Глава 4
На следующий день в восемь утра я уже стояла перед входом в наш городской морг, как лист перед травой.
Андрюша не обманул: о моем появлении там уже знали и без всяких лишних препон допустили меня к осмотру трупа антиквара.
Не без внутреннего содрогания я взглянула на человека, которого совсем недавно видела живым. Но на этот раз ничего особенно страшного мне увидеть не довелось. Учитывая способ убийства, внешность антиквара почти не изменилась, только лицо покрылось характерными пятнами, какие бывают при смерти от удушения. Все остальное было в порядке, на теле не имелось никаких дополнительных следов или отпечатков, которые могли бы указывать на борьбу или сопротивление, из чего я сделала вывод, что нападение для антиквара явилось полной неожиданностью и смерть наступила достаточно быстро.
Я приступила к осмотру шрама. Узкая багрово-фиолетовая полоса, пересекавшая шею, красноречиво свидетельствовала о том, что удавка, как и говорил Мельников, была очень тонкая и, разумеется, крепкая, если, испытывая такое напряжение, не порвалась. Багровая линия, проходившая в середине фиолетовой, говорила о том, что в процессе удушения веревка настолько врезалась в шею антиквара, что разрезала кожу, и именно этим объясняется багровый след. Очевидно, это была кровь, выступившая в месте пореза.
И хотя количество этой крови было совсем не таким обильным, чтобы ею мог испачкаться убийца, все-таки на веревке она должна была остаться, поэтому я сковырнула несколько запекшихся капель и положила их в небольшой полиэтиленовый пакетик для улик. На всякий случай.
Впрочем, если окажется справедливым предположение Андрюши и выяснится, что это не веревка, а леска или какая-нибудь изолированная проволока, тогда взятый мною образец окажется бесполезным. Ведь и леску, и проволоку очень легко помыть, избавившись тем самым от неопровержимой и, возможно, единственной улики.
С такими не очень-то оптимистичными мыслями я поблагодарила персонал за предоставленную мне возможность и неторопливо направилась к своей машине, на ходу раздумывая о том, как же могло быть совершено это убийство.
Совершенно очевидно, что, как правило, Шульцман передвигался по городу на машине, по словам Веры, у него даже был свой шофер. Кроме того, учитывая специфику его деятельности, он почти всегда находился в чьем-нибудь обществе. Клиенты, агенты, эксперты — все это люди, с которыми он должен был ежедневно встречаться, чтобы эффективно вести свое дело. То есть, другими словами, застать его где-нибудь одного и без свидетелей было не так-то просто. А для того, чтобы совершить свое черное дело, преступнику нужно было, чтобы Шульцман был именно один и без свидетелей.
Конечно, если предположить, что это являлось обычным хулиганским нападением, тогда можно было бы говорить о том, что все произошло случайно. Зашли ребята в подъезд покурить, глядь — а тут дядька солидный идет, ну и решили деньжатами разжиться.
Только вот из карманов-то ничего не взято — вот загвоздка! Ни деньги, ни телефон. Да и район, где проживали антиквар с женой, по словам Веры, довольно тихий.
Что ж, выходит, версия о хулиганском нападении отпадает. Значит, убийство было продуманным и заранее спланированным, и, каков бы ни был его мотив, прежде чем совершить его, убийце требовалась некоторая предварительная подготовка.
Ведь наверняка не было случайностью, что антиквара подкараулили именно в тот день, когда он возвращался с вечеринки. Момент был просто идеальным: и позднее время, и малолюдный, тихий район, и то, что антиквар вошел в подъезд без сопровождения, — все как нельзя лучше складывалось для убийцы. Но чтобы поймать такой идеальный момент, нужно было…
Действительно, что же для этого было нужно?
Я села в машину и, закурив сигарету, поняла: для этого требовалось либо постоянно общаться с антикваром и быть в курсе всех его дел, либо какое-то время очень внимательно следить за ним.
Если следовать первому предположению, то убийцей вполне мог оказаться кто-то из ближнего круга. Тот же самый молчаливый господин Гиль. Или родственники. Хотя Вера и была категорически настроена против подобной версии, но, как хотите, для нее имелся очень существенный мотив. И причем именно финансовый.
Что же касается второго предположения, то в этом случае убийцей мог оказаться кто угодно. И единственную слабую надежду найти этого «кого угодно» давало только одно обстоятельство. Если этот человек — не профессиональный шпион, то, осуществляя постоянное наблюдение за антикваром, он где-нибудь да должен был засветиться. Но как мне определить — где именно? Опросить всех жителей города Тарасова? А не встречалась ли, мол, вам вот в таком-то районе некая подозрительная личность?
Да, перспектива не слишком радужная. Но, впрочем, унывать мне пока рано. Сейчас я вовсе не в том положении, когда можно говорить, что дело зашло в тупик. Передо мной, наоборот, лежит даже слишком много направлений, по каждому из которых необходимо предпринять незамедлительные действия. Этим мы, пожалуй, и займемся.
И тут мне пришло в голову, что, в отличие от убийцы, сама я совершенно не в курсе того, каков был обычный распорядок дня антиквара и как вообще протекала его жизнь. А ведь это сведения не такие уж и второстепенные, если именно на этом строились все замыслы злодея.
* * *
Я поняла, что информацию эту мне необходимо получить. Но от кого? Учитывая, что Шульцман был убит в собственном подъезде, а также то, что наибольшая вероятность застать его без сопровождающих (шофера и прочих) имелась, когда он либо возвращался домой, либо выходил из дома, наиболее полезные сведения относительно его расписания мне мог дать кто-то из родственников. И, скорее всего, жена. Да, именно жене лучше всех бывает известно, куда и когда муж уходит из дома, и иногда даже она в курсе, откуда он возвращается.
Что ж, попробую позвонить Вере и убедить ее в том, что мне необходимо переговорить с ее мамой. Кстати, если моя попытка окажется удачной, заодно можно будет осмотреть место преступления. Ведь если жена Шульцмана согласится побеседовать со мной, то наверняка мне придется отправиться к ней в гости и, соответственно, посетить тот злосчастный подъезд.
— Алло, это Вера? Здравствуйте, это Татьяна вас беспокоит.
— Татьяна? Какая Татьяна?
— Татьяна Иванова, частный детектив, которому вы заказали дополнительное расследование относительно убийства вашего отца.
— Ах… извините. Да, конечно, Татьяна… Здравствуйте, Татьяна, извините, что не сразу узнала вас, совсем замоталась тут… Так все навалилось, и похороны, и все…
— Да, понимаю.
— Что, уже нашли что-нибудь?
— Сейчас я собираю все возможные данные по этому делу, которые могли бы указывать на нефинансовый мотив. Ведь именно на такой трактовке событий вы настаивали, если я не ошибаюсь?
По большому счету, мне было абсолютно наплевать, на чем настаивала Вера, поскольку главное для меня — найти убийцу, даже если им окажется тот, кто не очень-то устраивает заказчика. Но я знала и другую истину: заказчика до поры до времени не стоило волновать своими версиями и предположениями, следовало стараться находить с ним общий язык и использовать на всю катушку в своих профессиональных интересах.
— Да, да, именно на такой.
— Ну вот. Я стараюсь делать все возможное, но, признаюсь, учитывая деятельность вашего отца, финансовых мотивов здесь обнаруживается гораздо больше.
— Ах! Вот и вы тоже…
— Не волнуйтесь, Вера, если я беру дело в расследование, я всегда действую в интересах заказчика, поэтому сейчас я прилагаю все усилия, чтобы найти именно нефинансовый мотив. В связи с этим я бы хотела побеседовать с вашей мамой, поэтому звоню, чтобы проконсультироваться, когда и как это лучше сделать.
В телефонной трубке повисло довольно долгое молчание, после чего Вера очень неуверенно сказала:
— С мамой?.. Ну… не знаю… А это обязательно?
— Да, разумеется. Из праздного любопытства я бы не стала беспокоить ее.
— Ах… мама сейчас в таком состоянии… даже не знаю…
— Я понимаю ваши опасения, но, уверяю вас, мне не в первый раз приходится разговаривать с людьми, потерявшими своих близких, и я обещаю вам, что разговор не будет касаться ничего такого, что могло бы разволновать вашу маму.
— Ах… ну… не знаю… — продолжала нудеть Вера. — И потом… Видите ли, я не говорила маме, что наняла сыщика, она думает, что все мы согласны с версией милиции и что расследование ведется только официальными органами. А из милиции к нам уже приходили.
— Ничего страшного. Если вы не хотите, чтобы ваша мама узнала, что я действую именно по вашему поручению, мы можем сказать, что я тоже работаю в милиции и что меня недавно подключили к процессу для усиления следственной группы. Скажем, что я захотела лично побеседовать с членами семьи потерпевшего и задать им несколько дополнительных вопросов.
— Ну… не знаю…
Нерешительность Веры начинала не на шутку раздражать меня. В самом деле, почему она так боится этого моего разговора с ее матерью? Я ведь уже сказала ей, что о самом убийстве спрашивать не буду, о том, что я частный детектив, мама тоже не узнает, что же еще не устраивает ее? Как хотите, а это становится подозрительным.
Наконец Вера разродилась.
— Ну ладно, — с шумом выдохнув воздух, сказала она. — Пока братик с сестренкой не пришли из школы… Сейчас вы сможете заехать за мной?
— Да, конечно.
— Тогда приезжайте, и мы поедем к маме.
Снова взяв с собой Веру, которая становилась для меня уже чем-то вроде нити Ариадны, поскольку ни с кем в этом деле мне пока не удавалось встретиться без ее участия, я отправилась беседовать с ее мамой.
По дороге Вера мне все уши прожужжала о том, чтобы я вела себя как можно осторожнее, старалась не расстраивать ее маму и ни в коем случае не упоминала о том, что я — частный детектив. В двадцатый раз заверив ее, что ничего подобного делать не буду, я внезапно поняла, что, если она спросит меня об этом еще раз, я придушу ее собственными руками и сама сяду в тюрьму.
Но, к счастью, мы уже приехали.
Родители Веры с младшими детьми жили действительно в одном из самых тихих районов Тарасова. Район был старый, и здесь сохранились дома еще, кажется, дореволюционной постройки. Те самые дома с трехметровыми потолками и бесконечными коридорами, которые в советские времена отдавались под коммуналки.
Но советское прошлое квартиры, в которой размещалась чета Шульцманов, давно кануло в Лету. Даже с улицы при взгляде на этот дом сразу было понятно, что содержится он очень рачительными хозяевами, которые, не пожалев денег, раз и навсегда искоренили в своих квартирах коммунальный дух и полностью восстановили для себя дореволюционные роскошь и удобства.
Когда вы оказывались внутри, первое впечатление еще больше подтверждалось, и вы начинали чувствовать, что нет ничего счастливее, спокойнее и приятнее, чем жизнь в подобном месте. Никакая мысль не то что об убийстве, а даже о мелком хулиганстве не приходила в голову человеку, оказавшемуся в этом подъезде. Но тем не менее преступление было совершено именно здесь.
— Вера, вы не могли бы показать мне, как лежал ваш отец?
— Ах… Вот… вот здесь, на площадке, как раз между первым и вторым этажом. Один пролет не дошел до дома…
— А как именно располагалось тело?
— Очень близко к перилам. Голова и верхняя часть туловища лежали на площадке, а ноги на лестнице. Он лежал на боку, как бы перегнувшись пополам. Я думаю, что, если бы не перила, он бы упал в пролет между лестничными маршами.
Получив от Веры разъяснения по поводу расположения трупа, я не стала задерживаться на месте преступления. Сейчас я планировала поговорить с ее матерью, а уже потом, избавившись от Вериной опеки, тщательно осмотреть подъезд.
Мы поднялись на второй этаж, и она позвонила в дверь.
— Вера, я так и не спросила, как зовут вашу маму? Сейчас начну задавать вопросы, и будет неудобно.
— Маму зовут Лия Соломоновна.
Не успела Вера договорить, как дверь открылась, и перед нами появилась толстая, растрепанная и неопрятная женщина. Я было подумала, что это сама Лия Соломоновна предстала пред нашими очами, но, как оказалось, ошиблась.
— Анюта, мама дома?
— Да, Верочка, конечно, дома, проходите.
Приторно-слащавый голос Анюты совсем не сочетался с беспокойно бегающими глазками, которыми она очень подозрительно меня осматривала.
Мы прошли внутрь помещения, но толстая Анюта опередила нас, предупредительно крикнув куда-то вглубь:
— Лия Соломоновна, к нам гости.
— Посидите здесь, пожалуйста, — сказала мне Вера, усаживая меня на диван, — я сейчас скажу маме.
— Да, хорошо.
Я осмотрелась. Квартира, в которой жили родители Веры, была больше по размерам, чем жилище самой Веры, но вещей здесь было еще больше, так что ощущение тесноты и какой-то захламленности и беспорядка здесь было сильнее.
Возможно, беспорядочное нагромождение предметов было связано с недавними трагическими событиями и подготовкой к похоронам, но так и казалось, что если в комнату войдет человек, он обязательно споткнется обо что-нибудь или что-то уронит.
Но появившиеся вскоре в комнате женщины как-то умудрились этого не сделать. Вера пришла в сопровождении довольно высокой дамы изможденного вида, которую и представила мне как свою мать.
Лия Соломоновна имела такие же прекрасные волосы, как и ее дочь, но следы былой красоты на лице давно уже были стерты жизненными заботами. Вопреки уверениям Веры, она не выглядела убитой горем. Скорее, ее состояние можно было определить как некую заторможенность, как будто она до сих пор еще не поняла, что произошло.
— Вот, мама, это снова из милиции, — сказала Вера, многозначительно посмотрев на меня, — я говорила тебе. Они прислали еще человека, вот, Татьяну, она хочет задать тебе несколько вопросов.
— Здравствуйте, меня зовут Татьяна Иванова, меня подключили к следственной группе недавно, и, если вы не возражаете, я бы хотела поговорить с вами…
— Да, конечно… если это нужно… — рассеянно ответила Лия Соломоновна. — Но, вообще-то, я уже рассказала все… Да и что я могла рассказать… Кто же мог знать…
— О, разумеется, — затараторила я, чтобы не дать ей окончательно уйти в транс, — разумеется, вы рассказывали, но, видите ли, я предпочитаю всегда иметь точную информацию, и хотя коллеги, конечно же, поделились со мной всеми данными, мне бы все-таки хотелось самой побеседовать со всеми, кто имеет отношение к этому делу. Знаете, всегда лучше пользоваться сведениями из первоисточника, чем с чьих-то слов. У меня всего несколько вопросов к вам, это не займет много времени.
— Что ж, спрашивайте.
— В первую очередь мне бы хотелось выяснить, как протекал обычный день Самуила Яковлевича. Были ли какие-то поступки, которые он совершал регулярно, в одно и то же время, или он не придерживался, так сказать, расписания и его день всегда проходил по-разному?
— Нет, как правило, Самуил Яковлевич именно, как вы выразились, придерживался расписания, — немного подумав, сказала Лия Соломоновна. — Он вставал довольно рано, в восемь утра, завтракал и часам к десяти шел в магазин. Вообще, персонал магазина приходит к девяти, но мужу не обязательно было появляться там именно в это время, поскольку заниматься подготовкой к торговому дню входило в обязанности нашей управляющей. Вы можете поговорить с ней. Рогозина Юлия Степановна, она у нас и управляющая, и бухгалтер… А сейчас вообще весь магазин на ней… Хорошо, что хоть есть кому заниматься этим, а то вообще не знаю, что бы мы делали…
— Самуил Яковлевич ходил в магазин каждый день? — поспешила спросить я, видя, что мысли моей собеседницы уходят в нежелательную плоскость.
— Да, ежедневно, кроме понедельника. В понедельник магазин не открывали, и Самуил Яковлевич тоже устраивал себе выходной. Но, впрочем, дома он тоже часто занимался делами, работал с документами, и все прочее. Хотя я всегда говорила ему, что с таким здоровьем он должен больше отдыхать.
— А что, у него были проблемы со здоровьем?
— Да, ему даже делали очень серьезную операцию… впрочем, давно… Ну и вот, после этого он еще долгое время находился под наблюдением врачей, и только несколько лет назад они разрешили ему не приходить на обследование. Но все равно он должен был следить за собой, больше гулять, дышать воздухом… он все время работал… работал, работал… и вот чем все закончилось…
Чувствуя, что Лия Соломоновна вновь норовит уйти в область эмоций и переживаний, я задала очередной вопрос:
— А в те дни, когда ваш муж работал в магазине, он весь день проводил там?
— Нет, в магазине он бывал приблизительно часов до трех. Потом приходил домой обедать, немного отдыхал и обычно снова уходил по делам. Иногда шел в контору к Семену Валентиновичу… Это наш агент, который находил покупателей или, наоборот, продавцов. Ну вот, иногда муж шел к нему, а иногда на встречи с клиентами.
— Где могли происходить такие встречи?
— Ну, не знаю… На квартирах, в офисах. Я не так подробно знакома с деятельностью мужа.
— Да, конечно. Все эти передвижения, о которых вы говорили, Самуил Яковлевич совершал на автомобиле?
— Да, разумеется.
— И водитель всегда сопровождал его?
— Да. Мой муж не водит автомобиль. Не водил…
— К какому времени Самуил Яковлевич обычно окончательно возвращался домой?
— Около восьми вечера. Иногда немного позже, иногда немного раньше. Но в основном в это время.
— А мероприятия, подобные той… вечеринке, они случались не часто?
При упоминании о злосчастной вечеринке черты лица Лии Соломоновны слегка дрогнули, но все-таки она смогла сдержаться.
— Нет, достаточно редко. Да муж и не был любителем подобных мероприятий. Если только уж никак нельзя было отказаться… или необходимо было встретиться с кем-то… а так…
В целом сведения, которые я получила от жены антиквара, подтверждали мои догадки. Учитывая, что, как правило, Шульцман возвращался домой не поздно, а также то, что, разъезжая по своим делам, он постоянно находился в чьем-либо обществе, для того чтобы подкараулить его, нужно было выжидать момент. И если убийца не был его родственником, то выслеживать антиквара ему, по всей вероятности, пришлось довольно долго.
Я все думала, как бы мне невзначай пробить тему о возможном причастии кого-то из родственников к убийству, но так, чтоб никто не догадался, что же именно я хочу узнать. Бдительная Вера, которая как цербер следила за мной и напрягалась всякий раз, когда голос ее мамы начинал подрагивать от волнения, да и сама Лия Соломоновна, кажется, готовая вот-вот пустить в дело носовой платок, ставили под большое сомнение мои надежды на успех. Но все-таки я попыталась.
— То есть, если я правильно вас поняла, — продолжила я, — Самуил Яковлевич старался больше времени посвящать семье?
Признаюсь, даже в самых смелых фантазиях я не могла себе представить, какую эмоциональную бурю может вызвать такой простой и невинный вопрос. Моей собеседнице не хватало слов. Прерывисто дыша, восклицая и то и дело теряя нить своего монолога, она в течение нескольких минут без остановки рассказывала мне, какой у нее был хороший муж.
— Он… он всегда… чего бы ни попросили… всегда! И эта работа… все ради нас. Ведь он один! Один обеспечивал семью… потерял здоровье… все ради нас. Дети, Верочка, Лева… младшие… ведь он только о них и думал. И всегда… конфеты, платьица, подарки… Всегда! И как мы любили его! Ах! Мы все любили его. И уважали. Все дети знали, что папа работает, что он зарабатывает деньги. И очень уважали. И любили. А теперь… Ах!
Удивленная такой переменой, я пристально всматривалась в лицо моей собеседницы, пытаясь уловить в ее выражении хоть что-то, что могло бы разъяснить причины этого хвалебного панегирика. Но выражение лица Лии Соломоновны продолжало оставаться довольно безучастным и заторможенным. Единственное, что изменилось в нем, так это то, что к безучастности добавился некий подсознательный испуг. Как будто за преувеличенными похвалами она пыталась скрыть нечто такое, что не должно было просочиться за пределы этой квартиры.
Все это было очень подозрительно.
Но Вера не дала мне возможности поподробнее отработать это интересное направление. Увидев, что ее мама не на шутку растревожилась, она сразу же принялась ее успокаивать, а на меня взглянула настолько недвусмысленно, что мне ничего не оставалось, как распрощаться.
Выйдя из квартиры и все еще находясь под впечатлением речи, которую, казалось, Лия Соломоновна произнесла исключительно ради меня, я приступила к подробному осмотру места преступления — злосчастного подъезда.
Еще когда мы заходили туда с Верой, я обратила внимание, что, несмотря на очевидно высокий достаток жильцов этого дома, подъезд закрывался обыкновенной кодовой дверью. Не было никаких домофонов, видеокамер и прочих чудес современной охранной техники. Хотя, с другой стороны, это ни о чем не говорит. У меня есть одни знакомые, тоже люди весьма не бедные, так у них в подъезде даже кодовой двери нет, зато квартира стоит на сигнализации, и, чуть что, сразу же приезжает наряд милиции. Вполне возможно, и здесь имеется что-то подобное.
Но, так или иначе, проникнуть в сам подъезд постороннему не составляет никакого труда. Подкараулить кого-нибудь из жильцов, зайти следом за ним и подсмотреть код — пара пустяков. Тем более если убийца все равно какое-то время следил за Шульцманом.
После кодовой двери шел небольшой простенок, а уже из него обыкновенная деревянная дверь вела непосредственно в подъезд. Из этой двери вы попадали на довольно большую площадку, где имелось помещение, раньше, в дореволюционные времена, предназначавшееся, видимо, для швейцара. Но поскольку новые жильцы в швейцаре не нуждались, там было устроено нечто вроде склада. Дверь в него не была заперта, и, приоткрыв ее, я увидела небольшую коллекцию веников, ведер и швабр. Очевидно, теперь здесь хозяйничала какая-нибудь приходящая уборщица.
Что ж, где прятался убийца, теперь совершенно ясно. Неясно было другое. Почему труп был обнаружен почти на площадке между первым и вторым этажом? Почему убийца не напал сразу, а позволил Шульцману чуть ли не дойти до дверей своей квартиры? Чего он ждал?
Все это были вопросы, ответа на которые осмотр места преступления не давал.
Что же касается улик или нечаянно оброненных мелких предметов, которые мне довольно часто доводилось находить на месте преступления даже после того, как там поработала милиция, в данном случае на них не было даже намека. Приходящая уборщица хорошо делала свое дело.
Закончив с осмотром подъезда, я вышла на улицу и села в машину. В отличие от вчерашнего дня, когда версии о возможных мотивах убийства сыпались на мою голову одна за другой, сегодняшние мои действия почти не давали в этом плане никакой дополнительной информации.
Осмотр трупа и места преступления более-менее проясняли техническую сторону действий преступника, но относительно его побудительных мотивов не говорили ничего. Разве что разговор с матерью Веры и ее странный эмоциональный порыв могли свидетельствовать о чем-то, но о чем именно — это пока загадка.
Впрочем, учитывая способ убийства, вряд ли можно предположить, что это женских рук дело. Если тут действительно замешан кто-то из родственников, точнее, родственниц Щульцмана, то исполнителем наверняка выступал наемник, и тогда раскрыть это преступление шансов почти нет.
Но не будем отчаиваться. Из намеченного мною объема работ по сбору данных выполнена только половина, поэтому выводы делать рано. Кто знает, может быть, беседа с бухгалтером или со старым другом семьи как раз и окажется тем ключом, который откроет все тайны.
Я завела двигатель и поехала домой. По дороге у меня зазвонил мобильный. Оказалось, что это приехал из Покровска Володя и приглашал меня в ресторан. Настроение мое резко улучшилось, и я прибавила газу, чтобы успеть переодеться и привести себя в порядок.