Глава 7
На этот раз с проходом в «Эдельвейс» возникли некоторые сложности. Угрюмые охранники, с трудом ворочащие языками — надо думать, от отсутствия достаточных навыков для этого, — объяснили, что я уже использовала свои гостевые билеты и теперь мне придется платить за вход в полном объеме. Не знаю, на что они надеялись, но меня это не остановило. Только настроение ухудшилось еще больше, но это мелочи.
Действия мерзавца-Поприна требовали возмездия — и немедленного! — поэтому, сунув практически на бегу в протянутые лапы две сотки, я влетела в зал и тут же зацепила за пуговицу торчавшего в проходе метрдотеля.
— Не скажете, где тут кабинет господина Поприна? — стараясь говорить спокойно и ласково, спросила я, но, по-видимому, это у меня получилось не очень хорошо, потому что метр вздрогнул и сперва бросил взгляд влево, а потом только приклеил свою профессиональную улыбку и вежливо поинтересовался:
— Зачем вам нужен Семен Васильевич, разрешите узнать?
Не собираясь пускаться в бессмысленные разговоры, я улыбнулась, произнесла «благодарю вас» и пошла налево вдоль рядов столиков — в том направлении, куда бросил свой неосторожный первый взгляд метр. Там находилась дверь, покрашенная под цвет стен и поэтому не сразу заметная, особенно в мерцающем от цветомузыки полумраке.
Мне показалось, что я правильно поняла и нужное мне убежище Поприна находится именно там. Но метр не оставил меня в покое. Он бежал следом, хватая за руку и бормоча какую-то ерунду насчет того, что мне, видите ли, туда нельзя. Ага, щаз! Послушаюсь, как же.
Я быстро добралась до двери и ткнулась в нее. Дверь не подчинилась. Я повторила свое воздействие еще раз. Оказалось, что дурацкая дверь открывалась не внутрь, а наружу. Надо запомнить это на будущее. Кто знает: может, из нее будет удобно вываливаться. Тем, кто попытается мне мешать, например.
С третьей попытки я открыла дверь и влетела в нее. Передо мной был длинный коридор с несколькими такими же дверями по сторонам. Нудный метр заскочил следом. Теперь, когда посетители не видели его, он почувствовал себя свободным от приличий и, дернув меня за сумку, прошипел:
— Что вам неясно, девушка? Сюда нельзя посторонним! Или вы сейчас же выходите вон и мы заминаем все, что было, или же…
Я не дала ему возможности договорить. Он мне уже давно надоел. Когда Татьяна Александровна рассержена, ее даже бродячие кошки обходят за два квартала, но этот дядечка не был знаком ни со мной, ни с приметами на мой счет.
Я молча развернулась к нему лицом и так же молча провела хороший, прямо-таки классический хук справа. Метр прикусил свой болтливый язык и вытаращил глазки. Второй удар в живот заставил его согнуться и зашипеть змееподобно и непонятно. Потом дядя покачнулся и решил полежать. Но я не дала ему упасть, а, придерживая за галстук-бабочку, вежливо попросила:
— Где кабинет Поприна, скажите, пожалуйста.
Несколько раз открыв и закрыв рот, метр просипел:
— Прямо.
— Спасибо, — от чистого сердца поблагодарила я его, быстро оглянулась, убедилась, что в коридоре никого нет, и толкнула первую дверь.
Это оказался туалет. Очень удачное место, тихое и надежное, где уставшего от выполнения служебных обязанностей метра никто не потревожит во время заслуженного, в прямом смысле, отдыха. А вот он мне помешать может, если его оставить в коридоре. Поэтому, не отпуская черной бабочки своего пленника, я втолкнула его в туалет и резким толчком посадила на унитаз. Голова у дяди по инерции дернулась, он ударился затылком о стену и отключился.
Аккуратно заперев туалет и стараясь ступать легко и неслышно, я прошла по коридору, пробуя приоткрыть двери. Две оказались запертыми, но следующая поддалась, и я заглянула внутрь. Это была большая уютная комната, скорее похожая на гостиную в богатой квартире, чем на кабинет в солидной фирме. Подумала так и тут же одернула себя: нашла солидность в «Эдельвейсе»!
Здесь стоял стол, но он был задвинут к дальней стене и его размеры и местоположение однозначно указывали, что не он тут главный. А главными тут были широкий кожаный диван, стоящий справа, невысокий шкаф-бар рядом с ним и фонтан, украшенный фарфоровыми статуэтками полуголых женщин.
Цветные постеры с подобными же изображениями висели на стенах, а еще одна полуобнаженная девушка — на этот раз настоящая — сидела в кресле рядом со столом, держа в одной руке сигарету, а в другой рюмку с коньяком. Открытая бутылка «Варцихе» стояла перед ней.
Как только я вошла, девушка вздрогнула и повернулась. Я узнала Ольгу, которая сегодня в «Астарте» положила мне в сумку два билета в «Эдельвейс».
— О! — слабо сказала Оля и погрозила мне сигаретой. — А я вас знаю!
— Неужели? — усмехнулась я.
Она, похоже, была сильно пьяна, но интереса для меня не представляла. Мне был нужен сволочь-Поприн, решивший, что Татьяну Иванову можно запросто наказать взрывом машины. И просто необходимо ему объяснить, как он не прав.
— Я вас точно где-то видела! — объявила Ольга и качнула головой. Было заметно, что ей трудно сидеть ровно, но она почему-то продолжает старательно держаться.
— Моя фамилия Иванова, — сказала я, осматриваясь и ища вторую дверь, за которой мог бы находиться Поприн.
— А! — Девушка снова помахала сигаретой. — Семочка мне рассказывал, да… Вы шпионка… И вас перевербо-вы-ва… — Она запуталась в сложном слове и замолчала, соображая, как его закончить.
— Все правильно, — подхватила я. — Где ваш Сема, мне ему нужно сказать кое-что важное.
— Сема поехал вас пере-вы-е… — пробормотала Ольга и захихикала.
Я быстро обошла комнату, по пути распахнув даже створки шкафа. Поприна не было, и значит, мне следовало искать его где-то в другом месте. В коридоре тем временем послышался топот, словно мчалось стадо слонов.
— Где Поприн? — вскричала я, схватив пьяную красотку за плечи и с силой тряхнув ее. — Где он? Где?
— Где, где… — улыбнулась Оля. — У себя дома его поищи, подруга. А если ты его затащишь к себе в койку, я все-все Изольде про тебя стукну, так и знай…
Дверь распахнулась от сильного удара, и в комнату ввалились двое уже знакомых мне охранников.
— Ты… Короче… — выкрикнул первый, наверное, самую длинную фразу за всю свою жизнь и, расставив руки, бросился на меня.
Делать нечего, пора начать применять меры, чтобы эти гориллы не принялись за меня. Одним прыжком вскочив на стол, я ухватила за горлышко бутылку с остатками коньяка и проделала все это вовремя: первый накачанный в спортзалах кусок мяса уже подбежал достаточно близко. Размахнувшись, я со всей силы ударила его бутылкой по голове. Потомок динозавров охнул и плавно присел, прямо подбородком на столешницу.
Ольга завизжала, вскочила с кресла, и ее халатик распахнулся. Под ним ничего не было, но это никого не заинтересовало. А мое внимание переключилось на второго охранника. Этот неандерталец, не сумев затормозить движение прямо на меня и заметив, что произошло с его более прытким товарищем, зацепил по пути кресло, на котором только что сидела девушка, и с диким криком поднял его обеими руками вверх.
Я едва успела спрыгнуть со стола, как кресло обрушилось на то место, где я только что стояла.
Тут мне резонно подумалось, что в замкнутом пространстве этой комнаты мне делать нечего, и я бросилась к выходу. Дверь распахнулась от одного моего пинка. В коридоре я сразу наткнулась на метрдотеля, уже пришедшего в себя и вызвавшего подмогу. Увидев меня, дяденька — уж не знаю, что ему привиделось такого страшного, — закрыл лицо руками, шарахнулся в сторону и даже присел на корточки. Наверное, надеялся стать незаметным при помощи такого нехитрого маневра. Мне неинтересно было с ним общаться, мы же успели все выяснить раньше, и я помчалась к выходу.
Моя миссия не удалась — если верить словам пьяной Ольги, Поприн уехал. Хотя вряд ли он направился ко мне домой — не припомню, чтобы я его приглашала в гости. Поискать же Сему тщательней мне помешали малокультурные троглодиты, врывающиеся без стука в помещение с девушками.
Перед дверью, ведущей в зал «Эдельвейса», я остановилась, наизусть поправила волосы, одернула платье и вышла. Ничего здесь не изменилось: рюмки позванивали, вилки постукивали, очередная стриптизерша поматывала… ясно чем.
Я спокойно направилась к выходу, зная, что сейчас в дверях никого из стражей нет и я выйду на улицу беспрепятственно. Так оно и оказалось.
Я спускалась по ступенькам Дворца культуры, раздираемая противоположными чувствами. С одной стороны, хорошо было то, что мне удалось вырваться из этого места без ощутимых потерь. С другой стороны, очень досадно, что Поприн не нашелся. По горячим следам я бы его хорошенько растрясла на предмет информации.
Моя бедная машинка уже и не дымила. Зато невдалеке от ее останков дымили в прямом смысле — сигаретами и в переносном — мозгами различные работники наших славных органов внутренних дел. Среди них выделялся Володька, с озабоченным видом переходящий от одной кучки — спецов к другой кучке — экспертов.
Увидев меня, он сделал знак рукой, но не успела я отреагировать, как ко мне подскочили двое парнишек в штатском, у которых на наморщенных лобиках было четко нарисовано, что они тоже из органов, и, вежливо взяв меня под руки, попросили предъявить документы.
— А можно узнать, в связи с чем, молодые люди? — спросила я.
— Обычная проверка документов, — скороговоркой объяснил один и для честности вытаращил глаза.
— По показаниям свидетелей на этой машине приехала девушка, похожая на вас, и она зашла в это здание, — более разумно высказался другой и этим сразу мне понравился.
— Всего-то? — спросила я. — Так вы, значит, ищете бывшую хозяйку машины? Это я, здравствуйте.
— Почему же бывшую? — подозрительно спросил первый.
— Потому что это уже не машина, — отрезала я. — Еще вопросы есть или как?
Вопросов оказалось гораздо больше, чем мне хотелось. Последующий час был просто украден из жизни и безнадежно потрачен на никчемные разговоры, сводящиеся в основном к версиям, которые я сама призвана была выдвигать. По крайней мере, на этом настаивали оперативники, спрашивая меня про врагов и недругов.
Я не стала им врать, что меня все любят и весь мир ходит у меня в друзьях, — эти скучные люди все равно бы не поверили. Они привыкли не доверять людям. По этой причине я отвечала односложно: «нет„, „не знаю“, «не понимаю“ и имитировала глубочайшие дамские переживания, прикладывая к глазкам платочек. Весь макияж стерла во время этого спектакля.
Все закончилось неожиданно по причине всеобщего изнеможения: ребята отбили языки, а мне уже и стирать стало нечего. Получив приглашение посетить завтра РОВД, где, скорее всего, та же тягомотина начнется с начала, причем с того же самого, я наконец-то освободилась и, мило попрощавшись с заслуженными работниками языка и мозгов, в раздражении пошла прямо по проезжей части — подвезти никто не догадался, поэтому оставалось надеяться, что мотор поймается сам.
Меня нагнал запыхавшийся Володька, раздраженный не менее меня.
— Слишком быстро идешь, Тань, я не успеваю, — пропыхтел он.
— Наверное, у меня ноги длиннее, — блеснула я наблюдательностью, а Володька, пробурчав что-то непонятное, взял меня под руку и вывел на тротуар. Потом он остановил проезжающий мимо «жигуленок», и на нем мы благополучно доехали до моего дома.
Я вышла из машины первой и в задумчивости остановилась на тротуаре, задрав голову вверх.
— О чем грустишь? — спросил Володька, подходя сзади и кладя обе руки мне на плечи. — Если о «девятке», то она не стоит того. Радуйся: сама жива осталась.
Я закурила и, не отвечая Володьке, произнесла как бы сама себе:
— Сегодняшний день для всех нормальных людей уже закончился, а для меня, похоже, он еще будет длиться и длиться. Судьба такая.
— Ну-у, — глубокомысленно протянул Володька, — в общем, оно, конечно же, и так, но все зависит от вас, девушка. Может быть, он и быстро закончится. Я про день. Честно говоря, я себя тоже чувствую усталым. Немножко.
Я взглянула на Володьку.
— Мне кажется, что ты меня не понял, опер, — сказала я, — или, возможно, я тебя неправильно поняла, что, впрочем, вряд ли.
— Танька, — как-то вдруг мгновенно озлился Володька, — ты прекращай свои шуточки, а? Тоже начала загадками говорить, как эти… как их там… посетители твои. В чем проблемы?
— В электричестве, — ответила я.
— Что? — Володька взглянул на меня как на дуру и с легким постаныванием отвернулся, давая понять, что он пошел на второй заход терпения.
— В моей квартире горит свет, — монотонно объяснила я, не дожидаясь, когда он начнет ныть, — а я не имею привычки забывать выключать его.
— Та-ак. — Володька тут же мобилизовался, задрал голову и начал, шевеля губами, пересчитывать этажи и окна дома.
— Прекрати смешить людей на ночь глядя, опер, — сказала я. — Что я, свои окна не знаю, что ли? Пошли. Если нам оставили свет, значит, хотят, чтобы мы его видели.
Володька пощупал у себя в карманах пистолет, сотовик и удостоверение, выпрямился, расправил грудь и сосредоточенно взглянул на меня.
— Тебе лучше подождать здесь, — сурово произнес он. — Я сам во всем разберусь.
— Щаз, — вяло ответила я и пошла к подъезду.
Нажимая кнопку вызова лифта, Володька, оглядываясь и прислушиваясь к тишине подъезда, шепотом спросил:
— Кто это может быть? Есть соображения?
— Ольга, любовница Поприна, сказала, что он поехал ко мне домой, — ответила я. — Правда, она была немного не в себе и вполне могла перепутать.
— А когда ты ее видела? Это та самая Ольга, что подкинула тебе билеты? — спросил Володька.
Лифт приехал, мы зашли в него, и мой опер продолжил допрос:
— Так когда ты ее видела?
— Господи, ну что пристал! — не выдержала я. — Когда, когда… Когда второй раз заходила в «Эдельвейс», тогда и видела. Кстати, я там еще побила двоих хамов, а от третьего просто убежала. Что тебя еще интересует?
Володька промолчал, а тут и лифт остановился.
Выйдя из него, мы подошли к моей квартире.
Осторожно и внимательно Володька осмотрел входную дверь. Мне показалось, что он даже обнюхал ее.
— Давай ключи, — скомандовал он, и я молча протянула ему связку, думая, что второй взрыв за сегодняшний день был бы пошлым перебором.
Однако, с другой стороны, ожидать от Поприна чувства меры и вкуса не приходилось — дядя зарекомендовал себя несдержанным хамом еще в первую нашу встречу.
Володька отпер входную дверь моей квартиры, и я, дотронувшись до его плеча, жестом попросила отойти в сторону.
— Ну что еще? — пробурчал он.
Я оттянула его вправо и, дернув за ручку двери, распахнула ее, отпрыгнув почти на Володьку. Ему немного не повезло при этом: локтем я задела его по носу. Володька крякнул, потер ушибленное место и нудно сказал, что он все понимает — это страсть.
— Пошел к черту, — вежливо пожелала я и заглянула в квартиру.
А там все было нормально.
В этот момент Володька, вспомнив, что он мужчина и в принципе хоть когда-то должен взять верх, плечом оттеснил меня и ворвался в квартиру, держа свой пистолет обеими руками и поводя стволом влево-вправо, точь-в-точь как в дурацких голливудских фильмах. Я неторопливо шла за ним.
Изучив ванную, туалет и кухню, Володька рванул в комнату. Через секунду оттуда послышался нелитературный его вскрик:
— …Твою мать!
— Она-то здесь при чем? — заметила я и зашла следом.
Когда я увидела то, что вызвало такую его реакцию, мне тоже захотелось сказать что-то неприличное: перебор все-таки состоялся. В моей комнате на полу лежал Сема Поприн. Его поза и лицо не оставляли сомнений: мертв.
— Застрелен, однако, — заметил Володька, показывая на пулевое отверстие в голове хозяина «Эдельвейса».
Я подошла ближе и посмотрела внимательнее.
— Именно это я хотела проделать с ним час назад, — проговорила я, — а вот теперь не знаю, что и подумать.
— Я вызываю ребят, — сказал Володька и потянул из кармана свой сотовый телефон.
— А не хочешь ли вначале убедиться, что здесь больше ничего нет? — спросила я.
— Ты ждешь еще и поздравительную открыточку к этому подарочку? — попытался пошутить Володька.
В ночной тишине было слышно, как лифт, привезший нас на мой этаж, поехал вниз.
— Люди отдыхают, а я как самая распоследняя сирота уже второй день бегаю по непонятным делам, — вздохнула я. — Пойду посмотрю в кухне, нет ли там каких следов.
В кухне не было ничего интересного. Посмотрев на чайник, я поняла, что и кофе пить не хочется. Пусть такими делами балуются судмедэксперты — они привычные ко всему, а у меня соседство с мертвым папиком вызвало некое, как бы это сказать, чувство неуютности, что ли.
Я вышла с кухни и направилась в комнату.
В это время на лестничной клетке послышались быстрые шаги, не запертая нами дверь распахнулась от мощного удара и в квартиру влетели несколько милиционеров с пистолетами наготове.
— Всем на пол, суки! — проорал первый из них — коренастый коротко стриженный сержант с придурковатыми белесыми глазами.
— Минуточку, ребята! — Володька выглянул из комнаты, словно забыл, с кем и в какой ситуации имеет дело. Он сунул руку в карман пиджака и тут же получил и по руке, и по пиджаку, и, кажется, по физиономии тоже. За последнее не ручаюсь, не заметила, но мне кажется, что не обошлось: обстоятельства диктовали ментам поступить именно так, а не иначе.
Я оказалась умнее моего дорогого опера. Не скажу, что я тут же рухнула на пол носом вниз, а задницей вверх, как того требовали эти кретины в погонах, находящиеся при исполнении. Но я просто и изящно улеглась, предоставив событиям развиваться по их собственным законам жанра.
Через секунду рядом со мною рухнул и Володька, шепотом матерясь по адресу всех славных внутренних дел. Сразу забыл, голубчик, что он сам среди них обретается в немалом майорском звании. От неожиданности, надо полагать.
— Ну ни хрена себе, — послышались возбужденные голоса из комнаты, куда промчалась половина прибывших ментов.
— Ты глянь…
— Завалили его прямо в лобешник!
— Я думаю, что телка — проститутка, а жлоб — ее сообщник, сутенер хренов, — поддержал рабочую версию другой голос.
Володька нервно задергался на полу, за что и получил еще раз сапогом в бок.
— Лежать, сука! — рявкнул над ним все тот же крепыш.
— Я майор Степанов из Волжского РОВД, — зло пролаял Володька, не выдерживая больше такого унизительного положения. — У меня во внутреннем кармане пиджака лежит удостоверение.
— Поговори еще, майор, — прогремел над ним недовольный голос.
Володьку обступили несколько человек, ощупали и выудили из его карманов все их содержимое. Между прочим, на пол рядом со мной упала упаковка презервативов. Володька бросил на меня быстрый взгляд, но я сделала вид, что не вижу ничего дальше своего носа, который, как уже говорилось, уткнулся в пол.
Кстати, я обратила внимание еще кое на что — подумала, что полы можно было бы мыть и почаще. Но это уж как с временем получится.
— Смотри-ка, вроде настоящая ксива, — вражеским уголовным жаргоном проговорил один из сержантов другому, показывая ему Володькины корочки.
— Есть такое впечатление, — проговорил второй милиционер, наверное, самый умный, а может быть, самый главный, но это разные вещи в нашем мире, как я не раз замечала.
— Можете встать, товарищ майор, — после этого приглашения Володьке даже подали руку.
Он моментально вскочил на ноги и помог подняться мне. Два сержанта хмуро посмотрели, как я поправляю платье. Похоже, что у них у обоих одновременно мелькнула мысль о том, что перед тем как выяснить с майором, следовало бы сначала обыскать меня. Ну что ж, ребята, кто не успел — тот опоздал.
Из комнаты вышли еще двое. Наконец-то я разглядела всех своих новых гостей. По их незамысловатым лицам было ясно, что милиционеры это настоящие и ничего опасаться больше не стоит. Моя милиция меня бережет.
— От кого был получен сигнал и когда? — суровым командирским голосом, призванным вытрясти из памяти сержантов образ его, только что лежавшего на полу, спросил Володька, нахмурившись и делая очень-очень умное лицо.
— Пять минут назад, — взглянув на наручные часы, доложил один из сержантов — высокий тощий, похожий на суслика, — от дежурного поступила команда проверить этот адрес по причине сообщения о выстрелах. Сигнал получен от соседей.
— Лихо сработали, — пробормотал Володька. — Значит, так, это наш район, и я сейчас вызываю нашу оперативную группу из убойного отдела.
Он взял из рук крепыша свой телефон и набрал номер.
Сержанты переглянулись и промолчали. Я подняла с пола свою сумку и вынула из нее пачку сигарет.
Если я хоть что-нибудь понимаю в этой жизни, то мне предстояло прободрствовать всю оставшуюся ночь. И что за дурацкое слово: бодрствовать?
