Глава 5
Признаться, ожидала я чего-то подобного, насторожена, по крайней мере, была, но не думала, что произойдет это так неприкрыто и нагло. Разумеется, исход нового покушения авторам знать необходимо, но действовать так топорно… Они бы еще в спортзал зашли и у ментов осведомились. Или Константину представились!
Нет ничего опаснее недооценки умственных способностей врага. Подобная самонадеянность вполне может привести к плачевным результатам. С какой же целью стоит тогда на той стороне улицы так хорошо знакомая мне «Ауди»? Неужто авгуры опустились до примитивной стрельбы из окошка машины? Или она играет роль отвлекающего фактора, и пока я пялюсь на нее и тупо соображаю, что к чему, меня шлепнут откуда-нибудь со стороны? Что делать? Вернуться и с помощью Кости занять круговую оборону? Кулаки против огнестрельного оружия? Или срочно звонить в милицию и вопить о помощи? Как некрасиво!
А не фантазерка ли я?
Времени прошло вполне достаточно, чтобы из машины как следует рассмотрели меня, растерянную и жующую губами не хуже Красина. В ней открылась дверь, и вчерашний водитель замахал мне рукой, сжимающей трубку сотового телефона.
Нет, для отвлекающего фактора это чересчур изощренно.
— Скорей! — крикнул он мне: — Тебе звонят!
«Подождут!»
Я, сжав зубы, решительно зашагала через дорогу, почти не обращая внимания на транспорт.
Перед тем как взять сотовик, через его голову заглянула в салон — там никого не было, если только никто не лежал на полу между сиденьями.
«Нет, Татьяна, это не паранойя!» — успокоила я себя.
— Татьяна Иванова? — услышала в трубке легко узнаваемый голос Нестора. — Алло!
— Да, это я! — отозвалась жизнерадостно.
— Вы не раздумали пообщаться с нами сегодня?
— Еще нет, — оскалилась я в решеточку микрофона.
— Приезжайте в Стрелецкий собор. Мы будем стоять здесь обедню. Присоединяйтесь, дело богоугодное.
— Как любезно, что вы прислали за мной машину!
Не было предела яду, звучавшему в моем голосе.
— Не стоит благодарности. — Нестор был невозмутим: — Я подумал, а вдруг ваша машина по каким-то причинам вам разонравилась или вы решили отдохнуть от нее.
— И вы, конечно, в курсе всех причин?
— Конечно, — озадачил он меня очередной, невозможной, на мой взгляд, откровенностью, — приезжайте, не сомневайтесь, после службы поговорим и о причинах тоже. Нетелефонный это разговор, — добавил Нестор после короткого молчания, и я дала отбой, вернула сотовик водителю.
Он кивком указал на место рядом с собой, но я села сзади, чтоб проще было отвязаться от болтовни.
— Курить можно? — спросила сразу, как только он тронул машину с места.
— Кури, — разрешил водила и закурил сам.
— Куда едем? — спросила чуть позже.
— В церковь.
Напрасно я опасалась его болтливости. Сам он не проронил ни слова, а мне спрашивать было не о чем. Да и задумалась я над причинами столь откровенного признания Нестора в очередном на меня покушении, поискала ему места в моих умозаключениях. Не нашла. Все какая-то дичь выходила. Так что вскоре плюнула и перестала страдать, решив послушать самих авгуров.
«Спокойная рассудительность и трезвый расчет способствуют удаче», — вспомнился частью совет гадальных костей.
Если не спокойствие, то выдержку при встрече с ними я сохранить постараюсь, слово себе даю, а все остальное приложится.
— Прибыли. Выгружаться будешь? — нарушил молчание водитель.
Действительно, церковь. И Волга за ней, неподалеку, блестит волнами на солнце.
— А куда идти? — спросила я, ничего не понимая.
— В собор. Там все. А можешь здесь их подождать. Как хочешь.
«Пойду, — решила я, — посмотрю, что эта полусатанинская хевра в православном храме делает».
— А ты пойдешь?
— Нет, здесь останусь. Я не любитель.
— И я не профессионал, — высказала я свое отношение, покидая его молчаливое общество.
В храме шла служба. Стройно пел хор, скороговоркой бубнил священник, горели свечи, поблескивали оклады икон, крестился и бил поклон люд.
Авгуров я нашла не сразу. Оттого что высматривала их где-нибудь сбоку или сзади, в сторонке. А Илона стояла в первых рядах молящихся, одетая, как монашенка, во все черное и глухое. Крестилась широко, истово и отмахивала поясные поклоны. По бокам от нее и чуть сзади, как слуги при госпоже, расположились Нестор и Петя. Оба поглядывали изредка друг на друга и по сторонам, будто охраняли от постороннего беспокойства молитвенный порыв гадалки.
Интересно, здесь-то хоть они не лгут, действительно молятся, не демонстрируют набожность своим, вполне возможно, присутствующим где-нибудь неподалеку, клиентам? Ладно, пусть молятся, беспокоить их сейчас не следует.
Я двинулась к выходу, осторожно лавируя между людьми.
— Союз нерушимый республик свободных!.. — довольно точно выводил мотив надтреснутым голосом старенький юродивый на паперти и, мелко переступая с ноги на ногу, тянул к выходящим из храма красные руки, далеко торчащие из коротких рукавов грязного зимнего пальто. Нищие, рядком расположившиеся по обеим сторонам церковных ворот, посматривали на него с улыбкой. Выходящие из собора пытались ему подавать, но он ничего не брал. Не соображал, должно быть. Мое внимание особо привлекли горящие жарким пламенем глаза на изрытом морщинами лице и длинная, заросшая редкими седыми волосами шея, с шевелящимся на ней острым кадыком.
— Вот полоумный! — усмехнулся водитель, в ожидании хозяев тоже вылезший из машины и стоявший сейчас рядом со мной.
Я посмотрела на него с неприязнью.
«Все мы слегка ненормальны, каждый по-своему», — подумала, слушая чудные уже для нашего времени слова старого гимна.
— А вот и наши. Подождали же мы их!
От церковных ворот поперек небольшой площади к нам медленно шла Илона в своем черно-монашеском одеянии, сопровождаемая присными.
— Отмолилась, святоша!
Водитель, сплюнув, полез на место, а мне захотелось спросить о причинах такой его неприязни к гадалке.
Она, подойдя, не поздоровалась со мной, лишь слегка улыбнулась, повернулась и перекрестилась, подняв глаза к крестам на куполах. Нестор с Петром этим пренебрегли, лишь переглянулись с лукавыми выражениями лиц.
Нестор быстро и умело посерьезнел, а молодой не сумел так — сжимал губы, давил улыбку, отворачиваясь в сторону. Их наглое торжество было понятно мне. «Что я тебе говорил?» — вот чем они обменялись без слов при виде меня. И не сочли нужным проделать это скрытно.
«Ну, скоты! — подумала я. — Слишком дешево, чтобы вывести меня из равновесия».
— Вы поразили меня своим многотерпением, Татьяна! — протянул Нестор руки, будто собираясь заключить меня в отеческие объятия.
Я не отстранилась и не подвинулась, стояла соляным столбом и молчала, пока их рожи не вытянулись до нормальных размеров.
«Если б не нужда разбираться, кто есть кто в вашей банде, я познакомила бы вас со своим нетерпением», — успела подумать, пока они приводили себя в нормальный вид.
Илона тоже посмотрела на них неодобрительно.
— Место святое, не будем осквернять его нашими дрязгами, — строго и постно произнесла она.
— Да, поехали отсюда, — подхватил Петр. — Ментов здесь не меньше святости. Вы только гляньте.
Ну, наконец-то и мои губы разлепились. Преодолела я оскомину, связавшую их, как по волшебному наговору, при одном виде этой троицы.
— У вас есть причины побаиваться милиции? Куда вы предлагаете ехать? В ваши кулуары? Воняет у вас там до того мерзостно, что нормальному человеку не притерпеться, а я человек нормальный. Давайте останемся на воздухе.
— Ну, Татьяна, это несерьезно! — надул губы Нестор, разыгрывая из себя пожилого очаровашку.
— Нестор, она просто боится нас, ты что, не видишь?
Петр хохотнул и прикрылся рукой, а я подумала, что разозлит он меня, как пить дать, доведет до рукоприкладства, а избивать скотину безмозглую, пусть даже нехилую, человеку грешно.
— Ее опасения мне понятны, — встал Нестор на мою защиту, и я его не перебила недобрым словом, хоть и хотелось. — Неудивительно после всего, что ей пришлось перенести.
— Давайте хоть в машину сядем, — предложила еще больше нахмурившаяся Илона.
«О господи!» — было написано на ее лице, и она была единственной из них, с кем я разговаривала бы сейчас без ожесточения.
Не говоря ни слова, я села вперед, рядом с водителем. С ним — это намного лучше, чем бок о бок с любым из этих.
— Куда? — спросил он меня тихо.
— Давай над набережной, туда, где поглуше, — попросила я его не громче.
Машина тронулась, и почти сразу чья-то рука легла на мое плечо, нажала, сдавила пальцами, и Петр, наклонясь к самому моему уху, спросил в полный голос, так, чтобы слышно было всем:
— А ты не боишься садиться ко мне спиной?
Когда я к нему обернулась, руку он убрал сразу, но не отодвинулся, и это дало мне возможность не орать, как он, во всеуслышание.
— Если хочешь, я объясню тебе, что такое бояться, но немного позже. Ты поймешь, не сомневайся. — И чуть громче спросила у остальных: — А без «крутых» вы никак не могли обойтись? Зачем здесь этот?
— Петр, веди себя прилично! — потребовал Нестор и, ухватив его за плечо, потянул назад.
Послушался Петр, успокоился. Хорошо бы надолго.
«Ауди» повернула, и слева под нами открылась набережная с тремя ярусами аллей и за ними — Волга. Когда я в хорошем настроении, дух всегда захватывает от такого простора. Сверху небо, снизу вода, и далеко впереди узкая полоска левобережья. Сегодня вода темная, свинцового цвета, под стать небу, затянутому к этому времени обложными облаками.
— Может, здесь? — опять ко мне обратился водитель, и я ответила вежливо, но по-хозяйски:
— Чуть дальше, после зигзага. Там еще домишки частные.
«Неужели они работают под контролем братвы?» — подумала про авгуров, имея в виду «крутого». — Тогда с ними справиться непросто будет. Хотя… Не похоже, нет! — Я облегченно вздохнула. — Серьезные люди столь оголтелой уголовщины не допустят, не те времена. Отморозки какие-нибудь, беспредельщики подворотные, шпана — другое дело. И не контролируют они авгуров. Нестор хоть и сука, но достаточно умен, чтобы не допустить этого. Тогда, Петенька, ты с дружками всего лишь медный лоб, таран, ударный механизм банды и борзеешь в данную минуту с благословения начальства, чтобы проверить меня «на вшивость». А Нестор возле собора ему откровенно подыгрывал, куражился надо мной, хоть и помягче, чем Петя. Кто из них главенствует? Не «крутой» и не Илона. Нестор?
Немного не доезжая частных домишек, машина остановилась. Да, здесь удобно. Самое малолюдное место на всей набережной.
Илона, будто не хотела на ходу говорить, дожидалась, пока затихнет двигатель.
— Татьяна, ваши позиции не изменились со вчерашнего?
После словесных злобно-насмешливых судорог отморозка это прозвучало так дипломатично и вежливо, что я не смогла удержаться от улыбки.
— Нет, — повернулась к ней, — хотя соблазн был. Как-никак еще два покушения пережить пришлось.
Я смотрела на Илону и хорошо приметила, с каким недоумением переглянулись они с Нестором, и тот пожал плечами, мол, не понял, о чем это я!
— Почему же не изменились? — влез Петр ехидно. — Ох и упрямая ты! И деньги любишь. А чего не любишь? Хочешь угадаю?
— Не надо угадывать, — остановила я его, — сама признаюсь. Не люблю, на дух не переношу наглых и тупых отморозков. Таких, как ты, Петя!
Илона с перепугу прикрыла ладонью рот, а у Нестора от неожиданности отвалилась челюсть. Петр тоже казался ошарашенным — уж очень смирно я вела себя до сих пор.
Продолжать выяснение отношений в тесном, полном людьми салоне машины было неудобно. Я открыла дверь и сказала напоследок:
— Мне с этой дрянью в одном помещении тяжело дышать. Или его удалите, или продолжим на воздухе, — и выбралась из машины наружу.
Я ясно слышала, как Петра выносит из машины вслед за мной. Догнав, он ухватил меня за руку.
— А без меня никак нельзя! И не мечтай разговаривать без меня. Не выстегивайся, шалашовка, не надо так по-глупому нарываться, лады?
Я обернулась. Нестор тоже стоял возле машины и с тревогой смотрел в нашу сторону.
— Пошел прочь, узколобый, не мешай старшим разговаривать! — с веселым оскалом посоветовала я Петру и, освободившись, с удовольствием хлестнула его ладонью по лицу.
Простая вещь — пощечина, но и они бывают разные. Мой удар был средней тяжести. Таким в кровь разбиваются губы или нос.
Петр схватился за щеку и воззрился на меня с яростью.
— Ты что? — завопил он фальцетом и шагнул вперед, сжимая кулак.
На долгое и болезненное воспитание не было времени. Он был прав — милиции в этих местах хватало.
Я несильно, так, чтобы не покалечить и не отвечать потом за тяжкие телесные, ткнула его носком босоножки между ног, а когда он, схватившись за это место руками, стал приседать, зажмурившись и скривив от боли губы, ладонью жестко и коротко двинула его в лоб. Все было проделано мягко, поэтому сознания он не потерял, но на какое-то время забыл, что такое равновесие, и грохнулся на бок.
Возле машины, рядом с Нестором, стояла Илона с распахнутыми глазами на побледневшем лице. Ах какие мы чувствительные!
Я кивнула им, предлагая следовать за мной, и двинулась по ступеням гранитной лестницы вниз, к аллее набережной. Здесь было хорошо, но немного ветрено.
— Я вам почти сочувствую, — сказала я, когда Илона и Нестор догнали меня. — Работать с такими идиотами, да как вас не пересажали до сих пор?
— Ничего, ничего, — успокаивался Нестор, — побудет в машине, остынет и угомонится. В нашем разговоре он действительно лишнее лицо.
— Пересажали? — дошел до Илоны смысл моих слов. — Татьяна, о чем вы?
Даже Нестор поморщился, отвернувшись от нее в сторону.
— Нашей фирме без охраны не обойтись, вы понимаете, не супермаркет какой-нибудь. Единственный недостаток — охрана у нас чересчур самостоятельная. Но под контролем, уверяю вас.
Он уже улыбался и выглядел по-прежнему во всем уверенным.
— С охраной иногда возникают трудности оттого, что некоторые вопросы они решают не так, как надо.
Это мне было понятно по собственному опыту. Я так и сказала, упомянув про тройное покушение, и они опять переглянулись непонимающе.
Нестор галантным жестом предложил нам с Илоной присесть на лавочку, а сам заложил руки за спину и встал напротив.
— Во второй раз слышу от вас эту странность. Я знаю только о двух… Но не только вы, даже машина ваша не пострадала.
Не оставалось во мне энергии для доказательства очевидного.
— Или перестаньте лицемерить, или я уйду отсюда немедленно. Судите сами. Водитель «Ауди» знал, где меня искать, а послали его вы. И хватит об этом. Если бы взрыв причинил ощутимый вред владельцу спортзала, я упрятала бы вас за решетку еще до вечера.
— Взрыв в зале — самодеятельность, не имеющая к нам отношения! — Илона выглядела испуганной, но говорила уверенно. — Может, у владельца спортзала есть свои враги? Что же ты молчишь, Нестор!
— Да, да, конечно, — забормотал он, выходя из задумчивости, — враги владельца — это звучит несостоятельно. Машину туда, за Татьяной, послали именно мы. Хорошо! — он окончательно оживился. — Вчера вы говорили о компенсации. Какова сумма?
«Нет, любезный, сегодня не то, что вчера. Сегодня я и виду не покажу, что готова взять от вас деньги».
— Сумма была вчера, а сегодня счет значительно вырос, и никакие деньги уже не устроят меня. Полная, подробная информация о вашей деятельности и о людях, связанных с вами так или иначе. Видите, как я с вами откровенна!
— Вы хотите прекратить существование нашей фирмы? — осторожно спросила Илона.
— Время для принятия окончательных решений еще не пришло. Но я уверена, что в прежнем виде ваша фирма существовать не имеет права. В каком? — Я усмехнулась. — Ну хотя бы, чтоб не было нужды в охране из отморозков.
— И вы беретесь это устроить? — удивилась Илона.
— Уже взялась, — обнадежила ее я. — При вашем содействии.
— Татьяна, пообщайтесь с Илоной, мне позвонить нужно. Извините.
Нестор отошел на десяток шагов, достал из кармана сотовик и выдвинул антенну, а Илона тем временем пересела так, чтобы ему не было видно ее лица, и заговорила тихо и быстро, стараясь как можно плодотворнее использовать минуты нашего уединения:
— Татьяна, при всем том мнении, что сложилось у вас о нашей компании, не откажите, выслушайте, я умоляю! Мне очень надо переговорить с вами наедине. Пусть это покажется странным, но я скажу. Постарайтесь мне поверить. Гадалка Илона, с подачи которой произошло немало черных дел, не такая уж злодейка, как это может показаться на первый взгляд. Я жертва, Татьяна. Да, такая же, как многие из моих клиентов.
— Например, Лариса Симонова? — Я перебила ее, не удержалась.
Я ожидала, что она ну хотя бы поперхнется. Ничего подобного.
— Вот именно! — Илона даже обрадовалась. Все становилось еще более странным и запутанным. — Но сейчас я не смогу вам ничего объяснить, слишком мало времени. Нестор возвращается.
Нестор, неторопливо прогуливавшийся неподалеку с коробочкой сотовика у уха, сложил его и направился к нам.
— Не верьте ему и будьте осторожны! — только и успела шепнуть мне гадалка.
— А я принес вам, Татьяна, контрпредложение!
Каким довольным он стал! Прямо светится весь. Любезный!
— Хотите, я отведу от вас очередную беду? Все сделано будет очень квалифицированно.
— За пять тысяч?
— Что вы! — возмутился он. — За пятьдесят! Они будут вашими, и больше не пострадаете ни вы, ни ваши близкие. Видите ли, — он присел на краешек лавки рядом со мной, — по оккультным законам тот, к кому прицепилась беда, разносит ее, как инфекционный больной, и заражает окружающих, в первую очередь близких и тех, кто ему особенно дорог. Вот вам объяснение той опасности, которой вроде бы случайно подвергся ваш друг — хозяин спортзала. Вы меня понимаете?
Я прекрасно поняла. Черт дернул меня за язык упомянуть в разговоре Константина. И сразу после этого он задумался и взялся за телефон.
— Это угроза?
— Это искреннее желание специалиста помочь человеку, нуждающемуся в его услугах.
Кружева плетет, дипломат, стервец старый, оккультист хренов!
«Стоп! Не расходись, Танечка, пользы это не принесет, а навредить может», — остановила я себя.
— А хотите сотню? — по-своему расценил мое молчание Нестор.
— Две. И не меньше. Да и то мне придется подумать — сразу не отвечу.
— Идет! — Он даже ладошками хлопнул от переполнивших его чувств.
— Но мне нужны настоящие доказательства того, что вы можете принимать такие решения, что вы не марионетка в еще чьих-то руках.
— Идет! — продолжал он радоваться. — Я вам их предоставлю, как только согласитесь. А вы согласитесь, потому что вы — умница!
Я встала и, не прощаясь, зашагала от них по аллее, посматривая на Волгу и на желтые каштаны, на серое небо и серый асфальт под ногами. Какое-то время чувствовала спиной взгляды авгуров, но скоро это прошло, и я так ни разу и не обернулась.
Не успела дойти до троллейбусной остановки, как пошел дождь. Мелкий, осенний, нудный, из тех, под которым не сразу намокают плечи. Вот беда, а у меня и зонта-то с собой нет. Очень удобный случай для тоскливых воспоминаний о машине. Хотя почему — воспоминаний? Она мне нужна, сегодня же и очень.
До автостоянки, на которую, как я узнала от Красина, майор с серым лицом и капитан Ивантеев отогнали мою «девятку» — господи, одни менты кругом! — я добралась мокрая от дождя, утомленная ожиданием на остановках и злющая от ругани, стоящей в переполненном троллейбусе. Именно стоящей, и никак иначе. Перепалка началась, когда мне удалось в него втиснуться, продолжалась всю дорогу и осталась после того, как я, сохранив при себе сумку, выдралась оттуда на улицу.
Имея жалкий вид, но боевое настроение, я едко и весело нахамила молоденькому хлопчику, выскочившему из будки при воротах автостоянки и потребовавшему от меня плату за хранение машины.
Да, дружище, конечно, но я на ней сюда не приезжала и на хранение не ставила, и платить не желаю из принципа. Он это понял, огорчился и попросил подождать своего старшего, которому именно в этот момент приспичило отлучиться, и попытался закрыть ворота. Я, разгневанная, как потревоженная в гнезде оса, вылетела из машины, приблизилась и неожиданно не только для хлопца, но и для себя, поцеловала его, растерянного и возмущенного, в губы и, посмеиваясь над собой, вернулась обратно. Трудностей для выезда из ворот больше не существовало, и я удалилась оттуда, посигналив на прощание растерявшемуся сторожу.
Под дождичек как-то очень быстро я сумела отыскать в полузнакомом районе адрес Самопрядова. И в паспорт его заглядывать не пришлось — все вспомнилось само собой. Хороший признак, если верить приметам, начинать под дождик что-нибудь новое. К удаче. Даже прикидывать подъезд, в каком может находиться квартира с нужным мне номером, оказалось не обязательным — фотограф выглядывал из дверей собственной персоной. Повернув голову на звук подъехавшей машины и увидев в ней меня, он выскочил на крыльцо, под дождь, и приплясывал от нетерпения на месте, пока я запирала машину.
— Ну, наконец-то! — воскликнул он, дрожа от сырости и ветра. — Я тебя полдня высматриваю! Обещала утром приехать, так где же ты?
— Дела, Витя, — оправдалась я, как перед маленьким, — раньше никак не получилось.
— Пойдем! — Он ухватил мой рукав и потянул за собой вверх по лестнице. — Пленка с тобой?
— Может, паспорт?
— К черту паспорт! — завопил он на всю лестничную клетку. — Пленка! — и уставился на меня глазами, в которых было столько отчаяния, будто речь шла о жизни и смерти.
— И пленка здесь, — пробормотала я, ошарашенная таким оборотом.
Он вздохнул с облегчением и потопал впереди меня, шлепая по ступеням подошвами мокрых сланцев.
— Откровенно признаюсь, если до вечера фотки с тобой на балконе не отдам, мне голову отрежут, вот как. А их еще печатать надо!
Он толкнул незапертую дверь, пропустил меня и шагнул следом.
Я вошла в однокомнатную захламленную холостяцкую квартиру с неприятным запахом то ли прокисшей еды, то ли несвежего белья.
— Пленку! — бился в лихорадке нетерпения Виктор, но я прошла дальше, переложила с кресла на кровать кипу мятых газет и, только усевшись, удостоила его ответом:
— Давай обещанное.
— Сейчас!
Он покопался в шкафу и вытащил оттуда большой конверт из оберточной бумаги, бросил его мне на колени. Получив кассету, скрылся в ванной, заперся там на шпингалет и затих.
— Напечатай и на мою долю тоже! — крикнула я ему и углубилась в изучение содержимого конверта.
О настоящем архиве речи, конечно, и быть не могло. В основном здесь были фотографии людей, обращавшихся к Илоне по ее профилю, для гадания, а также взятые на примету, как перспективные для дальнейшей, так сказать, разработки. Сверх этого две или три драки, и в отдельном, зашпиленном скрепкой конвертике — малоформатный фоторепортаж о финальной сцене насилия над Ларисой Симоновой. Напечатанные в черно-белом варианте с цветных негативов, качеством своим они оставляли желать лучшего, но не это главное. На одном из снимков ясно можно было разглядеть профиль белобрысого Вовки, держащего девушку за руки. Нашла я и фотографию Ларисы годовой, наверное, давности. Улыбающаяся, жизнерадостная мордашка… Мне захотелось драться.
— Эй, ты скоро там? — спросила я, подойдя и грохнув кулаком в дверь ванной.
— Нет, ты что! — возмущенно ответил он. — Туалет рядом.
«Этого не бить надо, а спрашивать», — решила я и успокоилась.
— Хочешь, телевизор включи. Или позвони кому-нибудь.
— Кто с тебя голову снять хочет?
Брякнул шпингалет, дверь приоткрылась. Появилась эта самая голова и жалостно посмотрела на меня.
— На, бей, чтобы все по твоему обычаю было: вопрос — удар.
— Изменю я обычаю, если врать не вздумаешь.
— Да чего там! — Он полностью вышел из ванной. — Пойдем поговорим, пока пленка сохнет… Чего врать-то, — молвил, вставая к окну и разминая сигарету, — меня и так отгребут, когда узнают, что я тебе фотки отдал. И даже за то, что некоторые для себя печатал.
— Правильно сделают.
— Может, защитишь?
Хотела я ответить, что, мол, не вижу необходимости трудиться, но вспомнила, что лучше не говорить, а спрашивать. И даже приняла от него сигарету для укрепления контакта.
— Защищать? Так я даже не знаю от кого. Не от Илоны же? И не от Нестора. Неужели сам Петр тобой занимается?
Все, спрашивать больше не пришлось. Включился он и заработал, как радиоприемник на частоте FM.
— Ну, ты даешь! Про всех уже знаешь! — поразился моим способностям. — Петр за фотографиями редко сам приезжает. Только когда на них что-нибудь действительно исключительное.
Знаешь что, Татьяна, мне все уже давно до фонаря. В милицию? Значит, так тому и быть. А что? В зверствах не участвовал, работал в основном на дому — проявлял и печатал, что другие отснимут. Соучастник! Я бы и сам с повинной пошел, да у меня в городе жена бывшая и ребенок. И Петька, тварь, о них знает, вот в чем дело.
Когда что-то срочное обрабатываю, обычно Вовка забирать приезжает. Да, белобрысый. А то сам отвожу, Тиму.
Сегодня Вовка звонил. Где, говорит, материал об этой стер… О тебе, да. Если, говорит, к вечеру готово не будет, башку расколем. Я и на работу не пошел, тебя дожидался. А карточки с пленкой еще везти надо!
— Подброшу я тебя, не переживай, — пообещала ему.
Это его обрадовало, и он отправился в ванную успокоенный, а я взялась за телефон.
За Константина почти не беспокоилась, как ни понравилась Нестору информация о нем, которую меня угораздило ненароком выложить. Несколько отморозков против сэнсэя без огнестрельного оружия не имеют никаких шансов, поэтому позвонить Косте я решила, больше следуя поговорке, что береженого бог бережет.
Константин не терял времени даром, и в спортзале уже вовсю шли восстановительные работы.
— Пришлось обратиться к ученикам, вернее, к их родителям, — рассказывал он мне, погоревав об убытках, — и время сэкономил, и деньги. Несколько рабочих, доски и бетономешалка уже здесь. Идет дело. А мы тренируемся.
Я вкратце, не вдаваясь в причины глубже самого необходимого, рассказала о возможной опасности и приблизительно обрисовала людей, от которых могла исходить эта опасность, попросила отнестись ко всему серьезно.
— Ладно, пару нунчаков буду иметь под рукой. Да буду, буду насторожен, как камышовый кот.
Я хорошо его знаю. Когда так обещает — сделает. А нунчаки в его руках — страшная, разрушительная сила.
— Алло, Татьяна! — спохватился он, уже попрощавшись: — Как ты сказала, белобрысый? Вот, какой-то белобрысый только что прошел мимо меня в зал. Нет, не наш. У меня таких не было. Пойду разбираться, перезвоню тебе позже.
Я спросила у Виктора через дверь номер телефона и, продиктовав его Косте, повесила трубку.
— Эй, фотограф! — окликнула Самопрядова еще раз.
— Да дашь ты мне покою или нет? — возмутился он. — Я из-за тебя с выдержки сбился!
Ответила ему грубо:
— Хер с ней, с выдержкой. Твой родственник, владелец ободранных «Жигулей», что жене звонить ходил вчера вечером, когда мы познакомились, въехал?
— Ну? — согласился он настороженно.
— Кто он такой?
Я услышала, как в ванной что-то брякнуло об пол, зазвенело задетое ведро и после ругательства, произнесенного тихо, Виктор ответил:
— Не родственник он мне, пес! Это он, считай, тебя с балкона скинул. Да подожди ты! — вдруг бешено вскричал он, — Сейчас закончу, выйду и расскажу. Не мешай!
Видно, еще раз сбился с выдержки Витя.
Решив дать ему поработать спокойно, отправилась собирать разбросанные фотографии, представлявшие для меня немалую ценность. По ним плюс информация, что у меня имелась на сей момент, можно смело было закрывать дело Ларисы Симоновой, отчитываться перед Краповым, сажать в кутузку белобрысого Вовку со всей его компанией, а там — как знать — и всех остальных тоже, и потом выглядеть героиней не только в глазах Ларисы, Василия Дмитриевича и следователя Красина, но и в своих тоже.
Но это только в том случае, если авгуры вместе со связями не заимели высоких покровителей в городских структурах. Иначе отвертятся и, потеряв одних, найдут со временем других отморозков для своей «охраны». А рассчитаться со мной не поторопятся, нет. Устроят несчастный случай через солидное время, когда я устану держать их в поле зрения и происшествие никоим образом не свяжется с ними. Подобная перспектива не устраивала меня. А на большее моих фактов и вещдоков было пока маловато.
Я собрала фотографии и тщательно осмотрела место, где они лежали, — не осталась ли какая, не завалилась ли куда, и только взялась за конверт, как зазвонил телефон.
Бросив аккуратную стопочку на стол, я метнулась к аппарату.
— Да, Костя, я тебя слушаю. Это были они?
— Нет, шалашовка, другие, не беспокойся так! — услышала в ответ знакомый голос. — Не дергайся, не надо, веди себя проще.
Прикусив от досады на себя губу, я слушала короткие гудки и раздумывала, что же теперь делать и как лучше всего поступить. Делать нечего — решила стукнуть в дверь ванной еще раз.
— Сейчас, сейчас! — отозвался Виктор, — минут десять еще — и открою. А глянцевать и при свете можно.
— Завязывай, Самопрядов, — потребовала я скорбным тоном, — плюнь на все и поехали отсюда. Только что звонил Петр. Он узнал меня. Ты понимаешь, что это значит?
— Это плохое значит! — возмущенно и растерянно отозвался Виктор. — И что теперь делать?
— Дергать надо! — рявкнула я, раздражаясь его бестолковостью. — Бросай все к чертовой матери, бери все, что сделал, и пошли отсюда. Я тебя ждать не буду. Учти, что теперь тебя за мое присутствие в твоей квартире уже не просто трясти будут. Так что есть смысл торопиться.
— Сейчас, — услышала я и пошла за фотографиями.
По-видимому, реальность опасности он прочувствовал, потому что действительно не стал задерживаться и вышел почти сразу после того, как я управилась с конвертами. Но дверь ванной открылась одновременно с входной, и в прихожую нагло влезли Петр и еще трое ему подобных, один из которых точно белобрысый. Коренастый тоже был здесь. Последний оказался бесцветной во всех отношениях наружности, но с руками длинными, как у обезьяны. Я еще успела подумать, что появились они так скоро оттого, что уже находились во дворе дома, а звонили по сотовому.
Виктора развернули лицом ко мне и сильным толчком в спину закинули в комнату. Он, ударившись о шкаф, едва не свалился. Коренастый, ни слова не говоря, крепким ударом по голове сбил его на пол и добавил, уже лежащему, ногой под ребра.
Петр шагнул ко мне и взмахнул рукой. Я поднырнула под нее и, зажав под мышкой конверт, кинулась на белобрысого. Тот попытался уклониться, но неловко. Я, слегка подпрыгнув, так, чтобы только оторваться от пола и использовать всю свою массу, врезалась в него боком. Белобрысый отлетел к кровати, запнулся за ее ножку и рухнул на Виктора, успевшего уже приподняться.
Путь был открыт, и я со всей доступной скоростью двинула в прихожую, к оставшейся открытой двери. Но третий, обезьянорукий, державшийся до сей поры в стороне, зацепил мою ногу носком своего башмака. Потеряв возможность маневра, едва успев вытянуть вперед руки, я воткнулась в вешалку на стене и, сорвав с нее ворох одежды, бухнулась на колени. В спину ударили так тяжко — ногой, не иначе, — что от боли зашлось дыхание и я ничком повалилась на пол.
