Глава 9
По гужевым дорогам меня трясло недолго.
Уже через пятнадцать-двадцать минут я поняла, что мы въехали в какой-то населенный пункт: лаяли собаки, и доносились другие, характерные для обитаемого жилья звуки.
Скорее всего, это была деревня, одна из трех, расположенных в нескольких километрах от кемпинга.
Мандибуля, замедливший ход мотоцикла, остановил его и хлопнул меня по… не скажу, куда конкретно, это неважно, и прогудел:
— Ну, типа приехали, мадам, сейчас и отдохнем!
Меня поставили на ноги, и в этот момент, несмотря на то, что у меня кепка все еще была надвинута на глаза, я замечательно сориентировалась и тут же, повернувшись боком, пнула ногой мотоцикл, на котором приехала.
Мандибуля крякнул от неожиданности и отъехал в сторону.
С меня сняли наконец-то эту дурацкую кепку, и я смогла оглядеться.
Помогший мне Геноцид отошел на шаг и пробормотал:
— С тобой только поговорят, Тань, все будет нормально!
Я промолчала, потому что все равно ничего не могла ответить из-за скотча, и отвернулась от Геноцида.
Ничего не понимая в происходящем и не желая смириться со своим положением пленницы, я готовилась к активному сопротивлению, а тут еще этот ушастик мне шепчет что-то успокаивающее!
Мы оказались перед самым входом в обыкновенный деревенский домик средней паршивости. Трое байкеров полукругом поставили перед домом свои мотоциклы, а Мандибуля, прихрамывая — наверняка от моего точного удара, — подошел и, примирительно улыбнувшись, проговорил:
— Кончай рыпаться, все равно не справишься! Пошли в дом.
Но я еще порыпалась, правда, и это оказалось бесполезно. Единственное, чего я добилась, так это того, что меня и здесь понесли на руках и, надо признаться, опять довольно-таки бережно.
Меня посадили на потертый диванчик во второй комнате, стоящий под навесными шкафчиками. Подсуетившийся Геноцид робко принес мою сумку и положил ее на круглый обшарпанный стол, стоящий посередине комнаты.
Мандибуля рухнул рядом и вытянул ноги.
— Ну вот мы и дома, мамочка, — сказал он и резким движением сдернул скотч с моих губ.
— Ну ты, ночной кошмар на мотоцикле, — отплевываясь и морщась от неприятного зуда вокруг рта, проговорила я, — может быть, и свои дурацкие наручники снимешь? Или это уже слабо? Хочешь употребить в таком виде?
Мандибуля ухмыльнулся, промолчал и выдернул из кармана связку ключиков.
— Если твой не потерялся, то сейчас же и сниму, — объяснил он, — руки-то давай, чего прячешь?
Я повернулась к нему спиной и подставила руки, Мандибуля повозился немного, бормоча что-то себе под нос, и замок наручников отщелкнулся.
Я с удовольствием растерла занемевшие руки и, расслабившись, поудобнее устроилась на диване.
— Ты не обижайся на меня, — пустился в объяснения Мандибуля. — Мне с тобой вот так, — он провел ребром ладони по горлу, — в натуре, вот так переговорить нужно, а я вас, баб, знаю. Вас нужно сначала мешком по тыкве съездить и только потом объяснять, чего хочешь, иначе вы понимать не способны. Конституция такая.
— Какая еще конституция? — переспросила я, напрягаясь для того, чтобы высказать этому хаму кое-что приятное.
— А такая, — вяло высказался Мандибуля. — У вас вся жизнь как один критический день. Что-то недодумано в вашей конструкции, точно тебе говорю.
Открылась дверь, и в комнату вошел Геноцид с трехлитровой банкой, наполненной розовым вином.
— Винишка крепленого вмажем, что ли, для тонуса? — спросил меня Мандибуля. — Или у меня тут еще вишневый компот где-то есть. — Он потыкал пальцем вверх, имея в виду шкафчик. — Если ты трезвенница, то и это можно устроить.
Потянувшись, он взял стул и поставил его перед нами. Не глядя поднял руку вверх, открыл на ощупь навесной шкафчик и вынул из него две эмалированные кружки.
— Для тонуса выпью запросто, а за знакомство с тобой не буду, — дружелюбно ответила я, краем глаза замечая, что пистолет очень аппетитно выглядывает из кармана Мандибули, а сам Мандибуля ведет себя как-то расслабленно.
Геноцид, пряча глаза и имея вид самый дурацкий, потому что очень старался показать, что со мною незнаком, хотя это было и глупо, вышел из комнаты, но почти сразу же вернулся с миской слив.
— Ну давай, — Мандибуля махнул рукой, Геноцид вышел и плотно прикрыл за собою дверь.
Мандибуля разлил вино, поднял свою кружку и, в три глотка осушив ее, крякнул, вытерев рот ладонью.
Я не стала подражать всяким невоспитанным мужланам, отпила немного, держа кружку обеими руками, потому что при желании любой предмет может стать оружием, даже такой утилитарный.
— Ну что, так и будешь молчать? — повернулся ко мне Мандибуля и убрал с лица радостную улыбку. — Планы изменились, что ли? А почему тогда я не в курсах?
— А можно узнать, о чем ты вообще говоришь? — спросила я, неожиданно заводясь и не желая скрывать этого. — Тебе от меня что конкретно нужно? Или тебе поговорить не с кем? Заведи себе попугая!
— Ты зачем приехала в кемпинг?! — вдруг заорал Мандибуля, приблизившись ко мне вплотную, так что мне пришлось даже отпрянуть. — Только не ври, что отдыхать! Так не отдыхают!
— Согласна, — кивнула я, — а тебе-то что до этого?
Мандибуля помолчал, потом, сопя, вынул из кармана порыжевшей футболки мятую пачку сигарет «Мальборо лайт» и дешевую зажигалку. Пачку он протянул мне.
— Ты курить-то умеешь? — спросил он.
— Еще бы! — ответила я, беря сигарету и прикуривая от поднесенной зажигалки.
— Я понимаю, что из-за этого некстати подвернувшегося покойника поднялся небольшой кипеш, — проговорил Мандибуля, пуская дым в потолок. — Может, ты была и права, что ушла в подполье. Но сколько же можно темнить, а? А верно, что менты подозревают тебя? — без перехода спросил он, бросая на меня пронзительный взгляд.
Я помимо желания облизнула губы и едва не выругалась. Еле сдержавшись, хмуро ответила:
— Есть у них такая смешная идейка. Не самая, конечно, лучшая, надо признаться.
— А когда у них бывали хорошие идеи? — искренне удивился Мандибуля. — Менты — они и в Африке менты. Ну хватит лирики. Короче: как я понимаю, деньги должны быть у тебя. Верно я скумекал?
Я с интересом посмотрела на него и промолчала.
Мандибуля крепко сжал губы, вскочил с дивана и пробежал взад-вперед по комнате.
Дверь приоткрылась, и показалось вытянутое красное лицо Геноцида.
— Чего тебе? — рявкнул на него Мандибуля, и Геноцид, вздрогнув, исчез, прикрыв за собою дверь.
— Я тебя понимаю, — быстро заговорил Мандибуля, — конечно, говорить такие вещи опасно для здоровья, но я тебя раскусил. Ведь что получается, смотри…
Мандибуля от волнения даже затушил о столешницу свою сигарету и, тихо выругавшись, выдернул из пачки другую.
— А получается у нас с тобой, мамочка, интересная такая картинка.
Мандибуля взял себя в руки и сел на прежнее место.
— Я не спрашиваю, для чего ты слила Валерия. Если это не помешает нашему делу, то пусть это останется твоей маленькой тайной. Все будет нормалек, без обмана. Если хочешь видеть товар — в любое время. — Мандибуля бросил взгляд в окно и уточнил: — Начиная с утра, конечно.
Он замолчал и взглянул на меня. Я тоже продолжала молчать, потому что поняла две важные вещи.
Точнее, одну важную, а вторую важнейшую.
Получалось, что мой друг Мандибуля — разыскиваемый Азизбегяном продавец и максимум к обеду мне нужно найти сто тысяч долларов, чтобы моя умная головка удержалась на красивой шейке.
Сообразив это, я задумчиво погладила себя по шее.
Если Мандибуля уверен, что я покупатель, то где же настоящий покупатель? Или сделка по каким-то неизвестным для Мандибули причинам сорвалась, или покупатель просто не может встретиться с ним.
Мандибуля, прищурившись, смотрел на меня и все ждал, что я ему скажу, а я продолжала молчать.
— Эти вечно пьяные братки — твоя охрана? — спросил Мандибуля. — Можешь не отвечать. Как только я тебя увидел сегодня у Витьки, сразу все понял. Да и сам Витька признался. А иначе и не объяснишь все дела.
— Ты о чем? — устало спросила я.
Флегматизм я демонстрировала внешне. Внутри я быстро соображала, и первой мыслью было, разумеется, как бы мне отсюда удрать с наименьшими для себя, родной, потерями.
— Я о чем! — с самодовольной улыбкой повторил Мандибуля. — Да все о том же! Не знаю уж, как мы разминулись на том перекрестке! Я, наверное, подъехал чуть раньше — и представляешь: там стояла красная «девятка» с тарасовскими номерами и рядом с ней какая-то мамочка!
— Да? — осторожно спросила я.
— Верняк! Я подкатил к ней, все как договаривались, представляюсь, а оказывается, что это вообще какая-то левая телка да еще с двумя ментами. Их, правда, в тот момент не было! Сезон, знаешь ли, сюда прет вся Россия. В следующий раз, когда приедешь за товаром, будет легче, мы уже друг друга будем хорошо знать.
Я вежливо промолчала, обдумывая вскрывшийся пласт информации. Мандибуля понял мое молчание по-своему.
— Товар хороший, ты не беспокойся.
Он встал и, повернувшись лицом ко мне, наклонился и двумя руками приподнял переднюю часть дивана, на котором мы до этого оба сидели, а сейчас я осталась одна. Если бы я даже захотела, то не успела бы вскрикнуть — так резко он все это проделал.
Ногой Мандибуля вытолкнул из-под дивана потертую спортивную сумку и уронил диван на место.
— Сейчас и посмотришь, — слегка запыхавшись, проговорил он и сел на свое место.
Нагнувшись, Мандибуля поднял сумку с пола и поставил себе на колени.
— Как я тебя не обнаружил, то сразу же стал звонить по всем адресам, — продолжил он, — мне говорят: «Нет, все о’кейно, они выехали, ждите». Тут, сама понимаешь, возникает сплошной жим-жим: вы клиенты для нас новые, мы продавцы для вас новые. Все имеют право друг друга подозревать, это, кстати, нормально, в слишком говенное время живем.
Мандибуля чиркнул «молнией» сумки и из вороха разных вещей достал плотный полиэтиленовый пакет, набитый белым порошком.
— Держи, — бросил он пакет мне.
Пришлось поймать.
— Так и будем перекидываться? — спросила я. — Ни на вкус, ни на глаз я не определю качество очистки. Вижу только, что достаточно белый, значит, должен быть хорошим. Или ты его зубной пастой покрасил?
— Смешно, — согласился Мандибуля и забрал пакет, — у нас постоянный канал, и нам нужны постоянные клиенты. Поэтому в качестве ты не разочаруешься. Фирма веников не вяжет!
Он убрал пакет обратно в сумку, а сумку поставил на пол.
— Я почему так и переволновался, что тебя не встретил. — Мандибуля ногой откинул сумку в сторону. — Нам нельзя терять лицо: канал нужно перерабатывать. Я даже к гоблинам сунулся, они тоже что-то про «герыча», ну героин то есть, говорили в шашлычной. Я подумал — не тебе, так им сдам, а они крупную партию не тянут, — Мандибуля презрительно скривился, — я намеками с ними перебазарил и все понял сразу — трепачи. А потом вдруг менты откуда-то высыпались, да не наши, а тоже леваки какие-то…
— А зачем ты сегодня полез к Валерии? — наконец нарушила я свое молчание, потому что молчать дальше уже было неприлично.
Мандибуля кивнул и рассмеялся.
— Я думал, что ты — это она, и пошел объясниться. Думал так: курьер пропал, что могло помешать? Убийство, конечно же. Мне показалось логичным, что, опасаясь слежки ментов, она сидит у себя и никуда не выходит. Я спокойно пришел и попытался поговорить, а она разверещалась так, словно я ее трахать собрался. Фантазии у баб, скажу я тебе, развиты чересчур, но только в одном направлении.
Мандибуля нагнулся вперед и, взяв банку в руки, снова наполнил свою кружку. Покосившись на мою, он плеснул и в нее.
— Ну а когда я тебя увидел у Витьки, — продолжил он, — то меня как током шибануло, тут я все понял, а потом и Витька подтвердил. Я тебе скажу, что ты баба с головой, это редко бывает среди вашего брата. И Витьку ты здорово обработала. За что, можно узнать?
Мандибуля отпил глоток из кружки и подождал ответа.
— Он мне спать мешал, — равнодушно ответила я, — вот как ты сейчас, например.
Мандибуля замер с кружкой у рта и принужденно рассмеялся.
— Сейчас уйду, мамочка. Но на всякий случай поимей в виду: я буду спать за дверью, а за окном двое моих пацанов. Ты любишь по ночам из окон выпрыгивать?
— Ага, с детства балуюсь, — охотно подтвердила я. — А скажи, когда ты от Валерии убегал, ментов не видел?
— А их здесь и нет, — усмехнулся Мандибуля. — Они днем уехали и раньше завтрашнего дня не появятся. Короче, с утра смотришь товар, и мы быстро все решаем. Ладненько?
Мандибуля потянулся, протяжно, со звуковым сопровождением зевнул и почти добродушно посмотрел на меня.
— Спи спокойно, дорогой товарищ, — проговорил он, взял свою сумку с товаром, вышел из комнаты и хлопнул дверью.
Я осталась одна.
Первые минуты просидела в задумчивости, соображая, в какую же историю я сейчас ввалилась, потом встала, подошла к двери, прислушалась к звукам, доносившимся из-за нее, выключила свет, на цыпочках подкралась к окну и выглянула во двор.
Сначала ничего не увидела, потом зрение настроилось на полумрак, и я разглядела шагах в десяти двух байкеров, развалившихся на земле и о чем-то беседующих.
Один из них был Геноцид. Следовательно, за охранника его можно было не считать.
Я нащупала свою сумку, принесенную вместе со мною — теперь она валялась на столе, — и вынула из нее замшевый мешочек.
Привычно перекатав кости в ладони, я высыпала их на подоконник — это было самое освещенное место в комнате — и посмотрела на расклад: 17+10+33 — «Вы должны нести ответственность за того, кого приручили».
Я вздохнула.
Кости однозначно говорили, что использовать окно как способ избавиться от неприятностей не стоит: суровый воин Геноцид может от этого пострадать больше всех.
Я как-то привыкла дружить со своей совестью и поняла, что остается только один выход, а именно — через дверь. Точнее, через Мандибулю.
Настроение у меня сразу же упало, но ничего не поделаешь.
Я подошла к двери и слегка приоткрыла ее.
Мандибуля сидел в повидавшем виды кресле и сам с собою играл в шахматы.
Увидев меня, он кивнул и ощерился:
— Чего тебе? Драпать, что ли, собралась? Так лучше не серди меня, мамочка.
Я пожала плечами.
— Пока мне некуда идти. Я счет хотела узнать.
Мандибуля, нахмурившись, взглянул на шахматную доску, потом поднял на меня глаза.
— Думаю, что один — один, — честно ответил он, — в любом случае я не проигрываю. А ты думаешь по-другому?
Я чуть было не ляпнула, что конечно же, но решила сдержаться.
— Не хочешь поиграть здесь? — предложила я ему, раскрывая дверь шире.
— Во что? — спросил он и, резво соскочив с кресла, направился ко мне.
Мне не понравилась его готовность, и, чтобы хоть как-то притормозить его прыть, я сделала непонимающее лицо, напомнила:
— Доску забыл, Каспаров! А без нее не игра!
Мандибуля тормознулся, посмотрел на меня как на самую распоследнюю дуру, почесал свой давно уже не бритый подбородок и, пробормотав:
— Ну как скажешь! — сгреб фигуры в карманы, сложил шахматную доску, сунул ее под мышку, тут же вспомнил о спортивной сумке, нагнулся, взял ее и пошел ко мне в комнату.
Я вернулась к дивану, села и закурила.
Мандибуля, войдя в комнату, нащупал левой рукой выключатель; я зажмурилась, и тут одновременно с его первым шагом раздались два негромких сухих щелчка.
Я вжалась глубже в подушки дивана и открыла глаза.
Мандибуля, уронив шахматную доску на пол и безвольно опустив руки, стоя покачался несколько секунд и плашмя упал на пол лицом вниз. Рядом с ним, соскользнув с его плеча, упала и спортивная сумка.
Я подскочила к нему, присела и с трудом перевернула уже безвольное тело на спину.
На груди Мандибули расплывалось кровавое пятно.
Приложив ладонь к шее, я поняла, что пульса нет.
Выдернув из кармана Мандибули пистолет, я подняла голову и прислушалась.
Два байкера, которые, по замыслу, должны были продолжать дежурить снаружи, что-то выкрикивая, с топотом и ругательствами бросились бежать.
Я подскочила к окну и осторожно выглянула.
Своих стражей я уже не увидела.
Только слышались их возгласы: «Вон он! Стой, гад!»
Я быстро огляделась, подумала и бросила на пол одну из подушек с дивана. Потом подумала еще раз и достала из шкафчика недавно предлагавшуюся мне банку вишневого компота.
Подошло ее время, и я решила с помощью компота устроить маленький макияж. Немножко пошалить, так сказать, и замести следы.
Я вскрыла банку и столовой ложкой нарисовала на полу лужу с неровными краями. Потом той же ложкой провела капельный путь к дивану, столу, положила одну кружку на пол и запачкала и ее. Последние живописные штрихи я нанесла уже около двери.
Все любопытствующие, и мой ловкий снайпер в первую очередь, будут убеждены, что Мандибулю убили с первой же попытки, как оно, к сожалению, и случилось на самом деле, а истекающая кровью Таня еле-еле уползла куда-нибудь недалеко зализывать многочисленные раны.
А может быть, уже где-то и умирает, не про меня будь сказано.
Взглянув в последний раз на Мандибулю, я перекинула обе сумки — свою и его — через плечо и выскочила в следующую комнату, а пройдя в сени и нащупав засов, отодвинула его, выглянула из-за двери.
Во дворе стояла темень и тишина.
Прикрыв за собой дверь, я легкими шагами помчалась прочь из этого населенного пункта.
Куда бежала — не знаю, но буквально уже через несколько шагов я оказалась на окраине деревни.
Вдали светились какие-то огоньки. Подумав, что это мой надоевший уже до оскомины и нервной чесотки кемпинг, я направилась к нему. И не ошиблась.
Ночь уже перевалила за половину, когда я, спотыкаясь от усталости, добралась наконец-то до первого домика и, не рассуждая сложно и долго, толкнулась в ближайшие кусты.
Стараясь не шуметь, подкралась к стене домика и услыхала приглушенные мужские голоса.
Сразу обнаружив, что домик занят и мне в лучшем случае светит ночлег на земле, я с этим и смирилась.
Проклиная в сердце все курорты и всю рок-музыку, я свернулась клубочком на травке, и глаза мои сами собой начали слипаться.
Однако сразу мне все-таки уснуть не удалось. Я услышала, что продолжающие разговаривать между собой мужчины проходят мимо меня.
Я вовсе не собиралась подслушивать, еще чего! Я просто лежала и не могла не услышать — разве меня можно в этом винить?
Их было двое.
— Слышь, Блендамед, — устало проговорил один, — а ты уверен, что у нее есть оружие?
— По крайней мере, должно быть, я так думаю, — ответил Блендамед.
Рядом со мною упала недокуренная сигарета.
Оба гоблина тяжело поднялись по ступенькам домика и, хлопнув дверью, вошли в него.
Вся моя расслабуха куда-то вмиг подевалась, и я, обругав себя за малодушие и выйдя из кустов, побрела к домику Валерии. Мне захотелось срочно с нею переговорить.
В самом деле: если я не сплю, то почему это должно получаться у нее?
