Книга: Под ручку с мафией
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6

Глава 5

Я неторопливо обошла дом вокруг, затратив на это не менее четверти часа. На торце, над двумя телефонными будками с тщательно выбитыми стеклами, хорошо различимая даже в полутьме цифра «тридцать пять» и ниже, помельче, трафаретно оттиснутое название улицы, разобрать которое удалось с большим трудом, — «Смоляная».
Итак, Смоляная, тридцать пять, Коврин Владимир. Уже хорошо.
Что там на костях выпало в последний раз? «Меняйте планы и ловите удачу, но остерегайтесь случайных встреч». Планы мои сегодня менялись, дело — за удачей и встречами. Удача бы сейчас не помешала.
Длинный, узкий двор. Пять подъездов. Какой из них мой? То есть Коврина? Надо работать с аборигенами, иного способа получить ответ на этот вопрос я пока не нахожу. Время не позднее, но темное. Плюс сырость. Аборигенов во дворе негусто. Что в данном положении самое глупое? Ходить взад-вперед по автомобильной дорожке мимо подъездов и надеяться на удачу. Так и поступим. Не скажу, что эта прогулка доставляет мне удовольствие. У соседнего подъезда судачат две женщины. Прогуливаюсь мимо в третий раз. Уже косятся, смотрят вслед. У крайнего молодежь хохочет. Этим — все равно, гуляй хоть до утра.
Словом, перекинуться не с кем!
А утешусь-ка я мыслью, что гулять вот так, с пустой головой и спокойной душой, нечасто доводится. Это дело детей и пенсионеров. А мы, сознательные люди, выходя из своих пещерок, обязательно спешим куда-то, куда нам надо в данный момент чуть ли не позарез. Так что гуляю я и дышу воздухом, нервы поправляю и набираюсь здоровья. В конце концов спать этой ночью буду качественно. Хотя, когда это я некачественно спала? Вот не спать некачественно — этого сколько угодно!
— Эй, подруга, ты чего здесь дрейфуешь? — От одного из подъездов (Боже мой, ни фонаря во всей округе!) отделилась темная фигура и направилась ко мне. Интересно, что это, удача или случайная встреча, которой следует опасаться?
— Я за тобой уже полчаса наблюдаю. Не меня ждешь?
«Может, и тебя, друг. Ты подойди ближе, разберемся».
Подошел. Свет из окна второго этажа дал возможность рассмотреть подробности. Абориген, что и говорить! Руки — в брюках, задранные ими полы расстегнутой куртки топорщатся, воротник сзади наверняка на уровне лопаток.
«Тебя как, ловить или опасаться?»
Решаю, что чем беспомощней выставлюсь перед ним, тем проще при необходимости его уделаю. Но, конечно, беспомощной не настолько, чтобы спровоцировать на безобразие. Тут нужно соблюсти грань.
Все-таки удача или встреча? А если — удачная встреча? Действуем!
— Ой, может, хоть вы мне поможете? — чирикнула я тоненьким голоском.
— Помогу, конечно, хотя смотря в чем.
Усмехается абориген. Что, подруга соответствует?
— Вы не знаете Коврина? Он здесь живет.
— Вовку, что ль? Да на кой он тебе, когда есть я!
— Подскажите, пожалуйста, его квартиру, он мне так нужен! — и повторяю проникновенно: — Пожалуйста!
Жива в нем мужская душа, подействовало.
— Вон подъезд. Четвертый этаж. Дверь направо.
Удача все же! И я ее поймала!
— Только его сейчас нет дома.
— Это ничего, — щебечу обрадованно, — я ему оставлю записку в почтовом ящике. У него номер на двери есть? Чтобы ящик определить? Не знаете?
— Черт его знает! — с уверенностью отвечает абориген. — Только без толку. Он в больнице сейчас. Говорили, вчера на улице порезали его.
— Ой, мамочки! — пугаюсь я, по-бабьи прикрывая ладошкой рот и, немного помедлив, будто пришибленная этой новостью, опрометью бросаюсь мимо аборигена к углу дома.
— Эй, подруга, а как же я? — раздается сзади.
Я перегнала машину ближе к девятиэтажке, поставила в месте, удобном для резкого старта, и не меньше часа провела в ней, выжидая. Встретить аборигена еще раз мне не улыбалось. Усилившийся дождь шелестел по крыше, мыл стекла извивающимися водяными струйками. Наконец, решив, что в такую погоду и собаки по улице не бегают, я выбралась наружу, закрыла без хлопка дверь и направилась к дому.
В подъезде на первом этаже сильно пахло жаренной на постном масле картошкой. С луком. Запах этот явственно чувствовался и на четвертом. Дверь квартиры Коврина, как и остальные три, простецкая, выкрашенная масляной краской цвета свернувшейся крови и местами облупленная. В двери напротив поблескивала стекляшка «глазка», и это мне не понравилось. Не задерживаясь, я поднялась чуть выше и, разжевав подушечку резинки, вернулась и прилепила ее к «глазку». Замок. Простой, без защелки, скважина на уровне пояса. Не водятся сокровища за дверью, запертой таким образом. Покопалась в своем пакете, стараясь не брякать металлом. При помощи нехитрого, но мастерски изготовленного приспособления, называемого отмычкой, замок провернулся с первой попытки. Я медленно, по миллиметру приоткрыла дверь. Кто знает, смазывал ли когда-нибудь хозяин ее петли. Не заторопилась, даже когда услышала, как снизу вверх по лестнице затопали чьи-то торопливые ноги. Скользнула в темноту прихожей и плавно, но плотно притворила дверь. Сделано! Пошарив по стенам, отыскала выключатель, зажгла свет. Пусто. Так и ожидалось. Как сказала Варвара, простая душа, — хозяин здесь непьющий и одинокий. Значит, ни собутыльников, ни женщины в его отсутствие быть не должно.
До беседы с Ковриным мне необходимо установить его примерный психологический портрет, и пользу от осмотра жилья для этой цели трудно переоценить. Заочно познакомиться, так сказать.
И еще я очень надеюсь кое-что здесь отыскать.
Квартира однокомнатная, без балкона или лоджии, кухня, совмещенный санузел. Что еще? Кладовочка. Хоромы! Два окна, по одному в комнате и на кухне. Выходят во двор. Напротив жилья нет. Задергиваю занавески и шторы, без колебаний включаю свет. Если вести себя достаточно тихо, мое существование здесь останется не замеченным соседями. Возвращаюсь в прихожую, и на глаза сразу попадается ключ, висящий рядом с дверью на гвоздике. Удача. Запираю дверь, и ключ опускаю в карман в компанию к ножу, о котором я напрочь успела позабыть.
Женских запахов в жилище не было, следов — тоже. Обитала здесь одиночная особь мужского пола, с достатком ниже среднего уровня, судя по виду и качеству одежды, набору посуды и содержимому холодильника. Особь, склонная к аккуратности, имеющая образование и чувство юмора.
Посуда чиста и прибрана, в доме порядок, все на своих местах. Книжный шкаф забит сверх всякой меры. Книги на подоконнике — стопками.
Профессиональных книг не видно. Не трудоголик или работает не по профессии. Книги разные, и все читаные. Много научно-популярных. История. География. Путешествия, приключения, фантастика, боевики, мистика. Классики почти нет. Ого, Библия, Коран, астрология, йога!
Не озабочен. Порнухи нет никакой. Но и не импотент. В одном из выдвинутых ящиков обнаруживаю две коробочки презервативов. Одна — открытая. За шкафом — гитара в пыльном чехле. Давно стоит. Так. Телевизор, аудиоплейер, кассеты. Рок, кантри, блюз.
Пустых бутылок не нашла нигде.
А ничего, довольно симпатичная особь этот Володя Коврин.
Под ванной, в ящике с инструментами, я обнаружила сверток. Деньги. Четыре пачки. Четыре миллиона. Или новыми — четыре тысячи наших деревянных. И чего это Вова их сюда затолкал? Воров боялся?
Я поймала удачу во второй раз — нашла, что искала, на что надеялась. Догадка моя оказалась верной. В этой квартире не должно быть таких денег, если хозяин не выиграл их в лотерею, не получил в наследство, не добыл грабежом. Грабежом?
Сидя на краю ванны, я задумалась. Теперь для разговора с Ковриным я была во всеоружии. Он знал кое-что из того, что мне тоже хотелось бы знать. И теперь я это узнаю. Положив деньги обратно, я аккуратно задвинула ящик на место, сполоснула в раковине руки.
Зарабатывая в двух местах, Владимир Коврин является существом достаточно занятым для того, чтобы не предпринимать попыток к активному поиску дополнительных источников пополнения своего бюджета. Теперешних доходов явно недостаточно для появления у него таких денег. Самое вероятное из возможного — предложено ему было заработать, и он не отказался. Причем предложено или в его больнице, или у Шубаровых. У Шубаровых неприятностей полон дом, и Коврин подозревается в участии в них. Не отсюда ли деньги? Интересно, обыск у него был? Беспечно держать под ванной компрометирующую сумму. Следователь, работающий по шубаровскому грабежу, ухватится за этот факт обеими руками, но я ему не помощница. Пусть потеет самостоятельно. А Коврин, если знает многое об одной хозяйской неприятности, то не знает ли хотя бы кое-что и о другой?
В таком случае посещение Коврина и разговор с ним равносильны попытке взять черта за рога. Интересно, какова будет реакция черта? Хорошая тема для гадания. Пойду-ка я погадаю, тем более что делать здесь мне больше нечего.
Я покинула ванную, не оставив за собой следов. Газ не зажигала, свет везде, кроме прихожей, погашен. Мир этому дому!
— Мадемуазель, я заждался, прошу вас!
Ничего себе приглашеньице! Я почувствовала, как лоб покрывается испариной. Голос раздался в комнате, и это было не радио. Рука сама вскинулась к выключателю, и настала тьма.
«Так, значит, черта за рога? — подумала я. — А если тебя саму — за вымя?»
И изо всех сил постаралась взять себя в руки. Тишина длилась бесконечно, и я почти пришла к заключению, что голос мне пригрезился. Очень сильно захотелось, чтобы это было именно так. И только успело захотеться, как последовало продолжение:
— Мадемуазель, давайте поговорим спокойно. При вашем разумном поведении обещаю даже не подниматься с места.
Послышался легкий хлопок ладони по подлокотнику кресла.
Голос. Просто голос. Уверенный и очень спокойный, несмотря на неявную угрозу, прозвучавшую в последних словах. Намек сразу на все, в том числе и на то, что дверь ты, Танечка, отпереть не успеешь. Хотя…
Я, стараясь не слишком шуршать одеждой, достала из кармана ключ, переложила его в левую руку, а правой, прямо в кармане, обнажила нож.
Нож в сноровистых руках, при готовности бить на поражение, тоже не последнее средство обороны.
Не таясь, щелкнула выключателем и левой рукой вставила ключ в скважину. Что-то мне вовсе не любопытно узнавать, кому принадлежит этот голос.
— Не спешите, Татьяна, — раздалось вновь, — я, как вы изволили выразиться, учитель Станислава Шубарова.
Такого со мной давненько не случалось — чувствовать испарину на лбу второй раз за короткий промежуток времени.
Ни много ни мало — шантажист Шубарова собственной персоной. Магомет пришел к горе!
— Зажгите свет! — потребовала я, стараясь говорить твердо.
Послышался легкий смешок, не менее легкие шаги, и прямоугольник дверного проема осветился.
— Вы правы, так лучше. Эта нездоровая таинственность нам ни к чему. Правда?
И через короткое время:
— Мы с вами здесь в гостях, хоть и в отсутствие хозяина. Тем не менее я приглашаю вас. Не стойте у порога, там дует.
Ну что же, надо следовать вежливым приглашениям.
Я отклеила ноги от пола, сунула руку с ножом в карман и не спеша двинулась вперед.
Оказалось, никакой это не монстр с копытами, рогами и серной вонью из-под хвоста, а довольно пожилой невысокий мужчина в черном с искоркой спортивном костюме, вязаной шапочке и темных кроссовках. И чего я так оробела? От неожиданности, что ли? И не из воздуха он соткался — в кроссовках-то, а, должно быть, как и я, вошел в дверь. Ловко, правда? Ничего не было слышно, хотя вела я себя тихо.
Так. Эта встреча уж наверняка для меня случайная, и, следуя рекомендациям, мне нужно опасаться. Будем считать, что опасаться я начала еще в прихожей.
Сидит прямо, руки на коленях, ноги подобраны. Расслаблен, но «заряжен» — готов к движению в любой момент. Знаем мы цену такой расслабленности. Увы, непрост человек! Глаза сияют холодным возбуждением. Опасен, как взведенный пистолет. С ним придется без дураков. Но сначала надо «разжаться».
— Мне следует вас поприветствовать? — начинаю я.
— Это условности.
Какой молодой у него голос. И выглядит очень спортивно вовсе не за счет костюма. Спецподготовка?
— Могу я попросить вас вынуть руки из карманов? Это настораживает. Настороженность нервирует, а нервозность — лишнее в любой беседе, вы согласны?
Не согласиться трудно, и я выполняю просьбу. Теперь обнаженный и очень острый нож в кармане предоставлен самому себе. Это может оказаться опасным моему бедру.
— Садитесь.
Прекрасный повод расстегнуть куртку и обезопасить бедро. Он внимательно наблюдает за мной. Догадывается?
Стараясь выглядеть безмятежно, я усаживаюсь на диванчик напротив него. Так между нами будет угол стола, это может пригодиться.
— Кто вы?
— Я уже сказал, когда уговаривал вас не торопиться.
— У меня есть для вас еще одно название, более точно характеризующее взаимоотношения ваши и семейства Шубаровых. Вы — шантажист.
— Простите иронию, но это прозвучало как обвинение.
По-моему, он начинает издеваться надо мной.
— Я хотела бы знать о вас больше.
— Мне понятно ваше любопытство, и я попробую удовлетворить его хотя бы отчасти.
Это что, разрешение задавать вопросы?
Я попыталась улыбнуться, но из этого ничего не получилось. Разозлиться бы сейчас, ну хоть немного, для разгона.
— Зачем вы здесь?
— Чтобы поговорить с вами. А вы?
— Чтобы в будущем квалифицированно побеседовать с владельцем этой квартиры.
Он удовлетворенно наклонил голову.
— Будем представляться? — спрашиваю, глядя на него в упор.
— Будем вести себя серьезно, — отказывается он, — и вежливо.
— Мне спрашивать, или вы будете держать речь?
— Спрашивайте. Мне тоже хочется, чтобы вы узнали обо мне больше. Может быть, после этого вы измените свои намерения. А о себе легче всего рассказывать, отвечая на вопросы.
Я немного подумала, похрустела пальцами. Задавать прямые вопросы и ожидать на них искренних ответов мне представлялось неразумным, поэтому спрашивать необходимо невинно, но так, чтобы впоследствии, обдумав, можно было сделать полезные выводы.
— Ваше отношение к миру криминала?
— Как отношение хирурга к пациенту.
Ого! Что же ты, хирург, такое сумел оттяпать, что пациент прямо-таки жаждет заполучить тебя в свои благодарные руки?
«Информация к размышлению» — ставлю мысленно зарубку на памяти.
— Ваша характеристика собственной деятельности?
— Достижение хороших целей не всегда хорошими методами.
— Для кого хороши ваши цели?
— В первую очередь для меня самого. Я, знаете ли, не альтруист.
— В случае с Шубаровыми цель — как следует обобрать их?
— Этому пациенту не повредит кровопускание. Но вы ошибаетесь. В случае с Шубаровыми кровопускание не цель, а средство для ее достижения.
Впору придержать челюсть руками, чтобы не отвисла! Вторая зарубка на памяти. Однако как излагает! Будто на пресс-конференции с заранее расписанными вопросами.
— Давайте о Шубаровых поговорим позже, — предлагает он.
— Давайте.
Я соглашаюсь, оставив на потом адресованное ему пожелание добиваться цели иными, не такими кровожадными методами. Хотя методы зачастую соответствуют цели. Какова же в таком случае цель?
— Входите ли вы в какую-нибудь группировку?
— Вы о мафии? Нет. Естественно, я не волк-одиночка. Но мы абсолютно вне мафии.
С кем же меня свела судьба? Это что-то новое, если он не врет, конечно.
— Как вы оцениваете свои возможности?
— Как довольно обширные. С некоторыми из них вы уже знакомы по недавним событиям.
Да, отслеживает он меня квалифицированно, буквально каждый мой шаг. Это надо уметь.
— Каковы моральные ограничения вашей деятельности?
— На этот вопрос, извините, отвечать не буду.
— Хорошо, почему вы откровенничаете со мной?
— Чтобы вы узнали меня и составили верное представление о тех, против кого пытаетесь действовать.
— Что заставляет Станислава, по сути вашу жертву, работать на вас?
— Страх.
Ничего нового, как говорят англичане.
— Для чего вам понадобилась наша встреча?
— Чтобы убедить вас отказаться от дела Шубаровых. Забыть о нем накрепко и навсегда.
— Я не отказываюсь от дел, за которые берусь.
— Это ваш принцип?
— Пожалуй.
— Спасибо. Принципиальность — это стратегическое ограничение, а любая ограниченность, известная противнику, может быть использована им в своих интересах. Вы меня вооружаете. Это во-первых. Во-вторых, поставив себе ограничения, невозможно в полной мере пользоваться обстоятельствами. В-третьих, это излишняя прямолинейность в действиях, неспособность вовремя изменять планы на более выгодные. Я все еще не убедил вас?
«Меняйте планы» — выпало при гадании. Он что, телепат?
— Меняете ли вы свои планы? — спросила я.
— Бывает.
— То есть, если это для вас непринципиально?
— Да.
— Почему бы вам не изменить их в отношении Шубаровых?
— Вы предлагаете мне отказаться от шантажа? Браво! Не нахожу целесообразным. То есть сообразным цели. Как я уже говорил, шантаж в этом случае — не цель, а средство ее достижения.
— Какова же цель?
— Воспитание. Кнут и пряник, знаете ли. В данном деле — кнут.
— Цель благородная, — замечаю я осторожно.
— Да, — согласился он без тени смущения. — А тут вы, досадная помеха.
Ну надо же, я просто помеха, пусть даже и досадная!
— А помехи нужно устранять. — В его голосе ни малейшей угрозы.
— Нехорошими методами?
— Действенными, — медленно поясняет он.
Нехороший у него взгляд. Такой же, как методы.
— И наша беседа?..
— Первый и наименее хлопотный из этих методов.
— И если он не сработает? — интересуюсь я.
— Последуют другие. Но это нежелательно. Для меня было бы оптимальным уйти отсюда в уверенности, что частный детектив Татьяна Иванова не является более помехой в осуществлении наших планов. В уголовной сфере вас уже сейчас попытались бы ликвидировать, хотя реальной угрозой делу вы пока не являетесь. Это примитивно, но действенно.
Не по себе мне слушать его рассуждения. И какая убежденность в своей всесильности! Как будто о котенке — топить, не топить!
— Мне известна сумма вашего гонорара. Хотите получить ее уже сейчас?
Ах, Стасик, продажная твоя душонка, заложил ты и матушку вместе с ее халатиком! Квалифицированно стучишь.
— Заманчиво, скрывать не буду. Но ответить сразу не могу.
— Очень жаль. Спрашивайте дальше.
Не могу понять, какого вопроса он так терпеливо ждет от меня? Хоть бы намекнул.
— Какие гарантии я буду обязана дать в случае моего согласия?
— Никаких. Мы заключим с вами чисто джентльменское соглашение.
Вот так, значит. Как это благородно! Два порядочных человека договариваются, и заурядное мошенничество становится делом чести.
А все-таки, какого рожна он от меня дожидается? Стоп! Где я? В квартире Коврина. Влезла сюда, дверь вскрыла. Что нашла деньги, он знать не может. А их существование свидетельствует о том, что у хозяина квартиры руки в навозе.
— Имеет ли Коврин отношение к шантажу?
Мой собеседник поморщился, опять, мол, за старое, а глаза на миг блеснули радостью. Попала? Если он знает о существовании денег, то вполне может быть их источником. А за что платить Коврину?
— Коврин имел маленькую роль в комбинации и справился с ней как нельзя лучше.
— И в благодарность его едва не отправили на тот свет?
Он вполне мог откреститься от покушения на Коврина. Мало ли от кого можно принять в тело нож. Это иногда случается даже без повода. Мог. Но не стал. Уверенность в себе у него безграничная.
— Коврина никто не собирался убивать.
— Вот как?
— Именно. Уверяю вас. Класс игры высокий, и если бы убивали — убили.
Легкость, с какой он все берет на себя, поразительная. Одно из двух: или считает меня уже чуть ли не союзницей, но это вряд ли, нужна я ему больно, или, что вероятнее, уверен в своей неуязвимости.
— Его ранили сразу после того, как вы принялись за дело, договорившись с Шубаровой. Вам не приходило в голову, что это наглядное предупреждение о тяжелых последствиях необдуманных действий. Предупреждение, предназначенное вам?
Вот как повернул! И ведь было б правдоподобно, если бы не…
— Как-то не совсем по-джентльменски. Самому Коврину-то каково!
— Мораль! — усмехается Джентльмен. — А представьте такой вариант: Коврина отправили на больничную койку с его согласия, заплатив ему ну, скажем, по тысяче в новых деньгах за каждое ранение.
Все. Уел он меня, и моя версия, которой впору было гордиться, за которую я была готова сражаться с Ковриным, вырывая у него признание, летит в тартарары. А под ванной-то ровно та сумма, которую сейчас назвал этот подколодный змей.
— А если учесть, — продолжает он, — что характер ранений обеспечивает полное выздоровление пострадавшего, то с моральной стороны все в полном порядке. Согласны?
Согласна я. Только с Ковриным все-таки побеседую. И сделаю это тайком от Джентльмена. Если такое для меня еще возможно. Все-таки он изложил сейчас вариант. А вариантов в единственном числе не существует.
— Убедил я вас?
— Убедили, правда, не совсем, но, как говорят на Востоке, вы изменили мой мир.
— Уже хорошо.
Он явно подводит итог, закругляется.
— Еще вопрос, можно?
Взгляд внимательный и холодный, но не такой колючий, как вначале. Спрашивать о причинах «воспитания» Станислава глупо. На такие вопросы прямые ответы не дают.
— Вы заинтересовали меня. При каких обстоятельствах мне было бы позволено узнать о вас все?
— Все! — Брови на его неулыбчивом лице приподнялись. — Только непосредственно перед актом вашей ликвидации. И если мы будем принуждены к этому вашими действиями, обещаю, что перед смертью вы узнаете все в полном объеме.
Вид у него даже довольный. Значит, можно сделать вывод, что моя предполагаемая, как он выразился, ликвидация не будет внезапной. Перед «актом» со мною поговорят. Храни меня Бог от таких разговоров!
На этом пресс-конференция закончилась. Этот Джентльмен сообщил мне еще, что в случае моего согласия получить гонорар из его рук мне достаточно будет сказать Станиславу о своей готовности к заключению джентльменского соглашения.
Поднялись мы одновременно. Причем я сразу сунула руку в карман и зафиксировала нож. По логике, после такой беседы подвохов с его стороны ждать не следовало, но кто его знает. Открыла дверь, он наблюдал за мною, остановившись у входа в комнату. Подхватив свой пакет с набором деликатного инструмента, я выметнулась на лестничную площадку. Теперь я уже настолько владела собой, что не забыла сковырнуть жвачку с «глазка» двери напротив.
Спускаясь вниз, я не сразу услышала за собой мягкое шлепанье его кроссовок, он задержался, запирая дверь, но, когда это произошло, невольно ускорила темп — в затылок повеяло холодным ветром, подогнало. Мое внимание было полностью обращено назад, на оценку расстояния между мною и им.
Всецело поглощенная этими волнениями, я оторопела, когда темнота внизу, на самом выходе из подъезда, разразилась вдруг командой:
— Стой, зараза!
Я оторопела настолько, что на мгновение со мной случилась полная обездвижка, закончившаяся, едва из-под лестницы в тусклый отсвет лампочки, освещающей площадку на втором этаже, выступила несуразная фигура в расхристанной куртке. Я понадежнее перехватила пакет с инструментами, выдернула из кармана руку, все еще сжимающую нож, и ударила ногой в голову типа, загораживающего мне выход. Он не пытался обороняться. Возможно, достаточно было и одного удара, но в темноте я не могла убедиться в этом. Второй удар его свалил. И только тогда я услышала мягкие прыжки по лестнице сверху. Мною руководили инстинкты и навыки, и, переступив через упавшего, я обернулась и приняла стойку, покачивая нож в расслабленных пальцах. Джентльмен, не обращая на меня внимания, склонился над лежащим телом, положил руку ему на шею. При виде такой подставленности, я наконец пришла в себя, отступила на шаг и убрала нож.
— Вам повезло, он жив, — проговорил Джентльмен, выпрямляясь. — Вы его знаете?
— Это здешний, абориген, — выговорила я.
На улице мы уже повернулись друг к другу спинами, но мне захотелось задать еще один вопрос. Никогда не считала себя навязчивой, а тут — как незатыкаемый фонтан.
После, обдумывая все на досуге, я пришла к заключению, что подсознательно считала эту встречу единственной и неповторимой и старалась получить от нее как можно больше.
— В самом начале нашей беседы вы упомянули о нездоровой таинственности, — остановила я его.
Он вернулся сразу, будто ждал моих слов, и пошел рядом, внимательно слушая.
— Так объясните, окажите милость, чем вызвано ваше столь демонстративно-фантомное появление из темноты чужой квартиры? Насколько проще было бы просто подойти ко мне на улице или в баре, в конце концов подсесть в машину на перекрестке!
Меня удивляла в этом человеке его способность мгновенно выдавать ответ на любой, даже самый неожиданный вопрос. И отвечал он только качественно. Скорость мышления у него бешеная, что ли?
— Действуя по вашему рецепту, я был бы вынужден преодолевать некоторые трудности. Во-первых, естественное нежелание общаться со случайным человеком. Пришлось бы тратить энергию на организацию какого-то повода, стимулирующего общение. Во-вторых, общение пришлось бы начинать на равных, без какого-либо морального перевеса, и для его достижения также пришлось бы тратить энергию. В-третьих, ваша мобильность. Выбирать подходящий момент? И для этого «вести» вас долгое время? Большие затраты. Организовать подходящие обстоятельства самому? Затраты еще большие.
При состоявшемся варианте вам было затруднительно уклониться от навязываемых мной действий, хотя такое намерение вы вначале имели. Эффект внезапности, и как результат — повышенная эмоциональность, а значит, снижение уровня волевой защищенности… Я ответил? Ваша машина, прошу вас.
Действительно, он проводил меня, внимательно его слушающую, к машине.
— Желаю вам всего самого хорошего! — вежливо попрощался Джентльмен и, не дожидаясь ответа, повернулся, засеменил трусцой по мокрому асфальту, старательно огибая крупные лужи и не обращая внимания на мелкие. Ни дать ни взять припозднившийся любитель этого домашнего вида спорта.
В своих объяснениях в одном он был неточен до «наоборот» — меня «вели», как он выразился, отмечая каждый мой шаг. Это было видно не то что невооруженным, а прямо-таки голым глазом. Причем «вели» так, что мне было невдомек.
Учись, Танечка, профессионализму!
Я наконец вложила порядком намозоливший мне руку нож в ножны и забралась в машину, отгораживаясь от всего недружественного мне в этом мире. Включила двигатель и приемник, по которому мне тут же сообщили, что: «Есть реклама на Русском радио в Тарасове!»
«Поговорили!» — подвела я итог состоявшемуся вечеру.
А потом меня разобрал смех. Абориген-то подумал, что помог домушникам, дал наводку на пустующую квартиру. Сунулся восстановить справедливость и получил по морде. И от кого? От дамы. Не повезло бедняге.
Назад: Глава 4
Дальше: Глава 6