Книга: Я больше не шучу
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17

Глава 16

Стольник нагнулся над телом, в левой части груди которого зияла рана, и попытался нащупать пульс.
— Конец, — констатировал он. — Наповал, твою мать…
— Неплохо стреляете. — Я облизнула губы и пристально посмотрела на подполковника.
— Я охотник, мне только тень покажи.
— Чуть в собаку не попали.
— Да, верно. Даже не подумал про Брейка.
— Странно, что он не лаял с самого начала, когда этот человек только полез во двор.
— У Брейка был приказ — всех впускать и никого не выпускать.
— Разве такое возможно? — искренне удивилась я. — Разве собаки понимают такие команды?
— Они много чего понимают, — проговорил Стольник, ощупывая карманы лежавшего.
— Кто это? — зябко поежившись, спросила подошедшая Лида.
— Не знаю, — ответил мент.
— Он зачем-то залез в комнату, где я спала, — сказала я. — У него был пистолет и вот этот самый нож.
Лида посмотрела мне в лицо.
— Странно получается: вы впервые в нашем доме, и в эту же ночь кто-то пытается вас убить!
Николай Иванович выпрямился:
— Пойду позвоню дежурному…
Через некоторое время приехала милицейская бригада, с которой в основном разбирался хозяин.
Тело увезли, а мне пришлось подписывать протокол, состоящий из двух страниц.
— Маху дал, — сокрушался Стольник. — Если бы живым взять, то могли бы узнать, чего он хотел…
В принципе и так ясно, чего от меня хотели, — укокошить. Ребята, видимо, поняли, что все-таки я не отступила, и приняли решение пришить меня и не наживать новые проблемы.
Однако организация у них неплохая. Сумели проследить мой путь аж до самого Красноармейска и выяснить, где именно я буду ночевать. Профессиональная работа, позавидуешь.
В эту ночь, конечно, никто уже не спал. Мы решили, что я отправляюсь на ферму Александры Ивановны, куда в ближайшее время прибудет сам Николай Иванович, чтобы прояснить обстановку. Вот такие были инструкции. Ничего определенного…
Я еле дождалась шести утра и решила, что пора отправляться в путь. Никто не возражал. Особенно Лида. Она все время как-то странно смотрела на меня, а встретившись взглядом, отводила глаза. Видимо, что-то хотела сказать, но молчала.
Я села в машину и включила двигатель, обратив внимание, что ветровой треугольничек приоткрыт.
Наверное, в спешке я забыла закрыть его.
Вскоре автомобиль был готов отправиться в путь, его дыхание стало ровным, как у спящего котенка.
— Пока! — кивнула я хозяевам и тронулась с места.
Ворота тут же закрылись за мной.
Вскоре я покинула пределы славного города Красноармейска. И в нем не обошлось без приключений, в которых, как обычно, я была главным действующим лицом.
Внезапно мое внимание привлек молодой светловолосый парень с дорожной синей сумкой через плечо, стоящий на обочине и машущий рукой, словно балерина, танцующая лебедя.
Я бросила задумчивый взгляд "на сиденье пассажира, размышляя над тем, взять или не взять с собой попутчика, и обнаружила на сиденье маленький смятый клочок бумаги. Я подобрала его и собралась было выбросить в окно, как вдруг обратила внимание, что свернут он как-то по-особому и не похож на обычный мусор из корзины.
Вопрос о попутчике отпал сам собой. Парень с сожалением проводил меня взглядом и повернулся в сторону потока, отчаянно жестикулируя.
Держа левой рукой руль, правой я развернула комочек, убедившись, что это и в самом деле записка, накарябанная второпях шариковой ручкой.
Содержание ее было таковым:
«Николай Стольник держит своего сына в психиатрической больнице Красноармейска».
Выходит, у Николая Стольника есть сын, которого он спрятал от людских глаз далеко-далеко?
Но зачем мне об этом сообщают? Мне чужие проблемы совсем ни к чему, своих хватает.
Я решила остановиться. Притормозив у обочины, я стала размышлять: к чему греха таить — я была заинтригована. Оказывается, у Николая Стольника есть еще один сын, причем от законной жены Лидии, и его сдали в дурдом. Почему?
Развернувшись, я покатила обратно к городу, проезжая мимо посадок золотистого барбариса. По дороге мне опять повстречался светловолосый парень с синей спортивной сумкой: он все еще маялся на обочине, так как никто не желал брать его с собой в попутчики. Он проводил меня недоуменным взглядом и с тоской взглянул на пустынный горизонт автострады.
* * *
Психиатрическая клиника находилась на самой окраине Красноармейска. Ее окружал бетонный забор, окрашенный в желтовато-бежевый цвет. Желтый цвет успокаивает… Когда-то я слышала, как одна бабулька говорила другой, что, мол, нам всем пора жить в желтых условиях — сидеть в желтых стенах, спать на желтых простынях, есть с желтой посуды, пока мы не свихнулись окончательно…
Я улыбнулась, вспомнив это.
Клинику я нашла давним, проверенным способом — при помощи языка, который, недаром говорят, и до Киева доведет, не то что до какой-то психушки.
Свой автомобиль я оставила на всякий случай под старым вязом в трехстах метрах от клиники. В большой деревне слово «квартал» имеет довольно расплывчатое значение — перед вами сплошная улица, которой нет конца.
Я принялась обозревать нужный мне антураж издали, прикидывая, стоит ли мне вообще совать нос в это заведение, само название которого навевало какую-то тревогу. Но ведь записка не случайно оказалась в моей машине! Кто-то считает, что это важно для меня!
Рядом с огромными воротами была проходная, через распахнутую дверь которой можно было увидеть турникет, окрашенный в серый цвет. Хоть что-то отличается по цвету от окружающей обстановки!
Просто так на территорию клиники не попадешь — вахтер тут же спросит: к кому и зачем. Психиатрическая клиника — это вам не детский сад, это дело серьезное. Тебя сто раз тщательно проверят, прежде чем пропустить. Если узнают, к кому я пришла, — наверняка дадут знать Николаю Стольнику, который держит под контролем весь город. Еще бы, какая-то девица нежданно-негаданно спешит повидать его сына.
Удивительно, но клиника совершенно не представляла собой вымерший город. Постоянно подъезжали автомобили, туда-сюда сновал одетый в белоснежные халаты медперсонал: рослые санитары, врачи, молоденькие медсестрички.
Я оглянулась на свой «Фольксваген», тосковавший далеко позади, — где-то там, в салоне, я оставила белый больничный халат и шапочку! Я молода и хороша собой и наверняка бы сошла за сестру милосердия!
Похоже, по делу Александры Ивановны Стольник мне так и придется мотаться по клиникам разных направлений. Сначала я изучала быт хирургических отделений, теперь придется поближе познакомиться с жизнью людей, которые, мягко говоря, немного не в себе.
Обычно в психушке существует два отделения: одно — для алкоголиков, другое — для психов.
Будучи еще курсантом разведшколы, мне приходилось бывать в окружном госпитале, в котором было свое психиатрическое отделение. Там как раз и были «алики» и «шурики». «Алик» на собственном жаргоне местных больных означало алкоголики, а «шурики» — шизофреники. Новенького обычно встречали вопросом: «Ты — „алик“ или „шурик“?»
Интересно, к какой категории относится Стольник-младший — к алкоголикам или шизофреникам?
И как я его узнаю, интересно? На кого он похож — на папочку или мамочку? Вряд ли меня возьмут под белы рученьки и, расшаркиваясь, отведут в ту самую палату, в которой томится упомянутый в странной записке человек.
Я все-таки решила вернуться в машину и вскоре выскочила из нее, совершенно преображенная. У меня уже созрел план действий, поэтому в моих руках был обычный веник, которым я обычно выметаю мусор из машины (заметьте, тоже желтого цвета!), и металлический совок, изготовленный из куска оцинкованного металла.
Слава богу, что люди на селе заняты хозяйственными делами и не мотаются по улицам, высунув языки, как в городах. В противном случае девица в халате с веником в руках, направляющаяся к забору психушки, выглядела бы весьма подозрительно.
Подойдя к забору, я занялась очень важным делом — стала выметать мусор из-под недавно посаженных кустиков, аккуратно размещенных вдоль бетонного забора. Ничего не поделаешь: взявшись за гуж, не говори, что не дюж! А мусору под ними было более чем достаточно: огромное количество окурков, огрызки яблок, собачьи экскременты и множество прочей ерунды. Все это я стала добросовестно собирать на совок, в последний момент сообразив, что мне необходимо пустое ведро, куда бы я могла этот мусор складывать. Ладно, придумаем что-нибудь.
Я постепенно передвигалась от одного кустика к другому, а проходящие мимо медработники с одобрением поглядывали на меня. Я улыбалась, словно дурочка, и кивала: мол, здравствуйте, рада всех видеть.
Черт бы вас побрал!
За этим занятием я едва не проморгала неказистое одноэтажное здание с двумя большими окнами и дверью посередине. Вернее, я его заметила, но мое внимание было приковано больше к центральному входу.
Я обратила внимание, как около вышеупомянутой двери остановилась грузовая машина. Из-за борта кузова выглядывали крышки белых алюминиевых фляг и картонные коробки. Я поняла, что это были продукты — готовые или полуфабрикаты, неважно.
Водитель — мужичок лет сорока с зачесанной набок, как у Гитлера, челкой — откинул задний борт грузовика и стал спускать фляги на землю. Пододвигал одну к самому краю, прыгал с кузова и стаскивал ее вниз.
Утомительная работа для одного человека, надо сказать. И помочь некому.
То есть как некому?
Я отложила в сторонку веник и совок и, прислонив их к забору, решительно направилась к машине.
Мужичок тащил очередную флягу к краю кузова.
— Давай, помогу.
В деревне все на «ты» — зачем же быть исключением? Если бы я обратилась к водителю как к лорду из английского парламента, неизвестно, как бы он отреагировал. Лишние вопросы мне сейчас ни к чему.
— Ты лучше позови этих клух, а то дрыхнут, как совы!
Очевидно, мне надлежало постучать в дверь и кое-кого кликнуть. Я так и сделала:
— Бабоньки! Выходите, помощь нужна!
Откуда-то издалека послышалось приглушенное:
«Щас!»
Это означало, что помощь могла подоспеть через секунду, а могла — через год.
Я не стала дожидаться, пока фляги спрыгнут сами собой, подскочила к кузову и стащила одну из них на землю.
— Подтаскивай по одной, — крикнула я.
Водила с уважением посмотрел на меня.
— Здорова, девка. Вот, что значит с психами работать.
На улицу вышла женщина лет тридцати в белом халате. Ее жизнерадостное лицо покрывали веснушки, словно звезды на ночном небе.
— Я сегодня одна, остальные у главврача отпросились! — зычным голосом провозгласила она.
Водитель хмыкнул:
— Это как же ты одна управляться-то будешь?
— Да уж как-нибудь.
Сбросив на землю очередную сорокалитровую бадью, я решила рискнуть и, придав голосу побольше солидности, заявила:
— Ладно уж, помогу.
— Вот спасибо-то, — обрадовалась женщина. — Вдвоем мы быстро управимся.
Хотелось бы надеяться.
Мы подхватили за ручки четырехведерный бидончик и потащили его в помещение, которое оказалось кухней. Здесь продукты доводились до нужной кондиции и затем в качестве готовой пищи распределялись по палатам. Еще здесь имело место что-то вроде кулинарии, где готовились свежие вкусняшки для медперсонала.
— Не забыть хлеб забрать, — радостно провозгласила моя новая знакомая, — в прошлый раз два противня оставили в машине, друг на друга понадеялись.
Мы же не одни такие иждивенцы. По всему городу продукты развозят. Сейчас пора горячая, на огороде надо быть, вот девчонки и отпрашиваются через день. Зима-то не за горами, оглянуться не успеешь, а она тут как тут, занесет, приморозит. Завтра и я на огород поеду: полоть надо, картошку окучить. Тебя как зовут-то?
— Евгения.
— Женька? Хорошее имя, мне нравится. А меня Татьяной кличут. Ты здесь новенькая, что ли? Я тебя не помню.
— Ага, я недавно устроилась, — подтвердила я. — Буквально пару дней.
— У нас народ часто меняется, не выдерживают люди. Одни уходют, другие приходют… Тяжело, что и говорить. А мужики не больно-то идут работать, у них другие интересы. Ты мне на раздаче-то поможешь?
— Конечно, помогу! О чем разговор.
Отличный шанс попасть на территорию клиники.
Жаль только, если кто-то подберет мой любимый веник с совочком. Хотя не велика потеря, еще купим.
Мешок картошки мы подняли с большим трудом.
Водитель лишь подтащил его к краю, а мы, подхватив его за уголки, заволокли в подсобку.
— Сразу видать, деревенская девка. Вон как мешки ворочаешь! — похвалила меня Татьяна. — Мужики иной раз сгибаются, а мы — на плечо и вперед. У тебя как с мужским полом-то?
— Нормально, — пожала плечами я, не совсем понимая, что имеет в виду Татьяна.
— Ты девка видная, у тебя проблем быть не может, — радовалась женщина, кладя на мои протянутые руки лоток с белым хлебом.
В отделения продукты доставляли сестры-хозяйки с помощью тех больных, которым можно было доверять. А доверять можно было алкашам и самым тихим душевнобольным.
— А тут буйных и нету, — просвещала меня Татьяна. — Все спокойные такие. Одного только недавно привезли — поначалу все скандалил, а потом ничего — притих.
— Это кто такой? — бесстрастным голосом спросила я.
— Да парнишка один — нашенский, из Красноармейска. Сын какой-то шишки. Во как бывает — родители большие люди, а дети ненормальные.
— Бывает, — согласилась я. — Если нужно разнести завтрак по отделениям — я помогу.
— Ой, как хорошо-то! — обрадовалась Татьяна. — А то сестрички, бедненькие, надрываются, сил нет.
На больных тоже надежа плохая…
Точно в назначенный срок стали подходить силы, предназначенные для обеспечения больных людей свежей и здоровой пищей. Первой появилась круглая розовощекая тетка с коричневой бородавкой на кончике носа.
— Танька, отоваривай! Больные кушать хочут!
— Твои психи плохо едят, после них целый центнер остается, — верещала Татьяна.
— Можно подумать, алкаши хорошо едят. Они даже закуску не признают, одну водку трескают.
Черт, сколько терпения надо, чтобы узнать, что сын Николая Стольника делает в психушке! Слишком уж много странностей в этом деле, чтобы я могла не обратить внимания на такой интересный факт.
— Так мы идем в отделение или нет?
Мне стал надоедать этот деревенский базар. Время не ждет, а я слушаю лекции про «аликов» и «шуриков», о которых я и сама могу порассказать немало.
Тетка с бородавкой тупо уставилась на меня:
— Новенькая, что ли?
— Это Женька, она тебе поможет разнести завтрак.
Круглолицая тетя вздохнула и указала пальцем:
— Бери ведро с кашей — раз, и чайник с чаем — два. Я возьму хлеб и масло.
Мы без проблем оказались на территории клиники, я порадовалась, что все получилось так безболезненно. Вскоре мы подошли к двухэтажному кирпичному зданию, построенному во времена Хрущева.
Стены когда-то были оштукатурены и окрашены в желтый цвет. Со временем краска облупилась, обнажая серую поверхность.
По пути мы встретили сестру из отделения для алкоголиков, которую сопровождали двое мужичков унылого вида.
— А у меня сегодня нет помощников, — сокрушенно произнесла тетка с бородавкой. — Были двое: один с температурой слег, а другого вчера выписали.
Я не стала спрашивать, сколько больных находится в отделении, чтобы не вызывать подозрения своим любопытством.
— В нашем отделении мало народу лежит, — как бы отвечая на мой вопрос, сказала толстушка. — Вот алкоголиков — тьма тьмущая. Мужики допьются до белой горячки — и сюда. Сейчас водки любой полно, на разные вкусы. Пока все перепробуешь — сопьешься.
Меня этот вопрос, честно говоря, волновал мало.
Ведра с кашей и чаем были установлены на тележку с колесиками, туда же была поставлена груда тарелок и несколько стаканов, и мы покатили по коридору.
Я старалась не смотреть в глаза представителям медперсонала, попадавшимся навстречу, чтобы никто не заинтересовался моей личностью. В принципе всем было на меня наплевать, особенно дежурившим в коридоре санитарам. Мой белоснежный, правда, немного помятый, вид не привлекал ничьего внимания.
Мы заезжали в палаты, в которых лежало по несколько человек, раздавали завтрак и ехали дальше.
Больные совсем не напоминали тех умалишенных. которых я видела раньше только в кино. Они спокойно и деловито подходили к тележке, получали свою порцию и возвращались к тумбочкам. Только взгляд был настороженный, как у затравленных волков.
— Еще три одиночки, — произнесла тетя.
Мы двинулись дальше. В одиночных палатахбоксах содержались больные, которым нужен абсолютный покой. Для них не устанавливался тюремный режим, но за ними постоянно и внимательно наблюдали. Под бдительным оком санитара мы дефилировали от «одиночки» к «одиночке», пока не оказались в последней палате.
На койке, опустив голову, сидел молодой человек. Когда мы показались в дверях, он вскинул голову и посмотрел на нас тоскливым взглядом серых глаз.
Это был Алексей Стольник.
Назад: Глава 15
Дальше: Глава 17