III. Фрида

Гостиница была внешне очень похожа на постоялый двор, где остановился К. Видно, в Деревне вообще больших внешних различий ни в чем не делали, но какие-то мелкие различия замечались сразу – крыльцо было с перилами, над дверью висел красивый фонарь. Когда они входили, над ними затрепетал кусок материи – это было знамя с графским гербом. В прихожей они сразу натолкнулись на хозяина, обходившего, как видно, помещения: своими маленькими глазками то ли сонно, то ли пристально он мимоходом оглядел К и сказал: «Господину землемеру разрешается входить только в буфет». – «Конечно, – сказала Ольга, тут же вступаясь за К., – он только провожает меня». Но неблагодарный К. отнял руку у Ольги и отвел хозяина в сторону. Ольга терпеливо осталась ждать в углу прихожей. «Я бы хотел здесь переночевать», – сказал К. «К сожалению, это невозможно, – сказал хозяин, – вам, очевидно, ничего не известно. Гостиница предназначена исключительно для господ из Замка». – «Может быть, таково предписание, – сказал К. – но пристроить меня на ночь где-нибудь в уголке, наверно, можно». – «Я был бы чрезвычайно рад пойти вам навстречу, – сказал хозяин. – Но, не говоря уже о строгости предписания, о котором вы судите как посторонний человек, выполнить вашу просьбу невозможно еще потому, что господа из Замка чрезвычайно щепетильны, и я убежден, что один вид чужого человека, особенно без предупреждения, будет им невыносим. Если я вам позволю тут переночевать, а вас случайно – ведь случай всегда держит сторону господ – увидят тут, то не только я пропал, но и вы сами тоже. Звучит нелепо, но это чистая правда». Этот высокий, застегнутый на все пуговицы человек, который, уперев одну руку в стену, а другую в бок, скрестив ноги и слегка наклонившись к К., разговаривал с ним так доверительно, казалось, не имел никакого отношения к Деревне, хотя его темная одежда походила на праздничное платье крестьянина. «Я вам вполне верю, – сказал К., – да и важность предписания я никак не преуменьшаю, хотя и выразился несколько неловко. Но я хотел бы обратить ваше внимание только на одно: у меня в Замке значительные связи, и они вскоре станут еще значительнее, а это вас защитит от опасности, которая может возникнуть из-за моей ночевки тут, и мои знакомства вам порукой в том, что я в состоянии полностью отплатить за любую, хотя бы мелкую услугу». – «Знаю, – сказал хозяин и повторил еще раз: – Это я знаю». К. уже хотел уточнить свою просьбу, но слова хозяина сбили его, и он только спросил: «А много ли господ из Замка ночует сегодня у вас?» – «В этом отношении сегодня удачный день, – сказал хозяин как-то задумчиво, – сегодня остался только один господин». Но К. все еще не решался настаивать, хотя надеялся, что его уже почти приняли, и он только осведомился о фамилии господина из Замка. «Кламм», – сказал хозяин мимоходом и обернулся навстречу своей жене, которая выплыла, шумя очень поношенным, старомодным платьем, – перегруженное множеством рюшей и складок, платье все же выглядело вполне нарядно, оно было городского покроя. Она пришла за хозяином – господин начальник что-то желает ему сказать. Уходя, хозяин обернулся к К., словно решать вопрос о ночевке должен не он, а сам К. Но К. ничего не мог ему сказать, он совершенно растерялся, узнав, что именно его начальник оказался тут. Не отдавая себе отчета, он чувствовал себя гораздо более связанным присутствием Кламма, чем предписаниями Замка. К. вовсе не боялся быть тут пойманным в том смысле, как это понимал хозяин, но для него это было бы неприятной бестактностью, как если бы он из легкомыслия обидел человека, которому он обязан благодарностью; вместе с тем его очень удручало, что в этих его колебаниях уже явно сказывалось столь пугавшее его чувство подчиненности, зависимости от работодателя и что даже тут, где это ощущение было таким отчетливым, он никак не мог его побороть. Он стоял, кусая губы, и ничего не говорил. Прежде чем исчезнуть за дверью, хозяин еще раз обернулся и взглянул на К. Тот посмотрел ему вслед, не двигаясь с места, пока не подошла Ольга и не потянула его за собой. «Что тебе понадобилось от хозяина?» – спросила Ольга. «Хотел здесь переночевать», – сказал К. «Но ведь ты ночуешь у нас?» – удивилась Ольга. «Да, конечно», – сказал К. и предоставил ей самой разобраться в смысле этих слов.

В буфете – большой, посредине совершенно пустой комнате – у стен около пивных бочек и на них сидели крестьяне, но совершенно другие, чем на постоялом дворе, где остановился К. Они были одеты чище, в серо-желтых, грубой ткани платьях, с широкими куртками и облегающими штанами. Все это были люди небольшого роста, очень похожие с первого взгляда друг на друга, с плоскими, костлявыми, но румяными лицами. Сидели они спокойно, почти не двигаясь, и только неторопливым и равнодушным взглядом следили за вновь пришедшими. И все же оттого, что их было так много, а кругом стояла такая тишина, они как-то подействовали на К. Он снова взял Ольгу под руку, как бы объясняя этим свое появление здесь. Из угла поднялся какой-то мужчина, очевидно знакомый Ольги, и хотел к ней подойти, но К., прижав ее руку, повернул ее в другую сторону. Никто, кроме нее, этого не заметил, а она не противилась и только с улыбкой покосилась в сторону.

Пиво разливала молоденькая девушка по имени Фрида. Это была невзрачная маленькая блондинка, с печальными глазами и запавшими щеками, но К. был поражен ее взглядом, полным особого превосходства. Когда ее глаза остановились на К., ему показалось, что она этим взглядом уже разрешила многие вопросы, касающиеся его. И хотя он сам и не подозревал об их существовании, но ее взгляд убеждал его, что они существуют. К. все время смотрел на Фриду издалека, даже когда она заговорила с Ольгой. Дружбы между Ольгой и Фридой явно не было, они только холодно обменялись несколькими словами. К. хотел их подбодрить и потому непринужденно спросил: «А вы знаете господина Кламма?» Ольга вдруг расхохоталась. «Чего ты смеешься?» – раздраженно спросил К. «Вовсе я не смеюсь», – сказала она, продолжая хохотать. «Ольга еще совсем ребенок», – сказал К. и перегнулся через стойку, чтобы еще раз поймать взгляд Фриды. Но она опустила глаза и тихо сказала: «Хотите видеть господина Кламма?» К. спросил, как это сделать. Она показала на дверь тут же, слева от нее. «Тут есть глазок, можете через него посмотреть». – «А что скажут эти люди?» – спросил К., но она только презрительно выдвинула нижнюю губку и необычайно мягкой рукой потянула К. к двери. И через маленький глазок, явно проделанный для наблюдения, он увидел почти всю соседнюю комнату.

За письменным столом посреди комнаты в удобном кресле с круглой спинкой сидел, ярко освещенный висящей над головой лампой, господин Кламм. Это был толстый, среднего роста, довольно неуклюжий господин. Лицо у него было без морщин, но щеки под тяжестью лет уже немного обвисли. Черные усы были вытянуты в стрелку. Криво насаженное пенсне поблескивало, закрывая глаза. Если бы Кламм сидел прямо у стола, К. видел бы только его профиль, но, так как Кламм резко повернулся в его сторону, он смотрел прямо ему в лицо. Левым локтем Кламм опирался о стол, правая рука с зажатой в ней сигарой покоилась на колене. На столе стоял бокал с пивом, но у стола был высокий бортик, и К. не мог разглядеть, лежали ли там какие-нибудь бумаги, но ему показалось, что там ничего нет. Для пущей уверенности он попросил Фриду заглянуть в глазок и сказать ему, что там лежит. Но она и без того подтвердила ему, что никаких бумаг там нет, она только недавно заходила в эту комнату. К. спросил Фриду, не уйти ли ему, но она сказала, что он может смотреть сколько ему угодно. Теперь К. остался с Фридой наедине. Ольга, как он заметил, пробралась к своему знакомому и теперь сидела на бочке, болтая ногами. «Фрида, – шепотом спросил К., – вы очень хорошо знакомы с господином Кламмом?» – «О да! – сказала она. – Очень хорошо». Она наклонилась к К. и игриво, как показалось К., поправила свою легкую, открытую кремовую блузку, словно с чужого плеча попавшую на ее жалкое тельце. Потом она сказала: «Вы помните, как рассмеялась Ольга?» – «Да, она плохо воспитана», – сказал К. «Ну, – сказала Фрида примирительно, – у нее были основания для смеха. Вы спросили, знаю ли я Кламма, а ведь я… – И она невольно выпрямилась, и снова ее победный взгляд, совершенно не соответствующий их разговору, остановился на К. – Ведь я его любовница». – «Любовница Кламма?» – сказал К., и она кивнула. «О, тогда вы для меня… – И К. улыбнулся, чтобы не вносить излишнюю серьезность в их отношения. – Вы для меня важная персона». – «И не только для вас», – сказала Фрида любезно, но не отвечая на его улыбку. Однако К. нашел средство против ее высокомерия. «А вы уже были в Замке?» – спросил он. Это не подействовало, потому что она сказала: «Нет, не была, но разве мало того, что я работаю здесь в буфете?» Честолюбие у нее было невероятное, и, как ему показалось, она хотела его удовлетворить именно через К. «Верно, – сказал К., – вы тут в буфете, должно быть, работаете за хозяина». – «Безусловно, – сказала она, – а ведь сначала я была скотницей на постоялом дворе “У моста”». «С такими нежными ручками?» – сказал К. полувопросительно, сам не зная, хочет ли он ей польстить или на самом деле очарован ею. Руки у нее и вправду были маленькие и нежные, хотя можно было их назвать и слабыми и невыразительными. «Тогда на них никто не обращал внимания, – сказала она, – и даже теперь…» К. вопросительно посмотрел на нее, но она только тряхнула головой и ничего больше не сказала. «Конечно, – сказал К., – у вас есть свои секреты, но не станете же вы делиться ими с человеком, с которым вы всего полчаса как познакомились, да и у него еще не было случая рассказать вам все о себе». Но это замечание, как оказалось, было не совсем удачным: оно словно пробудило Фриду из какого-то оцепенения, выгодного для К. Она тут же вынула из кожаного кармашка, висевшего на поясе, круглую затычку, заткнула глазок и сказала К., явно стараясь не показывать ему перемену в отношении: «Что касается вас, я все знаю. Вы землемер. – И добавила: – А теперь мне надо работать». И пошла на свое место за стойкой, куда уже подходили то один, то другой из посетителей, прося ее наполнить пустую кружку. К. хотел незаметно переговорить с ней еще раз, поэтому он взял со стойки пустую кружку и подошел к ней. «Еще одно слово, фройляйн Фрида, – сказал он. – Ведь это необыкновенное достижение – и какая нужна сила воли, чтобы из простой батрачки стать буфетчицей, – но разве для такого человека, как вы, этим достигнута окончательная цель? Впрочем, я зря спрашиваю. По вашим глазам, фройляйн Фрида, пожалуйста, не смейтесь надо мной, видна не только прошлая, но и будущая борьба. Но в мире столько препятствий, и чем выше цель, тем препятствия труднее, и нет ничего зазорного, если вы обеспечите себе помощь человека хоть и незначительного, невлиятельного, но тоже ведущего борьбу. Может быть, мы могли бы с вами поговорить спокойно, наедине, а то смотрите, как все на нас уставились». – «Не понимаю, что вам от меня нужно, – сказала она, и в ее голосе против воли зазвучала не радость жизненных побед, а горечь бесконечных разочарований. – Уж не хотите ли вы отбить меня у Кламма? О господи!» И она всплеснула руками. «Вы меня разгадали, – сказал К., словно ему наскучило вечное недоверие, – именно таков был мой тайный замысел. Вы должны бросить Кламма и стать моей любовницей. Что ж, теперь я могу уйти. Ольга! – крикнул К. – Идем домой!» Ольга послушно скользнула на пол с бочонка, но ее тут же окружили приятели и не отпускали. Вдруг Фрида сказала тихо, угрожающе посмотрев на К.: «Когда же я могу с вами поговорить?» – «А мне можно тут переночевать?» – спросил К. «Да», – сказала Фрида. «Значит, можно остаться?» – «Выйдите с Ольгой, чтобы я могла убрать этих людей. Потом можете вернуться». – «Хорошо», – сказал К., в нетерпении поджидая Ольгу. Но крестьяне не выпускали ее, они затеяли пляску, окружив Ольгу кольцом; под выкрики, по очереди выскакивая из круга, крепко обнимали ее за талию и несколько раз кружили на месте; хоровод несся все быстрее, крики, жадные, хриплые, сливались в один. Сначала Ольга со смехом пыталась прорваться сквозь круг, но теперь, с растрепанными волосами, только перелетала из рук в руки. «Вот каких людей ко мне посылают!» – сказала Фрида, сердито покусывая тонкие губы. «А кто они такие?» – спросил К. «Слуги Кламма, – ответила Фрида. – Вечно он приводит их за собой, а я так расстраиваюсь. Сама не знаю, о чем я сейчас с вами говорила, господин землемер, и если что не так – простите меня, и все из-за этих людей. Никого хуже, отвратительнее я не знаю, и такому сброду я вынуждена подавать пиво. Сколько раз я просила Кламма оставлять их дома, уж если мне приходится терпеть слуг всех других господ, то хотя бы он мог бы меня уважать, но никакие просьбы не помогают, за час до его прихода они врываются сюда, как скотина в хлев. Но сейчас я их прогоню на конюшню – там им и место. Если бы вас тут не было, я бы сейчас же распахнула эти двери – пусть Кламм сам их выгоняет». – «А разве он ничего не слышит?» – спросил К. «Нет, – сказала Фрида. – Он спит». – «Как? – воскликнул К. – Спит? Но когда я заглядывал в комнату, он сидел за столом и вовсе не спал». – «А он всегда так сидит, – сказала Фрида. – Когда вы на него смотрели, он уже спал. Разве я иначе позволила бы вам туда заглядывать? Он часто спит в таком положении, вообще эти господа много спят, даже непонятно почему. Впрочем, если бы он столько не спал, как бы он мог вытерпеть этих людишек? Теперь мне самой придется их выгонять». Она взяла кнут из угла и одним прыжком, неуверенным, но высоким – так прыгают барашки, – подскочила к плясавшим. Сначала они решили, что прибавилась еще одна танцорка, и вправду было похоже, будто Фрида сейчас бросит кнут, но она его сразу подняла вверх. «Именем Кламма! – крикнула она. – На конюшню! Все – на конюшню!» Тут они поняли, что с ними не шутят: в непонятном для К. страхе отступили назад, под чьим-то толчком там открылись двери, повеяло ночным воздухом, и все исчезли вместе с Фридой, которая, очевидно, загоняла их через двор на конюшню.

Во внезапно наступившей тишине К. вдруг услышал шаги в прихожей. Ища укрытия, К. метнулся за стойку – единственное место, где можно было спрятаться. Правда, ему не запрещалось находиться в буфете, но так как он тут собирался переночевать, то не стоило попадаться кому-нибудь на глаза. Поэтому, когда дверь действительно открылась, он нырнул под стойку. И хотя там ему тоже грозила некоторая опасность быть замеченным, но все-таки можно было довольно правдоподобно оправдаться тем, что он спрятался от разбушевавшихся крестьян. Вошел хозяин. «Фрида!» – крикнул он и стал ходить взад и вперед по комнате.

К счастью, Фрида скоро вошла, ни словом не упомянув о К., пожаловалась на слуг, а потом прошла за стойку, надеясь там найти К. Он дотронулся до ее ноги и почувствовал себя в безопасности. Так как Фрида ничего о К. не сказала, о нем заговорил хозяин. «А где же землемер?» – спросил он. По всей видимости, он вообще был человек вежливый, с хорошими манерами, благодаря постоянному и сравнительно свободному общению с вышестоящими господами но с Фридой он говорил особо почтительным тоном, и это бросалось в глаза, потому что он продолжал оставаться работодателем, а она его служанкой, хотя, надо сказать, весьма дерзкой служанкой. «Про землемера я совсем забыла, – сказала Фрида и поставила свою маленькую ножку на грудь К. – Наверно, он давным-давно ушел». – «Но я его не видел, – сказал хозяин, – хотя все время стоял в передней». – «А здесь его нет», – холодно сказала Фрида. «Может быть, он спрятался, – сказал хозяин. – Судя по его виду, от него можно ждать чего угодно». – «Ну, на это у него смелости не хватит», – сказала Фрида и крепче прижала К. ногой. Что-то в ней было веселое, вольное, чего К. раньше и не заметил, и все это вспыхнуло еще неожиданней, когда она внезапно проговорила со смехом: «А вдруг он спрятался тут, внизу? – Наклонилась к К., чмокнула его мимоходом и, вскочив, сказала с огорчением: – Нет, тут его нету». Но и хозяин удивил К., когда вдруг сказал: «Мне очень неприятно, что я не знаю наверняка, ушел он или нет. И дело тут не только в господине Кламме, дело в предписании. А предписание касается и вас, фройляйн Фрида, так же, как и меня. За буфет отвечаете вы, остальные помещения я обыщу сам. Спокойной ночи! Приятного сна». Не успел он уйти из комнаты, как Фрида уже очутилась под стойкой, рядом с К. «Мой миленький! Сладкий мой!» – зашептала она, но даже не коснулась К.; словно обессилев от любви, она лежала на спине, раскинув руки; видно, в этом состоянии счастливой влюбленности время ей казалось бесконечным, и она скорее зашептала, чем запела какую-то песенку. (К. думал больше о Кламме, чем о Фриде. Он завоевал Фриду, и это требовало срочного изменения планов, в руках у него теперь такой инструмент власти, который, пожалуй, всю его работу в деревне делает излишней.) Вдруг она встрепенулась – К. все еще лежал неподвижно, погруженный в свои мысли, – и стала по-ребячески теребить его: «Иди же, здесь внизу можно задохнуться!» Они обнялись, маленькое тело горело в объятиях у К.; в каком-то тумане, из которого К. все время безуспешно пытался выбраться, они прокатились несколько шагов, глухо ударились о двери Кламма и затихли (лежа почти без одежд, ибо успели сорвать их друг с друга руками, а то и зубами,) в лужах пива и среди мусора на полу. И потекли часы, часы общего дыхания, общего сердцебиения, часы, когда К. непрерывно ощущал, что он заблудился или уже так далеко забрел на чужбину, как до него не забредал ни один человек, – на чужбину, где самый воздух состоял из других частиц, чем дома, где можно было задохнуться от этой отчужденности, но ничего нельзя было сделать с ее бессмысленными соблазнами – только уходить в них все глубже, теряться все больше. И потому, по крайней мере в первую минуту, не угрозой, а, скорее, утешительным проблеском показался ему глубокий, повелительно-равнодушный голос, позвавший Фриду из комнаты Кламма. «Фрида», – сказал К. ей на ухо, словно передавая зов. С механическим, уже как бы врожденным послушанием Фрида хотела вскочить, но тут же опомнилась, сообразив, где она находится, потянулась, тихо засмеялась и сказала: «Да разве я к нему пойду, никогда я к нему больше не пойду!» К. хотел ее отговорить, хотел заставить ее пойти к Кламму, стал даже собирать обрывки ее блузки, но сказать ничего не мог – слишком он был счастлив, держа Фриду в объятиях, слишком счастлив и слишком перепуган, потому что ему казалось: уйди от него Фрида – и уйдет все, что у него есть. И, словно чувствуя поддержку К., Фрида вдруг сжала кулак, постучала в дверь и крикнула: «А я с землемером! А я с землемером!» Кламм, конечно, сразу замолчал. Но К. встал, опустился возле Фриды на колени и оглядел комнату в тусклом предрассветном полумраке. Что случилось? Где его надежды? Чего мог он теперь ждать от Фриды, когда она так его выдала? Вместо того чтобы идти вперед осторожно, как того требовала значительность врага и цели, он целую ночь провалялся в пивных лужах – теперь от вони кружилась голова. «Что ты наделала? – сказал он вполголоса. – Теперь мы оба пропали». – «Нет, – сказала Фрида, – пропала только я одна, зато я тебя заполучила. Не беспокойся. Ты только посмотри, как эти двое смеются». – «Кто?» – спросил К. и обернулся. На стойке сидели оба его помощника, немного сонные, но веселые; так весело бывает людям, честно выполнившим свой долг. «Чего вам тут надо?» – закричал на них К., словно они во всем виноваты. Он оглянулся, ища кнут, который вечером был у Фриды. «Должны же мы были найти тебя, – сказали помощники, – вниз к нам ты не пришел, тогда мы пошли искать тебя у Варнавы и наконец нашли вот тут. Пришлось просидеть здесь целую ночь. Да, служба у нас не из легких». – «Вы мне днем нужны, а не ночью, – сказал К. – Убирайтесь!» – «А теперь уже день», – сказали они, не двигаясь с места. И действительно, уже наступил день, двери открылись, крестьяне вместе с Ольгой, о которой К. совсем забыл, ввалились в буфет. Ольга была оживлена, как вечером, и, хотя и одежда и волосы у нее были в плачевном состоянии, она уже у дверей стала искать глазами К. «Почему ты со мной не пошел к нам? – спросила она чуть ли не со слезами. – Да еще из-за такой бабенки!» – добавила она и повторила эту фразу несколько раз. Фрида, исчезнувшая на минутку, вошла с небольшим узелком белья. Ольга печально стояла в стороне. «Ну, теперь мы можем идти», – сказала Фрида. Было понятно, что она говорит о постоялом дворе «У моста» и собирается идти именно туда. К. встал рядом с Фридой, за ним – оба помощника. В таком порядке двинулись. Крестьяне с презрением смотрели на Фриду, что было вполне понятно – слишком строго она с ними обходилась до сих пор. Один даже взял палку и сделал вид, что не пропустит ее, если она не перепрыгнет через эту палку, но достаточно было одного ее взгляда, чтобы его отогнать. Выйдя на заснеженную улицу, К. облегченно вздохнул. Такое это было счастье – оказаться на свежем воздухе, что даже дорога показалась более сносной; а если бы К. снова очутился тут один, было бы еще лучше. Придя на постоялый двор, он сразу поднялся в свою каморку и лег на кровать, а Фрида постелила себе рядом, на полу. Вслед за ними в комнату проникли и помощники, их прогнали, но они влезли в окошко. К. слишком устал, чтобы еще раз их выгнать. Хозяйка собственной персоной поднялась наверх, чтобы поздороваться с Фридой, та ее называла «мамашей»; начались непонятно-восторженные приветствия с поцелуями и долгими объятиями. Вообще покоя в этой каморке не было, то и дело сюда забегали служанки, громко топая мужскими сапогами, что-то приносили, что-то уносили. А когда им нужно было что-то достать из битком набитой кровати, они бесцеремонно вытаскивали вещи из-под лежавшего там К. С Фридой они поздоровались как со своей. Все же, несмотря на беспокойство, К. пролежал весь день и всю ночь. Фрида ухаживала за ним. Когда он наконец встал на следующее утро, освеженный и отдохнувший, уже пошел четвертый день его пребывания в Деревне.