Глава 6
На блондинке было такое миниатюрное платье, что ее тяжелая загорелая грудь то и дело норовила выпрыгнуть из глубокого декольте – в таких случаях девушка с кокетливым хохотком запихивала ее обратно.
Блондинка была хороша – хороша настолько, что ее вполне можно было бы считать произведением искусства. Мужчины только рот в изумлении раскрывали, едва завидев эту девушку, и долго еще оборачивались ей вслед. Даже гаишники никогда ее не штрафовали, несмотря на то что красотка так и норовила поглумиться над правилами дорожного движения. Разумеется, обладательницу столь незаурядных внешних данных не могли звать просто Дашей или Таней – своим собеседникам она представлялась как Камилла.
Должно быть, единственным мужчиной, не упавшим в глубокий обморок от ее лучезарной красоты, был татуировщик Егор Орлов. Может быть, именно поэтому Камилла прочно вбила в свою тщательно причесанную белокурую голову, что она влюблена в Егора. Они познакомились несколько лет назад на какой-то презентации – кажется, от скуки он угостил ее шампанским.
В этот раз они сидели в уютной нише малоизвестного итальянского ресторанчика и весело поедали пасту с грибным соусом. Камилла, как всегда, легкомысленно щебетала о своей карьере. Егор верил не всему: он знал, что девушка очень хочет произвести на него впечатление.
– Знаешь, я тут познакомилась с одним продюсером, – Камилла многозначительно улыбнулась, – он считает, что мне надо записать свой альбом.
– У тебя же ни слуха, ни голоса, – поддел ее Егор.
Но Камилла не обиделась:
– А это и неважно. Главное, чтобы был продюсер. В общем, он познакомил меня с одним поэтом-песенником. И сейчас тот пишет песню специально для меня. Говорит, что получится хит.
– Продюсер, поэт… Ты с ними спала?
Камилла вспыхнула:
– Конечно, нет!
«Конечно, спала! – подумал Егор. – Камилла, Камилла… Грудь пятого размера, а интеллект как у морской свинки». Егор всегда относился к ней снисходительно-любя, как к дурашливой младшей сестренке. Он знал, что Камилла долго и безнадежно мечтала стать звездой. Она вполне могла бы работать моделью (Камилла несколько раз позировала «Плейбою»), но вот парадокс: подиумная карьера ее не манила, она мечтала стать певицей, на худой конец – киноактрисой. И имела для этого все данные – Камилла была стопроцентно красива и, видит бог, не менее талантлива, чем половина девиц, пробивающихся наверх. Но ей не везло. Отчаянно не везло.
А может быть, она просто неправильно себя вела. Кто-то вбил в ее хорошенькую головку простую циничную мысль: карьера в шоу-бизнесе делается только через постель. Наверное, отчасти так оно и есть. Но Камилла восприняла этот постулат слишком буквально. Она спала со всеми, кто имел хоть какое-то отношение к эстраде или сцене, даже с помощниками звукорежиссеров…
– А ты ревнуешь? – кокетливо заулыбалась она.
«И не надейся», – подумал Егор, а вслух произнес:
– Конечно, ревную.
– Бедненький ты мой, – она нежно провела прохладной ладошкой по его щеке, – ну что, сегодня поедем к тебе или ко мне? Кстати, – вспомнила она как бы невзначай, – у меня в холодильнике, кажется, остался твой любимый абрикосовый пирог. Я для гостей его готовила, а те не доели.
«Ха, как же, готовила для гостей!» – Егор улыбнулся. Да Камилла сроду ничего не готовила для гостей – ну разве что разогревала в духовке магазинную пиццу. И вообще хозяйка она была никакая. И ничуть этого не стеснялась: на ее холодильнике красовалась огромная наклейка с английской надписью: «Я целуюсь лучше, чем готовлю!» Егор мог бы на миллион долларов поспорить, что пирог был заботливо испечен специально для него.
Он вздохнул и посмотрел на часы. Половина одиннадцатого.
Вообще-то он любил бывать у Камиллы дома. В ее квартире было всегда уютно и чисто. Камилла обставила свою малогабаритку по всем законам голливудской моды. Белоснежные матовые стены, ворсистые розовые ковры (один бог знает, как часто ей приходилось их пылесосить). Кажется, она мечтала попасть в один прекрасный день на разворот журнала «Семь дней» – вместе со своим изысканным интерьером.
– Можно взять в видеопрокате фильмец! – она мечтательно улыбнулась. – Предлагаю «Американский пирог-2». Говорят, жутко смешно.
– Пошлятина.
– Тогда что-нибудь из Феллини. Или раннего Тарковского, – покладисто согласилась она.
Егор знал, что Камилла с удовольствием согласилась бы посмотреть и пятичасовой фильм о брачных играх галапагосских черепах, лишь бы его рука все это время покоилась на ее плече.
Пирог, фильм, поцелуи, пахнущие абрикосовым джемом, страстный секс на розовом ковре… Егор был уже готов согласиться, но… Неожиданно ему вспомнилась другая квартира, принадлежавшая другой девушке. Пепельница, полная разномастных окурков, пустая пещерка обледеневшего холодильника, разбросанная повсюду одежда. И сама девушка. Острый носик, звонкий смех, темная родинка над губой, мелкие белые зубки, словно у какого-то хищного зверька. Грудь настолько маленькая, что ее и грудью-то сложно назвать – так, невнятные бугорки под свободной майкой. А если девушка наклоняется вперед, то на ее спине можно сосчитать все ребрышки. Не девушка, а какая-то стиральная доска!
И чем она так его зацепила? Его, такого искушенного и опытного? Отчего так тянет его вернуться в захламленную квартиру с протекающими кранами и бурыми разводами на потолке, в квартиру, где проживает смешливая «стиральная доска»?
А вот к роскошной Камилле и ее абрикосовому пирогу почему-то совсем не тянет…
– Ну что?
Он вздрогнул, почувствовав, как ее босая нога опустилась на его обтянутое джинсами колено. Потом ласково улыбнулся томной от предвкушения красавице и нежно провел ладонью по ее ухоженным пальчикам. У Камиллы был умопомрачительный педикюр – ее аккуратные маленькие ноготки были выкрашены густо-розовым лаком, на каждом из них был нарисован крошечный подсолнух. Бедняга, наверное, просидела в кресле педикюрши как минимум часа полтора. А все из-за этого красивого продуманного жеста.
– Солнышко, у меня завтра ранний клиент, – виновато улыбнулся Егор.
– Баба? – ревниво спросила Камилла, убирая ногу.
– Мужчина. Он уже в третий раз приходит. Я ему сложную татуировку делаю, на ноге, – вдохновенно врал он, сам на себя удивляясь: «Я?! Вру девчонке?! Камилке? Из-за какой-то костлявой Шуры?»
Камилла поскучнела.
– Я могла бы тебя отвезти. С утра. Приготовила бы тебе завтрак.
– Перенесем завтрак на другой раз, милая, – твердо сказал он. – Тебе и самой не захочется так рано вскакивать, вот увидишь.
Расплатившись с приторно-вежливой официанткой, Егор усадил Камиллу в ее кокетливо-сиреневую «Хонду». Красавица грустно смотрела на него из-за опущенного стекла.
– Веди осторожно, малыш, – он поцеловал ее в нос, – все-таки ты выпила бокал вина.
– Ха, бокал! Подумаешь! Я и больше себе позволяю за рулем… Егор, а может, все-таки передумаешь?
Она была такой красивой, такой влюбленной и такой несчастной. Этот кроткий, словно у щенка спаниеля, взгляд! Егору стало ее жалко. Но он не передумал. У него на этот вечер (вернее, ночь) свои планы.
Еле дождался он, пока сиреневая «Хонда», лихо взвизгнув тормозами на светофоре, скроется за поворотом. Еще пару минут постоял, задумчиво нахмурившись. И решительным жестом остановил такси.
– В сторону Арбата, – велел Егор индифферентному шоферу, – и побыстрее.
С громким визгом Шура швырнула хрустальный бокал в стену. Бокал, обиженно звякнув, распался на миллионы крошечных осколков. Шура вздохнула. Красивый жест не принес желаемого облегчения. Ей было тошно, тошно, тошно. И почему в ее жизни рефреном повторяется одна и та же история: знакомство с приятным мужчиной, признание в вечной дружбе, пьяный секс и потом полное с его стороны раскаяние?
С Егором все начиналось не так – он первым разглядел в ней женщину. Не друга, не плакательную жилетку, не собутыльника, а просто красивую девчонку. Может быть, она сама все испортила? Была слишком навязчивой, агрессивной? В свои двадцать четыре года Шура (о, позор!) имела весьма смутное представление о том, как положено вести себя с понравившимися мужчинами, но, кажется, она что-то слышала о том, что приличная девушка должна быть скромной и ненавязчивой. С другой стороны, разве многоопытная Дианка не говорила всегда, что мужчины любят женщин неприличных, сопровождая эту реплику многозначительным хохотком?
Он не звонил ей неделю. Неделю! Семь долгих дней. И восемь ночей.
Нельзя сказать, чтобы все это время Шура провела у телефона. Первые дни после того рокового свидания она пребывала в томном блаженстве. Почти ничего не ела, рисовала яркими красками, мурлыкала себе под нос какие-то благостные попсовые мотивчики и время от времени беспричинно смеялась.
…В тот дождливый вечер они так и не расстались. А утром, когда Егор ушел из Шуриной квартиры, ей позвонила Диана. Шура окаменела, услышав бодрый голос подруги. Как ей себя вести? Считается ли теперь, что Шура – подлая предательница? Должна ли она сказать Дианке о том, что произошло?
– Привет, Шурик! – У Дианы, похоже, было замечательное настроение, и Шуре стало еще больше не по себе. – Как поживаешь?
– Нормально, – осторожно ответила Шура, – вот, встала только.
– Я тоже, – Диана сладко зевнула. – Что делать собираешься?
– Не знаю…
– Может, сходим в ЦДХ? Там новая выставка. Современный авангард.
– Не знала, что ты интересуешься живописью.
– Ты же интересуешься. А я могу за компанию пойти. На то и есть друзья, верно?
Издевается она, что ли? Специально все это говорит? Хочет, чтобы Шуре стало еще более тошно?
– Диана, – наконец решилась Шура, – Диан, я боюсь, что мне надо кое в чем тебе признаться…
– В чем?
– Это не слишком приятная новость… Диан, я такая идиотка. Что я наделала?
– Ах, ты это имеешь в виду? – рассмеялась подруга. – Шурик, да ты не переживай. Я уже все знаю. Ты, конечно, сука первостепенная. Но в данном конкретном случае я тебя полностью оправдываю. На твоем месте я поступила бы точно так же. Да что там – я так и поступила. Я отбила Егора у своей подружки, а у них, по ее словам, было серьезно. Но он такой шикарный мужик…
Они хором вздохнули.
– Диан, а откуда ты успела узнать? Кто тебе насплетничал? Неужели кто-то засек нас в той кофейне?
– О, вы в кофейне были? Как романтично… Нет, Шур, никто не сплетничал. Мне он сам позвонил и все рассказал.
– Когда?! Он же только что ушел! – изумилась Шура.
– Позавчера. Он сказал, что ты ему понравилась и что он собирается пригласить тебя куда-нибудь. Вот.
– Дианка… А ты точно не в обиде?
– На него – да, – призналась подруга, – меня еще никто так нагло и честно не кидал. А на тебя-то за что обижаться? Да и потом, некогда мне о нем грустить. У меня тут другой в гостях. Он сейчас в ванной, вот я тебе и звоню.
– Диана! Кто он?
– Умрешь, когда узнаешь, – захихикала Дианка. – Он француз. Ему семьдесят три года.
– Сколько?!
– Семьдесят три, – невозмутимо повторила Диана, – но лучше ты спроси о его годовых доходах. Замок на Луаре, двухэтажная квартира в Париже, два «Роллс-Ройса» и маленький бизнес в Москве. Маленький бизнес – это четыре казино.
– А в качестве сопутствующего товара – вставные челюсти, пигментные пятна на руках, радикулит и блестящая лысина, да? – поддела ее Шура.
– Зато он меня обожает. Во всяком случае, оплатил счет за квартиру и подарил костюм от «Диор». Сейчас мы идем по магазинам, и я всерьез рассчитываю на бриллиантовые серьги и портативный компьютер.
– Компьютер-то тебе зачем?
– Пригодится. На черный день. И потом, я ему сказала, что я известная писательница.
– Дианка, я тебя обожаю!
Шура была совершенно искренна. Сколько раз она ругала подругу за легкомыслие, за инфантильность и неразборчивость в любви. Но теперь из-за этой самой Дианиной легкомысленности они не поссорятся! У нее по-прежнему есть подруга! И Шура может больше не мучиться угрызениями совести.
В тот день они встретились с Дианой, погуляли по залам Центрального дома художника, пообедали в недорогом мексиканском ресторанчике, обсудили Егора и французского старичка. Домой Шура вернулась в наипрекраснейшем расположении духа – она закрепила на мольберте новый холст и рисовала, рисовала… Заволновалась она только в среду. Егор так и не позвонил.
Почему-то до этого самого времени Шуре казалось, что все в их отношениях давно предопределено – Егора она воспринимала чуть ли не как верного супруга. Она так часто мечтала о том, как в конце концов он сделает ей предложение, о роскошной свадьбе, о свадебном путешествии, скажем, на Канарские острова, что в конце концов почти поверила в эти грезы. Она даже решила сделать себе татуировку – что-нибудь радужное и шальное, как она сама, – например яркую бабочку на лопатке.
В среду она вновь встретилась с Дианкой, которая совершенно искренне поинтересовалась, как дела у Егора. Шура, вздохнув, призналась, что он так и не позвонил, на что Дианка объявила, что вообще-то это предсказуемо, потому что Егор Орлов – самый настоящий бабник. Потом Диана со слезами на глазах поведала, что и у нее неудача – французский старикан нашел себе новую пассию, восемнадцатилетнюю фотомодель. Тогда они поехали к Шуре домой, распечатали бутылочку сладкого кокосового рома (он вообще-то предназначался для коктейлей, но подруги пили его в чистом виде, ни с чем не смешивая). Первый тост был за «мужиков-козлов», второй и третий – тоже. Потом про мужиков они как-то позабыли, включили музыкальный телеканал и совершенно безобразно напились, одновременно вяло и зло обсуждая физические недостатки той или иной поп-звезды.
С тех пор Шура пребывала в миноре. Почему он не звонит? Почему? Почему?!
И в конце концов она сорвалась. Начала бить посуду о стены. Залила коричневой краской только что написанную картину – какой-то благостный сельский пейзаж. Получилось жутко – веселая зелень полей, аккуратные домики, и все это в мерзко-коричневых потеках. В какой-то момент Шура пожалела картину, а потом ей показалось, что так даже лучше. Есть в этом что-то… концептуальное. Подумав, она и название для новой работы сочинила: «Русское бездорожье».
А когда она, высунув кончик языка, подписывала картину, в дверь позвонили.
Это был Егор. Так неудачливая художница Шурочка Савенич, страстно мечтающая стать в один прекрасный день звездой, рассталась с одиночеством. И ей казалось, что это навсегда.
