Глава 4

Вечером я, разумеется, провела очередную процедуру гадания. Мои магические косточки всегда работают на продвижение расследования, поэтому неудивительно, что я не смогла обойтись без их совета и в сей ответственный момент. А момент действительно был таковым: мне предстояло определить направление своих дальнейших действий.

«Каким будет следующий шаг в моем расследовании?» — думала я сейчас, лежа на диване и глядя в идеально побеленный потолок.

Я находилась у себя дома, к подъезду которого отвез меня блондинистый Дима сразу после того, как мы попрощались с его обаятельным шефом. А классный мужик этот Василий Торовский. В жизни он даже лучше, чем на экране. Интересно, какой он по характеру? Я поймала себя на том, что мне хочется узнать о нем больше, но потом сама же себя одернула, поняв, что думаю вовсе не о том, о чем в настоящий момент следовало. Пора, наверное, покидать свое уютное ложе, которое способствует появлению определенных мыслей, и отправляться на кухню для принятия универсального допинга — свежесваренного кофе. Заодно и погадаю, пока божественный напиток будет готовиться. Ничто не помогало мне так мастерски находить выход из затруднений, как любимое гадание.

Первое толкование не вдохновило меня на мыслительную деятельность, поскольку было уж слишком туманным.

8+20+25 — «никому и никогда не завидуйте черной завистью и не желайте зла».

Как ни старалась я привязать полученную комбинацию к данному делу, у меня ничего не получалось. Поэтому я решила попытать счастья еще раз.

13+30+2 — это сочетание означает разоблачение чьих-то неблаговидных поступков. Точно формулировка выглядит так: «Никогда ни к чему и ни к кому не предъявляйте претензий — ни к прошлому, ни к людям, ни к богу, ни к судьбе».

Вот это уже гораздо лучше, потому что к разоблачению чужих поступков я как раз и стремлюсь. А то, что они неблаговидные, можно даже не сомневаться.

В общем, я могла бы сказать, что все идет по плану, только вот его-то как такового и не было. Ладно, этот недочет мы исправим в самом скором времени, а пока следует запастись силами — хорошо поужинать и выпить крепкого ароматного кофе. Так уж выходит, что кофе я пью в огромных количествах в любое время суток.

Через некоторое время я была полностью готова к обдумыванию хода дальнейшего расследования и даже сумела наметить основные его моменты. В предварительном рейтинге подозреваемых, который я составила еще вчера, первое место было вакантным. Кого я утвержу на него — пока неизвестно, для этого у меня еще слишком мало информации. Возможно, это будет московский композитор Алексей Клишенко. Мотив зависти всегда наиболее правдоподобная и основная причина преступления.

Но существовал один момент, который чрезвычайно меня интересовал. Почему Валерий Аркадьевич отказался от выгодных условий сотрудничества? Что побудило его сделать это? Ведь должна же быть какая-то причина… В то, что он не желал портить свою репутацию, верилось с большим трудом. Прошу прощения за скепсис, но не то сейчас время, чтобы люди отказывались от солидных предложений. Скорее всего, если мне удастся выяснить этот момент, то в дальнейшем с расследованием все будет гораздо проще.

У меня не было причин отвергать правдивость тех объяснений, которые дал мне Торовский. Он и его подчиненные пребывали в опасной близости от места совершения преступления, а это скорее всего свидетельствовало о том, что они и не догадываются о нем. В противном случае Торовский срочно подхватил бы своих ребят и по-тихому отправился в Первопрестольную, стараясь скрыть тот факт, что вообще когда-либо бывал в селе Радостное, а тем более — что находился там в момент совершения убийства. Вместо этого он рассказывал мне о том, что следил за сельской жизнью убитого Валерия Аркадьевича, искал удобный момент для решающего разговора с ним. Причем сам же он и выступал инициатором встречи со мной. Все это доказывает лишь одно обстоятельство: Торовский понятия не имеет о том, что произошло вчера, и все, рассказанное им, скорее всего чистая правда.

В это время мне вдруг пришло в голову предположение, а не оказывали ли какого-то давления на Василовского? Это могли делать те люди, которые в негласной схватке с Торовским пытались заполучить композиторский талант Валерия Аркадьевича и воспользоваться им себе на благо. Более того, эти люди — или, возможно, один человек — непременно должны принадлежать близкому к Василовскому кругу, чтобы иметь возможность держать под контролем каждый его шаг.

Дальше в моих размышлениях возникло некоторое затруднение, связанное с тем, что окружение Валерия Аркадьевича в последнее время значительно сократилось из-за его желания отойти от дел. Очевидно, искать нужно среди тех, кто шел по жизни рядом с Василовским достаточно продолжительное время и не потерял связи с композитором даже в свете его рабоче-отступленческих поползновений.

И я решила утром отправиться с визитом в консерваторию, где Василовский преподавал несколько лет. Но прежде следовало выяснить еще один небольшой момент. Не скажу, что у меня были причины сомневаться в правдивости информации, полученной от моей клиентки, но на всякий случай, решила я, не мешало бы проверить, действительно ли в день убийства она находилась вместе с любовником на городской квартире. А вдруг окажется, что она покрывает Соленика или просто свято верит в его невиновность, руководствуясь чувствами? Нет уж, действовать нужно наверняка.

Вот только как заполучить адрес той самой квартиры? Понятное дело, спросить его у вдовы не получится.

Налив себе еще одну чашку кофе, кажется, четвертую за последние полчаса, я поняла, что наступило время вновь спросить совета у высших сил. Решение, как всегда бывает, когда этого не ожидаешь, нашлось быстро и было правильным. В его определении мне, разумеется, помогли косточки, ну и мое умение верно растолковывать их сообщения. Я задала косточкам вопрос, каким образом мне лучше всего выяснить местоположение той квартиры, где Василовская встречалась в вечер убийства мужа со своим любовником, и в ответ получила такую комбинацию:

7+20+27 — «все ваши друзья — истинные».

Что ж, я и сама думала, что мне не обойтись без помощи друзей. Дело в том, что в нашей доблестной милиции имеется пара-тройка кадров, с которыми я связана дружескими отношениями, и потому время от времени я беззастенчиво пользуюсь их служебным положением, дабы раскопать ту или иную нужную мне информацию. Сейчас был как раз такой момент: я не особенно доверяла моей клиентке в плане достоверности сообщенных ею сведений и потому не могла в упор спросить ее адрес «конспиративного штаба» для любовных свиданий. Но в милиции… должны же они знать местоположение той квартиры, где вдова пребывала в момент преступления, ведь в показаниях она наверняка называла адрес. Значит, верные друзья помогут мне выяснить это.

Так, но к кому же обратиться за помощью? Может быть, к Кире? Володя Кирьянов был моим добрым, верным и наиболее используемым другом, поскольку занимал нехилое положение — был подполковником милиции. Он всегда выручал меня в сложных обстоятельствах, готов был бросить все и прийти мне на помощь, если она требовалась, и это — несмотря на свое семейное положение: Вовка был надежным женатиком и имел двоих детей — карапузов мужского пола. Нас с Кирей связывала глубокая и прочная дружба, которая никогда не переходила в другие формы.

Однако после тщательных раздумий кандидатуру Кири отбросила: совсем недавно я пользовалась его помощью, надо и честь знать. Нет, здесь нужен такой человек, который будет заинтересован в том, чтобы оказать мне услугу. Значит, это должен быть… Гарик!

Ох уж этот знойный армянин Папазян! К нему я обращалась тогда, когда мне требовался некий творческий всплеск, заставляющий мыслительный процесс бить ключом, а настроение превращающий в сплошную песню. Мой дорогой Гарик мечтал о том, чтобы добиться моего, так скажем, расположения, из скромности не буду продолжать дальше. Уже много лет он был готов исполнить по моей особой просьбе любые, даже самые замысловатые пируэты… в пределах своей служебной деятельности. Добыть самую тщательно охраняемую информацию было лишь одним из элементов его арсенала. А все для того, чтобы в очередной раз попробовать покорить меня. Но счастливая звезда Гарика всегда пряталась за тучу в тот момент, когда он торжественно преподносил мне результаты своего труда. Уже много раз я устраивала ему мастерские обломы, не чувствуя при этом никаких укоров совести. Да и какая может быть совесть у ветреной женщины, коей я время от времени себя считала?

Что же касается Гарика, то он с завидным, типично кавказским упрямством верил в то, что когда-нибудь я сломаюсь. Лично я не исключала такой возможности. Но, поскольку недостатка в поклонниках не испытывала, мне гораздо интереснее было держать Гарика на расстоянии и наблюдать за его нравственно-похотливыми страданиями. Можно сказать, в этом состоял один из моих немногочисленных капризов.

Итак, кандидатура Гарика была утверждена мной безоговорочно, а уже через несколько секунд я весело набирала его номер. Половина двенадцатого ночи — поздновато, конечно, для звонков, но куда денешься? Длинные гудки методично разбивали телефонную тишину, а трубку все не брали. Дома он, я знаю. Куда он денется? Небось дрыхнет после тяжелого трудового… Наконец хриплый прерывистый голос тяжело выдохнул в трубку:

— Алл-ло!

О-па, как неудобно, я, кажется, не вовремя! Сдерживая предательский смех, я пыталась представить себе злобное лицо Папазяна, который в этот неранний час был бесцеремонно оторван от очевидного и очень важного для молодого мужика занятия. И кем оторван — мною! Это Гарику будет трудно проглотить, и на сей раз он приложит все свои недюжинные силы, чтобы на месте его сегодняшней подружки оказалась наконец я. Удачи тебе и мне тоже, посмотрим, кто из нас победит! Мне сразу же стало весело, и появился тот интерес, который подобен допингу в обыденной жизни, который заставляет сердце чаще биться, а глаза радостно блестеть.

— Алло, черт подэри!

Когда Гарик злился или волновался, он вновь приобретал утраченный в результате долгой жизни на русской земле кавказский акцент. В такие моменты Папазян казался мне жуткой милашкой. Войдя в лирический настрой, я ласково пропела в трубку:

— Гарик, солнышко, здравствуй, это Татьяна.

Я могла бы поклясться, что из трубки донеслось тихое, но грозное рычание.

— Я случайно тебя не оторвала? — невинно поинтересовалась я елейным тоном, на что из трубки раздался какой-то хруст. Может, Гарик от избытка переполнявших его эмоций перекусил трубку?

— Нэт.

Наверное, это было единственное слово, на которое его хватило в настоящий момент. Больше ничего не было слышно, поэтому зачинщиком разговора продолжала оставаться я.

— А я хотела бы с тобой встретиться… — я говорила словно сомневающимся тоном, будто раздумывая, стоит ли. — Соскучилась…

В последнем слове явственно проглядывало обещание, и тонкий слух Гарика это уловил. Он прокашлялся в трубку, еще немного помолчал, а потом произнес:

— У тебя что-то случилось?

Надо отдать должное, несмотря на кавказское происхождение Гарика, к моим проблемам он всегда относился очень уважительно. Он не считал меня глупой женщиной, не способной на большие настоящие дела, не считал, что я занимаюсь не своим делом и что моя жизнь должна состоять из готовки-стирки-глаженья. По мере возможностей и сил — причем последних было значительно больше, чем первых, — Гарик помогал мне достойно решать возникающие затруднения, за что я его по-своему любила. Вот только это мое чувство было большей частью дружеским, но ему об этом не нужно было знать.

— Гарик, мне нужна твоя помощь, — совершенно честно ответила я, сообразив, что пора перестать валять ваньку.

В ответ раздался короткий хохот, и Гарик добродушно выразил свою характерную реакцию:

— Да кто б сомневался! Эх, если б ты знала, от чего меня отрываешь, то лучше бы поискала другого помощника…

Многозначительность данного высказывания была мне вполне ясна, однако я возрадовалась настоящему моменту и, в частности, тому, что Гарик сменил гнев на милость. Что будет потом — меня мало интересовало, но я оптимистично надеялась, что все, как всегда, обойдется.

Изложив свою просьбу, я замолчала. Вместе со мной безмолвствовал и Гарик. Наконец он крякнул в трубку и сказал:

— Ну ты даешь! Дело-то секретное, смерть композитора держится в тайне, а ты хочешь, чтобы я обнаружил свою осведомленность и попытался стырить адресок любовного гнездышка. Не чересчур ли будет.

— Гарик, ну я тебя прошу! Скоро будет официально объявлено о смерти Василовского, твоя осведомленность не будет вызывать никаких подозрений, а нынешняя ситуация быстро забудется. У тебя в милиции друзья по всему Тарасову, я же знаю. Ну, пожалуйста!

То ли в этой просьбе Гарику послышалось какое-то обещание, то ли он просто-напросто сообразил, что отделаться от меня все равно не удастся, однако апогеем нашей беседы стало его согласие постараться добыть нужную мне информацию. Расплывшись в признаниях, я убедительно заявила, что он самый-самый, и заодно попросила по возможности достать и другие сведения по этому делу — любые, какие только сможет. В ответ Гарик снова скептически крякнул и положил трубку.

Я успокоенно вздохнула и подошла к зеркалу. Оттуда на меня глядело отражение хоть и взлохмаченной, но очень красивой блондинки с проникновенным взглядом зеленых глаз. Ну, Иванова, завтра тебе придется в очередной раз «кинуть» Гарика, разрушив его надежды на приятное совместное времяпрепровождение.

Человеческая совесть — сложный механизм, а уж по отношению ко мне это умозаключение становится особенно актуальным. Поэтому я с абсолютно спокойной душой отправилась почивать, совершенно не беспокоясь по поводу предстоящего общения с Гариком и последующего нового разочарования моего дорогого друга.

На утро я запланировала посещение консерватории. Целью моего культурно-служебного похода был сбор сведений о Василовском, поскольку психологический портрет, созданный Эльмирой, вполне мог быть необъективным, особенно если между ними все-таки был роман, а уж про способности Виктории Валентиновны давать характеристики и говорить нечего. Зато бывшие сотрудники Валерия Аркадьевича могли подкинуть мне что-нибудь полезное, тем более если некоторые из них еще сохранили связь с композитором.

Конечно, я не собиралась завалиться в учебное заведение и начать расспрашивать работников об их прежнем коллеге. Поэтому приняла решение действовать под видом не обремененной опытом и интеллектом журналистки, собирающей сведения для статьи. Удостоверение соответственное у меня имелось: знакомый журналист сделал мне его еще пару лет назад. Время от времени я пользовалась этим прикрытием для своих целей.

Итак, вооруженная решимостью и спокойствием — качествами, столь необходимыми для успеха, — я вошла в консерваторию. Я довольно слабо представляла, куда мне следует пойти, но предполагала, что здесь, подобно другим учебным заведениям, должен быть ректорат. Осведомившись у пожилой и жутко интеллигентной на вид вахтерши на этот счет, я узнала, что он располагается на втором этаже.

Я поднялась по старинной лестнице, довольно угрожающе скрипевшей, толкнула первую приглянувшуюся дверь и будто бы оказалась в параллельном мире — настолько обстановка помещения, оказавшегося за ней, не соответствовала нашему времени. Очевидно, создатели дизайна, а я не сомневалась, что интерьер оформляли совсем недавно, решили выдержать кабинет в стиле XIX века, подчеркнув лепные потолки, расставив соответствующие предметы мебели. Интерьер выглядел очень органично, без помпезности, все здесь просто дышало истинным благородством. Казалось, сейчас я услышу тихое звучание музыки и увижу строгую седовласую даму, сидящую за пианино.

Очевидно, я очень тонко почувствовала обстановку, потому что буквально через секунду в дальнем углу зала в самом деле заметила импозантную даму лет пятидесяти пяти с благородной сединой в волосах, которая чрезвычайно ее красила, придавая особое очарование. Правда, она сидела не за пианино, а за столом, но в любом случае его великолепие приходилось под стать даме, восседавшей за ним с видом герцогини.

— Здравствуйте, — сказала я, входя в просторную и светлую комнату.

— Здравствуйте, — приветливо отозвалась дама. — Вы ко мне?

— Наверное, к вам, — ответила я. — Вернее, я и сама не знаю, к кому мне лучше обратиться.

— Ну что ж, проходите, постараюсь вам помочь. Кстати, зовут меня Алевтина Викторовна.

Женщина улыбнулась и жестом предложила присесть. Я опустилась в полукресло, обитое темно-красной тканью, и настроилась на смущенно-доверительный тон, который, как я сразу определила, будет действовать сейчас особенно эффективно.

— Меня зовут Татьяна, я начинающая журналистка, — начала я свой рассказ. — Мне поручили написать статью о жизни замечательных людей нашего города. Но не о тех, которые жили в прошлом, а о наших современниках. Один из них не так давно работал в вашем заведении, и я подумала, что вы сможете как-то охарактеризовать его, возможно, рассказать нечто интересное о вашей совместной работе.

— Да-да, продолжайте, — очень дружелюбно произнесла моя собеседница. — Думаю, я действительно смогу вам помочь, ведь я работаю здесь уже более тридцати лет.

— Не может быть! — восхищенно воскликнула я, чем явно ее порадовала. — Как же великолепно вы выглядите!

Я ничуть не преувеличила, Алевтина Викторовна действительно смотрелась прекрасно, причем не только для своего возраста. Многим более молодым женщинам было чему поучиться у нее. Подтянутая, стройная, благородная, она выглядела величественно и при этом доброжелательно, что, согласитесь, далеко не часто можно встретить в людях в наше время. Хозяйка кабинета сознавала свое достоинство, но нисколько не кичилась им. Определенно Алевтина Викторовна мне нравилась. Причем мне почему-то казалось, что я знаю ее довольно давно. Я редко испытываю восхищение людьми, особенно теми, с которыми встречаюсь по долгу службы, но уж если это происходит, то я обычно не скрываю своего расположения.

Однако пора было переходить к делу.

— Алевтина Викторовна, вы, наверное, знаете композитора Валерия Аркадьевича Василовского…

Я слегка запнулась, потому что выражение лица моей собеседницы при этих словах заметно изменилось. Оно как-то странно поскучнело и утратило значительную часть прежнего дружелюбия, но вместе с тем мне показалось, что в глазах Алевтины Викторовны отразилась какая-то обреченность. Будто бы я затронула тему, на которую ей уже приходилось говорить, причем не раз, и которая по каким-то причинам была ей неприятна.

Я слегка удивленно смотрела на сидящую передо мной женщину и мысленно гадала, что же вызвало такую ее реакцию. Мы молчали почти целую минуту, пока наконец я не решилась нарушить неожиданную паузу.

— Простите… Я сказала что-то не то? Вы молчите, это так странно…

— Да нет, нет, Татьяна. Просто поймите меня правильно. Валерий Аркадьевич действительно работал здесь какое-то время, потом уволился, но давать ему характеристику лично мне сложно, очень сложно. Впрочем, я уверена, что и остальные сотрудники скажут вам то же самое.

— Но почему?

— Потому что отношения Василовского с коллегами, да и вообще с окружающими его людьми были весьма своеобразными. Он всегда вел себя так, словно являл собою пример для всеобщего подражания. В любом обществе, а вы, конечно, понимаете, что он вращался только в определенных кругах, он так подчеркивал свою значимость, что в результате все остальные рядом с ним непременно начинали чувствовать себя полным ничтожеством. Василовский считал это вполне закономерным, и его было невозможно убедить стать терпимее или хотя бы вести себя вежливее.

Алевтина Викторовна немного помолчала, недовольно покачивая головой и глядя мимо меня, а потом продолжила:

— Конечно, он талантливый музыкант — бесспорно. И никто никогда не сомневался в этом. Но ему зачем-то нужно было еще и унижать окружающих его людей. Василовский вечно был один, у него не имелось друзей, и это никого не удивляло. Многие говорили, что он ведет себя так для того, чтобы его талант еще резче выделялся на чужом фоне.

— А почему он оставил преподавательскую деятельность? Надоело находиться среди людей, которых сложно превосходить?

— Возможно, что действительно так. Но вообще-то Василовский слишком сложный человек, чтобы можно было судить о нем поверхностно. В людях он ищет совершенство, но поскольку его, как известно, не существует, то Валерий Аркадьевич постоянно находится в этаком кризисе разочарования. Я знаю, что, уволившись из консерватории, он занялся частными уроками. Что ж, такое вполне в его духе: пытаться самому выискивать среди общей массы бриллианты и придавать им нужную, с его точки зрения, форму. Но я уверена, и эта деятельность когда-нибудь ему наскучит и приведет к новому разочарованию.

Алевтина Викторовна, наконец, перевела взгляд на меня и слегка улыбнулась.

— Вам такая информация, конечно, не подходит. Вы же должны сказать о Валерии Аркадьевиче только позитивное. Но, собственно говоря, любую, даже не слишком положительную, характеристику при желании можно облагородить и представить в лучшем виде. Сложность характера Василовского придает ему загадочности и делает неприступным в глазах читателей, а среди них это очень ценится.

Судя по всему, Алевтина Викторовна прониклась жалостью к неопытной журналистке и потому пыталась по-доброму дать ей совет. Мол, лично я не в состоянии сообщить сенсационные факты, но могу подсказать, как распорядиться имеющимся материалом. Сейчас она описывала самый простой и любимый рецепт журналистской братии: бери что есть и делай из этого то, что нужно.

Тут дверь кабинета отворилась, и на пороге возник высокий худощавый дядька лет сорока. В руках у него был здорово потрепанный, раздутый портфель, который он сразу же поставил около двери. Необычно громким басом дядька поприветствовал Алевтину Викторовну, а потом вопросительно посмотрел на меня.

— Сашенька, пройди, пожалуйста, ты-то нам и нужен, — позвала его Алевтина Викторовна. — Эту девушку зовут Таней, она — журналист, собирает материал для газеты…

Она не успела договорить, как дядька расплылся в широкой улыбке, вперившись в меня глазами.

— Обо мне решили написать? — весело и хитро осведомился он и подмигнул. — Что ж, дело хорошее, давно пора. Я уж сколько ждал, даже и надежду успел утратить… — Тут пришедший закатил глаза вверх, показывая значительность своего ожидания.

— Ну хватит тебе, Саш, лучше сначала расскажи кое-что, а потом пианино настрой по-человечески, — оборвала его Алевтина Викторовна с улыбкой, а мне прошептала: — Это мастер наш, он здесь уже десять лет работает. Валерия Аркадьевича тоже знает. Его племянница служит в доме Василовских.

Дядька подошел, по-простому протянул мне жилистую руку и произнес:

— Александр Петрович, местный механик-универсал. Обо мне писать не хотите, жалко, ну да ладно. Чем же тогда я могу быть полезен такой милой девушке?

Когда я назвала имя человека, который меня интересует, Александр Петрович выложил практически такую же информацию, какую я только что слышала от Алевтины Викторовны. Мол, он нетерпимый, надменный, непонятный и тому подобное. В общем, типичный хам, хоть и высокородный, способный больно обидеть до глубины души.

— Что же касается племянницы, — продолжал Александр Петрович, — то когда я ее Василовскому порекомендовал, то сразу же предупредил, какой он тяжелый человек. Но ей тогда так работа нужна была, что она и внимания на мои слова не обратила. В то время она только институт закончила, дипломированным психологом стала, а устроиться нигде не смогла. Тут как раз Валерий Аркадьевич говорит, что ему, мол, домработница нужна. И вы знаете, — сказал он с некоторым удивлением, — она сумела-таки прижиться в его доме. Уже три года работает и не жалуется. Наоборот, зря, говорит, ты меня, дядь Саш, пугал, нормальный мужик этот Василовский. Хоть и странный немного, но все равно нормальный. Деньги-то они ей хорошие платят, ничего не скажешь. Но я думал, что ни черта у нее не получится с ним поладить, вылетит через месяц-другой. Ошибся я! Оказалось, она не напрасно на книжки все стипендии тратила, пять лет на «отлично» училась. Умеет нужных людей к себе располагать.

— Что же, — как бы невзначай произнесла я, — даже и конфликтов у нее никаких не возникало за три года работы? Ну тогда она у вас просто святая! Вы только что говорили, что характерец у композитора еще тот…

— Конфликты были, — закивал дядя Саша, — были, точно. Но не с самим Василовским, а с его женой. Она, знаете ли… ох, нехорошо так говорить… ну, в общем, изменяла она мужу. Такого уж она типа женщина, гулящая. Эльмирка говорит, что она даже и не стеснялась этого. Помню, год племянница там проработала и однажды случайно застала хозяйку с мужчиной. Она бы, конечно, ничего не сказала Валерию Аркадьевичу, зачем ей это, но Василовская сразу начала травить девчонку, просто так, без всякой причины. То убралась не так, то плохо приготовила, то плохо одета. Эльмира терпела, терпела, а потом, оставшись однажды наедине с хозяйкой, сказала ей: если не прекратите меня из дома выживать, то все расскажу вашему мужу. Тогда хозяйка поняла, что ей бояться нечего, да и отстала от Эльмирки. И вроде все спокойно стало. По крайней мере племянница больше не жаловалась.

Теперь мне стало понятно, почему Виктория Валентиновна в разговоре со мной так нелицеприятно характеризовала свою домработницу, тогда как на самом деле девушка была очень приятной особой. Оказывается, причина банальна до безобразия: госпожа Василовская боялась и ненавидела Эльмиру за то, что та владела ее секретом.

Быстренько закруглив разговор с дядей Сашей, задав ему для порядка еще несколько ничего не значащих вопросов якобы для статьи, я поспешила распрощаться с ним и Алевтиной Викторовной и покинула кабинет. Шагая по доисторической скрипящей лестнице, я думала о том, что господин Василовский — тот еще гусь. Конечно, я знаю поговорку про то, что о мертвых говорят или хорошо, или — никак, но… С таким характером — а характер Василовского я теперь, выслушав описания совершенно посторонних людей, хорошо себе представляла — он наверняка имел множество конфликтных ситуаций, и каждая из них могла стать для композитора роковой. Мало того что он был человеком, считающим себя подлинным совершенством, так он еще пытался найти себе окружение и занятие, соответствующие его великой сути. Я знаю по опыту, до чего могут довести подобные искания. Ограничить круг недоброжелателей такого человека архисложно, ведь он постоянно создает вокруг себя эффект минного поля.

Уже некоторое время, задумавшись, я шла по коридору, который упорно не желал заканчиваться. Через несколько минут мне стало окончательно ясно, что я двигаюсь в противоположном от выхода направлении. Уже готовая повернуть, я вдруг обратила внимание на яркую вывеску, извещавшую о том, что за добротной темно-коричневой дверью находится «Студия звукозаписи». Чуть ниже была прикреплена еще одна табличка: «Музыкальная группа „Небо Вселенной“. Случайно я оказалась в так называемом правительственном крыле.

Обстановка в данной части здания консерватории вполне соответствовала назначению. Здесь располагались студийные помещения, закрепленные за исполнительскими группами, как молодыми, начинающими, так и маститыми, хорошо себя зарекомендовавшими на многочисленных межгородских фестивалях и презентациях, успевшими приобрести широкую славу на территории нашего отечества. Об этом свидетельствовала табличка с названием группы «Небо Вселенной».

Наряду с местной футбольной командой, слава которой резко подскочила вверх после нескольких замечательных побед, группа «Небо Вселенной» являлась гордостью и примечательностью нашего города. Несколько лет назад она была создана из четырех тогда еще очень молодых людей: трех парней и одной девушки. Ребятам повезло с продюсером, который сумел найти для них индивидуальную нишу и выдвинуть с низшей ступеньки популярности на пьедестал славы, не используя ни один из распространенных пошлых методов, которыми запросто пользовались другие. Репертуар группы отличался лиричностью, но одновременно с этим вовсе не напоминал банальные песенки других подобных музыкальных коллективов, поскольку был более глубоким и продуманным. Нужно ли говорить, что, когда тарасовская группа молодых исполнителей победила на масштабном московском фестивале, это был триумф.

После фестиваля слава «Неба Вселенной» не угасла, а, наоборот, выросла и окрепла. Впрочем, то же происходило и с ее участниками. Из угловатых тинейджеров они превратились в красивых молодых людей, чем привлекли к себе еще большее внимание. Популярность группы росла, а вместе с ней развивалось и мастерство новоиспеченных лидеров эстрады. В конце концов всем стало ясно, что ребята элементарно выросли из своего прежнего сценического имиджа. Им было необходимо срочно создать новый, более зрелый образ и в соответствии с этим несколько изменить репертуар, чтобы еще вернее заинтриговать поклонников, заставив их сердца гореть, и обеспечить прежние аншлаги на концертах.

По банальной логике новый период должен был ознаменоваться попыткой продюсера найти для группы нечто более достойное. Однако продюсер наивно и упорно полагал, что исполнительская комбинация уже устоялась и для поднятия престижа ей ничего не требуется. Он пытался подогревать интерес к группе различными «мелкими» методами — с помощью слухов, баек и сплетен, но, разумеется, успеха за этим не последовало, поскольку работа велась вовсе не в том направлении. Сами исполнители пока еще казались поклонникам идеальными, но вот объективный взгляд на творческий репертуар уже замечал его затертость.

В сей момент один из участников группы, обладатель наиболее звучного голоса и масштабного таланта, решил выйти из игры, пока его популярность не превратилась в легенду нашего времени. Как по заказу, подвернулся удобный для этого случай, и молодой человек, обладавший к тому же эффектными внешними данными, отделился от коллектива и стал выступать самостоятельно. Известность его быстро набирала темпы, и в настоящее время певец переживал прекрасный период творческих удач.

Скромная табличка с названием группы, висящая на помпезной двери студии, привлекла мое внимание, и на то была объективная причина. Я сама уже подумывала о необходимости навести справки про эту самую группу, не предполагая, что найду ее в здании консерватории. Ну что ж, будем считать это удачей, не придется совершать лишних усилий, чтобы отыскать нужных мне людей. Вернее, сейчас меня особенно интересовал один человек.

Дело в том, что Александр Иванцев, отделившийся от группы исполнитель, первое время работал с неким малоизвестным композитором, но потом им заинтересовался сам господин Василовский. Уж не знаю, сколько длилось сотрудничество Валерия Аркадьевича и Александра, однако оно имело место, и данный факт всплыл в моей памяти, когда я начала заниматься делом. В настоящее время я была склонна хвататься за любую подходящую возможность получить информацию о жизни погибшего композитора, поэтому, не раздумывая, попыталась проникнуть внутрь студии. Однако тут в коридоре появились дюжие фигуры бравых охранников, которых мне удалось миновать сначала лишь потому, что я вошла через другой вход. Не зря я отметила для себя привилегированность данной части консерватории, единственного охраняемого здесь объекта. Охранники, очевидно, стали случайными свидетелями моих размышлений и от скуки заинтересовались моей личностью.

— Вам помочь, девушка? — зычно вопросил один из них. Его напарник, обладатель какой-то блудливой физиономии, в это время гнусно улыбался. — Вы кого-то ищете?

Подобные вопросы обычно знаменовали настойчивую просьбу покинуть помещение, чего лично я делать не собиралась. Пытаясь найти журналистское удостоверение в недрах своей сумки, я постепенно приближалась к неутешительному выводу, что, кажется, забыла его в кабинете Алевтины Викторовны. Охранники тем временем приобретали грозный вид, с мрачным удовлетворением предвкушали то, как будут выдворять меня из здания. Это событие внесло бы приятное разнообразие в их скучный быт. В сей напряженный момент в коридоре появилось еще одно действующее лицо — очень симпатичный молодой человек, в котором я узнала одного из участников «Неба Вселенной». Выглядел он просто великолепно, лучше, чем когда бы то ни было. Правда, несколько поправился и из юного мальчика с васильковыми глазами превратился в обаятельного мужчину.

Охранники почтительно с ним поздоровались, а он лишь кивнул рассеянно в ответ, глядя на меня заинтересованными глазами. Его взгляд мне понравился чисто по-женски, а кроме того, парень мог помочь мне избавиться от назойливого внимания охранников к моей персоне. Поэтому на его вопрос: «В чем дело?», я моляще прошептала:

— Можно поговорить с вами?

Наверное, в моем лице он узрел одну из своих поклонниц, и поскольку был более чем удовлетворен моими внешними данными, то на просьбу отреагировал однозначно: кивнул с довольной улыбкой на лице, взял меня под локоть и жестом показал охранникам, что все в порядке. Тип с блудливой физиономией поник, явно огорченный несостоявшимся развлечением, каким должно было стать мое выдворение с охраняемой территории. Другой охранник смирился с этим довольно легко, отнесясь к происшедшему философски. В конечном итоге оба охранника удалились.

— Прошу… — Галантности певца не было предела, а у меня возникло небольшое затруднение, которое заключалось в том, что я упорно не могла вспомнить его имя. Хороша же из меня поклонница… «Ну да ладно, постараюсь выкрутиться», — решила я и уже собралась было войти в широко раскрытую дверь. Не тут-то было! Край моей легкой шифоновой блузки зацепился за резной крючок возле двери, предназначенный, очевидно, для сумок, и в результате я оказалась в своеобразной западне, поскольку сама освободиться никак не могла. Дернувшись несколько раз, я убедилась, что блузка держится крепко, и бросила попытки, оставшись стоять в дверях.

Мой кавалер наблюдал за моими отнюдь не нравственными метаниями с некоторым недоумением. Потом, сообразив наконец, что происходит, он сначала озвучил свою догадку обрадованным: «А-а-а-а, так вон в чем дело!», а потом радостно сообщил мне:

— Ну вот, теперь вы у меня в плену!

«Идиот!» — пронеслось у меня в голове, но вслух я кокетливо произнесла:

— Однако такой галантный мужчина, как вы, конечно, не будет держать меня в столь неудобном положении долго…

Зря я была так в этом уверена: парня, очевидно, забавляла ситуация, потому что он вовсе не спешил ее изменить. Наклонившись ко мне так близко, как только мог, он явно вознамерился осуществить отнюдь не целомудренный поцелуй, чего я не могла избежать по причине своей несвободы. Через несколько секунд тип отлепился от моих губ и, сообразив, по-видимому, что несколько перегнул палку, помог-таки мне освободиться. Почти одновременно мы протиснулись внутрь студии.

Теперь я была настроена решительно и сразу же постаралась взять бразды управления ситуацией в свои руки. Прежде всего я не стала строить из себя журналистку или тем более поклонницу, а совершенно честно представилась частным детективом.

— Я веду одно расследование, и по ходу дела мне необходимо собрать информацию о человеке, который может быть вам хорошо известен. Это Валерий Василовский.

На лице моего собеседника воцарилось недоумение.

— Василовский? А вы разве не знаете, что он с нами уже давно не сотрудничает?

— Собственно говоря, то, что я знаю, не имеет значения. Но мне это действительно пока неизвестно. Скажем так: я надеюсь на вас в плане получения информации и буду крайне признательна, если вы мне поможете.

— Чем сможем — поможем, — рассеянно проговорил парень и задумался. А потом неожиданно заявил: — В общем, скажу так: Василовский, прошу прощения за грубость, — редкая скотина.

— Знаете ли, что-то подобное я уже слышала в разных вариациях. Поэтому, если можете, объясните более подробно.

— Народ сходится во мнении, — усмехнулся парень, скептически подняв брови. — Ладно, рассказываю как есть. Вместе с Василовским мы создали один-единственный хит, чего нам вполне хватило для того, чтобы заречься когда-либо в будущем связываться с этим человеком. Он не просто тиран. Он — одновременно великая личность и тиран с очень большой буквы, что в принципе еще хуже. Его поведение полностью соответствует его сути: он старается показать свою значимость, которая действительно существует, но показать так, чтобы всем остальным стало жутко. Поясню на своем примере, — продолжил он, заметив недоумение, возникшее на моем лице. — Он присутствовал почти на каждой нашей репетиции. Если ему казалось, что мы недостаточно хорошо чувствуем музыку, мог устроить грандиозный скандал с жуткими оскорблениями и уйти, изо всех сил грохнув дверью. А потом, когда мы уже не знали, на каком свете находимся из-за сомнений относительно дальнейшей судьбы и нашей песни, и своей собственной, он неожиданно появлялся и вел себя буквально как ни в чем не бывало. В общем, мы промучились так около месяца, а наконец закончив эту вещь, коллективно сошлись в решении, что лучше мы будем сотрудничать с менее маститыми композиторами, но по крайней мере сохраним свои нервы в целости.

— С тех пор вы не пересекались?

— Лично мы — нет, но вот Сашка Иванцев после того, как откололся от группы, продолжил сотрудничать с Василовским. Его можно понять: одному человеку в отсутствие привычного для публики коллектива требуется повышенная гарантия того, что его творчество будет востребовано и принято. Иначе он не смог бы продержаться на плаву. Поэтому Сашка и ухватился за возможность сотрудничества с Василовским. Представляю, что ему пришлось вытерпеть…

Очевидно, в счастливое преображение господина Василовского, в результате которого тот стал «белым и пушистым», мой собеседник не верил. В безапелляционной манере он высказался против робко предложенного мною варианта, что периоды плохого настроения и как следствие соответствующего столь же плохого поведения бывают у каждого человека из-за, скажем, житейских проблем или, совсем банально, из-за дурного самочувствия. Парень, имени которого я так и не смогла вспомнить, остался категоричен: Василовский — человек по жизни подлый, и все тут.

— Но, может быть, у них c Иванцевым сложились ровные отношения и Александру не пришлось особенно напрягаться, чтобы соответствовать требованиям Василовского… — как бы невзначай произнесла я, на что парень прореагировал прямо-таки бурно.

— Да вы что! Я несколько дней назад виделся с Сашкой, так он мне такое рассказал! Василовский по какой-то дури вдруг вообще отказался с ним работать, представляете? Это ж не только позор, но и потеря преимуществ, времени…

— А что же они не поделили?

— Не знаю, не интересовался. Но это и не важно: Василовский умеет найти повод, чтобы спровоцировать ссору, а там уж и до войны недалеко.

— А вы, значит, по-прежнему поддерживаете отношения с Александром Иванцевым?

— Нет, что вы, просто случайно встретились. Он сейчас уж больно великий стал, к нему и не подойдешь.

— Не могли бы вы мне дать его тарасовский адрес?

— Могу, конечно, почему же нет…

И парень написал на бумажке адрес, после чего наше с ним общение можно было спокойно заканчивать. Теперь мне предстояло выяснить факты, касающиеся личности и жизни Александра Иванцева, поскольку сразу заваливаться к нему на квартиру и разговаривать с ним лично было бы необдуманным. Круг подозреваемых постепенно сужался и, соответственно, шансы выйти на преступника возрастали.

Пресловутый Интернет в деле сбора информации я решила отложить на потом, поскольку пользоваться гостеприимством моего соседа Ваньки, не зная точно, уехала ли его мамаша, не хотелось. Да в общем-то может случиться и так, что Всемирная паутина мне и не понадобится. Конечно, если удастся найти что-нибудь интересное в других источниках. Кстати, о последних… Наверное, лучше всего будет по старинке отправиться по библиотекам, где можно взять подшивки всех местных, а также молодежных тарасовских газет за последние несколько месяцев и постараться выудить из них хоть что-нибудь стоящее.