Глава 4
Место преступления, а именно арка в стареньком двухэтажном домике, выглядело именно так, как рассказывал Сергей. Метров пять в длину и два с половиной в высоту, арка вся пропахла хозяйственными отходами из мусорных баков, стоявших поодаль, и испражнениями различных пьяных мужей, да и дам, наверное, проходящих мимо нее в темное время суток. Недалеко от входа все еще стояла большая лужа крови, скорее всего именно здесь и обнаружили труп.
Другое кровавое пятно виднелось на левой стене арки — там Сергею разбил голову убитый. Около большой лужи крови была найдена гильза — это место обвели белым контуром. Чтобы найти оставшиеся две гильзы, далеко ходить было не нужно: их я заметила у мусорных баков.
Итак, киллер прятался за этими баками, несмотря на смрад, исходящий из них. Он, видимо, был уверен, что Андрей пройдет мимо арки, и хотел убить, не будучи видным из темноты. А тут под руку подвернулся Сергей. Сергей убийца — и все тут, про киллера забыли, а если Сергей и напомнит, ему все равно никто не поверит. Очень выгодный расклад, не в пользу моего клиента.
— Свидетели есть? — обратилась я к Шелудько, стоявшему у входа в арку.
— Есть.
— Что говорят?
— Говорят, что минут через десять после выстрелов решились выйти посмотреть, что к чему.
— И все?
— Да, — заулыбался капитан.
— Это что, у тебя шутки такие? Свидетель — это тот, кто что-то видел и своим присутствием засвидетельствовал что-то или кого-то, при этом он может помочь раскрытию преступления, — разозлилась я. — А в нашем случае это люди, которых разбудили выстрелы. Понял?
— Понял, — пробубнил в ответ Шелудько.
— Спасибо за содействие, — улыбнулась я, давая понять, что дальше справлюсь сама.
Он развернулся и, шаркая каблуками сапог по асфальту, побрел к своим сослуживцам в бар.
Я же решительно направилась во внутренние дворы, чтобы самой как следует расспросить местных жителей о происшедшем.
Из-за угла мне навстречу вышел только что, по-видимому, опохмелившийся мужичок лет шестидесяти с топориком в руках. Из одежды на нем была тельняшка, семейные, необъятных размеров трусы и резиновые сапоги на босу ногу. Да и еще очень колоритная часть гардероба — дерматиновая кепка-ушанка, видимо, погрызенная недавно собакой или какой-то другой живностью. Мужичок встал в позу, как инопланетянин из фильма «Хищник», и громко просипел пропитым голосом:
— А-га, шпиен! Щас я тебя!.. — Он замахнулся, чтобы метнуть в меня топорик.
Я встала в боевую позу каратиста, готовясь отразить нападение.
Оттуда же, из-за угла, выскочила бабулька и с кулаками полезла на мужичка, пытаясь выхватить у него топор.
— Уйди, старая, не мешай, — пытался он оттолкнуть от себя бабку.
Бабулька же не собиралась сдаваться. Она отскочила обратно за угол, там что-то звякнуло. Выпрыгнула бабка через мгновение уже с чугунной сковородкой в руке. Умело орудуя тяжелым предметом, бабка резко нанесла сокрушающий удар по лбу своего противника. Мужичок упал без сознания.
Женщина повернулась ко мне и, тяжело вздохнув после битвы, заговорила.
— Вы уж простите его, — она кинула взгляд на дедка, стонавшего на земле, — он как перепьет с вечера, так наутро ему одни шпиены и видятся. Со своими-то он тихий, а вот на чужих кидается. Еле удержала, когда милиция приходила. Вот бы они его отделали!
— Да, они умеют, — с умным видом отозвалась я.
— А ты что, дочка, хотела? — по-доброму, как будто мы всю жизнь прожили в одной деревне, спросила меня женщина.
— Да вот, сейчас практику прохожу в милиции. Уж очень хочется показать себя в работе.
— Работа — это хорошо, — одобрительно покачала головой бабка.
— Пришла поспрашивать, может, что видели ночью, может, кто незнакомый проходил?
— Дочка, мы же спать в одиннадцать легли. А потом бабах-бабах, всем двором и повскакивали. Там мужик мертвый валяется. Вот и все.
Шелудько, наверно, именно эту бабку и опрашивал, решив не ходить дальше. Я же продолжила свои странствия в поисках свидетелей.
— А днем, днем никого чужого не видели?
— Так я же работаю днем-то. В больнице, да. Как в шесть утра ухожу, и аж в семь-восемь возвращаюсь. Где уж мне кого увидеть!
— А что же вы сегодня дома?
— Так отгул же взяла, чтоб три дня отдохнуть. Пятница, суббота и воскресенье, во как.
— Понятно.
— Да ты че меня-то расспрашиваешь? Иди Витьку с Васькой спроси. Они целый день здесь. Если что было, то они точно видели. Иди вон туда. — Она указала мне путь, который закончился за вторым поворотом.
Я бы ни за что не подумала, что дальше этого двора вообще можно куда-то пройти, однако ошиблась — проход был, но, видимо, только для знающих людей, а именно для коренных жителей этих подворотен.
За поворотом передо мной возникла занимательная картина. Посреди маленького дворика стоял огромный выкорчеванный пень, поверхность которого служила столом, а рядом пять маленьких пней, вместо стульев. На двух пеньках сидели два здоровенных, полных мужика с трехдневной щетиной на лицах, в потрепанных, но добротно сшитых дорогих кожаных куртках коричневого и черного цветов. На пне-столе стояли три бутылки водки и три граненых стакана. Мужики молча гипнотизировали водку, изредка сглатывая слюни. К данной картине не хватало лишь третьего собутыльника. Я подошла к импровизированному столу и, не зная, как к ним обратиться, встала рядом с одним из табуретов. Они, не видя меня, продолжали глазеть на заветные бутылки.
— Гм-м, извините, вы случайно не знаете, где я могу найти Виталия и Василия.
Мужики разом повернулись в мою сторону. Тот, что был в коричневой куртке, еле слышно прошептал:
— Садись. — Он указал на ближайший ко мне пень, и я села на краешек.
Заговорил второй, более громко:
— Я — Витек, он — Васек. — Витек вопросительно посмотрел на меня.
— Я — Таня.
Витек одобрительно мотнул головой и потянулся к бутылке. Молча раскупорил ее, разлил водку по стаканам так, чтобы на всех оказалось поровну. Бутылка полетела в сторону. Ко мне пододвинули третий стакан. Это означало, что почетное звание «третьего» досталось мне.
— За знакомство, — произнес великий русский тост Васек.
Отказываться было неприлично, и я чокнулась с ними, хотя водку в тот момент, когда они пили, я вылила на землю. Как только стаканы вернулись на стол, в ход пошла вторая бутылка. Я повторила свой маневр, Витек и Васек — тоже: до дна. Витек встал из-за стола, поднялся по лестнице на второй этаж и уже оттуда крикнул через спину, открывая дверь:
— Васек, че жрать-то будем?
— Мясо, — чуть погодя ответил Васек.
Витек исчез в дверном проеме.
— Че хотела-то? — после долгого оценивающего взгляда бросил Васек.
— Видели тут кого-нибудь чужого в последние пару дней?
— Нет вроде бы.
— А что насчет вчерашнего убийства знаете?
— Да два чувака по пьянке подрались, один другого и завалил.
Слухи здесь, как в деревне, распространялись с молниеносной скоростью.
— Точно не видели никого чужого?
— Два дня назад точно и позавчера точно, а вчера не знаю, может, и был кто.
— Это почему ты не знаешь?
— Перекушал я водочки-то. Думал, свой рекорд перебью, ан нет, не вышло.
— И какой же твой рекорд? — заинтересовалась я.
— Коли шесть с половиной бутылок, — гордо объявил рекордсмен, — я еще умею соображать, ходить и прыгать на месте. А уж сверх того еще один стакан выпить — ниче не помню, хоть убей, а говорят, бывает, буйным становлюсь, тогда и зашибить могу, но ты не бойся, до этого еще пить да пить.
— Успокоил.
— Ну так.
— Витек мог что-нибудь вчера видеть? Или он тоже свой рекорд перебил?
— Нет, ты Витька не обижай, у него рекорд намного больше. Потому я всегда с ним пью, знаю, что есть кому до дома дотащить. Когда я отключаюсь, он пить сразу прекращает и за мной следит: вдруг что натворю.
— Прямо система действий какая-то!
— Ну, так.
— Витек вернется?
— Да, сейчас мясо пожарит и выйдет.
Воистину прав был немец, сказавший: «Если ты не умер во время попойки с русскими, мне тебя жаль, впереди похмелье». Если бы тот немец сел пить с этими рекордсменами, он умер бы через два часа, а то и раньше.
Пока Витек жарил мясо, мы с Васьком уговорили третью бутылку водки — для меня она была первой. Меня радовало одно: мне не нужно быть свидетелем достижения мировых рекордов по количеству выпитых алкогольсодержащих жидкостей. Моя радость ушла, как только Васек показал мне секрет этого стола-пня: в нем оказалась потайная дверца, а внутри находилось не менее сорока бутылок водки. Мне чуть не стало дурно. После еще одного стакана Васек стал веселым и разговорчивым.
Оказывается, тот дед, что набросился на меня с топором, вчера пил с этими рекордсменами, но дозы он своей не знал и в одиннадцать уснул. Ребята же продолжали совершенствование навыков и умения по употреблению огненной воды. Васек отключился в полпервого ночи, чем дальше занимался Витек, он не знает.
Мы допили с ним еще одну бутылку, он стал еще более разговорчивым и рассказал, что делают два человека в куртках от Версаче в такой дыре. Они с Витьком очень сильно разозлили одного местного криминального авторитета, облапошив его в одной сделке на четыреста тысяч долларов, слава богу, не меченых. Из города улизнуть под шумок не успели, и их уже почти поймали, но на проспекте они свернули в эту спасительную арку, и преследователи отстали. Витек с Васьком приняли это за знамение божие и решили отсидеться здесь, чем и занимаются уже третью неделю, снимая квартиру у местной жительницы, уехавшей к себе в деревню на время, пока Витек и Васек живут в ее доме.
Мы продолжали болтать, потягивая, кстати сказать, очень дорогую водку, которая пилась прямо как вода.
Скоро из дверного проема появился Витек с огромным блюдом, заваленным жареным мясом, вареной картошкой и солеными огурцами.
— А-а, Витек, мы тебя заждались! — радостно воскликнул Васек, поглаживая живот.
Я начала хмелеть и чувствовала, что мне тоже не мешало бы подкрепиться. От запаха мяса у меня потекли слюнки. Витек в кулинарном деле был не новичок — мясо просто таяло во рту. Под закуску ушло еще две бутылки, однако главным образом без моей помощи: свою дозу я тоже знала.
— Витек, расскажи Танюхе, что случилось после моей отключки.
— Ну, — он нахмурился, пытаясь вспомнить прошлую ночь, — да! Когда ты отключился, я подумал-подумал, а ты знаешь, когда я думаю, мне становится грустно, а когда мне становится грустно, я решаюсь перебить свой рекорд.
— У-у-у, — с набитым ртом подтвердил Васек.
— Вот-вот.
— Что это значит? — не поняла я.
— Когда он перебивает свою дозу, ему срочно требуется набить кому-то морду. И пока он это не сделает, он никак не успокоится.
— Набил? — снова спросила я.
— Не знаю, — замялся Витек, — после дозы я ничего не помню, но, наверно, набил.
— Соседу, что ли?
В ответ он пожал плечами.
— Ребята, вы не знакомы случайно с таким человеком, который знает все, что происходит в этих закоулках?
— Знакомы! — хором ответили Васек и Витек.
— И кто это?
— Это Е. Д., — произнес шепотом Васек.
— Кто-кто?
— Е. Д., — так же шепотом повторил Витек.
— А почему шепотом?
— Потому что она все всегда слышит.
— Да кто, черт вас побери? — не выдержала я.
— Щас. — Витек стал лазить по внутренним карманам своей необъятной куртки. — Щас-щас. — Он выудил из одного из карманов клочок потертой бумажки и протянул его мне. — Во!
— Емарфилика Дормидонтовна, — прочитала я вслух и удивленно посмотрела на Витька.
— Это ведьма, — пояснил Витек.
— Что?
— Ведьма! — в два голоса выкрикнули друзья.
— Мне кажется, что ваши эксперименты по установлению рекордов до добра вас не доведут. У вас явно проявление первой стадии белой горячки.
— Нет-нет-нет! — запротестовал Васек. — Мы на полном серьезе. Она ведьма!
— И с чего вы это взяли?
— Ей сто лет.
— Почетный долгожитель, — начала опровергать я их доводы.
— Она выглядит как ведьма.
— Трудная жизнь, маленькая пенсия, недоедание и так далее.
— У нее костяная нога.
— Несчастный случай на производстве или пехотная мина во время войны.
— Она самая первая появляется на улице с утра и последняя уходит ночью.
— Бабка гулять любит, дышать свежим воздухом…
— Она не ест.
— Тренировки йоги могут довести человека до отказа от земной пищи и восприятия только духовной.
— Это ты ее просто не видела, — начал Васек.
— Да, да, а как увидишь, все поймешь, — закончил за него Витек.
— То есть эта Е.Д. должна знать, были ли здесь чужие?
— Уж кто-кто, а она-то знает. Можешь не сомневаться, если здесь кто был, она его обязательно видела.
— Мне нужно с ней встретиться.
— Давай еще разок за знакомство и пойдешь уже к Е. Д., — предложил Витек и взялся разливать водку по стаканам.
Тут я заметила, что его правая рука была довольно сильно изранена, в ранах поблескивали мелкие осколки тонкого стекла. Я схватила его руку, пытаясь разглядеть осколки.
— Где это ты так?
— Вот, после отключки какая фигня случается.
— Значит, ты все-таки набил кому-то морду, — сделала я вывод.
— Выходит, что так.
— И, конечно, не помнишь кому?
— Увы. — Он скривил морду.
— Ну, может, помнишь хоть где?
— Я могу тебе одно точно сказать: даже в отключке мы за пределы этого двора не выходим. Это как программа, направленная на сохранение жизни. Понимаешь?
— Понимаю.
В голове начали появляться мысли, которые могла подтвердить или оправдать только местная ведьма Е. Д.
— Во дворе носит кто-нибудь очки?
— Генка носит.
— Где он?
— Да вот он тащится похмелиться.
К нам шел мужчина лет тридцати в сланцах, трико и фуфайке на голое тело. На голове прическа а-ля взрыв на макаронной фабрике и очки, наверное, на минус пять или больше.
Он молча подошел к столу, налил полстакана водки и залпом выпил все до дна, затем с силой поставил стакан на место, запихнул в рот целую картофелину и стал молча, усердно ее пережевывать.
— Ген, я тебе морду ночью бил? — спросил Витек.
— Нет. — Куски непережеванной картошки посыпались изо рта на стол.
Гена налил еще полстакана, снова выпил и закусил картошкой.
— Вась, дай полтинник.
— На кой тебе, водки ж навалом.
— Я к бабе в гости.
— Это дело. — Васек достал из стола две бутылки водки и вместе с деньгами отдал их Генке. — Иди, Гена, развлекайся.
— Спасибо, мужики. — У него на глазах блеснули слезы.
— Ген, да ты че, в натуре, все ж свои, прекращай это дело!
— Спасибо. — Он кивнул, еще немного постоял и пошел обратно. Не могу сказать точно куда — куда-то в район лестницы, по которой поднимался к себе Витек.
— Надо идти к Е. Д., — объявила я.
— Ну, для храбрости и за удачный разговор с ведьмой.
— Давай, — одобрил его Васек.
Мы выпили, и я направилась к загадочной Е. Д. Ребята не пошли меня провожать, сославшись на боязнь оказаться заколдованными, а только объяснили, как пройти к нужной мне достопримечательности их двора. Просили вернуться, если останусь жива. Я же не стала им ничего обещать.
* * *
Удивительная все же наша великая и могучая. Проспект сияет своим великолепием, дорогими магазинами и ресторанами, а рядом, буквально в нескольких метрах, с этой роскошью уживается деревенская простота, алкоголики-пропойцы, бред сумасшедших с топорами, ведьмы и всеобщее разочарование жизнью, как своей, так и жизнью окружающих. Единственным человеком, которому было не наплевать на остальных в этом дворе, была та самая Емарфилика Дормидонтовна — старожила этой трущобы. Имя-отчество у нее какое-то странное, некий симбиоз греческой и древнерусской культуры.
Я увидела бабку издалека и сразу поняла: ребята были правы — это ведьма, другого впечатления она не производила. Емарфилика Дормидонтовна сидела на скамеечке рядом с крыльцом дома. У нее действительно вместо правой ноги был протез и лицо точь-в-точь как у бабы-яги из старых советских фильмов. Она положила подбородок на свою клюку и с интересом разглядывала меня. Я подошла к бабке и поздоровалась:
— Здравствуйте, Емарфилика Дормидонтовна.
Бабка никак не отреагировала.
— Здравствуйте, Емарфилика Дормидонтовна! — громко повторила я.
Опять — ничего. Тогда я тронула ее за плечо, и она повернула голову в мою сторону.
— Добрый день! — почти крикнула я.
— Ась? — выкрикнула в ответ бабка.
— Вы меня слышите?
— Ась?
Я подобралась к ней поближе и крикнула ей в самое ухо:
— Видели кого незнакомых?
— Ась?
— Чужие вчера были? — прямо в ухо бабке заорала я.
— Чаво хошь-то?
Понятно, бестолковое занятие, бабка совсем оглохла на старости лет. Опрос свидетелей провалился: тут вчера все были пьяны — старинный русский обычай — не отказываться от халявы в любом ее проявлении. А единственный человек, который был трезв и скорее всего все видел, глух на оба уха. Продолжать с бабой биться было бесполезно, и потому я решила поискать кого-нибудь еще, кто был вчера трезв. И тут же за моей спиной послышался бабкин голос:
— Да пошутила я, подь сюды.
Я обернулась — бабка скалила свои гнилые зубы, при этом чуть слышно хихикая.
— Садись. — Она предложила мне место на лавочке рядом с собой. Я села.
— Здравствуйте.
— Здоровались уже. Чаво хошь-то? — снова повторила она свой вопрос.
— Мне нужно знать, видели ли вы кого-нибудь незнакомого во дворе вчера днем?
— Видала, чаво ж врать-то, был тут один.
— Как он выглядел?
— А ты откудова?
— Я студентка, прохожу практику в милиции… — начала я нагло лгать, но бабка меня перебила.
— Стульник.
— Что?
— Давай стульник за вранье.
Интересно, как она меня раскусила? Я достала из сумочки деньги, которые были приняты трясущейся от старости рукой и засунуты под фуфайку.
— Так откудова ты?
— Я частный детектив.
— Чаво? — удивилась бабка.
— Сыщик, — пояснила я.
— А-а!
— Так как он выглядел?
— Кто?
— Ну, тот незнакомец.
— А, тот. — Бабка немного помолчала и снова перевела разговор в другое русло. — Хорошо, что ль, сыщикам-то платят?
— Хорошо.
— А сколь?
— Двести долларов в день.
— Не поняла. — Бабка не разбиралась ни в долларах, ни в марках, а тем более в их курсах по отношению к рублю.
— Пять тысяч в день, — перевела я в рублях.
— Ого! — ошарашило бабку мое сообщение.
— Так как выглядел незнакомец, появившийся здесь вчера? — третий раз задала я тот же вопрос, пытаясь получить на него ответ.
Бабка снова проигнорировала его, заговорив совсем о другом:
— Ты пять тыщ в день получаешь, а я тут перед тобой запросто так распинаюсь. Не-е-е, дочка, так дела не делают.
Старая ведьма решила выудить из меня деньги явно в размере не одного стольника.
— Сколько вы хотите? — поняв, что без денег Емарфилика Дормидонтовна рассказывать ничего не будет, спросила я.
— Три стульника! — воскликнула бабка.
— А не многовато ли?
— Самый раз.
— Хм. — Я не знала, что делать, ведь, забрав деньги, бабка могла сказать, что не помнит того человека, если он, кстати, вообще здесь был.
— Чаво задумалась? Давай деньги, не пожалеешь. Много чаво видала вчера, очень помогу. Через два дня гада сыщешь. Точно говорю.
Говорит, как цыганка на базаре: «Позолотите ручку, все расскажу, все о себе узнаешь». Нужно было кинуть кости, они-то меня никогда не подводили. Я достала из сумки кости и, немного отодвинувшись от бабки, кинула их на скамейку. Емарфилика Дормидонтовна с улыбкой смотрела на меня, видимо, думая, какая же я идиотка, что перед тем, как отдать деньги, кидаю кубики и зачем-то разглядываю их.
21+33+11 — «Вы настроены на «хорошую волну». Близится несколько неожиданных и очень выгодных для вас событий, но далее будьте предельно внимательны».
— Дочка, ты чаво делашь-то?
В ответ я достала три сотенные купюры. У бабки округлились глаза, и она тут же забыла про свой вопрос. Выхватив у меня из рук деньги, она завернула их в грязный сопливый платок и сунула под фуфайку.
— Так как выглядел человек, который появился здесь вчера днем? — Мне уже надоело задавать этот вопрос.
— Да-да, это ты точно говоришь, днем.
— Ну! — прикрикнула я на бабку, чтобы она снова не начала разговор о высоких заработках детективов.
— Вот. Часа в четыре дня пришел. Зашел через арку и говорит: «Как пройти дворами на Вольскую?» Проспекта ему мало. А я ему: «Плати — узнаешь». Он заплатил, сколько я сказала, и в ответ объяснила, как пройти на Вольскую.
Оказывается, бабка умела говорить без этого дурацкого деревенского акцента.
— А выглядел-то он как?
— Такой высокий, в кожаном пальто. На голове кепка серая. Красивый такой, а глазенки-то так и бегают, так и бегают в разные стороны. Боялся чего-то, сразу видно.
— И это все? — удивилась я.
— Да, вижу-то я плохо, в тумане все будто. Ты дальше слушай.
— Ну-ну.
— Он же еще раз приходил, только со стороны дворов, куда в первый раз ушел.
— Во сколько?
— Ой, поздно, девица, поздно. Полпервого ночи, наверное. Да-да, точно, тогда еще Витька или Васька отключился. Темно было, не разглядела.
— Васька, он быстрей отключается.
— Да-да, Васька, как же это я забыла? Так вот, этот мужик мимо них проскочил и пропал в подворотне, ведущей к арке.
— Очень интересно! А почему вы считаете, что это был тот самый человек, который приходил в четыре?
— Он одет был точно так же, только очки зачем-то нацепил. И как это он в них не расшибся, прямо не знаю, темень-то какая была…
— Это мог быть кто-то другой, в такой же одежде.
— Я понимаю, если кто-то наденет такую же одежду, но чтобы этот кто-то надел такие же идиотские ботинки, все пряжками увешанные… Не думаю.
Бабка мыслила, как настоящий детектив, логически и беспристрастно.
— Он ушел в арку и больше не возвращался?
— Ну как же не возвращался? Возвращался! Сразу после выстрелов обратно пошлендрал. Да только не повезло ему сильно.
— Что ж так?
— А у нас тут кто Витьку в отключке под руку попадается, всем не везет. Некоторых и узнать-то потом нельзя, так отмутузит.
— И Витек этого мужика отмутузил?
— Еще как! Видеть надо было.
— Звон был?
— Был, родная, был. У него на башке очки такие здоровенные… Так вот Витек ему все эти очки и раздолбал, а как с очками закончил, за лицо да за почки принялся. Не знаю, как тот от Витька убежать-то смог, по чистой случайности, наверно. Не убег бы, так тут без сознания и валялся бы до сих пор.
— Он убежал?
— На корячках уполз.
— Куда?
— На Вольскую свою, куда ж ему еще ползти-то.
— А очки свои он с собой забрал или нет?
— Забыл он их тут, не до очков мужичку-то было, зубы свои спасал да ребра.
— Можно мне на них взглянуть? — с интересом оживилась я.
Бабка заметила мой интерес к очкам чужака и поняла, что к пенсии можно получить еще одну приличную добавку.
— Покупай, дочка, мне-то они ни к чему. Покупай.
— Сколько?
— Три стульника.
Я в раздумье хмыкнула.
— Да, три. Вещь, сразу видно, дорогая, сделана добротно, стоить, видать, подороже, но так как сломана, уступаю по дешевке.
— Хорошая дешевка!
— Не нравится, не бери.
Но нравилось мне или нет, разбитые Витьком очки киллера, которые скорее всего были прибором ночного видения, нужны были мне позарез.
Я отсчитала деньги и отдала их хитрой старухе. Деньги были спрятаны все в тот же грязный платок и засунуты под фуфайку.
Бабка встала и, прихрамывая на клюку, медленно пошла в сторону аккуратно сложенных дров, приготовленных на зиму. Я поплелась следом за ней. Дойдя до дров, Емарфилика Дормидонтовна разгребла клюкой завал пустых водочных бутылок, под которыми оказался до неузнаваемости развороченный Витьком прибор ночного видения. Добротно сделанная вещь представляла собой жалкое зрелище. Прибор был весь погнут, рядом валялись разбитые окуляры. Я достала пакет, надела перчатку и собрала все до последнего осколка в надежде позже найти отпечатки пальцев киллера.
— Милиции вы что-нибудь рассказывали? — вдруг вспомнила я.
— Да бедные они, что им расскажешь? Что может знать глухая, слепая старуха? — Она изобразила подобие улыбки, возможное в ее возрасте. — Вот с такими, как ты, и поболтать приятно, а они что!.. — Она махнула рукой и захромала обратно к лавочке, а дойдя до нее, уселась на прежнее место.
— Спасибо вам, Емарфилика Дормидонтовна.
— Тябе, дочка, спасибо. — У старухи снова появился деревенский акцент.
— Прощайте.
— Пакеда, заходи, коли что.
— Если милиция придет, вы уж о находке-то, пожалуйста, не рассказывайте.
— Чаво? Не слышу! — выкрикнула старуха, давая понять, что перед милицией она будет глухой, слепой, ничего не соображающей старушенцией, с которой и разговаривать-то не о чем.
— Прощайте, — опять повторила я.
— Ась?
Вот хитрющая старушенция! За такие шуточки я бы обязательно мысленно обругала своего собеседника, конечно, если передо мной был бы кто-нибудь другой, а не Е.Д., которая в свои годы не утратила чувства юмора и жизнерадостности.
Я отправилась на Вольскую, петляя в закоулках городских трущоб и пытаясь повторить путь киллера, по которому он скорее всего и ушел после убийства.
До Вольской я добралась минут за пять-семь. Этот путь оказался единственным: по-другому на нее пройти дворами не представлялось возможным. Я вышла на нужную мне улицу через арку, вдоль тротуара стояло множество машин. Скорее всего и преступник припарковал свою машину здесь задолго до убийства, чтобы непосредственно перед ним не выискивать места для стоянки, которое долго не пустовало: что и говорить — центральный район!
