Глава 4
Несколько парней и девушек, громко переговариваясь и пересмеиваясь, потягивали вино за соседним столиком.
Вся атмосфера «Варежки» постепенно накалялась от какого-то ожидания.
Примчался Бутман и, громко дыша, сел рядом со мною.
— Еще не принесли? — удивленно спросил он, оглядывая пустой стол. — Вот козлы, блин! Вы только не волнуйтесь, Танюша, сейчас притащат!
Я не ответила, продолжая скромненько высиживать, сложив ручки на сумке, где у меня надежно прощупывался пистолет, и высматривала своего любезного друга Вову Прокопенко.
А его нигде не было видно!
Эстрада осветилась прожектором, до этого таившимся в темном углу зала.
Дыша на меня усиленно пережевываемым «Орбитом», Бутман прижался ко мне и стал доказывать, что вот-вот сейчас самое интересное и начнется.
Я слегка отстранилась, Бутман собрался возразить, но тут подошла непонятная фигура и стала с подноса выставлять на стол его заказ.
— А алкоголь? — громко спросил Бутман и радостно крякнул, увидев бутылку розового «бордо». — Все, вали отсюда, — махнул он официанту.
Я наконец-то разглядела то чудо, которое нас обслуживало. Это была девушка… кажется. Она была в закрытом купальнике, а, пардон, пониже пупка у нее была прикреплена веселенькая висюлька из розовой резины, имитирующая фаллос.
Я задумчиво смотрела вслед официанту, пока он — или она, уже не знаю — не почувствовал мой взгляд.
Официант повернулся и послал мне воздушный поцелуй. Это меня отрезвило, и я обратила внимание на эстраду.
Там уже обозначились в освещенном прожектором пятачке две девушки в купальниках и, поставив на краю эстрады стул, принялись довольно-таки вульгарно изображать лесбийскую любовь.
Не знаю, как других, а меня больше всего интересовало, хорошо ли выметена эта эстрада, и если нет, то как себя чувствуют девушки?
Через три минуты девушки избавились от той одежды, что была на них, и затихший зал внимательно наблюдал за самой неприкрытой откровенностью в их действиях.
Бутман весь извертелся на своем стуле, стараясь и зрелища не упустить, и мне внимание оказать.
Джентльмен разрывался, но пока справлялся с нагрузкой.
Прокопенко все еще не было, но зато я заметила кое-что любопытное.
Толстяк, интересовавшийся мною, оказался оператором этого кустарного эротического шоу. Он с ужасно занятым видом суетился слева от эстрады. Толстяк включил еще один прожектор, поменьше первого, установил на плече большую видеокамеру и, то приседая, то наклоняясь под разными углами, старательно снимал все действо.
— Бутман, — обратилась я к своему соседу.
Тот живо отреагировал.
Он положил мне одну руку на бедро, вторую на плечо и горячо продышал в ухо:
— Все, что хочешь!
— Даже так, — я передернула плечами, но руку он не убрал, — а для чего эти съемки?
— Реклама! — это слово высказал Бутман таким тоном, словно я спросила, в каком городе живу. — Жорик потом монтирует и посылает на фестивали наших. Его уже по всему миру знают. От Москвы до…
Бутман отвлекся и наклонился к девушке, сидящей за соседним столиком, что-то у нее спрашивая.
— От Москвы до Киева и в каждом вагоне, — закончила я за него.
— Ни хрена, гораздо дальше! А вот сейчас будет самое сладкое для тебя, — сообщил Бутман, снова обращаясь ко мне.
Я удивленно на него посмотрела.
— Ну да, — улыбаясь во все свои длинные зубы, закивал головой Бутман, — я же сразу понял, кто ты такая, Танюшка-игрушка.
Бутман откупорил бутылку и налил мне полный фужер.
Я была заинтересована его заявлением, поэтому машинально взяла фужер в руку и уточнила, на всякий случай быстро осмотревшись по сторонам.
— Так кто же я? — спросила я у Бутмана.
— Сначала брудершафт, — заулыбался Бутман, — а потом я все скажу.
— Шантажу — нет, — отрезала я, — я и так перейду с тобой на «ты», только скажи, кто же я такая.
Бутман заерзал на стуле, кивнул головой в сторону эстрады, потом, вздохнув, ответил:
— Ты маленькая скучная натуралка, у которой наконец-то в головке зашевелились светлые мысли!
Свое умопомрачительное заявление Бутман сопроводил самым натуралистичным поглаживанием моей ноги. Он был прав: было от чего поскучнеть.
— И вот для вас, натуралок, сейчас будет самое интересное, — зашептал мне Бутман, — шоу мальчиков-нестандартов! Все для того, чтобы сделать из вас нормальных людей. Бисексуалов, вот как я, например! Тебе нравятся мальчики-нестандарты?
— Пока не знаю, — призналась я и зевнула. Насчет мальчиков я была не в курсе, но Бутман мне уже надоел хуже плохой погоды.
Шоу мальчиков началось. Все было примерно так же, как и у девочек, только с естественной половой разницей.
Для меня же самое интересное было не в этом, а в том, что одним из мальчиков выступал Вова Прокопенко.
Роман Балдеску был совершенно прав, говоря мне, что этот артист без выступлений жить не может.
Оба артиста были одеты или — правильнее было бы сказать — раздеты до узеньких плавок, от которых, впрочем, быстро избавились под восторженные вопли зрителей обоих полов.
Наиболее легковозбудимые девчонки вскочили со своих мест, чтобы лучше видеть, другие вообще подошли к эстраде и навалились на ее край, повизгивая от сопереживаний.
Я же чувствовала себя идиоткой и думала о шоу совсем в другом разрезе и ракурсе.
Мне интересно не было, скорее, даже было противно.
Вова Прокопенко демонстрировал всякие разные изыски, а неопрятный хмурый толстяк Жорик продолжал снимать своей видеокамерой. Вот что мне было по-настоящему интересно.
Я почти твердо знала, что мне нужно делать в ближайшее время. Но для начала я довольно-таки резко избавилась от липкой длани Бутмана. Плевать на то, что такие, как он, будут считать меня скучной. Как-нибудь переживу.
Закончив выступление, Вова раскланялся, поцеловал своего партнера и прошел в зал под радостные вопли зрителей.
Я внутренне вся сжалась, увидев, что он направляется к нам.
Но потом я успокоилась: Вова на меня, кажется, и внимания не обратил, он шел прямиком к Бутману.
— Тебе понравилось? — спросил он у Бутмана, присаживаясь рядом с ним.
— Не то слово! Очень, очень понравилось! — начал нахваливать его Бутман, протягивая Вове свой фужер. — Такие, как ты, просто находка в нашем бизнесе, цыпа!
Бутман поглаживал Вову почти как меня и говорил ему восхищенно:
— Ты знаешь, цыпочка, я даже удивился, когда мне сказали, что приехал москвич из наших и готов выступить. Я думал, будет вульгарная порнуха, но то, что ты показал, — искусство, искусство высокое!
«Цыпа» улыбнулся и застенчиво клюнул Бутмана в плечико.
Не скажу, что меня чуть не стошнило — я видела и не такое, — но впечатление было сильным.
А выступление Вовы все равно было порнухой, и переубедить меня никто бы не смог.
Пока парочка друзей ворковала справа от меня, я посматривала на толстого оператора по имени Жорик.
Он как раз менял кассету. Бережно вытащив из камеры, он положил ее на стул позади себя, вставил новую и махнул рукой следующим артистам.
Я, вытянув шею, посмотрела на прожекторы и обратила внимание на то, что кабели от них ползут по полу и соединяются, скручиваясь в жгуты. Заканчивались они в трехфазной розетке, лежащей на полу недалеко от крайнего столба, поддерживающего потолок.
На сцене уже были смешанные пары, и, видя, что толпа у эстрады постепенно увеличивается, я тоже встала.
— Танюшка, а как же мы? — Бутман попытался изобразить разобиженность, но получилось это у него плохо. — Сумку-то зачем берешь? Здесь не сопрут!
Я не ответила.
— Девочке интересно наблюдать процесс, — улыбаясь, пояснил Прокопенко, — пойдемте вместе. Сам неравнодушен к этому делу.
Мы прошли вперед и прорвались к самой сцене.
Вова что-то мне шептал в ухо насчет того, что у него странное ощущение, будто он видит меня уже не первый раз. Бутман с другой стороны советовал ему не увлекаться и не разевать роток…
Я все это почти не слушала.
Стараясь пробраться как можно ближе к стулу с нужной мне кассетой, я, не обращая внимания на недовольные шиканья соседок, упрямо стремилась к своей цели.
Ничего не отвечая надоевшему мне Бутману и дурно пахнущему трудовым потом Вове, я наконец-то наступила ногой на кабель.
Еще раз посмотрев на розетку, я обнаглела окончательно — наклонилась и дернула за нее.
Оба прожектора моментально потухли. После их яркого освещения всем на какое-то время показалось, что наступила полная темнота, и я, подскочив к стулу Жорика, схватила кассету с отснятым материалом.
Визг обиженных зрителей перекрыл все звуки.
Я, задевая за людей и за столы, повернулась и, сориентировавшись, устремилась к выходу.
В этот момент меня сзади обхватили чьи-то руки.
— Зачем ты это сделала? — Вова вцепился мне в плечо и развернул лицом к себе.
Лучше бы он этого не делал. Получив классический удар коленом в пах, Вова Прокопенко отлетел назад в толпу.
Оттуда послышался возмущенный крик Бутмана:
— Цыпа, твою мать, ты что творишь?!
Справа на меня наткнулся какой-то мужчина и, уцепившись за сумку руками, тоже хотел задержать, но я уже развоевалась.
— Ты куда, подруга? — спросил мужской голос, но тут же, не дождавшись ответа на свой вопрос, заткнулся и жалобно взвизгнул, получив хлесткий удар по глазам и второй по ушам.
Наконец я попала в коридор, ведущий на лестницу. Теперь оставалось только и отсюда выбраться, и можно сказать, что день даром не прошел.
Лампочка под потолком уже не коптила, приходилось пробираться на ощупь.
В зале зажегся свет, и лучи его, упав в коридор, показали мне нужное направление, но у самой двери я натолкнулась на еще одно препятствие.
Высокого роста охранник загородил мне проход.
— А вы куда, девушка? — спросил он. — Тут не принято уходить раньше времени. А сортир вон там.
— Спасибо большое, — вежливо ответила я и, сделав шаг вправо, тремя короткими ударами левой ступни проверила на крепость мышцы его брюшного пресса. Пресс оказался слабоватым. Охранник согнулся и, шлепая губами, прислонился лобиком к стене.
Оттолкнув этого стража, я выскочила на лестницу.
Здесь уж сомнений не было, куда идти и как. Только вниз и очень быстро.
Я заскакала через ступеньки.
На выходе мне больше никто не встретился, и я свободно выбралась на улицу.
Там я огляделась и не помчалась по улице, как можно было бы предположить, а свернула сразу за этот дом и перелезла через кирпичный забор, построенный на его задах в те же времена, что и само здание.
Я оказалась в маленьком проходном дворе и, облаянная тремя шавками и двумя старухами, высунувшимися из окошек, смело вышла на параллельную улицу.
Моя несчастная сумка потеряла во время этих приключений всю свою привлекательность, и, к сожалению, после моего возвращения домой придется от нее избавиться. Я потерла ее рукой, но ей это не помогло.
Поймав на трассе машину, я назвала домашний адрес Вовы Прокопенко.
Дом стоял на месте, что от него и требовалось.
