ГЛАВА 4

Следующий день был посвящен общению с тарасовскими кругами живописцев. Оставив Станиславу Владимировну в покое до лучших времен и дав ей пищу для размышлений, я занялась отработкой подкинутой ею же версии. С утра пораньше приняв душ и отметив с досадой, что за окном накрапывает нудный дождик, я накинула поверх блузки непромокаемую ветровку. От зонтика же я решила отказаться, так как, во-первых, терпеть их не могу, а во-вторых, большую часть времени мне предстояло находиться либо в машине, либо в помещении.

Тарасовский Дом художников находился на пересечении двух центральных улиц, Московской и Революционной. Это было двухэтажное здание постройки конца позапрошлого века. Естественно, отреставрированное и отремонтированное в лучших современных традициях. Симпатичный бело-желтый светленький домик был заметен издалека. Я припарковала машину и потянула на себя ручку резной темно-коричневой двери.

Было около десяти часов утра, и я была уверена, что обязательно найду в это время нужных мне людей, с которыми смогу побеседовать о выставке. По широкой мраморной лестнице с изящными перилами я поднялась на второй этаж. Двери во многие комнаты были открыты, на этаже наблюдалось активное движение: люди ходили туда-сюда, таскали какие-то бумаги, совещались о чем-то, разговаривали по телефону…

Заглянув в самый первый кабинет, я увидела за письменным столом девушку лет двадцати с распущенными светлыми волосами. Она сидела с трубкой сотового в руке и с улыбкой что-то говорила собеседнику. Вторая рука у нее была занята чашкой с чаем. Девушка, видимо, исполняла обязанности секретаря – во всяком случае, об этом свидетельствовал окружавший ее антураж.

– Добрый день, – вынуждена была я прервать ее беседу.

Девушка тут же шепнула какие-то извинения в трубку и, отключив связь, заулыбалась еще шире и сказала:

– Добрый день, чем я могу вам помочь?

– Скажите, я слышала, скоро должна состояться выставка художников "Таланты Поволжья"… Ваша организация имеет к ней отношение?

– Да-да, конечно! – закивала девушка. – В ней принимают участие многие наши члены! И как организаторы, и как участники.

– И вы тоже? – улыбнулась я.

– Только как секретарь, – со вздохом развела руками девушка. – Увы, бог не наделил меня художественным даром.

– Ну, ничего, наверняка наградил каким-то другим, – успокоила я ее. – А с кем бы вы мне посоветовали поговорить из непосредственных участников?

Девушка задумалась, потом привстала на стуле и выглянула в коридор.

– Вон, видите, стоит женщина в черном костюме? – показала она рукой. – Это Елена Викторовна Стрижова, искусствовед. Преподает в художественном училище. Вы можете обратиться к ней, она вам все расскажет самым подробным образом. Без нее не проходит ни одна выставка.

Я посмотрела в указанном направлении и увидела женщину лет сорока пяти, в очках, с крашенными в жгуче-черный цвет волосами, аккуратными прядями обрамлявшими ее лицо. Она была невысока, но стройна, даже миниатюрна. Держалась она несколько сдержанно и суховато. Елена Викторовна о чем-то разговаривала с высоким седовласым мужчиной с густым баритоном, отголоски которого разносились по коридору.

Я подошла поближе и остановилась чуть в сторонке, чтобы не мешать беседе. Через пару минут Елена Викторовна обратила на меня внимание и периодически стала бросать взгляды искоса в мою сторону. Мужчина, видимо, заметил это. Он повернулся и, оглядев меня, без обиняков спросил:

– Хотите работы показать?

– Нет, – разочаровала я его. – Я всего лишь любитель живописи, а не профессионал. И хотела бы пообщаться с профессионалами на эту тему.

– А, пожалуйста, – с готовностью кивнул мужчина. – Вот Елена Викторовна, к примеру, главный профессионал. Самый главный! – рассмеялся он.

– Не скромничайте, Валентин Павлович, – с едва заметной улыбкой ответила Стрижова. – Уж вы-то у нас просто мастодонт тарасовской живописи.

– Ах-ха-ха! – раскатисто расхохотался Валентин Павлович, приложив руку к груди, но было видно, что ему весьма польстило такое именование.

– Так о чем вы хотели поговорить?

Я нерешительно перевела взгляд со Стрижовой на Валентина Павловича, не зная, с кем лучше завести беседу. Валентин Павлович казался более словоохотливым, да и вообще, с мужчинами у меня всегда лучше складывались отношения, но, может быть, Елена Викторовна знает о выставке больше?

– Меня интересует выставка "Таланты Поволжья", – наконец решилась я озвучить свои интересы и обратилась сразу к обоим. – В частности, авторы, работы которых будут на ней представлены.

– А вы кто? Из спонсорской организации? – поинтересовалась Елена Викторовна. – Или из Москвы, Санкт-Петербурга?

– Нет. Почему из Санкт-Петербурга? – удивилась я.

– Это наша культурная столица, – пояснил Валентин Павлович. – Все стремятся туда. Ну, или в Москву. На родине остаются только такие старые, консервативные, никому не нужные патриоты, как я.

Он притворно вздохнул, но глаза его смеялись.

– А вы художник? – решилась спросить я.

– Ну да. Добронравов Валентин Павлович, заслуженный деятель современного искусства Поволжья к вашим услугам, – приосанившись, ответил мужчина. – А вас как величать?

– Татьяна, – скромно представилась я.

– Так что вас интересует, Татьяна? – обратился ко мне Валентин Павлович.

– Сколько художников принимает участие в выставке? Кто они? У кого есть шансы на победу? – Я честно перечислила основные вопросы, которые меня волновали.

Валентин Павлович переглянулся с Еленой Викторовной, и искусствовед спросила:

– А вы почему интересуетесь? Вы, простите, кто? От какой-то организации?

– Нет, я сама по себе, – сказала я. – А интересуюсь я потому, что на выставке должны были быть представлены работы одной моей знакомой. И меня волнует их дальнейшая судьба. Она сама куда-то запропала, и я заволновалась.

– Как фамилия вашей знакомой? – спросила Елена Викторовна.

– Кальчинская, Александра Владимировна, – ответила я.

– Ах, вот оно что! – задумчиво произнесла Елена Викторовна и посмотрела на своего спутника. – Валентин Павлович, это та девочка новенькая…

– А, художница-самоучка! – обрадованно кивнул тот. – Так она появилась или нет?

– По правде говоря, мы и сами удивлены ее отсутствием, – сказала Стрижова. – Она подала заявку и пропала. Выставка через десять дней. За это время нужно еще оформить документы, подготовить картины к показу, а ее нет. И телефон молчит.

– Скажите, а что будет, если она не появится за эти десять дней? Картины не примут участия в выставке?

– Конечно, нет, – пожала плечами Елена Викторовна. – Как же можно без документов, без согласия самого автора? А если она передумала? Мы не можем взять на себя такую ответственность.

– А вот вы бы и поторопили вашу подругу, – прогудел Валентин Павлович над моим ухом.

– Увы, я тоже не могу до нее дозвониться, – вздохнула я. – Вот и переживаю… Скажите, а как вы могли бы охарактеризовать ее картины? Мне, например, они очень нравятся, и я сама советовала Асе подать заявку на участие в выставке. А что можете сказать вы? Вы же видели их глазами, так сказать, профессионалов? – Я посмотрела в первую очередь на художника.

Валентин Павлович выпрямился, откашлялся и произнес своим насыщенным бархатистым баритоном:

– Работы очень необычные. У девочки явно есть талант. Бесспорный талант! Но… Ей необходимо развиваться дальше. Необходимо учиться, учиться! Мне бы побеседовать с ней лично – к сожалению, до сих пор у меня этого не получилось. Я мог бы рекомендовать ей кого-то из знакомых художников, чтобы она брала уроки.

– А сами не хотели бы? – спросила я. – Я просто очень хочу, чтобы моя подруга достигла успехов в живописи.

– Ну, она портретист, – покрутил рукой художник. – Типичный портретист. А я специализируюсь на сюжетных картинах.

– А что это такое? – спросила я, разводя руки. – Простите, я полный дилетант в этих вопросах…

– Ну, в отличие от других жанров станкового искусства – портрета, пейзажа, натюрморта, – сюжетная картина всегда отображает какое-нибудь событие или ситуацию, обычно обозначенную в ее названии, – бросился в пространные объяснения Добронравов. – Это немного другое, чем просто портрет. Обычно в сюжетных картинах изображено несколько персонажей, образующих многофигурную композицию. И хотя настоящий художник должен уметь сочетать разные жанры, все-таки есть нюансы, и лучше бы, чтобы с ней занимался именно специалист по портретам.

– Ей можно обойтись на первых порах и без частных уроков, – заметила Елена Викторовна. – Она может поступить в наше тарасовское училище и учиться там на общих основаниях. Поверьте, если у нее талант, он никуда не денется и обязательно проявится. Зато она получит огромную теоретическую базу, да и практическую тоже. Это основа основ. А индивидуальные занятия – это уже вспомогательное.

– Вообще-то она работает, – сказала я. – Ей, наверное, затруднительно будет совмещать это с учебой?

– Ну… – Елена Викторовна лишь развела руками и покачала головой, давая понять, что эти проблемы Аси ее не касаются.

– Если она хочет учиться – найдет возможность, – сказала она. – А заставить я никого не могу.

– Ей непременно надо учиться! – сжимая мою ладонь, с жаром произнес Добронравов. – Непременно! Нельзя зарывать талант в землю, так ей и передайте. Это дар, он встречается редко!

– Значит, у Аси есть шансы победить в этой выставке?

– Конечно! – тут же воскликнул художник. – А почему нет?

Елена Викторовна была более сдержанна в своих оценках и прогнозах:

– С уверенностью этого утверждать не может никто. Никогда нельзя до конца предугадать, кто станет победителем выставки. Ася, конечно, не без способностей, но картины ее, разумеется, сыроваты. Над ними нужно поработать, тогда, может быть, и будет приз. Все приходит со временем, с опытом. В конце концов, наши прославленные тарасовские художники тоже не сразу становились лауреатами. Они много работали, и их заслуги никоим образом нельзя сбрасывать со счетов.

– То есть победителем станет человек, хорошо известный в художественных кругах? – сделала я вывод.

Елена Викторовна закатила глаза и с трудом выдавила улыбку.

– Ну почему вы сразу так считаете? – с легким укором спросила она. – Шанс есть у всех.

– А кто может составить конкуренцию Асе? – прямо спросила я.

Елена Викторовна выразительно посмотрела на меня и с нажимом произнесла:

– У нас очень много талантливых художников. Как среди мэтров, так и среди начинающих.

– Ну а все же? – не отставала я.

– Ну, к примеру, есть всем известный Аркадий Леонидович Венедиктов, – не очень охотно проговорила она. – Заслуженный мастер, очень уважаемый человек. Есть Юрий Лапиков, тоже достойный представитель. Член Союза художников России…

– Ну, Венедиктов уже столько раз одерживал победу! – махнул рукой Валентин Павлович. – К тому же он уже староват. Пора и молодым дорогу дать! Нужно воспитывать новые таланты!

Елена Викторовна неодобрительно посмотрела на него.

– Былые победы не мешают Аркадию Леонидовичу в очередной раз стать лауреатом. Но есть и молодые авторы, например Сережа Ватутин, ученик Венедиктова. К тому же есть и иногородние…

Валентин Павлович скептически покривил губы, но ничего не сказал.

– Вы можете взять наш рекламный каталог у секретаря, – заметил он после паузы. – Там ответы на многие ваши вопросы – об устроителях выставки, об участниках.

– А, кстати, где она должна будет состояться? Я непременно хочу прийти! – спросила я.

– В художественном музее, – ответил Добронравов.

– Одним словом, – поворачиваясь ко мне и завершая разговор, сказала Елена Викторовна, – передайте вашей подруге, чтобы она непременно появилась и все оформила как можно скорее, иначе у нее не будет никаких шансов на победу.

– Спасибо, я поняла, – кивнула я, думая о том, что Ася и сама бы давно заявила о своем существовании, если бы у нее была такая возможность. – До свидания.

– И передайте, чтобы ничего не боялась! – вдогонку почти прокричал мне Валентин Павлович.

Я прошла в секретариат и попросила у светловолосой девушки каталог выставки. Та молча протянула мне одну из цветных брошюрок, я кивнула в знак благодарности.

Уже подойдя к лестнице и взявшись за перила, я призадумалась. Постояв пару минут в нерешительности, я вернулась в коридор. Стрижова уже закончила разговор с Добронравовым и скрылась где-то в кулуарах Дома художников. Сам же Валентин Павлович двигался в противоположном от меня направлении. Я быстро догнала его и остановила вопросом:

– Простите, а вы не подскажете, как мне найти художника Венедиктова?

Валентин Павлович несколько секунд пристально смотрел на меня с нескрываемым интересом, но ничего не спросил и после паузы произнес:

– У него своя студия на Привокзальной, в помещении "Арт-плюс".

Я поблагодарила Валентина Павловича и поспешила к выходу.

Прежде чем отправляться в «Арт-плюс», я прочитала каталог, полученный в секретариате Дома художников. Из него следовало, что выставка «Таланты Поволжья» состоится десятого октября в Тарасовском художественном музее. В ней должны будут принимать участие не только местные авторы, но и художники из других городов на Волге – Самары, Астрахани, Волгограда. В числе организаторов выставки числились не только такие гиганты, как «Газпром-Медиа-Холдинг», но и куда более мелкие организации типа магазина «Волжанка» или информационного агентства «Горн».

Вот как раз последнее меня очень заинтересовало. В Доме художников я, конечно, почерпнула важную информацию, но вся она была общей. А мне нужны были сведения личного характера, которые ни в Доме художников, ни в музее мне никто разглашать бы не стал. Нужен был какой-то свой человек, готовый рассказать мне о закулисной жизни тарасовского художественного бомонда. И такой человек обозначился. Именно в "Горне", выпускающем, в частности, журнал "Тарасовская культура", в разделе светской хроники трудился в качестве репортера некто Славик Горелов, выпускник филологического факультета Тарасовского госуниверситета. Со Славиком я была знакома давно, более десяти лет, и порой обращалась к нему за информацией. Славик был весьма словоохотлив и легок в общении, так что сейчас я была практически уверена, что он либо сам мне предоставит инфу о местной художественной братии, либо рекомендует того, кто сможет это сделать. Одним словом, недолго думая, я повернула свою машину в сторону проспекта, где в помещении бывшего дома торговли находилось агентство "Горн".

Агентство было обширным и занимало три этажа. Редакция журнала "Тарасовская культура" располагалась на втором. Я поднялась по лестнице и пошла по коридору, ища нужную вывеску. Последний раз я была здесь года два назад и теперь надеялась, что с тех пор ничего не изменилось. А также что Славик по-прежнему работает здесь – номер сотового у него сменился, и я не могла это уточнить по телефону. Поэтому пришлось отправляться прямо в журналистский стан.

Найдя дверь с табличкой "Литературная редакция", я просунула в нее голову. За столами, оснащенными компьютерами, сидели люди разного возраста, занимавшиеся своим привычным каждодневным трудом: кто-то что-то набирал на компьютере, кто-то читал толстые стопки распечаток, делая в них какие-то пометки карандашом, кто-то что-то писал в тетради. Некоторые столы пустовали.

– Простите, а можно увидеть Вячеслава Горелова? – громко обратилась я сразу ко всем.

Почти все подняли головы, и одна из женщин сказала:

– Его сейчас нет, он на интервью.

– А вы не могли бы дать мне номер его сотового? Мы должны были встретиться, а я потеряла номер.

– 89162531213, – ничего не уточняя, продиктовала мне женщина, тут же снова опустив голову и уткнувшись в монитор.

– Спасибо, – ответила я в пространство и, выйдя в коридор, набрала номер Горелова.

– Да, Таня, привет! – кричал в трубку Славик. – Да, симку сменил – трубу посеял, год назад еще, да. А? Да я закончил уже, сейчас в "Горн" еду. Перечирикать хочешь? Ну, тогда жди, я скоро буду. Не, на маршрутке, ага. Но пробок нет, так что скоро буду. В общем, жди!

Но меня такой расклад не устраивал, и я быстро прокричала в трубку, пока Горелов не прервал связь:

– Славик, а давай лучше встретимся не в "Горне", а в каком-нибудь кафе? Ну, скажем, в "Камертоне", чтобы далеко не идти.

– Ну… Давай, – после паузы согласился Горелов. – Правда, у меня времени немного – скоро выпуск сдавать…

– Я надолго не задержу, – пообещала я. – В общем, я жду тебя в "Камертоне".

Я была не очень довольна тем, что Горелов без машины – это увеличивало время на дорогу. Хотя при нынешних пробках и личный транспорт не спасает. Порой даже тормозит сильнее общественного. А "Камертон" я выбрала потому, что мне была необходима приватная беседа со Славиком.

В "Горне" же негде было даже уединиться. Разве что в курилке, которые я, с тех пор как бросила курить, переношу с трудом. Да и курилка не может считаться уединенным местом.

Славик прибыл в кафе, расположенное буквально в двух шагах от редакции, минут через пятнадцать. Выглядел он все так же по-тинейджерски, несмотря на свои почти сорок лет. Отчасти причиной тому была худощавость и моложавость Славика, отчасти – стиль одежды, больше подошедший бы юноше лет восемнадцати. Серьга в ухе усиливала это впечатление. Впрочем, Славик в своем образе был весьма органичен, так что лично у меня он не вызывал ни малейшего раздражения.

– Привет, – весело произнес он, плюхаясь на стул и обнажая в улыбке желтоватые от никотина зубы. – Какие проблемы?

– Проблем, слава богу, нет. А вот кое-какие вопросы есть, – с ходу начала я, пока Горелов заказывал себе кофе и пирожное. – Ты в курсе про выставку "Таланты Поволжья"?

– Конечно, – хмыкнув, пожал плечами Горелов. – Я уже и заказ получил, на днях собирался в музей, разведать, так сказать, обстановочку, наладить контакты. А что? Ты хочешь принять участие?

– Не язви, Славик, – укорила его я. – Меня волнует то, что одна из конкурсанток пропала. Может быть, конечно, ее исчезновение и не имеет отношения к этой выставке, но проверить необходимо.

– Ты от меня-то что хочешь? – отпивая глоток кофе, спросил Горелов.

– Мне нужна информация о людях, занятых в этой выставке. Ты у нас корифей светской хроники, должен знать всех этих художников и музейных крыс. Например, тебе знакомы такие имена, как Стрижова, Добронравов, Венедиктов?

– Разумеется, они знакомы каждому тарасовцу, считающему себя культурным человеком, – с важностью произнес Славик, откусывая пирожное и вальяжно раскидываясь на стуле.

– Ты не умничай, Горелов, – поморщилась я. – Я и так прекрасно знаю, что ты единственный журналист в Тарасове, который обладает талантом, причем таким, за который в необозримом будущем непременно получит Букеровскую премию. Я это слышала много раз.

Славик действительно неоднократно нес подобную чушь в моем присутствии, когда перебирал лишнего. Что ж, писательская публика – люди амбициозные, тщеславные. Прихвастнуть для них – все равно что получить дозу для вдохновения. Я давно привыкла к этому и не обращала внимания. Просто не хотелось отвлекаться от дела на всякую ерунду.

– Не Букеровскую – она литературная, а Пулитцеровскую, – пробурчал в сторону Горелов. – Она самая престижная в США.

– Рада буду встретить тебя там лет через десять, – остановила я его. – Давай все же про наш культурный генофонд.

– Ну, Стрижова – искусствовед, она так широко не известна.

– Что можешь сказать о ней лично?

– Грамотная баба. С характером. Просто так к ней не подкатишь. Помимо работы в Доме художников, преподает в художественном училище теорию изобразительного искусства.

– А Добронравов?

– Душа человек, – расплылся в улыбке Славик. – Мы с ним неоднократно тепло проводили время в буфете Дома культуры… Там в свое время хороший буфет был, просто отличный!

– Так, поехали дальше, – перебила я его. – Что можешь сказать о Венедиктове?

– Тань, а что ты ими так интересуешься-то? – спросил Горелов. – Ты думаешь, они нарочно сговорились и куда-то спрятали твою художницу?

– Разумеется, я так не думаю, – начиная злиться на возомнившего себя гением анализа Славика, сквозь зубы сказала я. – Честно говоря, из всей троицы меня волнует лишь фигура Венедиктова. Я так поняла, что это один из главных конкурентов моей клиентки. А Стрижова и Добронравов мне интересны лишь в свете внутренних отношений всей этой среды!

– Да не обижайся, я вовсе не ставлю под сомнение твои профессиональные качества, – примирительно подмигнул мне Славик. – Просто хотелось понять суть.

– Суть в том, что исчезла девушка, которая некоторое время назад подала заявку на участие в выставке "Таланты Поволжья". У ее родственников есть предположение, что ее участие было невыгодно другим конкурсантам, и ее решили устранить. Может быть, временно, не знаю.

– Как зовут твою клиентку?

– Александра Кальчинская. Строго говоря, она не моя клиентка, меня наняли расследовать ее исчезновение.

– Не знаю такую, – оттопырил губу Горелов. – А что еще можешь сказать о ней?

– Славик… – Я внимательно посмотрела на журналиста, с честными глазами жующего пирожное. – Вообще-то это я тебя просила рассказать о Венедиктове. Я ведь понимаю, почему ты заинтересовался. Тебе нужен новый материал для статьи. Художница пропала перед самой выставкой – на этом ведь можно сделать громкий репортаж!

– Таня, Таня, о чем ты говоришь? – рассмеялся Горелов. – Я же не в детективной редакции работаю, а в светской хронике! Да и журнал у нас культурный, а не криминальный!

– Знаем мы вас, продажных журналюг! – погрозила я ему пальцем. – Материал-то коллегам можно выгодно продать! Давай-ка ближе к делу, тем более что у тебя, кажется, было мало времени.

– Хорошо, – посерьезнел Горелов. – Что тебе нужно знать о Венедиктове?

– Как можно больше. Возраст, заслуги, характер, личная жизнь…

– Лет ему уже где-то под шестьдесят, – начал Горелов. – Заслуги… Ну, он многого добился в свое время. Выставлялся в Москве, хотел даже одно время остаться в столице, но что-то у него там не пошло, и лет пять назад он вернулся. О его характере тебе мало что могу сказать, так как близко не общаюсь.

– Он действительно талантлив? – спросила я.

– Ну, без этого было бы сложно стать заслуженным художником. Хотя… Не гений. На мой взгляд, довольно стандартен. Все его ноу-хау, по сути, являются хорошо замаскированными компиляциями. Если тебе интересно мое мнение, то он не художник, а стилист. Если ему дать основу и попросить оформить ее, красочно подать, то он справится блестяще. Самому же придумать что-то ему удается редко. Слушай, Таня, я закажу два по пятьдесят коньячку? – ласково посмотрел на меня Славик.

– Себе заказывай, я не буду, – махнула я рукой.

Горелов потер руки и сделал заказ. Кажется, его уже не очень волновал экстренный выпуск журнала. А впрочем, он был опытным профессионалом, съевшим в своем деле не одну собаку, что называется. Так что не сомневался в том, что все успеет.

– Из беседы со Стрижовой и Добронравовым я так поняла, что победа в этом конкурсе не так уж для него важна? – задумчиво посмотрела я на Славика.

– Почему? – искренне удивился репортер, ставя выпитую рюмку на стол.

– Ну, он же вроде уже сто раз побеждал.

– Ну ты даешь! – крутанул головой Горелов. – Во-первых, кто откажется от лишних денег? Во-вторых, победа в конкурсе дает возможность выставиться в Питере, это тоже немаловажно. И в-третьих, это отличный способ напомнить о себе.

Я посмотрела на Славика.

– Последний раз Венедиктов чего-то добивался лет семь назад, а период его расцвета вообще приходится на конец прошлого века, – принялся объяснять тот. – Причем, пока он жил в Москве, его, естественно, начали забывать. Там он, как я уже говорил, ничего особо не достиг, наоборот, поиздержался. Вернувшись в Тарасов, обнаружил, что зарабатывает здесь не те деньги, которые хотелось бы. Конечно, ему нужна реклама! И вообще, напомнить всем, что он все-таки художник. Тем более что в свете последних пикантных событий о нем больше говорят в другом качестве… – Славик хихикнул.

– В каком? Что за пикантные события? – заинтересовалась я.

– Да, понимаешь… – Славик придвинулся ближе. – Пару лет назад Венедиктов завел романчик с одной своей ученицей. А человек он, между прочим, женатый, двое взрослых детей. А девчонка – ученица художественного училища, он ее препод… Чувствуешь пикантность, да?

– Конечно, – кивнула я.

– Потом их связь раскрылась, был, естественно, жуткий скандал… Венедиктова чуть не турнули из училища. Вернее, он все-таки сам ушел в итоге.

– А что с этой девочкой?

– Что-что, – посмеиваясь, продолжал Славик. – Венедиктов в этой ситуации сумел выкрутиться с наименьшими для себя потерями. С женой он быстренько развелся, оставив ей в качестве отступных квартиру, машину и энную сумму денег, а на студенточке своей столь же быстренько женился. Так что теперь он не просто новоявленный супруг, но еще и молодой отец годовалой малышки!

– Вон даже как… – протянула я.

– Да-да, – кивал Славик. – Так что в чем-то он даже выиграл. Ну, если иметь в виду, что жить с семнадцатилетней девчонкой приятнее, чем с пятидесятилетней женой!

– Сволочь ты! – в сердцах проговорила я. – Значит, пока жена молодая и красивая – она нужна! А когда она вырастила твоих детей и увяла рядом с тобой, лишившись былой привлекательности, – все, устарела, как стиральная машина, пора новую покупать? Эх, вы! И ты его, конечно же, одобряешь из мужской солидарности? А связь шестидесятилетнего старика с семнадцатилетней девочкой – это как? За такое в тюрьму сажать надо, а он процветает себе!

– А его и хотели посадить, – понизил голос Славик, остановив мою гневную тираду по поводу нравственного уровня современных мужчин.

– Да? Вот и жаль, что не посадили! – все еще не остыв, проговорила я.

– Ну, я же говорю, он вовремя ускребся: женился на девочке!

– Слушай, а как вообще все вскрылось?

– О! – с усмешкой поднял палец Славик. – Тут тоже очень все интересно… Если ты будешь беседовать с Венедиктовым, то непременно обратишь внимание, что возле него крутится один молодой человек. Это художник Сережа Ватутин, любимый ученик Венедиктова.

– Ну и что? – не поняла я.

– А знаешь, как зовут новую жену Аркадия Леонидовича? Елизавета Юрьевна Ватутина, – и он победно посмотрел на меня. – Она родная сестра Сережи, они близнецы. Учились на одном курсе, приехали откуда-то из Аткарска, кажется. Хорошенькая юная Лизонька понравилась стареющему ловеласу, и через некоторое время ему удалось заморочить ее головку, и она ее просто потеряла, – Славик разглагольствовал в своем излюбленном литературном стиле, словно статью писал. – И однажды братец застал ее вместе с любимым преподавателем в квартире, которую они на двоих снимали. Брат с сестрой, я имею в виду. Ну а Сережа мальчик не промах оказался, должен тебе заметить. Он не стал устраивать скандал до поры до времени, а знаешь, что сделал?

Я непонимающе молчала.

– Он просто позвонил жене Венедиктова и рассказал, с кем развлекается ее муж, – насмешливо проговорил Горелов.

– Гад какой! – вырвалось у меня. – Но зачем?

– Ну как зачем? Супруга, естественно, примчалась по указанному адресу, подняла скандал… Венедиктов метался направо-налево, разрываясь между женой и любовницей, нарезал круги с извинениями вокруг обеих, хотя склонялся к тому, чтобы помириться с супругой. Он даже публично покаялся в училище, сказал, что осознает всю аморальность своего поведения, и заявил, что обрывает порочную связь раз и навсегда. Тогда Сережа заявил ему, что, мол, Аркадий Леонидович, я все прекрасно понимаю и предлагаю вам жениться на моей сестре. За это она не станет подавать на вас заявление об изнасиловании… Понимаешь, да? Если бы Сережа не предал это дело огласке, то и доказательств их связи с Лизой не было бы. Венедиктов мог от всего отказаться, а так он сам признал свою вину. В общем, пришлось художнику постыдно ретироваться из супружеской квартиры и жениться на молоденькой Лизе. А та, не будь дурой, – тоже, думаю, с подачи братца, – быстренько забеременела и – хоп-цоп! – родила наследницу, чем существенно укрепила свое положение. Вот такие истории бывают в нашем светском мире, – со вздохом закончил Славик.

– М-да, – протянула я. – И чем он теперь занимается?

– Усиленно пишет новые картины. У него студия в "Арт-плюс". Знаешь, где это?

– Да, это я знаю, – задумчиво кивнула я. – А Сережа что же, стал его любимым учеником? После всего, что было?

– Ну, понимаешь, во-первых, они теперь родня. И чтобы эта история выглядела пристойной, а грязные подробности были забыты, Венедиктову нужно изображать из себя близкого родственника. Во-вторых, в душу-то ты ему не залезешь, не проверишь, насколько искренняя эта любовь. Что же касается самого Сережи, то здесь, думаю, не стоит тебе объяснять, что стоит за его "любовью" к своему учителю.

– Не стоит, я не настолько наивна, чтобы поверить в нее, – усмехнулась я. – То есть все устроились самым выгодным для себя образом.

– Да, и все было бы прекрасно, если бы не отсутствие перспектив, а значит, и средств. Венедиктов прекрасно осознает, что он уже в летах, что скоро выйдет в тираж и станет никому не нужен. В том числе и своей юной женушке, которая ждет не дождется, чтобы получить его наследство.

– Какое? Если, как ты говоришь, он все оставил бывшей жене, а сейчас на мели?

– Ну, не все, конечно, оставил, – возразил Горелов. – Многое осталось. Например, новая квартира, которую он купил перед свадьбой и где они живут сейчас. Потом наверняка какие-то сбережения он заначил. В общем, Венедиктову нужен новый этап взлета, – заключил Славик.

– Понятно. Скажи, а что за отношения у него со Стрижовой? Мне показалось, что она его явно защищает. Относится предвзято, но со знаком плюс. Ты что-нибудь знаешь об этом?

– Да здесь все просто! – махнул рукой репортер. – Они с Венедиктовым вместе начинали свой трудовой путь, вместе учились. Она дружна с его женой. С бывшей, разумеется.

– Вот как? – удивилась я. – И болеет за человека, который так поступил с ее подругой?

– Таня, ты так и не поняла до конца суть ситуации, – поморщился Славик. – Я же тебе говорил, что Венедиктов заключил с бывшей женой сделку. Да и с нынешней тоже. Бывшей он оставил нажитое добро, да и сейчас помогает материально. Она постоянно тянет из него денежки, раз уж не удалось сохранить его в качестве официального супруга. И чем больше Венедиктов получит, тем больше, соответственно, достанется ей. Разумеется, Стрижова заинтересована в том, чтобы Венедиктов процветал.

– То есть она может подстроить так, чтобы главный приз достался Венедиктову? – уточнила я.

Славик снова поморщился.

– Ты мыслишь слишком прямолинейно, – заявил он и заказал еще пятьдесят граммов коньяку. – Во-первых, в комиссии не одна Стрижова. Она, конечно, среди первых лиц, но решает далеко не все. Во-вторых, если работы Венедиктова окажутся мазней, она не сможет представить их как лучшие на выставке. Особенно, если чьи-то по определению будут выглядеть талантливее. И вообще, ни на какое откровенное мошенничество, а уж тем более подлог Стрижова не пойдет. Все-таки в художественном мире все друг друга знают, в живописи разбираются и в состоянии оценивать объективно. Стрижовой вовсе не нужно, чтобы ее обвинили в подсуживании. Она за эти выставки имеет свои гонорары, и, между прочим, весьма неплохие.

– А Добронравов? – спросила я.

– О, это настоящий феномен, – засмеялся Славик. – Все эти внутрисемейные, личностные разборки, сплетни и пересуды ему по барабану! Он одержим искусством! Особенно рьяно ратует за открытие и развитие новых талантов. Очень благоволит к молодым дарованиям.

– Да, я это заметила, – осторожно кивнула я. – А из каких соображений?

– Ничего личного! – категорически мотнул головой Горелов. – Это тебе не старый ловелас Венедиктов. Добронравова по-настоящему волнует только дело, а не собственная выгода. Он даже частенько занимается с учениками просто так, бесплатно. Деньги, премии, столичный успех – все это ему неинтересно. Увы, сейчас таких людей мало. Так что он просто раритет.

– А мне он показался довольно честолюбивым, – заметила я.

– Ой, это только на уровне табуретки! – заявил Горелов. – Ему, конечно, льстит, когда его узнают, отмечают его талант художника. Но именно талант художника, а не победы в различных номинациях. Между нами говоря, если бы он подал заявку на участие в этой выставке, то легко получил бы первое место. Но его это не волнует. Он уже сто лет нигде не выставляется.

– Да, интересный персонаж, – протянула я. – Но меня сейчас больше волнует Венедиктов.

– Ты что, хочешь заняться его разработкой? – Славик с интересом взглянул на меня.

– Конечно, а что мне еще делать? Версию-то надо отрабатывать!

– Ха! А ты думаешь, он тебе сразу так и признается, дескать, каюсь, милая барышня, это я пристукнул вашу Асю, чтобы она не путалась под ногами! – присвистнул Горелов.

– Ты снова вмешиваешься не в свое дело! – едва не вспылила я. – Но для того чтобы понять, имеет отношение человек к преступлению или нет, с ним надо как минимум познакомиться! А также ознакомиться с тем, чем он живет, чем дышит! Этому еще Глеб Жеглов учил! И, по-моему, это очевидно!

– Мне никогда не нравился этот персонаж! – категорически завертел головой Славик. – Мне ближе кристально честный Шарапов!

– Вот и бери с него пример, – посоветовала я. – Кстати, о птичках… Ты позволишь мне сослаться на тебя при встрече с Венедиктовым?

– В смысле? – не понял журналист.

– В смысле сказать, что я твоя коллега и собираюсь писать статью о нем.

– Да? – Славик почесал затылок. – А почему бы нет? – хохотнул он. – Это и мне реклама, и ему польстит! Ладно, действуй. Только… – Он выразительно посмотрел на меня. – Ты понимаешь, что не нужно выходить за рамки конфиденциальности? Все, что я тебе наболтал здесь, запомни – и сразу забудь! Эта инфа только для твоих ушей! Не вздумай проболтаться Венедиктову!

– Кого ты учишь? – обиделась я.

– Смотри, Иванова! – теперь уже Славик погрозил мне. – Я твои штучки знаю! Имей в виду – если что, я от всего открещусь!

– Не сомневаюсь, – усмехнулась я. – Не волнуйся, Славик, я все проведу так, что комар носа не подточит.

Разговор был окончен. Мы расплатились по счету и вместе вышли из кафе "Камертон". Я пошла к своей машине, а Горелов пошагал в "Горн" готовить экстренный выпуск.

Не тратя впустую времени, я отправилась в «Арт-плюс». Мне хотелось сегодня же пообщаться с Венедиктовым, чтобы окончательно разобраться с художественной тусовкой. Хотя, если я его заподозрю всерьез, дело может не ограничиться одним днем. Ведь у Венедиктова и в самом деле на лбу не написано, что это он причастен к исчезновению Аси Кальчинской.

Так или иначе, из "Камертона" я поехала прямиком на Привокзальную. "Арт-плюс" представлял собой нечто вроде клуба для разных творческих людей типа художников, музыкантов, артистов, и располагался в помещении бывшего кинотеатра "Иллюзион". Здание было довольно обшарпанным и заброшенным: у творческих личностей обычно таланта и гонора в избытке, а вот со средствами, как правило, напряженка. Войдя в здание, я огляделась. Публика была разной по возрасту и внешнему виду, но дух искусства буквально витал в воздухе.

– Простите, не подскажете, где мне увидеть Аркадия Леонидовича Венедиктова? – ухватила я за рукав длинноволосого молодого парня в широком плаще, напоминавшем наряды мушкетеров.

– По коридору налево, третья дверь, – коротко ответил он.

Я не стала стучать, просто дернула на себя ручку нужной мне двери. Помещение было довольно большим и захламленным. Груды каких-то декораций, разноцветных лоскутов, огромный сундук неизвестно с чем, краски, кисти, прочие инструменты. Мольберты, картины, завершенные и едва начатые…

Перед одним из мольбертов стоял пожилой полноватый мужчина. Крупная голова с седыми волнистыми волосами, борода, очки… Выглядел он почтенно и даже величаво.

– Добрый день! – от двери поздоровалась я. – Вы Аркадий Леонидович?

– Да-да, – окинув меня взглядом с ног до головы, ответствовал художник.

– Я из журнала "Тарасовская культура", отдел светской хроники, – без приглашения протискиваясь в зал, поведала я. – Я хочу написать статью о лучших художниках нашего города. Вячеслав Горелов рекомендовал мне поговорить именно с вами. У вас найдется для меня немного времени?

Статья в популярном тарасовском журнале была бы господину Венедиктову очень кстати. Он наверняка сразу же подумал об этом, потому что не стал отказываться, а тут же сказал:

– Разумеется, я побеседую с вами. Только… Простите, я не готовился к интервью. Вы бы хоть предупредили заранее! К тому же у меня тут бардачок небольшой наблюдается…

Он, словно извиняясь, развел руками.

– Это не страшно, я же не собираюсь снимать все на камеру. К тому же все очень гармонично, хорошая такая рабочая обстановка.

– Вы присаживайтесь, – не без самодовольства проговорил Аркадий Леонидович, пододвигая мне деревянный стул.

Я присела и раскрыла общую тетрадь, которую специально купила по дороге.

– Меня зовут Татьяна, я хочу расспросить вас о вашем творчестве, – начала я, приготовившись записывать.

– Ну… – Венедиктов подкрутил ус. – Мое творчество очень обширно. Может быть, вы конкретизируете?

– Ну, например, над чем вы работаете сейчас? – Я обвела взглядом его студию.

– Я решил опробовать совершенно новый для меня жанр, – закинув ногу на ногу, принялся неспешно рассказывать Венедиктов.

Я старательно записывала все, что он говорил. В процессе беседы он увлекался все больше и больше, вспомнил о своем знаменитом прошлом и уже хвастался напропалую, сам того не замечая. Я не останавливала его и, лишь дав выговориться, постаралась перевести разговор в нужное мне русло.

– Я слышала, что вы собираетесь принять участие в выставке "Таланты Поволжья"? – спросила я, когда Венедиктов замолчал, переводя дух.

– Да, собираюсь, – делано-безразличным голосом проговорил Венедиктов.

– Именно со своей новой картиной?

Он рассмеялся.

– Дорогая Татьяна, у меня много картин! Глупо выставляться с одной-единственной работой. Тогда лучше сразу ни на что не рассчитывать.

– А вы рассчитываете выиграть этот конкурс? – прямо спросила я.

Венедиктов пожевал ус, затем сказал:

– Если не стремишься к успеху, к первенству, лучше вообще не принимать участия в подобных мероприятиях. Какой смысл?

– Просто показать миру свои творения, например, – с наивной улыбкой сказала я.

Венедиктов снова рассмеялся, но смех его выглядел наигранным.

– Скажите, – перешла я к самому главному, – кого вы считаете своим главным конкурентом?

Художник застыл, что-то соображая. Наверняка после моего ухода он позвонит Славику и спросит, откуда взялась эта новоявленная журналисточка, которая задает такие нетипичные вопросы. Но за это я не волновалась: Славик-то уже был предупрежден мною…

– На выставке будут представлены работы многих мастеров. Все они имеют реальные шансы на победу, – почти слово в слово с Еленой Викторовной Стрижовой произнес он.

– А вот я слышала, есть совсем новые, никому не известные авторы, – не отставала я. – Например, я слышала очень лестные отзывы об Александре Кальчинской и ее работах. Есть мнение, что они могут произвести фурор.

Венедиктов уставился на меня в упор. Он молчал и смотрел. Наконец совладал с собой и спросил:

– От кого вы такое слышали?

– Я много с кем беседую по долгу своей службы, каждый имеет право высказать свое мнение, – в унисон его комментариям о художниках-конкурсантах заметила я.

Венедиктов задумался и принял нарочито скучающий вид.

– Вы совершенно правы, каждый, конечно, может иметь свое мнение, – скептически кривя губы, сказал он. – И даже высказывать. Но только как свое субъективное! – подчеркнул он.

– Ну, вот и вы выскажите свое, – настаивала я.

– Что ж, – вздохнул художник. – Если вы хотите его знать…

– Очень хочу! – кивнула я.

– Я видел работы Кальчинской, – с неторопливым равнодушием заговорил Венедиктов, – и мне они кажутся довольно средними. Хотя и с претензией. Но вот понимаете, какая штука: претензия есть, а реализации нет. Так часто бывает. То есть человек замахнулся, что называется, на Вильяма нашего Шекспира. А ставить пока может разве что "Курочку Рябу". Простите, если выразился слишком буквально.

– Ничего, я как раз приветствую искренность! – одобряюще кивнула я и усиленно застрочила авторучкой.

– Только я прошу вас, – сейчас же наклонился ко мне Венедиктов. – Не следует этого публиковать. Сами понимаете, какие пойдут разговоры: дескать, заслуженный мастер слишком жесток к начинающей художнице… Ей это будет неприятно. Давайте пожалеем девушку. Тем более что с ней можно поработать. Но боюсь, что великой художницей она не станет. Талант – он виден сразу.

"А вот Валентин Павлович Добронравов утверждал обратное. Он уверял меня, причем открыто и не прося не обнародовать его слова, что у Аси бесспорный талант. А также, что у нее есть все данные, чтобы выиграть конкурс!" – вспомнила я.

Кто же из них прав? Если бы я не побеседовала предварительно со Славиком Гореловым, который приоткрыл мне завесу, я бы сейчас, наверное, колебалась. Но разговор с журналистом склонял меня к мысли о том, что Венедиктов кривит душой.

– А с самой Асей вы не встречались? – спросила я.

– Нет, – покачал головой Венедиктов. – Да и где я мог с ней пересечься? Она не занимается в моей студии.

– Может быть, в Доме художников? – спросила я.

– Ха-ха-ха, – Венедиктов откинулся на стуле. – Ну что вы, – укоризненно произнес он. – Она же не член Союза художников! Не профессионал! А вы, что же, знакомы с ней? – неожиданно спросил он с нескрываемым интересом.

– Знакома, – честно ответила я, хотя знала Асю лишь заочно.

– И что? Она рассчитывает на первое место? – будто невзначай спросил Венедиктов, и лишь чуть приподнятая бровь свидетельствовала о том, что его очень волнует этот вопрос.

– Не знаю. Она же никогда раньше не принимала участия в подобных выставках. Конечно, ей хочется победить, но… Она сама понимает, что шансов, наверное, мало.

– Это хорошо, что она понимает, – удовлетворенно сказал Аркадий Леонидович. – Не так больно потом будет от разочарования. А чем она занимается сейчас?

– Готовится к выставке, – соврала я, и Венедиктов неопределенно покивал головой.

Я внимательно следила за его реакцией, чтобы поймать нечто, говорящее о том, что он в курсе того, что Ася исчезла. Пока его поведение говорило как раз об обратном.

В этот момент дверь приоткрылась, и в студию неслышной походкой, как бы крадучись, вошел молодой человек лет двадцати трех. Гладкие русые волосы его были тщательно прилизаны, серый костюм сидел очень тесно, словно сливаясь с гибким, худощавым телом, и сам он был какой-то рафинированный и оттого казался скользким и очень незаметным. Когда он подошел ближе, я заметила, что глаза его непонятного цвета: какие-то светлые, словно белые.

– Аркадий Леонидович, я вам не помешаю? – мягким вкрадчивым голосом обратился он к мэтру.

– Нет-нет, Сережа, проходи, – тут же ответил Венедиктов. – У нас тут как раз пресса, так сказать… Это и тебе может быть полезно!

Спохватившись, он с улыбкой обратился ко мне:

– Это вот Сережа Ватутин, мой ученик, весьма перспективный художник!

– А вы тоже принимаете участие в выставке? – радостно спросила я.

Ватутин пристально посмотрел мне прямо в глаза, и взгляд этот мне не понравился. Мне показалось, что на меня смотрят холодные глаза змеи…

"Да, парень, ты явно не так прост, как твой учитель и по совместительству близкий родственник! – подумала я. – Тебе палец в рот не клади!"

– Я сейчас очень плотно занимаюсь творчеством, – проговорил он своим рыбьим голосом. – Но не хотел бы с кем бы то ни было делиться своими планами…

– Что ж, – пожала я плечами. – Нет так нет. Меня, собственно, в первую очередь интересовал разговор с Аркадием Леонидовичем, – не отказала я себе в удовольствии хоть чуть-чуть подколоть этого юного хлыща. – И он оказался настолько любезен, что предоставил мне хороший материал. Большое вам спасибо, Аркадий Леонидович, за интересную и содержательную беседу, я постараюсь написать достойную статью!

Я поднялась со стула.

– Ну что вы, что вы! – манерничал художник, прижимая к груди ладонь и наклоняя свою крупную голову то вправо, то влево. Ему явно льстило мое внимание не только как журналистки, но и как женщины. – Всегда готов, так сказать, помочь нашим славным представителям печатного слова! Мы же с вами, можно сказать, коллеги! Люди искусства!

– До свидания, Аркадий Леонидович, я желаю вам творческих побед! – Улыбаясь, я убрала тетрадь в сумку и, помахав рукой, направилась к двери.

Спиной я чувствовала холодный, безмолвный взгляд Сережи Ватутина…

Уже дома, поздно вечером, я перебирала в голове проведенные за сегодняшний день встречи и разговоры и анализировала их. Я многое почерпнула из разговоров с Добронравовым, Стрижовой и особенно Гореловым, проникла в тайны закулисных интриг и планов, которые оказались не столь уж коварными… Но уверенности в том, что я напала на верный след, у меня не было. Честно признаться, я не знала, что мне делать дальше с Аркадием Леонидовичем Венедиктовым, отрабатывать версию о его причастности к исчезновению Аси Кальчинской или нет.

Промаявшись часа полтора, я решила, не мудрствуя лукаво, обратиться за советам к костям. Высыпав их на кухонный стол, я прочитала выпавшую комбинацию:

7+36+17. "Пока вы медлите, будущие удачи могут пострадать, а тайные замыслы врагов возмужают".

Это толкование как нельзя лучше говорило о том, что художника Венедиктова, пожалуй, следует сбросить со счетов… По крайней мере, пока. Права я была или нет, но я решила на следующий день заняться разработкой господина Евгения Игоревича Мезенцева, директора фирмы "Стройпласт", у которого Ася Кальчинская трудилась в качестве юриста. А дальше будет видно. С этим решением я и отправилась спать.