Глава 7 ОЧЕНЬ СТРАННЫЙ ДЕД МОРОЗ
Утром, слегка бледные после перепоя, но полные новых сил и решимости, мы втроем покинули Вахтанг-холл и сразу же, выйдя из подворотни, разошлись в разные стороны. Люсьен с видом жертвы, отданной на заклание, медленно побрела к ступенькам магазина «Вкус победы», я дворами стала пробираться к дому Светы, чтобы оттуда пронаблюдать, как пройдет встреча. Виталик отправился домой проведать отца, после чего мы договорились встретиться с ним и обсудить дальнейшие действия. Многозначительно переглянувшись, при этом подумав каждый о своем, мы растворились в ослепительном молоке зимнего утра, в его бодрящей снежной свежести.
От заспанной растрепанной Светки, которая, открыв дверь, сразу же вновь завалилась в постель, я позвонила Володьке — он оказался уже на службе и вовсю занимался моими, то есть нашими делами, но пока ничего нового сказать не мог. Сварив себе кофе и удивляясь тому, что Светлана может спокойно спать в такое утро, когда меня буквально колотит от тревоги, я устроилась возле окна вести наблюдение. Странно, но Люсьен на ступеньках магазина «Вкус победы» все еще не было. Ясно, что ноги не идут, — но ведь не настолько же, чтобы прийти позже меня? Так-так… Наручные электронные часики Светки, валяющиеся на кухонном столе, пропищали восемь часов. Даже от этого мышиного звука в абсолютной тишине я невольно вздрогнула. Вот два каких-то крупных мужика уверенными шагами подошли к магазину, но вовнутрь заходить не стали. Похоже, посыльные от Штыря. Сам он вряд ли придет, опасаясь засады. Остановились на крыльце и озираются по сторонам, мешают озабоченным покупателям входить в гастроном и выходить из него. Вот один отправился в магазин, а второй выжидательно замер возле мусорной урны, внимательно оглядываясь по сторонам. Черт возьми, где же Люсьен? Неужто она затеяла какую-то самодеятельность? А ведь я так понадеялась на ее помощь в «бункере» у Штыря, целый час вчера рассказывала, что и как она должна попытаться разузнать! И Люсьен кивала с умным видом, даже какие-то советы подавала. Неужели в последний момент испугалась?
Второй «штырек» вышел из магазина, молча пожал плечами, и теперь они снова стояли на ступеньках вдвоем, разглядывая спешащих по проспекту прохожих. Знала бы бабулька, которая что-то выговаривает «сынку», который задел ее палку, что тот сейчас может запросто засадить ей пулю между глаз, — побежала бы, наверное, со своей хлебной авоськой не оглядываясь.
Ничего себе: пятнадцать минут девятого, а Люсьен все еще нет. В волнении я хлебнула со дна чашки кофейной гущи и зажала ладонью рот, словно мой кашель можно было услышать на улице. Минуты тянулись слишком медленно. Так бывает, если смотришь на струйку песка, перетекающую из сосуда в песочных часах.
Ау, Люсьен, твой закидон сильно осложнит мою жизнь. И не только мою!
Мужчины все еще топтались на крыльце магазина, курили. Интересно, наблюдает ли за этой сценой Штырь? Или ждет, когда «его бабу» привезут куда-то в условленное место?
Двадцать пять минут девятого. Резко развернувшись, мужики пошли в том же направлении, откуда только что появились. Теперь точно ясно, что Люсьен испугалась — в этом не оставалось никаких сомнений. Как я даже не предположила, что такое может случиться? А все потому, что вчера чересчур расслабилась, потеряла бдительность. Попранные в постели неписаные законы частного детектива начинают мстить за себя, показывать зло язык.
Одна радость, что хоть двух бандюг разглядела в мельчайших подробностях и любого без труда узнаю при личной встрече. Двадцатипятикратная морская подзорная труба, в которую Светлана выглядывала своего потенциального мужа, помогла разглядеть даже шрам над бровью у одного мордоворота и все детали более приятной на вид внешности другого. Но все остальное было довольно неутешительно и мрачно.
Я бросилась к телефону звонить домой к Витале — благо номер его домашнего телефона прочно сидел в мозгах еще со времен нашего сладкого романа. Вдруг они с Люсьен о чем-то договорились, когда я уже отключилась под гипнотическим взглядом рыбы? Или у него есть какое-то свое объяснение поступку Люсьен?
Никто подозрительно долго не подходил к телефону. Странно, обычно Павел Андреевич с утра на ногах.
— Алло. Мне Виталия.
— Я… — раздался странный, какой-то даже страшный, безжизненный голос Виталика. — Где ты? Приезжай срочно.
— Да ты в своем уме? — изумилась я его приказу. — Ты еще не знаешь ничего. Тут такие дела…
— Отца убили. Он мертв, — сказал Виталий, и в телефоне послышались короткие гудки — бросил трубку. А я села за кухонный стол, обхватив руками голову. Вот попала в заваруху, теперь непонятно, как выпутываться. Ну кому мог понадобиться добрейший человек Павел Андреевич?
— Ты что? Тоже башку ломит? — спросила возникшая в дверях Светка, сонно потягиваясь. — Мне кофе-то хоть оставила? Да что с тобой?
— Кто-то жизнь ломит, в смысле — ломает. И прямо под Новый год.
— Слушай, а ты где отмечать будешь? Приходи сюда, а? Заодно посмотришь на моего нового дорогого — у тебя же глаз — алмаз. Там один товарищ с прошлого раза про тебя заспрашивался.
— Постараюсь, Светик. Спасибо за кофе. Я тебе еще позвоню, — сказала я подружке, торопливо одеваясь. В гардеробе Вахтанга нашлась для меня чья-то старенькая дубленка и затрапезный берет. Эх, пропала моя белая снегурочья шубка, оставленная на вешалке дачи-дворца Штыря! Приходится довольствоваться чьими-то обносками. Но это к лучшему. Скорее всего вчера в темноте, а потом в пылу борьбы бандиты не слишком запомнили мою внешность и находятся в полной растерянности, абсолютно не зная, как и где меня искать.
— Ты чего так вырядилась? Опять, что ли, следишь за кем-то? Может, лучше мою куртку наденешь? — предложила Света, увидев, как неуклюже пытаюсь я обуться в чужом, тяжелом балахоне. Я с благодарностью сменила его на Светкину спортивную куртку.
— Ты должна мне помочь. Учти, это очень важно. Начиная с девяти утра будешь звонить по телефону вот этой девушке. — Я протянула Свете визитку с координатами «Вестника Тарасова» и ни в чем не повинной Дарьи. — Звони не переставая, пока не застанешь ее. Если не будет на месте — всеми правдами и неправдами найди ее домашний телефон и сумей убедить, чтобы она хоть на день куда-нибудь скрылась. Скажи, что от этого зависит ее жизнь — я потом все объясню. Поняла?
— А что, правда жизнь зависит? — удивленно смотрела Света на визитную карточку, словно на ней были начертаны тайные знаки судьбы.
— Сейчас конкретно и лично — от тебя. Сумей ее предупредить и убедить. А у меня сейчас срочное дело. Созвонимся…
Мчась в такси к дому Виталика, я проклинала Саньку-рекламиста самыми нехорошими словами за то, что напечатал на визитке несколько настоящих фамилий — выпендрился, понимаешь ли… Впутал ни в чем не повинного рекламного агента в охоту, которая на глазах становилась все более жестокой. «Вдруг охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет…» Поверить невозможно, что на сей раз стреляли в Павла Андреевича, бывшего учителя истории, образцово-показательного пенсионера и просто доброго человека. Сердце сжалось при воспоминании, как тот в последний раз совал мне в руки детский подарок. Только что, всего лишь позавчера…
Увы, страшная новость оказалась правдой. Виталий собрался идти в милицию давать показания и ждал только моего приезда. От подробностей убийства Павла Андреевича, тело которого сейчас находилось в морге, у меня даже защемило сердце. В старика стреляли ночью в подъезде, когда тот возвращался домой в костюме Деда Мороза — ходил в таком виде в соседний дом поздравлять детей из какой-то многодетной семьи. Пуля попала в самое сердце, и смерть наступила сразу. Из соседей на шум из своих квартир никто не вышел. Лишь рано утром девочка, выйдя гулять с дико заскулившей на площадке собакой, увидела мертвого Деда Мороза с окровавленной бородой, после чего вызвали милицию и началась привычная процедура опознания…
— А меня не смогли найти. Не знали, где я, — сказал Виталик, пряча глаза.
Я примерно догадывалась, о чем он сейчас подумал. В то время, когда ночью Виталя был на верху блаженства, его отец лежал в подъезде мертвый, с простреленным сердцем. Какие тут найдешь слова для утешения? Про то, что наша жизнь — это сплошное параллельное кино и в каждой точке происходят свои ужасы и мелодрамы, зачастую никак не пересекаясь сюжетами, — говорить не хотелось. Тем более для меня эта тема — закрыта навсегда, не стоит лишний раз трепать нервишки.
— Зря я тебя послушался. Получается, что спрятался, а вместо меня убили отца. Я у Вахтанга сидел, а в него попали, — с ненавистью к себе прошептал Виталий. — Никогда себе этого не прощу. До конца дней.
— Погоди, здесь что-то не то. Как это вас могли перепутать? Из-за костюма? Маловероятно. Вполне возможно, что убийца ждал именно Деда Мороза, то есть Павла Андреевича, и ты здесь ни при чем, — попыталась я хоть чем-то успокоить Виталика, на которого страшно было смотреть. Я даже не стала ему пока говорить про бегство Люсьен, чтобы до конца не убивать парня. А сама подумала: ну правда, как можно ошибиться, если в подъезде, как и позавчера, было светло?
— Они нарочно. Раз меня найти не могут — решили показать, что ни перед чем не остановятся. Разве ты не поняла: они вызвали меня на открытый бой? А я сидел, вино пил… — горячился Виталик.
— Кто они? Ты их знаешь? — спросила я Виталика в упор.
— Нет. Не знаю, — ошалело развел он руками, осознавая, что по-прежнему понятия не имеет, с кем нужно вступать в этот самый открытый бой. С воздухом, что ли?
— То-то и оно. Лично я не уверена, что это дело рук Штыря. Хотя от него всего можно ожидать. Только зачем ему новое убийство в центре Тарасова?
Неужто из-за Люсьен? Что-то не похоже на страшную месть из-за похищенной любимой, особенно после приказа стрелять по машине. Здесь явно дела более серьезные. Но какие?
Виталик решил не слушать больше ничьих советов. Пошел в милицию давать показания и выяснять самолично подробности ночного убийства. Что ж, это его право. Мое дело — попытаться все же прекратить зимнюю охоту. Тем более что и сама я оказалась под прицелом.
Я решила пока подождать Виталика здесь, не метаться попусту по городу. Нужно сделать необходимые звонки, поразмышлять над убийством бедного, доброго Деда Мороза. Рискованно, конечно, но не больше, чем все остальное. Пока в дом, оцепленный милицией, бандиты соваться не должны.
Возле входной двери в квартиру Ежковых что-то хлопотливо фотографировала и вымеряла следственная бригада. Они утверждают, что всю ночь в подъезде горел свет. Странно, как тогда наемник мог перепутать Виталика со стариком? Почему-то версия опосредованной мести Виталику через убийство отца тоже представлялась мне чересчур фантастической, а как раз в ней-то ни менты, ни соседи не сомневались. На лестничной площадке громко обсуждалось, сколько родственников и знакомых погибает в наше время ненароком из-за горе-бизнесменов, на которых включены счетчики… Слушая разговоры сквозь приоткрытую дверь и невнятные показания перепуганных соседей, я подумала из чувства протеста: а что, если попробовать вывернуть эту версию задом наперед и представить, что стреляли именно в Павла Андреевича? Тогда и вся предыдущая история может увидеться несколько в ином свете. Может, в машине преступники тоже целились в Ежкова-старшего? И тогда, на даче. Почему Виталик решил, что вся эта заваруха связана исключительно с его конкретными делами? Предположение про охоту на Павла Андреевича, конечно, выглядит абсурдно, это ясно. Но если его хотя бы опровергнуть, можно приблизиться к разгадке.
Тяжело вздохнув от предстоящего морального испытания, я толкнула дверь в комнату-кабинет Павла Андреевича, где стояли на полках его книги, а в углу виднелся знакомый картонный ящик с детскими подарками, на стуле аккуратно висел старенький, но безукоризненно отглаженный пиджак. Вещи словно бы ждали возвращения хозяина и были уверены, что тот вот-вот вернется. В идеальном порядке, как это нередко бывает у отставных военных или педантичных учителей, на большом старинном письменном столе были расставлены приборы для ручек и карандашей, маленькая аптечка, в которой всегда был под рукой валидол и нитроглицерин, баночка для скрепок, визитница. Присев за стол Павла Андреевича, я начала просматривать визитки в коллекции бывшего учителя. Какой-то деятель из Министерства образования, незнакомые фамилии и названия фирм, много визиток сотрудников банков и коммерческих магазинов. Непонятно, откуда у пенсионера столько знакомых среди толстосумов? Коллекционировал он их, что ли, эти визитные карточки, как и я? Дойдя почти до конца красивого блокнота в кожаном переплете, с той лишь разницей, что каждая пластиковая страница имела специальные окошки для визитных карточек, я обалдело замерла, не веря своим глазам.
«Кривин Владимир Алексеевич, президент торговой фирмы „Гном“ — золотыми буквами было написано на черном картонном прямоугольнике.
«Томилин Анатолий Сергеевич, коммерческий директор торговой фирмы „Гном“ — значилось на соседней визитке.
Вот это да! Эти-то друзья откуда здесь взялись? Разбор бумаг на столе Павла Андреевича Ежкова объяснил мне, по крайней мере, его пристальный интерес к жизни сильных мира сего. Папка для бумаг, подписанная аккуратным учительским почерком старомодным словом «Прошения», содержала целую стопку заготовленных к отправке писем от детского фонда «Открытое сердце» ко всем подряд организациям с просьбой о деньгах, которые в одном случае обзывались «спонсорской помощью», в другом — «материальной поддержкой» или «меценатством». Насколько я поняла, Павел Андреевич проделывал сизифов труд, беспрерывно писал и рассылал свои прошения во все присутственные дома города Тарасова и напрашивался на личные визиты к директорам, после которых он нередко лишь получал для своей коллекции новую визитную карточку. Почти ко всем письмам были приколоты ответные резолюции с вежливыми, безликими отказами, но, видно, Павел Андреевич не терял надежды на то, что его «Открытое сердце» может достучаться в закрытые. Кое-где в руки попадались приколотые к письмам бумажки с напоминаниями самому себе типа: «Позвонить в марте. Ожидается рекламная кампания» или «Прийти снова через месяц».
В ящике стола в аккуратном порядке лежали папки с документами детского фонда «Открытого сердца» — устав, какие-то договора, план работы, газетные вырезки с заголовками типа «К детям — с открытым сердцем», «Открытое сердце — значит веселый праздник»… Отдельная папка представляла собой целое собрание сочинений протоколов собраний детского фонда «Открытое сердце», написанных чьим-то круглым пионерским почерком в лучших советских традициях. Все здесь было по правилам: присутствовали, голосовали, постановили… Спрашивается, кому это надо? А вот мне и понадобились протокольчики-то. Можно прочитать — и за полчаса составить полную картину трехгодичной деятельности детского фонда «Открытое сердце». Если будет необходимость. Впрочем, интересного на первый взгляд в протоколах не было: финансовые грошовые дела, организация концертов ко Дню защиты детей, распределение рейдов по многочисленным семьям… Вот чем, оказывается, занимался советский историк в отставке — продвигал в жизнь теорию малых дел, придуманную сто лет назад народовольцами и позже осмеянную большевиками. Устав от обилия рассыпанных по протоколам пионерско-пенсионерских начинаний, я на полпути оставила изучение этого собрания сочинений «Открытого сердца», решив заглянуть лишь в самый последний лист. И прямо-таки обалдела, опять увидев на странице ту же знакомую фамилию — Владимир Кривин, при чтении которой во рту появлялся железный привкус крови. Как он здесь-то оказался? Протокол собрания, датированный 18 октября этого года, содержал краткие сведения о перевыборном собрании детского фонда «Открытое сердце», структура которого подразумевала трех руководителей-сопредседателей и остальных добровольных членов. Первым и постоянным председателем фонда оставался главный его закоперщик, о чем можно было судить по первым протоколам, — Павел Андреевич Ежков, вторым был неизвестный мне Матвей Егорович Бебеко, третьим — слишком хорошо и печально известный Владимир Алексеевич Кривин. Что за чертовщина? Почему Виталик вчера ничего не сказал о том, что отца с Кривиным связывали какие-то дела? Вот это новости — а я-то думала только про подарки, конфетки-бараночки…
Теперь я с особым нетерпением ждала возвращения Виталия домой. Скорее всего зря он возомнил себя живой мишенью. Кто-то неведомый метил и стрелял прямо в «Открытое сердце» — сначала раз, потом еще раз. Не может быть, чтобы два этих убийства были лишь совпадением. Нет-нет, что-то здесь не так, особенно накануне Нового года… Прежде всего надо проверить расчетный счет «Открытого сердца» в банке. Отыскать Матвея Егоровича Бебеко, бухгалтера и того, кто вел протоколы. Что еще?..
Наконец-то вернулся Виталик, на которого я смогла наброситься с расспросами.
— Даже вспоминать об этом не хочется, — сказал Виталик, безжизненно махнув рукой, когда я стала спрашивать его о фонде «Открытое сердце» и об участии в нем Володьки Кривина. — Ты не о том сейчас думаешь, это сплошные пустяки.
— С самого начала. Все в подробностях, — прицепилась я к Виталику, рассказ которого оказался не слишком длинным.
Четыре года назад Павел Андреевич вышел на пенсию и начал страшно переживать по поводу своей невостребованности и ненужности обществу. Виталик думал, что отец вовсе не переживет такого удара и отправится на тот свет вслед за матерью, которая за год до этого не перенесла операции. Идею фонда подкинул Павлу Андреевичу сам Виталик после жалобы старинного друга отца, клубного работника с сорокалетним стажем Матвея Егоровича Бебеко на невозможность «пробить стену», даже когда хочешь сделать доброе дело. Виталик тогда и подсказал, что в наше время любые дела — и добрые, и недобрые — лучше делать официально, имея юридический адрес, расчетный счет и бумаги с фирменными знаками. Он же самолично помог старикам, видя, как оживился отец при одной только мысли заняться новым делом, состряпать устав, заплатить деньги за регистрацию и расчетный счет, перевел в новый фонд немного денег. Виталик так и думал — будет подкидывать старичкам скромные суммы, чтобы те отводили душу с пользой для общего дела, тем более Матвей Егорович славился в городе как незаменимый организатор детских утренников и всевозможных клубных праздников. Если нет денег — можно подбрасывать сладкой натурой… Но Виталик явно недооценил организаторские способности отца, который решил поставить дело на широкую ноту, разработал план работы на год и отдельно на каждый месяц, а также параллельный план по сбору средств для намеченных мероприятий. Начались даже конфликты из-за того, что Павел Андреевич беспрерывно ходил выпрашивать деньги к людям, которых Виталик считал своими врагами, и часто ставил сына в нелепое положение. Но убедить отца хоть в чем-либо, этого упрямого и убежденного в своих идеях учителя с тридцатилетним стажем, было практически невозможно. Он считал, что дела, которыми теперь занимается, и вообще детские проблемы должны быть вне любых торгово-денежных и личных отношений. «Я действую не как отец Виталия Ежкова, а как представитель детей — а это большая разница, — говорил Павел Андреевич после очередного дурацкого случая. — И этого мне никто, даже родной сын, запретить не сможет».
Но окончательно переполнилась чаша терпения Виталия, когда фонду «Открытое сердце» удалось найти спонсора в виде конкурирующей фирмы «Гном». Причем «Гномы» сами вышли на стариков, перечислив сумму, необходимую для проведения Масленицы со всеми блинами, сувенирами и лошадьми с колокольчиками. Так совпало, что в «Гноме» работал бывший ученик Павла Андреевича — Толя Томилин, который сумел убедить своего начальника оказать помощь «Открытому сердцу», причем не один раз. Этот же Толя подсказал Павлу Андреевичу «ход конем» — ввести начальника в руководство или попечительский совет фонда, что и было сделано в октябре к ярости Виталика, который отказался после этого совсем иметь отношения с «Открытым сердцем». «Это мои связи, — твердил свое Павел Андреевич. — Почему я должен от них отказываться? А не хочешь помогать — ничего, мы теперь и сами справимся»… На этом отец и сын разошлись с миром, к теме фонда никогда больше не возвращались и начали автономно заниматься каждый своим делом, пока не случилась эта декабрьская непонятная охота…
— Какая жалость, что ничего этого я не знала позавчера, — сказала я, выслушав рассказ Виталика и собирая с собой на проработку в большую сумку все папки, имеющие отношение к детскому фонду «Открытое сердце».
— Ты думаешь, эти убийства связаны? — спросил Виталик. — Но — почему?
— Мне нужно срочно встретится с Матвеем Егоровичем и с Анатолием Томилиным…
— Не получится. Матвей Егорович в ноябре скончался от инфаркта, разве я не сказал?
— Ничего себе. Получается, все «Открытое сердце» осталось без своей верхушки. И что же, теперь закроется? — удивилась я невольно.
— Да кто знает? Может, закроется — на счету-то все равно сейчас ни копейки. Может, еще какого-нибудь активиста выберут. Там теперь человек двадцать всяких старичков крутятся. Вдруг кто найдется из желающих? Мне как-то ни к чему. Слушай, Таня, а что мне теперь делать? Голова кругом идет, — снова забыл про свой бойцовский пыл Виталик.
— Звони в похоронное бюро, тебе есть сейчас чем заняться, — напомнила я Виталику горькую правду. — Только постарайся меньше выходить из дома сам, на всякий случай действуй через кого-либо другого, будь на телефоне…
— И не говори… Меня ведь два дня дома не было. Может, звонил кто — сообщения оставил на автоответчике?.. — вспомнил Виталик.
«…Ну ты, сучий Дед Мороз, — послышался вдруг в трубке незнакомый голос. — Ты подарки нам принес? Предупреждаю последний раз — если не откажешься, пеняй на себя. Советую быть посговорчивей… Пи-пи-пи…»
«Пи-пи-пи…» — продолжал отвратительно пищать автоответчик, пока мы, застыв у телефона, смотрели с Виталиком друг на друга широко раскрытыми глазами.
