Глава 8
После пары-тройки дней этого сумасшедшего безделья, то бишь жарким июньским утром, госпожа Иванова проснулась с одной-единственной — весьма бредовой к тому же — мыслью: мои так называемые «шпиены» — любители действуют вопреки всем законам детективного жанра. Адрес мой они знают и, куда бы я ни пошла, добросовестно следуют по пятам. Вообще-то согласно любой мало-мальски разумной логике меня давно должны были украсть. С целью добывания полезной информации. Или устранения ненужного свидетеля.
Тем не менее я вот уже которое утро просыпаюсь в собственной постели — с пустым желудком и абсолютной ахинеей в голове. Просто безобразие!
Вот и сегодняшний день, судя по всему, не грозит Танечке никакими погонями, выстрелами и ударами подушкой по голове, а лишь тоскливым ожиданием звонков от Кирсанова или мартовского котяры. Скучно, граждане.
Чем бы заняться?
Ну, для начала не мешает встать с постели и сварить кофе. Затем сделать парочку бутербродов. Потом съесть их. Вот и план мероприятий на ближайшие сорок — сорок пять минут.
Я накинула халат и, не обнаружив возле дивана тапочек, босиком побрела на кухню.
Ну вот, день не задался. Как только что выяснилось, у меня закончился кофе. Неприятно. Чая тоже нет. Оставаться, что ли, Танечке без завтрака? Ну уж нет. Придется проигнорировать строгое Кирино распоряжение «сидеть дома и не высовываться» и отправиться за покупками. Не помирать же, в самом деле, с голоду.
* * *
Славный денек выдался. Солнышко припекает. Настроение замечательное. Аж петь хочется, и не страшно, что слуха нет. Абсолютный музыкальный слух — далеко не главное в жизни. Есть вещи и поважнее.
Причем гораздо важнее. Например, вон та серая «восьмерка», которая села мне на «хвост» и, похоже, не собирается с него слезать. Ну никуда без провожатых!
Эй, дяденька, будьте добры, поосторожнее — вы меня поцарапаете. Не меня, конечно, машину, но… Да куда ж ты лезешь! Спокойнее, джигит, спокойнее, я все равно от тебя уйду. Сейчас мы плавненько свернем направо, затем вот в этот переулочек, дальше будет арка, ворота…
О, черт!
Я выругалась. Ворота заперты. Назад дороги нет: новенькая «восьмерка» замечательного мышиного цвета — будь она проклята! — перекрыла проезд. Завязла, Татьяна Александровна, по самые уши. И хвост.
Лучше бы послушалась подполковника и осталась в родных пенатах. Голодная.
А теперь соображай, что предпринять и что с тобой могут сделать ухмыляющиеся дяди в серых «Жигулях». Явно, не накормят.
Сетовала на отсутствие приключений, так получи сполна. Только уже не хочется.
Зато очень хочется позвонить Кирсанову. Впрочем, сотовый со мной. Позвонить-то как раз проблем не составляет. Причем чем раньше я это сделаю, тем лучше.
Да, и дверцы нужно запереть. Немедленно.
Так, молодец. Теперь наберем номер кирсановского телефона. Спокойно, без паники.
— Подполковник Кирсанов на связи, — услышала я спокойный голос и сразу почувствовала себя лучше.
— Значит, так, Киря. Я здорово влипла. У меня мало времени, поэтому буду говорить быстро. Нужна твоя помощь, записывай адрес…
— Как проехать? — коротко спросил Киря, записав мое местонахождение.
Я объяснила.
— В общем, сижу в машине, запертая со всех сторон. Очень удобно взрывать. А вылезать — страшно.
— В общем, — передразнил подполковник, — сиди, где сидишь, и бойся себе потихоньку. Мы выезжаем.
Кирсанов бросил трубку.
А стекла у моей «девятки», между прочим, не бронированные. Ничего не стоит получить пулю в затылок. Почему же дядечки медлят?
Бр-р!.. Даже мурашки побежали. Я крепко зажмурилась и стала медленно сползать с сиденья. Внизу, конечно, не так комфортно, как за рулем, зато безопаснее.
Ой! Что такое? Что-то маленькое и жесткое больно уперлось в ногу. Кажется, оно лежит в кармане. Сейчас посмотрим. В случае чего, пригодится для самообороны.
Елки-палки, до чего неудобно. Тесные какие-то автомобили стали, господа. Ни тебе повернуться, ни развернуться… К тому же все время задеваю головой о руль.
Так-так-так… Вот оно, «маленькое и жесткое» — это газовый баллончик. Почти полный. Почему-то я не вынула его, когда переодевалась в джинсы. И как сейчас выяснилось, весьма кстати. Замечательно.
Правда, если меня решат взорвать или застрелить, баллончик вряд ли поможет. Скорей бы Киря приехал. Недалеко ведь…
Глупое положение. К тому же крайне неудобное физически. Везет тебе, Танька, на всякие дурацкие ситуации. Ну и что будем делать? «Кости», что ли, бросить? По-моему, заветный замшевый мешочек должен лежать в сумочке. А где лежит сумочка? «Игла в яйце, яйцо в утке…» Ага, ридикюль тут, на переднем сиденье. Интересно, как бы я доставала данный предмет, если б он находился сзади?
Поерзала, усаживаясь удобнее. Ноги затекли. Прижалась спиной к дверце, уткнулась носом в колени.
Куда, в конце концов, подевался подполковник с ребятами?
Любопытно, а что делают эти, в серой «восьмерке»? Уже ставят какую-нибудь взрывчатку или пока лишь обсуждают, как бы получше данное злодейство сотворить?
Но возле машины тихо. И ничего, кроме грязной стены арки, не видно. И еще ворота ржаво-зеленые, пропади они пропадом. Кому пришло в голову их запереть?
Ладно, гадать так гадать. Может, в последний раз перед кончиной… И мне до такой степени стало жалко себя, любимую, что я готова была заплакать.
А за воротами, между прочим, жизнь кипела: машины ездят, люди туда-сюда ходят, торопятся куда-то, и всем совершенно безразлично, что я, несчастная, тут пропадаю.
«Кости» пропали.
Впрочем, нет, нашлись. Вот они, родимые. Мешочек развязался, и они выкатились.
Так что же меня ждет в ближайшие полчаса?
«20+25+1» — «Много хорошего Вам подарят звезды, особенно если Вы увлекаетесь сельским хозяйством».
О, безусловно, увлекаюсь! Только тем и занимаюсь. Делать мне больше нечего. А ежели Танечке наплевать на сельское хозяйство, то звездам, стало быть, наплевать на Танечку? Нет, такой расклад вещей мне не нравится. Бред какой-то.
Но что все-таки происходит за пределами моего автомобильчика? Эти, в «восьмерке», — им давно уже пора что-нибудь предпринять. Или меня измором берут?
И в это время в лобовое стекло тихонько постучали. Я вздрогнула. Подняла глаза, и…
Не стану подавлять свои слабости! Я люблю тебя, Киря!
Подполковник помог мне выбраться из машины. Ой, как затекли ноги! Прошла несколько шагов на полусогнутых… Поясница тоже болит.
— Ох! Спасибо тебе, Владимир Сергеевич, выручил из беды. Мама родная, до чего меня всю перекорежило… Слушай, Кирсанов, а как вам удалось все так бесшумно провернуть?
— Что провернуть? — с ухмылкой вопросил Киря.
— Ну-у, в смысле — я ничего не слышала. Прислушивалась, прислушивалась… А тут ты так неожиданно…
— Да не было ж никого! — не выдержал добрый «младший чин» Кочетков. — Мы подъехали, видим — стоит ваша «девятка»; тишина кругом и нет никого. Товарищ подполковник сказал, что мы, наверное, опоздали и вас уже убили.
— Ты еще доложи, какими словами товарищ подполковник выругался, — проворчал Кирсанов.
— М-да… Слушайте, а вы действительно опоздали, господа, берегущие меня милиционеры. Вам бы чуть-чуть поторопиться — и преступники были бы, как это у вас говорится, «пойманы и обезврежены».
— Нет, какова наглость! — возмутился подполковник. — Вместо того чтобы сидеть дома, как ей было велено, она отправляется неизвестно куда, неизвестно зачем, да еще на собственной машине…
Простите-извините, мне нужно было твою взять, служебную.
— …да еще никого не предупредив, да еще какими-то закоулками и тупиками…
— Видишь ли, товарищ Кирсанов, Танечке кушать очень хотелось.
— Ну и что? Ты хочешь сказать, что завтракаешь в машине? Кстати, — Киря взглянул на часы, — скоро уже обед.
— Неостроумно. Я хочу сказать, что у меня дома закончились все подукты. Абсолютно все, понимаешь?
— Понимаю, — кивнул подполковник. — Но предупредить меня ты все-таки могла бы.
Пожалуй, могла бы. Но не захотела.
Однако куда подевались мои преследователи? Я же видела, что светлая «восьмерка» перекрыла мне путь; потом из нее вышли два «гражданина» в чем-то джинсовом, синем — очень похожие друг на друга, только один блондин, а другой чуть темнее — и направились в мою сторону…
— А затем… затем я сползла с кресла под руль и больше ничего не видела. Но, думаю, мне подложили какую-нибудь взрывчатку. И укатили.
— Ерунда, — перебил Киря. — Взрывчатка отсутствует. Сама же видела, ребята сейчас возились.
Действительно, меня как-то незаметно отвели на безопасное расстояние… Однако поставили спиной к автомобилю. И что я при этом должна была видеть, кроме двух физиономий: насмешливой — подполковника и глуповато-добродушной — «младшего чина»?
— Значит, так! — твердо сказал Кирсанов. — Ребята закончили, все в порядке. Можно ехать домой. Кочетков проводит. И носа из квартиры не высовывай, ясно?
— Володя, я же кушать хочу, — заскулила я жалобно. — Может быть, с голоду помру прямо сейчас, понимаешь!
Подполковник задумался. Видимо, голодная, ну и, конечно, какая бы то ни было другая смерть госпожи Ивановой пока не входила в его планы.
— Ладно, — буркнул он. — Делаем так: вы с Саньком едете домой, а, скажем, Федечкин минут через двадцать завозит тебе продукты. Идет? Федечкин!
Подбежал парнишка, как и ожидала — юный, румяный, синеглазый, холостой. Последнее, потому что обручальное кольцо отсутствовало. Молча выслушал поручение Кирсанова, молча взял под козырек, молча испарился.
— А деньги? — спохватилась я.
— Федечкин!
Парнишка вернулся, взял у меня деньги, кивнул, отдал честь — исчез.
— Какой «разговорчивый» мальчик, — поделилась я с Сашей по дороге домой.
— Костя Федечкин? Он — да, он — такой…
Очень содержательное изречение.
* * *
Опасения наши не оправдались — не оказалось светлой «восьмерки» возле моего подъезда. Слава богу! Я вздохнула с облегчением. Кочетков покосился на меня, покачал головой, но ничего не сказал.
Какая-то ты, Танечка, трусливая стала в последнее время. Сдерживать себя надо, голубушка. А с другой стороны — какого черта! Посидели бы они сами — Саша и Киря — под рулем, каждую минуту ожидая или взрыва, или выстрела! Идет тут, понимаешь, осуждает, головой качает, мысли всякие нехорошие про меня думает. Тоже мне — мыслитель!
Короче говоря, я до такой степени разозлилась, что в квартиру бедного доброго Сашу не пустила — распрощалась на пороге. Тот повздыхал, повздыхал: «Я ж, это… Мне ж от товарища подполковника попадет… Что я смогу объяснить…» — и покорно удалился.
Да, выпало мне приключение… Ну ничего. Сейчас я тут посижу, отдохну — прямо здесь, в прихожей… Потом приедет еда…
Звонок. Это, конечно, Федечкин с продуктами. Спасибо тебе, молчаливый Костя Федечкин, милый исполнительный человечек! Открыла дверь.
На пороге стояло нечто лохматое и полупьяное — в рваной рубахе, залатанных джинсах и видавших виды кроссовках. Явно не Федечкин.
— Здорово! — вежливый гражданин попался. Даже улыбается — противно, правда. — А я, стало быть, по твою душу.
Я хотела дверь захлопнуть, но он не дал мне этого сделать.
Ну, ежели по мою душу — следовательно, это ангел смерти. Что-то не нравится мне он. Мерзкий какой-то. И на ангела не похож вовсе. Сейчас как дам ему по морде…
Как ни странно, не испугалась. А оказалось, напрасно. И Кочеткова зря выгнала. Потому что тип, явившийся «по мою душу», пребольно схватил меня за руку и поволок вниз по лестнице. Работающий лифт он проигнорировал.
Мои душераздирающие вопли и попытки вырваться привели лишь к тому, что Танечке зажали рот и приставили нож к горлу — ржавый, кстати. Ослабить мертвую хватку «посланника небес» не удалось…
Так и выволок на улицу. Сунул в стоявшую близко к подъезду машину. Как какую-нибудь змеюку в мешок.
— Вот! Укусила, гадина.
— Так тебе и надо, — услышала я бархатный завораживающий голос. Что-то знакомое… Интонации, может быть? Или выговор? — Здравствуй, красавица.
— Привет.
— Ну что, милочка, прокатимся?
Терпеть не могу, когда меня обзывают «милочкой»! А красивый баритон похож на мурлыканье Тулузова. Мне снова попался «кот». Да он и похож на кота. Холеный такой… Но еще больше — на бегемота: гладенький, лоснится весь. И ухмыляется мерзопакостно. Это ж надо: такому чудовищу — и такой голос! Несправедлива матушка-природа.
Куда, кстати, меня везут?
А второго, вернее первого, того, который меня приволок, я точно где-то видела. Сейчас скажу… На рынке я его видела! Ну конечно — ошивался там некто около палатки с шубами. Теперь, значит, за моей персоной прибыл. Что делать будем, Танечка?
Так. Выехали на Петровский тракт. Сворачивать покуда некуда, можно сосредоточиться на этих двух типах, особенно — на предположениях о том, что они со мной собрались сделать. Застрелят-зарежут? Вряд ли… После — может быть, но сначала им нужно чего-то от меня добиться. Чего?
— Слушай, дорогая, у нас к тебе дело есть, — машина резко затормозила, и я, сидя возле дверцы, ударилась головой о стекло.
— О, елки!
— Не надо ругаться, дорогая. Послушай меня внимательно, — тот, что сидел за рулем, обернулся. — Брось ты это дело, а?
Сейчас скажет: «Ну чего ради тебе, молодой и красивой, рисковать своей жизнью, совать нос куда не следует…»
— Ну зачем тебе, красивой, молодой, рисковать своей жизнью… — закончить фразу «бегемот» не успел: я не выдержала и фыркнула.
— Славыч, эта гадюка над нами издевается, — хрипло изрек тот, что сидел рядом с ним.
Здорово же я им досадила, ежели они меня иначе как пресмыкающейся не называют. Не дай бог, будут палками бить.
— Ты запомни, дорогая… — вновь начал Славыч.
Но ведь Саша наверняка не успел далеко уйти. И Федечкин вскоре должен был подъехать. Неужели никто ничего не видел, не слышал?
— …поэтому я просто настаиваю, чтобы ты одумалась…
— Что, простите? Прослушала.
— Нет, говорю же я — издевается! — вспылил сосед «бегемота».
— Повторяю последний раз, — не повышая голоса, заявил водитель. — Ты слишком много знаешь, чтобы мы могли просто так тебя отпустить.
Все-таки прибьют.
— Однако мы люди гуманные… — продолжал Славыч.
Обещать — что угодно обещать, лишь бы вырваться из их лап. А потом сразу — к Кире. Но тут же раздалось:
— Да она тебе щас чего только не наплетет. Ангелом перепуганным прикинется. С крылышками. И немедля к менту своему рванет — на этих самых крылышках.
Телепат проклятый!
— Не страшно, — миролюбиво заметил Славыч. — Девочка она неглупая, должна понимать, что никто ее, само собой разумеется, на волю выпускать не станет…
— А чего ж тогда? — поинтересовался хрипатый «телепат».
— Мы можем предложить девочке выбор… как помереть — легкой смертью или чуть-чуть помучиться?
Я съежилась. Даже думать не хотелось об этом.
«Бегемот» еще долго распространялся, какие они с другом замечательные, но я перестала слушать. Пугаете? Пожалуйста, продолжайте в том же духе. Танечка не намерена вникать в сей глупый монолог — ей и без того страшно.
— Славыч, — прервал вдруг «телепат» блистательную речь своего товарища. — Глянь-ка… — ткнул грязным пальцем куда-то вбок.
Зеркальце! Сзади творится что-то, что сильно обеспокоило этого типа. Оглянулась. Наши! Ура! Значит, кто-то все-таки видел…
«Бегемот» нецензурно выругался — завернул нечто многоэтажное, явно забыв о приличиях.
— Славыч, гони!
Машина рванула с места. О-о, мама родная! Киря, миленький, спаси меня. Ну пожалуйста, что тебе стоит.
— Славыч, скорее!
Чем помочь нашим? Завопить, стукнуть обоих по головам? Тогда они меня сами стукнут — причем навсегда. Не пойдет…
Дорога, поля, кусты, поля, поля, снова жалкие кустики — все мелькает так, что даже голова закружилась… Дома… Вот это гонка! Нет, здесь не дома — дачи. Въезжаем в дачный поселок. Первая, вторая, третья… Фу-ух!
Остановились. Что делать? Оглянулась — наши отстали. Черт!
Нет, ежели меня не тронули сразу, следовательно, не убьют и сейчас. Для чего-то я им крайне необходима. Иначе давно бы прибили и выбросили на дорогу. Значит, будем визжать, кусаться, царапаться и все такое прочее.
А-а-а-а… Ох! Темнота перед глазами… ой как плохо…
Я, по обыкновению, все испортила…
* * *
Очнулась в полной темноте.
Сверху капает вода. На меня. Холодная. Поэтому я, видимо, и пришла в себя так быстро.
Относительно быстро. Часы с подсветкой показали, что без сознания я пролежала около двух часов.
Душно очень. Темно и жутко. Так, мне страшно — следовательно, я еще жива. Это хорошо. Как мы себя чувствуем? Архибезобразно. Голова гудит… Чем они меня стукнули, монтировкой, что ли? Хоть не пробили, и то ладно. Руки-ноги целы? Вроде бы…
Интересно, где я нахожусь? Скорее всего, в каком-нибудь подвале. Или подполе. А может, на чердаке. Нет, все-таки в подвале — сыро потому что.
С трудом поднялась. Ой, шум в ушах какой, и искры из глаз — того и гляди, подвал подожгу.
Так. Будем мыслить логически. Раз здесь такая духота, следовательно, помещение небольшое. А если помещение маленькое, значит, где-то рядом должна быть стена. Не может не быть — иначе я упаду. Протянула руку — и сейчас же отдернула: фу, какая гадость! Стена скользкая, липкая, мокрая… Бр-р! Села. Неприятно, надо сказать, сидеть на холодном мокром бетонном полу.
Ну-с, каким образом выбираться будем, Татьяна Александровна?
Мой карцер находится явно не под домом: такую сырость в доме разводить не станут. Скорее всего, это погреб. Только без съестных припасов. Жаль — кушать очень хочется.
Вода, кажется, начала прибывать… По-моему, лежала я еще на относительно сухом полу. Чегой-то не нравится мне все это, граждане…
Однако не на подъемном же кране меня сюда опускали! Должна быть лестница. Или ступени. Или какая-нибудь потайная дверь. Придется все-таки обследовать стены.
Вновь встала. Хоть бы шум в голове прекратился…
Рядом кто-то невидимый чавкнул два раза и затих. От страха метнулась в противоположную сторону — ударилась плечом о скользкие кирпичи. Стена. Ну и куда направимся? Подальше от чавкающего существа…
Передернуло от мысли, что, пока я лежала без сознания, оно по мне ползало.
Шагнула влево. Что ж мои мучители не догадались прибраться-то здесь; все-таки не кого-нибудь — меня заперли. Ох, жизнь!.. Шлеп-шлеп. Голова болит… Шлеп-шлеп. Воды — почти по щиколотку. Откуда она набирается? Может, это бассейн?
Ежели вода будет прибывать такими темпами, я долго не выдержу — захлебнусь и утону. Поэтому надо срочно искать выход.
Шлеп-шлеп. А пауков тут нет? Впрочем, вряд ли — слишком сыро. До чего же стена мерзкая! Вот уже угол. Шесть шагов. Повернули…
Чав!
Ой, мама! Я взвизгнула.
Оно затаилось где-то совсем близко. Я тоже замерла, с перепугу зацепив ногу за ногу, как цапля. Чав! И хрюкает. Это жаба, конечно. В принципе ничего страшного… в принципе… Но боюсь я их. Жуткие они, скользкие какие-то… Опять же, бородавки от них, говорят…
Однажды меня заперли на чердаке. Тоже, конечно, приятного мало, но там хоть не было лягушек. Там было сухо и шуршали мыши. А к мышкам я хорошо отношусь.
…Пять, шесть, семь, восемь. Шесть на восемь, значит. Маловато помещеньице. Интересно, какова глубина этого колодца? И где, в конце концов, лестница?
Ну-с, Танечка, соберись с силами… и духом… и обследуй еще две стены.
Шлеп-шлеп.
Тревожат две вещи. Во-первых, как отсюда выбраться? Даже если я сумею подняться по лестнице (ежели таковая существует), крышка — или дверь — моей тюрьмы наверняка заперта. И во-вторых, почему снаружи так тихо? Меня привезли на чью-то дачу — это я помню, — причем на дачу сравнительно недалеко от шоссе… Выволокли из машины… Там был большой двор… дом огромный… множество хозяйственных построек… А потом меня тюкнули по голове двадцатитонной гирей, и я потеряла сознание.
Чав!
Ма-а-ма-а!..
— Слезь с меня, скользкая дрянь!
— Она тут! Товарищ подполковник, тут, в подвале.
— Я тут, совсем тут! Киря, солнышко… Саша… кто-нибудь, достаньте меня отсюда…
