Олег оказался на месте. Обрадовавшись моему появлению, он пригласил меня в кафе, чтобы перекусить, а заодно и обсудить мое предложение. В принципе, я и сама могла бы за себя постоять, не бог весть какие киллеры парни Рыжего, но для Олега такое мероприятие пошло бы в графу об обезвреженных бандитах. Так почему бы не оказать услугу своему давнишнему приятелю? И потом, мне так надоело, мягко говоря, общение с представителями наших органов, что я даже с удовольствием рассказала о предстоящем покушении Олегу.

— Значит, он дал им три дня, ты говоришь? — весело переспросил меня Олег, доедая цыпленка табака.

Мы сидели в открытом кафе на тарасовском Арбате, мимо которого сновали озабоченные житейскими делами горожане.

— Ага, — кивнула я, доставая сигареты.

— Тогда сделаем следующим образом, — Олег начал делиться со мной своим планом, — ты мне составишь график твоих уходов и приходов домой на ближайшие два дня, остальное я беру на себя. Возможно, ты даже не заметишь моих хлопцев, но не волнуйся, они всегда будут рядом.

— Да я не волнуюсь, — усмехнулась я, — ты что, забыл, с кем имеешь дело?

— Не забыл, — немного смутился Олег, — но все-таки двое киллеров, да еще два водителя, которые, возможно, тоже будут вооружены…

— Да все будет в порядке, Олег.

— Можно подумать, что это меня собираются убивать, — он пожал плечами, — ладно, мне пора. Не забудь график, — он не позволил мне заплатить за обед и, попрощавшись, отправился на работу.

Ободренная таким пониманием и заступничеством, я поехала на встречу с Кожуховым. Вмешательство в дело Стригунова было мне весьма полезно именно тем, что могло избавить меня от разборок с гвардией Пал Василича в момент, когда я буду занята другим, более важным, делом. Ибо я чуяла, что вся эта катавасия имеет более глубокие корни, чем просто сведение счетов с неугодным предпринимателем, убитым на поляне, или что-то в этом роде.

На Димку Кожухова можно было положиться. В школе и потом, учась в юридическом, он не выпячивался, не задирал носа, но всегда стремился помочь, если, например, кто-нибудь обращался к нему за консультацией. У Димки была миловидная жена, очень женственная и терпеливая, дочка, которая посещала детсад. В общем, он был обычным человеком. Единственное, что его отличало от многих ему подобных сверстников, это дьявольское прилежание и целеустремленность. Отсутствие странностей и чудачеств компенсировалось этими ценными жизненными качествами, делая Димку надежным партнером и хорошим семьянином. Он всегда радовал глаз армейской выправкой, чистой рубашкой с галстуком, ладно сидящими на нем брюками и пиджаками и приветливым выражением на лице. Я даже подшучивала над ним: мол, не похож ты, Дима, на прокурора, больно лицо у тебя мягкое и добродушное.

Димка ждал меня за круглым столиком в глубине зала. Единственное, что я успела, отправляясь на «свидание», это подушиться недавно купленными духами, снять бейсболку, поправить волосы и расцвести улыбкой. Он тоже заулыбался, увидев меня.

— Привет, сто лет не виделись, — он подался ко мне, и на миг мне показалось, что мы сейчас поцелуемся.

— Рада тебя видеть. Что-то ты ничего не заказал…

— Жду тебя. Что будешь?

Я взяла меню. К нам подошла официантка, высоченная блондинка с короткой стрижкой и татуированным предплечьем. Она была одета в темное платье без рукавов и белый передник, в одном из карманов которого виднелся маленький блокнотик.

— Что-нибудь экзотическое, — сощурила я глаза, — а-а, у вас шашлык есть! — Я по-детски обрадовалась. — Конечно, это не так уж и экзотично, но пару дней назад я была близка к тому, чтобы поесть в лесу шашлыка, только моя мечта не осуществилась. Почему бы не наверстать упущенное?

— Значит, шашлык, — деловито стала записывать в свой миниатюрный блокнотик официантка, — еще что?

— Мне тоже шашлык, — поддержал меня Кожухов, — и еще дайте нам один салат из помидоров с огурцами, — он вопросительно взглянул на меня, я кивнула, — два салата, — поправился он, — мягкое мороженое с шоколадным сиропом, кофе и апельсиновый сок.

— А выпить? — озадаченно уставилась на Димку официантка.

— Я за рулем, — он снова поднял на меня глаза.

— Я тоже, — улыбнулась я.

Официантка понимающе кивнула и зашагала к стойке.

— Тебе удалось что-нибудь выяснить? — без обиняков спросила я, горя нетерпением.

— Ну, — пожевал губами Димка, — что тебе сказать… Следствие ведется, но…

— Что но? — округлила я глаза.

— Ты же знаешь, как медленно работает машина, — вздохнул Димка.

— Что тебе сказал Гуньков? — Я пристально смотрела на помощника прокурора и не могла понять причину его замешательства и неохоты говорить.

— Танюша, — дружески похлопал он меня по руке, — все идет как надо. Только старлей жаловался, что наказать этих злодеев будет очень трудно.

— Почему это? — изумилась я.

— Видишь ли, доказать, что те трое, один из которых отдал богу душу, совершили нападение, очень трудно. Твой товарищ сам открыл им дверь… — принялся вяло объяснять он.

— Но ведь таких случаев сколько угодно. Бывает, человек открывает дверь знакомому, а тот его — бабах топором по голове и прет из квартиры золото, бриллианты, аудио— и видеотехнику! Это ж как дважды два! — не унималась я. — А ты мне говоришь, что Витька, мол, сам открыл дверь! Бред какой-то!

— Я передаю тебе лишь то, что мне сказал Гуньков, я не могу отвечать за его действия, — холодно поправил меня Димка.

— Но ты же прокурор! С твоей точки зрения это нормально? — требовательно спросила я.

Кожухов кривовато усмехнулся и пожал плечами. Да что это с ним? Заколдованный круг! Загипнотизировали, что ли, наше правосудие? Я была не просто огорчена, я была расстроена. Одно дело, когда вам не доверяет какой-то старлей или капитан, но совсем другое, когда ваш друг, которого вы знаете со школьной скамьи, придя на встречу с вами и пообещав что-то узнать, вдруг выдает вам такое!

— Гуньков также сказал, что выстрел мог произойти по чистой случайности.

— Но у меня есть свидетели! — едва сдержалась я, чтобы не закричать.

— Там и без твоих ребят масса свидетелей нашлась. В общем, Тань, пошли ты куда подальше тех бандитов. Если будут приставать, звони в милицию, — как-то смущенно и одновременно с оттенком раздражения пробормотал Кожухов.

— И как они себя чувствуют, эти двое, чудом оставшиеся в живых? — ехидно полюбопытствовала я.

— Переживают, наверное, — усмехнулся Димка.

— Это с тобой Гуньков поделился? — язвительно поинтересовалась я.

— Сколько тебя знаю, все ты какая-то неуемная, — сделал попытку шутливо пожурить меня Кожухов, — все правду ищешь…

— А ты уже не ищешь? — с вызовом спросила я.

— Ищу, но в пределах разумного, — меланхолично отозвался Димка.

Официантка принесла наш заказ. Видя, что я, онемевшая и разочарованная, неподвижно сижу над тарелкой с мясом, Кожухов осторожно поинтересовался моим самочувствием.

— Да просто есть расхотелось…

— Это ты брось, — неожиданно весело сказал он, — если из-за всего, что с нами происходит, аппетит терять!

— А он тебе не сказал, этот ушлый старлей, что бандиты уже на свободе? — Я в упор посмотрела на своего друга, которого мне все меньше и меньше хотелось так называть.

— Да что ты говоришь! — изобразил удивление Кожухов.

— Я их видела пару часов назад. Они прекрасно себя чувствуют и, по-моему, замышляют новую гадость в отношении меня. — Я неотрывно следила за Димкиным лицом, пытаясь увидеть хоть слабый намек на раскаяние или стыд.

Хотя чего ему стыдиться, не он же дал распоряжение отпустить этих отморозков. И все-таки я ждала хотя бы слова участия или сожаления по поводу того, что все так нелепо получилось, возмущения или, по крайней мере, неодобрения действий Гунькова… Лицо же Кожухова не выражало ничего, кроме усталого смирения, если не сказать равнодушия.

От шашлыка шел аромат, и я наконец соблазнилась, в глубине души плюнув на Кожухова. На него мое молчание подействовало угнетающим образом. Он стремился побыстрее разделаться с ужином, чтобы отчалить. Я это поняла по тому, как лихорадочно и сосредоточенно он ел мясо и салат. «Все-таки стыдно, — мысленно комментировала я это темпераментное поглощение пищи, — волнуется. Или это не стыд, а просто неловкость, желание поскорее избавиться от неприятного соседства? Продался, значит… Конечно, семью надо кормить и все такое… Но кому не надо? Тем, кто остается честным и порядочным, выходит, не надо? Выходит, они меньше о своих заботятся?»

— Так как ты это объяснишь? — вернулась я к теме «досрочного освобождения» охломонов Пал Василича.

— Что? — непонимающе заморгал ресницами Кожухов, отвлекшись от страстного поедания шашлыка.

— На свободе бандиты, вот что, — вспыхнула я, — что ты на это скажешь?

— Ну, значит, — Димка проглотил неразжеванный кусок и выпил сока, — быстро со всем этим управились. Прямых улик нет, собрали показания свидетелей, выслушали парней и отпустили. Все равно они бы попали под амнистию. Надо и это учитывать, — менторским тоном добавил он.

— О-очень интересно, — скривила я рот в ядовитой усмешке, — как же все-таки им повезло… Не успели нахулиганить и человека укокошить, а здесь амнистия, терпеливый и понимающий старлей, вежливые и на удивление гуманные прокуроры…

— Что ты хочешь этим сказать? — насторожился Кожухов.

— Ничего хорошего для тебя, — нагло заявила я, пережевывая мясо. — Отличный шашлык, ты как находишь?

— Мне не хотелось бы, чтобы ты думала обо мне…

— Я вообще о тебе не думаю, обижайся не обижайся, — с едкой улыбочкой «успокоила» я «друга», — много чести.

По сценарию я должна была встать и уйти, гордо держа голову и сохраняя величественную осанку. На прощанье дежурно, почти саркастически улыбнуться, намекая на мое отношение к собеседнику. Я так и хотела сделать, уверяю вас. Но потом вдруг во мне взыграл эгоизм. Никто, тем более этот жалкий прокуроришка, не заставит меня отказаться от пищи. Я сегодня почти весь день на ногах, могу же я позволить себе ужин! Видно, Кожухов тоже ждал от меня чего-то театрального, какого-нибудь дополнительного презрительного жеста или откровенно злобного замечания, потому что он перестал жевать и выжидательно поглядывал на меня исподлобья. Но и здесь я его разочаровала, как, впрочем, и он меня. Поняв, что спектакля не будет, он с выражением неловкости на лице пожал плечами и снова принялся за шашлык. Так мы ели, молча, не глядя друг на друга, полные тихого недовольства и желания поскорее распрощаться друг с другом.

— Что ты намерена делать? — с прокурорским неверием в мою благонадежность полюбопытствовал Кожухов.

Димкин вопрос растаял в гостеприимном воздухе кафе, едва слетев с его губ. На этот раз была моя очередь равнодушно пожимать плечами, что я и сделала.

— Добиваться справедливости? — ответил за меня Димка.

Как славно: сам спрашивает, сам отвечает. Может, ему поднатореть в этом искусстве? Или это следствие судебной практики?

— Как ты догадался? — я покончила с мороженым и закурила.

— Просто немного знаю тебя, — улыбнулся Кожухов, вытерев рот салфеткой.

— Я почти уверена, что Гуньков куплен, — не моргнув глазом, сказала я, — и что есть кто-то выше его по рангу, готовый за деньги оказывать бандитам разные услуги. Возможно, — пронизала я его «рентгеновским» взглядом, — тебе об этом известно или даже ты пользуешься особым доверием этого коррумпированного деятеля…

— Перестань! — вспылил Кожухов. — За кого ты меня принимаешь?

— За человека, которому надо кормить семью, — с язвительной иронией ответила я, поднимаясь со стула.

Кожухов направился следом за мной. Сухо попрощавшись с ним, я подошла к своей «девятке», а он — к своему черному «Ниссану». Раньше-то он тоже ездил на «девятке», только не бежевой, а коричневой. Взрослеет мальчик, приобретает значение и популярность.

Я отперла дверь бабушкиной квартиры со смешанным чувством досады и удовлетворения. Последнее имело своим источником избавление от иллюзий, которые я строила в отношении Кожухова. Все-таки какое-то освобождение!

К тому же меня смешила мысль, что, пока Рыжий и иже с ним устраивают мне засаду возле подъезда или прямо в нем, я могу понежиться час-другой в апартаментах своей дорогой бабули, завещавшей мне этот скромный оазис. Оставляя пальцами дорожки на пыльной поверхности старинного круглого стола, я дошла до дивана и плюхнулась на него.

«Может, и правда послать правосудие к чертовой матери? — было первое, что пришло мне в голову, когда я приняла горизонтальное положение. — А что тогда ты намерена делать с Рыжим? Он ведь получил задание отправить тебя на тот свет… И потом, ты обратилась к Стригунову. Он не может обойтись без тебя. Самое разумное — расхлебать эту кашу вместе с ним, бандитов посадить за решетку и жить себе припеваючи».

Поразмышляв в таком примерно духе некоторое время, я набрала номер служебного телефона Стригунова. Олег сам поднял трубку.

— Это я, Олег, — сказала я, узнав его голос, — слушай мой график на ближайшие сутки. Сегодня буду дома через час. Успеете подготовиться?

— Успеем, — успокоил меня он, — я уже посадил одного парнишку на крышу пятиэтажки, которая стоит напротив твоего дома — он будет координировать наши действия. Да, может, ты наденешь бронежилет на всякий пожарный?

— Нет, — отвергла я его предложение. — Спасибо, конечно, за заботу, но в жилете я чувствую себя скованно. Лучше уж налегке.

— Ладно, как хочешь, — он знал, что спорить со мной бесполезно. — Только имей в виду, моих людей ты можешь и не заметить, но знай, у нас все под контролем.

— Возможно, я их и не замечу, — усмехнулась я, в глубине души сомневаясь в этом, — главное, чтобы они меня заметили.

— Это я тебе гарантирую.

Мы обсудили детали операции, после чего я распрощалась с ним и повесила трубку. До назначенного времени оставалось еще минут сорок. Я включила «ящик» и бездумно уставилась в голубой экран.

Через двадцать минут, выключив телик, я спустилась к машине и отправилась домой. На въезде во двор я удвоила, утроила свое внимание. Ничего подозрительного. На малой скорости я въехала на стоянку перед домом. Ага, один наблюдательный пункт я приметила. Это был невзрачный серый микроавтобус «Форд» с запыленными окнами. Ни у кого из жильцов нашего дома такого не было. Водителя не видно, а сам микроавтобус развернут боком к проезду и стоит у соседнего с моим подъезда. Я подняла голову и посмотрела на пятиэтажку. На крыше мелькнула какая-то фигура, едва различимая на фоне темно-синего неба, и исчезла. Значит, все в порядке, это люди Олега.

Оставив машину на стоянке, я направилась к подъезду, готовая в любой момент к отражению нападения. Но все было тихо. Я помахала рукой в сторону микроавтобуса, уверенная, что меня там заметили, и вошла в подъезд. Конечно, это было ребячеством: если бы люди Рыжего были где-то рядом, они бы засекли мой жест, но почему-то я догадывалась, что сегодня меня убивать не будут.

В подъезде тоже все было спокойно. Оставалась площадка седьмого этажа. Я вызвала лифт и нажала кнопку с цифрой «девять». Если меня кто-то караулит на моем седьмом, это будет для него неожиданностью. Двери лифта открылись на девятом, и я сразу же почувствовала, что я не одна.

На самой площадке никого не было, это мне стало ясно сразу же, как только распахнулись двери. Кто-то ждал меня этажом ниже. Если это человек Стригунова, ему, возможно, уже сообщили о моем прибытии. Если же нет…

Создавая побольше шума, я вытащила связку ключей и загремела ими в замке ближайшей двери. Потом бросила ключи в карман жилетки и мягко, как кошка, быстро спустилась на один пролет. Рукоятка снятого с предохранителя пистолета плотно лежала в руке. Здесь никого. Но я не могла ошибиться. Как можно тише и немного медленнее я добралась до восьмого этажа.

Парень стоял на лестнице, чуть выше площадки, разделяющей седьмой и восьмой этажи. Его фигура была напряжена, и он явно ловил каждый шорох. Все-таки он меня услышал. Парень обернулся в то время, когда я увидела его. Мой «ПМ» уже был направлен ему в голову, а он только еще собрался поднять свой «АКМ» с укороченным прикладом.

Парню было лет двадцать пять. На нем были синие джинсы, зеленая ветровка, под которую при желании легко можно было спрятать «ствол», на ногах — дешевые кроссовки.

— Положи автомат, он меня нервирует, — приказала я, спустившись на пару ступеней.

Парень почему-то улыбнулся и, не отводя от меня взгляда, присел и положил автомат на лестницу.

— Чему ты радуешься, мальчик? — сделав суровое лицо, спросила я.

— Олег Борисович предупреждал о ваших способностях, — у него был ровный и немного расстроенный, несмотря на улыбку, голос. — Удивляюсь, как я вас проморгал?

— Ты работаешь со Стригуновым? — недоверчиво спросила я, хотя была уже в этом уверена. Все равно, не мешало в этом удостовериться.

— Со Стригуновым, — с сожалением кивнул он. Улыбка медленно сползла с его лица. — Теперь мне хороший втык будет.

— Достань удостоверение, только медленно, — я все еще продолжала держать его на мушке.

Он послушно вытащил «корочки», раскрыл их и вытянул руку вперед.

— Положи и спустись на площадку, я сама посмотрю.

— Я не имею права, — он попытался возразить.

— Считаю до одного. Раз, — грозно сказала я.

Парень подчинился. А что ему оставалось делать? Смотрящий на вас пистолет — весомый аргумент. Я подняла его «корочки» и в тусклом свете лампочки прочла его имя и фамилию: Кокорин Иван. Удостоверение было подлинным.

— Какие сигареты курит Олег Борисович? — перестраховалась я.

Когда Кокорин правильно ответил на этот вопрос, я сунула «ПМ» в кобуру и протянула ему удостоверение.

— Держи, Ваня, и не забудь автомат. — Пройдя мимо, я направилась к своей двери.

— Татьяна Александровна, — подхватив «АКМ», Иван бросился за мной. — Может, не будем говорить Стригунову, что я вас проворонил?

Мне почему-то он показался таким забавным, что я пошла ему навстречу.

— Ладно, Ваня, — улыбнулась я, — будем считать, что ты оказался начеку. Здесь все спокойно?

— Пока никого не было, — снова улыбнулся Иван.

— Ну, счастливо, — я отперла дверь и вошла в квартиру.

Там вовсю трезвонил телефон.

— Да, — не разуваясь, я прошла в комнату и, плюхнувшись в кресло, сняла трубку.

— Что так долго, Иванова? — голос Олега был слегка встревоженным.

— Знакомилась с твоим парнем, — усмехнулась я.

— Все в порядке, не подкачал? — ревниво поинтересовался он.

— Да все нормально, Олег, — успокоила я его, — у тебя отличные ребята.

— Хорошо, — сказал он, — тогда до завтра. Если соберешься выходить раньше оговоренного срока — позвони.

Он попытался еще порекомендовать мне не отпирать двери незнакомым и что-то еще в том же духе, но я остановила его.

— Прекрати, Олег, я же не маленькая, — сказала я, хотя, черт побери, мне было приятно, что обо мне хоть кто-то заботится, кроме меня самой.