктора таким уж хорошим специалистом. А чтобы проверить это, придется идти в клинику, где наш доктор работал. Это во-вторых. Короче, дел у меня еще – копать и копать! И сложнее всего, я чувствую, будет с клиникой. В общем, надо поработать в этих двух направлениях…
Я набрала сотовый номер Федора, который мне дал Родион.
– Федор Иванович? Здравствуйте, это говорит Татьяна. Мы с вами на кладбище познакомились, помните?
– Помню. Здрасьте.
– Федор Иванович, как бы нам с вами встретиться и поговорить?
– О чем?
– Да все о том же. Кто-то ведь вашему брату на могиле устроил разгром…
– Этим делом милиция занимается.
– Да, я знаю. Кстати, они что-нибудь вам сообщили, есть ли у них подозреваемые?
– Нет, не сообщили.
– Вы их теребите, а то затухнет это дело, вот увидите. Но я не об этом хотела поговорить. А насчет того, кто Виктору помог уйти из жизни.
– Да бросьте вы! Не верю я в это! Он сам отравился, мы так думаем.
– А вот у меня другое мнение на этот счет. Так давайте встретимся…
– Нет, нет, я не могу… Да и потом, зачем? Я вам ничего нового не скажу, потому что ничего не знаю… Раз вскрытие показало, что криминала там нет, так, стало быть, и нет.
– Значит, увидеться со мной вы не хотите? – вкрадчиво спросила я.
– Когда мне видеться – мне работать надо, семью кормить. Наследство я еще не скоро получу. Вы небось законы знаете. Так что прощевайте, девушка…
– Федор Иванович! У меня имеются некие сведения, которыми, как я думаю, очень заинтересуется милиция. И если они начнут копать, поверьте, вам наследства не то что через полгода, а и через год не видать.
– Это как?.. Это почему же?..
– Потому. Закон такой: пока следствие идет, никто наследством пользоваться не имеет права. А следствие-то может и на год, и дольше затянуться… Федор Иванович, боюсь, нам все-таки придется повидаться. Я вас не задержу, всего лишь задам несколько вопросов. И еще: очень хотелось бы поговорить с вашей женой.
Федор что-то пробурчал и сказал нехотя:
– Ладно, приезжайте к нам, в восемь. Я как раз с работы приду. Адрес запомните?
Он назвал адрес, но как-то так, недовольным тоном. А братец-то не торопится со мной встречаться. Еще бы! Для него все так хорошо складывается! Наследство свалилось прямо в руки… Только вот вопрос: само свалилось или его кто-то «столкнул»? Наследство – вещь такая, что если оно у тебя есть, то тебе завидуют бедные родственники, а если его у тебя нет, то ты сам завидуешь богатым родственникам. Но и в том, и в другом случае отношения между близкими становятся не очень родственными.
Адрес, названный Федором, я, конечно, запомнила. Это было нетрудно, я знала этот район: там недалеко жила моя подруга, Ленка-француженка. Окраина города, Трубный район. Так, до вечера у меня есть время, можно заехать к Ленке в гости. Я у нее сто лет не была.
Я набрала номер подруги:
– Лена? Привет, это Татьяна.
– Ой, пропавшая объявилась! Здравствуй, здравствуй. Давно тебя не видела, не слышала. Как поживаешь?
– По-разному, но, в общем, нормально.
– Замуж не вышла?
– За кого? У тебя есть подходящая для меня кандидатура?
– Ой, и не говори! Я сама такая…
– Лен, что ты сейчас делаешь?
– Конкретно в данную минуту или вообще?
– И так, и так…
– Вообще, я сейчас в отпуске. До двадцать седьмого. Скоро начало учебного года, если ты в курсе… А в данный конкретный момент я готовлю окрошку, собираюсь за квасом идти. Такая жара, есть ничего не хочется, так хоть окрошки холодной потрескать…
– Лен, слушай, давай я тебе квас привезу! Мне очень надо к тебе в гости навязаться, – честно призналась я.
– Что-нибудь случилось? – встревожилась моя сердобольная подруга.
– Да нет, просто надо поговорить. Ну, так я к тебе подъеду через час?
– А что так? – спросила Лена. – Давай прямо сейчас подъезжай.
– Так мне надо еще квас купить. Да и дорога… А если я в пробке застряну?
– Ну, хорошо, жду. Может, приготовить еще что-нибудь? Для тебя?
– Ты как хочешь, а я, кроме окрошки, ничего не буду. Ну, давай, я за квасом побежала.
Я положила трубку и стала собираться. Просушила волосы феном, наложила на лицо минимум косметики. Бриджи и майка довершили мои сборы – и вот я уже в машине. Я ехала по городу и посматривала по сторонам. Скоро я заметила точку, где продавался квас, и припарковалась. Узнав, что напиток холодный, я купила двухлитровую бутылку. Наконец я добралась до места.
Ленка открыла мне дверь и расплылась в улыбке:
– Ты классно выглядишь!
– А что еще остается делать? Куда бутылку поставить?
– Давай ее сюда. Пошли, все готово, осталось только квасом залить.
Мы сидели в кухне, уминали холодную вкуснейшую окрошку и болтали.
– Как в школе дела? – спросила я.
– Ой, еле дождалась, когда учебный год окончится! Это классное руководство отнимает столько времени! А мои детки…
– Детки из клетки, – проворчала я.
– Ну, зачем ты так? – Ленка любила своих оболтусов до безумия. Интересно, их родители любили своих чад так же самозабвенно?
– Я знаю, что ты отдаешь им свою душу, но было бы неплохо, если бы взамен ты получала хоть что-то, в приличном денежном эквиваленте, – заметила я.
Ленка вздохнула. Конечно, мизерная зарплата учителя французского языка несколько остужала ее пылкую любовь к ученикам. Но она все равно была им предана, обожала своих Митрофанушек и пыталась доказать себе и другим, что не все можно измерить деньгами. Разговор на эту тему у нас каждый раз проходил и заканчивался одинаково. Поэтому я перевела беседу в нужное мне русло.
– Лен, а правда, что в гимназии учителя получают намного больше вас?
– Правда, – в Ленкином голосе я почувствовала печаль.
– Что, очень большая разница?
– Ну, вот: два года тому назад из нашей школы Маргарита Викторовна (она историю преподавала) перешла в гимназию номер… не помню, какой. Так вот, пришла она как-то по старой памяти к нам, конфет принесла, мы посидели в учительской, чаю попили, поболтали… И она говорила, что получает теперь в два с лишним раза больше. Представляешь: в два с лишним!..
Ленка посмотрела на меня такими глазами, что мне стало ее даже немного жаль. Для нее зарплата учителя гимназии была чем-то запредельным, из области фантастики. Бедная Ленка!
– А ты не можешь перейти работать в гимназию? – спросила я, прикинувшись дурочкой. Ленка воззрилась на меня, как на пришельца из космоса.
– Да кто меня возьмет? Ты думаешь, в гимназиях так много вакансий и директора там сидят и ждут, когда к ним прибегут работать учителя из обычных школ?
– А это не так, да? – Я продолжала разыгрывать святую наивность.
– Тань, ты что, с луны свалилась?! Да туда только или по великому блату, или за большую плату. То есть за взятку. И руку надо иметь очень волосатую. А у меня руки нет…
– Зато у тебя светлая голова и горячее сердце.
– А кому это надо!
– Лен, одна моя знакомая работает в гимназии, учителем математики. И мне очень нужно навести о ней справки. Но очень осторожно, понимаешь? Чтобы никто ничего не знал, ни ее коллеги, ни она сама. Как ты думаешь, реально это сделать?
Ленка задумалась, даже перестала есть окрошку. Через минуту она выдала:
– Ты знаешь, Маргарита Викторовна, которая в гимназию перешла… у нее, по-моему, блат там… – Ленка подняла глаза к потолку.
Я тоже на него посмотрела, но ничего, кроме плафона с лампочкой, не увидела.
– Я думаю, можно будет через нее узнать, – сказала Ленка.
– Ой, Лен, узнай, я тебя очень прошу! Так надо, просто до зарезу…
– А что она натворила, эта твоя знакомая?
– Да, может, она и не натворила ничего, но справки навести не мешает. Я одно дело расследую. Собираю сведения обо всех, кто к нему причастен…
– Что-нибудь интересное? – У Ленки загорелись глаза.
– Да как тебе сказать?… Человек отравился грибами…
– А-а, – разочарованно протянула подруга, – грибами – это не криминал. И что ты там расследуешь?
– Лен, я пока и сама не знаю. Скажу одно: подозреваю я всех, собираю досье на всех, посадить собираюсь одного. А вот найти этого одного среди десятерых подозреваемых и есть моя задача.
– Ой, кошмар! Как это возможно? Я бы в жизни не догадалась, кто убил!
– Поэтому ты и работаешь учителем французского, а я – сыщиком.
– Подожди, но ты же сказала: человек отравился грибами. Значит, сам?
– Похоже, помогли ему.
– Как в том анекдоте? Ну, где у одного человека умерла жена. Его соседи спрашивают: от чего умерла? Он говорит: грибов поела. Вскоре человек женится во второй раз. Через некоторое время и эта жена умерла. Соседи опять спрашивают: а эта от чего? Он отвечает: грибов поела. Через некоторое время он женится в третий раз, и третья жена тоже умерла. Соседи пришли на похороны, спрашивают: а эта-то от чего умерла? Человек говорит: грибов поела. Соседи: а синяки откуда? «Грибы есть не хотела…» – говорит он!
Мы посмеялись.
– Нет, в моем деле все намного сложнее… Но если ты мне поможешь узнать про эту математичку…
– Хоть скажи, как ее зовут?
– Шелестова Ирина, – сказала я.
– А отчество?
– Я не знаю. Но я думаю, в гимназиях нашего города немного найдется Шелестовых Ирин, преподающих математику. Молодая, ей лет тридцать, ну, может, чуть больше. Я, конечно, могу все узнать официальным путем, но я хочу, чтобы никто ничего… даже намеком, понимаешь? Вдруг человек абсолютно ни при чем, а о нем пойдут разговоры, сплетни…
– Хорошо, я спрошу Маргариту Викторовну.
– И еще, Лен…
– Да?
– Как бы это сделать побыстрее?
– Тань, я сегодня же позвоню! Ой, ты уже всю окрошку съела! Давай добавочки…
– А давай!
Ленка налила нам еще добавки, и мы натрескались окрошки так, что еле встали из-за стола. Перешли в гостиную и уселись на диван. И продолжали болтать. Я решила выкурить сигаретку. Ленка рассказывала, как она собирается в этом году улучшить учебный процесс, какие изготовить учебные пособия.
– Ты сама, своими руками, их собралась делать? – удивилась я.
– Конечно! А на покупку стендов у школы денег нет.
– Кошмар, Лен! За такую зарплату ты еще и плакаты сама рисуешь?! Может, еще и ремонт в своем кабинете делаешь?
Она потупила глаза:
– Ты почти угадала, частично делаю…
Да, по-моему, таким, как Ленка, надо при жизни памятники ставить, причем, отливать их из бронзы. И табличку вешать: «За безвозмездный труд и преданность делу просвещения подрастающего поколения…»
Мы еще долго болтали. Но вот часы показали шесть, и я стала собираться.
– Ты куда? – обиженно спросила подруга.
– Лен, мне пора. Надо в одно место зайти, по делу. Как только будут какие-нибудь сведения о моей математичке, сразу позвони, ладно?
– Само собой.
Я вышла в коридор. Ленка провожала меня.
– Ну, давай, подруга, спасибо, что зашла, навестила, – попрощалась она.
– Я тоже была рада тебя увидеть.
Мы распрощались, и я вышла на улицу. Несмотря на вечер, жара еще не спала. Я села в машину и поехала к дому Федора.
Дверь мне открыла его жена, Зинаида, в халате и фартуке. В руке у нее был половник, должно быть, она готовила супругу ужин. Сейчас, находясь вблизи от нее, я могла хорошо ее рассмотреть. Полная, лет сорока, с усталым лицом, глаза темно-карие, волосы выкрашены в ядовито-белый цвет. Зинаида и в молодости вряд ли была красавицей, а теперь прожитые годы и тяжелый крестьянский труд добавили ей морщин и придали чересчур загорелый цвет лицу. Тогда, на поминках, на ее голове красовалось какое-то подобие прически, сейчас же она была растрепана и, наверное, осознавая это, постоянно поправляла волосы рукой. «Лучше бы она просто подошла к зеркалу и причесалась», – подумала я.
– Вам кого? – строго спросила она, вытирая руки о свой далеко не первой свежести фартук.
– Вы Чайникова Зинаида… простите, не знаю вашего отчества?
– Порфирьевна. Это я.
– Тогда мне вас, – сказала я с как можно более обаятельной улыбкой.
Порфирьевна посмотрела на меня с недоверием:
– А вы кто? – Бдительная хозяйка продолжала допрос, как видно, мое обаяние на нее не подействовало.
– Я с работы Виктора Чайникова, из клиники…
Я не успела договорить, как лицо Порфирьевны круто изменило выражение. Женщина сменила гнев на милость и расплылась в широкой улыбке:
– Ой, вы докторша! Заходьте; а я смотрю, лицо знакомое, вы ведь были на поминках?
– Да, конечно… И я вас тоже там видела.
– Да вы заходьте, не стойте на пороге.
Я зашла в квартиру, удивляясь перемене, которая произошла с Зинаидой после упоминания мною клиники. С чего бы это, подумала я? Сейчас выясним! Хозяйка провела меня в кухню, предложила чаю, от которого я наотрез отказалась. И даже не из-за того, что живот мой был полон окрошки, а из-за санитарного состояния кухни и посуды. Они, мягко говоря, оставляли желать лучшего. Хозяйка долго пыталась найти чистый стакан, а я все это время отнекивалась и открещивалась от предлагаемого мне чая. Глядя на груду грязной посуды в раковине, я твердила про себя: «Хоть бы она не нашла стакана!» К моей радости, так и случилось. Хозяйка извинилась за беспорядок в кухне.
– Я Федора с работы жду, готовлю вот… – Зинаида указала на большую кастрюлю, стоявшую на плите, – он в восемь придет, раньше-то вряд ли… Все работает, работает, семью-то надо кормить! Первый помощник только через год созреет. Ой, а я и не спросила, как вас зовут?
– Татьяна.
– А по батюшке?
– Можно просто Татьяна, мне так удобнее.
– Ой, ну что вы! Нельзя просто по имени, вы ведь доктор. Такая почетная профессия… Так как вас по отчеству?
– Александровна.
Хм, Порфирьевна приняла меня за врача. Это интересно! Что ж, не буду ее разочаровывать. Как говорится, если жена ночью назвала вас чужим именем – откликайтесь, вам понравится. Посмотрим, понравится ли мне быть в роли доктора? Хотя из меня такой же доктор, как из Зинаиды – почетный акын Казахстана.
– Татьяна Александровна, говорите, что вам нужно, а я щи пока доварю, ладно? А то скоро мой Федор придет, надо угостить кормильца.
Порфирьевна помешивала половником в кастрюле свое варево. И как охота людям в такую жару есть горячие щи? Сделала бы холодную окрошку, как мы с Ленкой. Однако она от меня чего-то ждет, надо что-то сказать. И я начала потихоньку прощупывать почву:
– Зинаида Порфирьевна, как вы поживаете? Как здоровье?
– Ой, да какое там здоровье! Давление замучило. А живем, как все. Сейчас все плохо живут, денег ни у кого нет. Мы с Федором, когда в город жить переезжали, думали, хоть тут полегче будет. Куда там! В деревне свои трудности, а здесь, в городе, – свои. Хорошо еще, Федор у меня сапоги ремонтировать наладился, все хлеб! К девяти на работу уходит, а приходит в восемь, когда и позже, если срочной работы много. А я вот на базаре работаю, мясом торгую. Неделю работаю, неделю дома. Неделю на базаре стоишь, потом домой придешь – хоть падай! Так устаю… В эти дни дочка хозяйство ведет. И готовит, и убирается, и на базар бегает за продуктами. А сын отцу помогает в мастерской. Мы все хозяйственные, не лодыри какие-то!
Зинаида принялась резать петрушку и укроп.
– Давно вы в город переехали? – спросила я.
– Да уже три года. Когда в деревне жили, у нас и корова была, и свиньи, и куры, а огород – аж двадцать соток! Молоко-мясо всегда свое было. И картошки сажали много, так что и сами ели, и еще продавать возили в город, правда, немного. Но все равно, жрачка своя была. А еще и морковь сажали. Я мешок моркови осенью выкапывала, всю зиму щи варили, а еще свекла…
Зинаида сбросила порезанную зелень с доски в кастрюлю. Помешала в ней половником, зачерпнула немного щей и поднесла половник к губам. Осторожно попробовала свое произведение и, судя по выражению лица, осталась довольна.
– А если с продуктами в деревне хорошо было, что ж вы в город приехали? – спросила я.
– Так ведь, окромя продуктов, еще и барахло какое-никакое требуется. А Федор водителем работал, пять тысяч получал! Это деньги, я вас спрашиваю?! И те вовремя не давали. А скотине сено надо купить, а курам комбикорм, а баллон газа сколько стоит! А еще машину угля на зиму… Ой, да разве все перечислишь! И все ведь за деньги! Мы и подумали: Витька-то вот, уехал в город, выучился, человеком стал. Говорят, большие деньги получал! И мы решили в город податься. Сначала родителев дом берегли, хотели его отдать сыну, как он женится… А потом продали и его, и свой дом, и скотину всю, а у меня сарай с погребом знаете какой хороший был! И банька во дворе…
Зинаида села на стул, заплакала, вытирая глаза не совсем чистым фартуком.
– Да, я вас понимаю. Свой дом – это свой дом. С городской квартирой не сравнить… – сказала я как можно более сочувственным тоном.
Зинаида всхлипнула:
– Думали, Витек хоть нам поможет! Он-то здесь, в городе, давно живет, почитай, лет семнадцать. Всех знает, с работой подсобит… А он, представьте себе, от нас открестился! Сами, говорит, пробивайтесь. Я, мол, один выживал. С жильем помочь не могу, у самого денег нет. Работу тоже сами ищите. Федор его стыдить начал. Ты, мол, что с братом-то так, совсем не по-родственному… Мы с тобой одни остались, все Чайниковы поумирали. У меня, говорит, теперь только ты да отец твой остались, мой дядька, крестный… Они тогда еще живы были, родители его… Царство им… Давай, мол, друг дружки держаться. А Витек не захотел. Оно и понятно, зачем мы ему, голь перекатная! А еще Федор насчет института Витьку пытал, в котором тот учился. Мол, есть ли у него там знакомые, Витек же шесть лет там штаны за партой протирал. Федор сына нашего тоже хотел в институт этот врачебный пристроить. Витек и здесь нам отказал. Вот вам и брат! Вот вам и родственные узы! Он к нам на дни рождения и то не больно-то ходил. К Федору еще заглядывал, а на мой день рождения и детей – ни-ни. Как будто нас и нет!
Зинаида встала, выключила газ, накрыла кастрюлю большим серым полотенцем. Опять села к столу, посмотрела на меня усталыми глазами:
– И как быть с таким вот братцем, скажите мне?! А Федор мой все ему простил. И в дни рождения его поздравлял. И хоть раз в полгода звонил Виктору, спрашивал его, как, мол, брат, дела? Да… Ну, Витька́, я так думаю, бог наказал – за гордыню его, за то, что он от нас отвернулся. Он нам за все время, как мы в городе живем, раза три по десять тысяч подкидывал, это когда мы первое время без работы еще сидели. Хоть и нельзя, говорят, о покойниках плохо… Прости меня, господи… А я все-таки скажу: не по-братски он с нами поступил! То ли от жадности, то ли от гордыни. Ваша клиника и то нам помогла, спасибо, и с похоронами, и с поминками. Не знаю, что бы мы на свою зарплату сделали…
– Да, Зинаида Порфирьевна, мы помогли и еще готовы помочь. Напомните мне, сколько мы вам дали?..
– Ой, что ж вы, не знаете? Пятнадцать тысяч. И неужели еще хотите дать?
– Да, этот вопрос рассматривается руководством, – сказала я уклончиво, – и я пришла узнать, все ли имущество Виктора достанется вам или есть еще наследники?
– Нет, какие наследники? Мы – единственные родственники.
– А что, по-вашему, вы получите в наследство?
– Как что? Квартиру и дачу, что ж еще? Машины у Витька́ не было, он говорил, что хочет квартиру поменять, в центр переехать.
– Что-нибудь еще у него было? Например, денежные сбережения?
– Мы про это не знаем…
Зинаида выглядела растерянно.
– Поймите нас, – сказала я, – мы можем даже дать вам беспроцентную ссуду под ваше будущее наследство.
– Это как? – не поняла Зинаида.
– Это значит, – объяснила я, – что, если вскоре предвидится получение вами в наследство денежного вклада, мы можем вам сейчас дать любую сумму, хоть сто тысяч, и без процентов. Когда получите наследство – отдадите.
Зинаида только хлопала ресницами. Похоже, ее такая перспектива вполне устраивала. Но она молчала.
– Ну, – спросила я, – будем брать деньги в долг под будущее наследство?
– Это бы, конечно, неплохо, деньги, конечно, нам нужны… – залепетала она.
– Так что, вам ста тысяч хватит? – снова спросила я.
– Дак мы же не знаем, есть у Витька́ деньги на книжке или нет…
– Как не знаете? – удивилась я. – Он вам не говорил?
– Нет…
– Так, может, у него и книжки нет?
Зинаида пожала плечами:
– Может, и нет.
– А может, муж ваш лучше знает? Спросите у него? – Я все еще пыталась выяснить про сберкнижку.
– Если бы Федор знал, он бы мне сказал. У него от меня секретов нету.
– Ну, тогда извините, деньги вы вряд ли получите.
– Да че же?.. А как же?.. Деньги нам сейчас нужны… Скоро вот и сорок дней… – Зинаида теребила свой замызганный фартук и жалобно смотрела на меня.
– Я, конечно, попробую для вас что-то сделать, поговорю с руководством… – сказала я неопределенно, – но не обещаю. Вот если бы вы получили деньги…
– А мы узнаем, узнаем и тогда вам скажем! Можно?
– Можно. Зинаида Порфирьевна, вы на дне рождения Виктора были, ну, когда он умер?
– Нет, что вы, он нас не приглашал! Он дружков своих институтских позвал. Он вон с кем дружбу-то водил! А мы дома сидели, Федор пол-литра купил, мы с ним и выпили. Вот так мы Витькины именины и отметили…
– А соседи говорят, что видели женщину на даче Виктора, по описанию очень похожую на вас. Я думала, вы приезжали…
– Что?! Да я весь день дома была, это и Федор мой подтвердит. И дочь тоже, она юбку себе шила, часов в шесть только они с подружкой гулять пошли. Я – на даче Виктора! Захотели! Да он брата своего не позвал! А я-то ему кто? Седьмая вода на киселе… ха-ха! Да я бы и не пошла к нему, я на него обиделась, что он с нами вот так…
Зинаида скрестила полные руки на груди.
– Зинаида Порфирьевна, – сказала я, – я бы, наверное, могла помочь вам в материальном плане. И заодно избавиться от старых ненужных вещей. Одна моя знакомая работает в доме для престарелых и скупает у населения вещи для этого дома. Если хотите, я могла бы купить у вас для нее старые платья или кофты, желательно, темного цвета, рубашки или…
– Да чего у нас покупать! – Зинаида вскочила. – Хотя подождите, я сейчас посмотрю…
Она убежала в комнату. Я услышала, как заскрипела дверка шкафа. Я осторожно, на цыпочках, вышла из кухни и заглянула в комнату. Да, здесь была жуткая теснота. В комнате стояла деревянная кровать-полуторка. У другой стены – одиночная кровать, рядом была прислонена раскладушка. У окна стоял письменный стол и рядом – большой шкаф. В нем рылась Зинаида, перебирая платья, кофты, рубашки мужа, висевшие на плечиках. Я осторожно подошла и заглянула Зинаиде через плечо. А у нее не такой уж бедный гардероб! Попадались вполне приличные платья и юбки. Но, что интересно, все они были красные, белые, голубые, в горошек и в цветочек. Но ничего коричневого или темно-синего я не обнаружила, кроме одной юбки. Но ведь та женщина была не в юбке, а в платье… Зинаида, увлеченная разбором гардероба, не заметила моего присутствия. Я на цыпочках вернулась в кухню и села на свое место. Через минуту вошла хозяйка:
– Ничего не нашла старого, все вроде нужно…
– Не страшно, – сказала я, – может, потом что-то и найдете.
– Татьяна Александровна, скажите, вам в клинике уборщица не нужна? Я бы пошла. Так устаю на базаре…
– Знаете, пока не нужна, – сказала я, – но я буду иметь вас в виду.
– Да?! Имейте…
– Так, ну, мне пора. – Я встала.
– Вот и чаю не попили, – заканючила хозяйка. Но мне показалось, что она даже рада, что ее заварка и сахар остались целыми.
Я попрощалась с Зинаидой, обещала звонить и ушла. Выйдя за дверь, я испытала явное облегчение. От Зинаиды исходил такой негатив, что хотелось срочно бежать на улицу, на свежий воздух. Я села в свою машину и поехала домой.
Дома я первым делом отправилась в кухню, заваривать кофе. Мне требовалось все обдумать и полученные мною сведения расставить по своим местам. Итак, Татьяна Александровна, что мы имеем? Я подозревала Зинаиду. Почему? Потому что я считала, что они с мужем вполне могли совершить это преступление – из корыстных побуждений. Я предполагала, что Зинаида, переодевшись в темное платье, замаскировавшись под старуху, могла пробраться на дачу Виктора и подложить ему поганок… Но теперь я вижу, что все не так… Чайниковы не знают до сих пор, есть ли у Виктора денежный вклад. Если бы знали, думаю, Зинаида проговорилась бы и взяла «у клиники» какую-то сумму взаймы под эти деньги. Так… И темного платья в ее гардеробе я не обнаружила. Есть черное, в котором она была на поминках, но оно длинное и, как видно, достаточно для нее дорогое. Вряд ли она поехала бы на дачу и потом пошла в лес в таком платье. На дачу… Я опять вспомнила Альфонса – в этих безразмерных шортах, ищущего свою криволапую Афродиту. Баночка, проданная им мне за полтинник, лежала в целлофановом пакете. Я была уверена, что она мне еще очень пригодится. А почему я вспомнила про дачу? О! У меня же есть груши, которыми угостила меня Нина Михайловна.
Я принесла из прихожей пакет с грушами, помыла несколько штук и положила на тарелку. Плоды действительно были очень вкусные, сочные и сладкие, хотя и мелкие. Я с наслаждением уплетала груши, одну за другой, и думала. Так, значит, не Чайниковы отравили Чайника. Они ему простили его высокомерное отношение к ним? Ну, что ж, вполне возможно. Он их не оскорбил, не обозвал, не ударил. Не помог, это да, но это не такая уж редкость в наши дни. Но если его отравили не они, тогда кто? Хороший вопрос! Кто-то из знакомых, тот, кому Виктор чем-то насолил. И насолил крепко, не то что не помог деньгами или не пригласил на именины. Нет, тут что-то посерьезнее. Я достала фотографии с могилы и стала их рассматривать. Вот крест с надписью: «Собаке – собачья смерть». Это круто! А вот собачья голова на вершине холмика. Что ж, впечатляет… поломанные венки… залитая кетчупом земля… А ведь действительно похоже на кровь! Тот, кто все это устроил, несомненно, своего добился. Да, покойный нанес кому-то серьезную обиду. Я бы даже сказала, смертельную. Друзья говорили, что Виктор к ним относился очень хорошо, у них к нему претензий нет. А у кого они могут быть? У пациентов клиники? Запросто! Как там сказал доктор Ухов? «Не исключено, что и у Виктора бывали разборки с больными». Да, в практике у врачей встречаются иногда недовольные пациенты. А чем они могли быть недовольны? Да чем угодно! Похоже, пришло мне время наведаться в клинику. Только там я смогу найти ответы на все мои вопросы. Так, сегодня уже поздно, отдыхаю. А завтра с утра – в клинику!
