Книга: Кто кого
Назад: Глава 7 СОГЛАШЕНИЕ
Дальше: Глава 9 ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОГОНИ

Глава 8
ФОРВАРД УХОДИТ В ПРОРЫВ

 

Не успел Савичев раздеться, чтобы окунуться в великолепную большую ванну с ароматной белой пеной по поверхности воды, как в дверь постучали.
— Ах, чтоб тебя… — пробурчал он, ввинтив в окончание фразы пару пышных нецензурных эпитетов, и, повернув предохранитель, открыл дверь, и в ту же секунду стройная девичья фигурка прошмыгнула в ванную комнату.
Юля быстро захлопнула за собой дверь и повернула до упора ручку предохранителя, после чего бросилась Алексею на шею и расплакалась.
— Да ты что?.. — не понял он, машинально гладя ее по растрепавшимся каштановым волосам и чувствуя, как она все сильнее прижимается к нему, часто и как-то по-детски вздрагивая всем телом.
— Не верь… — бормотала она, всхлипывая, — не верь никому… они все заодно против тебя… против меня…
— Ты о чем, девочка? — с совершенно неожиданной даже для себя самого нежностью спросил он. — Кто?
— Она тоже с ними… не верь ей. Она заодно с моим… она теперь жена моего отца, — пробормотала Юля.
— Кто — она? — снова не понял Савичев. — При чем здесь жена твоего отца? Он же умер, твой отец…
Она разжала руки и легким движением сорвала рубашку, выданную Алексею из гардероба Воронина, вернее, кого-то из его подручных, потому что одежда с плюгавого шефа «Сатурна» просто не налезла бы на широченные плечи Савичева. Затем все так же без тени смущения сняла с него тренировочные адидасовские брюки, надетые на голое тело, и толкнула в ванну. Алексей не ожидал этого и свалился в воду, подняв целый шквал брызг. Как странно… он, обладающий звериной, рысьей реакцией, не успевал угадывать немыслимо быстрые движения этой странной девушки.
— Ты очень уж разукрашен, я тебя помою, — переходя на беспричинный звонкий смех, произнесла она, медленно стягивая со своего тела античной богини скудное обмундирование, состоящее из открытого короткого платьица, под которым ничего не было.
Хотя ничего — это как сказать, этого «ничего» Алексею так захотелось, что в глазах появилась красная пелена, сопровождающаяся крупной дрожью во всем теле. И прочими физиологическими процессами, которые можно оставить без комментариев вследствие их пугающей очевидности.
Юля села в воду рядом с Савичевым и, вытянув ноги, заговорила:
— Ты, конечно, думаешь, что я сумасшедшая, да, Леша?
И, не дожидаясь его ответа, продолжала, растягивая гласные:
— Ну да-а-а… Особенно после вчерашней кутерьмы. Ведь тебе понра-а-а-авилось?
Она потянулась всем телом, размазывая левой рукой пену по обнаженной груди, отчего Савичев судорожно сглотнул и, вцепившись в собственное горло, сдавленно проблеял нечто вроде «угу».
Юля внезапно снова начала плакать, и Савичев, окончательно утомленный сменой настроений своей случайной подружки, осторожно обнял за плечи и поцеловал — неловко, куда-то в ухо.
— Успокойся, ну успокойся же! — воскликнул он, сам тем не менее дрожа от возбуждения.
Она откинула с лица длинные пряди мокрых спутавшихся волос — и вдруг, быстро глянув на него, вцепилась в его шею яростным, колючим, сводящим с ума поцелуем. Как тогда, ночью.
— Ax, ты… — пробормотал он, задыхаясь, и одним движением развернул ее к себе, уставив в свою грудь острые соски ее матовых вздымающихся полушарий и ловя на лице прерывистое, жгучее дыхание.
Ни одна, ни одна женщина даже близко не могла…
Она снова приникла к нему, уже не к шее, а погрузив свою прекрасную голову в воду между его ног. И хотя в воду нырнула она, а не он, рот Алексея судорожно раскрылся, не находя воздуха…
Все снова рухнуло, как тогда…

 

— Мы залили весь пол, — сказала Юля, счастливо смеясь и показывая в чудесной улыбке ровные жемчужные зубы, — это прекрасно.
— Божественно, — пробормотал Алексей, с силой проводя рукой по ее спине. — Ты… я не знаю, что сказать.
— Хоккеисты вообще народ бессловесный, — смеясь уже одними глазами, сказала она. — Хотя ты в этом плане не худший. А в сексе вообще лучший.
— Из хоккеистов? — машинально спросил он.
— Включи воду, — серьезно сказала она, — и добавь пены. Надеюсь, мы не затопили соседей.
В ее облике сейчас светилась та здравомыслящая разумность, что так явно бросается в глаза у множества прагматичных людей нашего времени и так неуместна у случайных мотыльков, залетевших на губительное пламя переломной эпохи. Таких мотыльков, как она.
— Ты стала другой, — произнес Савичев. — Так я не услышал ответа на свой вопрос.
— Какой вопрос?
— Про секс с хоккеистами.
Она усмехнулась.
— Мы не можем тратить время даром, — сказала она, — его не так много. Впрочем, я тебе отвечу. Ты лучший не из хоккеистов. Ты просто лучший мужчина, который был у меня.
Он горько усмехнулся:
— А сколько их было всего?
— Много, — ответила она. — А у тебя было много женщин?
— Но с тобой не сравнится никто, — печально произнес он, — даже страшно.
— Боишься влюбиться? — спросила она.
Савичев пожал плечами и вопросительно взглянул на девушку.
— А вот этого не надо, — сказал он, и непонятно было, к чему отнести его слова: к вопросу или же к возможности, которую он сам назвал страшной, — возможности зависеть от этой непонятной, взбалмошной и, по-видимому, психически больной девушки.
Она рассмеялась и погрузила свое тело во вновь до отказа наполненную ванну.
— Лучше скажи, что ты хотела сообщить мне, — произнес Алексей. — Про кого ты говорила и при чем здесь жена твоего отца?
Юля вздохнула и, вцепившись левой рукой в бортик ванны, словно пытаясь сохранить равновесие, ответила:
— А… у меня был очередной психоз. Хотя нервы нервами, а все равно я твердо знаю, что ты не должен верить своей матери.
— Что ты несешь?
— Ага, это по принципу: «А что это ты несешь, Красная Шапочка?..» И не смотри на меня непонимающим взглядом, я выразилась, кажется, достаточно ясно.
— Я не должен верить своей матери? — медленно переспросил Савичев. — А кому я должен верить?.. Тебе, что ли?
— Это как знаешь. А твоя мать — она теперь жена моего отца. И это все, этого достаточно, чтобы…
— Да что ты мне тут лапшу на уши вешаешь, — уже вспылил Алексей, — моя мать, твой отец… Что-то я не слыхал, чтобы она снова вышла замуж.
— А ты бы у нее спросил, Алеша, — печально произнесла Юля. — Она бы что-нибудь и ответила. Ты же фактически не видел ее два года, с тех пор как играешь в местном «Кристалле».
— Замужем за твоим отцом? — неуверенно переспросил Савичев.
— Моего отца зовут Конышев Иван Всеволодович, номинально он довольно крупный бизнесмен, но в соответствующих кругах более известен как Кондор, лидер Задольской преступной группировки.
— Ты сошла с ума! — пробормотал он.
— Конечно, легче сделать такой вывод, чем поверить племяннице негодяя Воронина и впустить недоверие в отношения с собственной матерью. Ты не обязан верить мне, я просто говорю тебе: остерегись.
Савичев почти с неприязнью глянул на девушку и процедил:
— Посмотрим…
— Если Воронин еще пытается рядиться под честного бизнесмена с джентльменским набором криминальных ухваток, то все его подручные, начиная с их главарей Башкова и Нагиева, — просто убийцы. Если ты будешь мешать им, а еще хуже — моему отцу, которого я давно таковым не считаю, тебя попросту убьют, как убили Смолинцева и Костичкина.
— Но Смолинцев только ранен и лежит в больнице, — попытался протестовать Савичев.
— Значит, они убьют его в больнице. Им не нужны свидетели.
— Я не хочу тебя обидеть, Юля, но… я не знаю, как тебе верить. Ведь ты… это…
— Ну-ну, договаривай. Ведь ты наркоманка, истеричка и вообще не в себе, это ты хотел сказать? — докончила она.
— Это не так, — пытался слабо протестовать он, обнимая ее. — Я не хочу считать тебя…
— Да? И совершенно напрасно. Мало того, что у меня самой неизлечимая наркозависимость, я хотела подключить к тому же и тебя.
Вчера ночью, помнишь… я расцарапала тебе спину, а в эти свежие царапины втерла… нет, ты помнишь свои божественные ощущения?
Ведь ничего лучшего ты не знал в своей жизни.
Легкое, парящее тело, каждое движение бросает тебя в сладкое предоргазмное состояние, длящееся целую вечность и никогда не перетекающее в муку… Секс с самой красивой женщиной, которую ты когда-либо видел… сполохи наслаждения и животный, пьянящий, звонкий аромат в ноздрях.
— Зачем все это? — тихо спросил он.
— Я хотела привязать тебя к себе, Леша.
Ведь я больна, очень больна, Леша. У других это называется нимфоманией, а у меня просто помутнение рассудка, я…
— Грубо говоря, ты начинаешь сходить с ума в самом прямом смысле этого слова, когда у тебя долго нет мужчины, так? — прервал ее Савичев.
Она опустила голову:
— Если словом «долго» можно назвать сутки, то да.
— То есть ты должна постоянно… — Голос Алексея прервался, задрожав от глубокого, всеохватного ужаса.
— Отсюда все наркотики, все психозы, — сказала она, — только не считай меня похотливой сучкой, которая трахается со всем, что ни есть мужского пола. Я далека от этого.
Савичев покачал головой:
— И после всего этого ты предлагаешь мне не верить моей собственной матери на основании твоих слов?
— Бедный, бедный… — прошептала она. — Давай я лучше помою тебя, чем загружать никчемным бредом, которому ты поверишь только тогда, когда будет уже слишком поздно.
— Я не хотел обидеть тебя, — откликнулся он.
— Я знаю. Впрочем, это уже не так важно.
Я для тебя все равно отрезанный ломоть.
Она встала перед ним в полный рост, и он снова поразился ее ослепительной красоте, растрачиваемой так никчемно и ненужно.
— Пора бы выходить отсюда, — сказала она. — Время уже под вечер.
— Быть не может, — сказал Савичев. — Когда я пошел в ванную, было без четверти час.
— Значит, теперь около шести, — ответила Юля. — Да, где-то так. Думаешь, секс со мной — это дело сиюминутное, так, присунул, туда-сюда, и готово?.. Кстати, я вообще не понимаю словосочетания «заниматься любовью». Это как это? Почему не говорят — заниматься ненавистью или заниматься надеждой?
— Мне тоже не нравится, — произнес Савичев.
— Заниматься можно только сексом, ну, на крайняк — онанизмом, — продолжала Юля, — но любовью! Как-то не по-русски это звучит, это только в «Санта-Барбаре» возможно такое.
— Да что ты взъелась на бедных американцев? — произнес Савичев.
— Ни хрена себе — бедных! — воскликнула она. — Жировые складки от бедности до земли свисают!
— Ты была в Америке? — спросил он, откровенно обрадовавшись возможности перевести разговор на менее щекотливые темы, чем гипотетический союз его матери с Юдиным мафиозным отцом.
— Была, — ответила она. — Хорошая страна, есть на что посмотреть. Можно сказать, в ней куча достоинств и только один недостаток — американцы.

 

Они вышли из ванной, когда настенные часы в прихожей показывали четверть седьмого.
— Эдик, а где дядя Вадим? — спросила Юля у меланхолично позевывающего охранника, вяло листающего «Пентхауз».
Эдик нагло осмотрел девушку и Савичева с видом орнитолога, изучающего редкие экземпляры птиц, и, мерзко ухмыльнувшись, ответил:
— Приехал Башков, и они умотали. Только они уже давно это самое, часа в четыре, пока вы на пару в ванне прохлаждались. Ну что, Леха, хороша птичка? — обратился он через голову Юли к Савичеву.
— Мою мать они тоже забрали? — хмуро произнес тот, проигнорировав вопрос.
— Приятная женщина, разве ее можно отпускать от себя, — сказал охранник.
— А, кроме тебя, никого нет, что ли? — осведомилась Юля.
— Да ну, как можно, еще сбежит твой красавчик-то! В комнатах там Санек и Косой сидят, в карты играют на бабки.
— Телевизор, что ль, включить? — произнесла Юля, когда они поднялись на второй этаж.
— Валяй, может, что про завтрашний матч наших передадут.
Экран засветился, и на нем появилась дикторша местного телевидения с сакраментальной фразой: «Я с вами прощаюсь, а вас ждут еще новости спорта и прогноз погоды».
— О! — обрадовался Савичев.
"…главный тренер «Кристалла» Василий Никифоров заявил, что его команда в достаточно хорошей форме, чтобы в завтрашнем матче переиграть задольский «Сатурн» повторно и выйти в финал Кубка России. Хотя он признал, что существуют определенные трудности с составом, особенно после того, как вчера вечером на территории базы ХК «Кристалл» было совершенно преступление, в результате которого капитан команды Максим Смолинцев был ранен, а лидер «Кристалла», лучший хоккеист России сезона 1996/97 года Алексей Савичев бесследно исчез.
« Я надеюсь, что это темное дело будет раскрыто, и Савичев благополучно вернется в команду, — заявил в заключение тренер. — Состояние же Смолинцева стабилизировалось, и мне сообщили, что он вот-вот придет в сознание…»
— Слава богу! — выдохнул Савичев облегченно. Остальные спортивные новости он слушал уже вполуха и хотел было переключать на другой канал, как вдруг на экране появилась уже распрощавшаяся с телезрителями дикторша и произнесла:
«Только что в нашу студию поступило экстренное сообщение. К несчастью, история с базой ХК „Кристалл“ получила печальное продолжение. Час назад в городской больнице номер девять был убит поступивший сюда накануне хоккеист „Кристалла“ Максим Смолинцев».
Савичев издал горлом хриплый клокочущий звук и, упав с кресла на колени, буквально впился глазами в экран.
«Сегодня, около пяти часов пополудни, трое неизвестных проникли в корпус больницы и застрелили Смолинцева и двух охранников, приставленных к хоккеисту на случай возможных терактов. В перестрелке двое из трех террористов были убиты, один с места происшествия скрылся. Немедленно были установлены личности убитых: Нагиев Тахир Адилович, азербайджанец, двадцати восьми лет, находящийся в федеральном розыске, дважды судимый, и Есипов Вячеслав Алексеевич, двадцати девяти лет, русский, трижды судим. Оба предположительно являются членами Задольской преступной группировки…»
— Ублюдки! — Савичев обхватил колени руками, уронил голову и так сидел минуты две.
К Юле он поднял уже почти бесстрастное лицо, лишь иногда подергивался уголок рта да ярко блестели глаза под разгладившимся лбом.
— Я не хотел тебе верить, — сказал он, — но ты оказалась права в этом… Ведь ты говорила, что они убьют Смолинцева.
— Что ты собираешься делать?
— Я не могу вступать в соглашение с людьми, убившими моего лучшего друга. Ведь нет сомнения в том, что он был убит по приказу Воронина.
— Ты хочешь бежать?
— Да!
— Тише. — Она схватила его за руку, потом осторожно выглянула за дверь и вернулась к Алексею. — Не говори так громко. !
— Ты поможешь мне? — Он взял ее голову обеими руками и заглянул прямо в глаза. — Ты поможешь мне?
Она словно нехотя высвободилась и сказала со странной недоброй полуулыбкой на губах:
— Ну вот… и ты, и ты покидаешь меня. Я в самом деле проклята. Самое обидное, что во всех этих разлуках виновата не я.
— Беги вместе со мной!
— От себя не убежишь, Алеша, — тихо возразила она, как будто это была не восемнадцатилетняя девушка, а мудрая, много испытавшая женщина.
— Помоги мне, — тихо, в тон ей, попросил Савичев. — Я не знаю, как мне быть, но вместе с тобой мне не страшно ничего.
— Конечно, я помогу тебе, — почти равнодушно кивнула она, — без меня ты ничего не сумеешь. Сделаем так. Эдик, тот ублюдок с «Пентхаузом», что говорил с нами, сидит у запертой двери, ключей у него наверняка нет.
Это любимая подстраховка Воронина. Ключи у Косого, у Гены Косова, это такой здоровенный жирный козел, что играет под нами в карты с Саньком.
— Почему именно у Косого?
— А он после Башкова и Нагиева у этих дядиных мудозвонов главный. Но он уж больно здоровый, тебе с ним не справиться, даже если бы он был один. Сделаем проще. Я спущусь к ним и выпью вина, или водки, или чего они предложат. А в стакан этой парочке я подсыплю снотворного. Через полчаса будут как мешки с дерьмом — воняет, но не брыкается.
— Так они ж тебя…
— Не успеют, — коротко ответила Юля. — Косой уже под хмельком, а Санек вообще импотент.
— А ты с ними уже спала? — спросил Савичев и отчего-то зажмурился. Оказалось, не напрасно. На его голову обрушился мощный удар, и звонкий голос Юли выкрикнул почти в самое ухо:
— Ax ты, сучий выблядок, мать твою так! Да чтоб тебе яйца бантиком вязать — не перевязать, гандон ты с плесенью! Да я тебе хер на эспандеры порублю, козлина ты долбозвонная!
Я те, на хрен, жопу на британский флаг четвертую, урод!
Савичев от неожиданности аж икнул и, открыв глаза, увидел прямо перед собой смеющееся лицо Юли. Он открыл было рот, но ее тонкие пальчики прижались к его губам, велев замолчать. И тут он понял: она разыгрывала сцену ссоры, потому что пойти к охранникам после многочасового сидения в ванне с ним, Савичевым, могло показаться подозрительным.
Юля тем временем еще раз звонко огрела его по физиономии и продолжила серию проклятий, упомянув при этом такие особенности его анатомии, а равно и ряд возмутительных поступков его родственников, о которых он и не подозревал.
Вошел Косой, здоровенный двухметровый детина, небритый с неделю и с такой же волосяной порослью на голове.
— Э, хорош колотить клиента, Юлька! — пробасил он. — Ты его так совсем замочишь, бедолагу!
— Да этот лошара уж больно тут мне косорезит, — ответила она, и Алексей не узнал ее голоса, так развязно и грубо прозвучал он.
— Да ты, видать, его загоняла. Ну чисто умаялся пацан, — сказал Косой.
— Ладно, засохни, ты.
Амбал ухмыльнулся.
— Пойдем лучше с нами по коньячку пройдемся, — предложил он, обнимая Юлю за талию.
— И то дело, — сказала она, стряхивая его руку с себя, — покатит, Гена.
— Какой еще Гена? — поморщился Косой. — Гена, Гена… ну чисто как лоха кличешь.
— Бывай, хоккеист! — Она подмигнула Савичеву, скосив при этом левый угол рта, и ушла, оставив его в мучительном недоумении: а что, если она действительно лгала ему и сейчас кинет в трудную минуту?..
А если нет, тогда она просто великолепная актриса.

 

Юля оказалась в самом деле достойной последнего определения. Потому что она вернулась, и на ее лице не было написано ни тени тех эмоций, что так сконфузили и смутили Савичева.
Она выглядела суровой и усталой, короткое платье было измято и сильно порвано на левом плече, и клок ткани беспомощно болтался, открывая высокую красивую грудь. Но даже при виде этой груди, еще носящей следы его ласк и поцелуев, Алексею не захотелось продлить пребывание в этой квартире ни на минуту.
— Они что… хотели…
— Хотели, — сказала она холодно, — да не успели. Кобели поганые.
Она разжала кулак, и Алексей увидел в ее ладони связку ключей.
— Они действительно были у Косого. Теперь ты свободен. С Эдиком справишься сам, без меня. Те двое спят крепким сном.
— А ты?
— Что — я? Ты хочешь, чтобы я бежала с тобой? Но зачем?
— Как зачем? — Он не находил слов, чтобы выразить все то, что клокотало в его груди. — Тебе нельзя оставаться здесь. Ты пойдешь со мной.
Она покачала головой:
— Лучше будет, если я останусь. Зачем мне идти с тобой? Я живу в свое удовольствие, у меня все есть, этот жалкий инцидент со снотворным легко списать на тебя, тем более что и я приняла приличную дозу его.
— Господи, зачем? — изумился он.
— Ну а как иначе незаметно подпоить их?
Я еще не вырубилась только потому, что у меня в крови целая россыпь психостимуляторов, — устало вымолвила она и упала на диван. — Через минуту я засну… быть может, навсегда. Кто знает, каково действие всего этого чертова коктейля?
— Мы еще встретимся, — серьезно сказал он и опустил ладонь на ее бледный высокий лоб. На нежном виске едва заметно пульсировала синяя жилка, и он легко коснулся ее пересохшими губами.
— Не надо, Алеша, — ответила она. Он подумал, что сейчас она заплачет, но она не заплакала, а только произнесла:
— Ты иногда вспоминай меня. А почему?.. Почему я не пошла с тобой, тогда все было бы так просто… так просто умереть.
— Что ты говоришь, Юля? — пробормотал он и поразился тому, как жалко прозвучал его голос.
— Я говорю, что думаю… Вот все вы думаете, что такого не бывает… такого не бывает. А я, глупая девочка, я… боюсь сойти с ума от любви к тебе. Я больна, да, Алеша? Ведь это может говорить лишь пси… психически ненормальный человек… да?., да?..
Последние слова она произнесла слабым, затухающим голосом, закрыв глаза, и через минуту глубокое дыхание окончательно убедило его в том, что она крепко спит.
Странная, нелепая, божественная.
Он переложил ключи из ее обмякшей ладони в свой карман, поцеловал ее порозовевшие губы и начал спускаться вниз по лестнице.

 

— А, хоккеист! — приветствовал его Эдик. — Как самочувствие после Юлиных заморочек?
— Превосходно, — ответил Савичев, поравнявшись с креслом охранника. Эдик с интересом повернул голову, разглядывая его, и в тот же самый миг ударом локтя в основание черепа Савичев вырубил незадачливого охранника.
Потом взял ключи и, быстро подобрав их к замкам, открыл дверь.
Он был свободен, но эта свобода почему-то не доставила ему радости. Он оглянулся на дверь, где оставалась чудная девушка, которой он был обязан всем. Дверь хлопнула…
Назад: Глава 7 СОГЛАШЕНИЕ
Дальше: Глава 9 ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ ПОГОНИ