Глава 9 Судилище
— Иосиф Соломонович? Вы у Геннадия Иваныча? Да, это я. Иосиф Соломонович, есть одна проблема…
Через несколько минут в квартиру дяди Пети вошло несколько человек. Среди них были Блюменталь и Турунтаев. Увидев последнего, я сказала:
— Геннадий Иванович, я полагала, что вы останетесь дома. Зачем рисковать собой?
И я покосилась на Орловского, который уже тихо дремал в своей инвалидной коляске.
— В чем тут дело? — не обращая внимания на мое замечание, спросил Турунтаев. — Кто эти люди?
— Эти люди — бывшие работники охранного агентства «Арес», принадлежащего небезызвестному нам Острецкому.
— Острецкий? — недоуменно переспросил Турунтаев. — Вот тварь. И название какое идиотское… «Арест». Причем тут арест, если это охранное агентство, а не Народный комиссариат внутренних дел.
Еще и острит.
— Не «Арест», а «Арес», — сказала я. — Это древнегреческий бог войны.
— Там же был Марс.
— Сникерс… — проворчал Блюменталь. — Марс — это его римский аналог. И вообще, Геннадий Иванович, вы что-то не в меру словоохотливы. Эта бабуся и есть Вера Михайловна, родственница алкоголика Гольцева?
Гольцев — такова была фамилия дяди Пети.
— Да, она, — ответила я. — И думаю, Иосиф Соломонович, что нам нужно идти отсюда. Она уже старенькая, и не надо ее беспокоить.
Сидящий у стены Вован, потирающий сильно ушибленную и слабо кровоточащую голову, при моих словах скривился — вероятно, вспомнил, как его швырнула о стену эта «старенькая», но ничего не сказал.
— Вы правы, Евгения Максимовна, — сказал Турунтаев и скомандовал своим охранникам: — В машину их, ребята.
— Куда их? — поинтересовался Блюменталь.
— А черт его знает. Домой тащить, откровенно говоря, не хочется.
— Я сегодня собирался выехать из города, — вкрадчиво произнес Блюменталь. — На природу. Шашлыки там и все такое…
— Ты имеешь в виду свой загородный дом в Шумейке, Иосиф Соломонович? Только оно… это самое… на дачу — не далековато ли?
— Двадцать километров-то? Ничего, нормально. Не домой же их тащить. А по тому, что мне сказали о них, разговор будет серьезный. Не правда ли, Евгения Максимовна? Я верно истолковал ваши слова по телефону?
— Думаю, что эти ребята могут рассказать много чего интересного, — сказала я. — По крайней мере, таких совпадений просто так не бывает: уверена, что эти ублюдки могут помочь нам выйти на заказчиков того нападения… вы меня понимаете, Геннадий Иванович?
* * *
Дорога до дачи, вернее, загородного дома Иосифа Соломоновича Блюменталя, заняла не больше пятнадцати минут: ехали на четвертой скорости.
Дача Блюменталя в самом деле больше соответствовала определению «загородный дом», данному ей Турунтаевым. Это было довольно внушительное двухэтажное строение, без обычных вычурных архитектурных излишеств, массивное, с блестящей оцинкованной крышей. Охраны на нем не было в связи с отсутствием самого хозяина, обнаружились только трое каких-то неопознанных личностей, жаривших шашлык по старому дедовскому методу в мангале и коптивших рыбу еще более древним способом — в металлическом ящике.
Запахи шли просто потрясающие.
Но как только турунтаевский кортеж въехал на территорию, огороженную высоким каменным забором, несколько телохранителей немедленно перекрыли все подъезды, а два автоматчика залезли на вышку перед воротами и включили прожектор, миновать клин света которого не могла ни одна подъезжающая к воротам машина.
Мы расположились в гостиной на нижнем этаже. Подали шашлыки, свежие помидоры и грузинское вино. Ужин, по всей видимости, подадут несколько позже.
— Располагайтесь, будьте как дома, — проговорил Иосиф Соломонович. — Как вам у меня нравится, Евгения Максимовна? Ничего?
Мы сидели в гостиной втроем: Турунтаев, Блюменталь и я. Говорили о пустяках, ели шашлык и пили вино, но у каждого в глазах подспудно тлела глухая тревога: а вдруг?..
А вдруг узнаем что-то существенное?
Только вот по-разному выражалась эта тревога.
Турунтаев старался казаться спокойным, но то и дело смотрел на Иосифа Соломоновича, словно пытаясь найти в его лице поддержку. Но непроницаемая бесстрастность сковывала несколько оплывшие черты лица руководителя его избирательного штаба. Он сосредоточенно пережевывал ароматные кусочки мяса и время от времени нарушал напряженную тишину короткими фразочками.
Впрочем, вскоре сытость и легкое опьянение стерли это напряжение: Геннадий Иванович расслабленно развалился в кресле и приказал, не прекращая при этом ковыряться в зубах зубочисткой:
— Ну… давайте сюда этих архангелов, что ли.
— Надеюсь, им уже разъяснили в максимально доступной форме, что кормить нас баснями — это расстраивать пищеварение, причем себе самим, — с довольно зловещим видом отозвался Блюменталь.
Охранники ввели Вована и Михаила. Вид у них был довольно жалкий, и с тех пор, как я видела их час назад, вид их стремительно ухудшился. Хотя и тогда — после разговора по душам с «Верой Михайловной» — они походили на боксеров после пары-тройки раундов в высшей степени неудачно сложившегося боя.
Лицо Михаила буквально почернело, а Вован и вовсе еле тащился, сильно приволакивая при ходьбе левую ногу.
По всей видимости, в тот момент, когда мы, так сказать, питались, им устроили маленький филиал гестапо.
— Ну что, дорогие россияне, — проговорил Турунтаев, — говорят, вы промышляете отниманием квартир у многострадальных алкоголиков и престарелых?
— Там такие престарелые, — выдавил Вован, ребром ладони вытирая окровавленный угол рта, — об стены кидают…
Турунтаев определенно не понял юмора. Он посмотрел на меня, вероятно, подумав, что это я запустила несчастным Вованом в стену. Ему уже приходилось видеть такие гимнастические экзерсисы в моем исполнении и потом лицезреть тех, на ком я их отрабатывала.
— В общем, так, — проговорила я, — нам хотелось бы узнать, на кого вы работаете и где вы взяли препарат, которым собирались спровадить на тот свет Веру Михайловну. Только не надо говорить, что вы купили все это в аптеке. Равно как не стоит утверждать, что вы ничего не скажете, потому что после этого вам не жить.
— Если вы будете молчать, как рыба об лед, то жить вам просто не потребуется, — многозначительно добавил Блюменталь.
К некоторому моему удивлению, парочка не стала запираться. По всей видимости, с ними провели хорошую предварительную работу. Качественную.
Говорил в основном Михаил: язык у него был подвешен определенно лучше, да и лицо ему не так разбили, так что дикция была куда более внятной, чем у Вована с демонтированными передними зубами на верхней челюсти.
— Нами руководил Воронов… он не числился в нашей конторе, но неофициально прикрывал ее. Сами понимаете, от кого. А у Сереги были прямые выходы на самого Шпона. Острецкого. Сами понимаете, это не последний фрукт в криминальной иерархии нашего города.
— Красиво говоришь, — усмехнулся Иосиф Соломонович.
— Учили, — отозвался тот. — Я же журналист по образованию… в университете три курса проучился, пока «условняк» за наркоту не накрутили и не вышвырнули на хер.
— Понятно. Только ты от темы не отклоняйся. Как называется ваша риэлторская контора?
— «Пенаты».
При этом названии Турунтаев так и подскочил на месте, а потом сорвался с кресла и, подлетев к Михаилу, прошипел тому в лицо:
— Что? Что ты сказал, сука? Кто тебя научил тому, что ты сейчас сказал?
— То есть как это… научил? — бледнея, проговорил тот. — Я вас не понимаю, Геннадий Иванович. Я в самом деле работаю в риэлторской фирме «Пенаты».
— А вот мы сейчас проверим, — грозно процедил Турунтаев.
Но я видела, как побледнело его лицо и каким лихорадочным огнем загорелись его маленькие темные глаза.
— То есть я хотел сказать, что я работаю в дочерней фирме «Пенатов»… — пробормотал Михаил. — В «Крокусе»… у Виктора Сергеевича.
На этот раз реакция Геннадия Ивановича, которого я привыкла видеть достаточно спокойным, несмотря на определенную импульсивность, была еще более бурной.
— В «Крокусе»… у Виктора Сергеевича?! Да ты хоть понимаешь, что именно ты говоришь?
— Конечно, — неожиданно подал голос Вован. — Он-то нам и дает наводки. И отраву тоже. Давно уже… года полтора работаем. И Воронов с ним всегда вместе работал.
Турунтаев сел в кресло и закрыл лицо руками.
— Что с вами, Геннадий Иванович? — встревоженно спросила я. — Вы что, знаете людей, которые руководят этими фирмами?
— Да уж конечно, — с неописуемой горечью ответил он. — Конечно, знаю. Еще бы мне их не знать. Да и вы тоже, Женя. И вы знаете. Это моя жена… Татьяна Юрьевна.
— А «Крокус»… Виктор Сергеевич?
— Это ее телохранитель… Виктор. Он же — ее любовник. Он совмещал… они работали вместе с Таней… общее дело.
И он обессиленно откинулся на спинку кресла.
— Значит… значит, это они организовали нападение на вас? — произнесла я. — Значит, это они стояли за всем этим кошмаром, который нам пришлось пережить… и только чудо, только чудо нас спасло.
— Чудо, которому мы до сих пор не можем найти объяснения, — сказал Блюменталь.
— Ну что ж… я думаю, мы все узнаем от самого Виктора Сергеевича и Тани, — холодно сказал Турунтаев, и я почувствовала в его голосе жестокость. Ничего подобного слышать от моего шефа не приходилось. — Нужно пригласить их сюда. Иосиф Соломонович, распорядитесь. Они, по всей видимости, сидят у меня дома. И еще… обыск в офисах «Пенатов» и «Крокуса». Перелопатить документацию. И все это — немедленно, Иосиф Соломонович!
— Вы уверены? — быстро спросил Блюменталь. по его лицу было видно, что таких резких и крутых распоряжений его шеф никогда еще не отдавал.
— Уверен! — решительно отрезал Геннадий Иванович.
— Вы в самом деле допускаете, что они, Татьяна Юрьевна могут иметь отношение к покушению на вас? — как-то нерешительно — в противовес непреклонному кандидату в губернаторы — проговорил Иосиф Соломонович. Но по лицу его было видно, что и сам он вполне допускает подобный поворот событий.
— Тогда, быть может, лучше поехать туда, к вам на квартиру… без лишней огласки.
Геннадий Иванович буквально пронзил своего помощника взглядом, а потом взмахнул рукой, как Ленин на броневике:
— Вероятно, вы чего-то недопонимаете, Иосиф Соломонович. Мне нужно, чтобы они приехали именно сюда. Чтобы потом — уехать. Живыми и невредимыми.
И в глазах директора нефтеперерабатывающего завода блеснуло что-то дьявольское.
Мне кажется, я поняла, о чем подумал Геннадий Иванович. Он вспомнил день нашего знакомства. Тот день, когда я спасла ему жизнь, оттолкнув его от взорвавшейся машины.
Что-то будет…
— И чтобы через час были здесь! — приказал Турунтаев, а потом опрокинул в себя большой бокал вина и посмотрел на сжавшихся от ужаса Вована и Мишу.
* * *
Его приказание было исполнено: не через час, а через пятьдесят минут Виктор и Татьяна Юрьевна вошли в загородный дом Блюменталя. Они и в самом деле пили кофе в свежеотремонтированной квартире Турунтаева и мирно обсуждали какую-то политическую передачу.
Узнав, что муж требует незамедлительно прибыть на дачу Блюменталя, Татьяна Юрьевна попыталась пререкаться, но Иосиф Соломонович, который лично предложил им пройти в машину, стоящую у подъезда, вежливо, но твердо прервал ее и заявил, что дело важное и отлагательства не терпит. Та немедленно позвонила мужу и начала выговаривать Геннадию Ивановичу таким тоном, словно говорила не с уважаемым человеком, который намерен баллотироваться в губернаторы крупного субъекта Федерации, а с набедокурившим юнцом лет пятнадцати.
Ответ Турунтаева, вероятно, был для нее подобен удару молнии. Тот велел ей не тратить попусту времени и следовать указаниям господина Блюменталя.
Я по распоряжению Турунтаева оставалась на даче и не могла видеть всего этого фарса, вероятно, достойного украсить собой лучшие сцены мира.
А еще говорят, что в наше время не бывает шекспировских страстей.
…Татьяна Юрьевна вплыла в гостиную, точно так же заученно переставляя нижние конечности, как и тогда, когда я видела ее в ночном клубе «Габриэль» на дне рождения Головина. Она смотрела прямо перед собой и, вероятно, воображала себя смертельно оскорбленной королевой английской, которую обвинили в связи с ничтожным пажом.
— Я не понимаю, Геннадий, какие причины могли вызвать ваше сегодняшнее поведение. Вы оторвали меня и Виктора от важных дел.
Вероятно, титулование мужа полным именем и на «вы» являлось признаком наивысшего раздражения Татьяны Юрьевны. Раньше, помнится, даже слабый, тусклый металл в интонациях вызывал у Турунтаева ужас и повергал его в уныние и трепет. Сейчас же уничтожающая фраза жены, призванная испепелить наглеца, оказала на него не большее воздействие, чем дробина на слона.
— Безусловно, очень важных, — немедленно согласился Геннадий Иванович. — Например, того, что касается третьей попытки покушения на меня. Ведь у вас уже нет вашего виртуоза Сережи Воронова.
Идущий следом за Татьяной Юрьевной Виктор Сергеевич аж присел на месте, словно слова Турунтаева придавили его, приплющили к земле.
И далее… он не мог придумать ничего более трусливого, глупого и предательского, чем то, что он сделал: он рванулся с места и, оттолкнув идущего вслед за ним охранника, бросился к окну. На его пути возник второй охранник, но Виктор мощным ударом убрал его со своего пути и уже было вскарабкался на подоконник, чтобы разбить стекло и сигануть вниз, как Турунтаев выхватил у стоявшего за ним парня — из числа блюменталевской охраны — пистолет и выстрелил ему в спину.
…Однажды мне приходилось видеть, как стреляет Геннадий Иванович. А стреляет он просто никак. Из десяти выстрелов с грехом пополам попал только раз, да и то потому, что перед самым нажатием на курок я поправила ему прицел.
А вот на этот раз он попал.
Судя по всему, пуля угодила Виктору в ягодицу, потому что на его светло-серых брюках расплылось темное пятно, а сам он со стоном схватился за задницу и рухнул прямо на кадку с карликовой пальмой, которая мирно произрастала у окна.
Трррах-тарарах!!
Кадка перевернулась и накрыла собой несчастного Виктора. Впрочем, надо полагать, это несильно усугубило его страдания: пуля в ягодичную мышцу — это вам не заряд соли в задницу, как в фильме «Кавказская пленница».
— Подберите его, — невозмутимо сказал Блюменталь. — Какой редкостный болван!
Татьяна Юрьевна, на глазах которой разыгралась вся эта трагикомедия, просто окаменела от ужаса и потрясения. Как… ее муж, который всегда был рядом с нею самым покладистым и мягкотелым существом, которое только можно себе представить, вдруг выстрелил в человека… причем в человека, которого долго и хорошо знал, и знал исключительно с положительной стороны.
Поэтому она упала в кресло и попыталась лишиться чувств. Но безуспешно.
Я сама с огромным трудом сохраняла спокойствие.
Виктора Сергеевича приткнули на пол перед креслами Блюменталя и Турунтаева, кандидат в губернаторы спросил у все так же нетвердо стоящих Вована и Михаила:
— Ну… я думаю, это тот самый человек, про которого вы говорили?
Михаил снова вытер угол кровоточащего рта (щипцами ему его рвали, что ли — так долго кровь не унимается), а потом хрипло сказал:
— Кажется… все мы угодили в полный отстой, Витя. Все. А ты еще, как лох… щеманулся. Теперь, как говорится, весь состав преступления налицо.
— Насрать тебе на лицо, а не состав преступления, — злобно просипел тот и тут же по отмашке Блюменталя получил сильный удар по затылку.
— Да что ты злобствуешь, Витек? — сказал Михаил с равнодушием приговоренного к смерти фаталиста. — Ты сам сел в лужу. Тем более что сейчас вскрыли наши офисы.
— Без санкции прокурора? — попытался было вякнуть тот. — Это беспредел… это чудовищно. Не по закону.
— А своих убийц ты подсылал ко мне по закону? — негромко отозвался Турунтаев. — По закону?
Тот быстро захлопал ресницами, окончательно растерявшись. Я не думала, что все эти люди признают свою вину так быстро и так позорно. Это была мгновенная и слишком неожиданная катастрофа.
Геннадий Иванович повернулся к окаменевшей в кресле Татьяне Юрьевне и негромко сказал:
— Чего тебе не хватало? Чем я так досадил тебе, что ты захотела уничтожить меня?..
Та продолжала молчать. Поэтому Геннадий Иванович переспросил еще раз, поднялся со своего места и подошел к супруге вплотную. Глянул в глаза.
Та не подняла на него взгляда, но все-таки сумела выцедить из себя что-то жалкое, тщедушное и раздавленное:
— Это не я, Гена… это все он. Он говорил, что когда ты станешь губернатором, то быстро докопаешься до того, что мы с ним… что мы с ним…
— Что вы были любовниками, — договорил Турунтаев. — Из-за этого, что ли, ты решила меня убить? Ведь это мне и без того прекрасно известно. Вероятно, он опасался, что я вот-вот разведусь с тобой… знал, какие у меня адвокаты, и прекрасно осознавал, что при желании я могу оставить тебя, а значит, и его без единой копейки. Ведь так?
— Я… я, Гена…
— Так? — неожиданно заорал Турунтаев, а потом замахнулся на нее рукой. Впрочем, он не стал бить Татьяну Юрьевну: на его лице внезапно высветилось такое отвращение, словно перед ним сидела не женщина, тем более не его собственная жена, а какая-то омерзительная жаба.
— Да… — с трудом выдавила она. — Я боялась, что буду снова без денег… я чувствовала, что Блюменталь…
— Что — Блюменталь? — со зловещим спокойствием спросил Геннадий Иванович.
— Блюменталь всегда настраивал тебя против меня. И я почувствовала, что скоро мы разойдемся.
— И тогда вы подрядили Воронова и еще несколько ублюдков убить меня, — проговорил Геннадий Иванович. — Только теперь мне понятно, зачем ты так рьяно настаивала на личном телохранителе… на том, чтобы за мной не ходила кодла болванов, а был один… только один телохранитель. И когда ты узнала, что в Тарасове есть женщина, которая занимается подобным делом, то настояла на том, чтобы я нанял именно ее. Ведь с женщиной легче справиться, не так ли? А для конспирации устроила мне ревнивую проверку, смотрины Евгении Максимовны у Головина и тому подобное.
Та молчала. Турунтаев посмотрел на нее и остервенело сплюнул на пол:
— Ну и что мне с тобой делать?
Татьяна Юрьевна подняла на него перекошенное ужасом лицо, мокрое от слез, и пробормотала:
— Только… только не убивай…
— Да ты что, дура, совсем рехнулась? — грубо отозвался Турунтаев. — Тут тебе что, Корсика: «Не убивай»?! К тому же предвыборная кампания… а знаешь, каков будет у меня рейтинг, если узнают, кто такая моя жена и ее дружок?
— Нулевой, — отозвался со своего места Иосиф Соломонович.
— Вот именно: нулевой, — подтвердил Турунтаев. — В общем, так: сейчас вы садитесь в машину и уезжаете из этой области на хрен. Чтобы я вас больше не видел. И если я узнаю, что вы где-то проклюнулись… а я к тому времени стану губернатором… я вам такой процесс века устрою, что никакие адвокаты не помогут. Впрочем, они вам и так не помогут: денег-то у вас нет. Даже эти риэлторские конторы… контрольный пакет акций принадлежит нам с Блюменталем. Все ясно?
Татьяна Юрьевна и Виктор, не в силах сразу уразуметь, что так легко отделались, обменялись взглядами, но не нашли в себе сил что-то сказать.
— Я думаю, что в конторах к тому же обнаружили документы, по которым можно определить вам срок лет эдак на сто с конфискацией имущества, — сказал Блюменталь. — Так что немедленно вон из области!
— А мы? — тихо спросил Михаил.
Ни Турунтаев, ни Блюменталь не удостоили его ответом: вероятно, участь этих пешек была решена.
— Уходите, — сказал Геннадий Иванович.
Татьяна Юрьевна не двинулась, похоже, собиралась с духом, чтобы что-то сказать. Наконец выдавила:
— Гена… неужели ты мне так ничего и не дашь… у меня же ни копейки… и документы только мои… а ты ведь, наверно, не разрешишь ими пользоваться…
Турунтаев даже не посмотрел на нее: оказывается, этот первоначально показавшийся мне смешным и нелепым человек может быть и гордым, и властным. Впрочем, не на пустом же месте его выдвигали в губернаторы.
— Как только окажетесь километрах в пятистах от Тарасова, продадите машину, — презрительно сказал он. — Вот вам и деньги. Что касается документов… позвони Иосифу Соломоновичу. Он все оформит и вышлет. На любую фамилию, имя и отчество. Хоть на Конрада Карловича Михельсона. Все. Я сказал. Валите отсюда.
* * *
Я смотрела в окно, видела, как сгорбленные фигурки Виктора и Татьяны Юрьевны под прицелами автоматов уселись в черную «Ауди». Что-то неестественное было во всем этом. Я нутром чувствовала, что Турунтаев кривит душой, что тут ловушка.
Но Татьяна и Виктор, кажется, были слишком подавлены свалившимся на них горьким и жалким счастьем выжить… пусть позорно, как выживают крысы, спасаясь с тонущего корабля. Слишком дряхлые и ничтожные душонки оказались у этих людей, чтобы они могли хоть на секунду усомниться: такого не прощают. То, что сделали они, забыть нельзя ни в коем случае.
И человек, который помиловал бы подобных негодяев, сам уподобился бы им.
«Ауди» тронулась с места и вырулила к воротам. Один из охранников распахнул тяжеленную бронзовую створку, едва не задев передний бампер машины Татьяны Юрьевны, и черная иномарка вырвалась с территории загородного участка Иосифа Соломоновича Блюменталя.
Я глянула на Турунтаева: на его губах появилась тонкая, дьявольская улыбка.
…«Ауди» уже растаяла в ночной тьме, и только слабенькие красные огоньки задних фар указывали направление ее движения.
И тут яркая вспышка разорвала бархатный покров тихой мартовской ночи, а потом долетел рокочущий раскат взрыва. Я невольно вздрогнула и, вцепившись в подоконник, подалась вперед, ткнувшись лбом в оконное стекло.
Там, почти в километре от дома Блюменталя, горела машина с Татьяной Юрьевной и Виктором. Ни у кого из находящихся в «Ауди» не оставалось ни единого шанса выжить.
Я повернулась к Геннадию Ивановичу и хотела произнести несколько коротких и содержательных слов, но осеклась, увидев, как остекленело и перекосилось его лицо.
— Боже мой… Боже мой… — бормотал он. — Я должен видеть это.
— Не дурите, Геннадий Иванович, — сказал Блюменталь. — Вы сами понимаете, что то, что произошло, — к лучшему. Тем более что снова повысится ваш рейтинг. Еще бы… такое несчастье в семье.
Турунтаев внезапно развернулся и взмахнул рукой — точно так же, как незадолго до этого замахнулся на свою жену. Впрочем, Иосиф Соломонович тогда вовремя перехватил его руку и не дал кандидату в губернаторы совершить эту глупость.
— Какой рейтинг? — прошипел Геннадий Иванович. — О каком рейтинге может идти речь… если они… если она… вот так вот…
Я смотрела на Блюменталя и Турунтаева не отрываясь. Заметив мой взгляд, Блюменталь подошел ко мне и негромко, но внушительно сказал:
— Я понимаю, Евгения Максимовна, что вы умный человек и что вы стали свидетелем того, что должно быть скрыто от остального мира. Но хочу вам напомнить: вы подписывали договор о неразглашении, а Геннадий Иванович, хочу вам напомнить, скорее всего, станет губернатором.
— Это следует расценивать как угрозу?
Его толстые губы тронула улыбка.
— Нет, что вы! Разве я похож на человека, который способен угрожать женщине, особенно такой, как вы?
Похож, хотелось бы сказать мне, но такой демарш был бы просто ребячеством. Я просто сделала понимающее лицо и сухо кивнула: мне все понятно. Контракт есть контракт. И не такое видеть приходилось.
Вероятно, он оценил мою сдержанность, потому что криво улыбнулся и отошел к Геннадию Ивановичу.
Через полчаса мы отъехали в Тарасов.
…Утром следующего дня я, выйдя к завтраку, увидела задумчиво сидящего в гостиной Турунтаева. Судя по землистому цвету его лица и затравленным глазам с коричневыми бессонными кругами, он просидел тут всю ночь.
Увидев меня, он неожиданно широко улыбнулся и сказал:
— Вы знаете, Евгения Максимовна… я всю ночь размышлял и пришел к важному решению… — Он сделал тяжелую, долгую паузу, в продолжение которой яростно мусолил в руках собственные очки. В результате оправа не выдержала и с хрустом переломилась посередине, а Геннадий Иванович, не обратив на этот прискорбный факт никакого внимания, закончил свою мысль: — Я решил снять свою кандидатуру с выборов.