Глава 4
Утром, позавтракав остатками своих вечерних закупок, я еще немного поразмышляла, как бы собирая в кучку прошедшие события и собственные умозаключения, связанные с ними.
Итак, Галина Луговичная, живя с мужем, постоянно испытывала чувство ревности и заодно самоуничижения. Не выдержав такого психологического натиска, она решила заявить о себе, показать Рудику кузькину мать, так сказать. Пусть, мол, посмотрит, на что способна его женушка, которую он почитает, как назойливую муху.
Сама ли она додумалась до такой извращенной мести или кто подсказал, этого я пока не знала. Но примерно представляю, как она действовала. А действовала неплохо, даже смело. Не побоялась себя до крови порезать, продуманно поступила с ножом, ключи свои дома оставила и всю одежду, кроме пеньюара, тоже. Кстати, об одежде… Не могла же она уйти из дома в таком виде… О деньгах, имевшихся в квартире, Луговичные толком не знают. Плюс-минус десять тысяч. Стало быть, Галочка спокойно могла потратить определенную сумму на покупку новых нарядов. Что Мальвина Васильевна сказала о вкусах невестки? А сказала она, что Галочка всегда одевалась в магазине «Фламинго». Самом дорогом, между прочим, в Тарасове. Не заглянуть ли туда с невольно возникающим вопросом? И если окажется, что она там недавно побывала и Мальвина не в курсе о вновь приобретенных вещах, то это прибавит мне уверенности в данной версии. Мало того, можно будет приблизительно просчитать, судя по новой экипировке Галины, насколько долго она собиралась пить из мужа кровь, пролив свою. Может, она там и зимними вещами разжилась?
Хорошо, далее: дружеская беседа с ее товарками тоже должна принести результат. Даже если они и попытаются водить меня за нос. Недаром я целый курс лекций по психологии в университете пережила. И на «отлично» сдала, кстати сказать.
Значит, план действий на сегодняшний день практически определен. И я стала обзванивать подруг Галины Луговичной. Звонок Карине Козловой принес отрицательный результат: мне сообщили, что она неделю назад укатила в Сочи. Попытка дозвониться до Сластниковой тоже не увенчалась успехом — никого не было дома. Аналогичная ситуация сложилась и с Наташей Родченко — никто не ответил. В последнюю очередь я набрала номер Ольги Черниковой.
— Да? — прозвучал в трубке мелодичный женский голос.
— Здравствуйте. Могу я услышать Ольгу?
— Это я.
— А это Татьяна Иванова. Частный детектив. Хотела бы задать вам несколько вопросов о Галине Луговичной. Если можно, не по телефону, — деловым тоном проговорила я.
— Меня уже опрашивали. Я с ней давно не виделась. Так что ничего не могу вам сказать, — довольно резко отозвалась Черникова.
— И все же, — продолжала настаивать я.
— Ну, хорошо. Только в одиннадцать мне надо уйти.
— Я приеду минут через двадцать. Сейчас девять. Долго не задержу. Вас устроит?
— Ладно, — нехотя согласилась она.
— Назовите, пожалуйста, ваш точный адрес, — попросила я, так как смутные описания Рудиком ее дома меня не очень устраивали.
Домом Ольги Черниковой оказался трехэтажный коттедж, обнесенный кирпичным забором. Я, как было велено, нажала на кнопку звонка, вделанного в стену возле железных ворот, обратив при этом внимание на видеокамеру, находящуюся на самом верху забора. В ту же минуту ворота пришли в движение. Откатившись на должное расстояние, они впустили меня… в дендрарий. Иначе не знаю, как назвать этот дворик — кругом сплошные цветники необыкновенной красы и короткая изумрудная травка.
Проинформированная словоохотливой Мальвиной Васильевной, я знала, что Ольга полгода назад схоронила мужа, но тем не менее все еще живет в хорошем достатке с малолетней дочерью на руках. Хороший достаток — мягко сказано.
Я прошла по гладко заасфальтированной дороге к дому. Поднявшись по невысоким мраморным ступеням, чуть не ударилась лбом о внезапно открывшуюся железную дверь. На пороге стояла Ольга в светлых обтягивающих бриджах и бирюзовой топ-маечке. Немного выше меня ростом, сложена, как фотомодель, кудрявые смоляные волосы ниже плеч, миндалевидные глаза. Словом, стройная лань. Иначе не назовешь.
Будь я мужчиной с некрепкими нервами, в обморок бы упала от вида этой царицы парнокопытных. Но я, к счастью, женщина, да и нервы у меня в порядке. А посему сразу для себя отметила, что Рудик вряд ли бы «запал» на такую красотку. Ведь он привык сам блистать, а не находиться в чьих-то лучах. Потому-то и отозвался о ней в несколько пренебрежительном тоне.
— Проходите, пожалуйста, — сухо произнесла хозяйка дома.
И я зашла. Мне казалось, что вполне представляю себе, насколько роскошно могут жить люди. Но интерьер этого особняка мои представления поколебал. Не вдаваясь в подробные описания жилища, скажу, что мы устроились в креслах, обтянутых натуральной пятнистой воловьей кожей, возле, если не ошибаюсь, малахитового столика, на котором, под стать ему, стояла массивная пепельница. Мы закурили.
— Скажите, пожалуйста, Ольга, — начала я разговор, — что вы думаете о Галине Луговичной?
Она улыбнулась краешком губ. Ценю, когда у собеседника есть чувство юмора.
— А что конкретно вас интересует? — дробно стряхнула она еще недостаточно нагоревший пепел с длинной черной сигареты, что говорило о некоторой нервозности.
— Да все. Что вы вообще думаете о ней? Какой у нее характер?
— Простой, — односложно ответила Ольга.
— А почему вы с ней поссорились? — спросила я, чувствуя, что беседа не клеится и пора спасать ситуацию более интимными вопросами. Брать ее за живое, чтоб разговорить.
— Мы не ссорились. Нас рассорила Валюша Сластникова, наша общая подруга. Раньше мы все трое были, как говорят, не разлей вода, а потом произошел этот неприятный инцидент.
Кажется, сработало: на неотразимом и до того довольно бесстрастном лице женщины появились признаки переживаний.
— Какой именно? — уточнила я.
— Валюша убедила Галю, что Рудольф изменяет ей со мной. Полная чушь! Но Галя пришла ко мне, наговорила кучу гадостей. После этого мы больше не виделись.
— А вы пытались протестовать?
— Конечно. Но когда она привела в качестве довода аргумент, что у меня нет мужа и поэтому я кидаюсь на чужих, я выставила ее за дверь. Было очень больно. Он ведь умер, — и Ольга уставилась в пространство за моей спиной.
— Да, понимаю, — сочувственно вздохнула я. — А почему вы обозначили ее характер как простой?
— Да потому, что сама она до такого не додумалась бы. Она довольно доверчива и наивна. Единственное ее отрицательное качество — мало думать собственной головой. Оттого часто попадала под чужое влияние. В данном случае Валюшино.
— А зачем Сластниковой понадобилось вас ссорить?
— Не знаю, — пожала Ольга плечами и затушила сигарету. — Может, ревновала ко мне, хотела, чтоб Галя только с ней общалась. Нет, не понимаю. Мы ведь еще в институте на первом курсе подружились, и никогда никаких разногласий не было. Даже когда Галя бросила учебу и вышла замуж, мы продолжали дружить. Она мне больше Сластниковой нравилась, секреты умела хранить. В отличие от той, — довольно зло произнесла она последнее слово.
— А что вы скажете насчет Валентины? — тут же спросила я.
— Ну, знаете, Валентина такая напористая девица. Всегда добивается чего хочет, любыми путями. Она очень влияла на Галю, постоянно ей что-то советовала. Вплоть до того, чтоб Галька с мужем развелась. А Галина приходила потом ко мне, делилась, спрашивала мое мнение.
— А вы?
— Что я? Естественно, говорила, чтоб она с ума не сходила. Не такой уж и плохой этот Рудольф. Она у него как у Христа за пазухой жила. Ну, бывали у них конфликты. Он ведь ужасно самолюбив, капризен. И где гарантии, что найдешь мужа лучше? Может, Валентину раздражало, что я наперекор ее советам свои давала?
Сластникова интересовала меня все больше. Уж не она ли порекомендовала Галине организовать этот спектакль с собственным «убийством»?
— А что вы можете сказать о Карине Козловой и Наташе Родченко? Они тоже близкие подруги Гали.
— О, этих я практически не знаю. Виделись пару раз у Галки на дне ее рождения. Ой, по-моему, все это ужасно. И странно. Я знаю, что Рудольфа уже посадили. Но что-то не верится, что он мог такое совершить. Неужели Галя могла довести его до такого состояния своими претензиями?
— Ну, его еще не посадили, как вы изволили выразиться. Пока только следствие идет, и я хочу помочь ему. В конце концов, Галю так пока и не нашли. Сейчас еще нельзя утверждать, что она мертва.
— Господи, это какой-то кошмар, — искренне произнесла Ольга и потянулась за новой сигаретой. — Меня опрашивать приходили, но ничего толком не сказали. Я только поняла, что Рудольфа взяли, а еще подумала, что и меня подозревают. Все интересовались нашей ссорой. Вот как и вы. Но неужто вы все думаете, что…
— Не волнуйтесь, Оля, если бы вас в чем-то подозревали, то точно бы на три дня к себе забрали для выяснения обстоятельств. Либо у вас железное алиби имеется, либо по каким-то другим причинам милиция не заинтересовалась вами.
— Да. Меня спрашивали, где я была в то утро. Но я ездила в Смирновское ущелье. Совсем рано. Оксанка моя там на профилактическом лечении. Врачи могут подтвердить. Вот сейчас опять поеду, — машинально взглянула она на часы.
— Что ж, не буду больше задерживать. Спасибо за беседу, — поднялась я с места. — И напоследок: Валя Сластникова в хороших отношениях с мужем?
— Да как вам сказать? По-моему, просто живут вместе. Высокими отношениями, в смысле любви, это не назовешь. Женаты лет пять. Он — пожарный, она — врач. Оба постоянно на дежурствах. Видятся мало. Мало общаются. Михаил вообще человек неразговорчивый. Но может быть, именно это и есть самый прочный союз?
— Может быть, — задумчиво произнесла я.
Магазин «Фламинго» сиял стеклом, никелем и пестрел всевозможными тряпками высшего класса, на ценниках которых были указаны не рубли, а условные единицы. Ко мне моментально подлетели две юные продавщицы в униформе, одна из которых, с кукольным личиком и хорошо подвешенным языком, стала интересоваться, чем интересуюсь я. Вторая, тоже напоминающая Барби, стояла на подхвате, готовая продемонстрировать имеющийся товар.
— Я не за покупками, девочки, — пришлось испортить им настроение. — Хочу просто узнать, кто из вас знает Галину Луговичную, — и на всякий случай я достала две ее фотографии.
— Ну-у, знаем, — с некоторым подозрением посмотрели сначала на снимки, а потом на меня обе куколки, ответив почти хором.
— Скажите, пожалуйста, когда она заходила к вам последний раз?
— А вам зачем? — прищурилась первая.
— Веду частное расследование по факту ее исчезновения, — без обиняков ответила я.
— Ой! — прижала ручку к груди вторая.
— Она пропала? — переспросила первая, в неподдельном ужасе округлив глаза, явно отличные индикаторы ее настроения.
— Да. Пропала. Без вести. И вы очень поможете следствию, если скажете, когда видели ее последний раз, — тоном, не терпящим возражений, повторила я вопрос.
— Да на прошлой неделе, в пятницу, — без запинки ответила все та же, с глазами-индикаторами.
— Она что-нибудь купила у вас?
— Да, купила, — она подняла очи к потолку и сразу стала задумчивой. — Летний повседневный сарафан, пляжные сланцы, ветровку и…
— И трикотажные спортивного стиля штанишки, — пришла ей на помощь другая девушка.
— Угу, прекрасно. Опишите поподробнее эти вещи, — почти возликовала я про себя.
— Ну, сарафанчик из крепа. Темно-синий фон, по нему мелкие белые ирисы, фасончик довольно прост: тонкие лямочки, от груди сразу клеш, длина до колена. Довольно дешевенький. Всего семьдесят баксов, фирма незначительная, по-моему, «Хакин Мод». Спортивное трико «Пума» за восемьдесят долларов, серый цвет, и сланцы ярко-зеленые с белой полосой на высокой подошве, за тридцатник, — перечисляла она. — Серая ветровка стоила, кажется…
— Цены не обязательно, — махнула я рукой.
— А, ну ладно, — сделала она такой же жест. — Серая с розовой полосой на груди ветровка, разъемный замок, рукав реглан. В этот раз Галина Аркадьевна что-то все дешевенькое навыбирала. Ах, да! Она же еще купальник взяла у нас. Черный, раздельный. Фирма «Медуза», производство Словакии. И белую футболочку. А что, она правда пропала?
— Стала бы я иначе обо всем этом расспрашивать… — ответила я небрежно и, поблагодарив за информацию, покинула магазин.
Вернувшись в машину, я сразу взяла сотовый и позвонила Мальвине.
— Добрый день, Мальвина Васильевна, — бодро поприветствовала я ее, — это Иванова. Меня сейчас занимает следующее: ваша невестка на прошлой неделе приносила домой покупки в виде темно-синего сарафана с мелкими белыми ирисами, серую ветровку с розовой полосой, серое же трико, черный купальник и зеленые сланцы?
— Нет. Таких вещей я ни разу у нее не видела, — сразу ответила Луговичная. — Обычно, если она что-то новое покупала, всегда мне показывала. Даже пока я не жила у них, просто навещала, Галя любила похвалиться обновками. Так что на этот счет можете не беспокоиться. Ничего подобного в доме не было. А почему вы об этом спросили?
— Так, кое-какая ниточка появилась. Похоже, невестка ваша жива. Но это предположение, подтвержденное лишь косвенными фактами. Не будем торопить события, — и я отключила связь.
Вроде все сходится. Остается только найти ее — эту любительницу детективных романов.
Раскрыв записную книжку, я еще раз набрала номер Валентины Сластниковой. Опять никакого результата. Затем Наташи Родченко. Тут мне повезло.
— Алло, — ответила женщина.
— Здравствуйте. Пригласите, пожалуйста, Наталью.
— Я слушаю.
— Вас беспокоит Иванова Татьяна Александровна, занимающаяся расследованием дела Луговичных. Мы не могли бы с вами встретиться для разговора?
— Но у меня уже были…
— Есть еще некоторые вопросы, — перебила я ее напористым тоном.
Отметив про себя оперативную деятельность Октябрьского отдела, я задумалась, почему так происходит: вроде менты не сидят без дела, ходят туда-сюда, опрашивают всех, протоколы составляют, отпечатки пальцев снимают, а результат в итоге часто нулевой. «Скорее всего потому, — ответила я самой себе, — что зарплата у бюджетников ерундовая, да еще и не всегда вовремя, а альтруистов становится все меньше и меньше».
— Ну, хорошо, зайдите, — оторвал меня от неожиданных размышлений голос Наташи.
Ее я тоже попросила поточнее назвать адрес и покатила в заданном направлении. А по дороге думала, не могла ли Галина Луговичная тайно помириться с Ольгой Черниковой и зависнуть у нее? Сидит, к примеру, на втором этаже в одной из многочисленных спален и кроссворды разгадывает. Но Черникова вела себя естественно. Нужно, как минимум, Ермоловой быть, чтоб так сыграть. Но всяко бывает, богата Русь на таланты-самородки, и не стоит пока Черникову со счетов сбрасывать.
Наташа Родченко оказалась маленькой пухленькой брюнеткой с добродушной улыбкой на лице.
— Проходите, пожалуйста, — пригласила она меня прямиком на кухню.
И правильно. Ведь у нас кухня — святая святых из всех квадратов жилплощади. Это и гостиная, где устраивают небольшие приемы, и рабочий кабинет, и место для учения уроков, а заодно и помещение для приготовления и приема пищи. Курилка опять же где? А телефонные переговоры? Только почему-то чаще всего именно кухню архитекторские умы обделяют метрами. Или сами они все перечисленное проделывают в спальне и потому наш быт им непонятен?
Вот и эта кухня была маленькой. Но очень опрятной. И весело смотрелось то, что ситцевые оконные занавесочки были сшиты из того же материала, что и Наташин домашний халатик. И все в горошек и рюшечки.
— Чаю хотите? — предложила молодая хозяйка и, не дожидаясь ответа, зажгла конфорку под белым эмалированным чайником.
— Спасибо, нет, — пренебрегла я ее гостеприимством. — Лучше расскажите мне о вашей подруге.
Наташа, подперев пышными ягодицами поребрик разделочного стола и скрестив на груди руки, немного удивленно посмотрела на меня.
— Я видела ее последний раз в прошлом месяце, — начала она.
— Нет, я не спрашиваю вас о том, когда вы ее видели последний раз. Я просто хочу услышать ваше мнение о ней, о ее характере, о вашей дружбе, — пояснила я и достала сигареты. — Тут покурить можно?
— Да, конечно, — и она поставила передо мной стеклянную розетку, в каких обычно подают варенье.
— Итак? — поторопила я, прикурив.
— А что именно вас интересует? — снова прильнув к разделочному столу, мило улыбнулась Наташа.
— Все, что вы о ней думаете.
— Ну, не знаю. А что я должна думать?
Эта толстушка начинала действовать мне на нервы. И ее безмятежно-улыбчивое настроение настораживало. С подружкой черт знает что случилось, а она совсем несерьезно настроена.
— Я тоже не знаю, потому и спрашиваю, — внимательно посмотрела я на нее и стала задавать конкретные вопросы.
— Где познакомились? — повторила она за мной. — А мы обе из Аткарска. Все детство там прошло. Я немного раньше в Тарасов переехала. Замуж потому что вышла. Потом она. Учиться тут поступила. Но тоже замуж выскочила, а учебу, дурочка, бросила.
В этот момент из комнаты донесся детский плач.
— Ой, я сейчас, — встрепенулась Наталья и буквально выбежала из кухни.
Не теряя момента, я потушила недокуренную сигарету и пошла за ней. В единственной комнате, помимо прочей мебели, стояла детская кроватка, в ней лежал диатезный младенец, которого Наташа поила водой из бутылочки с соской. Галина явно не могла разместиться в этом тесном семейном гнездышке.
— Какой милый у вас малыш, — сказала я, как того требовал этикет.
Наташа благодарно взглянула на меня:
— Да. Нам уже восемь месяцев.
— Как зовут? — спросила без всякого интереса, подумав лишь о том, почему мамаши чаще всего говорят о возрасте своего отпрыска, приписывая туда и себя? Нам столько-то. Ну, тогда уж — нам двадцать три и восемь месяцев.
— А-а-анечка, — нараспев произнесла Наташа имя ребенка, которого я посчитала мальчиком.
Отложив бутылочку, Наташа взяла погремушку и стала трясти ею перед лицом Анечки. Немного помедлив, девочка потянулась к чудо-игрушке, но вдруг передумала и снова разразилась зычным плачем.
— У нас зубки режутся, — как бы извиняясь передо мной, констатировала факт молодая мама и взяла дочь на руки. Та моментально смолкла и принялась теребить ее нос.
— Понимаю, — кивнула я.
И зубки-то у них тоже вместе режутся. Нет, пожалуй, мне тут больше делать нечего. Родченко слишком занята своими материнскими чувствами, ей не до чужих страстей.
— Да вы присядьте, — показала она взглядом на неприбранную софу, служившую супружеским ложем, и стала ходить по комнате, легонько похлопывая Анечку по попке.
— Значит, говорите, что дружите с Галей давно? — решила я все же продолжить беседу, оставив без внимания предложение присесть на чужое постельное белье.
— Да, давно. Но последнее время мы мало видимся. У всех семьи, свои заботы. А куда же Галя могла деться? — задала вдруг вопрос Наташа, остановившись напротив меня. — Сказали, что ушла из дома. Ее все ищут. Опять, наверное, с мужем поссорилась?
Я поняла, что Родченко не особо проинформировали о случившемся. Наверняка просто прощупали насчет алиби или что-то в этом духе, не сообщая подробностей. Ну и правильно. Зачем ее тревожить? Не дай бог молоко пропадет. Потому-то она так спокойна и улыбчива.
— Возможно. А они часто ссорились? Галя могла из-за этого из дома уйти? — стала я придерживаться заданной линии.
— Ссорились? Да, частенько. Галка мне жаловалась, что муж ей изменяет. И как она все это терпит? Я бы уж давно собрала вещи и уехала домой. Я бы такого не простила своему! — возмущенно заговорила Наташа, автоматически переключаясь на себя и сильнее шлепая ребенка. — Я ему сразу сказала: если что заподозрю, то ни меня, ни Анечки больше не увидишь! Если мы ему не нужны, если он не ценит…
Боже, какая проза. Дамочки с такими рассуждениями меня смертельно утомляют. У них никогда не возникает вопроса, а почему же суженый изменяет? Может, потому, что твоя монотонность и одноликость надоели? Так и хотелось сказать той же Наташе, например: ты вот ребенка красочной погремушкой развлекаешь, чтоб не капризничал. А муженька? Халатиком в горошек? А мужики ведь те же дети. Они разнообразие любят. Так сделай же из себя красочную игрушку. И не одну. Побудь и куколкой, и зайчиком, и даже тигром. Ты мужа любишь, так почему бы не сделать любимому человеку приятное… Ведь это совсем не трудно, да и самой жить веселее будет. Но вслух я всего этого произносить не стала, только быстренько прервала Натальину тираду:
— А вы и Гале советовали поступить так же?
— Конечно! Я не раз ей говорила, что таких мужей нужно немедленно бросать. А то ведь годы идут, застрянешь с таким надолго, потом он все равно тебя бросит ради другой, а ты уж никому не нужна будешь. А пока молодая, найдешь еще свое счастье. Вот она, наверное, к моему совету прислушалась и ушла от него. И правильно сделала!
— А когда вы ей такие советы давали, что она говорила на это?
— А ну ее, — махнула рукой Наташа, оторвавшись от дочкиной попки. — Говорила, что к родителям возвращаться не хочет, там просто деревня, делать нечего, да и в плохих она с ними отношениях. Что профессии не имеет, что работу будет трудно найти. И вообще. Но, думаю, допек он ее все-таки.
— Да, пожалуй, допек, — согласилась я. — А что вы скажете о Вале Сластниковой и Черниковой Ольге? Вы их знаете?
— А что сказать? Ну, подруги они ее. Ольгу я практически не знаю. Галя с ней больше дружила, чем со мной. Да и с Валей тоже. Но я не обижалась. У меня, честно сказать, с рождения Анечки абсолютно другая жизнь началась. Совсем не до посиделок стало. Говорю, виделись с Галкой очень редко в последний год.
Наташа, устав держать довольно упитанного ребенка на руках, попыталась уложить его обратно в кроватку. Попытка не увенчалась успехом. Анечка вновь заголосила.
Кошмар. Смогу ли я когда-нибудь решиться родить? — подумала я, глядя на эту удручающую картину и представляя себя на месте молодой мамаши. Мне ведь тогда тоже нужно будет удерживать возле себя мужа, изображая куколку, зайчика и прочих зверушек, пытаясь быть разной. Выдюжу? Вряд ли. Я лучше его сразу пристрелю, благо и пистолет зарегистрированный имеется. Да, зря я в своих мыслях накинулась на бедную Наташу и ее халатик в горошек. Это только со стороны рассуждать легко.
Только вновь оказавшись на материнских руках, ребенок умолк, и я, воспользовавшись наступившей тишиной, задала последний конкретный вопрос:
— Вы не знаете, могла ли Галина временно пожить у Черниковой или у Сластниковой?
Наташа, сделав задумчивое лицо, вытерла Анечке сопли своей ладонью, затем чмокнула ее в мокрую щечку и сказала, не глядя в мою сторону, а любуясь дочерью:
— Не знаю. Может быть. Хотя… У Вали двухкомнатная квартира, а у Оли целый особняк. Скорее у Черниковой могла остановиться. Да, Анечка? У тети О-о-оли, — засюсюкала Наташа.
— Но они вроде поссорились.
— Правда? — удостоила она меня удивленным взглядом, но тут же отвернулась. — А я и не знала. А мы с Анечкой и не зна-а-али, не зна-а-али.
— Ну, хорошо. Спасибо и извините за беспокойство. — Я почувствовала, что больше не в силах выносить эту обстановку. Да и чего тут еще искать?