Глава 5

— С тобой, Кузнецов, только трупы коллекционировать, — сказала я, паркуя машину на стоянке возле «Конфидент-клуба». — Сначала Светлова хотел забрать, потом вот это чудо. — Я ткнула пальцем в направлении испускающего витиеватый храп Казакова. — Ну и надышал он тут!

— Зато клопов выведешь, — отпарировал Кузнецов. — Ладно, пойдем к Вано.

Я довольно прилично знакома с увеселительными заведениями города, но в «Конфидент» попала в первый раз. Несмотря на ранний час — всего-то около восьми вечера — тут было уже довольно людно. Безусловно, это место нельзя назвать гей-клубом в полном смысле этого слова, но существа, явно испытывающие неудовольствие по поводу своей половой принадлежности, встречались на каждом шагу. Непосредственно на входе мы наткнулись на жеманного молодого человека в белых джинсах, больше похожих на лосины. Очевидно, он был знаком с Кузнецовым, потому что завлекательно подмигнул накрашенным косым глазиком и сделал попытку хлопнуть Костю ниже пояса.

— Привет, Кости-а-а, — нараспев промурлыкал представитель сексуальных меньшинств.

— Здорово, педрила! — нелюбезно буркнул Кузнецов. — Романовского не видал?

— Не-а-а. А ты тут…

— Свободен, — сказал Кузнецов басом и потянулся за пистолетом.

Навязчивый педераст ретировался.

— Задвинулся «герой», ублюдок и гонит, — злобно откомментировал Костя, и мы направились к стойке бара. Мы — это я и Кузнецов, потому что Лена Бессонова осталась в машине присматривать за Казаковым, оберегать, так сказать, его сон.

— Здорово, Вано, — сказал Кузнецов кудлатому бармену в цветастой рубашке и кожаной жилетке. — Как жизнь?

— А, Кузнецов, — не поднимая головы от стойки, на которой шло священнодействие — смешивание коктейля, ответил бармен. — Все в полном… А ты что-то не заходишь. Выпьешь?

— Валяй. Кальвадос у тебя есть?

— Кальвадос есть, а что это от тебя сивухой несет?

— Тогда дайте две порции, пожалуйста, — вмешалась я.

Вано оторвал взгляд от бокалов, которыми активно манипулировал, и посмотрел на меня.

— Вы с Кэстом, сударыня? — вежливо произнес он. — Сию минуту.

— С чем? — не поняла я.

— Не с чем, а с кем — с Кэстом, — пояснил Кузнецов. — Так меня зовут друзья. А ты не боишься — за рулем-то?

Не дожидаясь ответа, он повернулся к Вано и спросил:

— Романовского видел?

— Был прошлой ночью с Деменцем, с ними еще какая-то «клава» ошивалась. Доошивалась.

— А что такое? — встревоженно спросил Кузнецов.

— «Пришили» их — Деменца и его «волыну» — сегодня днем.

— Да ну?! — воскликнул Кузнецов и повернулся ко мне. — Еще один! А ты сомневаешься, рамсы тут путаешь! А Федю Дементьева пристрелили. Черт!

— А, он тоже из команды… — по моей спине заструился неприятный, обжигающий холод, я прикусила губу и уставилась в стойку бара, усиленно пытаясь собрать воедино обрывки мыслей, завертевшихся в голове…

— Как это вышло? — глухо выговорил Кузнецов. — Где?

— Да прямо в дементьевской квартире. Они туда пошли отсыпаться после ночной тусовки здесь. Романовский проснулся, пошел за пивом. Приходит через десять минут, а там… В общем, чисто сработали, коззлы!.. Только я не понимаю… зачем…

— Не понимаешь? Да после этих… ну, с «Атлантом» спутались, и… — во взгляде Кузнецова блеснула ненависть, и я поспешно схватила его за руку:

— Тише ты! Успокойся… Что еще сказал Романовский? — повернулась я к бармену.

— Сказал, что ему очень повезло. Не пойди он за пивом, и ему тоже капец приключился бы. Ваш кальвадос! — Вано пододвинул нам две рюмки, и мы сели за угловой столик в самом затемненном месте клуба.

— Ну и что делать? — пробормотал Кузнецов. — Ведь уже двое… Вишневский и Дементьев. И пидор наш уцелел чудом. А Казаков и Ленка… — он так и подскочил на месте. — Они там одни в машине!

— Сиди спокойно, — попыталась урезонить его я. — Они там куда в большей безопасности, чем мы здесь.

— Ага! — Кузнецов повернулся ко мне всем телом и приблизил лицо так, что мы едва не столкнулись лбами. — До тебя, наконец, дошло, что все это не бредни Вишневского и Светлова!

— Хорошо, хорошо, — отмахнулась я, — я верю им. Но где нам найти Романовского и, главное, эту пресловутую лабораторию?

— Светлов говорил, что она на каком-то заводе, — пробормотал Кузнецов, допивая порцию до конца. — Завод, завод… Если это от «Атланта»…

— Нефтеперерабатывающий завод, — медленно выговорила я. — Пакет акций… контрольный пакет его акций принадлежит «Атланту-Росс»!

На ум пришли слова Анкутдинова о том, что он никак не может утрясти дела с акциями этого завода. Это не к тому, что я уверилась в виновности Анкутдинова, а просто мостик от одной мысли к другой, решила я.

— Может быть, может быть, — допустил Кузнецов, — хотя шансы не все… Все равно нужен Романовский. Даже если это тот завод, где ее, эту лабораторию, искать? Он же огромный.

— А кто такой вообще Романовский? Что, он действительно должен много знать?

— Думаю, да. Он всегда был самым умным из нашей команды, и ему Лейсман доверял. Ему и Вишневскому. Я предполагаю, что им стало известно о каком-то новом замысле Лейсмана, и… вот так. С некоторых пор я стал подозревать, что все мы лишь жалкие подопытные кролики в одном большом эксперименте.

— По вопросу изменения интеллекта под действием перцептина, так?

Кузнецов кивнул.

— Нам платили деньги, — пробормотал он, — большие деньги. Можно было закрыть глаза. Вот мы и закрываем глаза — сначала Вишневский, потом Дементьев. Навсегда. Кто следующий? Романовский?

— Вот кретин! — выругалась я.

Кузнецов поспешно поднял голову, вероятно, пытаясь уразуметь, чем же он меня так разгневал. Но тут же понял, что эти слова относились не к нему.

В клуб, приволакивая левую ногу и натыкаясь на стены, столики и дверные косяки, входил Казаков (дневаливший у дверей «голубой», уже пристававший к Кузнецову, теперь грязно домогался Казакова). За незадачливым пьянчужкой уныло брела Бессонова.

— Ща угонят тачку твою, — сказал Кузнецов. — Небось настежь ее оставили…

Я встала и пошла проверять, в коей мере был справедлив прогноз Кузнецова.

— Они здесь, — сказал бармен, придерживая одной рукой мобильник у уха, а другой мешая соломинкой коктейль.

— А Романовский?

— Должен быть.

— Иванова с ними?

— Это такая…

— Да, такая!.. Она частный детектив, идиот, и нечего пялиться не по делу.

— Тогда здесь… — ничуть не смущаясь подобной отповедью, сказал Вано. — А как насчет финансов, господин…

— Дело сделаем, тогда и получишь!

— Но с Дементьевым уже решили, а я и цента не видал.

— Ах ты гнида пидорская! Ты за кого нас держишь, а?

— Все понял. Значит, после.

— О це добре. Ну, бувай, хлопче, — уже миролюбиво сказал голос в трубке, сбиваясь на украинский акцент.

— Козел! — выругался Вано, разъединившись. — Шоб ты салом подавился, хохол поганый!

— М-м-м… — красноречиво выговорил Казаков, роняя свое пропитанное алкоголем тело на стул. — Вы че меня кинули там?..

— Скажи спасибо, что от мусоров отмазали, — ответил Кузнецов, с возрастающим пессимизмом разглядывая свою пустую рюмку.

— А эта шалава куда шеманулась? — буркнул Казаков.

— Машину закрывать, идиот. Садись, Лен, ты че там ходишь, — обратился Кузнецов к растерянно озирающейся Бессоновой.

— Накатить охота, — пробормотал Казаков. — А че это за мымра такая?

— Протрезвеешь, объясню, — пообещал Кузнецов, — а пить тебе уже хватит.

— Это точно, — сказала я, занимая свое место за столом. — Ну что, выпьем шампусику? Четыре мартини с шампанским, — обратилась я к официанту.

Когда тот принес четыре бокала с коктейлем, я снова заговорила с Кузнецовым:

— Надо же, машина на месте, и они ее даже закрыли.

— Разве я п-похож на идиота? — обиженно встрял Казаков.

— Есть немного. Кстати, Лен, загадывай желание, ты сидишь между двумя Костями.

— И ты между двумя Костями, — пробормотал Казаков, пуская в бокал пузырьки.

— А у меня свои кости имеются, — ответила я и извлекла из сумочки свои гадальные принадлежности.

— А это че за кубики Рубика? — спросил Кузнецов.

— Сейчас посмотрим, — отмахнулась я, — эти кости дают больше, чем вы с Казаковым.

30+15+8.

— «Вам откроются неизвестные ранее факты», — процитировала я по памяти. — Наверно, придет этот ваш Романовский.

Кузнецов и Бессонова смотрели на меня с явной иронией, а Казаков тупо пробормотал:

— Тоже мне, рулетка в Монте-Карло…

Романовский все-таки пришел. Это был молодой человек лет двадцати пяти, невысокий, стройный, одетый так, чтобы максимально подчеркнуть несомненные достоинства своей изящной фигуры. На нем были водолазка, жилетка поверх нее и белые джинсы «Levi’s» 501 — так называемые «педерастические». Лицо его, бледное, некрасивое, с глубокими, ввалившимися темными глазами, выражало смертельную усталость.

Увидев нас, он вздрогнул всем телом и, убыстрив шаг, двинулся к нашему столику.

— Вот он, — сказала Бессонова, — садись к нам, Сережа, ты нам нужен.

— Принеси мне водки, — коротко бросил тот официанту и, присев за наш столик, взглянул на Кузнецова.

— Я искал всех вас, — сказал он. — Костя, ты уже знаешь?

— И про Дементьева тоже.

Романовский судорожно сглотнул и вопросительно глянул на меня.

— Я частный детектив Татьяна Иванова, — тотчас же ответила я, справедливо истолковав его недоуменный взгляд. — Меня нанял отец Влада Вишневского расследовать обстоятельства гибели его сына.

— И Светлова тоже? — хрипло спросил Романовский.

— Светлов жив. Мы были у него в больнице.

— Он велел передать тебе: «Светлячки исчезают с рассветом», — вмешался Кузнецов.

Романовский оторопело уставился на него, застыв на месте и хлопая ресницами. Потом взял со стола водку в рюмке и выпил одним глотком.

— Так, — коротко выговорил он. — Ясно.

— Ту же фразу перед смертью повторял Вишневский, — вспомнила я. — А вот за тем, что вы знали, знаете или собираетесь узнать, — мы сюда и пришли, — сказала я.

Мои взволнованные слова прервал далеко не самый мелодичный храп в дупель пьяного Казакова, который, очевидно, сочтя наше общество куда как скучным, поспешил в объятия Морфея.

— Н-да, — процедил Кузнецов и снова повернулся к Романовскому: — А еще, Серый, Светлов сказал нам, что ты знаешь, где находится лаборатория по синтезу перцептина.

Романовский сцепил перед собой руки с судорожно переплетенными пальцами и ответил:

— Лейсман, наверно, тоже догадался, что я знаю. Это мой смертный приговор.

— Наш тоже, — в тон ему сказала Бессонова.

— Так, — поспешила вмешаться я, — давайте все по порядку. Хоть что-то в моей голове прояснится, а то прямо-таки одни наркоманы, параноики, алкоголики и…

— …и педерасты! — пробулькал Казаков, зачем-то просыпаясь, но, впрочем, не отрывая лица от поверхности столика.

Романовский усмехнулся и задержал на мне взгляд глубоких темных глаз.

«Они же все на этом перцептине, — мелькнуло в голове, — наверно, он меняет человеческую индивидуальность в корне…»

— Вам с ними сложно? — сочувствующим тоном спросил Романовский. — Сейчас они все пьяные, и это хорошо. Трезвые мы куда хуже. Правда, Казаков?

— В-в-водку любишь?.. Эта-а трррудная ввыада!.. — промяукал тот голосом насмерть простуженного и пьяного Ильи Лагутенко из «Муми-тролля».

Романовский придвинулся ко мне поближе и заговорил тихим, усталым, серьезным голосом:

— Все началось год назад. Один человек… я не знаю его настоящего имени, мы все называли его Светлячком… так вот, он изобрел препарат, который назвал перцептин.

— Называли его Светлячком? — переспросила я. — То есть вы видели его? Или хотя бы кто-то из вас?

— Не перебивайте, — спокойно отвечал Романовский. — Нет, мы не видели его. С ним общался, очевидно, один Лейсман. Так вот, он синтезировал этот психостимулятор, по сравнению с которым все препараты аналогичного действия казались настойкой валерьянки для истеричных старушек. Это выяснилось из первых же опытов с перцептином, которые он проводил на мне.

— Он проводил? Значит, вы все-таки видели?..

— Да не видел я его! Нам давали препарат, и мы со Светловым…

— Светлов?!

— Он и получал его от самого Светлячка. Хотя иногда я подозревал, что Светлов и есть Светлячок.

— Заманчивая гипотеза, — засмеялась я, — но уж слишком все просто. «Светлячок» — кличка от фамилии Светлов? Я не думаю, что это так, господин Романовский.

— Теперь и я тоже, — произнес тот. — Я более или менее знаю Светлова и, взвесив все «за» и «против», признал, что он не может быть тем человеком, который создал этот препарат.

Насколько я понял из слов Светлова, тогда этот Светлячок работал в каком-то НИИ и имел связи с мафией. Мафия легализовалась и действовала под вывеской солидной фирмы «Атлант-Росс». Теперь подробнее о перцептине…

— Простите, — снова осторожно вмешалась я, — вы говорите, что мафия легализовалась и существует под вывеской фирмы «Атлант-Росс». Но фирма существует с 1992 года и имеет прекрасную репутацию, между тем как перцептин изобретен год назад…

— Ну да, — перебил Романовский, — собрались бывший адвокат мафии Анкутдинов, бывший наркоторговец Лейсман — выпускник МГИМО, между прочим! — и не бывший, а самый что ни на есть настоящий бандит и убийца Новаченко и создали фирму. Ну хорошо, это не мафия, это хуже. Это честная, солидная, богатейшая фирма. Но они сеют смерть, и через год никакие отморозки не сравнятся с ними по количеству и, главное, качеству этой смерти, дорогостоящей, высокоинтеллектуальной, элитарной… Я говорю о перцептине. Это страшная вещь. Она делает человека богом и выше бога, чтобы потом превратить в животное и ниже животного — какого-нибудь похотливого вонючего бабуина. Для наглядности скажу, что для среднего в интеллектуальном плане человека абсолютный эффект восприятия — до девяноста процентов запоминаемой информации, тогда как так называемая долговременная память фиксирует лишь около десяти-пятнадцати процентов, может — до двадцати пяти. Грубо говоря, вы можете, не напрягаясь, выучить неизвестный вам язык за время, необходимое для беглого просмотра учебника. Максимум два-три часа.

— И все это сохраняется после прекращения действия препарата? — спросила я, глубоко потрясенная услышанным.

— До шестидесяти процентов запоминаемой информации, мы называем это «светлячковой» информацией. Причем при повторном применении перцептина утраченные тридцать-сорок процентов данных снова всплывают в памяти. Грубо говоря, если вы применяете препарат пару месяцев, то становитесь ходячей библиотекой имени Ленина.

— И это произошло с вами?

— Можно сказать, что так. После того как Лейсман попробовал препарат на мне, Светлове и — позже — Вишневском, у него родился замысел проекта «Светлячки». Он набрал команду для игр «Брейн-ринга» и начал накачивать ее перцептином. Они не знали об этом, только догадывались… Полные дозы получали только я, Вишневский и Светлов. А Кузнецов, Бессонова, Казаков и Дементьев принимали в принципе те же дозы перцептина, но получали они их в бокале с тонизирующим напитком, а мы — внутривенно. Поэтому их еще можно лечить, и даже успешно лечить, а я и Светлов обречены на слабоумие, деградацию и смерть.

— Ты все знал и молчал об этом, — резко бросил Кузнецов. — Какие же вы после этого ублюдки!

— Вишневский не хотел молчать, — глухо ответил Романовский, — и он умер.

— Он собирался довести все до сведения ОБНОНа? — спросила я.

— Честно говоря, он боялся идти туда, и не потому, что пугался ответственности, а только оттого, что думал — все в ОБНОНе давно куплены Анкутдиновым и иже с ним.

— Светлов называл их «Тимур и его команда», — слабо улыбнулась Бессонова, допивая через соломинку коктейль.

— Честно говоря, я не знаю, как погиб Вишневский, — продолжал Романовский, — вероятно, ему попросту ввели смертельную дозу перцептина. Ему повезло…

— Повезло?! — поразилась я.

— Разумеется. Четыре месяца на перцептине — это смерть. Потенциальная, скрытая, она уже сидит в тебе, и ты уже мертв, но не знаешь об этом, потому что чувствуешь себя богом. Но главное — ты перестаешь быть человеком. Или бог, или животное, больное и умирающее животное — без чувств, без желаний, без мысли. Пусто. Через два-три дня, если не достану перцептин, я стану таким. И тогда смерть.

Он резко повернулся к Кузнецову:

— А ты рассказывал, как великолепен перцептиновый отходняк?!

Кузнецов насупился и, с силой сжав кулак так, что побелели костяшки пальцев, процедил сквозь зубы:

— Ублюдок…

— Препарат вызывает один замечательный побочный эффект, — пояснил Романовский, — всплеск полового влечения. На пике своего действия перцептин не вызывает явного скачка либидо, но, когда действие препарата кончается, желание застилает глаза, и не остается ничего, кроме одной жадной, животной страсти… Это настолько нестерпимо, что ты кидаешься на первое попавшееся существо противоположного пола… а иногда и одного… и занимаешься любовью бесконечно, до полного изнеможения и даже боли.

Я вдруг вспомнила безумные глаза Светлова и Вишневского в ту ночь… Да, Романовский прав.

— Иногда отходняк заставал нас в офисе «Атланта», где мы штудировали литературу, завезенную по указанию Лейсмана, и тогда…

— Сергей, замолчи! — возмущенно крикнула Лена, краснея. — Я не потерплю…

— В этом участвовала и одна из секретарш Анкутдинова, и подружка Дементьева, — добавил Романовский. — Они тоже принимали…

— Да заткнись ты, ур-р-род! — рявкнул Кузнецов, хватив рукой по столику. — Лучше расскажи про лабораторию.

— А что лаборатория? — спросил Романовский. — Мы попадем туда…

— …вместе с милицией, — добавила я. — У меня есть в ОБНОНе знакомые, которые совершенно точно не подкуплены Анкутдиновым. Я даже думаю, таких там подавляющее большинство, и, если будут доказательства, мы найдем управу на всех: и Лейсмана, и Новаченко, и на их шефа. Так где эта лаборатория?

— Она находится на территории нефтеперерабатывающего завода. Такое серое двухэтажное здание, где раньше была заводская лаборатория по установлению и определению параметров бензина, выпускаемого заводом. Сейчас эту лабораторию по распоряжению директора завода, а фактически Лейсмана, перевели в другое место, а в этом здании поместился центр по синтезу перцептина. Оборудование, надо сказать, великолепное, все компьютеризировано, в общем, как в тупых американских фильмах про злобных и гениальных маньяков-изобретателей.

— Так… А что означает фраза «Светлячки исчезают с рассветом»?

— Это кодовое название операции по свертыванию проекта «Светлячки». Потом расскажу поподробнее, это не суть важно.

— Как убили Дементьева? — спросила я.

— А… Я подозреваю, что нас вели от самого «Конфидента» или сразу знали, куда мы пойдем.

— А кто знал, куда вы шли?

— Ну… — уклончиво буркнул Романовский. — Перед уходом я сказал Вано…

Я посмотрела на суетящуюся за стойкой фигуру бармена и вернулась к разговору.

— Их застрелили профессионалы?

— Контрольный выстрел в голову, никто ничего не слышал, среди бела дня — профессионалы, что тут скажешь?

В это время проснулся Казаков и громко потребовал выпить. К нему тут же подскочил какой-то педерастичного вида манерный молодой человек в полупрозрачном кружевном джемпере на голое тело и поволок к стойке бара.

Казаков, сердито урча, пошел за ним. Его перспективы выпить стремительно улучшались.

— Эх, и кретин! — буркнул Кузнецов, глядя на кривляющегося и извивающегося Казакова, который, будучи безнадежно пьян, почти висел на улыбающемся педерасте под звуки мелодичной композиции Джорджа Майкла.

— Он что, тоже «голубой»? — спросила я.

— Какое там… — махнул рукой Романовский. — Он просто идиот, а не «голубой».

— Нам пора, — напомнила я. — У нас еще много дел.

— Да ну? — удивился Кузнецов, помешивая соломинкой очередной коктейль. — Каких еще там дел? Время уже около двенадцати.

— Я тоже не хочу здесь задерживаться, — сказал Романовский, — сейчас пойду выпью последнюю, и все.

Романовский сел у стойки бара и начал цедить коктейль. В этот момент из-за соседнего столика поднялся мужчина и подошел к Сергею.

Играла музыка, и я не услышала бы его слов даже вблизи… Вдруг Романовский резко оттолкнул собеседника и, лавируя между столиками, пустился бежать к выходу.

Негромкий хлопок выстрела потонул в грохоте музыки. Романовский вздрогнул всем телом на самом выходе из зала и повалился лицом на столик, опрокидывая стоящие на нем бокалы и пепельницы.

Через мгновение я очутилась у стойки бара и опустила прихваченный мною стул на голову киллера. Тот вскрикнул и упал навзничь. Из-за столика вскочили трое и бросились на меня, выхватывая оружие. Один выстрелил в Казакова, крутившегося рядом в обнимку с педерастом. Последний вскрикнул и, оскалив зубы в предсмертной гримасе, повалился на пол, увлекая за собой чудовищно пьяного Казакова, который, по всей видимости, не заметил ни выстрела, ни раны своего партнера по танцам.

— На пол! — заревел Кузнецов на Бессонову и, выхватив подарочный пистолет Новаченко, трижды выстрелил в бандитов. Небезуспешно, потому что один из нападавших схватился за плечо, а две бутылки на витрине бара разлетелись вдребезги.

Пользуясь замешательством бандитов, я с разворота ударила одного ногой в живот, добавив после этого все тем же стулом по здоровенной бритой шее. Громила ткнулся носом в пол и злобно взвыл.

Второй свалил ударом кулака подоспевшего Кузнецова и наставил на него дуло пистолета, однако Костя непостижимым образом извернулся и ударил ногой по стволу уже в момент выстрела. Пуля угодила в стену.

Все так же лежа на полу, Кузнецов ударил бандита другой ногой прямо в промежность. Тот выронил пистолет и, схватившись руками за покалеченное причинное место, дико заверещал. Третий бандит сидел на стуле, прислонившись к стене, и держался за плечо, сквозь пальцы сочилась кровь и каплями падала на пол.

— Уходим, быстро! — крикнула я.

Бессонова уже была у выхода. Кузнецов, схватив за шкирку шлепающего губами Казакова, проволок его через весь зал и буквально швырнул вниз по лестнице.

— А я у пидора баксы надыбал… — бессвязно пролепетал тот, вываливаясь на улицу. — Стырил, пока скакал… А где он?

— Застрелили твоего пидора, — мрачно ответил Кузнецов, запихивая Казакова на заднее сиденье моей машины. — И Романовского тоже. Да и тебя, идиота, только потому не грохнули, что нажрался в говно, дятел.

— Быстро, быстро! — проговорила я, вставляя ключ в зажигание.

— Вот тебе и куча дел! — резюмировал происшедшее Кузнецов, захлопывая дверцу.