Глава 6
Понедельник, 16 сентября
Утром я поднялась около семи, сделала зарядку, приняла душ и, накинув спортивный костюм, отправилась на воздушные и водные процедуры — пробежку и купанье. Обжигаясь холодной водой озера, я откровенно кайфовала — кругом небо, деревья, ни одного человека, благодать, да и только. А ведь для кого-то понедельник — начало новой тяжелой рабочей недели!
Я вернулась в корпус бодрая и умиротворенная. Заказав в баре чашечку кофе, я вдруг заметила в глубине полутемной столовой плачущую Милену.
Пока я раздумывала, стоит ли подходить к ней, узнавать, в чем дело, и утешать, я заметила еще одну деталь, которая мигом сбила меня с оптимистического утреннего настроя, — кругом стояла тишина.
Тишина бывает разной — спокойной, тревожной и роковой. То ощущение, которое я сразу же «схватила», сидя на высокой табуретке возле стойки бара, относилось к третьей разновидности.
Так бывает тихо, когда в доме находится мертвый человек. Я повернулась к бармену и спросила у него, что произошло, и он поведал мне, что сегодня ночью скончался один из постояльцев.
— Кто именно, — продолжал бармен, — я не в курсе. «Скорая» уже приезжала, и труп увезли. Была и милиция, впрочем, совсем недолго. Говорят, вроде бы сердечный приступ. Что ж, дело житейское…
«Вот тебе и отпуск! — сокрушенно подумала я. — Неужели Сема перепил, и его сердце не выдержало? Бедная Милена, надо подойти и пожалеть ее».
Я решительно допила кофе и направилась к безутешно плачущей Волковой. Не успела я сделать и двух шагов, как дверь корпуса с натугой отворилась, и в холл ввалился Семен собственной персоной.
Под глазами у него были мешки, вид Волков имел довольно потасканный и пребывал в мрачном настроении. Он хмуро поздоровался со мной, потом подошел к стойке и потребовал сто грамм водки.
Бесстрастный бармен налил ему желаемую дозу. Семен выпил водку залпом, прислушался к тому, как теплая жидкость лечит его организм, и решил повторить, заказав на этот раз на закусь ломтик лимона.
— Женечка! — безудержно рыдала Милена. — Вот ведь как бывает-то! Жил-жил человек — и нет его. Прям в одночасье ушел…
— Да кто умер? — спросила я, подсаживаясь рядом и тронув ее за плечо.
— Алексей Данилыч померли, — со слезами на глазах ответила мне Милена. — Профессор наш старенький. Он, конечно, в летах, но ведь в таком возрасте каждый день — как год. Жалко…
— Конечно, жалко, — согласилась я. — Ну, что же делать… Сердце, да?
Милена кивнула.
— Я обычно рано встаю, — объяснила она. — А Сема после вчерашнего тоже проснулся ни свет ни заря и пошел шататься по округе. Он всегда так — сначала погуляет, потом похмеляется.
Волкова смачно высморкалась в скомканный платок и спрятала его в рукав.
— А я, еще когда в селе жила, засветло подымалась, — продолжала Милена. — Это мы уже потом в город переехали, Сема на алюминиевый завод устроился. Ну вот, вышла я воздухом подышать, а тут «карета» при входе и машина милицейская. Смотрю — Алексей Данилыча выносят. Я к носилкам — что? как?
Милена настолько разволновалась, пересказывая эту сцену, что прижала руки к груди, стараясь восстановить участившееся дыхание.
— Всё, говорят, — дрогнувшим голосом проговорила она. — Скончался посреди ночи от острой сердечной недостаточности.
— Вы вроде знали его раньше? — спросила я на всякий случай.
— Ну да, — подтвердила Милена. — Лет пятнадцать назад он моего брата из тюрьмы вытащил. Тогда Шмаков главным судьей работал, или как это у них там называется… Короче, корова в колхозе пала, а председатель на моего брата это дело свалить решил. А Шмаков говорит на заседании: нет, невиновен, мол, он в падеже скотины, и срок ему давать не надо. Уж я так ему благодарна была! Без денег, конечно, не обошлось — а как же иначе?
— Понятно, — кивнула я. — Значит, ваш старый знакомый?
— Вот-вот, — снова высморкалась Милена. — Когда въехал, я так обрадовалась, так обрадовалась! Яблочек ему носила. Хотелось бы что побогаче, да зарплаты сейчас сами знаете какие…
«При чем тут зарплаты?» — машинально подумала я, глядя на стриженого Сему, который обсасывал ломтик лимона возле стойки бара.
— И что вы думаете? — всплеснула руками Милена. — Узнал меня Алексей Данилыч, вспомнил. Посидели мы с ним, чайку попили. Он ведь мемуары сюда писать приехал. Большой, надо сказать, человек был!
Завтрак прошел в молчании — всем казалось неуместным шуметь в такой ситуации, и присутствующие то и дело посматривали на дверь номера, за которой еще вчера раздавался стук пишущей машинки. Впрочем, к обеду все вошло в привычную колею.
Разве что Антонина Платоновна Меньшикова выглядела чересчур уж огорченной. Но ее подавленное состояние носило какой-то иной оттенок, я бы даже сказала — деловой. Так бывает огорчен предприниматель, когда вдруг по форс-мажорным обстоятельствам срывается крупная сделка, которая сулила громадный куш.
После прогулки перед обедом я вернулась к себе в номер и…
И застала там незнакомого человека. Мужчина лет тридцати стоял спиной к окну, опираясь на подоконник и скрестив руки на груди.
— А вот и вы, Евгения Максимовна, — поприветствовал он меня. — Разрешите представиться — Михайленко Юрий Григорьевич…
* * *
То, что рассказал мне Михайленко, не укладывалось в рамки нормального сознания.
Оказывается, профессор умер не совсем обычной смертью пожилого человека.
Алексей Данилович Шмаков действительно был крупной шишкой — старым работником органов, который с середины пятидесятых перешел на работу в суд, а в последние годы перед пенсией преподавал в областном юридическом институте.
«Выходит, его знала тетушка Мила, — мигом сообразила я. — Ведь она проработала там всю жизнь и должна иметь кое-какую информацию об одном из своих коллег. Надо срочно ей позвонить!»
— Сами понимаете, что смерть подобного человека, даже при, казалось бы, естественных обстоятельствах, требует более углубленного расследования, — неторопливо говорил мне Михайленко.
И это расследование кое-что показало. Михайленко поведал мне такие подробности, что я невольно вздрогнула, представив себе эту картину.
Профессор Алексей Данилович Шмаков действительно скончался в результате сердечного приступа. Но, похоже, кто-то всерьез постарался помочь персональному пенсионеру отправиться в мир иной.
Возле рта и на щеках покойного были обнаружены следы скотча, эта же субстанция находилась на рукавах пижамы и на ручках кресла, в котором Шмаков был найден мертвым — кто-то примотал его скотчем к подлокотникам, а потом залепил ему рот липкой лентой.
— Шмаков очень плохо чувствовал себя накануне, — рассказала я Михайленко. — Он то и дело хватался за сердце и принимал нитроглицерин.
Думаю, злонамеренный субъект, который так обошелся со стариком, не встретил со стороны беспомощного человека серьезного сопротивления.
Что же произошло впоследствии — оставалось только догадываться. Воображение, разумеется, подсказывало самые дикие и отвратительные варианты, но ничего определенного сказать было нельзя.
Впрочем, была еще одна деталь. На полу комнаты Шмакова рядом с креслом был обнаружен сигаретный пепел, хотя сам профессор уже несколько лет не курил, как разъяснил мне Михайленко.
— Но к нему заходили многие обитатели корпуса, — возразила я. — Некоторые из них — курящие и вполне могли обронить пепел.
— Исключено, — вздохнул Михайленко. — У вас в номерах убираются трижды в день. Уборка была и во время ужина. А перед тем как все легли спать, к профессору никто не заходил.
— То есть преступление произошло именно ночью? — спросила я.
— Совершенно верно, — подтвердил Михайленко. — И, как это ни печально, подозреваются именно постояльцы первого корпуса — ведь здание на ночь закрывается и после десяти сюда нельзя войти, предварительно не перебудив всех отдыхающих звонком снаружи.
— Никто не звонил, — согласилась я с ним. — Выходит, что Шмакова убил кто-то из нас…
* * *
Когда я рассталась с Михайленко, согласившись на его предложение провести негласное расследование, то, не буду скрывать, я была несколько не в своей тарелке. И даже не потому, что находилась в одном здании с убийцей, который в настоящее время уверен, что все прошло тип-топ и можно дальше жить спокойно.
Итак, мне предстояло самостоятельное расследование. Раньше мне тоже приходилось выступать в роли сыщика, но тогда в моем распоряжении был приличный арсенал специальных средств: подслушивающие приборы, разнообразная пиротехника, оружие, какое только заблагорассудится, гардероб на любой случай жизни — могла одеться хоть бомжихой, хоть миллионершей. Наконец, время.
Здесь же я могла полагаться только на одно оружие — интеллект, умение правильно собирать и анализировать информацию.
Что ж, назвался груздем — полезай сам знаешь куда. Честно говоря, перед началом работы я испытывала приятное волнение — мне представлялась возможность проявить себя в новом качестве.
Еще один фактор казался мне важным в этой ситуации — мне следовало предельно активизировать свою память. Ведь я имела достаточно информации, чтобы ее обработать с учетом новых обстоятельств. Вернее, всего одного обстоятельства — убийства. Смерть профессора стала теперь главным событием, в свете которого мне предстояло пересмотреть все, что осело в моей памяти за время пребывания в пансионате.
Для начала я восстановила картину предшествовавших убийству дней. Это далось мне не так уж легко — ведь я не предполагала, что начнется такая заваруха, и многое пропускала мимо ушей.
Но даже и теперь, по крупицам вспоминая обрывки слов, взгляды и жесты моих соседей по корпусу, я поражалась — как, оказывается, много вокруг нас подозрительного!
Пока не произошло преступление, странности обитателей первого корпуса меня абсолютно не трогали. Зато теперь практически все казалось исполненным скрытого смысла — подчас зловещего.
* * *
За то время, что я предавалась воспоминаниям о пятнице-субботе-воскресенье, выуживая из памяти значимую информацию, за стеной у меня разгоралась ссора.
Супруги Погодины окончательно разругались. Что было причиной их стычки — подавленное состояние Веры или супружеская измена Артема, я не знала.
Крики становились все громче, упреки все яростнее, и наконец громко хлопнула дверь, и вниз по лестнице застрекотали шаги. Вдогонку им несся громкий плач оставшейся в номере Веры.
Артем Погодин не вернулся в корпус ни к обеду, ни к полднику.
Вера сначала мрачно бродила по зданию, потом несколько раз обошла весь санаторий, но мужа так и не отыскала. Тогда она зашла в номер Капустиных и оставалась там какое-то время.
Потом Вера снова ринулась на поиски, и вновь — никакого результата.
Между тем, пока Погодина металась то по корпусу, то по территории пансионата, на втором этаже снова грохнул выстрел.
«Ну знаете ли, это уже слишком!» — подумала я и, на этот раз не медля ни секунды, снова сбежала по лестнице вниз на два пролета.
И снова — пустота. Никого. Ни звука за дверью номера Волковых — они, кажется, ушли на процедуры, — у Капустиных тоже тишина.
И снова — маленькая дырочка в штукатурке как раз возле первой — над дверью Волковых.
И на этот раз я была уверена, что не ослышалась — это точно был звук выстрела из пистолета «ТТ». Подойдя к двери Капустиных, я постучала.
— Кто там? — лениво отозвался Максим. — Уже убирались.
— Это ваша соседка с третьего этажа, — приложила я ухо к двери. — Вы не слышали сейчас громкий звук, похожий на выстрел?
Дверь номера распахнулась. На пороге стоял Максим, одетый в спортивный костюм.
— Наверное, это входная дверь, — предположил он. — Вчера она точно так же бабахала. Что, спать мешает? Кемарить перед обедом вредно. Пойдемте лучше прогуляемся к озеру, не возражаете?
Я не возражала.
Всю дорогу Капустин травил какие-то занудные байки и анекдоты — шутки сыпались из него, словно из дырявого мешка. Я чуяла, что он не просто так затеял эту прогулку и ему что-то от меня нужно.
А когда Капустин чуть задержался на повороте и послышался глухой всплеск, я поняла, что он выбросил оружие в озеро. Мое присутствие для него было вовсе не обязательно — просто он надеялся своей легкомысленной болтовней рассеять мои подозрения насчет того, что прозвучавший звук был именно выстрелом.
Будь на моем месте кто-то другой — ему бы это удалось. Я восхитилась его выдержкой и хладнокровием и позволила ему продолжать вести разговор в том же духе на протяжении обратной дороги.
— Встретимся за обедом! — кивнул мне Максим и скрылся в своем номере.
Я решила не терять времени зря и, прихватив полотенце, быстро направилась обратно к озеру. Придется совершить еще одно незапланированное омовение и немного понырять. Впрочем, озеро было неглубокое.
Пистолет я выудила со второй попытки — он зацепился курком за корягу и висел, покачиваясь в такт течению. Спрятав находку под куртку, я докрасна растерлась полотенцем и побежала к себе.
По пути мне встретилась Вера, продолжавшая свои бесплодные поиски. Она уже хотела звонить в милицию, как вдруг ей улыбнулась удача.
Шофер микроавтобусика, который проезжал ежедневно через поселок и вез продукты в пансионат «Отрада», успокоил госпожу Погодину.
— Твой, что ли? — кивнул водила на фотографию в паспорте Артема, которую показала ему Вера. — Видел, как же. В поселке сидит в чайной, самогон хлещет.
Уж и не знаю, успокоило ли Веру это известие, но напряжение, которое поневоле передавалось всем жильцам нашего корпуса, немного спало.
— Побесится чуток и вернется, — успокоила Погодину Дора перед ужином. — Мужчины иногда снимают стресс именно таким способом.
— Вообще-то, не только таким, — нашла в себе силы пошутить Вера.
— Да, — улыбнулась ей Дора. — Но алкоголь иногда оказывается идеальным средством.
В номере я проинспектировала свою находку. Это был действительно довольно дряхлый «ТТ», в обойме не хватало двух патронов.
Особо меня заинтересовала серебряная пластинка на рукоятке, где тонкой вязью значилось:
«Алексею Шмакову за доблестную службу на благо нашей Советской Родины».
Вот такие пироги! Что ж, тут, я думаю, все довольно просто.
И первый и второй раз оружие украл Славик Капустин — с него станется. Такой мальчишка, как он, не устоит перед возможностью позаимствовать пистолет, тем более если его хозяин мертв.
Одновременно мне стала ясна причина переговоров Максима с профессором и визита к нему Доры, в чьей тяжелой сумочке во время вчерашнего ужина наверняка и находился этот самый пистолет.
Первый раз Максим упросил Шмакова не поднимать шум, и Дора вернула оружие. Во второй раз просить было уже некого, и Капустин предпочел избавиться от пистолета, а не сообщать о нем в милицию.
* * *
Вышагивая по дорожкам парка, плавно переходящего в сосновый лес, я заметила вдали знакомую фигуру. Милена Волкова явно двигалась в каком-то определенном направлении — уверенно и решительно.
Я двинулась вслед за ней.
Через несколько шагов, там, где дорожка круто поворачивала вправо и открывала перспективу длинной аллеи, я поняла, куда устремилась Милена. Вернее, не куда — а за кем. Впереди маячил женский силуэт.
Милена ускорила шаги. Я тоже пошла чуть быстрее, стараясь держаться от нее на почтительном отдалении, но не теряя из виду ее фигуру.
Волкова преследовала Антонину Платоновну — разглядела я, пройдя еще несколько метров. Меньшикова медленно брела вдоль посадок, не подозревая о грозящей ей с тыла опасности.
«Будет буря», — решила я про себя и, как показало дальнейшее, не ошиблась.
Последние сто метров Милена почти бежала, тяжело при этом дыша. Ее уже нельзя было остановить, и она надвигалась на мирно прогуливающуюся Меньшикову неумолимо, будто асфальтовый каток на беззаботного котенка.
— Эй ты, — крикнула наконец Милена, — обожди меня! Сейчас мы с тобой поговорим.
Антонина Платоновна остановилась и повернулась лицом к Волковой. Она уже поняла, что ничего хорошего из их разговора не получится, но отступать было некуда, и Меньшикова решила встретить врага лицом к лицу.
Я не хотела вмешиваться в происходящее, разве что дело дойдет до кровопролития. Затаившись в отдалении за густым кустом боярышника, я стала наблюдать за диалогом двух женщин — отсюда до меня долетало каждое слово и были четко видны их фигуры.
Милена не теряла времени даром и сразу приступила к экзекуции. Она схватила Антонину за плечи, стала резко ее трясти и плевать при этом ей в глаза. Меньшикова ожидала какой-нибудь пакости, но не была готова именно к такому повороту событий.
Впрочем, она быстро спохватилась и с необычной для такой изысканной дамы прытью двинула Милене коленом в пах. Та охнула и на секунду ослабила хватку, но тут же снова ринулась на Меньшикову.
Милене удалось повалить ее наземь, и несколько секунд после этого дамы катались по стерне, стараясь уложить друг друга на спину, что знаменовало бы собой полную и окончательную победу.
Волкова победила, и тут не последнюю роль сыграла ее комплекция. Усевшись верхом на Меньшиковой, она еще раз смачно плюнула ей в лицо и торжественно провозгласила свой текст:
— Еще раз подойдешь к Семе, я тебе глаза выцарапаю! Усвоила?
Меньшиковой ничего не оставалось, как кивнуть, насколько ей позволяло ее положение.
Волкова удовлетворилась победой, поднялась и, отряхнув платье, с видом победительницы зашагала прочь по дороге, возвращаясь в корпус.
Антонина Платоновна тоже через некоторое время поднялась с земли и, потрясая кулаками, злобно прокричала ей вслед…
Уж от нее-то я не ожидала услышать подобное перечисление всевозможных органов и адресов.
За ужином я время от времени бросала взгляд на Волкову с Меньшиковой. Обе женщины вели себя так, как будто между ними ничего особенного не произошло и всего каких-нибудь полчаса назад они не валялись по мокрой траве, стараясь побольнее пнуть одна другую каблуком в бок.
Меньшикова, конечно, немного ободралась о колючую траву, но умело нанесенная косметика скрывала царапины. Обе женщины сменили испачканные туалеты и между собой в этот вечер, естественно, не общались.
На ужин пожаловал совсем уж было потерявшийся Артем Погодин. Но лучше бы он этого не делал. Во всяком случае, в таком безобразном виде.
Его белый пуховый свитер был местами разодран, местами испачкан черными и желтыми пятнами.
Пил Артем, судя по его физиономии, долго, вдумчиво и не без надрыва. Его осоловелые глаза слегка подергивались, а руки ходили ходуном.
Уже на пороге столовой Погодин взял себя в руки и решительной походкой направился к столу. Однако он миновал наш столик, даже не взглянув на свою ахнувшую супругу, а пошел прямо к Капустиным.
Подойдя к Максиму, Артем остановился возле него и, слегка покачиваясь, предложил:
— Ну что, пойдем выйдем, поговорим? Нам ведь есть о чем поговорить?
Максим отрицательно покачал головой, дожевывая антрекот с лобио.
— Лучше завтра с утра.
Такой вариант не устроил Артема, и он решил настоять на своем. Он схватил Максима за лацкан и резко оттолкнул его к окну.
Капустин полетел на пол вместе со стулом, разбрызгивая подскочивший над скатертью соусник с лобио, которое заляпало брюки и ему и Погодину.
Быстро вскочив на ноги, Капустин вцепился в плечо Артема и буквально поволок его вверх по лестнице. Вера запричитала, прикрывая рот ладонью, и тоже бросилась к соседнему столику.
Она повисла на руке Доры и стала тихо шептать, как будто заклиная Капустину:
— Дорочка, милая, останови их! Так же нельзя! Артем хороший, ты же знаешь…
— Я знаю, — тихо отвечала ей сохранявшая полное спокойствие Дора. — И не надо так волноваться.
— Но ведь они же…
— Ничего не случится, — заверяла ее Капустина. — Мальчики поговорят и угомонятся. Сядь на место или иди к себе, не нужно эмоций.
Но ее увещевания не убедили Веру. Она подскочила ко мне — может быть, потому что из всех присутствующих я одна внимательно наблюдала за этой сценой, а все остальные продолжали трапезу, опустив глаза в тарелки, — и прокричала в отчаянии:
— Ну хоть вы-то помогите! Они же там поубивают друг друга!
Я тут же вняла мольбе о помощи — поприсутствовать при таком событии очень хотелось, ведь это входило в мои планы сбора информации.
Мы с Верой быстро взбежали вверх по лестнице, а за нами все же стала взбираться на второй этаж и Дора, впрочем, не особо торопясь.
«Мальчики» начали потасовку уже в коридоре. Впрочем, дракой это было сложно назвать, скорее это походило на избиение.
Бил, разумеется, Максим, а Артем только пытался уворачиваться от ударов, насколько позволяла ему ловкость, изрядно приглушенная спиртным.
Впрочем, Капустин тоже не очень усердствовал — скорее он вразумлял ударами соперника, приводил его в чувство. Судя по технике боя, я смогла вынести суждение о том, что Капустин неплохо подготовлен и наверняка регулярно тренируется в спортзалах.
Но все же Максим расслабился и умудрился допустить ошибку.
Когда уже казалось, что Артем окончательно подавлен и унижен, Капустин прекратил долбать его справа и слева. Остановившись, он перевел дыхание и с иронией посмотрел на бессмысленно мотающего головой из стороны в сторону Погодина.
— Все? — внятно спросил Капустин. — Хватит на сегодня?
— Угу, — мрачно пробурчал Артем. — Блин, как башка-то трещит.
— Ну так заходи завтра утром, поговорим по свежачку, — добродушно предложил Капустин и повернулся, чтобы войти в свой номер.
Тут-то Артем с криком и бросился ему на спину. Повалив не ожидавшего такой атаки Капустина, Погодин буквально вкатил его в номер и принялся душить извивающегося под ним Максима.
Теперь уже Дора взмолилась о помощи. Она подскочила к Погодину, пытаясь отодрать его от мужа, но, когда у нее ничего не получилось, прокричала, обращаясь ко мне и окаменевшей от страха Вере:
— Да помогите же мне, черт возьми! Остановите эту мясорубку!
Я подскочила к Артему и сильно ударила его ребром ладони за ухом. Он сразу сник и бессильно сполз на пол, раскинув руки.
Вера бросилась к мужу и, подняв его голову, стала тормошить Артема.
— Вы убили его! — подняла она на меня расширенные от ужаса глаза.
— Через минуту очухается, — заверила я ее. — Если торопитесь — дайте ему понюхать нашатырь. А потом налейте пять капель раствора аммиака на стакан воды и заставьте его выпить.
— Зачем?
— Чтобы протрезвел! — пояснила я. — Действует быстро и безотказно. Не надо никаких «кремлевских» таблеток и витаминных бомб!
Максим Капустин посмотрел на меня с уважением. Он уже поднялся с пола и заправлял в брюки выбившуюся наружу белую рубашку.
— Вот гад! — покачал он головой, глядя на приходящего в сознание Артема.
— Оскорбленная честь, — пожала плечами Дора. — Не все же такие, как мы с тобой.
— А ты бы предпочла быть другой? — насмешливо спросил ее Максим.
Та спокойно улыбнулась и несколько раз отрицательно покачала головой.
На правах миротворца я продолжала оставаться в номере Капустиных, и какое-то время на меня никто не обращал внимания.
Дора утешала плачущую Веру, прижав ее голову к своей груди. Погодина беспомощно, как-то по детски всхлипывала и беспрерывно сморкалась.
— Ничего, — приговаривала Дора. — Это все ерунда, все образуется.
— Правда? — с надеждой спрашивала Вера. — Ты точно это знаешь?
— Конечно, — утешала ее Капустина. — Сейчас мальчики перебесятся, а потом все будет как раньше. И твоего к себе возьмем. Помнишь, как мы первый раз встретились, когда я покупала черный жемчуг у тебя в магазине? Помнишь, как мы сразу все поняли и поехали ко мне. А потом пришел Максим. Помнишь?
Вера послушно кивала и уже не так интенсивно истекала слезами.
Артем окончательно очухался и сидел посреди комнаты прямо на полу, тупо глядя то на Максима, то на Дору с Верой. Он с трудом врубался в происходящее, но больше не делал никаких агрессивных попыток отстаивать свои права. Более того, он выглядел виноватым.
— Ну что? — потрепал его за плечо Капустин. — Рыцарство закончилось? Будем дружить семьями или как? Подумай, братец.
Тут Капустин заметил меня, тихо сидевшую возле двери и наблюдавшую за происходящим.
— Спасибо вам большое, Женя, — подошел он ко мне и, вежливо взяв меня за локоть, помог мне встать со стула. — Мы тут сами разберемся.
* * *
Я продолжала сбор информации. Созвонившись с Михайленко, я попросила его, в свою очередь, сделать звонок в администрацию «Отрады».
— Мне нужно посмотреть документы, которые оформлялись на постояльцев, — заявила я. — Нужно кое-что уточнить. Сможете?
— Без проблем, — откликнулся Михайленко. — Через пять минут можете идти прямо к директору, он вам все покажет.
Так я и сделала. Директор «Отрады» — толстенький коротышка с вечно потеющим лбом — уже был извещен о моем визите, не задавая лишних вопросов, он пододвинул ко мне кучу бумаг.
— Вы посидите тут минуточку-другую, а я сейчас вернусь, — предложил он мне, предусмотрительно вырывая шнур телефона из розетки.
«Наверное, думает, что я из ГБ, — усмехнулась я про себя, когда за ним захлопнулась дверь. — Ну и пусть думает…»
В документах меня, собственно, интересовала всего одна графа: место работы.
К счастью, бланки санатория были отпечатаны еще в незапамятные времена, и народ по инерции заполнял все строчки анкеты.
«Максим Капустин, — читала я. — Генеральный директор ЗАО „Шенк“. Дора Капустина. Домохозяйка. Семен Волков. Мастер-наладчик цеха электромеханической обработки на алюминиевом заводе. Милена Волкова. Швея-мотористка, временно не работающая».
По остальным постояльцам никакой специфической информации я не выудила.
«Ну вот, — подумала я, с удовлетворением захлопывая папку, — кое-что и прояснилось».
Теперь оставалось сделать звонок домой. Я дождалась прихода директора, поблагодарила его и, вернув папку, отправилась в поселок.
Я решила позвонить с почты, так как не хотела называть при посторонних никаких фамилий, а в кабинке междугородных переговоров я могла быть вполне уверена, что никому не придет в голову меня подслушивать.
— Алло! Тетя?! — Я заткнула свободное ухо, чтобы лучше слышать голос Милы, с трудом пробивавшийся сквозь помехи на линии.
— Женечка? — взволнованно отозвалась моя родственница. — Что-то случилось?
— Если и случилось, то не со мной, — успокоила я ее. — Справочка нужна. Вернее, две. У вас работал в институте некий Шмаков.
— Алексей Данилович? — уточнила тетя. — А как же! Редкостная сволочь.
— Хорошо, — медленно проговорила я. — Теперь возьмите, пожалуйста, справочник «Деловой город» — он лежит у меня в комнате на тумбочке — и прочитайте мне данные на фирму «Шенк».
— Сейчас, — отозвалась тетушка, прошлепала ко мне, и через секунду я уже слышала шелест страниц. — Ага, вот нашла. «Шенк». Закрытое акционерное общество. Экспорт алюминия, ценные бумаги…
— Все, достаточно, — прервала я ее. — Наверное, я скоро вернусь…
* * *
— К вам можно? — постучалась я в номер к майору Голубцу. — Не спите еще?
— Собираюсь, — почти вежливо ответил мне майор. — Чем могу помочь?
— Да вот тут загвоздочка вышла, — виновато обратилась я к военному. — Не подскажете словечко из кроссворда: «артиллерийское орудие для навесной стрельбы по укрытым целям» из семи букв.
— М-м-м…
— Может, пулемет? — предположила я. — По буквам подходит, но я решила уточнить…
— Тогда — пулемет, — смело заверил меня майор. — Что-нибудь еще?
— Нет-нет, извините за беспокойство, — и я выскользнула за дверь.
Н-да, тяжелый случай. За такой ответ меня бы оставили без стипендии. И уж гаубицу или миномет я смогла бы назвать даже на первом курсе.
Перед сном я еще раз вышла прогуляться. На пеньке возле корпуса сидела грустная Милена. Я подошла к ней поближе и тихо спросила:
— Устали вы, наверное?
— И не говори, — сокрушенно ответила Волкова. — Ехали отдохнуть по-людски в кои-то веки, а тут… А, да что здесь рассусоливать! Знай сверчок свой шесток — не нами ведь сказано, правда? Впрочем, чего это я с тобой болтаю. Пора и на боковую. Мой-то уже храпит.
Она запахнулась в платок и направилась в сторону нашего корпуса.
Когда я вышла покурить на балкон в своем номере, то меня ожидал сюрприз: я не прикрыла зеркальную дверцу шифоньера, стоявшего рядом с балконной дверью, и, как оказалось, в соседнем номере, который занимала Меньшикова, дверца шкафа тоже была распахнута.
Теперь я могла наблюдать за происходящим в ее номере, словно на экране кинотеатра.
Собственно, увидела я совсем немного. Скорее это отчасти дополнило уже сформировавшееся впечатление, нежели прояснило что-то новое.
Я отошла на безопасное расстояние и заняла позицию под таким углом, чтобы меня не было видно в ее зеркале. Сама же Антонина Платоновна была довольно хорошо наблюдаема, разве что дверца чуть покачивалась.
Меньшикова наводила вечерний марафет. Она стояла перед зеркалом и накладывала на лицо крем, резко втирая его в кожу.
Когда эта процедура была закончена, Антонина Платоновна какое-то время молча стояла, глядя на себя, и вдруг сделала своему отражению крайне непристойный жест — согнула руку в локте и ударила по плечу ладонью. Наверное, отражение не удовлетворяло эстетическим требованиям Меньшиковой, и она злилась на саму себя.
Впрочем, это мог быть еще и жест отчаяния, жест расставания с неосуществленными надеждами — на, мол, Антонина Платоновна, выкуси.
Кладя крем в косметичку, Меньшикова ненадолго задержала взгляд на раскрытой сумочке, а потом достала из нее что-то яркое с красным блеском.
Тот самый перстень с рубином, якобы потерянный? Конечно, это он.
Но вместо того, чтобы надеть его на палец, Меньшикова сжала перстень в кулаке и, накинув халат, исчезла из поля моего зрения.
Но тут же ее шаги раздались совсем рядом. Антонина Платоновна приоткрыла балконную дверь, не выходя наружу, размахнулась и зашвырнула перстень по направлению к утопающему в закатных лучах лесу.
Рубин просверкал на лету, словно большая капля крови, и с тихим стуком упал метрах в двадцати от здания. Дверь балкона захлопнулась, и вскоре свет в номере Антонины Платоновны Меньшиковой погас.
* * *
Я решила, что стоит потратить время на поиски этого таинственного камня, который был якобы потерян и с которым так непочтительно обошлась его владелица.
Приблизительную траекторию полета перстня я запомнила, но уже темнело, и я вынуждена была воспользоваться фонариком, чтобы не нагибаться лишний раз за каким-нибудь бутылочным осколком.
Минут сорок я прочесывала выбранную мной территорию, пока мои поиски наконец не увенчались успехом. Перстень валялся в муравейнике, наполовину зарывшись в сосновые иглы. Подняв его к глазам, я посветила фонариком.
Камень пересекала по диагонали глубокая трещина. Ага, похоже, он ударился вот об этот железный столбик, торчащий из-под земли.
Я решила продолжить испытания камня на прочность и, выйдя на асфальтовую дорожку, положила перстень на землю и наступила на рубин каблуком. Послышался хруст, как будто под моим башмаком был леденец.
Рубины так себя не ведут….
* * *
Я бродила по лесу недалеко от санатория, глубоко погружая ноги в облетевшую листву. Анализируя полученные факты, я пришла к определенным выводам, и они не казались мне обнадеживающими.
Пока что я была в тупике, и выход из него даже не маячил впереди. Черт, что же на самом деле произошло с профессором? Что я скажу завтра Михайленко?
Внезапно мое внимание привлекла фигура мужчины, сидевшего на дереве. Он удобно устроился на широкой ветке сосны и, облокотившись локтями о ствол, приложил руки к лицу, вытягивая шею вперед.
— В Маугли играете? — окликнула я Егора. — Слазьте, поговорим.
Тот мгновенно встрепенулся, какое-то время пошуршал листьями, скрывшись между ветвей, и наконец тяжело спрыгнул на землю.
— А-а, это вы… — протянул он. — Рад приветствовать вас на лоне, так сказать, природы. Составите мне компанию для прогулки?
Егор поплотнее запахнул теплую куртку из брезента и протянул мне руку. На его лице блуждала добродушная пьяная улыбка, а похотливое выражение глаз недвусмысленно свидетельствовало о том, что он не прочь со мной поразвлечься. Скажем, вон в той рощице.
Я мило улыбнулась ему в ответ и вдруг сделала резкий выпад рукой, как будто собиралась ударить его с размаху в челюсть.
Егор мгновенно среагировал и перехватил мою конечность вполне профессиональным приемом. Именно на это я и рассчитывала.
Пока он блокировал меня, я левой рукой быстро распахнула его ветровку и дернула за предмет, висевший у него на шее, да так резко, что он чуть не упал. По хронометражу наши молниеносные действия заняли не больше двух — двух с половиной секунд.
— Бинокль, однако, — продемонстрировала я Егору его же вещицу. — Хорошая машинка, дружок. Цейссовский, пятидесятикратное увеличение.
— Хорошая, — медленно проговорил Егор, на всякий случай не отпуская мою руку. — Так, знаешь ли, гуляю, подглядываю…
— Да не похож ты, братец, на банального вуайериста, — озабоченно проговорила я. — Сдается мне, что у тебя более серьезные дела.
Егор отпустил мою руку, но тут же схватил меня за лацканы куртки и быстро привлек к себе. Глядя мне прямо в глаза, он проговорил с угрозой:
— Шла бы ты подальше, курочка, а? Вон по той дорожке к себе в люксовый номер. Не мешай работать, а то можно ведь и схлопотать.
— Можно, — согласилась я и, откинув голову назад, врезала ему лбом по носу.
Егор ахнул и, тут же отпустив меня, приложил руку к лицу, пытаясь остановить хлещущую из ноздрей кровь. Я на всякий случай все же двинула его носком ботинка в челюсть и, когда он рухнул на землю, прижала его горло подошвой, упирая каблуком в область адамова яблока.
— Быстро колись, — шепотом посоветовала я ему. — Мент? Гэбэ? Братва?
— Не-ет, — прохрипел Егор. — Я сам по себе. У меня лицензия.
Я сплюнула на землю и, убрав ногу с его горла, отошла на два шага.
Достав сигарету, я прикурила и, дождавшись, пока Егор поднимется, спросила:
— Бинокль не повредился?
— Вроде нет, — беспокойно осмотрел Егор свою дорогую вещицу. — Во, бля, умеешь драться-то! Где ты так научилась, красотка?
— Неважно, — строго ответила я. — Документик-то покажи.
Егор достал из кармана маленький квадратик картона, закатанный в пластик. Действительно, лицензия частного детектива. Оказывается, и в районных центрах у меня есть коллеги, кто бы мог подумать!
— Ну и? — спросила я, возвращая удостоверение. — Кого пасешь?
Егор назвал фамилию.
Я кивнула. Вроде бы все сходится. Хотя, надо сказать, ситуация выглядела несколько комичной — вор у вора собирается украсть дубинку.
Жаль только, что человек, за которым следил Егор, не имел отношения к расследованию, которым занимаюсь я. Во всяком случае — прямого…
— Против этого типа куча материала, — продолжал Егор. — Последняя его жертва что-то заподозрила и обратилась ко мне, чтобы я устроил слежку. Вот я тут и кручусь, кое-что надыбал.
— Можешь не объяснять, — сказала я. — Завтра тут будет человек из органов, можешь сдать ему свой объект. И от клиента денежку получишь, и от славной милиции благодарность.
Я объяснила Егору, кто такой Михайленко, и мой коллега заметно оживился.
— Вот и ладно, — весело проговорил он. — А то я затрахался каждое утро рот портвейном полоскать. Такая, знаешь ли, мерзость.
* * *
Я не могла предугадать, как будут разворачиваться дальнейшие события, — настолько неожиданным и выбивающимся из общего ритма стало то, что произошло в течение следующих часов.
И, сколь ни были опасны и непредсказуемы эти события, сколь ни чреваты они были большой кровью и угрозой жизни некоторым из нас, но лишь благодаря им я смогла получить полное представление о всех постояльцах первого корпуса и в результате прийти к единственному верному выводу и ответить наконец на вопрос: кто убийца?
Итак, вместо тихого и безмятежного осеннего вечера, лениво и плавно переползающего в ночь, более или менее украшенную увлекательными сновидениями, началось нечто невообразимое.
Первой ласточкой во всей этой катавасии стала Милена Волкова.
«Временно не работающая швея-мотористка» явно не находила себе места после событий сегодняшнего дня. Милена сновала по холлу, хрустя суставами пальцев, и причитала себе под нос, время от времени останавливаясь перед зеркалом и вытирая слезы.
«Вечерняя прогулка не пошла впрок, — со вздохом наблюдала я за ее метаниями, когда пересекала холл. — Похоже, надо предложить ей что-нибудь успокаивающее. Кажется, у меня в аптечке был димедрол».
Увидев меня, Милена охнула, подозвала меня торопливыми жестами — то маня пальцем, то прикладывая его к губам — и, когда я подошла, схватила за локоть и отвела в слабо освещенный угол.
— Здесь что-то замышляется, — поведала мне она трагическим шепотом.
— Вот как? — удивленно подняла я брови. — Очередная драка?
— Ох, боюсь, что-нибудь похуже! — встревоженно покачала головой Милена.
— А почему вы так решили?
— Я видела! — со значением произнесла Милена. — Он ходит с большим пистолетом.
— Да кто ходит? С каким пистолетом? — недоуменно спросила я.
— Военный наш, — продолжала шептать Волкова. — Сначала я думала: а что такого? У военного и должен быть пистолет, правда?
— Ну, допустим…
— Но зачем он носит его с собой?! Да не в кобуре, а просто в кармане. И смотрит так, знаете, с подозрением. А пистолет таких размеров, что я только в кино видела в американском.
Похоже, Милена сама боялась своих слов. Она говорила через силу, прикрывая рот ладошкой, чтобы никто не услышал, хотя вокруг нас и так не было ни души. Я попыталась успокоить Волкову.
— Может быть, то, что вы видели, обычный газовый пистолет?
— Я не знаю, газовый или какой еще, мне от этого не легче, — продолжала Милена. — Я знаю только, что не миновать кровопролития.
— Да в кого же, по-вашему, наш военный собирается стрелять?
— В Егора! — с уверенностью сказала Милена. — Из-за этой шлюхи, само собой!
— Знаете что, голубушка, — тронула я ее за руку, — все гораздо проще, чем вы думаете. Я сейчас вам все объясню. Дело в том, что…
— Да что тут объяснять! — зашипела Милена. — Ежу понятно! Она же их сама стравливает, разве вы не видите?! Это у нее такая натура подлая!
— Нет-нет, вы все неправильно поняли, — попыталась я прервать ее речь.
Но Милена была настолько возбуждена, что не хотела меня слушать.
— А Егор — хоть и пьяница — все равно симпатичный человек. И явно голову потерял. Все бродит вокруг да около и выслеживает. Три раза мне сегодня возле корпуса попадался. Я все поняла — голова на плечах имеется! Кровь в нем бурлит с водкой пополам, и теперь он на все готовый! Либо Антонину убьет, либо майора нашего. Бабу эту поганую не жаль, туда ей и дорога, а вот товарищ Голубец правильно бережется и с оружием ходит. Однако я все равно не желаю, чтобы тут друг в дружку палили, — надо срочно в милицию сообщить. Как вы полагаете?
— Я полагаю, что…
Но Милена, похоже, и не ожидала от меня ответа. Она действительно была настолько возбуждена, что почти не слушала собеседника. Ей необходимо было выговориться, причем не только о предполагаемой дуэли между Егором и Голубцом.
— Не хочу стрельбы, не хочу, — мотала она головой. — Ничего не хочу, лишь бы только до конца санаторного срока спокойно дотянуть. Мы ведь с Семой здесь, можно сказать, случайно. Да-да, вы не смотрите, что он из себя крутого корчит, он обычно тише воды ниже травы… Просто жизнь так повернулась. Нам ведь денег должны…
— На работе, что ли? И много? — участливо спросила я для приличия, хотя уже прекрасно знала, что мне ответит Милена.
Я решила, что называется, «не гнать коней» и позволить ей выговориться, поскольку отдавала себе отчет, что логотерапия — проговаривание беспокоящих собеседника проблем и страхов — частенько действует лучше любого патентованного лекарства.
— Ну да, а где же еще, — беспомощно кивнула Милена. — Сема ведь второй десяток лет вкалывает как проклятый, всегда был на хорошем счету. А тут… Ну сами знаете, чего у нас в стране творится, у всех все одинаково. У тех, кто работает, разумеется, а не ворует.
Милена явно начинала приходить в себя. Теперь она задержала взгляд в зеркале чуть дольше и, обеспокоенно покачав головой, ловко стерла черную струйку туши, которая скопилась в углу ее правого глаза.
— Ну вот, — продолжала она. — Сначала деньги стали задерживать, потом и вовсе платить перестали. Сема еще ходил на работу, а мне пришлось бросить. Челнока из меня не вышло, стала на базарчике возле нашего дома торговать. А что? Тоже работа. Хоть и стоишь на ногах весь день, зато свои кровные к концу дня получаешь. Все бы ничего, да зима выдалась серьезная — простудилась я, а потом осложнения пошли. В общем, теперь эта работа для меня заказана — переохлаждаться врачи запрещают.
Заметив, что я достала пачку сигарет, Милена воровато оглянулась и попросила одну.
— Я, конечно, не курю, но сейчас очень хочется, — извиняющимся тоном произнесла она. — Можно у вас одолжиться, если некрепкие?
— Да, пожалуйста, — я протянула ей пачку и чиркнула зажигалкой.
Милена нагнулась, неловко ткнула концом сигареты в самую сердцевину пламени и загасила его. Процедуру повторили с тем же результатом. С третьего раза прикурить все же удалось — видно было, что Волковой нечасто удается засмолить табачку и необходимые навыки курильщика у Милены напрочь отсутствуют.
«В комнате профессора был сигаретный пепел, — мелькнула у меня мысль. — Курят тут почти все постояльцы. Теперь вот, оказывается, и Милена…»
— А Сема ведь мужик, — продолжала она свой немудреный рассказ, — он сам всегда семью кормил, наши зарплаты даже рядом не поставить. Зато теперь вот все наши финансы только с моих базарных денег, — это пока я еще работала. Понятно, что Сема напрягался по этому поводу — жена, мол, семью обеспечивает. Пить стал больше, само собой, злиться… В общем, неладная какая-то жизнь пошла. На работе у него если и давали что — то уже не деньгами, а бартером. Хорошо, когда продукты, а ведь иной раз такое предлагают, что жуть берет и сказать кому стыдно. Резинки, например. Ну, презервативы то есть… Торговать таким товаром я не пойду, а нам самим столько — до конца жизни хватит, да и… Ну, в общем, это личное.
Милена курила неумело, два-три раза вдыхала-выдыхала, прежде чем затянуться. Пепел стряхивала за батарею после каждой затяжки, сильно стуча пальцем по сигарете.
— Короче, обломилась нам путевка в этот санаторий. Раньше-то мы, бывало, и на море ездили. И в Сочи, и под Ялту… Да прошли уж те времена, чего о них вспоминать, дело давнее и невозвратное. Теперь — всё, мы с Семой уже решили: он бросает работу, и мы перебираемся в деревню к моим родственникам. Там корова, землю обещают дать, и вообще как-то сподручнее. Прокормимся, короче. Сема-то у меня работящий, землю любит…
— А про Германию кто выдумал? — спросила я с хитрой усмешкой.
— Моя идейка, — вздохнула Милена. — Для пущей солидности. Это соседка наша прокатилась на неделю еще до кризиса, привезла открыток красивых да буклетов. Ну я и одолжила у нее…
Очередной толчок пальца по сигарете обломил ее на фильтре, и Милена, воровато озираясь, затоптала каблуком красные точки пепла.
— В общем, стоимость путевки как раз приходилась на сумму долга по Семиной зарплате. Можно, конечно, было и отказаться, но мы все обмозговали и решили — надо отдохнуть. Кто его знает, что завтра будет, верно я говорю? Ну вот, а поскольку заведение это дорогое, то мы с Семой договорились, чтобы быть как все. Он ведь отродясь так не стригся и так себя не вел. А если кругом посмотреть — то все ведь сейчас такие, правда? Ну вот он и разыгрывал тут перед вами «нового русского». Плохо получалось, честно сказать, у меня душа все время была не на месте.
— Нет-нет, очень натурально, — искренне возразила я ей. — Все было в самую точку. Знаете, это даже хорошо, когда можно устроить маленький маскарад. Сейчас таким образом даже неврозы лечат.
— Чем же это хорошо?
— Ну, вы как бы примеряете на себя шкуру другого человека, какое-то время в ней живете и потом снова возвращаетесь к себе прежнему с новыми чувствами. Это помогает лучше понять себя. Я ясно выражаюсь?
— Вполне, — заинтересованно кивнула Милена. — И вы думаете, что…
— Что не надо напрягаться, не надо ни в чем себя обвинять, — продолжила я. — Вы просто играете. И вам должно быть весело.
Я не стала ей говорить про досадные проколы, чтобы не растравлять ее рану. Ну, например, про блеф с озерами, которыми, по словам Милены, они любовались в Дрездене: нет там никаких озер.
Или про неадекватное поведение Семы, который рассуждал как обозленный работяга — ругая правительство и курс реформ.
Представляю, как хохотал про себя Капустин, слушая речи замаскировавшегося под «нового русского» работяги. Кстати, он ведь первым раскусил Сему, уловив, что Милена врет, когда рассказывает про Германию. Наверняка Капустин с Дорой объездили весь мир, и Максим прекрасно понимал, что рассказ о какой-то там Германии для «нового русского», каким пытался изобразить себя Сема, — мало вероятен в качестве объекта для восхищения.
В общем, после рассказа Милены история маскарада четы Волковых для меня окончательно прояснилась. Я все больше укреплялась в мысли, что дохлая гадюка и пистолетные выстрелы — дело рук Славика, который невзлюбил Волковых из-за грубости Семы, допущенной Волковым в разговоре с отцом Славика.
Но я не стала «загружать» Милену еще и такой информацией — бедной женщине хватало стрессов и без того. Взять хотя бы срыв ее мужа, не выдержавшего до конца взятой на себя роли и ушедшего в запой.
Да еще приплюсуем сюда супружескую измену — я прекрасно помнила, как помогала извлекать Сему из постели Меньшиковой…
— Ой, да что это я тут с вами заболталась! — снова переполошилась Милена. — Они ведь там вот-вот поубивают друг дружку!
— Можете не волноваться, — успокоила я ее. — Егор не причинит майору вреда. А майор… Майор — птица не того полета, чтобы идти на мокрое дело. Можете мне поверить, я знаю, о чем говорю.
— Да, но как же тогда все это прикажете понимать?! — недоумевала Волкова.
Мне пришлось вкратце объяснить Милене, кто есть кто в этой игре. Волкова слушала меня, затаив дыхание и выпучив глаза.
— Майор Голубец — вовсе не майор, а брачный аферист, — пояснила я. — Он приехал сюда высматривать себе очередную жертву. Санаторий не для бедных, как вы сами понимаете. Сюда традиционно ездят дамы в возрасте с надеждой завести роман. Так уж повелось, не нами это придумано, и не нам с вами их осуждать, верно?
Милена Волкова с готовностью кивнула. Она ловила каждое мое слово, пожирая меня глазами, ее рот даже слегка приоткрылся.
Аллегория любопытства, право слово! Все-таки нас, женщин, хлебом не корми, дай только узнать интимные подробности о знакомых.
— Майор, само собой, запал на Меньшикову, и Егор мешает ему как возможный конкурент, — продолжала я свои объяснения.
— Да ведь она шлюха! Пусть даже и богатая! Впрочем, майору-то все равно…
— Вот именно! — согласилась я. — Кстати, ему тут пришлось нелегко. Судя по тому, что мне удалось услышать, кое-кто из знакомых здешних постояльцев уже имел дело с Голубцом.
— Так почему же его не арестуют? — взволнованно проговорила Милена.
— Это всего лишь вопрос времени, причем времени не столь уж большого, — заверила я ее.
— Выходит, у Егора шансов больше? — сделала Милена свой вывод. — Мне, честно говоря, жаль этого молодого человека…
— Можете приберечь свою жалость, — заверила я ее. — Егор своего не упустит. И, поверьте мне, никакой перестрелки тут не будет.
Милена вряд ли поняла, что я имела в виду, но я говорила настолько убедительно, что Волкова сочла возможным со мной согласиться.
Конечно, Милена была весьма заинтригована моим рассказом — ведь кто-то еще, кроме них, затеял маскарад! Жизнь снова приобрела для нее интерес, и Волкова теперь явно приободрилась, глаза ее заблестели, а руки машинально поправили прическу.
Я, разумеется, не могла рассказать ей, кто такой Егор на самом деле, но Волкова просекла, что пьянчужка тоже не лыком шит, хотя и не могла понять, какую цель он преследует. Тем более ей интересно будет наблюдать в дальнейшем, как станут развиваться события.
В общем, душевное равновесие Милены Волковой было восстановлено. И каким простым способом! Всего-навсего надо было ее заинтересовать…
Хорошо, что она передумала вызывать милицию — зачем отбивать у Егора его хлеб? Пусть работает! Коллега как-никак…
* * *
Однако Милена Волкова, сама того не подозревая, оказалась из разряда пророков. Ее беспокойство и волнение, ее ожидание и в то же время боязнь «большой крови» и «смертоубийства» имели под собой достаточно веские основания. Хотя совсем по другому поводу и по отношению к совсем другим людям.
Совершая очередной вечерний моцион, я сделала большой круг по всей территории санатория. Я старалась «проветрить» мозги, чтобы очистить их от бесплодных версий, которые одолевали меня последние полтора часа: явное следствие кризиса умственных способностей. Надо попробовать взглянуть на ситуацию с какой-то иной точки зрения, пробиться к новой возможности понимания…
Ба, да это что такое?
На этот раз уже знакомая мне девятьсот шестидесятая модель «Вольво» стояла у ворот санатория. А вот и силуэты тех же самых людей, что приезжали к Капустину, — два человека быстрым шагом удалялись по дорожке в направлении первого корпуса.
Я уже было собралась проследовать за ними, как вдруг появился еще один автомобиль.
Черный джип с заляпанными грязью колесами остановился рядом с «Вольво». Сидевший за рулем хмурый человек с перебитой переносицей высунулся из окна и, внимательно посмотрев на номер припаркованной у ворот машины, удовлетворенно кивнул и что-то сказал своим спутникам. Захлопали дверцы, и из машины выскочили четверо парней. Они сгрудились возле водителя, который шепотом стал им что-то объяснять, то и дело кивая на «Вольво».
Внимательно выслушав инструкции, пассажиры джипа рассредоточились. Двое направились прямиком за ворота санатория, трое оставшихся неторопливо зашагали в сторону леса, примыкавшего к первому корпусу.
«Похоже, начинается что-то интересное, — подумала я, глядя на эти перемещения. — Господину Капустину так и не дадут отдохнуть как следует».
Я решила отследить возникшую ситуацию и быстрым шагом направилась вслед за гостями — как мне казалось, явно непрошеными.
Я обогнала двоих из джипа, срезав угол и пройдя напрямик через лужайку. Еще несколько шагов, и я оказалась в непосредственной близости от уже знакомых мне людей, приезжавших ранее к Капустину.
Они подходили к корпусу, и мне, тихо шедшей вслед за ними, были слышны обрывки их разговора. Судя по тому, что я услышала, кое-кого сегодня вечером ожидали серьезные неприятности.
— Босс ведь строго-настрого запретил нам его беспокоить, — озабоченно бормотал тот, что сопровождал высокого человека с золотой цепью на шее.
— Особые обстоятельства, ничего не попишешь, — сквозь зубы процедил широкоплечий. — По совести говоря, отдыхать сейчас слишком большая роскошь даже для такого человека, как босс.
— А нельзя было позвонить? — опасливо спрашивал его спутник. — В прошлый раз хозяин задал нам шороху.
— Да, он это умеет, — нехорошо усмехнулся бугай с золотой цепью. — Но телефон босс отключил и включать не собирается, пока не отдохнет на полную катушку. Так что звонки исключены и наше появление здесь сегодня неизбежно. В общем, босс сам виноват, что ему придется нас лицезреть, хотя мне и не следует так говорить.
— Почему?
— Потому что босс всегда прав, — коротко ответил человек с квадратными плечами. — И если ты этого не усвоил до сих пор, то мне непонятно, как ты еще не вылетел из фирмы.
— Я все усвоил, — торопливо стал оправдываться парень, похожий на типичного охранника, он даже не трудился прятать выпирающую из-под пиджака кобуру. — Только я одного не пойму…
— Ну? — с легким раздражением переспросил его спутник. — Выкладывай.
— С какой стати босс забрался в эту дыру? — И охранник обвел рукой окрестности санатория. — Даже я могу позволить себе там Анталью или Дубаи. Ты, Ромка, так вообще на Мальдивы да Сейшелы катаешься…
Ромка усмехнулся.
— Правильно мыслишь, Коротышка, — похвалил он парня. — Только до конца не додумываешь. Если ты — по Турциям, я — по островам отдыхаем, то босс вообще пропахал с семейством все мыслимые и немыслимые места. Вот для тебя что такое экзотика?
Коротышка призадумался.
— Ну, Африка какая-нибудь или Северный полюс, — неуверенно произнес он.
— Во-во, — кивнул Ромка. — Проехали. В смысле, босса. Ему уже земли мало, понял? Анекдот про другой глобус припоминаешь? То-то. Сафари, джунгли и прочая хреновина для господина Капустина — вчерашний день. Вот и получается, что санаторий на родной земле — самая настоящая экзотика, потому что в Нью-Йорке или в Амстердаме босс давным-давно будто у себя дома. Когда я с ним в Цюрих летал, он даже умудрялся местным жителям дорогу объяснять, понятно теперь?
Коротышка изумленно покивал. Похоже, объяснение Ромки его потрясло, и теперь он обдумывал, до какой же степени пресыщенности дошел Максим Капустин, если он теперь ловит кайф от отдыха на родных просторах.
— Впрочем, хватит болтать, — резко оборвал свою речь Ромка. — Сейчас главное — дать боссу быстро наорать на нас, чтобы он уложился за минуту-другую, а потом так же быстро обрисовать ему ситуацию. Эти сволочи могут набраться наглости и нагрянуть прямо сюда. Представляешь, что может начаться?
Коротышка только вздохнул. Собственно, Коротышкой он не был — рост у охранника был вполне соответствующий, и он был сантиметров на пять покороче своего спутника, который украсил бы собой любую баскетбольную команду, сбрось он хотя бы половину веса.
— Крутые ребята эти калиновские, — лишь покачал головой Коротышка. — И зачем только хозяину вздумалось перебегать им дорогу?
— Это не твоего ума дело! — рявкнул на него Ромка. — Я тебя чему пять минут назад учил? Успел позабыть, память короткая?
— Босс всегда прав, — внятно произнес Коротышка. — Всегда и во всем.
— То-то же…
Парочка поднялась на крыльцо и прошла в холл. Я скользнула за ними, приняв на себя удар мощной двери, которую я поймала и осторожно прикрыла.
— Смотри-ка, — остановившись возле стойки бара, Ромка толкнул локтем в бок Коротышку, указывая ему на одиноко сидевшую на табурете Меньшикову. — Тонька! Ей-богу, бля буду, Тонька!
— Какая еще Тонька? — нахмурился Коротышка. — Тоже из калиновских?
— Да нет, — скривился Ромка. — Ну босс с ней оттягивался, когда обхаживал городскую администрацию. Впрочем, это еще до тебя было, несколько лет назад. Шлюшка одна, короче, в баню к ним ездила.
Так вот в чем дело!
Эта фраза дополнила мои впечатления относительно Антонины Платоновны. Повадки светской женщины — и вдруг совершенно неожиданное поведение во время драки и в той одинокой сцене перед зеркалом, которую мне удалось подсмотреть; все это складывалось теперь в цельный образ.
Ну и разговор с Капустиным в баре, когда Максима и Антонину никто не слышал — теперь мне стали вполне понятны все недомолвки и намеки. Ведь они говорили как старые знакомые, и в то же время на людях ни он, ни она не давали окружающим понять, что раньше встречались. Видимо, у них были веские причины это скрывать.
Капустин пользовался услугами Меньшиковой, которая была «дамой по вызову», причем явно не из простых, раз ей доверяли обслуживать городское начальство. Разумеется, ей незачем было афишировать свою былую связь с Максимом. А для Капустина Антонина была не более чем тенью из прошлого, когда он только-только начинал свою карьеру бизнесмена и налаживал отношения с отцами города.
Но, как я теперь могла судить, Антонина Платоновна Меньшикова была женщиной прыткой.
Ведь в разговоре с Дорой — тогда, на моем этаже — четко прослеживались нотки шантажа, впрочем неудачного. Антонина пыталась заинтересовать Дору имевшейся у нее информацией относительно связи Максима с Верой. Глаз на чужие романы у старой профессионалки был наверняка наметан! Но ей попался крепкий орешек. Дора совершенно спокойно дала понять, что ее не интересуют измены мужа. Более того, она перехватила инициативу и намекнула Меньшиковой, что Голубец — ей не пара. Поняла ли ее тогда Антонина — не знаю. Думаю, что лишь заподозрила что-то неладное.
Но Меньшикова не оставляла своих попыток сшибить деньгу. В разговоре с Капустиным она открыла ему глаза на роман жены Максима с Артемом. Но Максим остался равнодушен к услышанному, по крайней мере внешне. И тоже посоветовал Антонине заниматься профессором.
Похоже, Меньшикова в санатории преследовала вполне определенную цель — найти подходящую партию из состоятельных холостяков и обеспечить себе приемлемую в финансовом отношении старость, которая, чего тут скрывать, была уже не за горами.
«Бизнес есть бизнес», — сказала тогда Дора. Что ж, для жены делового человека вполне понятный подход — никаких эмоций, голый расчет.
Я думаю, Дора Капустина всласть повеселилась, глядя, как развивается роман у Меньшиковой с Голубцом. Что ж, каждый развлекается как может…
— А Тонька чего тут делает? — продолжал любопытствовать Коротышка.
Ромка пожал плечами.
— Может, босс ее выписал по старой памяти. Хотя вряд ли, воды с тех пор много утекло. Ну да не наше это с тобой дело. Давай слетай наверх к боссу и прими удар на себя. А я тебя обожду.
— А может… — Коротышка попытался что-то возразить, но Ромка был непреклонен.
Коротышке пришлось топать наверх, а Ромка остался стоять у бара, ожидая возвращения своего спутника и то и дело поглядывая на Меньшикову. Антонина на его взгляды не реагировала, она медленно потягивала тягучий коктейль, уставившись в одну точку.
Коротышка уложился в пять минут — я заметила по часам. Из угла, в котором я примостилась на кушетке, хорошо просматривалась лестница. Сначала раздался топот ног, а потом появились запыхавшийся Коротышка с недовольно морщившимся Максимом Капустиным, который на ходу застегивал спортивную куртку.
Завидев начальство, Ромка оживился и, торопливо поздоровавшись, засеменил вслед за молчаливым Максимом. Он успел обменяться взглядом с Коротышкой и, получив короткий кивок — мол, все обошлось, — облегченно вздохнул. Капустин, Ромка и Коротышка уже подошли к двери, как вдруг та отворилась, и в холл вошли те двое, что прибыли в джипе несколько минут назад.
Максим отступил на шаг. Ромка выскочил вперед, а Коротышка остался стоять позади босса, на всякий случай сунув руку за отворот пиджака.
Первым нарушил молчание один из непрошеных гостей. Человек в запахнутой на груди вельветовой куртке низким голосом произнес:
— Тесновато тут что-то у вас, не находишь, Капуста? Может, выйдем, побродим?
— Я тебе не Капуста, — нехорошо сверкнув глазами, ответил Максим. — Зачем приехал, Рындин? Разве Калина не просек, что поезд давным-давно ушел и не стоит понапрасну тратить время?
— Вот об этом и поговорим, — подал голос второй. — Тем паче что у нас к тебе есть специальное предложение от хозяина.
Говоривший был повыше ростом, чем Рындин, и чуть постарше. Если Рындину на вид было слегка за тридцать, то этот тип явно перевалил сорокалетний рубеж. Его изрытое мелкими оспинками лицо вкупе с пышными усами слегка напоминало Сталина.
— И ты притащился, Белобока, — хрипло приветствовал его Ромка. — Я думал, что наши дорожки больше не пересекутся после того раза, как вы на нашу точку в Заозерном наезжали. Тогда тебе здорово досталось, помнится. Я ж тебе пол-локтя одной очередью отхватил. Как же ты теперь руками при ходьбе машешь?
— Сейчас хорошие врачи, — Белобока обнажил в улыбке золотые зубы. — Очень хорошие. Особенно в Эмиратах. Меня тогда спецрейсом на мэрском самолете лечиться отправили. Так что…
— Кончайте свои мемуары, — прервал его Рындин. — Делом пора заняться. Ну что, Капустин, стремно тебе вместе с нами выйти? Вас же на одного больше. Да и меткости твоим ребятам не занимать.
— На одного больше… — передразнил его Ромка. — А где гарантия, что снаружи еще десять ваших не ждут нас на пороге, а?
— Пошли, — коротко приказал Капустин. — Разговор так разговор.
И он направился к двери. Первым вышел Рындин, вслед за ним поспешил Ромка, в центре шел Максим, за ним — охранник Коротышка. Шествие замыкал Белобока. Таким образом, люди неведомого мне Калины открывали и замыкали капустинскую группу.
Надо заметить, что этот разговор велся так тихо, что даже Антонина не повела головой, продолжая глушить свой коктейль. Только я была невольной слушательницей этой короткой беседы.
Я быстро прикинула, стоит ли мне ввязываться в чужие дела, и решила, что стоит.
Во всяком случае из соображений равновесия — ведь я помнила, что еще трое парней, приехавших на джипе, двинулись в сторону леса и теперь наверняка поджидали там Капустина с его командой.
Максим, в общем-то, был мне симпатичен, и, что, может быть, более важно, Капустин нужен был мне живым. Ведь мне еще предстояло разобраться в хитросплетениях отношений обитателей нашего корпуса — я была уверена, что ключ к разгадке смерти профессора кроется именно здесь. А максимально полной информацией я еще не обладала, так что упускать Капустина и отдавать его на растерзание каким-то бандитам я не намеревалась.
Быстро поднявшись с кушетки, я покинула свое укрытие, поднялась к себе в номер, положила в карман куртки пистолет Шмакова, крохотный баллончик с нервно-паралитическим газом, который я обычно всегда носила с собой в сумочке, и рванула к выходу.
Догоняя удаляющихся в сторону леса людей, на повороте я чуть обернулась — профессиональная привычка, уже перешедшая на уровень рефлекса.
И что же я увидела? В ярко освещенном окне корпуса четко вырисовывались фигуры Доры Капустиной и Артема Погодина. Дора была явно взволнована и указывала Артему рукой в сторону леса, куда уже входили, понемногу сливаясь с тенями деревьев, ее супруг, двое его подручных и двое калиновских молодцов.
Артем внимательно смотрел в направлении ее жеста, потом что-то горячо проговорил ей, и они отошли от окна. Похоже, Дора с Артемом были встревожены и решили предпринять какие-то действия.
«Надо торопиться, — думала я, углубляясь в лесные заросли. — Если подключатся еще и Дора с Артемом, то вообще неизвестно, чем все это может кончиться. Черт, а где же эти трое?»
Прилегавший к корпусу лесок я знала как свои пять пальцев — насаждения были исхожены вдоль и поперек, и я полагала, что разборка будет происходить на полянке, расположенной в самом центре зарослей. И место безлюдное, и пространство позволяет развернуться.
Я быстро прикинула — где бы, будь я на месте тех троих, расположилась в засаде. Пожалуй, самым выгодным местом был кустарник, расположенный полукругом — как раз метрах в десяти от полянки.
Но, как видно, приехавшие сюда боевики не очень хорошо ориентировались в здешней топографии. Вместо того чтобы выбрать идеальную во всех отношениях позицию, эти трое не нашли ничего лучше, как расположиться неподалеку от опушки леса, — три длинных силуэта маячили за деревьями. Конспирацией никакой не пахло — наоборот, резкий запах табака долетал даже до моих ноздрей, хотя нас разделяло довольно приличное расстояние, да и красные светлячки сигарет были видны с пятидесяти метров невооруженным глазом.
Вот что значит дилетантизм! Из множества уроков, полученных мной в разведшколе, один я усвоила на всю жизнь: прежде чем предпринимать какие-либо действия, как следует изучи диспозицию!
Основной контингент двигался главной дорогой — я же заходила с опушки, и у меня было в запасе минут пять до того, как начнется разборка. Судя по тому, что народ углублялся в лес, они шли именно к полянке. Я решила на всякий случай проявить инициативу и нейтрализовать притаившуюся в засаде троицу.
Стараясь ступать неслышно (впрочем, начинался дождь, и капли, стучащие по земле, заглушали и без того едва слышные шаги — сосновые иглы мягко стелились под ногами, а ветки и торчащие из земли корни я аккуратно обходила стороной), я пробралась в тыл неосторожным курильщикам и убедилась в том, что мои опасения насчет судьбы Капустина были не напрасными.
— Как подадут знак, приближаемся, — тихо говорил один. — Без шуму, но быстро.
— А в оконцовке? — спросил его спутник. — Психическая атака или…
— Или, — коротко ответил первый. — Есть приказ кончать главного. Ну и его шушеру заодно. Я беру на себя Капусту, ты — охранника, а тебе придется заняться Ромкой. Стрелять сразу, без разговоров. Все уже решено. Они — трупы, ясно?
Возражений и вопросов со стороны его коллег, разумеется, не последовало.
Я решила, что так дело не пойдет, и, присев на корточки, нашарила под ногами несколько увесистых шишек. Одну за другой я стала бросать их в сторону засевших в засаде братков так, чтобы полет был не виден и траектория проходила как можно ниже.
Услышав ритмически повторяющиеся звуки, народ насторожился.
— Пойди-ка глянь, что там шуршит, — приказал главный. — Что-то мне не нравится…
— Наверное, собака или грызун какой, — предположил один из парней, шагнув к кустам. Тихо насвистывая, он слегка нагнулся, вглядываясь, и тем самым облегчил мою задачу. Теперь мне стоило лишь протянуть руку, чтобы струя газа ударила ему в лицо. Он даже охнуть не успел — рухнул на колени и завалился на бок.
— Не понял, — тревожно проговорил главный и, на всякий случай вынув из кармана пистолет, направился к месту, где только что виднелась фигура его спутника. Я позволила главарю дойти до кустарника и, когда он стволом пистолета начал раздвигать стебли, сзади ударила его ребром ладони за ухом и одновременно другой рукой — в область сонной артерии.
Пришлось рассчитать силу удара так, чтобы не перебить ему шейные позвонки — ведь убивать людей, пусть даже и взбаламутивших мирную вечернюю жизнь санаторской публики, в мою задачу не входило.
Третий тем временем поджидал своих коллег, переминаясь с ноги на ногу возле ствола старой сосны, изогнутого в форме лиры.
Я решила, что не стоит скрываться, и вышла на свет, держа пистолет в руке.
Увидев вместо своих товарищей незнакомку с оружием, тот обомлел.
— Тебе уже никто не поможет, — сразу же заверила я его, чтобы не делал глупостей. — Брось пушку и повернись лицом к дереву, руки на ствол.
Парень колебался.
— Убивать не буду, — сразу же пообещала я. — Просто ты мне мешаешь.
Он сделал правильный выбор. Удар рукояткой пистолета в область затылка отключил парня на полчаса как минимум. Я обшарила тела и, собрав оружие, отправила пистолеты в ближайшую канаву, присыпав их сверху сосновыми иглами. Найти тайник, не зная леса, даже если бы братва и очухалась, было почти невозможно.
Между тем основная компания уже расположилась на опушке и вела неторопливую беседу. Между сосен смутно вырисовывались силуэты основных участников разборки: Максим стоял, прислонившись к корявому стволу, и нервно курил. Рядом с боссом можно было различить фигуры Ромки и Коротышки. Рындин и Белобока были скрыты от моих глаз, и я подошла как можно ближе, стараясь двигаться от дерева к дереву таким образом, чтобы моя фигура находилась на освещенном пространстве не больше секунды.
— Я не понимаю, — медленно говорил Максим, — как можно отыграть эту ситуацию назад.
— Хозяин очень недоволен, — внятно и с угрозой в голосе говорил Рындин, — ты не представляешь, Капуста, какие убытки он понес, когда ты выиграл конкурс на управление этим заводом. И не представляешь, со сколькими партнерами испортились отношения.
— Нужно было составлять толковый план-проект, а не подкупать продажных чиновников, — усмехнулся Капустин. — Твой крутой хозяин всегда чуть-чуть отставал от жизни, использовал методы вчерашнего дня, вместо того чтобы идти в ногу со временем.
— Как бы там ни было, — продолжал Рындин, — я уполномочен передать тебе предложение: откажись от контрольного пакета.
— А если я скажу «нет»? — спокойно спросил Капустин. — Снова война?
— Сначала ответь, — потребовал Рындин и вдруг закашлялся.
Кашлял он долго и натужно, я сразу поняла, что Рындин с трудом исторгает из себя эти звуки, и его вовсе не мучит приступ кашля, а он всего-навсего подает сигнал своей троице, давая им знать, что пора включаться в дело. Этого, однако, не просекли Капустин со своими людьми.
— Хозяин надеется на твое благоразумие, — «прокашлявшись», заключил Рындин.
— Считай, что я уж ответил, — жестко произнес Максим. — И что дальше?
— Дальше? — вздохнул Рындин. — Дальше — ничего хорошего.
Он торопливо оглянулся и, разумеется, никого не увидел. Тогда он решил немного потянуть время и начал прокручивать по второму разу претензии его босса к Капустину, время от времени прерывая речь кашлем.
Максим со своими людьми почувствовали что-то неладное. Ромка отступил на шаг и спрятал одну руку за спину — наверное, пистолет был заткнут у него сзади за ремень брюк. Коротышка стоял набычившись, готовый в любую секунду рвануть ствол из кобуры.
Я не заметила, какой знак подал Рындин своему спутнику. Наверное, он понял, что с засадой какие-то нелады, и решил не терять времени даром.
Руки всех четверых выхватили оружие одновременно, но первым выстрелил Рындин. Коротышка успел вытащить пистолет, но пуля попала ему в плечо, рука рванулась вверх, и оружие вылетело из его ладони. Кувыркнувшись, пистолет бухнулся в траву за его спиной.
— Вот и славно, — произнес Рындин, глядя, как Коротышка падает на колени, прижимая руку к окровавленному плечу. — Теперь можно и поговорить.
Его пистолет был направлен на Капустина, а Белобока и Ромка держали под прицелом друг друга. Как ни крути, перевес был на стороне приезжих.
— С тобой — все, — констатировал Рындин, наслаждаясь видом безоружного Капустина. — А говорил, нельзя переиграть! Все можно, если…
— Возьми его на прицел, — хрипло скомандовал Максим Ромке.
Тот перевел ствол на Рындина. На мой взгляд, это не слишком улучшило ситуацию.
И тут все резко переменилось. Слева по тропинке послышались чьи-то торопливые шаги.
— Ой, Максим! — раздался обрадованный голос Веры. — Я тут прошлась перед сном…
Девушка выступила на освещенное пространство, прижимая к груди букет сухих листьев.
Капустин не успел произнести ни слова. Рындин мгновенно смекнул, что к чему, и, рванув Веру к себе за руку, обхватил ее за горло и приставил к виску пистолет. На его губах играла злорадная ухмылка.
Вера даже не смогла крикнуть. Листья выпали из ее рук и рассыпались веером по земле. Расширенные от ужаса глаза были устремлены на Максима.
— Не трогай ее, — хрипло попросил Капустин. — Она-то тут при чем…
— Пусть твой кент бросит пушку, — потребовал Рындин. — Иначе…
— Делай как он говорит, — приказал Капустин усталым голосом.
Ромка тяжело вздохнул и бросил пистолет к ногам Белобоки. Тот пододвинул к себе ствол носком ботинка и весело рассмеялся.
«Похоже, пора включаться», — решила я и выступила из-за дерева.
— Не надо делать резких движений, — тихо проговорила я, держа шмаковский «ТТ» на уровне головы Рындина. — Вам придется отпустить Веру.
— Это что еще за швабра? — удивился Белобока. — Что еще за заявы?
У братвы не было времени размышлять — кто я и откуда. Им было ясно, что я могу представлять некоторую опасность, но, как казалось им, лишь незначительную. Рындин наверняка решил, что мое появление — это своего рода жест отчаяния, который ничего не может изменить.
— Брось пистолет, иначе я продырявлю ей голову, — нетерпеливо скомандовал он.
Капустин с удивлением посмотрел на меня, но ничего не сказал.
— Ну?! Ты же не выстрелишь, — презрительно проговорил Белобока. — Зачем этот театр? Брось пистолет и отойди в сторонку…
— Сейчас, — медленно проговорила я, чуть сдвигая ствол вправо.
Я выстрелила. Для того чтобы попасть в кисть Рындина, который держал пистолет у виска Веры, мне понадобилось собрать все свои силы и «включить» особый механизм сосредоточения, которому нас учили на стрельбищах в разведшколе. Он заключается в том, что рука сама должна «видеть» цель, а зрение и интеллект являются в данном случае лишь незначительными помощниками. Телесное ориентирование — кстати, по этому предмету у меня были самые высокие оценки — помогло. Пуля попала точно в цель, и Рындин с криком выронил пистолет, держа перебитую кисть на весу.
Вера тихо сползла на землю и попыталась упасть в обморок, прижавшись затылком к стволу сосны. Что касается Белобоки, то мой меткий выстрел произвел на него шоковое впечатление, и сейчас он просто не знал, что делать. Я по опыту знала, что растерявшийся человек с оружием способен на большие глупости.
— Брось оружие, — хрипло предложил Ромка. — Вы проиграли.
Белобока облизнул пересохшие губы, но пистолет не бросил. Более того, по тому, как была напряжена его рука, я поняла, что он сейчас выстрелит.
— Иногда опасно носить джинсы в обтяжку, — проговорила я, опуская ствол «ТТ» на уровень его паха. — Тебе в левое или в правое?
В глазах Белобоки мелькнул ужас. Он принял единственно правильное в этой ситуации решение и разжал ладонь. Пистолет с мягким стуком упал на землю, зарывшись стволом в сосновые иглы.
— Ну вот и все, — проговорила я, обращаясь к Вере с Максимом. — Дальше вам решать, как и что. Кстати, для полноты информации сообщаю — там, в кустарнике, еще трое субъектов в невменяемом состоянии, и еще один ждет их в автомобиле.
Капустин достал сотовый телефон и, вызвав ребят из своей службы безопасности, передал аппарат Ромке. Тот уже перебинтовал Коротышке простреленное плечо своим шарфом и подобрал пистолеты.
— Дождитесь ребят и перевезите всю эту кодлу к нам. Утром разберемся с Калиной! — отдал приказ Максим. — Думаю, после сегодняшнего его уже можно смело вычеркивать из числа серьезных людей.
Коротышка с Ромкой остались на полянке, держа на прицеле Рындина и Белобоку. Машина должна была подойти через несколько минут и погрузить всех участников разборки в фургон, включая ту троицу в кустарнике.
— Ну что, пора и домой, — нервно зевнул Максим. — Пойдемте потихоньку.
Придерживая под руку Веру, Капустин шел рядом со мной, изредка бросая на меня испытующий взгляд. Наконец он нарушил молчание:
— Браво! Моя признательность вам не имеет границ. Где вы так научились стрелять? Впрочем, можете не отвечать. Я полагаю, что у вас за плечами солидный опыт. И, думаю, вы оказались в санатории явно не просто так. Я не ошибся в своих предположениях?
— Разве что в последнем, — уклончиво ответила я. — А так все правильно. О, смотрите-ка, к нам спешит подмога!
Появление запыхавшихся Доры и Артема прервало нашу беседу. Слава богу, эта парочка не успела к перестрелке, иначе мое положение могло бы резко усложниться. Дора бросилась к мужу и буквально вырвала его у меня из рук. Взволнованный Артем подхватил под руку Веру и, обняв ее за плечи, зашагал вслед за Капустиными.
Максим тихо рассказывал Доре о только что происшедших событиях. Дора несколько раз оглянулась в мою сторону, и в ее глазах я прочла искреннее уважение пополам с восхищением. Что ж, не стану скрывать, это было приятно…
Потом, когда эмоции уже немного улеглись, парочки стали разбиваться. Капустин с Верой и Артемом шагали позади, а я шла рядом с Дорой.
— Как вы догадались, что наш Славик украл пистолет? — спросила она, кутаясь в платок, наброшенный поверх свитера — начинало холодать.
— Просто я сопоставила свои впечатления. Я помнила взгляд Славика, когда ваш супруг поругался с этим несчастным Волковым, — пояснила я.
Мы шли на свет горящих впереди окон санатория, и тропинка у нас под ногами была еле видна.
— Опять же эта история с дохлой гадюкой, — усмехнулась я, — это так по-детски: отомстить обидчику, подкинув ему такое! И стрелял Славик по двери Волковых. Кстати, если я правильно все поняла, то первый раз вы отняли у ребенка пистолет и сами отнесли его профессору после того, как ваш муж посетил Шмакова. А как Славик умудрился украсть его во второй раз?
— Воспользовался суетой, — ответила Дора. — Он рассудил так, что мертвому пистолет ни к чему, а ему — очень даже пригодится. По-своему логика безотказная, правда? И Славик не нашел ничего лучше, как снова пальнуть по номеру Волковых. Тут уж отец не стерпел, и мальчик был наказан как следует. Мы решили избавиться от оружия, и Максим утопил его в пруду.
В темноте Дора споткнулась о корень, и я поддержала ее за локоть.
— Спасибо… Интересно, как там поживает наш майор? — проговорила Дора, глядя сквозь прогалы между соснами на окна корпуса.
— Он вовсе не майор.
— Ну да, — кивнула Дора. — Просто человек делает здесь свой бизнес. Кстати, я его раскусила. Наблюдая за поведением этого субъекта, я вспомнила рассказ одной своей знакомой, которая попала в расставленные им сети. Представляете, он нагрел бедняжку на несколько миллионов! Старыми, разумеется… И ей пришлось нанять сыщика, чтобы тот выследил Голубца. Я не исключаю, что кто-то в санатории его «пасет».
— Вы недалеки от истины, — кивнула я. — Думаю, что его судьба уже решена.
Сзади раздавался смех Веры и веселые голоса Максима и Артема.
— Кажется, отношения налаживаются, — улыбнулась Дора. — Теперь у нас есть новый стимул для оживления нашей с мужем интимной жизни. Знаете, это так волнует… Вы нас осуждаете?
— Отнюдь, — покачала я головой. — Это не в моих привычках.
— Мне нравится такой подход, — кивнула Дора. — Для меня было большим сюрпризом, когда приехала Вера. Знаете, я ведь понятия не имела о том, что она — жена моего любовника. Особая пикантность ситуации состоит в том, что у нас — у меня и Максима — роман с Верой длится уже довольно давно. Так что я была удивлена не меньше ее. Представляете — приехать сюда отдыхать, да еще с намерением зачать ребенка (Вера ведь помешана на всяких гороскопах) — и вдруг обнаружить в числе постояльцев своих старых приятелей по постели. Для Артема, конечно, проблем было больше. Вряд ли он был готов сразу принять такую ситуацию. Впрочем, все разрешилось к лучшему.
«Все? А смерть профессора?» — подумала я, вышагивая рядом с Дорой.
Несмотря на то, что все узлы отношений были развязаны, все подводные части айсбергов всплыли и все маски были сброшены, это ни на миллиметр не приблизило меня к разгадке убийства…
* * *
«Что ж, пора подводить итоги, — сосредоточенно думала я, сидя с ногами на кровати в своем номере. — Если ничего само собой не вытанцовывается, попробуем суммировать всю информацию»
Рядом со мной валялись подшивки «Искусства кино» и «Советского экрана», на столике остывал кофе, в пепельнице дымилась сигарета.
Но я была настолько поглощена «перевариванием» полученных за этот день сведений и сопоставлением их с впечатлениями предыдущих дней, что не могла отвлекаться на посторонние предметы и смотрела прямо перед собой, сдвинув брови на переносице.
Итак, что мы имеем?
Начнем по порядку. Майор. Кое-какие наблюдения и раньше подсказывали мне, что дело нечисто, но сегодняшняя встреча с Егором окончательно прояснила ситуацию относительно господина Голубца.
Майор оказался банальным брачным аферистом. Надо сказать, довольно наглым — ведь в военном деле он ровным счетом ничего не понимал и шел на сознательный риск, используя традиционную тягу женского пола к мундиру. Его несколько раз пытался подловить Егор, но Голубец уходил от вопросов относительно своего военного прошлого, изображая возмущение пьяными выходками замаскированного частного детектива.
Кроме меня и Егора, подозревавших, что Голубец — не тот, за кого он себя выдает, ситуацию мгновенно просекла Дора Капустина.
Она сначала немного подзуживала майора, а потом дала ему понять, что знает его истинное лицо — именно таков был смысл ее фразы, когда Дора спросила Голубца, не знаком ли он с Неонилой Августевич. Видимо, это была одна из знакомых Доры, которую Голубец «кинул».
Но Капустина тут же дала ему понять, что не станет разоблачать его — «у каждого свой бизнес», сказала она, потрепав майора по плечу. Что ж, весьма своеобразная деловая этика…
Да и профессор явно понял, что Голубец темнит, судя по их разговору за ужином.
Но стал бы брачный аферист убивать Шмакова, боясь разоблачения?
Ответ однозначен — разумеется, нет. Не тот уровень криминала.
Переходим к Меньшиковой. Антонина Платоновна, как выяснилось, тоже существо тщательно замаскированное. На вид — солидная дама, носит богатые украшения, ведет себя осторожно. И в то же время — явно западает на мужчин.
Что можно подумать в таком случае? Обычный курортный роман? Практическое подтверждение грубоватой пословицы насчет «сорок пять — ягодка опять»? Сомнительно. Слишком уж настойчиво и целеустремленно двигалась к своей цели Меньшикова.
Что мы имеем относительно Антонины Платоновны, ее отношений с соседями по корпусу и покойным профессором? Оставим в стороне ее внешний облик и перейдем к конкретным фактам. А они более чем странны.
Первую же ночь она провела в номере профессора. Она обнадеживала Голубца в его ухаживаниях, но немедленно прекратила их, когда Дора и Максим — каждый по отдельности — дали ей понять, что не стоит тратить времени на майора. Если бы речь шла о банальном разврате, то зачем они стали бы ее предупреждать?
И потом, ведь Егор ну никак не прельщал Антонину Платоновну. Если бы имел место буйный климакс, она бы не упустила и этого мужика.
Далее мы имеем ее попытки намекнуть Доре и Максиму — опять же по отдельности — на супружескую измену. Меньшикова просекла, что Дора крутит роман с Артемом, и доложила об этом Максиму. Причем говорила она с ним как старая знакомая и даже на «ты».
Но тут она не учла «сексуальной этики» господина Капустина. Как я теперь понимаю, эта семейная пара договорилась предоставлять друг другу полную свободу в сексе. Неудача постигла ее и в случае с Дорой. Когда Антонина Платоновна пыталась намекнуть, что Максим изменяет ей направо и налево, та тоже была совершенно спокойна.
Наконец Меньшикова соблазняет Сему, полагая, что перед ней «новый русский», с которым можно попробовать завязать прочные отношения.
Затем следует безобразная драка Меньшиковой с Миленой Волковой, в которой Антонина Платоновна вела себя как самая настоящая…
Да-да, самая настоящая проститутка. Достаточно вспомнить ее лицо и характерный жест перед зеркалом, когда Меньшикова была уверена, что ее никто не видит.
Меньшикова была уже в возрасте и для роли девочек по вызову явно не годилась. Годы брали свое, и требовалось спешно устраиваться, подцепив какого-нибудь перспективного холостяка.
Антонина Платоновна покупает путевку в дорогой санаторий, где останавливаются состоятельные местные жители, — ведь заграничные курорты не так перспективны в этом отношении, — надевает драгоценности и начинает свою женскую охоту.
Кстати, ее драгоценности оказались фальшивыми. Когда Меньшикова узнала, что Вера Погодина хорошо разбирается в камнях, да еще и работает в Ювелирторге, то спешно «потеряла» свой рубин, опасаясь, что подделка будет немедленно раскрыта.
Но Меньшикова и убийство… Нет, это уж никак не сочетается…
Пойдем дальше. Теперь у нас на очереди три семейные парочки.
Сему и Милену Волковых можно было только от души пожалеть. Впрочем, они сами виноваты — зачем было устраивать такой маскарад?
И уж, конечно же, никто из них не был заинтересован в смерти профессора.
Милена по-бабьи рыдала, когда узнала о смерти Шмакова. Еще бы! Ведь профессор, в бытность свою судьей, помог ее брату избежать строгого наказания и ограничился условным сроком.
Статья, конечно же, была ерундовая, дело высосано из пальца, да и взятку Милена дала. Но Шмаков навечно остался в ее памяти как благодетель и отец родной. Яблочек принести — это да. Но вот приматывать скотчем к креслу — не укладывается в голове.
А Сема? Бедный работяга, получивший в качестве долга по зарплате дорогую путевку в санаторий и решивший оторваться там на полную катушку. Волков решил поиграть в «хозяина жизни». Вот и доигрался.
Он все же докумекал, что сам испортил себе отдых своим лицедейством. Идти на попятный было уже поздно, вот он и запил. И даже с горя переспал с Меньшиковой, вызвав запоздалый гнев жены.
Мог ли он желать профессору смерти? Мог ли он убить его просто так, из ярости, что все вокруг над ним насмехаются?
Пожалуй, нет. К тому же они нашли с профессором общий язык, браня коммунистов.
Кстати сказать, Максим сразу же его раскусил. Наверное, еще тогда, когда Милена хвасталась своим пребыванием в Германии.
Ну Германия и Германия, наверняка думал Максим, чего особенного-то? Сел на самолет и полетел. Даже ближе, чем до какого-нибудь Свердловска.
А уж когда завравшаяся Милена сдуру упомянула про какие-то озера в Дрездене, ему все стало ясно. Отродясь там не было никаких озер, и Капустин прекрасно это знал, он даже ехидно осведомился у Доры, какая отметка была у нее в школе по географии, когда та тревожилась, что Волков может разъяриться и чего доброго дать волю рукам. Капустин прекрасно понимал, что Волков валяет дурака, и тихо ловил с этого свой кайф.
Кстати сказать, Максим не преминул осведомиться о бизнесе у Волкова. А когда тот назвал фамилию человека, заправляющего в области алюминием, у Капустина исчезли последние сомнения — наверняка он прекрасно знал окружение алюминиевого магната.
Раз уж мы перешли к Капустиным, логично было бы подытожить факты по этой семейке.
Судя по повадкам и по информированности — сразу можно было бы заподозрить, что Капустины не рядовые отдыхающие. Когда выяснился их финансовый статус, то все стало на свои места.
Что ж, у богатых свои причуды. Если, как говорится, весь мир в кармане, если все престижные курорты уже знакомы вдоль и поперек, то что становится экзотикой для такого рода «отпускников»?
Правильно, родные просторы. Может быть, в этом был даже некоторый элемент ностальгии — ведь не с пеленок же Капустин сколотил свое состояние и наверняка в детстве отдыхал с мамочкой и папочкой вот в таких пансионатах на территории области.
Вот и захотелось «тряхнуть стариной», а заодно и расслабиться, отрешиться от дел, да и от себя отдохнуть — от того имиджа, который неукоснительно требует соблюдения строгих правил, начиная с одежды и кончая предметами роскоши. Если кому из обитателей корпуса этот отдых и удался — так это Капустиным.
Правда, и тут немного подгадили обстоятельства — дела в фирме требовали срочного принятия решений, поэтому подручные господина Капустина и осмелились прибыть в «Отраду», нарушив отдых босса.
Именно поэтому так взволновался Максим, когда к нашему корпусу подъехала навороченная девятьсот шестидесятая модель «Вольво».
Я-то сначала думала, что он испугался, струхнул, а оказывается, всего-навсего разгневался — и тут достали, гады, не дают отдохнуть! А Дора в тот раз, конечно же, была спокойна — ведь она знала, кто приехал, и воспринимала визит непрошеных гостей как рядовое событие. Настолько рядовое, что это не помешало ей оставить мужа наедине с прибывшими и отправиться в номер к Погодину.
Эта связь, насколько я поняла, началась здесь, в «Отраде». Дора запала на молодого человека, который скучал без женского общества, и решила немного с ним поразвлечься. Максим не препятствовал и, разумеется, изрядно повеселился, когда Меньшикова решила открыть ему глаза на «измену» супруги.
Капустин явно пересекался с Антониной Платоновной в былые годы — он ее узнал, она его, разумеется, тоже. Но оба сделали вид, что незнакомы друг с другом — у каждого свой отдых.
Конечно, Меньшикова была более заинтересована в том, чтобы Максим не общался с ней — ведь ее реноме могло бы рухнуть в одну секунду, расскажи Капустин кому-либо, что в корпусе живет профессиональная проститутка, которую он когда-то использовал по назначению.
После разговора с Антониной Максим понял, что она ищет богатого жениха, и дал ей совет переключиться целиком и полностью на профессора — он тоже унюхал, что Голубец лишь выдает себя за вдовца-военного.
Мирный отдых семейства Капустиных изрядно портил их сынок. Разбалованный донельзя невнятной педагогической методой (или просто нежеланием заниматься с ребенком), Вячик доставал всех, кого только можно.
Особенно тяжко пришлось Волкову, которого Вячик невзлюбил, когда тот по пьяни обозвал его папу шибздиком. Я думаю, что мальчуган решил отомстить и реализовал свое желание так, как сумел — подбросил с балкона ему в номер дохлую гадюку, которую наверняка подобрал в лесу.
Ребенок был абсолютно неуправляем. Даже мирный разговор с профессором и рассматривание книжек не помешали Вячику украсть у Шмакова именное оружие и пальнуть из него в коридоре. Скандал удалось замять — Капустин в приватной беседе извинился перед профессором, а Дора вернула ему пистолет. Инцидент был исчерпан.
Но, когда профессор скончался, мальчик сообразил, что покойнику пистолет ни к чему, и предпринял вторую попытку заполучить «ствол».
После второго выстрела Капустин встревожился, отобрал у мальчика пистолет и, чтобы не связываться с милицией, выбросил оружие в озеро.
Отношения же Капустиных и Погодиных строились по довольно сложной схеме. Дора посвятила меня в историю их знакомства, пока мы шли с ней рядом по сосновому лесу, возвращаясь после разборки, которая едва не стоила жизни ее мужу. Дора явно прониклась ко мне доверием и отвечала на все вопросы, которые я задавала.
Итак, Вера познакомилась с Дорой, когда та делала покупки в ювелирном магазине. Между женщинами возникла симпатия, и вскоре Вера стала своей в семействе Капустиных. Она делила ложе и с Дорой, и с Максимом, и, казалось бы, все были довольны.
Кроме Артема, который ничего об этом не знал до тех пор, пока судьба не свела обе пары в доме отдыха «Отрада». Назревал скандал.
Артем с Верой приехали сюда мирно и тихо провести отпуск и зачать ребенка — Вера, начав с пристального изучения свойств драгоценных камней, плавно перешла на гороскопы и запала в астрологию настолько, что соглашалась на зачатие только при определенных условиях. Когда благополучное расположение созвездий было высчитано, когда были определены идеальные для решительного совокупления широта и долгота местности, совпавшие с координатами «Отрады», Артем и Вера направились в пансионат, намереваясь совместить приятное с полезным.
Но Вера чуть задержалась в городе с работой. Артем за это время успел переспать с Дорой — он относился к астрологии более чем прохладно и просто решил не спорить с женой в ее упорстве.
Когда Вера приехала и с первых же шагов столкнулась нос к носу с Капустиными, она немедленно грохнулась в обморок. Чтобы скрыть истинную причину потери сознания, она начала бормотать какую-то чепуху про рубин, что заставило Антонину Платоновну насторожиться и спрятать камень. Бедная Вера! Столь желанный отдых был для нее испорчен присутствием семейной пары, которую она знала так близко! Чересчур близко, можно сказать.
Когда Артем узнал всю правду, его нервы не выдержали, он набросился на Капустина и устроил драку. Потом немного поостыл — ведь он тоже был не без греха, так что стоило ли давать волю эмоциям?
Все это было весьма пикантно, но при чем тут профессор? Артем и Вера почти не общались с ним, за исключением последнего ужина, когда оба они были на взводе и не могли нормально воспринимать ничего не значащие реплики Алексея Даниловича.
А уж какой повод могли найти Максим, Дора, Артем или Вера для того, чтобы расправиться с профессором, да еще таким садистским способом?
Садистским… Хм, а ведь в этом может крыться разгадка. Похоже, Шмакова собирались пытать. Но кто? И зачем? Добился ли убийца того, чего хотел?..
Я еще долго сидела на кровати, перебирая факты один за другим, пытаясь выстроить из разрозненных кусочков мозаики стройную картину.
Она действительно выстраивалась, только на ней не было места профессору.
«Это все какие-то мелочи, шелуха, — думала я. — Неужели одна из этих мелочей имела роковое значение для Шмакова? Что я упустила?»
Постой-ка, постой, Женя! А если попытаться взглянуть на происходящее в другой перспективе? Чуть-чуть расширить систему координат?
И ответ пришел сам собой.
* * *
«Вот, кажется, и все», — подумала я, печально глядя на дальний лес. Налетал ветер, сосны шумно шелестели иглами, и этот звук, если закрыть глаза, отчасти напоминал шум морского прибоя.
Кажется, загадка разгадана. Правда, пока только на уровне интуиции.
Преступника я вычислила, даю голову на отсечение. Но разгадка была настолько неожиданной, настолько не укладывающейся в сознании, что я десять раз проверяла себя — нет ли ошибки. Чувство подсказывало мне — все сходится.
Но чувства — чувствами, а должна же быть и логика. Да и сам подход к вычислению преступника методом исключения не казался мне достаточно убедительным. И, не будем скрывать, у меня пока что не хватало главного — мотива. Что ж, попробуем за сегодняшний день заполнить и этот пробел, время у меня еще есть.
После утренней пробежки и купания — вода в озере заметно снизила температуру, и обратный путь мне пришлось проделать тоже бегом — я попросила принести завтрак ко мне в номер.
Спускаться к общей трапезе особого желания не было, хотелось в одиночестве подумать и сосредоточиться. Когда увозили пустую посуду на тележке, я заказала из бара две порции кофе с перерывом в полчаса. Заказ был принят, и кофе доставлен минута в минуту — здесь давно привыкли к капризам постояльцев.
Но ни кофе, ни выкуренные подряд четыре сигареты не приблизили меня к разгадке.
Неужели я ошибаюсь? Вроде бы нет, логика моих рассуждений безупречна.
Кстати, вот и разгадка моего сна с камнепадом — казалось бы, все постояльцы на месте, но одного обитателя корпуса все равно не хватает.
Я долго думала, тщательно взвешивала все факты и решила: как бы ни было невероятно мое предположение, его следует принять — хотя бы просто потому, что любая другая версия не срабатывала.
* * *
— А-а, вы журнальчики принесли, — подняла голову из-за стола библиотекарша Белла. — Кладите сюда, на столик, я вычеркну их в вашем формуляре.
Она придвинула к себе ящик с карточками.
— А-га, вот вы где у меня! — извлекла она мой формуляр. — Возле Липочки.
— Липочки? — рассеянно переспросила я. — Что еще за Липочка?
— Ну как же! — улыбнулась Белла. — Наша комендантша, разве вы не знаете?
— Все же зовут ее Оленькой, — удивилась я. — Разве не так?
— А мне нравится — Липочка, — настаивала Белла. — Ведь ее имя предполагает и такой вариант. Вот, посмотрите сами.
И она, заложив линейку в ящик вместо закладки, протянула мне формуляр.
«Олимпиада Витальевна Остен-Бакен, — прочитала я аккуратно выведенные буквы. — Год рождения — 1928. Социальное происхождение — из дворян».
Карточки были старого образца, и такая идиотская графа там еще значилась.
— Ну, вот и все, — тихо произнесла я. — Теперь все окончательно встало на свои места. Больше мне нечего здесь делать.
— Что-что? — оторвалась от своего журнала Белла. — Вы что-то сказали?
— Нет-нет, — я поднялась со стула, — не обращайте внимания. И — большое вам спасибо.
— Заходите еще, — Белла помахала мне рукой и углубилась в чертеж выкройки.
Я дважды прошла по коридору туда и обратно и, наконец решившись, подошла к двери комендантши. Постучала и, дождавшись ответа, вошла.
Олимпиада Витальевна сидела возле окна, подперев голову локтем, и читала Солженицына.
— «Архипелаг»? — кивнула я на синюю новомирскую книжку.
— Да, — со вздохом оторвалась от книги Олимпиада Витальевна. — Сколько перетерпеть пришлось народу! Поверить трудно!
— Вам? — печально усмехнулась я. — Вам-то как раз, я думаю, поверить нетрудно. Вы же сами прошли через этот ад, не так ли?
Оленька-Липочка подняла на меня глаза и недобро прищурилась.
— Вы зашли ко мне просто так или хотите что-то сообщить? — спросила она сухо.
— Давайте поговорим начистоту, — предложила я, присаживаясь напротив нее. — Начнем с того, что я не думаю, будто вы хотели смерти Шмакова.
Комендантша немного помолчала. Она раздумывала, стоит ли все отрицать, но решила, что не нужно терять времени даром, и отпираться не стала.
— Вы правы, — жестко сказала она. — И в то же время ошибаетесь.
— То есть?
— Вам этого не понять, — отрезала она, — для этого нужно было побывать в подвалах НКВД.
— Бог миловал, — тихо сказала я. — Не довелось по возрасту.
— У вас есть курево? — попросила Олимпиада Витальевна. — Американские? Черт с ними, давайте. Хотя я всю жизнь курила только «Беломор». И то до второго инфаркта, потом бросила. Но теперь — все равно.
Она обреченно махнула рукой и глубоко затянулась «Кэмелом».
— Как вы меня вычислили? — спросила она. — Это случайность?
— Нет, — покачала я головой, — обычная логика. Я вычислила вас довольно банальным методом — методом исключения. Ни у кого из постояльцев, хотя все они далеко не ангелы, не было причины убивать профессора Шмакова. Оставалась обслуга. Я начала с вас, и сразу же у меня возникли подозрения. А потом я просто посмотрела ваш библиотечный формуляр и, увидев имя и фамилию, свидетельствующие о дворянском происхождении, решила, что нашла возможный мотив.
— Я где-то промахнулась? — озабоченно поинтересовалась комендантша.
— В общем-то нет. Просто наверху решили перестраховаться и тщательно обследовали тело. Были найдены следы скотча на губах и на пижаме покойника, — терпеливо пояснила я. — И потом — следы сигаретного пепла на полу. А Шмаков не курил.
— Тоже небось бросил, — злорадно сказала комендантша. — А вот зимой сорок восьмого очень даже смолил. Мне тогда двадцать было, родителей еще в тридцать шестом подмели, я по чужим людям моталась. Но и меня достали в конце концов.
Пятьдесят восьмая статья — антисоветская агитация и пропаганда. Какая там агитация — мне лишь бы выжить в тогдашней мясорубке, не то что агитировать. Настоящая антисоветская агитация — это их лагеря, где я провела десять лет, пока главный злодей не подох в пятьдесят третьем. Выпустили меня, правда, только в пятьдесят восьмом… Реабилитировали, все как полагается.
Она замолчала, уставясь на огонек сигареты, который ярко светился в полутемной комнате.
— Но кто мне заплатит за пытки, вот что я хотела бы знать? Вы представляете, что испытывает двадцатилетняя девушка, когда ей тычут в лицо зажженной сигаретой? — спросила комендантша. — О прочем умолчу, чтобы вам не снились кошмары, как снятся все эти годы мне.
— Вы сразу узнали Шмакова? — тихо задала я свой вопрос. — В первый же день?
— Нет, конечно, — покачала головой старушка. — В субботу, когда он стал говорить про мемуары. Что-то такое знакомое мелькнуло в интонации, и меня как током ударило — он! И я сказала себе, что за такое срока давности не бывает. И если уж люди его не наказали, то я должна сама постоять за себя.
— Вы приговорили его к смерти? Решили устроить самосуд? — спросила я.
— Да нет, — пожала плечами Олимпиада Витальевна, — просто захотелось посмотреть ему в глаза, когда он меня вспомнит. Убивать — нет, наверное, нет. Я бы смогла остановиться…
Собственно, я его и пальцем не тронула. Сидел он, голубчик, у себя в кабинете и охал, держась за сердце. Ну, я и примотала его скотчем к стулу, рот залепила. Села рядышком, стала рассказывать, напоминать подробности нашего, так сказать, общения в конце сороковых. Хотелось мне, чтобы он хоть немного побыл в моей шкуре. Ведь я тогда так же сидела, прикрученная веревками к стулу, а они… Ну да ладно, не буду углубляться…
Когда я протирала столы, мне попалась на глаза пачка сигарет, которую забыла Дора. Пальцы сами достали одну и спрятали в карман передника. Я действовала как автомат, право слово.
Я тогда еще ничего для себя не решила — слишком была потрясена этой встречей. Столько лет прошло, казалось бы — все перегорело. А вот поди ж ты! Видно, память подсказала — недаром после приезда Шмакова мне снились кошмары, как будто меня снова пытают. Видно, душевная память глубже, чем зрительная.
И вот я решила кое-что напомнить нашему профессору. Когда я примотала его к стулу и освежила память Алексею Данилычу, то зажгла сигарету и стала медленно подносить к его лицу.
Он мычал что-то нечленораздельное, рвался. И, знаете, было так противно…
Я думала, что ненависть заставит меня причинить ему боль. Но… но я не могла даже прижечь ему губы, не говоря уже о прочем.
А ведь эти субчики не стеснялись вытворять со мной все, что угодно, во время допросов и даже получали от этого удовольствие. Вы, наверное, прекрасно понимаете, что я имею в виду.
Ну вот… Короче, зря я все это затеяла. Передо мной сидела в кресле полная развалина, насмерть перепуганная появлением призрака из прошлого.
Мстить такому человеку было бы просто нелепо. И я уже хотела его развязать, но тут он вдруг задергался и замер.
Сердечко не выдержало. «Ну, значит, судьба», — подумала я. Сигарету затушила об каблук, окурок в унитаз выбросила. Отлепила скотч, спрятала в передник. Пульс у него пощупала — нету пульса. Зеркальце к губам поднесла — чисто, ни облачка.
Вот, собственно, и все, — закончила свой рассказ Олимпиада Витальевна.
— Что ж, я вам верю, — медленно проговорила я. — Но вот…
— Поверят ли в органах? — усмехнулась комендантша. — Знаете, мне уже как-то безразлично. Будь что будет. Я готова ко всему. Вот телефон — звоните, я никуда не убегу и с собой не покончу.
В это я тоже вполне верила. Старые зечки обычно с собой не кончают и всегда готовы к испытаниям наподобие тех, которые им уже пришлось перенести. Сталинские лагеря давали хорошую закалку — тем, разумеется, кто смог в них выжить и выйти на свободу.
