Глава 6

Мы с Кирсановым распрощались у входа в ресторан: он пошел направо, в здание УВД, а я налево по Немецкой улице (бывший проспект Кирова) в сторону улицы Горького.

Шла я не спеша, осень в этом году выдалась на редкость теплая и красивая. Торопиться мне было некуда и незачем. Дела придется приостановить, обманывать Кирсанова я не собиралась.

Вдоль улицы теснились ряды лотков уличных торговцев всякой всячиной.

Я вдруг вспомнила, что дома иссяк запас туалетной бумаги. К сожалению, у меня с собой была только маленькая сумочка, но один рулончик туда вполне мог поместиться. Я подошла к соответствующему лотку, готовясь достать кошелек с деньгами.

Вдруг я почувствовала резкий рывок, и сумочка выпорхнула из моих рук. Обернувшись, я увидела широкую спину убегавшего со всех ног парня в кожаной куртке, на бегу засовывающего мою сумку себе за пазуху.

С сожалением должна признаться, что я только успела пискнуть: «Ой!» – за то время, которое понадобилось парню, чтобы забежать в подворотню, с ходу запрыгнуть на крышку мусорного бака, с него на крышу пристроенного к кирпичному брандмауэру сарайчика, с сарайчика на брандмауэр, а далее исчезнуть в совершенно неизвестном направлении.

– Вот дают! – услышала я за спиной изумленный возглас пожилой лоточницы. – На ходу подметки рвут. В сумке, милая, много ль денег было?

– Да, нет, не очень, – машинально ответила я, обернувшись, – жаль только… – тут я вспомнила о фотографиях Фалина и замолчала.

– Чиво жаль-то, дочка?

– Чиво, чиво, – передразнила я лоточницу, – задницу нечем будет вытереть, вот чиво.

И когда только я избавлюсь от дурацкой привычки срывать зло на совершенно не заслуживающих этого хороших людях.

Домой я вернулась, украшенная ожерельем из пяти нанизанных на бечевку рулонов туалетной бумаги, подаренных мне сердобольной лоточницей.

Лоточнице, кстати, я солгала. Мне было жаль моей сумочки с магическими костями и очень кpасивой бpонзовой пpяжкой в виде двух бегемотов.

По дороге я позвонила по телефону, только что полученному от Кирсанова, и сообщила о пропаже фотографий.

Кирсанов отозвался через два дня около трех часов пополудни. Говорил он коротко и только по делу. Наверное, так у них принято. Делают вид, что сильно заняты.

– Таня, нужно срочно встретиться. Я буду ждать тебя по адресу: Астраханская, 378, квартира 392, в 16 часов ровно. Прошу не опаздывать, это очень важно.

Я не успела и рта раскрыть, как он повесил трубку.

Чтобы к четырем часам попасть на Астраханскую, 378, нужно было через десять минут выйти из дома. Я стала спешно собираться. Из квартиры я выскочила в пятнадцать минут четвертого. На площадке перед лифтом стоял сосед – Виктор Петрович, шофер «скорой помощи». В руках он держал помойное ведро, доверху заполненное мусором.

Мусоропровод в нашем доме теоретически был, но практически решением общего собрания жильцов все люки были заварены еще до вселения, дабы избежать дурного запаха и крыс. Поэтому мусор выносили в баки, стоящие во дворе.

– Здравствуй, Танечка, – вежливо поздоровался сосед. Трезвый, он был исключительно вежлив, но это, к сожалению, случалось с ним нечасто.

– Здравствуйте, Виктор Петрович. Лифт вызвали? – я посмотрела на часы.

– Вызвал, сейчас подъедет. А ты, видать, торопишься?

– Есть немного.

От ведра отчетливо пахло тухлой рыбой. Если бы я так не торопилась, то пошла бы пешком или подождала бы, пока Виктор Петрович спустится со своим ведром в одиночестве. Но я решила, что не успею пропитаться ароматами ведра, пока спускаюсь со своего девятого этажа, и рискнула войти в лифт вместе с соседом.

Я нажала кнопку первого этажа, и мы начали опускаться.

Внезапно свет в кабине погас, и она остановилась.

– Вот сволочи! – горестно воскликнул Виктор Петрович. – Похоже, свет отключили.

– И как же теперь быть? – растерянно спросила я.

– А никак, хоть караул кричи.

Мы несколько секунд постояли молча, и вдруг тишину прорезал истошный вопль Виктора Петровича:

– Лю-у-ди-и! Ка-а-ра-у-ул!

Виктор Петрович отнесся к собственному совету с полной серьезностью.

Я так перепугалась, что стала заикаться:

– В-В-Виктор П-Петрович! Ч-Что же вы так орете? Хоть бы пр-предупредили.

– У меня на плите суп варится, – с обидой в голосе всхлипнул он, полагая, очевидно, что это уважительная причина для того, чтобы сделать меня заикой.

Тем не менее его призыв не остался без ответа: какие-то люди стали стучать в двери лифта на разных этажах и выяснять, между какими этажами мы застряли.

Между тем запах тухлой рыбы в кабине усилился до нестерпимого уровня.

Ровно в пять часов я стояла перед дверью с номером 392.

В лифте мы просидели больше часа.

Когда я после освобождения втиснулась в переполненный троллейбус, вокруг меня мгновенно образовалось свободное пространство.

Самое интересное было в том, что сама я никакого запаха уже не ощущала. Но он явно сохранился: когда я подошла к дому номер 378, меня сопровождали две бродячие кошки и один шелудивый пес. Они, несомненно, рассчитывали, что им вот-вот обломится какой-нибудь деликатес типа позапрошлогодней селедки. Мне было очень неловко обмануть их ожидания.

Я позвонила, и через мгновение дверь открылась. На пороге стоял парень лет двадцати пяти, который показался мне чем-то неуловимо знакомым.

– Опаздываете, – строго сказал он и посторонился, пропуская меня внутрь квартиры.

Кажется, я начинаю привыкать к их лапидарному стилю общения.

Прежде чем захлопнуть дверь, парень повел носом, принюхиваясь. Потом он высунул голову в дверь, еще раз довольно шумно втянул носом воздух и недоуменно пожал плечами.

В этот момент я его вспомнила, вернее – его спину. Это именно он украл два дня тому назад мою сумочку.

«Это западня!» – подумала я, нанося начавшему поворачиваться ко мне парню удар ногой в голову.

Насколько мой удар был эффективен, я так и не узнала, ибо по моей собственной голове врезали так, что я потеряла сознание.

Очнулась я от резкого запаха нашатырного спирта. Первое, что появилось из розового тумана перед моими открывающимися глазами, было гнусной рожей майора Фалина.

Я возненавидела ее еще тогда, когда она маячила передо мной на экране телевизора. Причем, если бы меня попросили объяснить, чем это она мне так не понравилась, я не смогла бы этого сделать. Все ее детали по отдельности были вполне благопристойны: высокий лоб с залысинами, прямой, острый нос, тонкие, плотно сжатые губы, небольшой, слегка скошенный назад подбородок. Хуже всего были глаза: светло-серые, водянистые, чуть навыкате, они имели странное свойство долго смотреть не мигая, как змеиные. Тем не менее, повторяю, по отдельности все было не так уж плохо, но собранное вместе производило на меня крайне отвратительное впечатление.

Себя я обнаружила сидящей в массивном кресле с деревянными резными подлокотниками. Мои руки были плотно примотаны широкими бинтами к этим самым подлокотникам.

За спиной майора маячила фигура молодого человека, укравшего мою сумку. Молодой человек был занят тем, что прижимал окровавленную тряпку к своему разбитому носу. Видимо, мой удар не пропал даром.

Помимо кресла, в котором я сидела, в комнате стоял стол, несколько стульев и телевизор на маленьком столике. На столе, кроме маленького чемоданчика, лежал один хорошо знакомый мне предмет – моя сумочка. На окнах висели портьеры из плотной темной ткани.

В целом квартира не производила впечатление жилого помещения.

– Ну, здравствуй, Таня Иванова, – прозвучал надо мной скрипучий голос майора Фалина.

Я промолчала. Раз Кирсанов велел общаться без всяких здрасти и до свидания, значит, так и будем.

– Ты, наверное, удивлена, не увидев здесь твоего друга капитана Кирсанова? – ехидно поинтересовался Фалин, словно прочитав мои мысли. – Вижу, удивлена. Ладно, поделюсь с тобой, как профессионал с профессионалом, – Фалин издевательски хихикнул. – В наш компьютерный век изобразить любой голос – раз плюнуть.

Вот оно что, поймали меня на голый крючок.

– Меня интересует, как ты вышла на вагон номер десять и что ты успела рассказать своему придурку Кирсанову по этому поводу?

Мало ли что и кого интересует.

– Я понимаю, что отвечать мне ты не хочешь, – миролюбиво произнес Фалин, раскрывая лежащий на столе чемоданчик и доставая из него какие-то ампулы и упаковку одноразовых шприцев, – может быть, ты думаешь, что мы сейчас станем бить и пытать тебя, как в гестапо? – опять хихикнул Фалин. – Уверяю тебя, это совершенно излишне. Опять-таки, как профессионал профессионалу, сообщу тебе, что в наш век химии и фармакологии достаточно сделать маленький внутривенный укольчик, и ты все расскажешь, как миленькая.

Теперь я начала понимать, почему были исколоты руки у Субботина.

Фалин стал ловко обматывать мне руку резиновым жгутом, видно было, что делает он это далеко не в первый раз.

– Стойте! – прокричала я. – Не надо уколов, я вам и так все расскажу.

– А где гарантия, что ты не наврешь? – рассудительно спросил Фалин, продолжая свои манипуляции. – Нет уж, я лучше сделаю укольчик, и ты все расскажешь, как есть. А ты не бойся, это не больно, потом тебе даже понравится.

С этими словами Фалин ввел иглу и нажал на поршень шприца.

В первый момент я почти ничего не почувствовала. Потом в нижней части живота стало разливаться приятное тепло, я ощутила почти сексуальное возбуждение. Я даже подвигала ногами. Возбуждение усилилось, оно стало подниматься выше, охватывая восторгом все тело.

Через минуту я вдруг отчетливо поняла, что в мире нет более прекрасных людей, чем те, которые находятся в этой комнате. Мне ужасно захотелось сделать им что-нибудь приятное, что угодно, пусть только попросят, и я все для них сделаю, абсолютно все. Мысль о том, что я могла причинить какое-нибудь огорчение этим замечательным людям, заставила меня похолодеть от ужаса.

Я вспомнила, как этот замечательный парнишка, убегая от меня, прыгал по крышам и помойкам, рискуя оцарапаться или испачкать брюки, и чуть не заплакала. Потом я вспомнила, что двинула его ногой по носу, и слезы полились у меня из глаз рекой.

– Товарищ майор, кажись готова, сучка! – прокричал, поглядев на меня, замечательный парнишка вышедшему в соседнюю комнату Фалину.

«Какой красавец!» – с восторгом подумала я, увидев вернувшегося Фалина. Я даже заерзала в кресле от сексуального возбуждения.

Фалин подошел и ласково потрепал меня по щеке: это было ужасно приятно. Я хотела поцеловать ему руку, но он ее отдернул. Может быть, решил, что я хотела его укусить? От такой обиды я опять заплакала.

– Для начала расскажи мне, милочка, почему ты на час опоздала: с кем и о чем ты разговаривала, пока шла сюда?

– Я застряла в лифте. А разговаривала я с Виктором Петровичем о том, что не нужно кричать в темноте в ухо ничего не подозревающей женщине…

– Кто такой Виктор Петрович?

– Мой сосед, он шофер «скорой помощи», работает сутки, трое дома, двое пьет, у него остался суп на плите, в ведре была тухлая селедка… – захлебываясь словами, я торопилась выложить все, что знаю о Викторе Петровиче.

– Хорошо, хорошо, – знаком остановил меня Фалин, поглядев на часы.

«Ага, он торопится, значит, нужно говорить еще быстрее», – подумала я, нетерпеливо ожидая следующего вопроса.

– О том, что идешь сюда, ты кому-нибудь говорила?

– Говорила, – охотно подтвердила я.

– Кому? – настороженно спросил Фалин.

– Двум кошкам и собаке, они увязались за мной, потому что от меня пахло тухлой селедкой, а я им сказала, что иду к приличным людям и чтобы они от меня отстали…

– Хватит! Больше никому?

– Никому.

– Черт побери! – выругался Фалин, посмотрев на часы и обращаясь к замечательному парнишке. – Всегда с ними так, рассказывают они действительно все, но чтобы из этого всего выудить то, что нужно, необходимо очень точно формулировать вопросы и иметь достаточно времени. А времени как раз и нет. Я получил приказ предварительно допросить ее здесь, а потом отправить в Алма-Ату десятым вагоном. Тут держать ее слишком опасно, менты что-то разнюхали.

– Тогда пора торопиться, – услышала я голос замечательного парнишки, – до отхода поезда осталось полчаса.

– Иди, подгони машину к подъезду, мы сейчас выйдем.

Парнишка кивнул головой и удалился.

Фалин подошел ко мне и стал отвязывать руки, ласково приговаривая:

– Сейчас мы с тобой поедем на машине, ты должна меня во всем слушаться и ни с кем больше не разговаривать, тебе понятно?

– Понятно. Можно я возьму свою сумочку?

– Можно, только моих фотографий там больше нет. Мне пришлось их уничтожить.

Мне стало жалко фотографий, и я опять заплакала. Потом меня потянуло в сон. Дальше я смутно помню, как мы ехали на машине, вошли в вагон и мне велели лечь на нижнюю полку в купе. Я легла.