Глава 4
Конечно, собиралась я очень тщательно, ожидая от этой встречи многого, но, как выяснилось, не того, что получилось на самом деле.
Сергей позвонил в шесть. Признаться, услышав его голос, я даже обрадовалась.
— Привет, Таня, это Сергей, — сказал он. — Еще не передумала насчет встречи? — В его голосе слышались вполне игривые нотки.
— Не дождетесь, — откликнулась я.
— Тогда, знаешь, я подумал, что, может, прямо в гостиничном ресторане и поужинаем? Что скажешь?
— Я не против, — сказала я таким тоном, по которому, пожалуй, нетрудно было догадаться, что на самом-то деле я против, и даже очень.
— Отлично, — не услышав моего укора, сказал Сергей. — Если хочешь, я за тобой заеду.
— Заезжай, — сказала в ответ я, хотя надобности в этом не было.
— Отлично, — снова проговорил Сергей. — Примерно без четверти семь я подъеду к твоему дому и позвоню.
— Договорились!
Я выбрала скромненький миленький синенький костюмчик — жакетик и юбочку до колена. Простенько и со вкусом. Да и на улице стояло все-таки не лето. Словом, я оделась и в ожидании звонка села покурить. У меня к Сергею было много вопросов, и я непременно собиралась их все задать.
Наконец он позвонил, сказал, что ждет меня внизу. Я спустилась и села в такси, в котором Сергей за мной приехал.
— Как настроение? — спросил он.
— Не хуже и не лучше, — ответила я.
— А новости есть?
— Об этом позже, — неопределенно проговорила я. — Есть вопросы.
— Об этом позже, — в тон мне заметил Сергей.
Мы, заключив таким образом нечто вроде соглашения, стали говорить о вещах, совершенно отвлеченных: погоде, кино, книгах…
Уже в гостиничном холле Сергей, вместо того чтобы свернуть направо, в ресторан, посмотрел на меня как-то странно и предложил:
— Может быть, поужинаем в моем номере?
Я еще ничего не успела сказать, как он тут же поспешил добавить:
— Ведь нам надо поговорить. Согласись, в моем номере обстановка для серьезного разговора куда более располагающая.
И я согласилась. Мы поднялись к нему. Его апартаменты оказались куда более скромными, чем у Высотина. Сергей позвонил и заказал ужин. Мы устроились в креслах.
— Вина? — спросил Сергей.
— Давай, — ответила я.
Когда вино было разлито по бокалам, я все-таки приступила к своим непосредственным обязанностям.
— Послушай, Сережа, — начала я, — а с кем вы приехали?
— В смысле? Сюда? — Я кивнула. — С нами было еще двое. Семинар ведь должен был начаться на следующей неделе, и приехало всего несколько человек. Мы с Алексом, секретарь нашего фонда и администратор.
— А как их фамилии? — поинтересовалась я.
— Людмила Мильская и Павел Михайлов.
— А вот интересно, Сережа, где вы все трое были в тот момент, когда Высотин…
— Но ведь он же сам… — как-то растерянно перебил меня Сергей.
— И все равно, — упрямо повторила я. — Неужели никто не поинтересовался вашим алиби?
— Поинтересовались, — вздохнув, проговорил он. — Но мы спали каждый в своем номере. Точнее, мы с Людой были в гостинице, а Павел поехал на турбазу договариваться насчет семинара.
— А что, Сережа, — снова заговорила я, — Алекс был состоятельным человеком?
— Интересуешься тем, что после него осталось? — усмехнулся он. — Но, Таня, ведь я просил тебя узнать только о том, встречался ли Алекс с Григорьевым.
— А почему ты решил, Сережа, что с просьбой о расследовании только ты один ко мне и обратился? — парировала я его выпад.
— А что, есть еще кто-то? — удивился Сергей.
— Ты мне лучше другое скажи, — проговорила я, — кто становится президентом фонда после всего…
— Я, — сказал Сергей. — Понимаю, куда ты клонишь, но, Таня…
В этот момент в дверь номера постучали. Выяснилось, что принесли заказанный ужин. Пока расставляли приборы и блюда, мы с Сергеем молчали, даже не смотрели друг на друга, но обстановочка как-то заметно накалилась, мне даже и есть расхотелось.
Наконец гостиничный официант удалился, пожелав приятного аппетита. Сергей закрыл за ним дверь, повернулся ко мне и промолвил:
— Тебя интересует, был ли у меня мотив?
Я снова кивнула.
— Внешне, Таня, — тяжело вздохнув, проговорил Сережа, — мотив был и есть — это фонд, президентом которого сейчас я могу стать. Но дело в том, что я не стану президентом. Я согласен был стать заместителем Алекса, но тащить на себе эту ношу… Нет, я не чувствую себя готовым и способным на такое.
Он пересек свои скромные апартаменты и остановился у окна. Обстановка почему-то сразу стала легче. Я посмотрела на него внимательней.
— Как только вернемся в Москву, я поставлю вопрос на голосование, — продолжил он, — а сам уйду в отставку. Так что…
— Так что у тебя не было мотива, — закончила я вместо него. — Но тогда чего ты испугался? — Я подошла к Сергею.
— Знаешь, чего я всегда боялся больше всего? — Он повернулся ко мне и посмотрел в глаза. — Сплетен. Есть люди, которые могут жить со шлейфом слухов, и их это не смущает. А есть другие. Может, я комплексую и не уверен в себе, но сплетни… Я всегда их боялся, и теперь…
— Понимаю. — Я осторожно коснулась его плеча. — Наверное, если бы тебя нельзя было заподозрить в желании занять место президента, ты бы не решил уйти в отставку и ноша не показалась бы тебе такой тяжелой?
— Возможно. Я об этом не думал, — покачал он головой. — В любом случае ситуация иная. Меня всегда поражало, как спокойно Алекс относится к разгромным статьям Григорьева. Меня критиковали только однажды, и после этого я впал в затяжную депрессию, потому что это была даже не критика, а самая настоящая ругань.
— Скажи, Сережа, — я провела рукой по его плечу, — а какие отношения у тебя с Артуром?
— Плохие у нас отношения, — горько усмехнулся Сергей. — Я так и знал, что Пантелей насплетничает. Между мной и Ариком настоящая конфронтация, и, с чего это началось, ни он, ни я уже не помним. Просто так было всегда. Когда мы были помоложе, это было мальчишеское соперничество, но теперь это уже просто манера общения.
— А почему же вы общаетесь?
— Нас связывал Алекс. Он как-то умел притушить нашу агрессию, потому что удостаивал нас обоих своей дружбой. — Белостоков замолчал, внимательней всмотрелся в мои глаза, а потом неожиданно продолжил: — У тебя кто-нибудь есть?
— Что? — Я даже не сразу поняла, о чем он.
— У тебя есть мужчина, друг, жених?
— Нет, но какое это?.. — Договорить он мне не дал, а просто и стремительно наклонился к моим губам.
Это было так же неожиданно, как и ожидаемо. Ожидаемо с самого первого момента нашей встречи. Да, именно этого я и ждала…
* * *
Примерно через полтора часа я поняла, что нарушила негласный этикет сыщиков. Понимание было ужасно, это было предательство самой себя как профессионала, но не менее ужасным стало осознание того, что я просто не могла устоять. Такое случается иногда, а причину, по которой происходят подобные вещи, можно искать всю жизнь, но так и не найти. Я просто чувствовала: произошло то, что и должно было произойти. Наверное, я именно это знала, когда решила про себя, только впервые встретившись с ним глазами, что этот человек будет в моей жизни. Какой смысл теперь предаваться рефлексии?
Я приняла душ, стараясь привести в порядок не только свой внешний вид, но, если возможно, достичь хоть минимальной внутренней гармонии. Случившегося не исправишь, но это не значит, что… А тут я подумала, что это как раз и значит, что Сергея я не подозреваю ни в чем. У меня даже мыслей никаких нет на этот счет. Значит, остаются Артур и Лада. Господи, пусть только Сережа окажется ни при чем! Я вышла из ванной, приняв неожиданное решение, освобождавшее меня от дальнейших мук совести.
— Знаешь, — сказала я, усаживаясь на край кровати, где все еще лежал Сергей, — полагаю, теперь я должна просто отказаться от этого дела.
— Почему? — Он погладил меня по руке. — Из-за того, что с нами случилось? Но какая связь?
— Связь очевидна, Сережа, — вздохнула я. — Я нарушила кодекс чести. Это как у врачей клятва Гиппократа, как у монахов целибат…
— А, — понимающе кивнул он и улыбнулся. — Ты оказалась в постели с подозреваемым?
— Хуже, с клиентом! Меня могут лишить лицензии!
— А мы никому не скажем, — пообещал Сергей.
— Дело не в этом. Я просто не имею права вести расследование, да и смысла, если честно, не вижу. Я ничего не понимаю и не хочу понимать.
— Таня, это важно, — посерьезнев, проговорил Сергей. — Важно установить правду. Ты должна это сделать.
Замолчав, я закурила. Сергей тоже взял сигарету.
— Но я не могу, Сережа, потому что теперь ты мой любовник.
— Как мы можем исправить ситуацию? — спросил он, придвигаясь ко мне ближе. — Ну, мы можем что-то сделать, чтобы не менять наши отношения и чтобы ты могла с чистой совестью продолжать расследование?
Я задумалась. А если я задумалась, то означало, что Таня Иванова не так уж сильно изменилась, как может показаться.
— Значит, ты собрался писать заявление и отказываться от президентства? — уточнила я через несколько минут.
— Собрался, — подтвердил Сергей.
— Что ж, тогда я могу тебя не подозревать, если, конечно, у тебя не предвидится никакой другой выгоды, — добавила я многозначительно. — Если наоборот, скажи сразу, я ведь все равно узнаю.
— Никакой, честно. Если ты захочешь, я даже могу переехать из Москвы в Тарасов. Правда, пока только временно. — Он затушил сигарету и посмотрел на меня.
— Ага. — Я тоже притушила свою. — В таком случае я, пожалуй, продолжу расследование, если это так важно. Но нам придется скрывать наши отношения, чтобы избежать сплетен.
— Придется пойти на такую большую жертву, но только не сейчас! — проворковал Сергей и обнял меня.
— Нет! — решительно отстранилась я от него. — С этого момента я снова только сыщик. Не мучай меня, если хочешь, чтобы я довела это расследование.
— Но… — попытался было возразить Сергей.
— Никаких «но», Сережа, — еще решительней отвергла я его объятия, боясь, что если дам слабину, то опять на ближайшие часы напрочь забуду обо всех расследованиях, вместе взятых. — Нельзя смешивать работу и личные отношения, — учительским тоном проговорила я. — Это никогда не доводит до добра. Знаю по собственному опыту. Сейчас что-нибудь поедим, а потом я поеду: мне еще нужно заглянуть в одно место. Это важно. Только не обижайся. — Я погладила его по щеке, добавив уже мягче: — Лучше помоги мне, чтобы все это скорее закончилось.
— Как? — серьезно поинтересовался Сергей. — Скажи, что нужно делать.
— В данный момент просто отпустить меня. — Я встала с кровати и начала одеваться. — Кстати, Иван Иванович собирается обвинить Алекса в плагиате.
— Что? — Сергей даже подскочил. — Алекса?! Ничего глупее не слышал! Откуда ты это знаешь?
— От него самого. — Я сдержала улыбку, посмотрев на взъерошенного Сережу. — Я говорила, что для меня в этой истории есть темные пятна, и плагиат — одно из них. Именно это я и собираюсь выяснить в ближайшие дни. Буквально завтра.
— Что именно? Не скажешь?
— Нет, — улыбнулась я.
— Ты мне не доверяешь? — обиделся Сережа.
— Я думала, тебе известно, — ответила я, все еще улыбаясь, — что это не та категория вопросов, которые следует задавать сыщикам.
Подойдя к Сергею, я чмокнула его в губы и повторила:
— Я ужасно проголодалась. Ты идешь?
Он нехотя выбрался из постели и, натянув брюки, сел за стол. Мы перекусили, поболтали о каких-то пустяках, не касаясь темы расследования. Только один раз он спросил, прищурившись:
— Так кто же все-таки еще интересуется этим делом?
— Да так, один человек, — неопределенно откликнулась я. — Ну все, мне пора. Не отключай мобильный, я тебе позвоню.
— Буду ждать, — заверил он меня, проводил до дверей и поцеловал на прощание.
Многое в этой истории мне действительно было неясным, но самое, пожалуй, главное, что меня смущало, так это то, что я вообще взялась за это дело. Почему друзья Высотина так стремятся выяснить обстоятельства его самоубийства, раз уж полагают, что это было самоубийство? Ну мало ли из-за чего человек устал жить. Может, для него болезнь казалась страшнее, чем удавка? Может, нервы не выдержали? Да и вообще, расследовать самоубийство так же практически невозможно, как прыгать с самолета без парашюта. Вернее, прыгнуть-то можно, а вот на благополучное приземление рассчитывать не приходится. Мне тоже сейчас не приходилось рассчитывать на благополучный исход. Но уж с плагиатом-то я вполне могла разобраться и даже приготовилась к тому, что Высотин мог своровать стишок; по крайней мере, тогда бы можно было закрыть это дело, предположив, что именно боязнь стать парией в глазах коллег подтолкнула его к самоубийству. И меня даже не смущало проигранное в этом случае пари: уж с Григорьевым-то я как-нибудь разобралась бы. В общем, мне просто очень хотелось как можно скорее завершить дело. Но, увы, моим надеждам не суждено было сбыться.
* * *
Я позвонила Толику. Он оказался, как и обещал, на месте.
— Конечно, Таня, через пятнадцать минут буду в твоем распоряжении, — лаконично ответил патологоанатом.
— Отлично, встретимся у входа?
Я заказала такси и поехала к Толику. Конечно, время было не самое подходящее, как-никак десять часов вечера, но он дежурил, а я после «ужина» с Сергеем спать и вовсе не хотела. Словом, я вышла из машины у серого здания судмедэкспертизы и увидела под фонарем долговязую Толькину фигуру.
— Привет еще раз, — просиял он глазами из-под очков. — Выглядишь замечательно, хотя тебя явно что-то тревожит. Чем тебе может помочь твой скромный поклонник?
— Толя, — улыбнулась я и чмокнула его в колючую щеку, — ты как раз-то и можешь помочь. Я бы сказала — только ты один.
— Польщен! Зайдем ко мне?
Мы прошли темным коридором в его кабинет, как всегда, заваленный кучей бумаг, с зелеными стенами, оклеенными фотографиями собак и детей. Толя считал, что это расслабляет. Как у всякого патологоанатома, у него были свои странности.
— Так в чем дело? — Он сел за стол и сплел свои тонкие музыкальные пальцы.
— Толя, — я опустилась на стул напротив, — скажи, ты можешь узнать, как фамилия человека, который проводил судмедэкспертизу над телом некоего Алекса Высотина?
— Легко, — ухмыльнулся Толя. — Это я.
— Ты? — Я обомлела от удивления. На ловца, как говорится… — И что?
— Что? Выражайся, пожалуйста, яснее, — попросил он.
— Ну что ты можешь сказать как эксперт? Он сам того…
— Причина смерти — удушение электрическим шнуром, — беззаботно произнес Толик. — Суицид. Сам он, Танечка, сам. Можешь не сомневаться.
— Тогда взгляни сюда. — Я порылась в сумке и извлекла фотографии, врученные мне пару дней назад.
Толя поправил очки, взял фотографии и изучал их в течение нескольких, томительных для меня минут.
— А что тебя именно интересует? — пожал он плечами.
— Как это что? — ахнула я. — Разве ты не видишь у трупа на шее синяки?
— А ты, Таня, сама разве не увидела, что это два разных человека? Вот это Высотин, таким его привезли. Это было еще до вскрытия. — Он протянул мне две фотографии общего плана. — А вот это шея какого-то неизвестного субъекта.
— Что? — не поверила я своим ушам.
— Да посмотри сама! — терпеливо показал мне Толик. — Вот тут ясно видно, что эта шея чужая. — Он положил фотографии рядом, чтобы я могла сравнить.
Я внимательно всмотрелась. Пожалуй, Толик был прав: шея, на которой ясно отпечатались синяки, была толще, след от удавки — шире, да и принадлежала она, наверное, более пожилому человеку. Правда, это я разглядела только сейчас, после подсказки. Чему ж удивляться, если я раньше на это и внимания не обратила. И все-таки как я этого не заметила?
— Интересно, кто делал снимки? — спросил меня Толя. — Ведь фотографировали-то у нас.
— Тебе лучше знать, Толя, — ответила я. Потом помолчала и, испытующе глядя ему в глаза, спросила: — А у вас не работает такой человек-шкаф с украинским акцентом?
— Шкаф? — усмехнулся Толик, потом перевел взгляд за окно и поинтересовался, кивнув туда: — Не этот ли?
Я осторожно выглянула: по двору наискосок шел уже знакомый мне субъект, который ранее представился Толькиным коллегой.
— Он самый!
— Санитар, — небрежно бросил Толик. — Значит, это он тебе снимочки принес?
— Он, да еще и твоим коллегой назвался, — вздохнула я. — И сразу он мне странным показался.
— Да, Таня, лажанулась ты, — беззлобно хохотнул Толик. — Ну ничего, бывает. Ты хоть знаешь, зачем он тебе голову дурит?
— В том-то и штука, что даже не догадываюсь, — мрачно проговорила я. — Мало того, что со снимками так… так он еще и фамилию мертвеца зачем-то другую назвал, мол, какой-то Колесников.
— Ладно, не хмурься, — посоветовал Толик. — Давай спиртику махнем?
— Нельзя, у меня сейчас не тот настрой, — отказалась я. — И потом, с санитаром надо побеседовать. Он увольняться не собирается?
— Нет вроде, но я уточню, — пообещал Толя.
— Я завтра заеду, — проговорила я, посмотрев на часы. — А сейчас пойду-ка я до дому, ты извини. Спасибо за помощь.
— Да уж, есть за что, — отозвался Толик. — Небось рухнула вся великолепно выстроенная версия?
— Что-то вроде того. — Я встала. — Ты завтра здесь?
— Здесь, и даже согласен оказать тебе всяческую помощь.
— Ты настоящий друг. Пока.
— Пока.
Я вышла из здания в совершенно подавленном состоянии. Допрос санитара требовал сил, которых у меня сейчас не было, поэтому я дала слабину, надеясь, что никуда он от меня не денется. Да даже если и денется, невелика потеря. Наверняка у него есть заказчик. Поэтому следовало придумать способ, чтобы расколоть этакого Франкенштейна. Я подозревала, что и здесь не обошлось без того самого «кого-то», кого я еще не знала. А для того, чтобы узнать этого «кого-то», нужно было еще многое выяснить, в том числе и насчет плагиата. Может, тогда что-нибудь прояснится.
В данный момент я пребывала в состоянии, близком к истерике. Чувство, что меня используют, появившееся после Толькиных слов о фотографиях и о личности самого заказчика-«патологоанатома», меня не покидало, но понять замысел злодея я не могла. Это напрягало больше всего. Зачем нужно было приносить мне фальшивые фотки и называть фальшивую фамилию? Зачем нужно было создавать иллюзию, что речь идет о двух разных людях? И как я могла купиться на такую чушь? Вот, казалось бы, аналогии на поверхности, и я даже что-то такое начала подозревать, но… Следовало признать, я лажанулась и сейчас предавалась понятным приступам рефлексии, чувствуя, что тут мой ум столкнулся с проблемой, которая была ему абсолютно не по силам, по крайней мере на данной стадии. Теперь приходилось надеяться на разговор с друзьями.
По дороге к остановке я свернула в какой-то дворик и, оккупировав лавочку, закурила, пытаясь обрести почву под ногами при помощи простого перечисления известных мне фактов. Итак, мы имеем смерть известного поэта. Причем это — самоубийство, на которое его кто-то подтолкнул, если исходить из умозаключений Сергея, которые я, признаться, разделяла. Кому могла быть выгодна смерть поэта? Например, критику Григорьеву в тандеме с поэтом Бондаренко. С ним мне еще предстояло познакомиться завтра. В общем, нельзя скидывать со счетов это молодое дарование. Ему-то вся эта история с плагиатом явно пойдет на пользу. А что собой представляет критик? Может, это он всем и рулит? Но какая ему выгода? Личная месть? Поставить галочку и узнать, не случалось ли между Высотиным и Григорьевым лет пятнадцать назад какой-нибудь распри. Высотин был президентом какого-то фонда. Кто автоматически становится преемником, я знаю, а вот кто, например, станет преемником, если Сергей откажется? И почему отказывается Сергей? Только ли потому, о чем сказал мне? Ну, допустим. Но ведь тот, кто станет на самом деле преемником, тоже автоматически вносится в список подозреваемых. Что еще? Выяснить, какие были у покойного отношения с женой. Версия разбитой любовной лодки тоже имеет право на существование. А пока мне что-то не до конца ясно, как все они жили-поживали. Шантаж, кстати, еще одна возможность. Но за что и кто — это другой вопрос. Еще мотивы?
В общем, кое-какие мысли бродили в моей голове, но при этом из всех умозаключений неприятно выбивалась история с лжепрозектором и лжеубийством. Кому-то нужно было пустить меня по ложному следу. Убедить в том, что совершено убийство. Но кому? И при чем здесь вообще я? Может, кто-то узнал, что друзья решили нанять меня для расследования, и захотел сбить с толку? Но тогда зачем нужна была другая фамилия? К чему этот туман?
Я докурила сигарету, поставила мысленно еще одну галочку и пошла к остановке. Вот, блин, вляпалась! Я тормознула попутку, которая довезла меня до моего дома. Назавтра предстояла поездка к молодому дарованию вместе с Иваном Ивановичем.
