Глава 7

Господин Краузе ждал меня у входа в парк с букетом лилий. Я взяла Антона Эдуардовича под руку, и мы неспешно побрели по дубовой аллее. Впервые оставшись наедине, мы оба испытывали какую-то неловкость. Разговор начался с нейтральных тем о погоде и природе. Я искала подходящего момента, чтобы открыться профессору Краузе, не слишком его при этом огорошив. Но момент все не наступал. Разговор незаметно перешел на тему немецких корней Антона Эдуардовича.

— Я хочу вам рассказать кое-что о себе, милейшая Дора Викторовна.

— Да-да, вот и мне тоже надо вам что-то о себе сообщить, — наконец решилась я.

— Ну разумеется, я уступлю дорогу даме, — с изящной улыбкой произнес мой кавалер.

— Дело в том… Даже не знаю, как начать…

— Не волнуйтесь так. Я все знаю, — неожиданно пришел он мне на помощь. — Вы хотели сказать мне, что вы вовсе не Дора Викторовна.

Мое изумление трудно было описать словами. Неужели я чем-то себя выдала?

— Но как? Как вы догадались?

Он добродушно усмехнулся и ответил:

— Я лично не был раньше знаком с Максимом Леонидовичем и Дорой Викторовной, но их фотографии пару раз появлялись в столичных журналах. А у меня, знаете ли, на лица очень хорошая память. Так вы об этом хотели мне рассказать?

— Да. Именно об этом. Вы, наверное, осуждаете меня за то, что я выступаю в столь неприглядной роли — изображаю благополучную женщину, жену состоятельного человека…

— А что с Дорой Викторовной? — профессор несколько бесцеремонно перебил меня, что вызвало мое удивление.

— Случилась беда. Она оказалась жертвой своей пагубной страсти. Но поверьте, я глубоко сочувствую этой женщине.

— Да почему? — еще более нетерпеливо, словно забыв о хороших манерах, продолжал любопытствовать он. А у меня вдруг будто щелкнуло в голове, и я начала говорить совсем не то, что собиралась. Ни с того ни с сего зачем-то поведала печальную и сентиментальную историю о том, что любящий супруг Максим поместил Дору на излечение в самую лучшую наркологическую клинику. И сам переехал в Тарасов, чтобы находиться поближе к ней. И меня нанял изображать ее на людях за очень солидный гонорар, потому что я чем-то похожа на Дору. А я не могла отказаться — ведь я бедная актриса без ангажемента и не могу себе позволить роскоши быть разборчивой, когда дело касается заработка.

— Так вы видели Дору Викторовну? — Теперь тон его был несколько небрежен, словно он поинтересовался этим вскользь.

— Конечно, нет. Ну в качестве кого Максим Леонидович мог меня ей представить? Он оберегает ее от любых неприятностей. А меня нанял, чтобы никто ни о чем не узнал. Как только Дора Викторовна поправится, они сразу вернутся в Москву.

— Ах, вот в чем дело, — протянул он, как мне показалось, с чувством облегчения или удовлетворения.

— Да. Но мне очень трудно справляться с ролью. Мне необходимо поделиться этим с кем-то, кому я доверяю. Я сразу поняла, что вы глубоко порядочный человек. И что вы сможете поддержать меня. И не выдадите.

— Ну конечно! Вы можете во всем на меня положиться!

— Это правда? Тогда я хочу вас попросить. Только пусть вам эта просьба не покажется странной. Словом, меня мучают какие-то опасения. Ведь я знаю эту историю только со слов Максима Леонидовича. Но был ли он искренен со мною? Вдруг все обстоит совсем не так? Вдруг бедную женщину держат в клинике против ее воли и без всяких оснований? А я тогда, выходит, участвую в какой-то грязной игре? Вы обмолвились при нашей первой встрече, что наслышаны о Максиме Леонидовиче. Вот я и решилась открыться вам и попросить, чтобы вы мне рассказали о нем все, что знаете.

Профессор посерьезнел.

— Я очень хочу вам помочь, уважаемая…

— Татьяна.

— Очень приятно. Так вот, к сожалению, я совершенно незнаком с личной жизнью четы Алексеевых. «Наслышан» — выражение фигуральное. Я ведь интересовался лишь тем, что касается сферы искусства. Но вы, Татьяна, очень симпатичны мне, особенно теперь, когда не побоялись быть искренней. Поэтому я готов вам помочь. Через несколько дней я возвращаюсь в Москву. И там непременно найду сведущих людей, которые смогут предоставить интересующую вас информацию.

Мне все меньше нравилась колея, по которой покатился наш разговор. Тем не менее я горячо откликнулась:

— Я даже не знаю, как вас благодарить, Антон Эдуардович!

— Ну о чем вы говорите! При чем тут благодарность? Я искренне хочу вам помочь разобраться в этой сомнительной истории. Мне вполне понятны ваши опасения. Всегда неприятно, когда тебя используют.

Он говорил так, словно хотел дать понять, что сам лично тоже сомневается в порядочности Алексеева.

— Вот разве что я осмелюсь попросить вас об одной маленькой услуге.

— Конечно, я тоже с удовольствием помогу вам, чем смогу! — Разговор, похоже, принимал интересный оборот.

— Вы ведь вхожи в дом Алексеева?

— В общем-то, я там живу — чтобы в случае чего быть, как говорится, под рукой. Но только не подумайте, между нами…

— Ну что вы, разве это меня касается? Я вот о чем. Мне показалось, что вы неплохо разбираетесь в живописи. Вы делали такие интересные замечания на выставке. Видите ли, меня, как искусствоведа, очень интересует миграция предметов искусства внутри страны. Это очень специфическая проблема, кто-то может даже назвать ее идеей фикс. Но для меня это серьезная тема научного исследования. А сами владельцы полотен неохотно идут на контакт с нами, исследователями. Поэтому иногда очень сложно проследить путь той или иной картины. Так вот, просьба моя заключается в том, чтобы вы посодействовали по мере сил моему исследованию. Проследите, какие картины Максим Леонидович приобретает, какие продает. Соответственно, у кого приобретает и кому продает. Вам при вашей роли это будет несложно. А я обещаю вам, помимо интересующей вас информации, еще и очень щедрый гонорар.

Да за кого он меня принимает? Ах, ну да, за бедную актрису, не брезгующую ничем. Что же он, за дуру меня держит? «Научные исследования». Хотя о чем я говорю? Если бы не уроки Завадского, я приняла бы все за чистую монету. Только от него я узнала, на какие ухищрения и траты приходится идти ради информации об интересующей картине. Стало быть, господин Краузе не теоретик. Он тоже охотник за шедеврами.

— Ну, что вы скажете?

Раз удалось прикинуться дурочкой, лучше всего продолжать в том же духе.

— О, я рада буду внести свой посильный вклад в ваши исследования! Для меня это большая честь!

Краузе разулыбался.

— Вот и прекрасно. Детали обсудить еще успеем. А теперь мой черед рассказать вам свою историю. Дело в том, что мой прадед был уроженцем Германии…

Я не очень вслушивалась в его рассказ о родословной, пытаясь проанализировать, почему меня вдруг понесло совсем не по намеченному плану. Но вдруг ухо резануло какое-то слово.

— Как вы сказали? — переспросила я.

— Да-да, не удивляйтесь, я тоже наследник титула. Барон фон Краузе. Это нынче большая редкость.

«Барон», — застучали молоточки в моей голове. «Барон скоро до меня доберется… Знаю, что он никак не может быть в Тарасове… Я боюсь… Барон точно здесь, требует встречи…» Голос Доры, произносящей в беседке эти слова, был полон неподдельного страха. Дора, ловкая мошенница, обманувшая стольких мужчин, шедшая на рискованные авантюры, кого она могла панически бояться? До чего же опасен должен быть этот человек! Я с трудом подавила в себе импульс оттолкнуть своего спутника. Но взяла себя в руки и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы успокоить колотившееся сердце.

— Что с вами, Татьяна? Вы побледнели! — Краузе испытующе посмотрел на меня.

— Давайте присядем, Антон Эдуардович. Что-то голова закружилась. Наверное, с непривычки — редко бываю на свежем воздухе.

— Да, такое случается. Как мы, к сожалению, отдалились от природы.

Он бережно усадил меня на парковую скамейку.

— Антон Эдуардович, — слабым голосом произнесла я, — не сочтите за труд, раздобудьте мне где-нибудь минералочки. Здесь в парке должно быть кафе.

— Сию минуту принесу. Сейчас вам должно полегчать, сидите тихонько.

С этими словами он удалился в глубь парка, откуда раздавались звуки музыки. Я же стала лихорадочно соображать. Совпадение? Ох, вряд ли. В этом деле пока не было случайностей. Но не могу же я предъявить серьезные обвинения человеку, основываясь только на одном слове и на подслушанных обрывках разговора. И вообще, из того, что Дора боялась какого-то Барона, еще не следует, что он причастен к ее убийству. Неужели совпадение? Словом, нужны более веские доказательства. Для этого надо потрудиться. И желательно не откладывать дело в долгий ящик. Прежде всего следует навестить Виталия. Узнать, как он чувствует себя после вчерашнего, и кое о чем его порасспросить. Но сделать это я смогу только ближе к вечеру — после того, как встречу ребят из питомника, ведь мы договорились не на точное время, а просто на «после обеда». Кроме этого, мне надо встретиться с Папазяном и рассказать ему о Бароне. Если это не совпадение, то мне тоже нужно поостеречься. По крайней мере следует предупредить Гарика. А сейчас я сделаю один ход и посмотрю на реакцию господина барона.

Пока я размышляла, со стороны кафе показался Краузе с бутылочкой минералки в руках. Я изобразила замученный вид. Он подошел и заботливо предложил:

— Попейте, Танечка, вам полегчает.

Я поблагодарила и сделала несколько глотков.

— Ну как вы? — поинтересовался Краузе.

— Стало немного легче. Вообще-то это нервы. После вчерашнего происшествия я всю ночь глаз не сомкнула. До сих пор в дрожь бросает.

— Какого происшествия? О чем вы?

— О, вы не представляете, какой это ужас! Вчера было совершено покушение на Максима Леонидовича. Киллер ворвался прямо в дом. Только по случайному стечению обстоятельств все обошлось благополучно. Дело в том, что в тот момент Максим Леонидович должен был находиться в кабинете один. Совершенно случайно я вернулась раньше, и еще горничная в то же самое время принесла кофе. И Виталий Николаевич тоже там оказался.

— Виталий?

— Да. Его убийца захватил в качестве заложника, чтобы уйти. Никто, к счастью, не пострадал. Но как представлю, чем все могло закончиться!

Я тяжело вздохнула и замолчала. Краузе тоже ничего не говорил. Я украдкой взглянула на него. На его лице застыло выражение предельной сосредоточенности и напряженной работы мысли, словно он решал в уме сложную задачу.

Мы посидели так еще пару минут. Потом я сообщила:

— Ну вот, я как будто могу уже передвигаться.

Профессор словно очнулся:

— Простите, что вы сказали?

— Я говорю — мне уже пора идти.

— Ну что ж, спасибо за приятную прогулку.

— А вам спасибо за интересное предложение.

— Что? Ах, да… — Его мысли явно были заняты теперь чем-то другим, и он сделал над собой усилие, чтобы понять, о чем я говорю, и ответить: — На днях состоится аукцион, увидимся там и договоримся о встрече до моего отъезда. Я сообщу вам тогда, как мы будем держать связь, и вручу аванс.

У входа в парк мы простились. Краузе стремительным шагом направился куда-то. Я взяла такси и поехала в Холодный ключ. По дороге проанализировала реакцию профессора на мой рассказ о покушении — я ведь именно так преподнесла это происшествие, опустив детали, маскирующие его под ограбление. Итогом моего анализа был вердикт — Краузе к этому непричастен. Будь наоборот, он бы изо всех сил изображал «естественную реакцию». Но он настолько был поражен моим сообщением, что даже не смог скрыть своего недоумения и тревоги. Впрочем, то, что он непричастен, можно было понять по всей нашей нынешней беседе. Если бы киллера послал он, то знал бы уже, что я вчера явилась с пистолетом в руках и вела себя как профессионал. Вряд ли после такого известия он стал бы мне предлагать роль шпионки в доме Алексеева. Похоже, мою версию об актрисе без ангажемента он принял за чистую монету. Итак, рассказ о покушении заставил его о чем-то сильно задуматься. Знать бы, что именно его так встревожило. Хотя я, пожалуй, уже догадываюсь. Но не стоит торопить события. Прежде надо встретиться с Папазяном. Я набрала его номер:

— Гарик, привет, это Таня. У меня есть новые сведения. Ты можешь подъехать к Алексееву в дом через часок?

— Ой, Танюша, у нас через полчаса планерка у полковника. Не знаю, насколько она затянется. Но, как только я освобожусь, сразу приеду.

— Ну ладно. Тогда ищи меня в подсобке за домом. Постарайся поскорее.

Мне пришла в голову еще одна идея. Вчера во время нашего откровенного разговора Максим упомянул о видеокассете, где Дора выходит из машины какого-то мужчины, она машет ему, а он ей в ответ. Значит, это не таксист, а хороший знакомый. Было бы неплохо взглянуть на него. И дать кассету Папазяну — может, пригодится. Если Максим не солгал мне насчет того, что это Дора выкрала его картины, значит, она явно была связана с «Синдикатом». Ведь еще московскими сотрудниками правоохранительных органов было установлено, что вывезенные за рубеж картины Алексеева прошли по каналам этой преступной группы. Дорин спутник тоже может представлять интерес для органов. Правда, очень мало надежды, что Максим привез эту кассету с собой — зачем ему такой печальный сувенир?

Вернувшись в дом, я зашла в кабинет к Максиму. Он складывал какие-то бумаги в кейс.

— Ты куда-то собираешься?

— Да, у меня дела в городе. Через полчаса я уеду.

— Я оторву тебя на минутку? Максим, помнишь, ты говорил о видеозаписи, которую сделал детектив, — там заснято, как Дора выходит из машины и направляется в подъезд дома. Она, конечно, осталась в Москве? — спросила я, мало надеясь на успех. Но против моих ожиданий Максим ответил:

— Нет, она здесь. Я прихватил ее по чистой случайности — она лежала среди всех остальных моих кассет. Сейчас уже, конечно, век DVD, но у меня на кассетах очень много интересных материалов — лекции о живописи, съемки выставок и прочее. А что?

— Ты не можешь мне ее дать — я хочу попробовать рассмотреть мужчину, который привез Дору?

— Бесполезно, его там невозможно разглядеть, изображение очень расплывчатое и темное.

— Я попробую почистить ее на компьютере. Может, все-таки удастся. Не буду тебя долго задерживать. Только перепишу кассету, а чисткой займусь у себя.

Пока я ходила за ноутбуком, Максим поднялся в пустующую гостевую комнату, которая временно служила складом не вписавшейся в новый интерьер мебели и неразобранных вещей, и, порывшись в коробке с кассетами, нашел ту, что меня интересовала. Я быстренько переписала запись с видеомагнитофона на компьютер и вернулась в подсобку. Там начала просматривать запись покадрово, чтобы найти наиболее четкое изображение. Дора в то время была еще длинноволосой блондинкой. Совсем не похожа на ту женщину, которую мне довелось увидеть. Мужчину же действительно было видно очень плохо. Лицом к камере он не поворачивался. В лучшем случае был запечатлен его профиль, затененный и искаженный отражающимися в стекле машины силуэтами каких-то кустов. Выбрав несколько наиболее удачных кадров и увеличив их так, чтобы оставался только мужчина, я включила программу восстановления изображения путем совмещения нескольких полученных кадров. Мой ноутбук бился над задачей минут тридцать. Но зато результаты превзошли все мои ожидания. Конечно, профиль мужчины был слегка размыт. Для художественного портрета это изображение явно не годилось. Но тем не менее человека с фотографии узнать было несложно. И это был не кто иной, как Антон Эдуардович Краузе. Ну что же, теперь о совпадении не могло быть и речи. Краузе знал Дору, и отнюдь не по фотографии. Значит, он и есть тот самый Барон, которого она так панически боялась и от которого скрывалась. Что же они могли не поделить? Напрашивался только один вывод — картины. Те самые полотна, из-за которых наемники убили Дору и переворошили всю ее квартиру. Мне еще сильнее захотелось увидеть Папазяна и как можно скорее сообщить ему о своих догадках. Я снова позвонила Гарику, но его сотовый был отключен — значит, он еще на планерке.

Меня так и распирало желание поделиться с кем-нибудь своим открытием. Я подумала, что, может быть, Максим еще не ушел. Ему тоже будет любопытно взглянуть на этот портрет — ведь на ленче у директора музея он познакомился с Краузе и составил о нем вполне благоприятное мнение. Я пошла в дом позвать Максима. Толкнулась в кабинет — он был закрыт. Из холла позвонила охраннику. Тот ответил, что Максим десять минут назад уехал. И добавил:

— Его тут спрашивают. Какой-то Краузе. Говорит, что разыскивает Виталия Николаевича.

Вот это да! На ловца и зверь бежит! Я сказала, что сейчас подойду к воротам.

У ворот действительно стоял Антон Эдуардович.

— Татьяна, еще раз здравствуйте. Мне, собственно, Виталия Николаевича.

— А он скоро должен подойти.

Я попросила охранника пропустить профессора. Надо задержать его до приезда Гарика, а там уж мы сориентируемся на месте. Может, мне удастся отправить Папазяну сообщение о том, что у меня интересный гость.

Мы с Бароном пошли в сторону дома. Он объяснялся на ходу:

— Я с Виталием Николаевичем познакомился на выставке, помните? У нас с ним возникли кое-какие взаимные интересы. Мы должны были встретиться еще вчера. Но он все не звонит. И на мои звонки не отвечает. Я заехал к нему домой, но его нет и там. Тогда я подумал, что он здесь — ведь, насколько я понимаю, он личный секретарь Максима Леонидовича.

— Виталий Николаевич вчера был нездоров после нападения. Но сегодня обещал быть. Вы с ним, наверное, разминулись. Подождите, он скоро подъедет. Будете кофе?

— Спасибо, Танечка, я недавно пил. У меня, знаете ли, сердце пошаливает — лучше не злоупотреблять. А как вы? Прошло ваше недомогание на нервной почве?

— Да, спасибо, я уже в полном порядке.

Мы прошли в гостиную и расположились на диване. Мне надо было потянуть время до приезда Гарика, поскольку о планах Виталия я ничего не знала, подозревала только, что он больше в этом доме не появится. Поэтому мне нужно было очень сильно заинтересовать Барона предметом разговора. И под каким-то предлогом перетащить его из гостиной в мою подсобку, потому что Папазян будет искать меня именно там. Тогда я решила пойти ва-банк:

— Антон Эдуардович, после утренней встречи я имела время подумать о нашем разговоре. И вы показались мне человеком, с которым можно иметь дело.

— О чем вы, Танечка?

— Я о том, что не была с вами искренной до конца. Во время нашей встречи вы изучали меня. Но так увлеклись этим процессом, что даже не заметили, как я, в свою очередь, изучаю вас.

— Что это значит?

— Вы ведь сами сказали за меня то, в чем я якобы хотела вам признаться. Но вы увидели только верхний слой. И я не торопилась раскрываться до конца.

— Помилуйте, Танечка, вы говорите загадками!

— Хорошо, я все объясню. Только пойдемте со мной — мне надо вам кое-что показать.

— Ну хорошо, как скажете, — согласился Краузе, всем своим видом выражая недоумение.

Мы вышли в сад, и я провела Барона в свою подсобку. Там, на экране моего ноутбука, высвечивался его портрет в профиль.

— Вот, взгляните, — сказала я, указывая на экран.

Краузе посмотрел, и лицо его вдруг резко изменилось. Оно стало напряженным и жестким.

— Это еще не все.

Я нажала несколько клавиш, и на экране появилась видеозапись.

— Вот с этого трогательного ролика я и получила ваш портрет, господин Барон.

Едва увидев первые кадры, Краузе сделал неуловимое движение правой рукой, и в ней появился пистолет. Черт побери, я не ожидала, что он явится сюда вооруженным. Но это меня не очень испугало — я собиралась вести тонкую игру.

— Спокойно, спокойно, господин Краузе! Не суетитесь. Вы же имеете дело со слабой, безоружной женщиной.

(К сожалению, это было правдой — мой «ПМ» утащил вчера киллер, покушавшийся на Максима. А приобрести новый пистолет у меня не выдалось времени.)

— Я не собираюсь применить этот материал против вас. Я показала вам эти кадры лишь для того, чтобы вы убедились — вы имеете дело с птицей равного вам полета. То, что я наболтала вам утром, — моя ширма. В действительности же все намного сложнее. Получить роль Доры мне удалось случайно, хотя это и помогло моим планам. А вообще я нахожусь в этом доме по совершенно иному поводу. Один очень серьезный господин, коллекционер — не стану называть его по понятным вам причинам, — нанял меня для поисков одной интересующей его картины. Он не поскупился на гонорар, для того чтобы я достала это полотно любой ценой. По его предположению, оно должно находиться в доме господина Алексеева. (О черт, Гарик, ну где же ты!) Я внедрилась сюда под видом садовницы. И начала по мере возможности исследовать закрома Максима Леонидовича.

Слушая мои речи, Барон немного успокоился и опустил пистолет, но не убрал его. Он молчал и испытующе смотрел на меня. Я продолжала:

— Я исследовала каждый уголок этого дома, но так и не нашла нужной картины. Мне удалось втереться в доверие к господину Алексееву настолько, что он рассказал все о своей порочной супруге и даже предложил изображать ее на людях. Он преподнес мне версию о наркологической клинике — ту самую, которую я пересказала вам утром. Но я знала о нем и его жене немного больше, чем он предполагал. Заручившись его доверием, я сумела выудить из него правду об интересующей меня картине. Оказалось, что она была украдена его дражайшей супругой. Мне ничего не оставалось, как пытаться найти следы этого полотна. И следы привели к вам.

Краузе слушал спокойно и сосредоточенно — это означало, что мой блеф сработал. Я сделала паузу и вопросительно посмотрела на Барона. Он правильно понял мой взгляд и спросил:

— Что ищет твой хозяин?

— «Танцовщицу» Дега.

— Вкус недурной. Ну а мне-то что с этого?

— Деньги вас вряд ли интересуют. Я готова на обмен информацией. И на ответные услуги. Ведь, если я не ошибаюсь, вы ищете кого-то взамен покойницы? Кого-то, кто пользовался бы доверием Максима и разбирался в живописи. Сегодня утром вы вели к этому, только другими словами, верно? Я для вас идеальная кандидатура. Максим запал на меня. Он сейчас как никогда нуждается в утешении и женской ласке. У него проблема — наступать вновь и вновь на те же грабли. (Папазян, если ты сейчас явишься, я отдамся тебе сегодня же ночью!)

Барон наконец заговорил:

— Ну что же, детка, ты меня убедила. Ты талантливая актриса, а в нашем деле это главное. Но есть кое-что, о чем я хочу тебя спросить. Насколько ты амбициозна? Насколько жадна? И знаешь ли ты, что погубило Дору?

— Не знаю, но догадываюсь. Я амбициозна, но не настолько, чтобы вообразить, что справлюсь со всем в одиночку. Я жадна, но не настолько, чтобы отгрызть руку, кормящую меня. Суди сам. — Я тоже перешла на «ты».

— Да ты еще и умна. Этого как раз и не хватало бедняжке Доре. Она решила меня кинуть. Она вообразила, что справится со всем сама. Она жалкая оборванка из детдома, которую я подобрал на улице! Ведь это я сделал из нее настоящую женщину. Ведь только благодаря мне она научилась всему, жила как королева, получала любого мужчину, любые сокровища — все, чего только хотела. Но она зарвалась.

— Галатея восстала против своего Пигмалиона?

— Да, она предательница. Она захотела обскакать меня, Барона, у которого под контролем вся контрабанда, есть окна в любой таможне, которому везут шедевры со всей страны. И меня не могут поймать в течение двадцати лет! Да, у Доры имелось много достоинств, но у нее был единственный недостаток, который ее сгубил, — она оказалась слишком глупа.

— Так что же, мы союзники?

— Пожалуй, да.

— Тогда расскажи, где «Танцовщица»? Подари мне ее! Пусть это будет моим авансом. Я отработаю его стократ.

— Может, лучше поговорим о твоем вступительном взносе?

— Жадность тебе не к лицу, Барон. Хотя мне есть что предложить в качестве взноса. У меня имеется список полотен, которые Алексеев не выставляет на всеобщее обозрение, а хранит под замком. Но, как ты понимаешь, для меня замки не преграда. Думаю, тебе это будет интересно. Ты можешь выбрать любое полотно из этого списка — мне не составит труда добыть его. (Все, Папазян, ты прозевал свое счастье!) Но сперва расскажи мне — где «Танцовщица»?

— Сначала список.

— Ладно.

Список хранился у меня здесь же, в подсобке. Я достала его и вручила Барону. Он жадно впился в бумагу глазами.

— Хорошо… хорошо, — время от времени произносил Краузе, просматривая строчку за строчкой. — Да, детка, информация неплохая. Ладно, я тоже расскажу тебе кое-что. Дора выкрала у своего муженька много шедевров. «Танцовщица» была самым ценным из них. Если ты немного разбираешься в нашем деле, то поймешь, почему. Или тебе объяснить? — Барон испытующе посмотрел на меня.

— Не стоит, я знаю.

— А Дора не знала — ей я сказал об этом. На свою голову. И она решила не отдавать мне картину. Вообразила, что сама сможет организовать канал сбыта полотен за границу. Ее сгубила жадность. Я щедро платил Доре за услуги. Но она захотела получать все одна, ни с кем не делясь. И еще несколько полотен, выкраденных у мужа перед побегом, она мне не отдала. Это очень ценные шедевры. Но «Танцовщица» стоит их всех, вместе взятых. И с этим богатством Дора пыталась бежать. Не только от мужа, но и от меня. Глупая! От Барона сбежать невозможно. Каждый ее шаг был у меня под контролем. Но я не знал одного — где она прячет последнюю партию картин. Зато я знал, к чьей помощи она попыталась прибегнуть. Если ты так умна, как мне показалось, — ты догадываешься, о ком я говорю.

— Да, догадываюсь.

— Но я нашел одно средство, чтобы переманить ее союзника на свою сторону.

— Деньги?

— Нет, чувства. Чувства иногда сильнее денег. А когда складывается и то и другое — выходит стопроцентный результат. Так вот, надавив на чувства, мне удалось узнать, что Дора прячет «Танцовщицу» здесь, в Тарасове, на своей квартире. А на обороте этого полотна она написала карандашом номер ячейки в банковском сейфе Тарасова, где держала остальные полотна.

— Ты нашел их?

— Хороший вопрос. Я сделал все, чтобы найти их. Но, увы, мне это не удалось.

— Ты не обманываешь? Я ведь кое-что знаю о том, при каких обстоятельствах погибла Дора. Неужели твои люди ничего не нашли?

— Они обыскали всю квартиру, но ничего не обнаружили. И это чистая правда. Мне незачем обманывать человека, который доживает свои последние секунды.

Сказав это, Барон вновь поднял пистолет и направил его мне прямо в голову. (Папазян, ты себе этого никогда не простишь.)

— Что это значит? — спросила я дрожащим голосом, и волнение мое было непритворным.

— Это значит, что ты тоже обладаешь одним недостатком, который помешает нам быть партнерами. Твой недостаток противоположен Дориному. Если та была слишком глупа, то ты, напротив, слишком умна. Это еще хуже. Я никогда не работаю с партнерами, равными мне по уму. Поэтому я так долго держусь на плаву и никому не удавалось еще обвести меня вокруг пальца.

— Надеюсь, все, что ты говоришь сейчас, — неудачная шутка?

— Нет, — ответил Барон и в подтверждение своих слов резко толкнул меня на пол.

Я не раз выступала безоружной против вооруженных бандитов — черный пояс по карате и близкое знакомство с другими видами боевых искусств помогали мне одерживать победу в самых сложных ситуациях. Но на этот раз удача была не на моей стороне — падая, я со всей дури ударилась локтем о стол. Мне показалось, что по всему телу пробежал сильнейший электрический разряд, и в глазах у меня потемнело. Единственным предметом, который я различала теперь, было дуло пистолета, направленное прямо между моих глаз. Ну все, Татьяна Иванова, вот ты и доигралась. Разве можно быть такой самоуверенной? Спасения ждать неоткуда. Я уже начала мысленно прощаться с жизнью…

Но вдруг случилось что-то невероятное. Я даже не успела понять, что происходит. Раздался глухой звук тяжелого удара, Барон крякнул, выронил пистолет и стал медленно оседать на пол. И тут из-за его спины раздались до боли знакомые слова:

— Вот так, кажется…

— Степан Ильич! — воскликнула я. — Дорогой мой, как же вы вовремя подоспели!

Над рухнувшим на пол Бароном стоял смущенный и растерянный Степан Ильич, держа в руках треснувший пополам деревянный ящик из-под рассады и глядя на сыплющиеся из него прямо на голову преступника комья земли с нежно-зелеными кустиками.

Я поднялась с пола, потирая ушибленный локоть.

— Pulcheria Noctis, — печально произнес милый старичок, — Ночная Красавица, коллекционный гибрид.

Я посмотрела на нежную зелень, послужившую сокрушительным оружием, и глубокомысленно произнесла:

— Да, красота — это страшная сила.

Мы взглянули друг на друга и расхохотались. Я обняла старичка.

— Степан Ильич, голубчик, вы-то здесь как?

— Да вот, Татьяна, дорогая, захотел лично проследить за доставкой, полюбопытствовать, что за сад вы решили облагородить своим талантом. А попал словно на съемки модного сериала. Может, вы объясните, что происходит? Надеюсь, я не зря испортил целый ящик драгоценных ростков?

Тут Барон застонал и попытался поднять голову. Но на этот раз реакция не подвела меня. Я нанесла короткий удар ему в челюсть, и он снова отключился. Тогда я на глазах у изумленного Степана Ильича быстро перевернула хладнокровного убийцу на живот и связала ему руки и ноги первыми попавшимися под руку тряпками.

Степан Ильич следил за моими действиями широко раскрытыми глазами.

— Вы мой герой! — сказала я ему. — И не удивляйтесь так. У меня просто не было времени рассказать вам о моей профессии. Я — детектив. А вы сейчас помогли мне задержать крайне опасного преступника, находящегося в международном розыске. И еще вы спасли мне жизнь.

— Татьяна, дорогая, ох, быть бы мне лет на тридцать помоложе, тогда бы я нашел, как воспользоваться такой интересной ситуацией.

— Степан Ильич, милый, — в тон ему ответила я, — ну на что мне эти желторотые мальчишки? Отныне мое сердце принадлежит вам.

Я собиралась продолжать в том же духе, но наше уединение было нарушено внезапным появлением Гарика.

— Ну конечно, — начал он, с порога оценив ситуацию, — стоит оставить тебя без присмотра на какой-нибудь час, как вокруг появляются горы поклонников, трупов и разбросанного по полу оружия.

— Гарик, займись этим типом, пожалуйста! — велела я тоном, не терпящим возражений. — А у нас со Степаном Ильичом есть занятие поважнее — нам надо попытаться спасти Ночную Красавицу, коллекционный гибрид, верно, милый Степан Ильич?

Старичок просиял и начал сгребать рассыпавшуюся рассаду. А я тем временем недовольно посмотрела на Гарика и сказала:

— Ты умудряешься всегда поспевать к десерту. Впрочем, ладно, нам есть о чем поговорить. Боюсь, что это приключение не последнее на сегодня. Через часок я освобожусь и все тебе расскажу. А сейчас займись вот этим господином. Я имею все основания подозревать, что он и есть глава и мозговой центр «Синдиката».

Папазян вытаращил глаза:

— Ты серьезно? Но как тебе удалось?

— Я все расскажу, Гарик. А для тебя есть еще одно срочное задание. После того как отправишь этого типа по назначению, поезжай на квартиру Виталия, я сейчас дам адрес. У меня нет доказательств, которые были бы основанием для его задержания. Но если тебе удастся застать Виталия — придумай что угодно, лишь бы заполучить его к себе в кабинет. Уточнить показания или что-нибудь в этом роде. Я боюсь, что ему угрожает большая опасность. Не отпускай его от себя.

Гарик покорно кивнул головой и занялся своими прямыми обязанностями. Я продиктовала ему адрес Виталия. А затем подхватила под руку Степана Ильича и сказала нежным голосом:

— Пойдемте, голубчик, я покажу вам сад.

Примерно через полчаса, распределив фронт работ между приехавшими сотрудниками питомника, я нежно простилась со своим спасителем, договорившись о встрече. На этот раз я не кривила душой — мне очень захотелось поскорее разобраться с делами и провести немного времени с человеком, невероятно далеким от ужасов современной жизни и вместе с тем оказавшимся таким бесстрашным перед лицом опасности.

По моим расчетам, Папазян к этому времени уже должен был добраться до квартиры Виталия. Я позвонила:

— Гарик, ну как дела? Ты нашел его?

— Похоже, у нас проблема, Танюша. Я застал дома только его мать. Сам он со вчерашнего дня еще не появлялся, и она вообще не в курсе всего, что произошло в доме Алексеева. До моего прихода она не беспокоилась. Думала, что сын, как обычно, заночевал у Максима. Как мне поступить?

— Черт побери! Значит, мои худшие опасения подтвердились. Слушай внимательно. Немедленно пошли опергруппу в засаду на квартиру покойной Доры. Возможно, еще не все потеряно и они успеют перехватить «гостей». А сам заезжай за мной, мы тоже отправимся туда. Буду ждать тебя у ворот.

— Ничего не понимаю, но сделаю все, как ты сказала.

Через пятнадцать минут я уже сидела в машине Гарика, и мы мчались в Трубный район. Когда мы подъехали к дому покойной Доры, все уже было закончено. Во дворе находились две милицейские и одна санитарная машины. Рядом стояло несколько оперов. Мы с Гариком подошли к ним и поздоровались. Поодаль толпилась кучка зевак.

Санитары вынесли из подъезда носилки с трупом мужчины в милицейской форме.

— Кто? — спросил Гарик.

— Ребята целы. Это один из двоих, что пытались забраться в опечатанную квартиру. Нарядились в форму, чтобы не вызвать у соседей подозрений. Кстати, это все та же парочка, которую видела соседка в день убийства Алексеевой. Когда мы попытались их взять, они затеяли пальбу, пытались уйти. Наши открыли огонь на поражение. Одного вот подстрелили. Второго удалось взять живым.

Из подъезда показались еще два оперативника, ведущих сильно помятого человека в наручниках и тоже в милицейской форме.

— Кто здесь старший? — спросила я. — Мне срочно надо задать задержанному несколько вопросов.

— Майор Ольшанский. А вы кто будете?

Гарик в двух словах объяснил майору, кто я такая.

— Хорошо, спрашивайте, — дал добро Ольшанский.

Я подошла к бандиту.

— Если откажешься отвечать на мои вопросы, сделаешь себе хуже. Лучше не дури.

— Только в присутствии адвоката, — с наглой ухмылкой заявил мужик.

— Не хорохорься. Ты еще не знаешь, насколько у тебя все плохо. Час назад за попытку убийства арестован на месте преступления твой шеф, неуловимый Барон, Антон Краузе, последние двадцать лет успешно промышлявший контрабандным вывозом за границу предметов искусства. Так что помочь тебе некому. Каждый сам за себя. Подумай.

Сказанное повергло задержанного в шок, он понял, что я не блефую.

— Валяй, задавай, — прохрипел он, глядя на меня с бессильной ненавистью.

— Виталий на даче?

— Да.

— Жив?

— Нет, околел, гаденыш.

— Где картина?

— А ты у него спроси!

— В твоих интересах ответить мне, ты же знаешь, что это тебе зачтется!

— Он не сказал, не знал. Мы думали, он уже забрал картину, и поехали к нему. Мой напарник, — он кивнул в сторону санитарной машины, куда грузили труп, — умеет вытягивать сведения из людей. Он мастер… был. У него не молчат. Если бы этот гаденыш знал хоть что-то, он сказал бы.

— Зачем поехали сюда?

— Шеф приказал без картины не возвращаться. Мы знали, что она должна быть в этой квартире. Решили еще раз все осмотреть.

— Откуда узнали, где Виталий?

— Догадались. Он думал, что мы не знаем про дачу, а мы выследили его, еще когда Дора там шифровалась.

— Дору сдал он? Он настаивал на ее убийстве?

— Да. Шепнул, когда она заедет на свою квартиру за какими-то документами.

— Как же это она не раскололась?

— Шеф велел не изощряться. Пожалел ее. Сказал, если под пистолетом не сознается, где картина, — пристрелить и искать самим.

— Уводите, — сказала я, и мужика повели к машине.

Гарик во время нашего разговора стоял рядом и удивленно слушал. Теперь он спросил, недоумевая:

— Как ты обо всем догадалась?

— Долго рассказывать. Потом, когда вернемся в Холодный ключ и я выпью кофе, тогда все и изложу не торопясь.

— Так поехали!

— Нет, Гарик, сперва мы осмотрим квартиру Доры. Ведь картина еще там. Надо искать все очень тщательно. Возьми двоих ребят, и пошли. И скажи майору Ольшанскому, чтобы послал кого-нибудь забрать труп Виталия. Адреса дачи я не знаю, пусть спросят у матери… Бедная женщина!

Гарик сделал все, как я сказала, и в сопровождении двух оперативников мы направились в квартиру покойной. Там все было точно так же, как в тот злополучный день. Вещи валялись на полу. Казалось, что нет здесь уголка, не выпотрошенного искушенными в таких делах «соратниками» Барона. Мы разделились. Гарик пошел на кухню, один из оперативников — осматривать прихожую и санузел, другой спальню, а я осталась в гостиной.

С чего же начать? Взгляд мой, как и в тот вечер, упал на дешевый зимний пейзаж. Он висел такой нетронутый, словно насмехаясь над окружающей его разрухой. И тут меня словно ударили молотком по голове. Иванова! Ну разве можно быть такой идиоткой? Ведь и Завадский, и Максим наперебой твердили, что Дора прекрасно разбирается в живописи. Но я, из какой-то ревности, что ли, не желала признать очевидного. Мне было приятно думать, что я раскусила истинное пристрастие и вкус покойной. Так же, как и барон фон Краузе, страдающий манией величия, в своем ослеплении и любовании собой не понял, что Дора гораздо умнее, чем он думал. И поэтому не смог раскусить такого простого и гениального хода — повесить дорогую картину на самое видное место, воткнув ее в дешевую и вульгарную пластиковую раму и замазав поверху банальным пейзажем, который при определенной сноровке сможет нарисовать и ребенок. Я позвала Гарика и ребят и, когда все собрались, с торжественным видом объявила:

— Представляю вам бесценное произведение искусства, раритет, шедевр Эдгара Дега «Танцовщица в голубом».

Мужчины смотрели на меня недоумевающе, словно я сморозила глупую шутку. Но я смочила свой носовой платок водой из графина и начала осторожно протирать середину зимнего пейзажа. И — о чудо — из-под серебристого снега, без труда перекочевавшего на мой платок, стал пробиваться наружу нежно-голубой, воздушно-легкий силуэт танцовщицы. Я чувствовала себя великим магом и чародеем в эту минуту. Я не стала размывать все полотно — решила предоставить это профессионалам. Аккуратно вынув полотно из рамы, я перевернула его, и на обратной стороне, в нижнем левом углу, обнаружила карандашную надпись, состоящую из десяти цифр. Это был номер ячейки банковского сейфа, где хранилось еще несколько украденных полотен. И Максим, как единственный наследник покойной, имел полное право их забрать.

Спустя час мы сидели с Гариком в гостиной Алексеева и пили чудесный кофе, который подала нам зардевшаяся от смущения Туся. Максима не было дома — он, узнав о случившемся, поехал к своей бедной тете Даше, чтобы вместе с ней попытаться пережить и осмыслить гибель Виталия и причины, побудившие его встать на ужасный и позорный путь братоубийцы.

Мы с Гариком тоже говорили о Виталии. Как только мы, сидя в уютных креслах гостиной, заполучили горячий и ароматный кофе, Гарик заявил тоном, не терпящим возражений:

— Ну все, давай-ка выкладывай все сначала и подробно. Хватит на сегодня фокусов и тайн. Как ты узнала, что это Виталий заказал убийство собственного брата, что он желал смерти Доры и о его причастности к махинациям с картинами?

— Вообще-то мне сегодня уже смертельно надоело думать и говорить об убийствах и махинациях. Но ты ведь не отстанешь. Так и быть — слушай. Только для начала давай поиграем в такую игру. Ты представишь, что я еще не сообщила ничего о моих подозрениях по поводу Виталия. А знаешь ты обо всей этой истории только то, что я тебе рассказывала до сегодняшнего дня. Я начала с того, что определила, кто встречался с Дорой в беседке. Это было не очень сложно.

— Но ведь тот человек необязательно должен был быть преступником.

— Конечно. Но совершенно очевидно, что он вел двойную игру. А от этого несложно перекинуть мостик дальше. Но начнем по порядку. Я тебе буду перечислять приметы, по которым можно определить сообщника Доры: факты, которые о нем известны, разные мелкие подробности. А ты будешь прикидывать, кто подходит под каждую из этих примет. И потом ты поймешь, как я в дальнейшем вычислила преступника. Начнем?

— Я вижу, тебе не дают покоя лавры Шерлока Холмса? — с ехидной улыбкой поинтересовался Гарик. — Ладно, согласен.

— Первое: узнав, что таинственной гостьей в саду Алексеева была Дора, я поняла, что преступник — мужчина, так как слышала в беседке женский и мужской голоса.

— Замечательная примета, под нее подходит половина населения земного шара. И половина населения этого дома.

— Зато следующая сразу здорово сужает круг. Этот мужчина любил Дору. Он говорил ей в беседке: «Я без тебя никто. Мы же решили — только ты и я».

— Ну, среди известных нам таких мужчин было только двое: сам Алексеев и его брат Виталий. Максим ведь тебе рассказал, что из его окружения Дору принял только брат и что он был в нее влюблен.

— Хорошо. Идем дальше. Ни Дора, ни ее сообщник ни разу не попали в объектив камер слежения в саду. Значит, наш герой хорошо представлял их расположение.

— Круг вновь расширяется. Это мог быть любой из охранников и любой из обитателей дома, обладающий маломальской наблюдательностью.

— Допустим. Но когда Туся увидела кого-то в саду, только два человека отнеслись к этому скептически и не поверили ей. Одним из них был повар Олег Петрович, который уверял Тусю, что у нее просто расшалились нервы. А вторым — Виталий, который открыто насмехался над перепуганной девушкой.

— Точно, — подхватил Гарик, увлекаясь игрой в Шерлока Холмса. — Но повар отпадает. Ты говорила, что он остался с Алексеевым, а потом ты застала его на веранде. Значит, он не мог быть в беседке.

— Верно! А вот Виталий быстренько добежал до охранника, узнав, что тот ничего не видел, так же быстро сообщил об этом Максиму и дальше был предоставлен сам себе. Значит, пока я слушала, как храпит Варвара Семеновна, и пока дошла, крадучись, до беседки, он имел возможность тоже подойти туда с другой стороны. Ну что? Считаем, что собеседника, то есть сообщника, мы вычислили?

— Да, пожалуй.

— Теперь, когда мы убедились, что Виталий, личный секретарь и доверенное лицо своего брата, тайком встречался с Дорой, не ставя в известность Максима, можно сделать вывод: Виталий вел игру не в пользу брата. Он скорее засланный казачок. Об этом свидетельствуют слова, произнесенные им в беседке, что Доре надо исчезнуть из города, лучше ей не появляться здесь больше — иначе их план рухнет. Понимаешь, у них был общий план. И я без труда могу предположить, в чем он состоял. Сегодня днем Барон, уже зная, что в конце разговора убьет меня, позволил себе разоткровенничаться. Вообще, люди, склонные к мании величия, также склонны и к излишней болтливости. И зачастую таким, как Барон, приходится убивать своего собеседника. Итак, он поведал мне, что Дора решила наладить собственный канал контрабанды. Но разве с пятью или шестью полотнами можно сделать настоящий бизнес? Коллекцию своего супруга она хорошо знала. Это золотое дно. Только вот не было ныряльщика, который бы вылавливал со дна это золото. Дора верно рассудила, что наученный горьким опытом Алексеев больше не будет доверять женщинам. И так же верно угадала, что в такой непростой ситуации ее покинутому супругу потребуется поддержка близкого человека. И тогда она сделала ставку на Виталия. Она знала, что ее муж сильно привязан к младшему брату, хоть он и двоюродный. И не могла не чувствовать, что Виталий ее обожает, а вследствие этого ревнует к старшему, богатому, удачливому брату — антикварному магнату из столицы. Виталий был идеальной кандидатурой для ее плана. Она решила сыграть на его чувстве любви к ней и зависти к Максиму. Все удалось как нельзя лучше. Теперь ей осталось внедрить своего преданного шпиона в стан неприятеля-супруга. И тогда она придумала замечательный ход, игру в поддавки. Она предложила вернуть Алексееву компромат в обмен на развод. Тут она убивала двух зайцев. Добиваясь развода, она доказывала Виталию, что хочет принадлежать только ему. Могу представить, какие пылкие разговоры на эту тему велись между ними. Пылкость подкреплялась еще и тем, что развод приносил Доре, а следовательно, и Виталию, как он считал тогда, половину состояния Максима. С другой стороны, заявив, что все переговоры с Алексеевым она согласна вести только через его брата, она автоматически делала Виталия конфидентом Максима, человеком, посвященным во все неприглядные тайны его жизни. Для того чтобы еще более укрепить уверенность Максима в преданности ему Виталия, Дора без колебаний пошла на крайне невыгодное предложение Алексеева вернуть ему компромат до развода. Но при этом все было обставлено так, что в ее согласии есть непосредственная заслуга Виталия. В результате Максиму просто ничего больше не оставалось, как максимально приблизить к себе брата, сделав его доверенным лицом и секретарем с очень неплохим, кстати, жалованьем.

— Танюша, это понятно. Но как так получилось, что Виталий решил все круто изменить? Ведь в его планы не входило избавляться от Доры и от брата. Они оба, каждый по-своему, готовы были кормить его. А Дору он еще и любил. Что случилась? Какая кошка между ними пробежала?

— Между ними пробежал очень хитрый и коварный кот по имени барон фон Краузе. Ему, как и Доре, жаль было терять такую золотоносную жилу, как Алексеев. Кроме того, Барон следил за Дорой, желая получить оставшиеся у той полотна. Обладая недюжинным и извращенным умом, Барон просчитал Дорину игру. И решил, что «ловец жемчуга» в алексеевских закромах не помешает ему самому. А Дору пора примерно наказать. Ему надо было перекупить Виталия. Но он знал, в чем сила Доры, чем она держит мужчин. Поэтому применил стопроцентное оружие против нее. Как он сам мне сегодня признался, Барон сыграл на чувствах. Я предполагаю, что это означало. Он открыл глаза ослепленному страстью Виталию. Уж кто, как не Барон, мог располагать самой исчерпывающей информацией о Дориных похождениях. Причем наверняка подкрепленной фото— и видеоматериалами. Вот тогда-то Виталия, убежденного, что он является единственным Дориным рыцарем и спасителем, защищающим ее от ненавистного, корыстолюбивого мужа, и единственным любимым ею мужчиной, постиг жестокий удар. Я могу только догадываться о масштабах Дориного распутства. А бедному Виталию были предоставлены неопровержимые свидетельства. Первой части своей цели — оставить Дору без «ныряльщика» — Барон достиг. Это было его задачей-минимум. Задачей-максимум же было заполучить «ныряльщика» себе. Но здесь от Барона мало что зависело. Основную роль играла натура Виталия. Ведь на его месте кто-то мог повести себя совершенно иначе, прозревши, раскаяться, броситься в ноги брату, рассказать ему о том, как бес (в Дорином обличье) попутал его. Но не таков был наш Виталий. Не только бескорыстное желание помочь возлюбленной двигало им. Дора пробудила в нем демонов — страсть к наживе и черную, злобную зависть к богатому брату. И он решил повести свою собственную игру. Поняв, что Дора вульгарно использует его, Виталий ощутил звериную жажду мести. Его ничто больше не могло остановить. И он пообещал Барону сотрудничество в обмен на устранение Доры. Ведь после ее смерти Виталий со своей старой матерью становились единственными наследниками состояния Максима. Итак, от огромного богатства Виталия отделяли две смерти — Доры и Максима. Первую он решил совершить руками Барона, вернее, его сподвижников. Вторую пришлось организовать самому.

— Постой, Танюша, — вмешался Гарик в мое повествование. — Ты сейчас ударилась в какие-то литературные изыскания. С чего ты взяла, что именно Виталий организовал покушение на своего брата? У тебя есть доказательства?

— В такой запутанной ситуации единственным стопроцентным доказательством было бы, конечно, признание самого Виталия. Но за неимением оного придется довольствоваться тем, что есть. Послушай и скажи — права я или нет в своих подозрениях. Итак, вот те улики, которые выдают Виталия как заказчика убийства своего брата. Первое — он единственный, кто знал, что в день покушения, а точнее, в первой половине дня, Алексеев будет дома почти один.

— Как это «почти»?

— Экономка и повар взяли на субботу выходной. Накануне хозяина не было дома, и они отпросились у Виталия. Я сообщила ему же, что появлюсь в субботу после обеда. Оставалась одна Туся. Ее Виталий за час до прихода киллера отослал в город за продуктами, снабдив длиннейшим списком покупок. Максиму просто повезло, что у него такая славная горничная — она прособиралась целый час и в результате оказалась в кабинете хозяина аккурат за минуту до появления наемника. Далее — следом за убийцей в кабинете брата появился сам Виталий. Выданная им впоследствии версия, что, заметив в коридоре незнакомца, он пошел посмотреть, кто это, — не прокатывает. Во-первых, из его комнаты не видно коридора. А во-вторых, киллер вошел в кабинет уже в маске. Значит, он надел ее в коридоре. Следовательно, шедший следом Виталий должен был видеть, что незнакомец в маске или надевает ее. Нормальной его реакцией было бы вызвать охрану. Но он зачем-то рванул в кабинет. Следующий момент — когда я, появившись в доме и почуяв неладное, незаметно подкралась сзади к киллеру, кто-то из присутствующих подал ему знак, иначе он не смог бы меня заметить — он кричал на пленников, а я была тише мышки. Затем в качестве заложника он хватает Виталия, хотя логичнее взять девушку — можно быть уверенным, что она не попытается дать отпор. Во всем остальном киллер вел себя как высококлассный профессионал, и вдруг — такой прокол. Далее — прежде чем уйти, киллер бьет заложника по голове. Он, опять-таки как профессионал, должен был точно рассчитать силу удара, чтобы жертва вырубилась хотя бы на несколько минут. Однако когда мы выбежали из кабинета, Виталий оказался уже на ногах. Но почему-то он не бросился вдогонку за киллером и не предупредил охранника, а пошел нам навстречу. Следующий момент — зачем Виталию потребовалось присутствовать при убийстве брата. Это элементарно — чтобы обеспечить себе алиби. И, кроме того, чтобы дать показания, сбивающие следствие с толку. Если бы сразу стало понятно, что произошло заказное убийство, то у следователя возник бы традиционный вопрос — кому это выгодно? А в тот момент это было выгодно Виталию. Поэтому следовало замаскировать заказное убийство под убийство с целью ограбления, обставив это примерно следующим образом. Киллер убивает Максима. Затем связывает Виталия и оглушает его. Впоследствии Виталий может свидетельствовать, что субъект в маске застал его в кабинете вместе с братом. Угрожая пистолетом, грабитель потребовал ключи от сейфа и прочее. Почему он застрелил Алексеева? Ну, например, Максиму удалось достать пистолет (а у него оружие действительно хранится в ящике письменного стола), и он попытался выстрелить в грабителя. Но тот выстрелил первым. Затем обездвижил Виталия и скрылся. Что, разве не правдоподобно?

— Правдоподобно.

— Ну и наконец, после неудачи с покушением, из которой кое-как удалось выкрутиться благодаря профессионализму и смекалке киллера, сказав по телефону, что отправляется домой отлеживаться, Виталий в действительности исчез в неизвестном направлении. После такого провала он перетрусил и решил залечь на дно. У него не был продуман план отступления. Поэтому он скрылся на даче, чтобы там спокойно обдумать свои дальнейшие шаги. Он был уверен, что никому не придет в голову искать его там. Но увы, верные псы Барона уже давно засекли это гнездышко. И когда Барон узнал от меня о покушении на Алексеева, он сразу понял, что Виталий использовал его, для того чтобы устранить Дору как одно из препятствий на пути к наследству. Что он пытался сделать свою игру и вовсе не собирался работать на Барона. И тогда Краузе бросился разыскивать обманщика. Ему были известны лишь два адреса. Поэтому он сам отправился сюда, в дом Алексеева, а своих головорезов послал на дачу Виталия. Барон преследовал две цели — попытаться узнать, где картины (он предполагал, что Виталий в курсе), и затем убрать зарвавшегося и чрезмерно информированного свидетеля. Ну как, достаточно тебе совпадений?

— Да, пожалуй, ты права. Ты меня убедила. Ну что же, Танюша, поздравляю! Ты распутала колоссальное дело. Теперь жди правительственной награды. Но вот вопрос — дождется ли своей награды Гарик, скромный помощник, незаметный в тени блистательной Тани?

— А ты все о своем, Папазян! Если я правильно поняла, ты намекаешь на ночь в объятиях прекрасной блондинки?

— Ну конечно!

— Хорошо. Завтра. Приезжай ко мне в десять вечера. С меня свечи, с тебя — армянский коньяк. А сейчас давай прощаться. Я смертельно устала. Денек выдался хлопотный.

Гарик уехал. Я собрала свои вещи — сегодня наконец буду ночевать дома. Задание выполнено и перевыполнено. Я была, как всегда, неподражаема. Черт, ну почему же мне так грустно?

Я распрощалась с Олегом Петровичем, с Варварой Семеновной, с Тусей. (С ней мы немного пошептались, после чего обе остались страшно довольны.) Олег Петрович приготовил прощальный ужин.

— Татьяночка, — шепнул он мне, когда после трапезы я, по обыкновению, вышла покурить на веранду, — вы всех нас изумили. Но я хотел сказать не об этом. Вы детектив. Вам некогда заниматься домом. Представляю себе, что вы кушаете! Какие «продукты пытания» вы употребляете! Умоляю, приходите хоть раз в неделю сюда — я буду специально для вас готовить самые лучшие борщи, гуляши и отбивные. Ох, если бы вы были моей женой, я быстро довел бы вашу фигуру до совершенства.

— Интересно, — возмущенно проговорила я, — каковы же ваши идеалы? Или мое телосложение не представляется вам достаточно привлекательным?

— Простите, Татьяночка, но у вас не телосложение, а теловычитание. А до моего идеала вам не хватает килограммов пятидесяти.

Мне было нечем крыть.

Мы поболтали еще немного. Самая пора отправляться домой. Но что же меня удерживает? Максим еще не вернулся. Разве я могу уехать, не простившись, бросить его в такую трудную минуту? Ведь он не знает ни моего адреса, ни номера телефона…

Было уже около одиннадцати, когда он приехал. Я, обняв сумку, сидела на скамейке у входа в дом, напротив клумбы, только сегодня засаженной самыми прекрасными цветами. Надо же, сколько событий может вместить в себя один день!

Максим сел рядом со мной.

— Ты уже собралась?

— Да.

— Когда мы увидимся?

— Не знаю.

— Я очень многим тебе обязан. Да, кстати, твой гонорар… — Он осекся, увидев выражение моих глаз. — Прости, я не то говорю. Ты знаешь, я очень боялся, что вот сейчас вернусь домой, а тебя уже нет. И мне не с кем будет поговорить.

— Ну, вообще-то уже поздно. Мне пора домой.

— Зачем? Ну скажи, зачем? Почему мы должны придумывать какой-то повод, чтобы остаться вместе? Разве мало того, что нам обоим сейчас это так нужно? Или… я все придумал?

— Нет, не придумал…

И майская ночь, наполненная ароматом свежей листвы и трелями соловьев, закружила голову и свела с ума. Она подарила вкус губ, впивающихся в губы до боли, до умопомрачения. Она подарила прерывистое дыхание и едва различимые слова — простые и вечные слова о любви, о счастье, о неслучайности встречи. Слова, так мало значащие, когда их произносишь, и так много значащие, когда вспоминаешь их…

Наутро безумно удивленная Туся столкнулась со мной, когда я выходила из ванной на первом этаже.

— Танюш, он что, согласился признать ребенка?

— Т-сс! Пока об этом ни слова. Да, кстати, ты готова к сегодняшнему вечеру?

— В общем, да, но я не успела поговорить с Максимом Леонидовичем насчет выходного на завтрашний день.

— Еще успеешь. А если не успеешь — не беспокойся, я все устрою.

В половине седьмого (вечера, разумеется) у меня была назначена встреча с Борисом Дмитриевичем все в той же кофейне. И вот он сидит напротив меня, беспокойно теребя пальцами салфетку. Я ничего не сказала ему по телефону о предмете нашей встречи, поэтому он немного нервничает.

— Танечка, здравствуйте! Вы так давно не давали о себе знать. Я уже готов к самому худшему, поэтому можете не подготавливать меня.

— Точно? Можно не подготавливать? — спросила я, едва заметно улыбаясь.

— Не томите, Танечка, все очень плохо?

— Вам судить, — сказала я и вынула из-за спины небольшой рулон, завернутый в газетную бумагу.

Завадский дрожащими руками развернул его и издал сдавленный стон.

— Бог мой, это же она! Моя «Танцовщица»!

Глаза его покраснели, и в уголках предательски заблестели слезинки. Через минуту он справился с эмоциями и спросил:

— Танечка, голубушка, но как же вам это удалось?

— Помните, Борис Дмитриевич, вы говорили о трех версиях получения мною этого шедевра. Третьим вариантом, чисто гипотетическим и совершенно невозможным в реальности, вы рассматривали следующий: Максим Леонидович будет настолько очарован мною, что подарит мне это полотно.

— Неужели?

— Да. Но вообще-то все было не так уж просто…

В тот же день, или, вернее, уже ночь, в половине двенадцатого я, поцеловав спящего Максима, вылезла из постели, вышла в холл и набрала номер Папазяна. Он долго не отвечал на звонок. Наконец в трубке послышалось слегка сбившееся дыхание и раздался его голос:

— Слушаю!

— Гарик, дорогой, ты не очень скучаешь без меня?

— Коварная женщина!

— Ну чем же ты недоволен? Все, как мы договаривались. У меня дома, при свечах, в объятиях прекрасной блондинки. Да, если не трудно, передай трубочку Тусе…