ГЛАВА 8
Проснулась я, когда за шторами уже вовсю синел зимний рассвет.
Ночь показалась длиною в один короткий вздох. Тело ныло, отзывалось жалобой на каждое, самое слабое, движение, но ощущения не достигали той остроты, которая не оставляет надежды на нормальную подвижность даже после правильно проведенной разминки.
В ногах на кровати сидел Дмитрий, укрытый чем-то невообразимым, и бесцеремонно меня разглядывал.
— С добрым утром, спасительница! Как спалось? — поздоровался хрипловатым баском, едва я открыла глаза пошире.
«Спасительница? — ответила ему про себя. — А убийца не хочешь?» — и вслух:
— Тебе не кажется, что вламываться в спальню к даме без разрешения не совсем красиво, даже если провел ночь с ней под одной крышей?
Он ответил мне без тени смущения:
— Вот уж не думал, что ты придерживаешься старых взглядов на это дело.
Между ним вчерашним и теперешним была такая огромная разница, что я невольно рассмеялась, села в постели и порадовалась ему, как могла.
— Ожил, воробышек, орлом стал? Он смотрел на меня бычком бестолковым.
— А вчера едва лапками двигал!
Крепкий мужик! Хорошо восстанавливается. Ванна, еда, несколько часов спокойного сна — и хоть в спальню к даме!
— Да ты что подумала-то! — начал он было деликатное отступление, но я перебила:
— Ничего особенного. А подумала, что ты разбудил меня, чтобы, скажем, стрельнуть сигаретку.
Еще раз улыбнулась ему, слегка растерявшемуся от такого поворота дела, и прикрикнула по-доброму:
— Держи свою сигарету и пошел вон, орел!
— Да не курю я! — буркнул он, выкатываясь за дверь.
— Если не трудно, поставь чайник, пожалуйста! — попросила вслед.
Несколько разминочных упражнений, проделанных наспех на ковре возле кровати, и массаж основных мышц позволили по-новому почувствовать тело. Акробатикой сегодня заняться мне не судьба, но в походке ничего странного окружающими замечено не будет.
Дмитрий чем-то гремел и хлопал на кухне. Хозяйничал.
После омовения я почувствовала себя вполне сносно и, накинув пестрый длинный халат, вышла к нему свежая и красивая.
Он приветствовал меня взмахом ножа. Стол был сервирован и загружен доброй половиной холодильных запасов умело и не без изящества.
— Гаргантюа! — возмутилась я.
— Клеопатра! — Он закинул на плечо угол пледа на манер римской тоги. — Прошу вас, все готово!
— Тоже мне, Цезарь! — фыркнула я.
— Пришлось совершить несанкционированный набег на закрома, — начал извиняться он, — как-то не хотелось беспокоить по мелочам.
— Ладно, ладно! — извинила его. — Мне нравится твоя бесцеремонность.
— Обещаю держать ее в рамках приличий.
«Не думаю, что мне долго придется быть свидетельницей твоих рамок, — подумала я. — Одежду привезу и заставлю честь знать, к чертовой бабушке!»
Он налил мне кофе по своей мерке, а она у него была ковбойская, — целую кружку благородного крепкого напитка, и предложил устрашающих размеров бутерброд со всякой всячиной. Я отказалась от бутерброда, и он, урча, запустил в него зубы сам. Надо мужику покушать после суток волнений и поста. Не знаю, как насчет поста, но волнения его вчерашним днем не окончились, это я могу гарантировать.
— Какие наши планы? — осведомился он немного погодя.
— Ешь! — кивнула. — Ваши планы не тема для обсуждения за столом.
— Почему?
— Аппетит потеряешь. Он перестал жевать:
— Все так серьезно?
— Нет, с тобой играют в веселые игры! Извини.
Я впервые за сегодня почувствовала раздражение и, чтобы в самом деле не испортить ему аппетита, убралась с кухни.
У многих мозги отключаются при пережевывании пищи. Это здоровый признак, способствующий пищеварению.
Пока он ел, я оделась и привела себя в полный порядок — хоть сейчас за дверь. Позвонила Кирьянову и приняла укор за то, что не сделала этого вчера. Володя, оказывается, названивал мне весь вечер, и, когда он прямо поинтересовался, где меня черти носили, пришлось неуклюже отшучиваться. Когда Володя перешел к делу, меня уже слегка лихорадило от нетерпения, а записная книжка была открыта на чистой странице. Он диктовал мне имена и цифры, повторяя каждую дважды, я, прижав щекой к плечу трубку, быстро и старательно записывала их, дважды обводя для верности. Это было важно! Номера счетов каждого из Филипповых, включая Аркадия, в одном из чебоксарских банков и дата поступления, общая для всех троих. Когда я поспала телефонный поцелуй и положила трубку, оказалось, что Дмитрий стоит за спиной и, развесив уши, делает вид, что через стекло изучает содержимое книжного шкафа. Не знаю, что ему удалось разобрать из неплотно прижатой к уху трубки и что он из этого понял. Хотя не все ли мне равно!
Меня захлестнуло второй волной раздражения, и, убрав в карман книжку с драгоценными сейчас для меня цифрами, я осведомилась:
— Шпионил за хозяевами, гость дорогой?
Он состроил гримасу удивления, но, заметив недобрых бесенят в моих глазах, переключился на шутку:
— Интересуемся! Случайно расслышал — о Чебоксарах говорили, подумал — чего это? Соизволите рассказать?
И изогнулся в угодливом полупоклоне.
— Соизволю, — ответила, — в свое время, а сейчас пока рано.
— А чему сейчас время?
— Исправлению глупостей.
Он насмешливо хмыкнул, и тут меня прорвало. Не люблю в людях избытка самоуверенности.
— Тебе не кажется, — заговорила не судящим ничего хорошего голосом, — что утопление в мазуте — смерть, достойная такого оригинала, как ты?
Он подергал головой и плечами, изобразил отвращение,
— И что к этому времени она, возможно, уже состоялась бы, впечатления не производит?
Подействовало.
— Ты что, Татьяна, с цепи срываешься? — проговорил уже нормально.
— Задаю третий вопрос, на который рассчитываю получить ответ: в чем причина того, что ты так основательно влип в передрягу?
— Обстоятельства оказались сильнее, — ответил, усаживаясь в кресло, в котором провел ночь.
— Обстоятельства созданы твоими действиями. Поговорил бы ты позавчера на даче с Геной Слипко, бывшим работником Аркадия, по душам, извернулся бы, объяснил бы ему кое-какие вещи, глядишь, и не пришлось смерти ждать с носками во рту!
Морщится Дмитрий, сильно морщится, не по душе ему и мои слова, и моя неожиданная осведомленность.
— Ладно, позади все! — машет босой ногой. — Благодаря Татьяне Ивановой.
Предложения вернуться к шуточкам я не принимаю.
— Ты полагаешь? Есть еще на тебя, заяц, охотники. Эти не боятся кровью забрызгаться, кончить тебя собственноручно, не прибегая к ухищрениям вроде мазута. Охота начнется сразу, стоит тебе выйти отсюда. Облава — есть такой вид охоты, и загонщики у них высшей квалификации, а псы — борзые! Хорошо, Веру я вовремя спровадила. В Чебоксары, Дима, в Чебоксары, как вы с ней договаривались! — пояснила и не дала ему рта раскрыть. — Так что под ударом — ты один. Держись, это все, что могу тебе посоветовать.
— Что же делать? — спросил сам себя после довольно продолжительного молчания, во время которого, как мальчишка, грыз ногти. — Уезжать?
Это уже мне.
Я развожу руками.
— И это не все!
— Достаточно!
Пытается бодриться парень, но получается плохо.
— Что еще-то?
Я отвечаю, глядя в сторону. Зрелище человека, находящегося в отчаянном положении и понимающего это, мне удовольствия не доставляет.
— Ты забыл об эксгумации.
Он молчал и опять надолго занялся ногтями. Я терпеливо ждала.
— Да, вот это облава! — покачал головой.
— Ты осознал наконец необходимость?
Я встала и ушла на кухню, давая ему время переварить преподнесенное с такой ясностью и войти в кондицию. Со стола он убрал и посуду вымыл. Чистота на кухне, все как должно быть, Не успела я кофейку попить в тишине и покое — пришлепал следом. Огорченный и растерянный, сел на табуретку по другую сторону стола.
— Хорошо, я из города уеду. Поможешь мне?
— Это что же, ты унесешь отсюда зад, а мне свой под паяльник подставлять? На мне же ответственность перед бандитами за уплату по рэкету. Благодарю покорно!
— Ну ладно, я сам.
Дмитрий отгородился от меня железобетонной стеной из четырех слов: «Каждый сам за себя!» Я рассыпала ее легким прикосновением — достала, раскрыла на нужном месте и положила на стол записную книжку. Он все понял сразу, по глазам было видно, но для гарантии я уточнила:
— Уж если мне удалось добыть эту информацию, то официальному следствию, после эксгумации, после того как убедятся, что вместо Аркадия вы с Верой похоронили другого человека, и вовсе труда не составит заполучить эти данные, что бы там ни говорили о тайне банковских вкладов. От денег своих, ребята, вы никуда не денетесь, не те вы люди, чтобы бросить их и начать с нуля, а значит, везде будете у розыска как на ладони. А в таком случае зачем уез^ жать? Бежать от мафии? Лучше явиться с повинной.
Глаза у Дмитрия были колючими, шутить ему расхотелось. Прижала я его сильно, со всех сторон сразу. Да и как не прижать этакого-то лопуха.
— Что мне делать? — спросил со злостью.
Это не вопрос. Это ожидание инструкций. Это покорность.
Очень многим покорность по душе и на деловом, и на бытовом уровне. Я пользовалась ею и сейчас воспользуюсь, на воспитание у меня нет времени. Но всегда предпочитала покорности партнерство, сотрудничество, основанное на взаимопонимании. Оно не связывает ответственностью за подчиняющегося и гораздо выгодней.
— Предоставь мне решить твои проблемы. Я выведу из-под удара и тебя, и себя.
Он глянул с надеждой.
— Это возможно! — заверила его я очень уверенно. — Но возможно при полной твоей откровенности и доверии к моим действиям.
Он был сильно поколеблен, но остатки недоверчивости еще сохранял.
— В девяти из десяти случаев я совершенно точно знаю, что делаю, — объявила я ему об уровне своего профессионализма.
Он молча принял это к сведению.
— Не переживай! — подбодрила. — Помнишь, что ты сказал, когда после мазутной емкости ряшку свою грязную снежком умыл?
Не помнит он. Провал в памяти. Счастливый!
— «Жить будем!» — вот что! И выматерился как следует!
Он кивнул, поджав губы:
— Жить можно по-разному. Глубокая мысль!
— Умничка! Поэтому думай быстренько, куда тебе, орлу голозадому, сейчас лететь, чтобы живым остаться.
— Отвези меня на дачу, хорошо? Поживу пока там… А за это еще и на любые твои вопросы отвечу. Но на даче, ладно?
Быстро прикинула возможность его побега с дачи в неизвестном направлении — нет, не настолько он глуп, и согласилась.
Я была уже в дверях, когда Дмитрий попытался внести изменения в план действий и предложил отвезти его к машине: мол, на ней готов уехать и голым, тем более что на даче есть во что одеться. Я ответила, что неприятности отрицательно сказались на его умственных способностях, на что он слегка обиделся, и решила, что даже до дачи везти его в таком виде будет несколько… экстравагантно, что ли. Одеть мужика надо.
Проникновение в квартиру Дмитрия Филиппова состоялось на этот раз без проблем и волнений. Взволновалась соседка, когда я, нагло громыхая связкой ключей, спасенных мной из рубища перед его уничтожением, отыскивала нужный и вставляла в замочную скважину.
— И что же вы делаете? — осведомилась, возникнув грозным и недреманным оком в дверях квартиры напротив.
Ключ с замком не дружили, В прошлый раз отмычками я управилась быстрее.
— Дверь отпираю, что тут непонятного? — ответила я, одарив ее неприязненным взглядом.
— А кто за этой дверью живет, вы знаете?
— Димка живет, Филиппов, дружок он мой! Тебе интересно?
— Ну, ладно, — нехотя поверила она и скрылась.
Стоило ей убраться — щелкнул неподатливый замок.
Следуя хозяйским указаниям, я без труда нашла все, что нужно, плотно запаковала в меховую куртку и мирно удалилась, закрыв дверь на два оборота.
Да, с одеждой для Дмитрия вопрос решился без осложнений. С большим узлом под мышкой — в куртку завернулось все; от трусов до башмаков, — я вышла из подъезда, осмотрелась, готовая дать ответ на любые вопросы любопытствующих соседей. Задержала взгляд на машине Дмитрия, находившейся на прежнем месте, и не спеша, бережно уложила узел в багажник своей «девятки»
Вот вам, извольте! Средь бела дня, на виду у всех посторонний человек из чужой квартиры вынес ворох очень неплохой одежды и уехал с ним в неизвестном направлении. Грабили, люди, ваши квартиры, и будут грабить! И ничего вы с этим не сделаете и не пытайтесь даже! Вы и не пытаетесь.
Только собралась я трогаться в путь, как в окошко моей «девяточки» заглянула знакомая физиономия.
Открыла я дверцу:
— Садись, Паша. Что скажешь?
— Время идет, Ведьма.
Знал бы ты, Пашенька, как надоел ты мне. Ладно, родненький, давай-ка я с тобой по-другому поиграю.
— Идет, знаю, что идет, Паша. Да эти Филипповы…
Взметнулся весь, зацепила!
— Что Филипповы? Куда делись?
— Вера сбежала из города, видно, договоренность у них с братом такая была. А Дмитрий — у меня, еле живой, я его с того света вынула. Есть здесь люди, которым он нагадил так, что его приговорили. Знала бы я про это раньше, так не поручилась бы…
Для Паши это новость. И, чувствуется, верит. Умею я разговаривать так, что мне верят и безо всякой экзальтации, без пропарывания мебели.
— А зачем вынимала? Пусть подыхал бы!
Смотрит Паша на меня снизу вверх умными глазами, с недоброй такой хитрецой. Далеко пойдет парнишка. Не чета он Фиксатым, Лобанам и подобному им уголовному быдлу.
— А чтобы от поруки освободиться, — отвечаю. — Я про Дмитрия теперь и думать не хочу. Отдаю его тебе — и в расчете. Бери с него что и как хочешь.
— Я возьму!
Опять у него кулаки сжались. Но на сей раз от настоящей злости.
— Я и сестру из него вытрясу! Подонок!
— А тебе, Ведьма, на будущее советую не поручаться так легко за всякую шваль, а та ведь и не простят тебе, как я, в следующий раз.
— Хорошо, Ява, ответ твой я уважаю, но жить буду своей головой.
— Ну, живи, живи!
Эмоциональная часть на этом завершилась, и мы еще немного побеседовали на темы чисто технические — обговорили детали передачи Дмитрия и степень моего участия в этом. Он понял и принял мое желание оказаться пленницей вместе с Филипповым, так, как и нужно было, не усомнившись в чистоте моих помыслов. Это было удачей и повышало шансы обвести бандитов вокруг пальца.
Расстались же мы почти сердечно, довольные друг другом.
