Глава 9
Шок — великое дело. Главное не дать преступнику опомниться, а взять и с размаху опрокинуть на него ушат холодной воды. Пока опомнится, он уже у меня в кармане. Психическая атака — я так это называю.
— Я все про вас знаю, — решительно сказала я, когда захлопнулась дверца автомобиля.
Он молча смотрел на меня во все глаза, и я всеми фибрами почувствовала, как он внутренне напрягся.
— Вы убили Таню Гаврилову. Под ее ногтями…
Я изложила ему все, что доказывает его причастность к делу.
— Состав крови у вас очень редко встречающийся, так что вам отвертеться не удастся.
Я решила напугать его еще больше и продолжала:
— Вы посылали письма, в которых угрожали похитить и изнасиловать невинных девчонок. И многие вам платили, не понимая, что делают только хуже для своего ребенка. Танина нелепая смерть это подтверждает. А потом вы убили старуху, которая каким-то образом узнала про ваш бизнес.
Тут я немного перегнула палку, пошла ва-банк. Я хорошо знаю психологию преступника — доводилось изучать в юридическом институте. К тому же я в свое время собиралась на психологический факультет и активно готовилась, зачитываясь трудами известных психологов.
Так вот, когда на преступника «повесишь» не только его деяния, но и деяния других и при этом назовешь неоспоримые улики, он предпочтет сознаться в содеянном, лишь бы всех собак не повесили. В том, что некоторые «собаки» были лишними, я была почти уверена. Но главное не дать ему опомниться:
— А кроме того, оперативники нашли презерватив. Будет проведена спермограмма.
— Они не могли его найти, — одними губами прошелестел Роман Николаевич. Но на пленке моего высокочувствительного магнитофона, лежавшего в бардачке — неужели я об этом не позабочусь? — запись будет вполне приличной. Теперь ему не удастся отвертеться. Слово — не воробей.
— В ваших интересах рассказать все как было по доброй воле.
Слезы покатились у него из глаз, он закрыл их руками. Слезы катились, просачиваясь между пальцами, и капали на брюки.
— Вся моя жизнь пошла кувырком. Вся моя жизнь. Боже мой…
— Хватит бабских истерик. Вы сами выбрали свою судьбу. На остальных новоявленных пятерочниц еще предстоит открыть глаза ваших коллег.
— Только не это, Татьяна Александровна! Только не это! Ни с кем больше ничего не было, только с Таней. Но она сама этого захотела.
Ага, значит, она виновата. Глупая ветреная девчонка, а он, взрослый мужчина, ни при чем! Он беленький и пушистенький.
— Я прошу вас, не надо говорить ничего коллегам хотя бы сейчас. Я вам все расскажу. Все.
Ну и что изменится, если коллеги узнают о его преступлении часом или днем позже?
— Она сама назначила мне свидание в тот вечер. А потом, когда… Словом, она потребовала денег. Пятьсот долларов. И пригрозила, что все расскажет матери. Я не мог этого допустить. И не мог допустить, чтобы распалась моя семья. А денег у меня нет. Откуда у простого учителя могут быть такие деньги? Уговоры на нее не подействовали… Ну, войдите в мое положение.
Мне стало так мерзко, так противно на душе, что ком к горлу подкатил, казалось, еще секунда, и меня вырвет.
— Вы не простой учитель, — с нескрываемым отвращением сказала я. — Вы — шантажист и убийца.
— Я никого не шантажировал, Татьяна Александровна. Таня Гаврилова — величайшая ошибка в моей жизни.
Я невольно зло усмехнулась:
— Слишком дорого ей обошлась ваша ошибка. Она стоила девочке жизни. Думаю, вам необходимо поставить администрацию школы в известность, что уроки проводить вы больше не можете, потом пойдете в милицию и сделаете добровольное признание. Вам зачтется.
Я поверила, что к шантажу он не причастен. Несуразности и несостыковки даже Ленка заметила. Отпечатки пальцев, снятые с трубки, надеюсь, расставят окончательно все точки над «и». А значит, как я уже говорила, все надо начинать сначала. С нуля. А Романа Николаевича я должна под белы рученьки доставить в отделение к полковнику Григорьеву. Вот уж он порадуется! Хоть одним «глухарем» меньше станет.
Честно говоря, мне жутко не хотелось ехать с Динамитом в одной машине. Это все равно что находиться в грязной квартире, кишащей тараканами.
Но частный детектив, хоть и живет по своим собственным законам, все же основных законов нашего государства должен придерживаться. Добросовестный детектив, я имею в виду.
Пусть читатель не сочтет меня тщеславной и глуповатой, я отношу себя именно к таким. Это не только мое личное мнение, это мнение моих многочисленных благодарных клиентов, которых я в свое время вытащила из неприятностей и помогла чем могла.
— Короче, так, любезный Роман Николаевич, сейчас вы идете, как я уже сказала, отпрашиваетесь с уроков, и мы с вами едем в отделение. Я жду вас здесь, в салоне автомобиля.
Он кивнул, вылез из машины и тяжелой, шаркающей походкой мгновенно постаревшего человека поплелся в здание школы.
Пару минут я ждала спокойно. И вдруг меня словно что-то кольнуло. Возникла такая смутная, совершенно непонятная тревога. Не знаю, бывает ли так у других, когда на одно, совершенно неуловимое мгновенье вас ослепляет озарение. Вы вдруг отчетливо видите какую-то картину и еще не понимаете, что стряслось, но совершенно уверены, что это когда-то уже было. И сразу жуткая, непонятная тоска мохнатой лапой больно сдавливает ваше сердце.
Именно в этот момент из широко раскрытого окна школы на втором этаже вырвался дикий, душераздирающий вопль, похожий на рычанье огромного по размерам раненого чудовища. Вслед за ним истеричный женский визг. К нему присоединился вопль еще одной женщины. И тут уж вся школа загудела, как потревоженный улей.
Что это там у них произошло? — невольно пронеслось в голове. И тут же я ответила сама себе: кажется, что-то ужасное. Надо скорее узнать! Я выскочила из машины.
Я мчалась по лестнице, попав в лавинообразный поток школьников, которые почему-то неслись в одном направлении.
— «Скорую» вызывайте, «Скорую»! Света, позвони быстро в «Скорую»! — свесившись через перила, кричала молодая учительница.
Дверь Ленкиного кабинета была распахнута настежь, но ее самой не было видно. Я быстрым шагом направилась в кабинет Динамита.
Кое-как растолкав любопытных школьников и преподавателей, я с трудом протиснулась в кабинет.
На полу посредине класса лежал Роман Николаевич. Глаза его закатились, в уголках приоткрытого рта скопилась бурая пена.
— Что произошло? — обратилась я к собравшимся, бросившись к пострадавшему. Взяв его запястье, я с величайшим трудом прощупала пульс. Слегка нажимаю, и пульс тут же исчезает. Наполняемости нет. Плохой симптом, малообнадеживающий.
Из толпы отделилась рыдающая учительница:
— Татьяна Александровна, он вошел ко мне в кабинет и попросил соляную кислоту. Сказал, что ему надо припаять что-то в транзисторе. И я дала. Разве я знала, что он собрался ее выпить?! О господи!
Завучиха обняла ее за плечи и попыталась успокоить:
— Руфина Валерьевна, успокойтесь. Этого же никто не мог знать.
Поражаюсь, честное слово! Мало того, что он жил столь недостойно, так он себе еще и смерть выбрал такую, какую, на мой взгляд, могла выбрать только женщина. Не мужское это дело — кислоту хлебать. Уж лучше бы из окна выбросился.
А может быть, испивая кубок смерти, он таил надежду все-таки остаться в живых? Как ни фигова жизнь в его ситуации, жить все равно хорошо?
За окном раздалась сирена «Скорой».
Я начала вытеснять столпившийся в классе народ в коридор.
— Пожалуйста, разойдитесь. Здесь вам не цирк.
— Где больной? — высокий субтильный врач с тонкими чертами лица протиснулся в кабинет. — Разойдитесь немедленно! Не мешайте работать! Миш, давайте носилки сюда.
— Он будет жить? — продолжала рыдать несчастная учительница химии, чувствовавшая себя виноватой во всех смертных грехах.
— Ничего хорошего обещать не могу. Мы не боги, — отрезал доктор и склонился над физиком.
Мои магические двенадцатигранники, предсказав опасность обмануться в ожиданиях, очень смягчили удар, предназначенный мне судьбой, мало того, что Роман Николаевич оказался хоть и мерзким, но не совсем тем типом, поисками которого я активно занималась уже третьи сутки, так еще и такой финт с кислотой не могли заранее предсказать. Ну, могли хоть про «чью-то раннюю смерть» заикнуться, я бы наготове была… Но, увы, те мгновения, что прожиты, никто не в силах повернуть вспять.
* * *
Когда Огурцова увезли, я отправилась к полковнику Григорьеву.
— А-а, Танечка! Надеюсь, что больше никто не получил угрожающего письма? — голос Сан Саныча звучал немного насмешливо.
— Это вам должно быть лучше известно, чем мне. Меня не каждый нанять сможет, а к вам все сразу же бегут со своими несчастьями, — в тон ему съязвила я.
Полковник улыбнулся и почти ласково назвал меня «ершистой».
— Вы, конечно, по поводу отпечатков?
Я кивнула, не решаясь сразу рассказать, как лихо лопухнулась.
— Ну что вам сказать? Ничего хорошего, собственно говоря. Во-первых, все они расплывчатые. Их трудно использовать для идентификации. А во-вторых, в картотеке ни одни из них не значатся. Вот так.
— Что ж, — пожала я плечами, — нулевой результат — тоже результат. А у меня для вас тоже новости имеются.
— Хорошие или плохие? — Григорьев опустил кипятильник в банку с водой и включил его в розетку. — Сейчас мы с вами чаю сообразим.
— Я, вообще-то, пожевать бы чего-нибудь не отказалась. Дома позавтракать не успела, — чистосердечно призналась я. — Ребят никого послать в магазинчик нельзя? Хоть булочку купить.
— Да у меня пирожки с капустой есть.
Он выдвинул ящик стола, достал полиэтиленовый пакет.
— Угощайтесь, Таня.
Я не спеша откусила пирожок и выдала:
— Я вычислила убийцу Тани Гавриловой.
— Да?! Замечательно. И кто же он?
— Динамит.
— Динамит?! — полковник недоуменно посмотрел на меня.
— Учитель физики пятой школы, как его там прозвали, Физик-Шизик-Динамит.
Как только я произнесла священное слово «учитель», Сан Саныч сразу настроился на скептический лад:
— И у вас, конечно, имеется достаточно доказательств, чтобы привлечь его?
— Есть. Гемограмма [1] Огурцова, а на пленке запись его голоса. Этот доморощенный Песталоцци, взявший на вооружение педагогику сотрудничества, так досотрудничался с ученицей, что у нее появилось желание его пошантажировать. Чтобы денег на компьютер хватило.
— Какой компьютер? Ты что такое говоришь? — полковник от возмущения перешел на «ты». — Давай все по порядку.
— Сначала послушайте вот это.
Я поднялась и выдернула из розетки кипятильник, извлекла из полиэтиленового пакета портативный магнитофон, включив его.
Григорьев даже про чай забыл. Он схватил телефонную трубку, но я его остановила жестом:
— Он сейчас в реанимации.
— ?..
— Я отпустила Романа Николаевича буквально на минутку, чтобы он отпросился с уроков. Намеревалась его привезти к вам для оформления явки с повинной, а он в это время успел раздобыть и выпить соляную кислоту.
— Едрен корень! Какая самоуверенность! Чисто женская! Да тебя выпороть мало!
Все теплые слова, которые мне еще довелось услышать от Григорьева, я терпеливо выслушала. Что ж, заслужила.
Можно было бы, конечно, повернуться, хлопнуть дверью. Но у меня был свой корыстный интерес. Я придумала еще кое-что, осуществить же идею самой — слишком долгая история, а Григорьеву — раз плюнуть.
— Сан Саныч, у меня еще одна просьба. Надо бы сделать запрос в паспортный стол и выяснить, кто переселился в этот дом, в турищевский то есть, приблизительно три года назад. Именно три года назад в Центральном районе действовал тот же шантажист.
— Опять непоколебимая уверенность, — усмехнулся Григорьев.
— Не каждый день, согласитесь, встречаются шантажисты, которые требуют со своих «подопечных» смехотворные суммы.
Григорьев поднял руки вверх, словно собрался сдаваться:
— Согласен. Железная логика.
* * *
Я взглянула на часы и горестно вздохнула: обеда мне сегодня не видать как своих ушей. Времени оставалось в обрез — только заехать за Алинкой и мчаться с ней на кладбище.
Но вот в удовольствии кинуть кости я себе отказать не могла. Мне хотелось узнать, сумею ли я завершить сегодня это, пардон, тухлое дело?
13+30+10 — «Держите под контролем свое настроение».
Если кости советуют держать настроение под контролем, то вряд ли стоит сегодня ждать положительных результатов. Жаль. Но ничего, пробьемся. Не в первый раз.
Я набрала номер Свеклы и договорилась с ним о встрече прямо у дома Антонины Васильевны Истоминой. На минутку заскочила домой и прихватила видеокамеру. Она мне пригодится. На кладбище соберется пусть и небольшое, но определенное количество народу. Вполне может прийти и убийца.
Словом, я решила записать церемонию похорон, а потом просмотреть и попытаться методом научного тыка хотя бы наметить нового подозреваемого. А уж потом взяться за разработку.
Ну и денек сегодня! Слава богу, хоть Алинке ничего объяснять не придется: это сделал Игорь. Если бы еще и эта неприятная миссия, то мои дамские силы точно бы кончились. Вообще не люблю приносить печальные вести — я слишком эмоциональна и переживаю, когда незаслуженно страдают хорошие люди. А уж дети тем более.
Когда я подъехала к дому, машина Свеклы уже стояла во дворе под раскидистым каштаном, который только начинал распускаться.
Свекла, завидев меня, вышел из машины:
— Привет, Танюх. Ну как твои дела? Разгребла маленько свою кучу-малу?
— А-а! — Я безнадежно махнула рукой.
— Ну а как «Шефеде»? Ведь это он? Я прав?
Я иронически покачала головой:
— Нет. Шурбанов со своим охранником тут вовсе ни при чем, но ты мне подал идею, и я нашла «Шефеде».
Васька тут же возгордился своим незаурядным умом, тем, что и он не лыком шит, как говорится, и даже может давать полезные советы столь известному детективу, как Таня Иванова.
Однако не удержался: надо же полюбопытствовать, какой из его советов оказался мудрым, чтоб и в другой раз показать себя с лучшей стороны.
— Какого-нибудь Шарапова Федора надыбала, что ли?
— Нет. Но с аббревиатурой ты оказался прав.
Слово «аббревиатура» оказалась не только невоспроизводимым для Свеклы, но и совершенно непонятным. Однако он и виду не подал. Покашлял и спросил:
— Ну где объект-то? Может, подняться стоит?
— Подымись. Что-то они и впрямь долго возятся.
* * *
— Алинка, возьми кофточку, возьми, на кладбище небось ветер, — раздался из подъезда голос не в меру заботливой Антонины Васильевны.
Я не стала с ней спорить и взяла из рук Ленкиной мамы пуховую Алинкину кофточку.
— С богом, — проговорила добрая женщина и перекрестила нас, когда мы направились к автомобилям.
— Алина, ты поедешь с Василием Петровичем. Он будет с тобой рядом все время. Старайся от него не отходить.
— Теть Тань, а может, мне лучше в вашей машине поехать? — Алинка чувствовала себя не совсем уютно в компании Свеклы, но я считала, что за тонированными стеклами Васькиной «девятки» девочке будет гораздо безопаснее.
— Нет, малышка, — я погладила ее по голове, — так надо. Понимаешь? Но скоро все это кончится. Я тебе обещаю.
* * *
Мы отправились к Гусевым-Турищевым. Уже почти около их дома я вдруг увидела Мишку, шагавшего по улице.
Остановив машину, я окликнула его:
— Миш, садись, подброшу.
Он сел рядом со мной:
— Ты тоже на похороны?
Я кивнула.
Разговаривать не хотелось: я думала о своем, Мишка, по-видимому, тоже.
Мы въехали во двор и остановились напротив подъезда.
Я подошла к Васькиной «девятке» постучала в стекло. Окна машины в целях безопасности были закрыты.
Он приспустил стекло и недовольно спросил:
— Ну, чего тебе?
Я была удивлена столь суровым тоном:
— Ты чего грубишь?
— Ничего, — огрызнулся Свекла. — Че сказать хотела?
— Хотела сказать, что из машины Алинке выходить не стоит. Пусть сидит в салоне и выйдет только на кладбище.
— Сам не дурак. — Васька закрыл окно.
Я пребывала в полном недоумении, отчего у Свеклы вдруг так резко изменилось настроение, но размышлять над столь незначительным фактом у меня не было никакого желания.
Я подошла к Мишке:
— Ты не будешь туда подниматься?
— Да вот думаю, наверное, надо. Может, нести что-то придется.
— Может быть, — согласилась я. — У меня к тебе просьба: ты видел вон того сурового товарища? — я указала в сторону Васькиной машины.
— Ну?
— С ним Алинка. Ты на кладбище постарайся держаться рядом с ними. Хорошо?
— Понял. Не волнуйся. — Миша улыбнулся и обхватил меня за плечи.
И тут случилось то, чего я меньше всего ожидала. Я даже среагировать не успела, как Мишку отбросило в сторону, и он влетел в открытую дверь мусоропровода так, что, задетая им, эта самая дверь едва не слетела с петель. — Он рухнул на благоухающую отбросами кучу, и у него невольно вырвалось крепкое словцо.
Вокруг валялись полиэтиленовые мешки, клочья бумаги, газетные свертки. Разъяренный Свекла потирал ушибленный кулак с татуировкой «Вася».
Один из свертков наполовину развернулся, ветер тут же захлопал свободным краем газеты, и… моим глазам предстало нечто.
Этим «нечто» оказалась использованная лента от пишущей машинки. Мысли мгновенно закружились в голове: скорее всего преступник живет в гусевском подъезде. Хотя почему? Любой прохожий мог забросить в открытую дверь мусоропровода этот занятный сверток.
Ленту я осторожно с помощью платочка опустила в чистый полиэтиленовый пакет и убрала в сумочку. Пригодится. Если добиться проведения экспертизы — долгая и дорогостоящая процедура, — то можно точно установить, использовалась ли лента для печатания угрожающего письма Гусевым-Турищевым.
Но добиться проведения этой самой экспертизы весьма и весьма сложно. При ее проведении для исследования берутся микрочастицы. С ее помощью можно даже установить тот или иной вид пыли, присущий жилому или же производственному помещению.
Васька снова набычился и метнулся в сторону Михаила, и я на какое-то время забыла про ленту.
— Вась, ты что?
— Ниче! Я этому кенту рога посшибаю.
— Какая тебя муха укусила, Василий Петрович? Это Михаил, он будет вместе с тобой охранять девочку.
— Сам справлюсь. Нужен мне твой хахаль.
Я все поняла и рассмеялась:
— Михаил — друг Алинкиного отца Игоря. Я с ним познакомилась совсем недавно.
— Тань, да кто он такой, что ты перед ним распинаешься? — Мишку задело, что я, как ему показалось, оправдываюсь перед Свеклой.
— А тебя не тарабанит, кто я такой! Между прочим, как только Татьяна закончит это дело, она выйдет за меня замуж. Она мне обещала. Скажи, Танюх?
Господи! Ну что возразить сейчас этому балбесу? Тут критический момент приближается, а он жениться собрался! Пора вспомнить совет костей и держать настроение под контролем. Воистину кости никогда не ошибаются.
— Вась, если ты и дальше так будешь справляться со своими обязанностями, то мне никогда не удастся завершить это дело. Оно закончится тем, что ребенка похитят, и тогда я тебя возненавижу.
Свеклу столь решительная отповедь привела в чувство, и он уже вполне миролюбиво поинтересовался, обращаясь к Мишке:
— Ты в моей тачке поедешь, что ли?
— Так будет надежнее, — ответила я.
* * *
Церемония похорон прошла мирно, без эксцессов. Ничто не напоминало о том, что где-то рядом бродит опасный преступник, готовый на подлость и даже на убийство.
Я прилежно снимала все, что происходило около свежевырытой могилы, видеокамерой, спрятавшись за деревом и очень близко к нему росшим кустом. Дерево и куст росли на небольшом холмике — возможно, это была старая могила. Отличная позиция! Мне было видно все, я же практически оставалась невидимой.
Плачущая Нина обняла за плечи всхлипывающую Алинку, рядом с которой, как цербер, крутился Свекла. Он беспокойно озирался, выискивая глазами в толпе похитителя. Мишка тоже старался ни на шаг не отходить от Алинки. Рядом с ним — хмурый как туча Игорь. Вокруг толпа благообразных старушек, смахивающих платочками скупые слезы. В стельку пьяные могильщики, вытаскивая крест из катафалка, уронили его прямо на покойницу, отчего одна перекладина креста тут же отвалилась, и трое вынырнувших из толпы мужиков принялись ее заново приколачивать. А старушки все шептались, потом перекрестились в последний раз, бросили в могилу по горсти земли. Как и все остальные.
Потом двинулись к выходу. Идущий последним мужчина нагнулся, что-то поднял с земли, догнал остальных и слился с толпой.
* * *
На поминальном обеде Васька сидел рядом с Алинкой. Старушки негромко переговаривались, обсуждая поломку креста на кладбище:
— Ой, нехорошая примета, бабоньки! Нехорошая!
Все эти разговоры влияли даже на мою устойчивую психику, а что уж говорить о ребенке, между прочим, уши развесившем и готовом просидеть тут до утра.
Несколько старушек поднялись из-за стола, перекрестились, пожелали — если это можно назвать пожеланием покойной — земли пухом — и удалились.
Покинули квартиру Нины и Мария Ивановна с сыном Иваном, широкоплечим статным шатеном; не верилось, что в этом мощном молодом теле поселилась такая жестокая болезнь.
Я жестом показала Свекле, чтобы ложкой побыстрее орудовал и девочку поторопил. Васька с поставленной задачей справился достойно.
Выйдя их проводить, я не успела закрыть за ними дверь, как она тут же открылась снова: Васька держал в руках плоскую коробку, величиной со средних размеров книгу, обвязанную шнуровой резинкой. Под резинку был засунут свернутый лист бумаги.
— Тань, это на коврике перед дверью лежало. — Свекла чувствовал себя героем дня. — Это он? Преступник подложил? Да, Танюх?
Я взяла коробку, положила ее на тумбочку в прихожке.
— Давайте я вас провожу до машины. Вам с Алинкой лучше побыстрее отсюда уехать.
— А когда мы с тобой увидимся, Танюх? — спросил Свекла, усадив Алинку в автомобиль.
— Ой, Вась, ты опять за свое? Знаешь же, что у меня куча проблем.
Вернувшись на площадку, я позвонила в дверь к Марии Ивановне.
— Вы уходили последними. Не видели, случайно, никого у лифта или на лестнице?
— Нет, а что-нибудь случилось?
— Кто-то подложил коробку на коврик у Нининой квартиры.
— Нет, не видели. Ничего не было, когда мы с Ванюшкой выходили. А что в этой коробке? — взгляд старушки казался испуганным.
— Нина еще не смотрела, — уклончиво ответила я.
* * *
Я поманила пальчиком Нину в спальню, куда уже под свитером принесла коробку.
— Что это? — глаза Нины округлились.
— Сейчас посмотрим.
Я вытащила листок и развернула его. Та же выбивающаяся из ряда буква «о».
«В семь часов вечера я вам позвоню и сообщу способ передачи денег. Не вздумайте привлекать милицию. Неизвестный».
Я внимательно осмотрела коробку. Плоская, вроде бы картонная, а тяжелая. Я взяла ножницы и осторожно отковыряла угол картонки на крышке, которая показалась мне более тяжелой, чем сама коробка. Под картонкой металлическая пластина. Для чего? Наверное, преступник на сей раз заранее о противовесе позаботился. Ведь Алинка — девочка, и ее комната не завалена свинцовыми шариками, коих без меры расплодил у себя на рабочем столе разгильдяй Олежка.
— Боже, как все это не вовремя! Там люди, их надо накормить, — посетовала Нина.
— А завтра было бы в самый раз? — невольно усмехнулась я. — Ладно, ты занимайся своими делами, а я займусь своими.
