Глава 3

Утро оказалось пакостным. Не потому, что погода подвела, а просто мне тяжело было поднять голову с подушки. Хотелось никогда не просыпаться, чтобы не чувствовать этой тяжести в голове. Словно она превратилась в железную наковальню, и моих женских сил никак не хватало, чтобы такой огромный груз носить на плечах.

За окном, радуясь совсем уже весеннему солнцу, весело чирикали воробьи, и их голоса набатом отзывались в моем мозгу. Вчера мы с Ленкой засиделись в кафе допоздна, чего, как я теперь видела, делать не следовало. Но я заставила себя встать и приготовила кофе. И здесь бразильское чудо пришло на выручку: мне стало лучше — и вернулось простое желание жить, а вместе с ним и желание работать. Чуть прохладные струи душа окончательно привели меня в себя.

Прежде чем начать обдумывать действия на предстоящий день, я позволила себе еще немного расслабиться и отодвинуть во времени этот момент. Мои магические помощники из мешочка в мгновение ока оказались в руках, и я бросила двенадцатигранники на стол. Может, от плохого самочувствия, может, еще по какой причине, но ладонь у меня дрогнула, и одна из костей, прокатившись по всей длине стола, спрыгнула на пол, спрятавшись под диван.

Вот это здорово! Как же я буду смотреть ее цифровое значение? Переворачивать-то кости нельзя! Вся надежда на то, что удастся подтолкнуть и выкатить косточку. Но для начала надо ее найти. Я опустилась на колени и заглянула под диван: ничего не видно. А если попробовать с фонариком?

Вскочив с колен и попутно бросив крепкое словцо в адрес диванов, неправильно расставленных по квартире, я прошла в коридор и открыла нишу, где, кроме нужных вещей, пылился, ожидая своего звездного часа, и разный хлам, который выбрасывать пока было жалко. Если память мне не изменяла, фонарик должен был находиться где-то в районе второй полки сверху. Я пошарила по ней рукой и наткнулась на масленку с машинным маслом. Неприятный запах от ладони вызывал ощущение тошноты. Пришлось пойти как следует помыть руки.

Наконец фонарик был найден. Приняв позу верующего фаната, отвешивающего поклоны перед иконой, каковую заменял мне в данный момент диван, я посветила. На мое удивление, залежи пыли были не столь уж доисторическими, как я того ожидала. Но искомый двенадцатигранник, естественно, лежал у самой стены. На всякий случай я все же попробовала дотянуться до него, но безуспешно: диван довольно низко сидел на маленьких ножках. Оставался один выход.

Я встала и, напрягая все свои силы, начала двигать диван. В этот момент я ясно почувствовала, что жизнь наша состоит не только из удовольствий. Почти сразу позвоночник старчески заныл, требуя прекращения подобной пытки. А ведь был бы мужчина в доме, не пришлось бы мне так надрываться. Вот почему женщины замуж выходят!

Наконец диван нехотя сдвинулся с места, прочертив две полосы на линолеуме. Протиснувшись боком в образовавшийся узкий проход, я подняла двенадцатигранник и посмотрела на выпавшее число — двадцать четыре. И на косточках, лежащих на столе, выпало тридцать три и семь. Все вместе это сочетание означало следующее: «Вы найдете удачный выход из затруднительного положения».

Ну что ж, ради такого хорошего предсказания стоило поупражняться в тяжелой атлетике. Окрыленная приятной новостью, я почти легко задвинула диван на место и, чтобы вернуть потраченные силы, налила себе еще чашечку кофе. А затем с наслаждением удобно расположилась в кресле. И тут же мысли стаей начали роиться в голове.

Каков план на сегодняшний день? Неплохо было бы посетить место, где была убита Шадрухина. И с ее мужем поговорить не мешало бы. Я налила себе еще чашку кофе и тут же, на кухне, прикурила сигарету. Любимые сигареты были куплены уже на те деньги, которые оставила мне Датская на необходимые в расследовании расходы. Но совесть моя по этому поводу нисколько не протестовала, наоборот, сидела себе глубоко в душе и не пыталась вырваться на свет божий. Как она, так и я придерживаемся одного мнения: то, что каким-то образом может помочь в моей работе, попадает под ту категорию, которую я называю «текущие расходы». Сигареты обостряют мой мыслительный процесс, помогают думать, потому они по всем статьям под эту категорию подпадают. Они для меня — все равно что скрипка для Шерлока Холмса.

Ментоловый дым приятно щекотал ноздри. Двух сигарет вполне хватило, чтобы мысленно набросать примерные вопросы к мужу Шадрухиной, а также для того, чтобы придумать легенду для ее соседей по дому, которая помогла бы заполучить от них наиболее полную информацию. Легенда была проста, как все логичное. Затушив последний бычок, я поднялась с табурета и пошла одеваться.

Сегодня мне нужно было выглядеть моложе собственного возраста. И намного. Я раскрыла створки шифоньера и исследовала собственный гардероб. Для поставленной самой себе задачи нужно было выбрать что — нибудь молодежное, но не вызывающее. Пожилые обитательницы дворовых лавочек любят такие наряды обсуждать, но с девушками, облаченными в них, общаются с неохотой. Значит, мини-юбка здесь не поможет. Остается одно — брюки. Я еще немного подумала и достала джинсы: самое оптимальное решение для юной особы, только что приехавшей из глубинки. Яркий, несколько безвкусный свитер дополнил картину. Оставалось только надеть кроссовки и короткую дутую куртку, из-под которой кричащим пятном выглядывал свитер.

Одевшись таким образом, я одобрительно кивнула себе в зеркало и вышла к машине. «Девятка» моя, спотыкаясь на колдобинах, отправилась преодолевать раскисшие весенние дороги. Улица, на которой жила Шадрухина, находилась не очень далеко от центра, что порадовало меня. Машина, думаю, тоже осталась довольна: дорога была относительно сносной. Но все равно из-под колес разлетались по сторонам брызги, и пешеходы выказывали чудеса ловкости, с удивительным проворством увертываясь от мутно-серых капель.

Немного не доезжая до нужного мне дома, я остановила машину и отправилась дальше пешком. На плече у меня висел заранее приготовленный рюкзак, набитый необходимыми для частного детектива мелочами, вроде «жучков» или небольшого магнитофона, а также кое-каким тряпьем для объема. Можно было подумать, я только что сошла с пригородного поезда или автобуса.

Ноги разъезжались на раскисшем снегу, и я пару раз чуть не упала. Как же некоторые обходятся без машин в такую погоду? Появление дома под номером тринадцать, который я и искала, обрадовало меня несказанно: конец пути.

Во дворе царила суета: то тут, то там можно было увидеть заплаканные лица, кто-то вошел в подъезд с венком, перевязанным траурной лентой. На лавочках все места были заняты. А те, которые не уместились на них, топтались рядом, посматривая на прохожих и одновременно разминая ноги, стараясь не замерзнуть. Пожилые и совсем уж старенькие соседки высыпали из своих квартир, почитая долгом своим не пропустить такого значительного, происходящего во дворе события, как похороны, — ведь сегодня третий день со дня смерти Шадрухиной.

Я подошла к самой густонаселенной лавочке и наигранно наивно спросила:

— Вы не скажете, в каком подъезде шестьдесят четвертая квартира?

Вместо того чтобы ответить, бабушки стали проводить свою политику, выведывая необходимую им информацию.

— Никак, к Шадрухиным, дочка, приехала? — спросила маленькая и шустрая старушка, с глазами, окруженными веселыми лучиками-морщинками.

Никогда я не была в восторге от той части населения, которая находится на заслуженном отдыхе и от безделья заседает в импровизированной дворовой «Думе» — на лавочках возле подъездов, но эта старушка располагала к себе с первого взгляда.

— Да, погостить, пока в институт не поступлю, — словно ничего не зная, ответила я.

— Погости-ить? — удивилась моей неосведомленности бабулька. — Боюсь, не вовремя ты это затеяла.

— Почему?

— Так тебе что ж, не сообщили? Горе у Шадрухиных. Большое горе.

Я изобразила тревогу на своем лице и неуверенно поинтересовалась, что произошло. Старушка хотела было сразу выпалить будоражащую последние дни всех новость, но потом, верно решив, что меня это может сильно задеть, осторожно поинтересовалась, близкая ли я родственница Шадрухиным да по чьей линии.

Говорить, будто убитая мне близка, ни в коем случае нельзя было: тогда бабки могут побояться сообщать всю правду, чтобы не травмировать меня. А вдруг я слишком близко к сердцу приму новость, тогда ж меня и откачивать, чего доброго, придется. Да и с моей стороны нужно будет разыгрывать трагедию, а это сложнее. Поэтому я представилась так:

— Вообще я им двоюродной племянницей считаюсь.

Такое родство шустрой, с лучиками у глаз бабушке показалось вполне приемлемым, чтобы без опаски продолжить разговор. Она поправила берет на голове, довольная возможностью посплетничать с новой слушательницей, и поведала о смерти Шадрухиной и о том, что здесь не иначе как убийство. Я изо всех сил старалась изобразить расстроенный вид, но в меру. Будто я не столько досадовала по поводу смерти двоюродной тетушки, сколько по поводу обломившегося бесплатного жилья. Лица старушек немного картинно опечалились.

— Как же так могло случиться? — спросила я, поглощенная своим «горем».

— Откуда ж нам знать-то, дочка.

Чувствовалось, что обитательницы лавочек раскрывать свои секреты не сильно стремились, но на этот случай у меня имелся один прием, который со старушками практически всегда срабатывал. Нужно было бросить ложную информацию, причем такую, чтобы она несколько расходилась с их знаниями по этому поводу. Только тогда отстоять собственную точку зрения старушки почтут своим долгом. А мне остается делать вид, будто я думала так лишь по неведению и не откажусь услышать истину из достоверного источника, каковым и является собравшаяся компания.

— Мама говорила, она красавица была, и за нею всегда хвостом ходили мужчины. Может, какой приревновал?

Предположение было довольно-таки наивным, тем более что я вообще представления не имела, как выглядела Шадрухина. Она могла оказаться и крокодилом в юбке. Но в данной ситуации именно такая версия должна была сработать, поскольку собеседницы мои, несмотря на свой неопределенно далекий от молодости возраст, все еще оставались женщинами. А редко какая женщина согласится с тем, чтобы при ней хвалили внешность другой, даже если та действительно достойна похвалы.

— И-и, — протянула старушка с лучиками и шмыгнула носом — хотя на улице и стояла оттепель, но сидеть на лавочках было еще холодновато, — не спорю, может быть, лет двадцать назад мужики по ней и сохли, но последнее время разве что слепые на этакую красавицу позариться могли. Да и не в том возрасте Светка была. Это вы, молодые, из-за любви то с мостов прыгаете, то таблетки глотаете, а здеся другая причина оказалась.

— Какая же? — жадно слушая, спросила я.

— Знамо какая — деньги, — без тени сомнения вставила в разговор бабуля, стоявшая у самого края лавочки. За время беседы она несколько раз порывалась что-то сказать, но все время ее перебивали. — Думаешь, твоя тетка просто так разбогатела? — немного понизив голос, сказала она и многозначительно кивнула головой в неопределенную сторону.

Я на всякий случай пошарила глазами в районе кивка, но ничего примечательного не обнаружила. Окололавочный народ одобрительно закивал. Кажется, начинало что-то проясняться. Я навострила уши и продолжила игру:

— А что?

— Что, что, — передразнила меня собеседница, — деньги-то, милая, на деревьях не растут и с неба тебе на голову не сыплются, а потому ни с того ни с сего, сама понимаешь, появиться не могут. А тут ходила Светка, как мы, голозадая, ветер в кармане гулял, и вдруг на тебе: фирму открыла. Вот теперь и соображай, откуда у некоторых деньги берутся, если их потом при загадочных обстоятельствах убивают.

— Да что ты мелешь, — возмутилась довольно молодая для своей компании женщина, по-видимому редко появлявшаяся в районе лавочки, — парнишка пьяный ее прирезал. Видно, с перепою не в ту квартиру забрел, а Светлана Георгиевна подумала, что воры.

— И зачем же он тогда возвращался? — хитро прищурив глаз, спросила прежняя старушка. — Вот рассуди сама, — входя в раж, обратилась она ко мне, ища поддержки. По всей видимости, среди своих подруг бабка уже сотню раз обсудила эту тему, приобрела сторонников и, может быть, противников, а теперь старалась еще и меня обработать и привлечь на свою сторону. — Я живу в соседней квартире и сплю чутко, мышь не пробежит. И в ту ночь я, значит, легла пораньше, часов в девять, потому как голова разболелась и ноги крутить стало. У меня их всегда крутит, когда погода меняется. Легла я, значит… а кровать-то моя у самой той стенки, что общая у нас с Шадрухиными… и слышу: Светка чавой-то там кричит, за стеной-то. Мне ж, конечно, до ее жизни дела мало. С кем она ночи проводит, мне без надобности знать, только муж-то ейный в командировку уехал. А кроме Светкиных криков, еще и мужские голоса слышны были. Смекаешь?

Я еле удержалась от соблазна спросить у нее, сколько их было, мужских голосов, но перебивать сейчас такую хорошую рассказчицу ни в коем случае не следовало: могла замолчать насовсем, обидевшись.

— Я ухом-то прижалась к стенке. Слов разобрать нельзя было… и то, не молодая, ухи уж не те… но поняла: ругались они, и ругались шибко. Верно, чего не поделили. А потом замолкли, я уж думала, совсем ушли. Заснула, значит, я. И так хорошо, крепко уснула. И сон какой-то увидела… — Старушка сморщила лоб, припоминая, что же ей привиделось. — Точно, был сон, — так и не вспомнив, какой именно, заключила она. — А потом слышу — шумят на лестнице. Пьяные какие-то, и к Шадрухиным. Я и проснулась. Только поздно встала, в «глазок» уже ничего не видно было. Да. Пошумели они еще немного в квартире, и потом двое тихо так вышли. А третьего забыли, значит, а может, специально оставили, чтобы самим не отвечать.

— Вы их видели? — спросила я, когда рассказчица замолчала.

— Нет, милая. Говорю ж, тихо ушли.

— Как же ты, Петровна, определила, что их двое ушло? — недоверчиво спросила та, с лучиками.

— Знамо как, — не смутилась соседка убитой, — по голосам. Трое разговаривали, когда к Шадрухиной в дом входили.

— И ты, глухая, разобрала? — не сдавалась «лучистая».

— Да вот разобрала, — обиженно ответила Петровна и, надувшись, замолчала.

Теперь я подосадовала на то, что рядом оказалась эта «веселая» старушка, которая сразу мне так понравилась. Я посмотрела на нее внимательнее: ничего особенного, стандартная сплетница. А теперь из-за нее я рисковала потерять такой хороший источник информации.

— Почему же вы решили, что эти трое убили тетю Свету из-за денег? — спросила я в надежде, что старушка обиделась все же не настолько, чтобы не пожелать ответить.

Но ошиблась. Петровна предложила спросить у той, которая перебила ее, мол, она больше знает, и продолжила свое гордое молчание. С разных сторон посыпались версии происшедшего. Петровна слушала всех, скептически ухмыляясь, затем не выдержала «ложной информации» и все-таки высказала свое мнение:

— Ихние это деньги были, на которые Светлана фирму открыла. Она у них заняла, а отдавать передумала, вот они и пришли. Сначала, как положено, попугали, а когда она отказалась долг-то вернуть, они сходили, у главаря своего спросили, что им дальше делать, а потом вернулись, чтобы убить.

— Откуда ж тебе это, Петровна, известно? — не унималась маленькая.

— Дедуктивный метод, — гордо произнесла та слышанные некогда слова, смысл которых был для нее столь же туманен, как и история, произошедшая в соседней квартире.

Поговорить с мужем Шадрухиной мне не удалось: нервный и бледный, он сидел у гроба покойной и избегал встречаться взглядом с входящими. Не хотелось в такой день приставать к человеку со своими вопросами, и я решила отложить беседу с ним на следующий день. Но вышла я из квартиры не сразу.

Дверь ее была раскрыта нараспашку, и все желающие проститься с покойной толпой окружали гроб и сидящего рядом с ним вдовца. Я протиснулась в самую гущу и, повернувшись лицом к гробу, заняла максимально удобную позицию: с одной стороны, мне было слышно все, о чем говорят вокруг меня, с другой — я могла без боязни показаться неприличной или подозрительной разглядывать Шадрухина.

Пока ничего интересного не доносилось от окружающих меня людей, я попробовала определить характер вдовца. Это могло пригодиться впоследствии. Шадрухин сидел на краешке стула и смотрел поверх гроба, словно не решаясь опустить глаза на жену. Лицо его, припухлое, с по-детски наивными глазами, было жалким, как у побитой собаки. Мне он совершенно не понравился: безвольный, словно и не мужчина. Таких обычно выбирают властные женщины и держат под своим каблуком. А они с завидным терпением переносят все помыкания, лишь изредка тихонько поругивая жену.

Взгляд мой скользнул на ворот рубашки вдовца и наткнулся на бледно-розовый след от губной помады. А вот это интересно. Печальные родственницы, даже если в их семейные традиции входит лобызать друг друга при каждой встрече, все равно не смогли бы так промахнуться мимо обширной щеки вдовца. Окинув взглядом весь костюм Шадрухина, я не нашла более ничего примечательного и переключилась на посетителей, с разной степенью достоверности изображавших искреннее горе. Это, кстати, очень удобный способ определить, кто окружал покойного при жизни.

Родственников от друзей и знакомых легко было отличить: они находились в квартире постоянно, отлучаясь из комнаты лишь ненадолго. Остальные же, отдав дань памяти умершей, спешили выйти на свет божий, подальше от навевающих тоску настроений. А еще они отличались тем, что знакомые, забегавшие на минутку, были упакованы что надо, в смысле одежды, мобильников и ожидавших во дворе тачек, родственники же выглядели куда как проще. Судя по кругу, из которого вышла Шадрухина, ей на славу пришлось потрудиться, чтобы открыть свое дело.

Разглядывая всех в доме, я наткнулась на обращенный ко мне пристальный взгляд мужчины, довольно моложавого, с приятными ямочками на щеках. Кстати, именно ямочки его и молодили. Мужчина откровенно рассматривал меня, а заметив, что я обернулась к нему, широко и как-то приглашающе улыбнулся, нисколько не смущаясь неподходящего момента для этого. В другое время я бы, может, и отреагировала на его улыбку, но соседство покойника на флирт не вдохновляло. К тому же на нас стали обращать внимание те необъятные тетушки, которые за неимением личной жизни всегда обсуждают чужую. За спиной уже стали спрашивать, кем я являюсь убитой.

Пора было уходить. Я подошла ближе к гробу и посмотрела в лицо Шадрухиной, словно прощаясь с ней. А она и впрямь оказалась отнюдь не красавицей.

Бросив мимолетный взгляд на мужчину с ямочками, я проследовала в коридор. Он все еще смотрел на меня. Я хотела уже выйти из квартиры, но еще одна вещь задержала меня. Вешалка. На ней одиноко висело демисезонное пальто серого цвета. Гости проходили в дом не раздеваясь. Что, если это пальто хозяина?

В коридоре никого не было. Я быстро нашарила внутренний карман и залезла в него рукой. Там лежал бумажник, визитная карточка и железнодорожный билет. Оставив первое без внимания, я прихватила с собой билет с визиткой и еще раз обернулась. У двери в коридор стоял все тот же мужчина. Поняв, что меня в любой момент могут посчитать за вора, я улыбнулась ему своей самой широкой улыбкой, достойной Голливуда. Мужчина понял, чего я хотела, и приложил палец к губам. Этого мне только и надо было. Я поспешно вышла в подъезд и быстрым шагом отправилась к машине.