Глава 2
Рудик Луговичный. Краса и гордость всей школы. За ним бегали все половозрелые девчонки, а молодняк смотрел на него как на картину. Для мальчиков было честью считаться не то чтобы друзьями, а хотя бы приближенными к его особе.
Высок. Статен. Русоволос. Безукоризненные черты лица, хотя лет в пятнадцать-шестнадцать все подростки мужского пола выглядят не лучшим образом. Кроме внешности, Рудик обладал и некоторым умом. Во всяком случае, учился на «отлично», побеждал на всяческих математических и географических олимпиадах, и ни одно спортивное мероприятие не обходилось без его участия, причем как претендента на первое место. И он не был маменькиным сынком и занудой. Короче, весь набор положительных качеств.
Но! Вот всегда найдется это противное «но». Луговичный был жутким эгоистом, влюбленным лишь в себя. Из-за этого он часто вступал в конфликты с учителями, и потом ему приходилось отвечать у доски на кучу дополнительных вопросов, чтоб заработать пятерку. Он никак не мог выбрать среди своих обожательниц достойную его, не имел постоянного друга, так как вечно ссорился из-за мелочей, и поэтому, в сущности, оставался одиноким, несчастным и всеми непонятым.
В конце концов Рудика угораздило влюбиться — насколько он вообще способен был на это чувство — именно в меня, в ту, которая, в отличие от большинства, практически не обращала на него внимания. А была влюблена в Сереженьку Зинченко. Внешне тот был зауряден, но вот внутренне… Мне казалось, что в нем заложена какая-то необыкновенная тайна. Что он — граф Монте-Кристо или по меньшей мере капитан Немо. Только вот Зинченко плевать хотел на мои страстные взгляды и томные вздохи. Да и вообще, видимо, для любви еще не созрел.
Перепробовав все возможные дамские уловки, я уж было отчаялась заполучить его в бойфренды, но тут мне пришла в голову отчаянная идея. Я стала отвечать взаимностью на ухаживания Луговичного. На переменах мы ходили с ним за ручку по школьным коридорам, целовались на заднем дворе. Причем скрываясь от учителей, но не таясь от однокашников. Мы убегали с уроков в кино, рассказывая потом завистникам сюжет, и даже катались в городском парке на лодке. Но Рудик оставался верен себе. Я и сейчас помню, как он небрежным жестом скинул рубашку, обнажив торс, налег на весла и стал любоваться своими играющими на груди мышцами. Были и другие подробные моменты. И вообще иногда заглядывая мне в глаза, он видел лишь свое отражение.
Это самолюбование Рудика вызывало во мне жуткое раздражение, чуть ли не до тошноты. Но я терпела. Терпела только из-за Зинченко, который теперь действительно стал меня замечать. А как же! Что это за красавица такая, которая покорила сердце школьного кумира?
Этим я быстренько воспользовалась и, естественно, без сожаления переметнулась к нему. Но, как впоследствии оказалось, Сереженька не был ни Монте-Кристо, ни Немо, ни даже Маугли. Он оказался Беликовым. А чеховский «Человек в футляре» — вовсе не герой моего романа. Так что с ним у меня тоже ничего серьезного не получилось.
Да и не о нем сейчас надо думать. Думать надо о Луговичном. И чем больше я о нем думала, вспоминая черты его характера, тем больше приходила к мнению, что он не способен на убийство. Когда я его бросила, он впал в долгую депрессию. И вообще, как я помню, если у Рудольфа что-то не складывалось, его реакцией было полное уныние, но никак не ярость. Он мог покапризничать, мог топнуть ножкой, обидеться, но не более того.
Так что, скорее всего, его подставили. Но милиционеры только в кино запросто решают сложные задачки, в жизни все гораздо проще: алиби нет, кровь на твоей одежде и в твоей машине — ты и убил, а труп на свалку свез. И нечего нам мозги пудрить, у нас и без того дел хватает. Одной только писанины на восемь суток из-за тебя. Вот и весь разговор. А если недоволен, ищи адвоката. Пусть он твои проблемы решает. Нам бы поскорее «галочку» отработать и дальше в бой.
Помогу я тебе, Рудик. Виновата перед тобой немножко, так что, видно, пришло время отвечать за свое маленькое полудетское предательство. При другом раскладе ни за что не пошла бы на компромисс, не стала бы с этим мерзким Миющенко связываться.
— Да? — ответила я на телефонный звонок, быстро выплыв из тумана воспоминаний.
— Здравствуйте, — прошелестел тихий женский голос. — Как бы мне услышать Иванову Татьяну Александровну?
— Довольно просто. Вы ее уже слышите.
— А-а. Это вас беспокоит Луговичная Мальвина Васильевна.
— Вы меня совсем не беспокоите. Я вас внимательно слушаю.
— Дело в том, — сделав некоторую паузу, выдохнула мама Рудика, — что мне посоветовали обратиться к вам, — снова пауза, и я промолчала, давая ей как следует собраться с мыслями. — У меня такое дело… такое… — женщина всхлипнула и часто задышала.
— Да вы не волнуйтесь. Вас где устроит встреча, на моей территории или на вашей? — пришла я ей на помощь.
— Ну-у… если это возможно, то, конечно, было бы лучше, если бы вы приехали ко мне. Я так ужасно себя чувствую, — благодарно пролепетала Мальвина Васильевна.
— Хорошо. Говорите ваш адрес, — быстро ответила я, дабы она не успела окончательно разреветься.
Луговичная назвала совсем не тот адрес, по которому они жили прежде. Что ж, не удивительно, все-таки больше десяти лет прошло с тех пор, когда я последний раз видела Рудольфа. Слышала, правда, как-то от кого-то что-то про него, да и то не запомнила, поскольку не особо интересовалась.
— Вот и замечательно. Вы сейчас дома?
— Да.
— Я уже еду. На подъездной двери код есть у вас?
— Ой, конечно! Совсем забыла сказать. Сто восемьдесят девять. Так я жду?
— Обязательно.
Через двадцать минут я уже была у Луговичной. Нельзя сказать, что она сильно изменилась. Те же вытравленные, почти белые волосы, собранные сзади в пучок, та же худоба. Только вот глубокие мрачные складки возле рта да синяки под глазами выдавали ее теперешнее горестное положение. Меня же Мальвина Васильевна не знала — у нас с Рудиком не так далеко зашли отношения, чтобы представлять друг друга своим родителям.
— Добрый день, — поприветствовала я ее и тут же сообразила, что ляпнула глупость.
— Здравствуйте, проходите, пожалуйста, — сделала она вялый жест.
Мы расположились в просторном зале. Она — на диване, я — в кресле. Надо заметить, что ее квартира впечатляла. Пока шли по коридору, я определила четырехкомнатную секцию последней серии. А это значит: шестнадцатиметровая кухня, семь квадратов ванная и прочие излишества. Да и обстановка не оставляла желать лучшего — все «евро», все «стандарт».
— Ну, рассказывайте, Мальвина Васильевна, — обратилась я к ней и сделала выжидательно-сочувственную мину.
— Беда у нас в семье, Татьяна Александровна. Только на вас вся надежда, — покачала головой Луговичная и стала рассматривать свои ногти.
— Итак? — поторопила я ее.
— Сына моего в убийстве жены подозревают, — не поднимая припухших век, отреагировала она. — Но я уверена, он этого не делал. — Крупная слеза капнула ей на запястье, и она замолчала.
— Мальвина Васильевна, — проникновенно заговорила я, — милая, успокойтесь. Давайте все по порядку, не упуская ничего. А я по ходу вопросы задавать буду. Время-то идет. А это не в нашу пользу.
— Да, конечно, — виновато взглянула она на меня. — В общем, в тот день я у сестры ночевала…
— В какой день?
— А, ну да… Простите. Я понимаю. Десятого июля. С субботы на воскресенье. Но живу я пока здесь. С ними. И вот утром, позавчера прихо…
— Минуточку, Мальвина Васильевна. С кем «с ними «вы живете?
— Ну, я сдала свою квартиру и вступила в строящийся кооператив. Мне так Рудик посоветовал. Сын, — пояснила она. Теперь в ее голосе почувствовалось больше твердости. — И сказал, чтобы я пока пожила у него. То есть с ним и его женой. Я уступила его просьбе. Но не ради себя, а ради будущих внуков, так как им потом…
— Понимаю, — хорошо маскируя нарастающее раздражение, кивнула я. — Так вы ночевали у сестры?
— Да. Долго засиделась там, позвонила Рудику предупредить, что останусь. Трубку, правда, Галина взяла — моя невестка. Его жена то бишь, — старалась она доходчивее объяснять, я учтиво склонила голову в знак понимания. — А когда утром вернулась, то…
— Во сколько, не помните точно?
— В половине девятого. Хотела успеть завтраком их накормить. Они по выходным долго спят. Галина-то всегда, она не работала никогда, — отпустила Луговичная шпильку в адрес снохи, и я сразу определила их отношения, — а вот Рудик отсыпался по праву. Так вот, захожу домой, иду сразу на кухню с сумками и вдруг поскальзываюсь на чем-то. Смотрю, похоже на кровь! — Она в ужасе округлила глаза и прижала руку к сердцу, вновь переживая минувшее событие. — Бросаю сумки и бегу к Рудику в спальню. Стучу — молчат. Сама вошла, а он спит как ни в чем не бывало. Но один. Галины нет. «Сынок, — говорю, — у вас все в порядке?» Он мне сонным голосом отвечает, что да. «А Галочка, — спрашиваю, — где?» Он говорит: «В другой комнате». Ну, такое у них частенько бывало. Поскандалят немного и разбегаются по разным спальням.
— А из-за чего они скандалили?
— Да, господи, — энергично махнула она рукой, — милые бранятся — только тешатся. Мало ли? Из-за ерунды всякой.
Было заметно, что тут Луговичная явно фальшивит. Почему вот только Миющенко не сказал, что она при всем присутствовала? Хотя известно, юристы матерей за свидетелей не считают, полагая, что мать однозначно дитя выгораживать станет. Но ведь не всегда. А я, в отличие от государственных следователей, к показаниям кровных родственников отношусь с особым вниманием. Часто по их лицам и жестам можно определить, врут они или говорят правду. Мне в работе это очень помогает.
— Ну ладно, давайте дальше, — сказала я, решив, что об этом поговорю с Рудольфом. — Кстати, когда вы к сестре уходили, Галина дома была?
— Дома, дома. А ушла я в семь вечера, — подтвердила она и продолжила: — Ну, я в другую комнату. Галины там нет. В ванную заглянула, а там… Ужас! Все полы в крови! — снова прижала Мальвина руку к груди. — Я скорее Рудика будить. Он вскочил, ничего не поймет. Мы милицию вызвали. А они… — бедная женщина снова всхлипнула, — а они давай по дому шарить. И в стиральной машине рубашку сына нашли. А на ней тоже кровь. На манжете и на середине, — указала она на свой живот, — вот тут примерно. Ну и сразу забрали его! Вы представляете? — и Мальвина Васильевна стала содрогаться в рыданиях.
Я поняла, что, кроме истерики, сейчас она уже ни на что не способна, и пошла на кухню налить ей воды. Гора посуды в раковине смотрелась нелепым грязным пятном посреди белизны мебели и стен. Судя по всему, посуду Мальвина Васильевна так и не удосужилась помыть с того злополучного воскресенья. Почти бесшумно работал кондиционер. Тут было даже холодно.
Вручив ей стакан, я попросила разрешения немного осмотреть квартиру.
— Да-да, — проговорила она, стукнув зубами о стекло, и жадно припала к воде.
Однако следов крови уже нигде не было. Ни в коридоре, ни в ванной. Лучше б она посуду помыла, чем полы, с досадой посетовала я про себя и остановила взгляд на стиральной машине фирмы «Бош». Итак: фронтальная загрузка белья, то есть окошечко-иллюминатор прекрасно просматривается прямо с порога. Сейчас внутри ничего нет. Я присела и открыла дверцу. О, пардон! Пара грязных мужских носков. Недавно с ними тут соседствовала рубашка Рудольфа. И я почему-то была абсолютно уверена, что положена она была кровавыми пятнами к стеклу. Чтобы сразу заметили. Поднявшись, я огляделась вокруг. На стеклянных полочках всевозможные средства мужской и женской гигиены. Разумеется, не отечественные. Станки для бритья «Жилетт». Один Рудика, другой его супруги — с широкой плоской ручкой, куда заливается специальная жидкость. Очень удобно ноги брить. А вот что тут делает упаковочка лезвий Вилкинсон? Я взяла ее, открыла и пересчитала лезвия. Четыре. А написано, что пять. Где, интересно, еще одно? Кстати, и станка, куда подходили бы эти лезвия, нигде на полках не нашлось.
Спальня супругов, как и все остальное в квартире, выглядела шикарно. Только огромная кровать не была убрана. Шелковое вышитое покрывало было откинуто на сторону, на которой явно никто не спал, а на одной из пухлых подушек, затянутых в шелковые же голубые наволочки, так и осталась вмятина от головы моего школьного друга.
Осмотр следующей комнаты сразу навел на мысль, что она Мальвинина. Все аккуратно прибрано, возле полутораспальной кровати, застеленной плюшевым китайским пледом, тумбочка из орехового дерева, на ней кроме затейливой бронзовой лампы корвалол, валидол и очки. Особого интереса у меня тут не возникло.
А вот и комната, где, по словам Рудольфа, провела ночь без вести и при странных обстоятельствах пропавшая Галина Луговичная. Разложенный велюровый диван, постельное белье опять же шелковое, подушка одна, на полу ковер с длинным ворсом, на нем валяется сложенная вчетверо газета и, далеко один от другого, розовые тапочки с отделкой из крашеного меха песца.
Я подняла газету. Наша местная «Кому что», сплошные объявления и реклама. Перегнута на странице под заголовком «Аренда дач и садовых участков», ниже — рубрика «Куплю». Зачем она понадобилась Галине? Я бросила газету «на место», на пол, и вернулась к Мальвине Васильевне.
Она уже успокоилась и снова рассматривала свои ногти. При моем появлении мать Рудика с какой-то надеждой заглянула мне в глаза, словно спрашивала: «Так вы нашли убийцу?»
— Вы говорили, что оперативники произвели у вас обыск. Но я почему-то не вижу следов их деятельности, — сказала я, стоя у порога.
— Я немного прибрала за ними. А было как Мамай прошел. Орудие убийства искали. Из дома все ножи унесли, хлеб отрезать нечем! Все ящики выдвинуты, все высыпано, перевернуто… Страшно смотреть. Я просто напихала все обратно, даже не раскладывая, и кровь замыла. А к Рудику меня так и не пускают, — вдруг пожаловалась Луговичная, посчитав, видимо, что за эти труды ей немедленно должны были дать свидание с сыном.
— А что же кровати не застелили? — поинтересовалась я и присела на край дивана недалеко от Мальвины Васильевны, отметив про себя, что о хлебном ноже ей ничего пока не сказали. Тайна следствия!
— Кровати? Не знаю, — слегка пожала она плечами, как бы удивляясь самой себе. — Руки, наверное, не дошли. Я ведь как сомнамбула сейчас. Даже есть ничего не могу. Только чай и кофе пью. А вы, может, хотите чего? Кофе сварить вам? — спохватилась она, привставая.
— Нет, спасибо, — живо отказалась я, остановив ее. — Лучше скажите, чего не хватает из вещей Галины? То есть в чем она могла быть на момент исчезновения? И не пропало ли чего ценного из квартиры?
— А это мы с Рудиком уже определили. Нет только ее домашнего халатика. А вещи все целы, я Галин гардероб хорошо знаю, и золото ее все на месте, и деньги, и ценности, и оба паспорта. Наш и заграничный, — пояснила она о документах. — Милиции все так и сказали. Нас уже спрашивали.
— Какой был халатик?
— А розовенький такой. Пеньюар скорее. Из тонкого батиста, почти прозрачный, длинный, расклешенный, на вороте выпуклые белые розочки, — с удовольствием стала описывать Луговичная, жестами демонстрируя на себе фасон. — Дорогой, кстати. Фирмы «Шанель». Галя вообще покупала себе только дорогие вещи. Исключительно в магазине «Фламинго».
— А чем занимается ваш сын? — спросила я, не упустив тот факт, что Мальвина Васильевна говорит о Галине в прошедшем времени. Почему такие скоротечные выводы? Ведь тело-то еще не найдено. Может, и жива она пока?
— Ой, — слабо улыбнулась она, — Рудик у меня молодец. У него своя хлебопекарня и несколько магазинов от нее. Хлеб просто изумительный! А какая сдоба! Отбоя от покупателей нет.
— Бизнес, стало быть, процветает. Хорошо. А где в тот день, а вернее, в ту ночь находилась его машина?
— Во дворе под окнами. Рудик редко в гараж ее ставит, на ней же сигнализация хорошая установлена.
Я поняла, что о следах крови, найденных в багажнике, Луговичная тоже ничего не знает.
— Так. А ключи от квартиры из вас никто не терял в последнее время?
— Нет. Никто, — отрицательно покачала она головой. — Было как-то в прошлом году — Галочка теряла, но Рудик сразу слесаря вызвал, и новый замок врезали.
— А сейчас все ключи на месте?
Мальвина Васильевна посмотрела на меня подозрительно, затем вышла в коридор и вернулась с дамской сумочкой.
— Милиционеры тут тоже порылись, но… — рассматривая содержимое сумочки, недовольно пробурчала она. — Да, ключи Галины на месте. Хотя…
Она снова удалилась. Через минуту вернулась, держа в руке еще два комплекта ключей. Свои и сына.
— Вот. Все в порядке.
— А когда вы домой возвратились от сестры, дверь заперта была?
— Да. Заперта. Только на один замок, который запирать не надо. Он сам защелкивается.
— Так, ладно. Теперь о другом: сколько ваш сын состоит в браке с Галиной? Какой возраст у него, у нее, и вообще — немного о них, — попросила я, естественно, не из собственного любопытства.
— Поженились четыре года назад. Познакомились случайно на улице — Рудик Галю до института подвез. Повстречались несколько месяцев, она забеременела. Потом выкидыш произошел. Галя из Аткарска, приехала сюда учиться. Ей сейчас двадцать четыре. Институт потом бросила, пять месяцев только проучилась. Но работать не пошла. А зачем? Рудик же ее и так обеспечивал полностью, — с явным презрением к снохе повествовала Мальвина. — А сыну моему сейчас двадцать семь. Скоро двадцать восемь будет. Двадцатого августа. И чего он только нашел в ней? — уже не скрывая своего отношения к невестке, фыркнула она.
— Значит, родители Галины в Аткарске живут? — быстро сменила я тему, грозящую перерасти в эпопею.
— Да, там, — последовал сухой ответ.
— Вы им уже сообщили о случившемся?
— Я… Ох, нет, — немного смягчилась она. — У меня духу не хватает. Но это, кажется, уже милиционеры сделали.
— А скажите, есть ли у вас фотографии вашей невестки?
— Да целый альбом! И не один, — снова повысив тон, отозвалась Луговичная и твердой походкой вышла из комнаты.
Вернулась она, держа в подрагивающей руке два тонких альбомчика, и протянула мне. Первый был свадебный. Галина была недурна собой, особенно в подвенечном наряде. Миниатюрная, светло-русые волосы уложены в замысловатую прическу, большие голубые глаза, губки бантиком. Смазливое личико. Но все же она бледно смотрелась на фоне жениха. Рудольф Луговичный, как всегда, блистал во всей своей красе.
Я невольно опять задумалась о прошлом. И чего я замуж за него не пошла? Сейчас жила бы припеваючи, не работая, на полном довольствии в роскошной квартире. А смогла бы? Нет. Не для меня диванная безмятежная жизнь и самовлюбленный муж, у которого я сижу на шее. Не очень-то легко, наверное, было Галочке. Было… Вот и я туда же.
— Вы мне пока, Мальвина Васильевна, об их друзьях общих расскажите, — сказала я, листая страницы, — о подружках Галины, с кем она общалась, расскажите. Были ли у них враги? Особенно — у вашего сына.
Луговичная вспоминала долго и подробно. Я за это время успела внимательно просмотреть и второй альбом, выбрала пару фотографий Галины, чтобы забрать с собой. Мучительно захотелось курить.
— Вы не возражаете, если я закурю? — беспардонно прервала я красочное описание шестого знакомого Рудольфа.
— А, конечно. Только, может, на кухню пойдем? У нас никто не курит, а там вытяжка есть, — немного смущенно пробормотала Мальвина. — Я заодно и кофейку сварю.
— Теперь не возражаю.
Попивая горячий кофе и с наслаждением затягиваясь «Мальборо», я дослушала излияния Луговичной, из коих выходило, что все вокруг если и не враги, то просто свиньи. Только троих она удостоила похвалы: Валю Сластникову — подругу Галины, Александра Лумельского — друга Рудика с институтской скамьи и собственного племянника Олега. Правда, Рудольф общался с двоюродным братом не более двух раз в год.
Я же сделала из этого собственные выводы: записанные в фавориты люди льстили семейству Луговичных, что семейство несомненно ценило. Это я помню еще со школы, по поведению Рудика. Возможно, именно мать привила ему излишние амбиции, которые мешали парню полноценно жить.
В завершение разговора я спросила:
— А вы-то что сами по этому поводу думаете, Мальвина Васильевна? Как вы считаете, что произошло?
Она печально вздохнула, обреченно пожала плечами и почесала мизинцем кончик носа.
— Даже и не знаю. Может, кто-то приходил утром, пока Рудик спал? Галя открыла, и ее убили. А потом тело увезли. Возможно же такое? — и она вопросительно взглянула на меня.
— Вполне, — успокоила я ее. — Это мог быть любой из завистников вашего сына. А их у него, по вашим словам, по меньшей мере человек десять.
— Вот-вот, — живо ухватилась она за предложенную версию, не уловив иронии в моих словах, — я тоже так думаю. Вы уж, пожалуйста, помогите нам, Татьяна Александровна. Очень вас прошу. Мы за все заплатим, расценки ваши знаем.
— А кто вам посоветовал ко мне обратиться? — внутренне улыбнувшись, спросила я.
— Ну… — перевела взгляд Мальвина на свои ногти, изящно прогнув пальчики, — я бы не хотела говорить. С меня взяли слово. Но если вы настаиваете…
— Нет, не настаиваю. Этот секрет можете оставить при себе. Ничего страшного. Ладно, если мне что еще понадобится, я вам позвоню.
— Конечно, конечно.
Мальвина Васильевна вручила мне задаток, на том мы и распрощались.
